ить так, як лежала тодi, коли в нiй спали воПни чужого народу, i навiть тi скинутi зi стiни чорнi олiйнi образи з прохромленими обличчями, все це говорить винятково дивною мовою, мовою, яка влазить у святе святих людини i розростаКться там до неймовiрних розмiрiв. Пiднiмаючись мiж колонами печерцiв по сходах нагору, Володько не чув святостi. Поведiнка ченця, прохромленi святi, солома... Яка це святiсть? Чому не встане Йов i не прожене тих, що поневiряють людським побожним наставлениям? I аж на галерiП, з якоП вiдхиляКться перед зором ширiнь рiдноП землi, Володько знов бере себе в руки. Тримайся, хлопче! Ще не час тобi спотикатися i падати. Дивись, сонце яке i як горить воно великим огнем. I дивись, яка держава лягла направо й налiво, взад i вперед вiд стiп твоПх. Вона К державою духа i вiри. Iди вперед i будь... Зазначи своК буття вогнем новоП вiри, розложеним на попелищi старого вогнища. Iди i будь!.. Обтяженi свистунами, кониками, iконами, шкляним намистом i всяким подiбним почаПвським крамом, вертаються мандрiвники у своП села. Спека добiгаК до найвищоП точки. Захiд прориваКться, з-за обрiю догори рвуться гнiдо-чорнi клуби, розмальовують небо на бронзу, i стаК шумно. Громи трiскають хльостко, сердито i несподiвано. Дощ люрить нараз потоками. Мандрiвники серед чистого поля, щойно минули шпилясту, на рiвнинi одиноку, гору Гостру. На нiй високий хрест i кiлька химерно покалiчених iнвалiдiв вiйни у виглядi дерев. Мандрiвники всi бачать, як гатять у тi нещаснi рештки гiрськоП окраси небеснi сили свiй гнiв i стрiли. На голову, за комiр, у рот, мов iз ринви, ллКться теплувата безсмачна вода, i по короткому часi всi подiбнi на топленикiв, яких щойно врятували. Спiдницi дiвчат липнуть до нiг i перешкоджають у ходi. Вони пищать, гнуть голови, нiби при купаннi, коли бавлячись люди хлещуть один другому у вiчi воду. Але Володьковi це не шкодить. Навпаки. Вiд спеки розболiлася голова, потоки води охолодили жагу i вибухи кровi втихомирились. Жита похилилися, трава заярiла, лiс шарнувся сюди й туди, нiби бажаК вихитатись iз грунту i вiдлетiти пiд гуркiт i свiтло неба, в невiдоме... Додому дотягнулися пiзно вночi. Кожний суглоб, кожний шматок м'язiв, кожна кiсточка щемить, догоряК. Втома звалюК людей у провалля твердого сну. Сплять у клунi на соломi, а над клунею б'ють громи, котить хмара за хмарою, ллК ударно дощ. I так триваК до рання. Спати в таку нiч мертвим сном у сухому i теплi, це втiшатись великою насолодою кпин з лютi могутнiх сил неба i землi, в певному переконаннi, що всi Пх намагання безсилi перешкодити нам... Наступають жнива. Перед Петром приходить додому Василь. Вiн став справжнiм вояком. У його посвiдцi звiльнення написано "козак (такого-то) полку"... Говорить Василь по-украПнськи. Слова "загально", "головний" i багато iнших, невживаних на селi, замiнили йому "вобще, главний"... Вiн вирiс, став розумнiший. Батько спитав: - Що ж вас розпустили? А як же "государство" буде? Без войска?.. Нiмцi господарять?.. Василь оповiв, як Пх полк подiлився, як украПнцi вiдiйшли i сказали: "Не бажаКмо бiльше разом iз кацапнею! Дайош нашу армiю!" До Винницi сила москалiв стягнулось. Так ми викотили нашi "максими", як брязнули по них - не стало москалiв. Зброю, сучi коти, зложили i в Кацапiю вiдiйшли... - А проти нiмцiв так i не встояли?.. - Нi. Чому. I нiмцiв не боялися, та наказ прийшов. Склали зброю i роз'Пхалися. Матвiй крутить головою, морщить широке чоло, мацаК його цiлою долонею, нiби воно гаряче. Видно, вiн невдоволений. Жнива минають. Поля криються гострими стернями. Яснi, дзвiнкi днi, коли рiдке повiтря далеко переносить кожний звук. Падають з неба зорi. IX ЦiКП осенi до школи в Дерманi виправляють Довбенки двох членiв своКП родини. Хведот скiнчив сiльську початкову школу, але що вiн там того навчився. Тепер чоловiк з такою наукою все одно що й без неП. Пiдросте дитина, пiде мiж люди - скрiзь розторопнiший той, хто грамоту знаК. А хто своПй дитинi ворог. Хай iде, вчиться, росте, набираКться розуму. Двадцять дев'ятого серпня виПхали Володько з Хведотом з Тилявки. Везе Пх сам Матвiй. Обидва хлопцi мiцнi, загорiлi, з мозолистими долонями. Володько лишаКться по-старому в дядька Њлисея на помешканнi, а Хведота дають до тiтки Зiньки на Залуже. Це досить далеко вiд школи, геть аж пiд верхiвським лiсом. Але що робити. Батько вiд'ПжджаК... Володько знов у Дерманi. Знов рiднi сади, лiшники, займиська, стежки й перелази. Любить Володько це розлоге, хороше село. Сади знов сипнули овочем... Стоять яблунi, мов розцiлованi дiвчата. Ранок. Сонце зводиться над монастирськими шпичастими смереками. З листя яблунь скапують сльозини холодноП роси. Десь-не-десь вдарить об вогку землю твердий соблук[15], чи воскова довгощепа, або золота ренета. Грушi хунтiвки, мов зеленi дзвiнки, обчiпляли галузки дерева. Сливи наливаються синiм вином i, коли п'Кш оком Пх барву, мимохiть п'янiКш. По взгiр'ях, по горбках та ярах розкидалися садиби. Здебiльша мурованi хати - критi бляхою. Клунi на мурованих стовпах. Кам'янi хлiви. Кожна садиба втопилася й захлинулася садом. Вiд садиби до садиби перелаз. Стежки збiгають садами, лiшниками, поплутанi без пуття i лiку. По них ходять босими ногами моторнi й химернi дiвчата, голоснi молодицi, стрункi та дужi парубки. Дерманцi не знають смутку. Життя Пх пружне та метушливе. Палке кохання, буревiйна гульня i така ж Пх революцiя. Нi одно село не знаК стiльки сходок, стiльки крику, стiльки гамiру, як Дермань. Нiмцi дещо збили пиху того села, але бундючнi матроси, що зграями прибувають зо всiх морiв та океанiв, заповiдають буревiй. Щонедiлi коло церкви та монастиря юрбами стоять цибатi вiйськовики. Мова Пх терпка. Бiда вам, нiмцi, буде... По гаях, лiшниках стрiляцина. Навiть Володько з Петром частенько беруть своП обрiзи, напихають кишенi "патронами" i тарахкають "по чом зря" у стару черешню пайкового липнику. Всадив патрон, тарах!.. Луна геть покотилася, а черешня рану нову дiстала, скорше зi свiта зiйде. I так порохнява. Досить настоялася, народилася. У Пилипiвку зчиняКться метушня. Кажуть, нiмцiв пiд сто чортiв женуть. Повстанцiв веде якийсь Петлюра. Хай. Досить нiмецького "правлКнiя". Давай "рабоче-крестiянску" власть. Молодшому Володьковому дядьковi Пархвеновi бракнуло олiю. Всипав у мiшечок на макуху рiпаку, взяв баньку в руку i поклигав до Мiзоча. Пiшов i нема. Дядина Мотря метушиться, бiгаК. - Щось менi, чуКте, так сутужно... Щось так не по менi... Хилиться до вечора день, вечорiК, смеркаК... Нема Пархвена. По смерку прибiгаК хтось i гукаК: - Џдьте скорше, бо пiд Мiзочем нiмцi Пархвена ранили. Дядько Њлисей за конi i гайда. За годину привезли Пархвена. Лежить на санях блiдий, мов iз крейди рiзьблений. Пiд носом кров, на чолi кров, руки в кровi. Ноги замотанi замерзлою в кровi рядниною. Права нога його перебита. Ледве живим довезли. Кажуть: у Мiзочi "отряд" Рикуна напав на нiмцiв. А вони лютi, мов роздратованi оси. Оточили Мiзоч i нiкого не випускають. Винесли над гору вiд Мiзоча кiлька кулеметiв, сiкнули по жидiвських хижах. Тiльки вiкна висипались, а з людей нiкого не чiпило. Пархвен олiю набив i несе спокiйно в баньцi. Пiшов стежкою i якось минув нiмецьку заставу. I вже коли був далеко пiд пригiрком, побачив його нiмець. - Гальт! - крикнув вiн. Пархвен не чуК. Вiн спiшить з олiКм додому. Там чекаК на нього Мотря. Нiмець прицiлився, бабахнув, i пропала Пархвенова нога. Впав у рiв коло дороги. Холод, снiг. З ноги тече рiчка. Навкруги нi одноП людини, тiльки вiд Мiзоча кулi посвистують. Щастя, що хтось його там побачив. А нi, то гегнув би й кiнець. Одвезли Пархвена до Острога. Хто знаК, чи вилiкують. У селi шириться iспанка. Мруть люди. В сусiда Iвана помираК одна за другою три молодi дiвки. Плач, похороннi спiви. Одночасно по займиськах курить дим. Це самогонщики. Юрба людей у кожухах та "шинелях" оточила "куб" i очiкуК "перваку". Куб стоПть, побулькуК всерединi. З рурки холодильника попшикуК пара. Пiд рукою вже приготована пляшка. Ще хвилина, друга, i пара перестаК йти, а натомiсть тоненьким цюрком линувся первак. Червона, зашкорупла рука пiдставляК чарку, тримаК, поки набiжить повна i несе ПП пiд зарослi вусом уста. Хильнула... Ааах! Ух! Мiцний чортяка! Пробуйте, куме! Кум пробуК, сусiд пробуК, всi пробують. Було мовчки, а по пробi стаК гамiрно. Вечорами в хатi Њлисея "зборня". Вернувся матрос Балтiйського флоту, Сергiй Корнiйчук. Вiн одинак. Хату маК, кiлька десятин землi. Але не маК нi батька, нi матерi. Прийшов додому i "повний пролетар". Одна з вибитими вiкнами пустка в садку i це все. Але iз себе "герой первого сорта". Карк, пика. На руцi годинник. 1 грамоту знаК, на крейсерi писарем був, а пише здорово. Виведе стрiчку i без лiнiйки, а як струна проста. Бував у Кронштадтi, Петроградi, Гельсiнгфорсi. ЗнаК, чим вiдрiзняКться Корейський вiд Ленiна. Перший - сукин син, буржуазний прихвостень, другий - товариш ЛКнiн, вождь большевикiв-комунiстiв, що несе всьому трудовому народовi свободу, рiвнiсть i братерство. Селянам усiм несе вiн землю без викупу, скiльки кому треба. КасуК приватну власнiсть, бо земля не належить нiкому, тiльки тому, хто на нiй працюК. t ще знаК вiн, хто такий Троцький, Мiлюков, Гучков, Терещенко. Перший пролетар, решта буржуазiя i капiталiсти, що ссали кров трудящого пролКтарiяту. ЗнаК вiн i про Петлюру. Контрреволюцiйна зволота, кiлька тисяч десятин на Полтавщинi. Не менша "гидра контрре- 454 волюцiП" i Грушевський. Кому не вiдомо, що в КиКвi його миловарний "завод". Це ж тi, що хочуть "самостiйноП". Це ж вони, що пишуть "мовою оголошення". Але нас не вiддiлиш вiд "руского брата, з котрим чотири роки разом кров проливав, з одного ко- тьолка Пв". - А я ж що кажу,- зазначуК Њлисей.- Куди його вiддiлятись. На яку погибель, сто болiв ув його ма', дiлитися. Сказано: чим бiльше хазяйство, тим i "пользи" бiльше. Нi? - 1, виговоривши своК переконання, Њлисей по-свойому кутом рота прудко спльовуК, що значить поважне ставлення справи. Володько горить, мов сiрник. У нього немаК нi слiв, нi вiдваги, але казати щось треба. Не можна про такi речi мовчати. - Не треба, кажете, дiлитися. Бо ви не знаКте... Вам здаКться, що москаль ваш брат, а вiн ваш "експлостатор". (Оо, Володько вмiК i вчене слово пiдпустити). Подивiться: де на УкраПнi великi фабрики чи заводи? Де "оружейний завод"? В Тулi, в Iжевську. Де обробляють украПнське залiзо? У Москвi, Петроградi, бо в УкраПнi, бачте, небезпечно. З неП тiльки хлiб та хлiб помпують, всi заграницi, всi чужi держави кормлять та московську казну поповняють. Володька слухають, мов старого. Раз вiн i за украПнське залiзо знаК, tq чого ще треба. Навiть Сергiй нiчого лiпшого не втне. Тiльки Сергiй "сам був, сам бачив", а Володько? Хiба з книжок. А книжка хiба що? Бог? t книжка бреше. Та Володько не думаК пiддаватися без бою. Вiрять йому, не вiрять - все одно. Слово по слову, ступ за стулом, в гущу, в незнання, в несвiдомiсть! Вперед, Володьку! Сергiй пригадуК про "залiзяку на пузяку, геп!" Це, мовляв, "мова" зi "самопер попер до мордописнi". Регiт. Володько гарячиться. Вiн чуК в цьому щось жорстоко дике, але йому бракуК витривалостi, такту переслухати, стати понад це, злегковажити тих близьких i дорогих людей. Володько вибухаК, мов динамiт. Вiн хотiв би побити того матроса, але не чуК досить сили, тiкаК у другу темну кiмнату i там пiд бугаКм на тапчанi реве ревом лютi, болю i жалю. Тут уперше вiдчуваК Володько трагедiю свiту, з котрого вiн походить, але який вiн любить i в який вiрить. Тато, дядько, Сергiй i безлiч СергiПв. Всi вони яскравi, виразнi здоровi постатi, справжнi героП працi i якiсь самi не своП. Хтось сидить у Пх душах i говорить Пх власними устами хулу i зневагу на самих себе. Хто? Хто ти, бiсе, що сидиш у душах моПх батькiв, дiдiв?.. I Володько починаК гарячкове шукати вiдповiдi на пекучi питання. ПочинаК вiд себе i того вогнища, коло котрого зав'язалось i розрослось його життя. ПочинаК згадувати кожний виразнiший мент свого короткого життКвого шляху, починаючи вiд того цвiркуна в печi, що навiв його i батька на розмову про Росiю i рускiсть... Так. Вони були рускi... "Не такi рускi... Не кацапи... Нi. Ненастоящi... А хахли, люди, простий народ"... Але украПнцi? Нi. УкраПнцями вони нiколи не були, тому яка жура, що честь i шана того iменi топчеться. Але як тiльки Пх свiдомiсть приняла цю нову назву, коли вiдчули ПП близькiсть, вони зненацька оберталися "до фронту" iншою, незнаною, новою стороною i на обличчi Пх родились: самоповага, гострота зору в майбутнК, гордiсть iз того, що належать вони до цього обновленого, воскреслого з небуття народу. Це Володько перший зi свого оточення пiшов незнаною дорогою самопiзнання. I, переболiвши першi прикростi, вiн навiть не гнiваКться на своПх батькiв. Вiн iде далеко наперед i, виперши дурну сльозу образи, гукаК веселим дзвiнким голосом: таату! дядьку, Сергiю! Сюди! Не бiйтесь. Тут обiцяна земля! Тут сонце i виноград! Ну й чого я сварюся? - думаК Володько. Так нiби менi не ясно, як два рази два, що перемога за мною. Терпiння! Праця! На цьому ось Запорiжжi родились, росли, дiставали iмена та прiзвища безлiч цiкавих, дужих людей. Вони геть-чисто такi, як треба Пм бути, тiльки на очах полуда. Зiрвати! Мова, старi хати, призьби.. Солома мiняКться залiзом. Поволi, крок за кроком. Не можна дико обертати думок. Розум треба тримати при собi, як вiрного слугу свого. Бо все те, i хати, i призьби, i мова, творить цiлiсть одну, велику, нерозривну з тим, що було, з тим, що К, i з тим, що буде. I чого цi слова пруться наввипередки? Хай пруться. З них буде дiло. Велике буде дiло. Прийдуть люди колись, дивуватимуться, що були великi майстри, якi творили такий величний, такий хороший твiр у вогнi найбiльшоП з пожеж... Разом iз хуртовиною женуться у безвiсть днi. Нема часу на довгi думки. БризкаК у вiкно льодовий дощ. Мов божевiльний, шарпаКться перед вiкном горiх i шкряботить пазюринням по огольоденiй блясi стрiхи. На повiки нижуться голочки iнею, ломляться, падають на червонi гарячi щоки i стають перлистими краплинами. Ще вчора, сидячи самiтно в темнотi, Володько кулився вiд прикрих розмов. Сьогоднi знов, радiсний i повний надiй, женеться з Петром до школи. Там остаточно "украПнiзацiя". Читанки Курила, прикметники, дiКслова. Зникли "глаголи" й "прилагатiльниК". Все пiддаКться, бо йде УкраПна, так, як повiнь, як буревiй. Нема перепон ПП шаленому маршевi. Один Ферапонт Яковлевич - кам'яна душа, "так сказать", малорос, чiпляКться за кожний сантиметр своКП глупоти. Класи, коридори, дроворуби, кухарка Грущиха i навiть е-е - Михайло Петрович "вКлiкiй прiкмКтнiк" - всi проти нього. Очi й нiс Ферапонта виявляють неспокiй. Усмiх його гiркий. Двадцять рокiв учив вiн про "СтКпниК края, Чернозьомную полосу", i тут зненацька УкраПна. Дiд Днiпро, Тарас Шевченко, мова... З невiдомого, з пiдземелля, з туманiв минулого виступаК й заливаК класи, коридори, обступаК навкруги пана географа та iсторика Ферапонта ненависна УкраПна. Вiн не ходить, не сидить, не спить. Вiн гасаК з класу в клас, брязкаК невинними дверима, шарпаК старенького Iванова, в якому короткi й довгi Пiпiни починають балакати "мовою". I не видержав Ферапонт. Цього особливого ранку з'являКться в класi, робить кiлька напружених зусиль i починаК: - ПановК! Вiд сьогоднi пiчнемо вiкладати iсторiю й географiю на украПнськiй мовi. Всi класи, зали й коридори розносять нечувану вiсть. Ферапонт упав! Великий малорос не видержав. Матроси i Пушкiн не помогли, зрадили. Йде мова i валить язик. Нема ради... По Водохрещах повертаК з нiмецького полону дядькiв Василь. Вечiр. У свiтлицi на комiнку блимаК маленька нафтова лампочка. На лавах куняК кiлька сусiдiв, що зiйшлися "посидiти", полаяти погоду, оповiсти, хто де помер на iспанку, згадати Петлюру. Переговорили все i замовкли. Одарка сидить на печi, Њлисей пiд бугаКм на тапчанi "пiдбиваК" мотузом постiл. Йому зовсiм нiчого не видно, але свою роботу вiн знаК, i пальцi зовсiм добре замiняють очi. Вiн виводить пiд носом якусь стару протяжну пiсню... У кухнi зовсiм темно, тiльки маленька смужка кволого свiтла продираКться через напiввiдчинену половинку дверей. Сiннi дверi рипнули i хтось увiйшов до кухнi. Всi пiднiмають голови. Володько встаК зi стiльчика, що стоПть перед горiючою грубкою, i вiдхиляК дверi. З темноти виступаК Василь. - Добрий вечiр вам! - каже вiн повiльною мiшаною мовою. Вимовив i стоПть, оглядаКться, нiби хоче отямитися, куди вiн попав. Маленька хвилинка тишi. З тапчана встаК Њлисей. З лав зводяться сусiди. З печi злазить Одарка. Очi в неП великi, здивованi. Вираз нiби переляканий. Палажки нема дома. Вона десь вийшла, може, до Харитини. - Василю! Це вириваКться майже одночасно в усiх присутнiх... Боже! Василь! З нiмецького "плКну" вернувся. Нiхто не вiрив, що живий. Так. Вiн живий, але вiн ледве тримаКться на тонких, мов патики, ногах у черевиках та обмотках. На ньому чорна по колiна "шинеля" з жовтим нарукавником на лiвому рукавi. Щоки повпадали, вiд чого вип'явся наперед великий, злегка горбатий нiс. Пiд носом великi вуса. Обiйми. Одарка плаче. Ну, ну... Чого? Вiн же вернувся. Не було i вернувся. Чотири роки не було. Ходив далекими дорогами, чужими краями, страждав, а ось живий вернувся i знов у рiднiй хатi, серед рiдних людей. Зняв чорну "капоту", сiв на лавi, опер довгi висохлi руки на колiна i дивиться глибоким зором по стiнах, по стелi, по долiвцi. - Знов дома,- проговорив.- Часом навiть не вiрилося, що буду тут...- I повiв широкою плиткою долонею перед собою.- Був у Остпройсен. Схiднiй ПрусiП...- добавив. Одарка, мов задубiла, стоПть перед ним, Њлисей опритомив ПП - давай йому Псти!.. Чого ж ти!.. - Охляв,каже Василь.- Три тижнi в дорозi. По станцiях повно народу. Тьху!.. У Гомелi два тижнi в "лазаретi" пролежав. Тиф. Недавно встав. Трудно. Зi Здолбунова, коли б не пiдвiз отой... Вже й забув... Зi Шинковцiв один... Мабуть, не дiйшов би... Да. Одарка смажить нашвидку яКшню. Василь роззуваК поволi черевики, розмотуК отбмотки. Кожну рiч обережно i байдуже бере довгими бiлими пальцями i складаК купкою на боцi. - Все вошиве. На станцiях без перерви сунуть. Зi Сибiру, з ГерманiП... Туди й назад. Валить народ. Отак клякне десь коло куба з кип'ятком i лежить, як стерво. Розмотав з нiг промоченi ганчiрки, стягнув протоптанi вовнянi панчохи, виглянули бiлi, кiстлявi, з довгими покоцюрбленими пальцями, ноги. Одарка цебричок теплоП води пiднесла. Василь миК ноги, всi дивляться на нього. Володько слiдкуК за кожним його рухом. Вiн не може погодитися з думкою, що це Василь. Веселий, радiсний Василь, якого вiн так любив, якого стiльки разiв згадував. Життя, видно, не проста рiч. Зiмне, зiбгаК тебе, видушить iз тебе форму, яку захоче, i все... Ось Василь помився, пiшов у кухню, передягнувся у чисте своК. На столi чекаК на нього Пжа. - Ви менi, мамо, не давайте такого одразу. Це тлусте,- каже вiн, дивлячись на яКшню, на смажену ковбасу. - Ну а що ж? Що ти хочеш? Я думала як найлiпше... - Дайте менi молока... - Молока? Боже мiй! То ж нi одна корова тепер не доПться. Сиру хiба солоного, масла... Одарка побiгла до комори за сиром i маслом. Прийшла Палажка. Побачила Василя i залилася сльозами. Њлисей знов одвернувся... На очi набiгають сльозинки радостi, i вiн сам не знаК, що казати. - Ферштеген зi дойч? - чомусь вставив якийсь мудрагель зi сусiдiв. - Я, я! - хитаК Василь головою.- Яволь!.. - Ах, кiчкiне! Сусунате мутелi,- бурмоче Њлисей.- Ах, май лiбер гот! - Вiн тепер знов маК сина. Пропадав i знайшовся. Був мертвий i воскрес. I як не радiти, як не витирати шорстким кулаком мокрих очей i, не знаходячи справжнiх слiв, як не бурмотiти хоч чужi, незнайомi, в яких так само таПться i блищить велика радiсть, як у кам'янiй рiнi ховаються й блищать зернинки щирого золота. Днiв цих не забудуть нiколи. Вони нагадують дивну книгу, писану великим мрiйником. Зима лагiдна i небезпечна, мов тигриця. Вiтер заходу несе теплi хвилi, топить снiг. Льодовi фреидлi звисають пiд стрiхами там, де хороняться пучечки червоних китяг калини "прялкам на слину". З пiвночi чутки йдуть. Там десь петлюрiвцi курiнями, полками засипали станцiП. Звiдтiль прибувають матроси, що прагнуть великих чинiв, промов, походiв... Село нi. Село бажаК землi та "твердоП влади". Осточортiла вже ота западенна "слабода". Хоч i можна даремно рубати лiс, дiлити панський лан, зате порядку нiякого. Карбованцi пiшли. "Осиковi" папiрцi, а "миколаКвки" купами трухлявiють за образом, i не знаКш, чи ховати далi, чи викинуть... Був Нiколка, знав чоловiк, що хтось над тобою К... Хтось чатуК, стрим робить. А тепер чортзна-що. Нi Бога, нi царя. "ПослушанiК й почот" все тобi отак - тьху!.. ХалКра знаК - що... Бувало, приказ... Висить тобi бамага - номер, орел, печать... ЧуКш, що уряд з тобою говорить, що тверда власть, хоч шапку з голови далой! А то: товаришi селяни! Громадяни!.. Сповнiть ваш обов'язок! - В'язало б тебе, недуга в твою м', до банти!... В недiлю на церковнiй та монастирських брамах появляються оголошення. "Товаришi сКлянК! Петлюра зi своПми радами не встановляК настоящого режиму. Вiн несе безвладдя, бандитизм, непорядки. Права селян i робiтникiв загроженi, бо до влади знов приходять рiзнi памКщикi й капiталiсти. Далой з памКщицькими та капiталiстичними акулами. ЗакликаКмо вас усiх з оружiКм в руках встати для захисту народу. Хай живе соцiялiстична радянська республiка!.." Пiдписаний народнiй повстанчий комiтет села Дерманя. Заклик цей, мов блискавка, пролунав селом. Заповiдають мiтинг. Лави сiрих шинель заливають площу коло Яна. Виступають оратори. "Петлюра самозванець обКдiнiлся с галiчанамi, австрiйцамi, нКмцамi. Он продайот наш народ в капiталiстiческую кабалу... Далой Петлюру!.." - Далой! Далоой!.. Камiняка дивиться люто на юрбу. Матроська його шапчина збилась назад. Чоло всiяв пiт. Вiн обiцяК пiдняти Дермань, повiт, цiлу Волинь. Вiн поведе народ визволяти УкраПну, встановить порядок, спокiй. Перший похiд на Здолбунiв. Там на станцiП цiла "батарея" гармат, скорострiли i навiть три лiтаки. Дермань готуКться до повстання. Он той двоповерховий будинок, що зветься "корпус"-ом, живе вдень i вночi. Там трiскотать "Адлер", там дзвонить дзвiнок телефону. Кабель його пролiз через вiкно, в'Кться мiж гiллям слив i десь зникаК. У штабi Сергiй Корнiйчук. Там i Камiняка. Не Псть, не спить, лиш курить цигарку за цигаркою, жуК мiцними зубами папiросницю. Барва його обличчя нагадуК барву шинки. Чоло зрiзане пругами випнутих жил i зморщок. На попрузi два нагани. Зi Здолбунова прибув Комаров. Куций, барчистий обрубок у соляному овечому кожушку. Очi сiрi й гострi. Неголена щетина бороди вiдливаК золотом. Пiд носом "фузики", нiби повбиванi... Жижлик Гнатюк у галiфе, мов аероплани, в хромових чоботях. На френчi слiди "пагонiв". Весь чорний, мов баняк. НаолiКна голова розсiчена рiвним бiлим продiлом, а очi, мов двi шротини. Це штаб. Це своя "тверда власть" республiки Дермань. Коло корпусу щоденно юрби ПП громадян. Сходяться, зносять зброю, харчi, шикуються в роти, батальйони. З околичних сiл прибувають вiддiли, приКднуються. На перший день великого посту армiя дерманськоП республiки виступаК в переможний похiд. Перша мета здобуття Здолбунова. Завтра Дермань покаже, що варта сила його в захистi здобуткiв ВеликоП РеволюцiП, Вiн запише себе в iсторiю тривким чином... На семiнарському подвiр'П шикуються батальйони. - Смiррнааа! РавнКнiК напррава! Смiрна!.. На крраул!.. Обвiшений наганами, у матроському бушлатi, Камiняка оглядаК хоробру революцiйну армiю. Вiйсько муром стоПть i проводить зором свого вождя. Промова, наказ. Сурмач сурмить "вiльно" i розхiд. Останнiй день масляноП. У монастирi бамкаК дзвiн, правиться перша постова вечiрня. Але церква порожня. Все там, у вирi революцiП. Нiч надходить. Ясна зоряна з приморозком нiч. До штабу прилiтаК вiстка, що до Будаража прибув вiддiл кiнних петлюрiвцiв. Командуючий збройними силами республiки Дерманя негайно засилаК вiддiл вiйська для лiквiдацiП противника, що мав смiлiсть зайти на терен республiки. Над ранок героП вертаються переможцями. Вiсiм петлюрiвцiв попало Пм у полон з кiньми, шаблями, сiдлами, добрими кожушками та чобiтьми. На першому поверсi корпусу замкнули полонених. Конi, чоботи й кожушки пiшли у "строй". Це перша кiнна сила республiки. Другий день - день виступу. Сурма скликаК усiх громадян на майдан пiд монастир. Армiя у зборi. В саду закопанi казани, в яких вариться обiд. Нагода хотiла, щоб у той час мiзоцький жидок Янкель купив пару ялiвок i вiв Пх попри табiр революцiйних сил. Варта затримала Янкеля та повiдомила про це уряд республiки. Той не завагався виявити цiлу велич своКП влади. Iменем революцiйного командування обидвi Янкелевi ялiвки беззастережно мандрують у казани армiП, а Янкель дiстаК "талон" з печатями i пiдписами до скарбу великоП республiки. В полудень з високоП дзвiницi сурмач сурмить "призив". Усi, хто К, хоч-не-хоч мусять кинути батькiв, жiнок i дiтей та пожертвувати себе для великого дiла. Не минуло це й ЊлисеКвого Василя, Вiн уже поправився i мусить також вiдiйти. Одарка з Палажкою витирають мокрi очi... - Тiльки що, люди моП, прилiз... Ледь живий був... Ще не огрiвся, не обувся i знов. Нема часу. Там вiйсько шикуКться в лави для виступу. На лiквiдованих конях гарцюК начальство й розвiдка. Комаров наперед подався до Здовбицi пiдготовляти грунт. Там чекаК на нього любка його - жiночка. Вона, мабуть, i не знаК, що коханий ПП зненацька президентом республiки став. Надвечiр востаннК стали перед корпусом батальйони. Половина без зброП. Нiчого. Прийдуть, побачать i переможуть. Буде зброя. Там гарматна батарiя, лiтаки, скорострiли. - Поротно! Смiррна! С пКснямi шагом мааррш! - Раз-два-три! ЛКвой! ЛКвой!.. Гримнула перша озброКна рота. Хитаються сiрi шапки, хитаються рушницi на смiрно, разом з помахом рук... За нею друга рота, третя!.. Кожна пiсню виводить, ноги самi вибивають крок, а за ротами юрби дiтей, дiвчат. Позаду два вози i пара кiннотникiв. Пiзно вечором вертаКться Володько до дому. Цiлий день сторчав коло монастиря, придивлявся до всього, що дiялось на його очах. Спочатку навiть захопився рухом, гармидером. Повно народу, гутiрки, промови. I аж вечором, коли йшов додому, на нього сходить незрозумiлий острах за наслiдки всього, що власними очима бачив сьогоднi. Острах побiльшуКться дома. У хатi тихо i сумно. На комiнку, як звичайно, свiтиться маленька лампочка. Коло печi на стiльцi сидить Њлисей i читаК якусь книжку. Одарка лежить на печi, Палажка десь пiшла. Лампочка даК дуже мало свiтла i куцозорий Њлисей тримаК книжку обома руками пiд самим носом. Почувши Володька, вiн пiдводить голову i питаК: - Ну що? Пiшли? - Пiшли,вiдповiдаК понуро Володько i ходить по хатi. - А нашого не бачив? - питаК Одарка.- Ми вже вечеряли. Отам картоплi в горщику й огiрки з олiКм,- додаК... - Бачив,каже Володько.- Скиданець на конi... Пiшли всi, а половина з них без "вiнтовок". Чорт Пх знаК, що вони там робитимуть... Володько бере картоплю, огiрки i Псть. Одразу видно, що настав великий пiст. Одарка суворо притримуКться постiв. - А я от тут сиджу i читаю,- каже Њлисей.- Взяв у Iванового Захара оцю книгу. Iсторiя... Ото, як то воно, рiзун його матерi, i колись те саме було. - Так,- каже Володько.- I колись нашi на наших походами ходили, билися, нищились. Њлисей прикладаК носа до самоП книги i вголос прочитуК: "i всi городи, i всi села, i весь люд хрещений, що називаК себе русо-украПнським, встаК, як один муж, для захисту краю своПх батькiв i дiдiв. Ворог не видержав великоП сили i побiг. Шлях уступу його вкрився трупом, на котрiм виросла i розцвiла воля переможцiв". "Здавалось, треба тiльки прикласти рук i розуму, щоби на руПнах звiльненоП батьковщини будувати й закрiпляти силу й потужнiсть свою. Так нi. Воля слiпила очi, п'янила розум. Надто довго предки нашi несли ярмо неволi, щоби, визволившися, втримати присутнiсть розважностi та рiвноваги. Всi стали, як були числом у сотнi тисяч, панами. I не один не хотiв признати зверхностi другого. Що вiн менi? - казав перший. Вiн так само говорить, як я, так само одягаКться, як я, так само молиться, як я... I чому я маю коритися йому? Другий казав: вiн не К нi князь, нi воКвода, анi пан великий. Його iм'я таке ж просте i зрозумiле, як моК. Як може бути вiн зверхником моПм? Були й iншi голоси. Вони подiбнi на цi, що я сказав вам. Всi зворохобилися... Встав брат проти брата i вбив один другого пiдступною кулею. I як холодний лик мiсяця з плямою вiчноП ганьби перед цiлим миром стоПть, так холоднi тепер серця мертвих братiв, що лежать на землi. Нiхто не сказав Пм: брати! Вас родила одна мати i старший хай буде старшим, а молодший його опорою. Брати! Вчините ганьбу велику, коли станете один проти другого з пiною лютi на устах i вогнем зненавиди в очах. Ви прохромитесь на вашi списи i ворог лютий реготатиме над вашими кiстками". Володько перестаК жувати i слухаК. Якi правдивi слова. Де взялися вони тут, якраз цього вечора? Њлисей зупинився. Володько питаК: - А де ви взяли цю книжку? - Кажу ж - Захар принiс... Прийшов, i ми посперечалися. Я одно, вiн друге. Ну, каже. Принесу вам, каже, iсторiю. Пiшов i з монастиря принiс. По короткiй перервi Њлисей пристрасно спльовуК i киваК головою. Вiн, видно, сам собою невдоволений. Пiсля без нiяких передмов висловлюК продовження своКП прикроП думи вголос: - А який чорт знаК, що ми не рускi, а украПнцi?.. Я за руского царя воював, чин носив, татарами командував. Дiд наш польських харцизяк, що збунтувалися, по лiсах косою витинав... Звiдки я мав знати, що син мiй маК за УкраПну встати? Га? Що, я Бог чи пророк? Правильно! Ми ось бунтуКмо! Може, там i К яка власть, що думаК добре, а хто ПП в нас бачив чи знаК? Чому нiхто не покажеться, не скаже: народе, чорте, бiсе, чи як там!.. Так i так. Ми от, мовляв, задумали царя i Росiю збурити, а на Пх мiсце УкраПну встановити. А пiсля розкажи все честь честю про ту саму УкраПну. Кожний, i такий i сякий, мусить знати, за що воювать маК. А не отак на галай-балай...У краПна! УкраПна! А яка УкраПна, що за УкраПна, звiдки УкраПна!? Здраствуйте вам... Ось ми за УкраПну, мовляв. Добро пожалувати, будьте з нами, бо ми так само говоримо, як i ви... Мало хто сьогоднi не так само, як ми, говорить... НК, нК... Це ще не все. А от iз цiКП книжки видно: царi й королi гризлися за нашi землi, а ми Пм помагали. От i так. Але царство наше, царство руске знали ми всi i в душi носили його. Осьдечки Хмельницький Богдан до царя московського царство руске прилучив i я сам у КиКвi бачив його пам'ятник. На баскому конi, нiби на небо виплигнути хоче... I на пам'ятнику виховано: "Њдиная недiлимая Росiя". От що... А я ще, як в Якутському полку старшим унтер-официром служив, не раз бачив: не Кдино недiлимая. Кацапи були кацапами. Ми хахли - хахлами. Татари, яких я сам учив, татарами. I раз Хмельницький управляв нашим краКм, значить, вiн був наш князь рускiй, що до Московщини зi союзом пiшов. От як... I Московщина, як з цiКП книги бачу, союз зламала, землю нашу в пустиню обернула, iм'я наше собi присвоПла, а нас назвала хахлами - значить, кiнець. Значить, нема бiльше дружби. Значить, ти менi, а я тобi вороги смертельнi i нiчого нам не поможе, хiба брань войскова! А за той час, потайки вiд народу, край наш УкраПною став. Хто знав про це? Спiвали ми: повiй вiтре на УкраПну... Але то десь там далеко земля та лежала... Так звалась вона. Сьогоднi, видно, все так звати хочуть. От як... А власть украПнська, може, зараз i К в КиКвi... Але в нас нi... У нас ще Росiя. Нiхто у нас не пройнявся УкраПною, тому i не диво, що ми бунтуКмо. Хай би не боялися нас, а прислали якого оратора i все... Хiба ти не бачив, скiльки книжок розкидали мiж людьми отi-о, що революцiю повели... А що ж украПнцi? Чому нiчого нема?.. - Њ,- каже Володько.- Он i Захар знаК. У семiнарiП "Просвiту" роблять. Хуру книжок привезли... - Мало! - рiзко i твердо заявляК Њлисей.- На Дермань не хуру, а сто хур треба. У кожну хату. Хай не пожалують грошей. Осики хватить на папiр, а книжка хоч чорта впече. Та й не одна книжка. Живе слово повиннi мiж люд пустити. Скажiм, хто не знаК читати... А К такi,- взяв книжку i скурив. А живе слово всiх сягне. Чому Петлюра цього не робить?.. - Сам вiн усього не може робити. Стiльки мiст, стiльки сiл,- пробуК захищати Петлюру Володько. - То... Хм... Сам. Сам нi. Наказ треба дати. Послати когось. Мало горлаПв? Дивним став Њлисей. Вiн нiби сам на себе сердиться. Книжку цупко тримаК у правiй руцi. Вiн сердиться, що все так нiби просто, а нiхто як слiд не зробить. Чому, мовляв, нема нiде чоловiка. Сказав так i К так. Не бере цiКП ночi сон. Усi знають, що дiКться сьогоднi на свiтi. Володько довго вичiкуК, поки дядько пiде спати, щоби скористати з його таКмничоП книжки. Нарештi до справи втручаКться Одарка. Вона сердиться: Старе дупло, а вiчно з отими книжками носиться. I нащо воно тобi?.. Хоч це вiдноситься до Њлисея, але ж йому не догаряК, бо це не первина. Як розтолкуКш "Пй", що значить книжка? Де К таке слово? Чи ж зрозумiК вона, сухенька, оточена клопотами, горшками, кумами жiнка, що поза тим iснуК величний свiт - вширiнь, вдовжiнь, взад i вперед, на безлiч вiкiв i верстов... Що в тому свiтi живуть люди... I люди творять iсторiю, вбрану ось у цю купку пов'язаного паперу. Вiзьмеш його, пiднесеш пiд нiс i твiй короткий погляд стаК безконечно довгим. I вiдкриваКться перед ним страшна картина, подiбна на страшний суд. I чуКшся ти великим судiКю з насупленими бровами, бо серце твоК болить - чому так, а не так, сталося? Береш вагу, кладеш на терези добро i зло й бачиш безлiч зла i так мало добра. I думаКш: нi. Далi так не смiК бути. Моя мудрiсть - велика мудрiсть. Я зроблю так, як сам Бог хоче. Перед моПми очима тисяча помилок, якi я розумiю, вiдчуваю i якi напевно тепер обмину. Предки! Я болiю вашими хибами, але я благословлю вашу вiдвагу, з якою ви Пх робили, щоби показати менi, як Пх обминути. Њлисей думаК. Пiсля кладе книжку i виходить надвiр. Поки вернувся, Володько вже заволодiв книжкою, вiдхилив першу завiсу до входу ПП великого свiту i захлинувся ним. Увiйшов Њлисей. Постояв коло Володька, а пiсля каже: - А знаКш... Коли вони збиралися, сам радiв. Треба ж нам твердоП влади. А ось тепер. Вийшов, знаКш, надвiр, щоби послухати на Здолбунiв... Чорна нiч i тихо. Шкода, що вони пiшли туди. Вони ж пiшли, щоби покласти на наше село i на наш люд вiчну пляму ганьби... А хiба ж це справедливо?.. А хiба ж наше село не лiпше зi всiх сiл, що К навколо? I як то так? Цi питання заскочили Володька, Як на них вiдповiсти? Вiн подумав i сказав: - Може, то тому, що тут стрiлося двi сили. Сила порядку i сила непорядку. Сила непорядку взяла верх. А зрештою, хто знаК. Отi матроси... Самi ж ви сказали, що Сергiй все знаК, бо вiн усе бачив. Вiн бачив хтозна-що. Вiн усе торочить про ЛКнiна i Маркса. Ви ж чули. А хiба ж наше село це потребуК? Село хотiло твердоП влади... Правда ж? А Камiняка з Корнiйчуком Маркса. Дурнi дурних пiзнали i пiшли валити Петлюру. А Петлюра... Хто знаК, хто вiн... Але, що вiн не помiщик, це вiдомо. Вiн за УкраПну i все... - Бо вiн сам винен... Сам i бiльш нiчого. Я це казав, кажу й казатиму! - сердито з притиском зазначив Њлисей.- Раз берешся за дiло, то роби так, щоби пальцi твоП на всьому видно було. Щоб усi чули, що ти господар. З нашим народом усе можна зробити, але треба руки... Хiба не знаКш, як твiй батько перебирався до Тилявки. Поки давав попуст - все розповзалось. А взяв у жменю вiжки, закрутив на п'ястук i поПхав. От як треба. Пiсля цього Њлисей ще раз сердито спльовуК i вiдходить до кухнi, де пiд бугаКм кладеться. Але спати не спить. Чути, як перевертаКться з боку на бiк, щось бурмоче пiд нiс, лаКться. А Володько пiшов у книгу. До нього заговорив його вiчний голос, голос бажання знати. Кожна картка це ступ у невiдоме. Вiн читаК i бачить перед собою стару УкраПну. Степи, луги, пралiси, дикi трави. Це рай, повний звiра всякого, повний меду i квiтiв запашних. I ходить у тому пралiсi чоловiк, що зветься козак. У очах його далечiнь, за якою не бачить того, що перед ним. А коли гляне в землю - забуваК, що, крiм цiКП плямки, на якiй спинилось око його, iснуК великий мир навкруги. Нiхто не взяв козака за свого i нiхто не випустив його з рук своПх. I так тягнулось лiт триста. Ще оповiдаК Володьковi книга про царства та королiвства. Встають в уявi якiсь, не то хижi, не то дикi царi. Набубнявiлi сiрi очi дивляться в чорну безодню, де плач, муки, слизька плiснява здовж i вширш безконечноП тюрми. Сатана по нiй верхи на дикому огирi гасаК, топче погнутi спини своПх пiдданих, сiче живi голови сатанинським мечем. I нiхто не вирве з його рук влади, бо за ним диявольськi, заклятi великим прокльоном, легiони. Вони такi ж безогляднi, як смерть, i рятунку вiд них нема нiкому. Володько бачить ще королiв. Нiщо в свiтi не може бути бiльш бундючне, зi закопиленою навмисне для показу губою, нiж цi безкостi постатi. Вони сходять угору i вниз по сходах, що нагадують мармур, а в дiйсностi К звичайним деревом, критим дешевою барвою, що наподоблюК барву того каменя. I це якось так дивно виглядаК, нiби в комедiП. Кунтушi, лемент, штучнi слова, штучнi постави, штучнi рухи. Одна, друга, третя дiя i падаК завiса. Все зникаК, тiльки лишаються спогади, лiси, повстанцi, дивна мова, химерна тiнь, чи свiтло, що час вiд часу вибухне i згасне. Далi Володько все знаК сам. ЗнаК iмперiю, що все пiд себе взяла: i короля, i козака, i самого сатану. Назвалась iм'ям предкiв цих самих, що сьогоднi, в цю страшну нiч, трощать ту назву i в боротьбi кують нову пiдвалину новоП iмперiП. Бо сила цих людей - вiчна сила. Вона родить нову назву, що стане знов назвою усiм королям, козакам, царям... Так хоче вище Велiння. Одарка вже давно спить. Прийшла Палажка... Захекана, перелякана. - Стрiляють! - кинула вона одно слово. Володько шарпнувся i вирвав себе з цупких обймiв книжки. Його чоло, щоки, очi в огнi. Як сидiв, зiрвався i бiжить. У кухнi зриваКться Њлисей, натягаК босонiж чоботи, накидаК куцана. Всi бiжать надвiр. Там чорна, дзвiнка, зi зорями нiч. Там, де на небi Великий вiз, видно заграву вогню, що пiднiмаКться i промiнюК знизу уверх. Звiдти ж чути глухе, довге, майже безупинне тукотiння, так нiби з якоПсь ями. Всi знають цi звуки. Луна Пх ще не ущухла у вухах вiд часу, коли геть упоперек цiлоП землi лежала лiнiя смертi, з назвою фронт. Це кулемети. Вони тукотять без перерви. Час вiд часу двократно вибухають сильнiшi звуки. Буувуу-буух! Буувуу-буух!.. Ту-ту-ту. Њлисей, Володько й Палажка стоять зi запертим диханням. Нема слiв i не тра слiв. Все ясно i зрозумiло. Там, у ту сторону, лежить Здолбунiв. Туди пiшли дерманськi хлопцi шукати, однi - твердоП влади, другi Маркса i ЛКнiна... Вернувшись до хати, Володько ще довго сам собi мiркуК над тим усiм, що дiКться на рiднiй землi в цей час. Пiсля заснув. Прокинувся вдосвiта. Ледь свiт побiг до монастиря. Там уже рух. Щойно привели полонених "петлюрiвцiв". Привiв Пх Скиданець. Цей подiбний на справжнього рубаку. В кожушку, на раменi револьвер, через плече карабiнка, при боцi шабля. ЗдаКться, його куций зрiст створений на кiннотника. Просто вростаК в сiдло. Полоненi, мабуть, старшини. Одяги все новi. Чоботи зi жовтого ременю. Џх долучили до тих, що привели перед парою днiв. Вiстки, якi привiз Скиданець, пiдняли дерманцiв. Успiх повний. Здолбунiв зо станцiКю в руках повстанцiв. До них пiдходять усе новi i новi ватаги. Захопленi цiлi потяги зброП та набоПв. Завтра вимарш на Рiвне. Пiд вiкнами "корпусу" м