орядний будинок нiколи такого не сподiвався. Багато рокiв виконував вiн сумлiнно свою, самим царем визначену роль й не чув за собою нiяких свiдомих чи несвiдомих грiхiв. Але загроза була невмолима. Сунула неухильно, крок за кроком, вперед i, як тяжка Божа кара, повисла над будинком. Одного вечора несподiвано зайшов до Габеля Володько. Габель зрадiв, розтягнув ще ширше свого рота, нiби разом з усмiшкою бажав проковтнути й Володька. - А-а-а! МоК поважання, моК поважання! - заспiвав Габель.- Давно, Володимире Матвiйовичу, не мав шани вас у себе бачити. Сiдайте, сiдайте! Ось тут краще... Дядьку, Трицю. Подайте менi отого стiльця. Прошу! Сiдайте... Чув, чув... А-а-а! Яка шкода, що моя Розочка вiд'Пхала. А як вона граК! У-у-у! Як вона граК! Нi! Ех, минулося!.. I я колись грав, та ще й як. Бувало, як виведу тобi в "Наталочцi" Петра - публiка млiК! - А я до вас у справi,- сказав Володько. - О-о-о! - витягнув наперед голову Габель.- Це менi тiльки приКмно. Дуже, дуже прошу. Буду радий вам послужити. - Нашi хлопцi й сiльський староста доручили менi передати вам оцей лист,- сказав Володько й передав Габелевi пописаний безлiччю пiдписiв листок. Габель почав читати. - Ого! - сказав вiн i заклав ширшу нижню губу на верхню.- Листочок цей хтось мудрий складав, але вийшло немудро. Це звучить, як погроза. "ПропонуКмо вам до трьох тижнiв вичистити помешкання, у якому живете", й так далi... А знаКте ви, кому те помешкання належить? А чи знаКте, з ким я робив умову? А також, чи ви знаКте закони, як i коли вимовляКться помешкання? "В разi невиконання нашого бажання будем змушенi шукати бiльш радикальних засобiв". О-о-о! Це вже зовсiм-таки по-бандитськи, пробачте за слово. А що, коли я отак передам оце все до суду? Чи подумали ви над цим, шановний Володимире Матвiйовичу? - Можете передати його, куди хочете,- вiдповiв Володько спокiйно.- Хлопцi всього села так бажають, а староста, як бачите, також. Ось тут i печатка. - Бажання гарне... Але... Цього папiрчика я все-таки дозволю собi заховати на спомин. Може, вiн менi коли й пригодиться... - казав Габель. - Цього вам нiхто не боронить. Можете заховати й, як хочете, навiть i дiтям своПм у спадщину записати. Одначе краще вам очистити це мешкання... Знайдете собi iнше... У селi Пх досить... А з цiлим селом задиратись не варто. А тепер бувайте здоровi. Будемо чекати на вiдповiдь. ТiКП ночi Володько не мiг заснути. Лежав у темнотi на постелi й думав. Коло нього спокiйно спав його брат Хведот - щаслива, байдужа людина. Його не хвилюють речi, що безпосередньо його не торкаються. А Володько уважно обдумував план дальшоП роботи. Знав, що тепер почнеться значно вiдповiдальнiша й тяжка частина працi. Знав також, що тепер вступив у одвертий конфлiкт з темними силами села. А сили тi не малi. Габель йому цього не подаруК. До суду вiн не пiде, але вiн маК досить можливостi для боротьби з хлопцями. Знав Володько також, що ввесь тягар боротьби впаде на його молодi плечi, й треба бути дуже уважним, щоб не зломатися пiд тим тягарем i не впасти. Тепер конечно читальню улегальнити. Треба увiйти в зв'язки з управою кооперативу. Треба зробити безлiч працi й всю ту працю мусить зробити не хто iнший, як Володько. За пару днiв Володько зголосився у голови управи сiльського кооперативу Андрiя Андрiйовича Рони. Андрiй Андрiйович Рона "памКщiк". Пiд сучасну пору мав ще двадцять п'ять десятин. Сам симпатичний "рускiй челавКк", що "не маК нiчого проти розвитку украПнськоП культури". "Усадьба" його матерi, в якiй i вiн живе, К на пiвденнiй сторонi села, по другому боцi долини. Спочатку старий, майже висохлий став. Коло нього на греблi мiкроскопiчний млинок. Вище пiд гору гайок, а далi починаКться великий, колись чудовий, сад. Вiйна й революцiя залишили на ньому своП чiткi слiди. Стоять ще посохлi дерева, що Пх позгризали революцiйнi конi. Нiхто Пх навiть не усуне. Стоять i свiдчать, мов кiстяки, на страшному судi. Панськi покоП пережили також чимало. Про це свiдчить кожна стiна, кожне вiкно, кожнi дверi. Однi густi й великi кущi бозу, що оточили навкруги будинок, свiдчать про те, що було колись. Андрiй Андрiйович мешкаК тепер у "флiгелi". ЗаймаК невеличку, з трухлявою пiдлогою кiмнаточку, що маК вiкно на схiд. Пiд вiкном ростуть кущi бозу. У кiмнатi Андрiя Андрiйовича великий, завалений книжками, паперами й цигарками стiл. Рiвнобiжне з ним простора, покрита гнiдим, товстим пледом, постiль. Пiд вiкном круглий, розколотий посерединi, мармуровий столик, а на ньому розкиданi шахи. Кiлька стiльцiв i велика шафа, це i все умебльовання. Володько увiйшов з заднього входу. У вузеньких сiнцях зустрiв його малий льокайчук Марко. Ломаною росiйщиною вiн заявив: - Барiн в столовой. Сiчас доложу. Пожалуйте у комнату. Пiсля цього льокайчук зник, а Володько не пiшов "у комнату", тiльки лишився надворi. Цiле довкiлля це щось трошки з Тургенева, трошки з Гоголя, трошки з Щедрiна. Це маленький, обскубаний острiвок того "старого доброго" часу, коли ще були живi "барiни", льокаП з Пх мовою та звичками. Навiть цiкаво входити у такий невеличкий музейчик i оглянути те, що минуло й нiколи не вернеться. Проходить деякий час. Нiякий "барiн" не з'являКться одразу. П'ятдесят хвилин можна пожертвувати. Потiм Андрiй Андрiйович з'являКться. - А-а-а! Радо вас завжди зустрiчаю,- говорить вiн по-росiйському i, якось пiд кутом, подаК м'яку руку.- Прошу до кiмнати. Тут пекельний холод, наколи в пеклi може холод бути... Увiйшли до кiмнати. - Давно хотiв вас бачити,- пiднесено говорив Андрiй Андрiйович. Вiн був задоволений, шо Володько прийшов.- Чому нiколи не заходите? Марку! Принеси самовар! Вип'Кте чаю? - звернувся до Володька.- Курiть! Препоганi маю цигарки, але... Село. Воно вб'К мене. Ну, як живете? - Дякую, Андрiю Андрiйовичу. Живу. Прийшов до вас у справi. - Е-е! У справi! Ранiш поговоримо про щось цiкавiше, нiж справи. ГраКте в шахи? Е-е, шкода, що не граКте. А я люблю цю гру. Страшенно люблю. Це, здаКться, найстарша гра свiту. ЗнаКте, вiдколи ПП грають? Вже п'ять тисяч лiт. Й видумали китайцi. Увiйшов Марко з самоваром. - Марку! - казав Андрiй Андрiйович.- Чому ти так незграбно несеш самовар? Це ж не горщик з помиями. Став сюди! Пановi Довбенковi також шклянку. Раз-два! Марко поставив самовар i швидко вийшов. - Ну, як вам подобаКться мiй льокай? - запитав Андрiй Андрiйович.- Дуже цiкавий i iнтелiгентний хлопчак. Вчу його на льокая, i вiн робить поряднi успiхи. От тiльки говорити порядно нiяк не може звикнуть. Надто сильний украПнський акцент. А ви, мабуть, читали про останнiй турнiр Альохiн - Капабланка? Чудесний! Божеський! От хто майстер! Мiй брат, Юрiй Андрiйович, порядний гравець, але ку-ди-и-и! Це все одно, що хрущ проти сокола. Я два днi ходив, мов божевiльний. Уявiть собi генiяльнiсть такоП людини! Феноменально! Ну, ну! Прошу, Володю! Наливайте собi чай. Не дивiться на цей непорядок на столi... Я суворо заборонив Марковi робити тут порядок. Тепер працюю над новою п'Ксою. Страшенно тяжко. Ви не маКте поняття, яке тяжке драматичне мистецтво. Жорстоко тяжке. Я працюю над одною п'Ксою вже другий рiк. А треба сказати, я маю тут чудовi умови для працi. Маю спокiй, а це саме головне для мистця. От тiльки жахливо не люблю рiзних дiлових справ, особливо господарських. Терпiти не можу всiх тих проклятих рахункiв, розрахункiв, прохань... Не люблю господарства. Одягнений Андрiй Андрiйович у блузу з товстого, гнiдого сукна, з великою краваткою пiд пiдборiддям. Уста його вогкi, пристраснi. Зуби шоколаднi, попсутi. Нiс простий, расовий, з вiчним на перенiссi пенсне. Чоло рiвне, високе, чотирикутне. Волосся чорне, мастке, недбайливо зачесане. Вiн, видно, страждаК самотою, через те з великою приКмнiстю висказуК своП довго виношенi думки. Жадiбно хапаКться за кожну тему, що тiльки попадаК йому пiд руку, з поспiхом висловлюК своП слова, своП беззастережнi осуди, своП певнi на цей час переконання. Перейшли на лiтературу. - Не можу похвалитися знанням украПнськоП лiтератури,- з приКмнiстю зазначуК вiн,- але боюся, що украПнська лiтература надто... м-м-м... надто, так би мовити, безпроблемна, зобразлива, фрагментарна. Так, так! Це я якраз хотiв сказати: фрагментарна. Не обiймаК нiякоП цiлостi, нiякого комплексу. Старша надто плитка, а молодша тенденцiйна. Мистецький твiр мусить бути до найбiльшоП жорстокостi об'Кктивним. До найбiльшоП жорстокостi. А особливо мистецький твiр не переносить полiтиканства. - Ну, а Джек Лондон,- перебив його Володько,- Гюго, Золя. Я дуже мало знаю авторiв, щоб були безтенденцiйнi, неполiтичнi. - Ну-у! Це що iнше. Така "Залiзна п'ята"... Це зовсiм що iнше. Це не полiтика. Це велика свiтова проблема, це внутрiшнiй i зовнiшнiй свiт людини. Це зовсiм що iнше. - Але дозвольте! - зазначив знову Володько.- Розумiю вас, що ви вважаКте в украПнськiй лiтературi за тенденцiю, ПП боротьбу за нацiональне визволення. А хiба ж то тенденцiя? Хiба то не справжня дiйснiсть, справжнК життя? Хiба то менша проблема вiд тiКП, над якою задумуються Золя чи Сiнклер? Хiба цi комплекси менше болючi, i вмираК за них менше людей? Ви подивiться, Андрiю Андрiйовичу, на нашу минулу революцiю. Пролилося море кровi! Впали мiлiони людей. Невже вам здаКться, що тi, що боролися за десятину землi чи за колхоз, переслiдували важнiший i бiльший iдеал вiд тих, що полягли за свою батькiвщину, за честь, за славу цiлих поколiнь, за традицiП свого роду? По-моКму, нi. По-моКму, цi бiльшi, цi героПчнiшi, цi, можна сказати, iдеальнiшi. Ну, а знову тепер? Подивiться: кожний пацан - полiтик. Кожна кухарка - мало не мiнiстр. Ну, як ви в якомусь своКму творi оминете полiтику? Будете це все оминати? Будете казати, що цього всього нема? Не признаКте оцiКП нашоП розмови? Тож тепер всi так розмовляють, i оминути це, значить, оминути дiйснiсть, значить, нагинати дiйснiсть, фальшувати ПП" творити власне нездорову тенденцiю. Нi? - Так. РозумiКться. Погоджуюсь з вами. Але треба знайти правильний пiдхiд. Треба подiП не видумувати, а виривати з самого справжнього життя... Щоб було ще тепле, щоб билось живчиком, щоб пахло. Ось подивився на земну кулю, вiдкроПв вiд такого до такого градуса шмат простору, вирвав його i в книгу. Це буде творчiсть. - А я думаю,- сказав вже спокiйнiше Володько,- це залежить не вiд пiдходу, не вiд реальностi зображення, не вiд фотографування. Це залежить вiд здiбностi автора. Вiд слова його залежить. Можна те саме слово поставить так i сяк. I вiд того, яку воно буде кидати вiд себе на нашу уяву тiнь, вiд того залежатиме сила самого твору. У словi сила. Воно маК безлiч вiбрацiй, безлiч тонiв, I коли автор маК бiльший слух на слово, так само, як композитор на тон, тодi вiн може витворити бiльшу гаму. Я так думаю. - ДумаКте правильно,- сказав Андрiй Андрiйович, бо не хотiв перечити. Хотiв краще висловлювати своП думки, що Пх мав так багато в запасi.- Я все-таки люблю класикiв,- сказав вiн по короткiй перервi.- Такий Бальзак. Така його "Шагренева шкiра". Боже, Боже! Який величезний свiт думок, якi чудовi порiвняння й образи. Або Гюго, Мопассан. Росiйську лiтературу люблю. Це чудовi, монументальнi речi. Толстой! Коли я його читаю, я тремчу, я жахаюся. Що за невмолима логiка людських почувань. Чи то жiнка, чи мужчина, юнак, чи дитина - кожний вiд початку до кiнця, вiд народження до смертi, в кожному вiдтинку життя - кожний живий, справжнiй, правдивий. Нi одного фальшивого тону, нi один звук не рiже вуха. Люблю Iбсена! Менi здаКться, що коли б не вони, не тi люди, що колись жили й колись творили, я не бачив би нiчого на цьому свiтi дiйсно вартого уваги! - майже з пафосом говорив Андрiй Андрiйович. - Все минуле видаКться кращим вiд сучасного,- сказав Володько.- Але ми тепер зовсiм задивленi в будуче, через те сучасностi майже не помiчаКмо. Ми цiлком в будучому. Я сам глибоко вiрю в кращу майбутнiсть, i це даК менi силу бути тверезим у чинах i оптимiстом в думках. - Молодiсть! Чудова, мрiйна молодiсть! - викрикнув Андрiй Андрiйович. Потiм зняв пенсне, витер його й знову одягнув. Поволi пили чай. Володько не дуже любив чай. Пив його скорше з чемностi. Так само й курив. Не звик курити, не любив тютюну, навiть цигарки не вмiв добре тримати. Тримав ПП незграбно мiж двома пальцями правоП руки, час вiд часу клав ПП в уста, тягнув у рот дим i, не затягаючись, одразу випускав його. - Я зайшов,почав знову Володько,- до вас, Андрiю Андрiйовичу, в однiй справi. - Кажiть! Слухаю! Володько пояснив, за чим прийшов. Розповiв про читальню, про вiдношення кооперативу. Андрiй Андрiйович слухав його з увагою i цiкавiстю. I коли Володько скiнчив, Андрiй Андрiйович промовив: - Чудово! Я вас цiлком розумiю. Пiдтримуватиму вас всiми своПми силами. Маю тiльки одно застереження. - А саме? - запитав Володько, дивлячись уважно на Андрiя Андрiйовича. - Ви говорили про "Просвiту". Маю вiдносно цiКП органiзацiП свою думку. Не люблю ПП духу. Просвiтянщина на нашому грунтi не на мiсцi. А по-друге: хто там у тiй "Просвiтi" сидить? Константин Павлович Медведський? Цей буржуйчик з кругленькою голiвкою й такою ж iнтелiгенцiКю? Цей "щирий", що з народностi зробив собi професiю й торгуК нею, мов сидуха капустою? Нi, нi. Дозвольте менi бути на вiддалi гарматного стрiлу вiд вашоП "Просвiти". Не маю намiру влiзти в шаровари й танцювати гопака. - Не можу з вами, Андрiю Андрiйовичу, погодитися. Не в назвi й не в "просвiтянщинi" суть. Суть у змiстi. А змiст вкладаК той, хто працюК. Можна плекати широкi штани, гопака, а можна й iншi речi. Я принаймнi маю на увазi далеко ширшi намiри, нiж гопак i штани. Хоча скажу вам одверто, що й гопак, i штани, i все iнше, що маК цей народ, все це складники його культури. По-моКму, смiшно цуратися того, що мали нашi дiди. Мусимо тiльки всьому надати iнший, новий змiст, i це все. Андрiй Андрiйович з усмiшкою дивився на захоплене, розчервонiле Володькове обличчя. - Ну,- казав вiн,- робiть, як знаКте. Мене пiдкуплюК ваша безпосереднiсть i ваш ентузiязм. Але читальню можна було б пiдтягнути поки що пiд статут кооперативу. Це було б просто, практично й позбавило б вас багато працi, якоП нiхто крiм вас не зробить. Ну, а куди дiнемо Габеля? - запитав на кiнцi Андрiй Андрiйович. - Це вже його турбота. Наше завдання вичерпаКться пiсля того, як вiн вибереться звiдти. А це ми зробим - хоче вiн чи не хоче... - Скоро казка кажеться, та не скоро дiло робиться,- казав Андрiй Андрiйович.- Ну, але рiшено: ви робiть своК. Я зберу управу кооперативу й закличу на засiдання вас. Виберемо вас iнструктором культурно-освiтнього вiддiлу й вiддамо у повне ваше розпорядження читальню й все, що до неП належить. Зробимо перевибори управи, затягнемо до неП нових членiв з молодих, дiстанемо кредит, привеземо товарiв i рушимо крамницю в хiд. Пiсля говорили ще про полiтику, про минулi вибори, про послiв. Час iшов. Приходив i вiдходив Марко, щось вiдносив, щось приносив. Потiм Андрiй Андрiйович прочитав уривок своКП п'Кси. За цей час попiльниця наповнилася попiлом цигарок, кiмната - димом, шлунки обох - чаКм. Самовар натомiсть спорожнiв, захолов, цигарки вийшли, до кiмнати несмiло вступав вечiр. Володько мусить вiдходити. Умовились про засiдання, розпрощались i Володько пiшов. На старi яблунi, на вiльхи, що гуртами стоять в долинi над рiчкою, на село сходив тихий сiльський вечiр. Володько ступав униз, мав добрий настрiй, почувався в силi. Коло обмерзлоП криницi багато людей. Однi з бочками, iншi з вiдрами. На протилежному схилi долини розсипанi рухливi точки. Це сходять або виходять люди з порожнiми чи повними вiдрами. Люди. Народ. Все якось рухалось, все щось робило. Кожний маК свою думку, свою турботу. Багато, багато сiл навкруги й дуже багато таких людей. Володько думав тепер якраз про них, про них усiх. Знав Пх, бачив Пх, розумiв Пх. А вечiр все зближався. Небо зовсiм затягнуте сiрою поволокою. З заходу повiваК нехолодний, одлижаний вiтрець. Починають падати великi, рiдкi - там, то там - снiжинки. Пiсля вони густiшають, летять з вiтром, в'ються в затишку, б'ються об дерева, об стiни будинкiв, липнуть до всього. У вiкнах хат засвiтились неяснi вогники, люди ховались кожний на своК мiсце, собаки сидiли по будах i гавкали, вечiрнi пiвнi вiщували свiтовi змiну погоди. I дiйсно така змiна прийшла. Цiлу нiч падав густий, мокрий снiг, що перейшов над ранок у дощ. Iз заходу вiяв мокрий вiтер, шарпав почорнiлi дерева, гонив з мiсця на мiсце неспокiйнi зграП ворон, що лiтали похилено, хрипко крякали, шукаючи поживи. За пару днiв на полях з'явились чорнi лисини, на дорогах проломлювався вбитий, мов камiнь, снiг. У деяких мiсцях його зовсiм не стало й виступала чорна, рiдка, нiби смола, грязюка. А був це щойно мiсяць лютий. Недавно вiдпровадили веселi м'ясницi. Село повинно було замовкнути, бити себе в груди. В селi рух, в селi якась робота. Тепер вже не ставало самих вечорiв, як до цього часу. Дядьки, що уважно й здивовано слiдкували за своКю "шкальнею", помiчали дивнi, просто неймовiрнi речi. Спершу побачили, що в великiй хатi. побiч тiКП, де жив Габель, одного вечора з'явилося свiтло. Свiтилось довго. Пара десяткiв людських тiней сидiло навкруги стола. Не було перед ними нi одного шкалика, але сидiли вони довго й вперто щось говорили, щось писали, рухались, ходили. Потiм дядьки бачили, що кiлька людей кудись Пздило. щось привозили. Потiм бачили Володька й Сергiя, що носили на плечах з-пiд дзвiницi товстi дубовi дошки, що лишились там вiд того часу, коли робили церковну огорожу. Бачили, як Пх тесали, збивали з них лавицi. Ще через пару днiв помiтили, що з комори дядька Каплiя роблять чомусь хату. Пробивають вiкна, дверi, бiлять. За якийсь час дядьки з жахом помiтили, що бляшана вивiска з написом "Продаж вуткi i лiкеруф" щезла з дверей "шкальнi" й з'явилася над дверима бувшоП КаплiйовоП комори. Одного дня погода видалася трохи вiдраднiшою. Свiтило сонце, було теплiше. Цього дня дядьки бачили, як всi вiкна, всi дверi "шкальнi" зненацька вiдчинилися, i всерединi з'явилося з десяток дiвчат. Всi вони весело спiвали, але мали позакачуванi рукави, попiдтиканi аж до колiн спiдницi i кожна мала скiпець з вапном. До вечора дядьки вже не могли пiзнати своКП "шкальнi". Здивовано дивилися на бiлi стiни, на чистi вiкна, на поправленi сходи. Вiдчували, що в Пх село увiйшли якiсь чужi люди й, навiть не питаючи Пх, почали господарити. Треба якось протестувати, якось боронитись, але як? Всi ходили збентеженi, стурбованi. До Габеля вже не можна зайти. Там тепер так мало мiсця, що один дядько Григорко, коли одягне свою нову гуню, цiлком засяде весь простiр. Всi розгубилися. А тим часом шкальня все мiнялась, все перероджувалась, нiби в нiй панував якийсь чародiй. Одного дня всi вiкна шкальнi, навiть тi, що нiколи не свiтилися, ясно освiтилися... У великiй кiмнатi пiд стелею висить здоровенна лампа. Свiтло б'К з неП, нiби вiд сонця, заливаК велику кiмнату, вириваКться цiлим водоспадом через вiкна й освiчуК болото дороги. I навiть з дороги побачили селяни, що всi стiни й стеля великоП кiмнати оздобленi вiнками, якимись картинами, якимись прапорцями... Отам висять якiсь два портрети... Тож всi добре пам'ятають, як там ще висiли портрети царя i царицi в золочених рамах, а тепер... Боже! Тепер там якийсь чоловiк в кожусi й шапцi, без мундира й без медалiв. А на полицях шкальнi за дротяною сiткою, де ще недавно так привiтливо виблискували чудовi шкалики - пiвоки, четвертухи,- тепер розложене жовте мило, сiрники, цукор. Он у кутi мiшисько солi, бочка оселедцiв. Он порозвiшуванi вила, лопати. Якiсь скриньки, коробки, бляшанки. З'явився крамар. Ось уже навiть якась молодиця з вузликом яКць увiйшла й просить за два яйця солi, за три "керосiни", за решту дiтям цукоркiв. Одна, друга, й торгiвля рушилась. А був це доперва мiсяць березень. Ступала поволi, але певно весна. Дороги розбитi, грузькi. Не раз i не два змiряв Володько своПми ногами вiддаль мiж мiстом i своПм селом. Але робив це радiсно, завжди охоче i завжди бадьоро. Вiдчував якесь натхнення. Багато вечорiв i ночей вiддав вiн своПй роботi, але тiшився, що з кожним вечором росте його сила, шириться його вплив над селом. Вперто, мов вояк, крок за кроком добував хату за хатою, людину за людиною. Мав перед собою непроглядну, дядькiвську, вперту душу, оточену чортами, забобонами; безпросвiтною, вiковою темнотою. Мав проти себе темнi, сатанинськi сили, що, здаКться, навмисне родились на цей свiт, зiйшлися зо всiх кiнцiв землi, щоб ставити спротив, щоб боротися. I все-таки чув, що перемагаК вiн, Володько, син Матвiя, син землi дiдiв i прадiдiв. Був гордий з цього. Щось МатвiКвого свiтилось в його очах. Чувся справжнiм сином свого батька... Не вимагав за працю свою нiякоП нагороди, не чекав ПП, не думав про неП. Хто може тут нагороджувати? Якою нагородою? Нiхто у цiлому свiтi, крiм цього села, не знатиме його iменi, нiхто не запише у книгу iсторiП. Його - Володька й безлiч iнших Володькiв, що родились, ростуть i працюють на цiй забутiй землi. Найбiльшою нагородою для Володька був день вiдкриття його читальнi. Простора, свiтла кiмната набита молодими, веселими людьми. Велика лампа ясно освiчуК кожний кутик. Нiхто не курить, нiхто не плюК. Всi сидять, всi уважно слухають. Це вже не тi люди, що Пх ще недавно бачив Володько. Це зовсiм iншi, що прийшли невiдомо звiдки й сiли тут i слухають мову Володька, iнструктора культурно-освiтнього вiддiлу тилявецького кооперативу. Це зовсiм iншi парубки. Вони якось iнакше сидять, якось iнакше говорять. В очах Пх рiвна, яскрава думка. Волосся Пх причесане. Ось один з них черговий. Вiн пильнуК, щоб нiхто не курив тут, щоб не робив смiття. Зi стiн дивляться на всiх портрети, оздоби, написи. Тисячi рокiв минуло. Було село, жили люди... Але вперше з'явились отам на бiлiй, рiвнiй стiнi слова: "В своПй хатi своя правда, i сила, i воля". Простi, звичайнi слова, але скiльки в них вложено! Скiльки неухильноП, намацальноП правди, I скiльки сотень лiт минуло, щоб тi слова прийшли сюди, до цього села, щоб стати всiм перед очима на бiлiй, рiвнiй стiнi! Дивiться на них i розумiйте! Тим часом iшла весна. Ще падав деколи снiг, але й одразу розтавав. А одного разу повiяв зовсiм теплий вiтер, ринули потоки води, поля зовсiм почорнiли. На деревах набухли бруньки. Жайворонки пiднялися вiд землi й там високо пiд чистим, блакитним небом видзвонювали своП пiснi. Ще день, два минаК, паруК й протряхаК земля. На взлiссю виглянули першi квiтки. З вирiю верталися птахи. Ось закурликали десь журавлi. Довго не можна пiймати Пх зором. Слiпуче сонце закриваК Пх своПм промiнням, але ось все виразнiше й виразнiше чути Пх радiсний голос, i око ловить першу низку. Летять, вертаються. Були десь далеко в гостинi, але нiде не К так добре, як у рiднiй землi. Нарештi й берези пустили барву. Нiжнi, жовтуватi бруньки набрякли й нагадують краплинки чистого воску. На поле виходить орач i закладаК в мастку, чорну землю плиту свого плуга. Полетiла набiк скиба. Сонце ллК на неП своК тепло. Бризнули з руки сiяча зернята й оплiднили ПП. Матвiй вийшов також на поле. Як i кожного року, так i цього йде полем, сiК своК зерно. З ним Хведот. Он пiдходить Iван Кушка. - Боже помагай,- гукаК здалека.- Протряхло? - Спасибi! - зупиняКться й говорить Матвiй.- Рiлля гарна. - А добре сiКться? - гукаК знов Iван , хоч сам бачить. - Нiчого. Вiтер пiд руку! - А де ж Володько? Не вчиться сiяти? - Кожний сiК, що вмiК,- вiдповiдаК спокiйно Матвiй.- Я своК, а вiн своК. Аби тiльки на добру землю. Не любив Матвiй, коли йому витикали Володьком. На кожному мiсцi пригадували: - Не помагаК. Навчився. Смердить гнiй. Не хочеться за працю братися. МатвiКвi й самому не зовсiм так хотiлося, як К, але що зробиш. Був один - пiшов i не вернувся. Пiдрiс цей i знову невiдомо, яка доля його чекаК. Доброго не можна сподiватися. Нема звiдки. Але Матвiй все-таки розумiв, що iнакше бути не може. I вiн так робив би. Тепер вже старий. Вiк свiй на рiллi проробив, то хай хоча дiти за нього деiнде попрацюють. А що там говорять - пусте. Самi не знають, що верзуть. Через те не любив Матвiй починати тепер розмови з людьми. Навiть iз сусiдами. Оминав Пх, як мiг. Любив самоту, господарство, поля. Йшов сам серед чистого поля й розмовляв з ним уголос. - Гарно, гарно в Божому свiтi,- говорив Матвiй.- Шкода, що сили нема. Ах, яка та землиця. Ось вже й витикаКться зерно. Коли б тiльки не прийшли приморозки. Був довгий, болiла йому спина, але, побачивши перший паросток зерна, не мiг стриматись, щоб не нахилитись, не подивитись на нього зовсiм зблизька. - Гарно, гарно сходить,- говорив знов уголос.- Вiтрець, здаКться, досить теплий. Пiсля дивився навкруги по широкому небу, нiби чогось шукав. Його старечий вже зiр оглядав небо i, здаКться, просив його не бути надто немилосердним до тих зовсiм ще малесеньких паросткiв. Хай вже пiдростуть, хай будуть бiльшi. Цiла надiя всiх людей. Велике Боже добродiйство. Вiчнi скарби землi. Пiт i кров. Гаряча молитва. Небо було чудове, широке, синК. Њдине небо, якого бiльше нiде нема. Дивилось звисока на цей земний свiт, трохи згорда, трохи поблажливо... Але воно маК повне право на те. Його краса, його величнiсть... ВкриваК землю навкруги, носить на собi хмарини, маК дощ, росу, блискавки. МаК чудове, незрiвняне сонце... Чого ще треба тобi, дивна людино? Чого? Розуму треба. Розуму. Трошечки розуму, щоб вмiти розумно жити, щоб щось творити, щось давати життю. Трошечки того людського розуму, що даК бажання щастя, розумiння свободи, поняття честi. Йшло до Великодня... На полях вiд ранку до вечора ходять орачi. З вирiю повертають птахи. Школу розпустили. Олег Левинський також приПхав додому. Кожного вечора над селом бамкаК дзвiн, i люди йдуть говiти. У суботу перед вербною недiлею майже цiле село йде до церкви. Мала церква далеко не вмiщаК людей. Гарне свято. ПригадуК Христа, що Пхав у Њрусалим на ослi. Народ з пальмовими гiлками стелить йому своП одяги, гукаК осанну... Христос Пм не вiрив. Велика його душа чула, що завтра вони будуть гукати "Розпни Його!" Вiн болiК над людською безраднiстю, несвiдомiстю Пх людського, розумного первня. Вiн знаК Пх до глибини, через те сьогоднi не радiК з Пх захоплення, так само, як завтра не осуджуК Пх. "Вони не знають, що творять. Прости Пм. Отче". Матвiй дуже любив це свято. Не раз брав свою стару, ще "за отлiчiК i успКхi" даровану на iспитi в школi Њвангелiю i вголос читав тi глави страждання i воскресiння Христового. А пiсля мiркував: - У життi завжди К так. Дiти моП. Нiколи не возгордiться, коли вас хвалять, i нiколи не падайте духом, коли вас гудять. Робiть добро й вiрте в себе. У вербну суботу цiла МатвiКва родина в церквi. Мати наперед всiм насукала свiчок. Добрих, з чистого, пахучого воску. У церквi й бiля церкви повно народу. Темний, хоч зоряний вечiр. У церквi спiвають. Тiсно. Григорко Деберний вносить двi величезнi в'язки вербових галузок з котиками. Народ тиснеться. Молодий священик, що заступаК хворого о. Клавдiя, швидко роздаК вербу. Над людьми замиготiло безлiч свiжих галузок. Хто вже дiстав своК, витискаКться надвiр i засвiчуК свiчку. Одна, двi, десять, безлiч горiючих свiчок| Додому ще не йдуть. Стоять з палаючими свiчками й чекають кiнця вечiрнi. Обличчя кожного якесь натхненне. У темнотi ночi воно нiби горить i свiтить... Всi рухаються. Малi. хлопчики бiжать ззаду й б'ють один одного вербою. "Не я б'ю, верба б'К, Великдень за тиждень..." Володько був також у церквi. Вiн стояв у тiснотi на крилосi в товариствi Олега, Романа й iнших своПх товаришiв. Вiн | не належить до церковного хору, але став на крилос, бо в церквi нема мiсця. Крилос трохи пiдвищений, i вiн може дивитися понад голови народу. Спереду церковий хор. Вiн сьогоднi у повному зборi. Там Антiн, там Iлько, там Володькiв батько. Не дивлячись на старiсть, вiн все-таки заходив на крилос, бо любив спiвати. З дiвчат там Настя, Одарка й Наталка... Ганка також у церквi, але вона тепер не ходить спiвати. Вона стоПть мiж дiвчатами серед церкви. Володько часом поглядаК на Наталку. Так рiдко ПП бачить i ще майже не говорив з нею. Хотiв би затягнути ПП до читальнi. Там готуються до новоП вистави, i добре було б, щоб Наталка взяла в нiй участь. Вона напевно могла б грати на сценi. Вона стоПть спереду й спiваК. Обличчя ПП освiтлене ясно сяйвом свiчок, ПП очi блискучi, вiП довгi й рiвнi. Володько бачить ПП у профiль. Йому хотiлося б, щоб вона помiтила його, але вона стоПть рiвно, не оглядаКться, спокiйна й зайнята спiвом. Аж коли почали давати вербу, i всi заворушилися, вона також повернулась. До неП нахилилася Настя й щось Пй шепнула. Наталка усмiхнулася й кинула погляд туди, де стояв Володько. Це помiтив також Олег. Вiн шепнув Володьковi: - Гарна дiвчина. Нi? Володько не знав, що сказати. Пiсля промовив: - Дуже хотiв би дати Пй одну ролю. Але вона не хоче... - Дай Пй. Затягни ПП до читальнi. Обов'язково! - сказав Олег. Потiм всi почали виходити. На цвинтарi повно народу. Володько слiдкував, куди пiде Наталка. Хотiв пiдiйти до неП й заговорити, але як? Ось вона стала в гуртi дiвчат пiд дзвiницею. У кожноП дiвчини верба й свiчка. Щось говорять, смiються. Наталка також смiКться. - Володьку,каже Роман.- Зайдiм до нас... - Нi. Я мушу переговорити з дiвчатами... А ти куди, Олеже? - Додому. Заходь. Будеш у читальнi/ - Певно. До побачення! - Володько це говорив, але думав про iнше. Вiн бачить, що до дiвчат пiдходить Кiндрат i кожну б'К вербою. Хоче пiдiйти до них також, але в той час чуК удар верби. - Не я б'ю, верба б'К... Це Ганка. - Це ти? - здивовано питаК. Ганка смiКться. - Певно. Не бачиш? Чого такий смутний? Де буваКш? Давно тебе не бачила. Може б, мене провiв... - Добре,каже вiн. Йому було приКмно. Сердився сам на себе. Бiля нього дiвчина. Вона весела, вона смiКться, вона щось його питаК. Чому ж вiн не радiК з того? Чому не заговорить з нею як слiд? Але вiн все-таки ПП проведе. "Не побачусь з нею",промайнула тимчасом думка. Вийшли з Ганкою на вулицю. Проти церкви "бiля козака" натовп людей. Течiя людей, що пливе поволi вiд церкви, тут роздвоюКться. Однi йдуть направо, вниз, iншi налiво. Ще iншi зупиняються бiля натовпу. Скрiзь свiчки, огники, тихий гамiр. Ганка також несе свiчку. Вона закриваК ПП правою долонею, щоб не погасла. Володько провiв ПП аж додому. Тут бiля перелазу прощаКться. - Ти якийсь дивний,- казала Ганка.- Я не розумiю... Пй-Богу! Володько не вiдповiдав. - Ви ходите туди? На гору? - казала далi Ганка.- Я знаю. Менi казала Одарка. - Часом,промовив Володько.- Ми тепер нiкуди не ходимо. Часом заходили до Настi. Але рiдко. - Ну... - казала химерно Ганка... - Так добранiч... Твоя свiчка погасла... - Ха. Все одно не донесу. Добранiч! Володько повернувся й пiшов назад пiд гору. По дорозi зустрiчав людей. Зустрiв також Наталку. Вона йшла з Iльком. Свiчка ПП горить. - Здоров! Куди бiжиш? - гукнув Iлько. Володько пiдiйшов до них. - Додому. А де твоя свiчка? - А твоя? - Погасла. Зате як гарно горить у Наталки... Вийняв свою зiм'яту свiчку й засвiтив ПП вiд НаталчиноП. При тому глянув на неП. В той час надбiг Демид. Вiн вже минув свою хату, а куди йде, невiдомо. - Куди? - знову гукнув Iлько. - Як хочеш - хода! - кинув на ходу Демид. Не зупинився. Iлько, видно, зацiкавився. - Куди? - Ходи, то побачиш! - казав далi Демид. - Слух'!.. Чекай! - Iлько зiрвався й побiг за Демидом. - Куди, Iльку? - гукнула за ним Наталка, але вiн не вiдповiв. Скоро зник у темнотi. - Знають вони, куди,- додала Наталка..- Через те так побiгли. - А вам шкода? - запитав Володько. -Чого? - Що вiн вас лишив. - Хiба я дитина? - О, нi... Але ви так завжди... з братом... Скрiзь з братом... - Не я з братом, а вiн зо мною... БоПться... - але тут вона осiклася. - Чого боПться? - питав далi Володько. - Ет,кинула вона байдуже,- Не варто казати. Але чого ми стоПмо? Ходiм. - Провести вас? - питав Володько. - Ви вже провели. Нi? Надокучить багато. У цих словах Володько щось вiдчув. В той час дмухнув вiтер й свiчки обох згасли. - Ой! - крикнула Наталка.- Боже! - Чого ви злякались? - Це недобрий знак. Подивiться. Обидвi свiчки... Нараз... Ваша i моя. - А ви вiрите в забобони... - Це не забобони. Я вiрю. Це буде недобре. - Не лякайте мене, Наталко. Я так хочу, щоб все було якнайкраще... Особливо тепер... Володько чекав, що вона щось скаже, але вона мовчала. Йшли в долину. Володько казав: - У церквi на вас дивився... МаКте гарний голос. Люблю слухати спiви... Бувало у Дерманi, ще малим, завжди ходив з матiр'ю на вечiрню... Там К монастир. В той час спiвав семiнарський хор. Ах, як це було гарно... Пригадую одну вербницю. Був я, мама, сестра Палажка й тiтка Зiнька. Там К великий образ Теодора Острозького. Бiля образу такi схiдцi й довгий свiчник. Нас затиснули аж на схiдцi, пiд самий образ. Нiколи того не забуду. Перед нами горiло багато свiчок. Ми дивились через горiючi свiчки на людей. Тiснота була страшна. А хор так гарно спiвав. Мати моя також любить спiви. Вона того не каже, але дуже любить. Пригадую, як зараз, як вона молилась... На ПП устах, очах... Ну. Менi здавалось - вона на-правду бачить самого Бога... Але нащо я це кажу? - перервав сам себе Володько. Наталка весь час йшла бiля нього й мовчала.- Вам це зовсiм не цiкаве,- додав по хвильцi... - Чому... Я люблю... - Коротко вiдповiла Наталка.- А менi Настя казала,- сказала вона й замовкла... -Що? - Що ви на мене дивитесь. - А ви що? - Нiчого. Що я? Кiндрат казав, що ви робите театри. Закликав нас. Мене, Настю... - Ну, i що? - Настя може йти. Що Пй? Але я... Мене не пускають. У нас такi сусiди. Скажуть: дивись. Не хоче робити. За хлопцями бiгаК. - Ви мусите згодитися... Мусите бути з нами! Можливо, не хочете. - Я хочу. Хто казав, що не хочу. Я пiшла б... О, Боже. Поговорiть з Iльком. Може, вiн щось скаже... А тепер добранiч. Були вже бiля рiчки. Володько дивився, як переходила вона кладку, як переступила через перелаз i як поволi зникала у темнотi. Потiм повернувся й пiшов вже не горою, а долиною вздовж рiчки до криницi. Було вже тихо. Люди розiйшлися. Долину залила глибока темрява. Дорога мало помiтна, але Володько знаК ПП напам'ять. Пахне весною, бруньками, медом молоденьких листочкiв вiльхи. Володько чуК, що настрiй його пiднявся. Чогось йому весело. МаК багато моментiв життя, що Пх не забуде, а до них належить i цей. Нiчого особливого не сталося. Ну, був у церквi, ну, дивився, як роздають вербу... Багато разiв був у церквi й багато бачив подiбне... Але це не те. Нi! Це зовсiм, зовсiм щось iнше. У тiй темнотi, мiж полум'ям свiчок, мiж теплом i диханням людей, мiж словами, зверненими до Бога, мiж спiвом, родилось щось таке, що наповняК цiлу його iстоту. Неуявне, ненамацальне, одначе виразне. ЧуК його по цiлому тiлi - тут i тут, нервами, розумом... Хто знаК, що з цього може бути. Ах, нащо це знати? Тепер, на початку життя? Навеснi? Серед спiву цiлоП землi, що ось прокидаКться й починаК дихати? I на другий день, i на третiй Володько не позбавився свого почуття. Куди б не пiшов, воно йшло за ним. Був у полi -- воно там... У стеблинах хвощу, що тiльки витикаються на" поверхню... У бруньках лiщини. У хмаринах, що розсипанi по синьому, бiлi такi, майже прозорi... Був у лiсi. Так. Тут воно також з ним. М'який мох, пралiски над Угорщиною, першi фiялки - все це видихаК з себе те почуття. Працював. Iшов за плугом. З чола падав пiт. Але й тут, з-пiд свiжоП скиби, разом з сильним запахом землi, промiнювало одно й те саме всемогутнК почуття. Хотiв ПП знову бачити. Кожний день хотiв ПП бачити. У четвер вечором знову пiшов до церкви. Це "Страсть". Це вечiр, коли згадують Юду злочестивого й розбiйника. Знову горять свiчки i дзвонять дзвони. Уява родить тi чи iншi, вже багато разiв родженi, картини, а мiж ними й ця, що стоПть тепер перед очима. Наталка спiвала на крилосi. Але пiсля церкви не мiг з нею Говорити. З нею був ПП наречений. На Великдень також не бачив ПП. Першого дня розговiння, вiдвiдини найближчих. А на другий день ПП вже нiде не було. Навiть у церквi. Володько був на цвинтарi, де сходяться дiвчата та спiвають веснянки. Був на вулицi. Скрiзь повно народу. Скрiзь "Христос Воскрес", скрiзь веселi обличчя, скрiзь барви, смiх. Цiлий день безперестанку дзвонять дзвони. Хлопчики "б'ються" крашанками. Дiвчата з вiдкритими головами, у вiночках. Сонце, тепло, от-от розцвiтуть черешнi. Володько вже мiг одягнути бiлу, з виложеним комiром сорочку й так iти. Весняний, теплий вiтер приКмно лоскоче молоде, пружне тiло. ЧуК себе наповненим кипучою силою. Одначе йому неприКмно. ЗустрiчаКться з тим чи iншим з хлопцiв. - Христос воскрес! - Воiстину воскрес! Як маКмось? - Нiчого! Розходяться. Кожний маК сьогоднi своП радощi. Нема часу на чужi. Хлопцi зiбрались на вечiр до Башковець. "Миритися". Кликали й Володька. Нi. Вiн не може. Нi, то нi. Пiшли самi. Вдарили пiсню й пiшли. Володько йде вулицею сам. Бiля школи зустрiчаК Кiндрата. Вiн п'яний, червоний i веселий. - А-а-а! Христос воскрес! Не чув хiба? А ми тебе шукаКмо. Був у Андрiя... Ех! - i не договорив. - Так. Я бачу, що ех... А хто там ще був? - СвоП. Сергiй... А ти, брате, що? СумуКш? Хто сьогоднi сумуК - дурень. Ти пробач. Не тобi це влiпив, а так... взагалi... Наталку бачив рано... Йшла до Тетильковець. Я провiв ПП й кажу: чому не хочеш грати? Дурна. Ходи, й кiнець. А Iльковi наб'ю морду, й також кiнець. Нi. Вона завжди туди ходить. Дiвка, як шкло! Володько легко почервонiв. Кiндрат не помiтив. - Не казала, коли вернеться? - Казала. За тиждень. Не йдеш зо мною? А де хлопцi? - Нi. Я додому. А хлопцi пiшли до Башковець. Будь здоров! Розiйшлися. Володько йшов бiля садиби Левинських. Згадав хвору Ольгу. Вона вже другий мiсяць майже не встаК. Застав ПП не в кiмнатi, а в саду перед ганком. Лежала в крiслi-гойдалцi. Ноги мала загорненi пледом. ПередвечiрнК сонце падало на неП з-над широкого каштана. На клумбах густими кущами росли шпичастi лiлеП, косетинь, турецький часник. Розцвiтали кругленькi стокротки. Фiялки вже розцвiли. Обличчя Ольги блiде, кругле, але не худе. Гладеньке, чорне волосся ще збiльшуК його блiдiсть. Великi, чорнi очi горять хворобливо, але весело. Вона зрадiла, що Володько ПП навiдав. - Воiстину, воiстину воскрес! - сказала радiсно на Володькове привiтання.- Володю! Дуже тiшуся, що ви зайшли. Я тут сама. Майже всi - хто в лiсi, хто в гостях. Мама бiля тата. Вийшла ось трохи на сонце. А що ви? Олег все питав: а де ж Володько? Чому не зайде? Ми вас всi чекали. А який гарний видався Великдень. Нi? Рiдко коли так буваК. Сонце, теплiнь... Подивiться: отам вже розцвiтаК черешня... То дуже добра черешня. Я завжди любила Псти з неП ягоди. Чорнi такi, соковитi й солодкi. А тепер розцвiтаК... КожноП весни розцвiтаК, але рiдко коли на Великдень. Ще пам'ятаю, раз розцвiла на Великдень. Я з Галиною ще були тодi у братствi. ПриПхали, пам'ятаю, на Великдень, i саме цвiла та черешня. Я люблю той цвiт. Бiлий, радiсний, майже порцеляновий... Ну, а що ж дiйсно ви? Я все говорю й говорю... Ви чогось нiби невеселi... Що таке? Дивуюся, як можна в такий день мати похмуре обличчя. Можливо, закоханi? (Володько почервонiв). А-а! Володю. Кохайте. Це не грiх. I я думаю, ще видужаю й ще закохаюсь, хоч раз... Тi люди, що не вмiють чи не можуть кохати, вбогi, окраденi. Вони, можливо, i проживуть своК життя, але наполовину гiрше. Я. цим тепер не раз думаю... Думки маю дуже яскравi. Iнодi здаКться, що ось-ось досягну iстину. Це, думаю, i К те, чого людина стремить. Як його назвати - не знаю. Але знаю переконано, що я в цьому станi духово пiдня