ж варта вся його сила, мiць? Для якого чорта салюти, паради, трiумф?! Пан президент зриваК з себе верхню парадну пишну одiж i жбурляК ПП на пiдлогу. Граф Елленберг не смiК пiдняти ПП й стоПть, як обм'яклий манекен. В очах його непорозумiння чого така непомiрна лють, такий одчай пана президента?! Ха! Повнота трiумфу! Двi Нiмеччини! Коли ця Нiмеччина не може з якоюсь мiзерною коронкою справитись! Пан президент шарпаК фотель, сiдаК в нього i з ненавистю машинально тикаК пальцем у червоний гудзик апарата. I вмить знову круто повертаКться до графа Елленберга. - Так, значить, безнадiйна справа, чи як?! Граф Елленберг несмiло пiдступаК на два кроки ближче й просить у пана президента дозволу висловити деякi мiркування з цього приводу. Судячи з того, що злодiй не обзиваКться нi на якi пропозицiП, не робить нiякiсiньких спроб увiйти в переговори, можна гадати, що тут справа не в грошах, а в чомусь iншому. На його думку, коли пан президент дозволить, то це справа Iнараку. Тiльки вiн може з чисто мстивих, не грошових мотивiв ховати цю рiч у себе. А з Iнараком, як вiдомо пановi президентовi, не так легко справитись. Пан президент раптом iз усiКП сили б'К кулаком по столу. Щось хряскаК, з якогось апарата вiдлiтаК щось металiчне й котиться по пiдлозi. - Проклята банда!! Граф Елленберг довго навшпиньки ходить круг столу, нахилившись i шукаючи металiчну частинку, а пан президент, во-лосяно сопучи носом, гнiвно тикаК по черзi то в червоний, то в зелений гудзик. I на червоному та на зеленому екранчику швидко, злякано миготять цифри. - Пане мiнiстре! Я вас прошу зараз же поспитати ПП свiт лiсть принцесу, чи не можу я все таки побачитися з нею, не виконавши поки умови щодо коронки. А начальниковi полiцiП i вам, пане мiнiстре, я висловлюю своК незадоволення. Можете йти. Граф Елленберг низько вклоняКться i стишка, м'яко виходить iз кабiнету. Вигляд у нього непорозумiлий, винуватий, хмарно-пригнiчений i побожно поштивий. Але в себе в кабiнетi, приймаючи начальника полiцiП, вiн люто, швидко, штурхаючись у кутки, як пантера у клiтцi, бiгаК по кiмнатi й тоненьким голосом iз посiрiлими устами кричить: - Йолопи! Нiкчеми! Ледарi! Начальник полiцiП винувато, пригнiчено гладить спiтнiлу червону лисину й побожно-поштиво зiтхаК. Пiсля того граф Елленберг Пде до принцеси, i вигляд у нього такий, як у людини, якiй би доручили з голими руками пере лiзти височенну стiну. Пан же президент кличе Вiнтера й велить подати лiки. I новi, новi, а не старi! Йолопи! Серце спотикаКться, як пiдбитий кiнь. Пiт без перестанку виступаК й тече по тiлу, наче по дiрявiй дiжцi з водою. Вiн приймаК аж пiвсклянки лiкiв i оголюК груди. РозумiКться, принцеса без коронки Зiгфрiда не прийме його. I маК рацiю! Салюти, вибухи, музика, крики галасують за вiкном, йолопи, нiкчеми, злодiП, бандити. КраПна рабiв, хамiв, бандитiв i злодiПв. - Позачиняти всi вiкна! Зашморгнути портьКри! Вiнтер, увесь витягнений, як тонюсiнька злякана гадючка, нечутно бiжить од вiкна до вiкна, швиденько зачиняК Пх, зашморгуК темнi портьКри i, тривожно блискаючи очима в темно-золотiй пiтьмi на непорушне розхристане пiтне тiло пана президента, так само нечутно на хвостику вислизуе з кабiнету. А Нiмеччина салютуК, гримить, трiпочеться в нацiональних прапорах, - стрiчаК трiумфуючого нареченого, владику й господаря свого. *** У вiкна червоного салону громовими хвилями раз по раз укочуються вибухи гармат. I щораз на столi в панiцi й жаху дрiбно труситься тонесенька вазочка. Принцеса Елiза сидить у фотелi, закинувши голову на спинку його, виставивши довгу, обточену шию наперед. Очi в неП заплющенi й слабо здригаються за кожним вибухом салюту. Трiумф хама, вбiйника й злодiя, що вкрав трон Нiмеччини, життя батька й брата, коронку Зiгфрiда й хоче вкрасти життя та честь принцеси Елiзи. Чи не забагато, пане злодiю? Чи не доведеться дорого заплатити за все? От зараз маК приПхати посланець банкiра Мертенса, слуга "новоП аристократiП". Що вiн маК переказати вiд свого ясновельможного пана? Що умови виконано i Пй треба брати свiй хрест? З радiсним, щасливим, гордим усмiхом? Добре. Вiзьме. Усмiхнеться. Але останнiй ПП усмiх, пане банкiре, буде iнший. I коли все те, що вона маК на метi, виявиться утопiКю й неможливiстю, як каже герцог бравншвайзький, то одне, у кожному разi, утопiКю не буде. помста! Люта, всевикупаюча, всепокриваюча помста. О, це буде! Нехай тепер трiумфуючий пан пишаКться цим гуркотом. Нехай. От вiн у цей момент гордо, велично, всемогутньо возсiдае на тронi бiржовоП слави своКП i жде на неП, спадкоКмицю слави справжнiх тронiв, щоб ущасливити своПм вибором. Добре. Вона готова на цю честь. Готова з щасливим i вдячним усмiхом прийняти з його рук ним самим таки украдену коронку Зiгфрiда. Але чи не буде це символом, пане трiумфаторе? Тiльки трохи дивно, що про знайдення ПП принцесу Елiзу не сповiщено. Ага, бояться, - це ж торг- з поли до поли. Чи хоче з помпою трiумф свiй заокруглити? I так добре. Гарматний гук потроху стихаК. СтаК чути, неначе пiсля бурi й зливи, шелест листя, щебет птиць, голоси людей. З саду па шить теплим нiжним духом квiток. Квiти - як династiП: однi помирають, другi заступають ПхнК мiсце, щоб i собi уступитися наступникам своПм. Але б уз к у вже немаК, вiн одцвiв! I раптом князiвна Елiза чуК, як солодкий страх нiжно коле в серце. I сьогоднi ж буде вечiр, буде нiч, i будуть сни. I сьогоднi, лягаючи в лiжко, вона буде боятись, i хотiти, i дивуватись, i горiти соромом i гнiвом. I може буде "те", страшне, незрозумiле, дике, хворобливе й безмежно блаженне. А може, й нi. А як не буде, Пй завтра буде й легко, i надiйно, i тайно-сумно та журно. Що К сон? Постiйне осоромлювання законiв людськоП логiки, приписiв, моралi, всiх тям часу й простору, бенкет голоП челядi без хазяПна; глум i трiумф голоП людини над своПм одягом. Що ж, як не безсоромний, цинiчний глум - ПП безумнi сни, над якими вона, хазяПн, не маК нiякоП волi. Що ж, як не осоромлювання всiх людських законiв логiки й розуму - ця ПП хороблива нiчна радiсть? Та хiба тiльки ж нiчна? Хiба вона вдень, у хвилину втоми, знесилля, коли падаК воля ПП, хiба вона не чуК тоП самоП незрозумiлоП, божевiльноП, але нестямно-квилюючоП, вдячноП й зворушноП нiжностi до цього кривого, чудного сина льокая? I хiба вона не стояла вже раз пiд вiк ном у нього вночi й не слiдкувала з болючим зворушенням, як мило, втiшно й заглиблено-серйозно видмухуК губами пiснi над роботою цей син льокая? I не тяглись ПП руки до нього, i не хотiлось Пй крикнути криком усеП iстоти своКП: "Мужу мiй! Њдиний, прекрасний мужу мiй!" I коли вона це каже щоразу ввi снi (але каже вiльно, голо, скинувш i логiку и розум, див но забувши про Пх iснування), коли та сама нiжнiсть хапаК в обiйми пекучу насолоду й справляК з нею банкет радостi, то де ж сон, а де не сон? А хiба це не сон, що вона ще нi разу, крiм тоП ночi пiд вiкном, не бачила його пiсля того вечора в бузковiй алеП? В очi не глянула, не торкнулась до нього, до того, який майже щоночi приходить до неП як муж, як Кдиний, коханий, до якого з таким криком щастя тулиться все ПП тiло? Князiвна Елiза розплющуК очi i швидко, як прокинувшись од несподiваного сну, чепурить зачiску. Господи, знову вона пiддаКться цьому божевiллю. Це ж явна хороба, це - ненор мальнiсть, ознаки дегенерацiП. Ясно ж про подiбнi явища сказано у Клiнгера! Князiвна Елiза нетерпляче зиркаК на телефон, неначе там сидить граф Елленберг, i починаК твердо, рiвно ходити по кiмнатi Треба себе рiшуче взяти в руки. Якщо це - хороба, то лiкуватися, боротись, а не збiльшувати ПП дурними фiлософiями! Але коли князiвна Елiза сiдаК знов у фотель, i втома, що цiлий день тоскно ниК в тiлi, знову теплою млявою рукою обнiмаК ПП шию й нагинаК на груди, Пй раптом стаК страшно. Зараз вона повинна переступити через якийсь порiг, iз-за якого вороття вже не буде, але за яким... Що за ним К? Талiсман, розрив-трава, яка верне вкрадене злим чарiвником царство? Чи страховища, якi закатують ПП? I не вiриться князiвнi Елiзi, що там К розрив-трава. Там просто бiржовi, жорстокi, тупi, чужi, огиднi iстоти, якi самою своКю чужiстю, тупiстю задушать ПП А вона йде до них. Хiба ж це не сон, не глум з логiки? I "справжнiм, законним" мужем буде коротконогий хам i убiйник ПП батька й брата? I раптом князiвна Елiза чуК, як Пй вибухом, нестерпно, болючо-жадно хочеться бачити лице з одвертими, чистими, голими очима, тоненькi волосинки кутикiв уст, каштанову з пiдпалом гриву волосся, яку так зворушливо смiшно загрiбують довгi, тонкi пальцi. Голодно, кричуще, з тупотом нiг хочеться! Нехай тодi все - розрив трава чи страховище, подвиг чи самогубство, перемога чи загибель, а тепер тiльки побачити, тiльки торкнутись очима вдень при свiтлi сонця до нього, до Кдиного, незрозумiлого, такого далекого та чужого й такого близького та рiдного! Зараз, негайно! Але в цю мить камердинер Фрiц, невмiло-поштиво схиляючи жовто-золотисту кучеряву голову, докладаК про пана графа Адольфа фон Елленберга. Князiвна Елiза холодно напускав на очi важкi вiП й велично хитаК головою. Щасливий комiсiонер трiумфуючого хама! Але, на диво, нi особливого щастя, нi кричущого трiумфу в усiй постатi комiсiонера не помiтно. Це швидше постать кiшки, що, пригинаючись i витягшись, лiзе муром за горобцями. Вiн вiтаК ПП свiтлiсть iз великою подiКю, з першим етапом у досягненнi великоП мети; вiн iз тихим, улазливим ентузiазмом розповiдаК всi повiдомлення телеграфiчних агентств, вiн розписуК всю пишнiсть i величнiсть параду, салютiв Нiмеччини своКму генiальному представниковi на Конгресi НовоП Ери; а проте щось не зовсiм певне, пiдповзливе чути в його словах. БоПться зразу викладати вексель на стiл? Викладай, комiсiонере, принцеса Елiза готова. Але тим бiльше вона хоче зараз же, негайно бачити тонкi волосинки уст! Тим бiльше! I принцеса Елiза пропонуК графовi Адольфовi вийти трохи до саду. В покоях перед вечором занадто душно. Граф Адольф, поштиво перегнувшись, пропускаК принцесу Елiзу поперед й обережно, весь витягшись, лiзе за нею. А коли вона виходить iз салону, через другi дверi просуваКться жовтокучерява голова Фрiца й озираК кiмнату. В саду повно золотого, сонячного, задушно-запашного бринiння й дзижчання. Рознiжено куняють на химерно повикручуваних клумбах голiвки квiток, а круг них, як дами круг матерiй на розпродажу, товпляться бджоли, сiдають, залазять усередину, i здаКться, що квiтки судорожно затрусять голiвками вiд лоскоту. I порожньо в саду, нi душi. Нi, якась постать! - Так, так, розумiКться, це грандiозна подiя. Треба сподiватись... - Ах, то старий Йоганн ножицями на колiщатах стриже траву. - ... треба сподiватись, що й далi йтиме добре. Хоча вiдношення Союзу Схiдних Держав викликаК деякi сумнiви. Граф Адольф зриваК листок i з вибачливою посмiшкою за кiнчик стебельця крутить його в двох пальцях. О, це пуск Союз Схiдних Держав чудесно розумiК, що вiн не може вдаватись у боротьбу з Заходом Безнадiйна справа. Тут граф Адольф робить маленьку паузу. Князiвна Елiза. рiвно несучи голову, як червоний вугiль у чорному свiтильни ку, звужуК очi i знаК, що скаже граф Адольф фон Елленберг. I коли вiн починаК говорити, у звужених очах холодно ки ваК головою посмiшка, - ну, розумiКться. - Але я сподiваюсь, що пан Мертенс буде такий добрий i в цей же вiзит завезе й коронку Зiгфрiда? Адольф потуплюК очi, мовчить i глибоко зiтхаК: на великий исаль, коронки ще не знайдено. Принцеса Елiза зупиняКться i здивовано дивиться просто в лице посланця. Що мають значити його слова? Приховують коронку, манять нею, в'яжyть? Граф Адольф мусить iще раз, iз найбiльшим його жалем, пiдтвердити, що коронки поки що не знайдено. Але вона безумовно знайдеться, полiцiя стоПть уже на певному шляху. Звичайно, це умова ПП свiтлостi, але йому здаКться, коли ПП свiтлiсть дозволять, то головнiшою умовою К друга корона. РозумiКться, коронка Зiгфрiда... Але князiвна Елiза не даК йому докiнчити. Для неП всi умови важнi, i коли хоч одноП з них не виконано, то договору ще не складено. Вона не може прийняти пана Мертенса. I ПП свiтлiсть велично й категорично крутить головою. А в душi скоками, вибриками гасаК радiсть, як юрба школярiв, у яких захорiв на сьогоднi вчитель. Яке щастя, що коронки ще не знайденоП ПП знайдуть, неодмiнно, безумовно, полiцiя вже стоПть на певному шляху. Але яка радiсть, що не тепер, не зразу, не "вже"! I вмить назустрiч, iз-за рогу алеП, з'являКться, шкандибаючи, висока постать доктора Рудольфа. В руках у нього невеличкий оберемочок трави й листя. Вiн уважно щось розглядаК в ньому, помаленьку йдучи та легенько без свисту насвистуючи пiсеньку. Одне пасмо темно-каштанового з пiдпалом волосся смiшною дужкою стоПть йому над похиленим чолом. А руки занятi, i не можна загребти ПП. Принцеса Елiза, почуваючи, як уся кров ПП густо палючою лавою суне в лице й пiд очима починають горiти вилицi, неначе вiд морозу, а ноги слабнуть так, що нема сили пересувати Пх, ще величнiше закидаК лице i спокiйним, злегка глухуватим, тьмяним голосом каже: - Так, так, графе, це надзвичайно... Доктор Рудольф швидко пiдводить голову i злякано дивиться перед собою. - ...надзвичайно важна подiя. Я дуже тiшуся, що пан Мертенс був такий чемний... Одвертi, чистi, дитячi очi так безумно-комiчно, так зворушливо-смiшно дивляться, не клiпаючи. Вiн робить рух, хоче втекти вбiк. - ...такий чемний, що... що попрохав вас згаяти час i поiнформувати мене. Я дуже дякую... О, граф Адольф готовий увесь свiй час, усi сили вiддати тiй великiй справi, яка обiцяК так багато всьому нiмецькому народовi! О, вiн готовий... Доктор Рудольф притискуК обома руками оберемочок до грудей i нiжно та обережно тримаК його, як заснулу дитину. А куточки уст, тi самi страшнi, загорненi догори ниточки, так розгублено посмiхаються. Вiн не зводить iз неП очей, широких, винуватих, прохальних. Принцеса Елiза злегка похмурюК брови й тiсно складаК уста: вiн смiК винуватими очима дивитись на неП! Вiн смiК почувати себе винним перед нею! Вiн, син льокая! Доктор Рудольф, не доходячи кiлька крокiв, незграбно уклоняКться, тримаючи руки з травою на грудях. Граф Адольф неуважно, злегка хитаК йому головою й говорить далi. I те, що граф Адольф так хитаК, а "той" так дивиться, робить ПП ноги твердими, голову чистою й сухою, наче пролетiв вiтер i здмух-гiув якiсь нездоровi, гарячi випари. Вона - божевiльна. Як смiК цей калiка почувати себе винним?! Як вона дозволяК йому так дивитись?! Принцеса Елiза так само злегка, недбало хитаК калiцi головою й уважно слухаК графа Адольфа. А коли калiка рiвняКться з ними, вона кидаК на нього неуважним поглядом i раптом пригадуК. - А! Пане Шторе! Вибачте, графе, одну хвилиночку. Доктор Рудольф, увесь почервонiвши, стоПть, i жде, i мучиться, що на грудях у нього оберемок трави. - У мене в покоях, пане Шторе, попсувалися дзвiнки. Будь ласка, полагодьте Пх. I прошу швидше. Вона недбало хитаК йому головою й повертаКться до графа Адольфа. Вона слухаК далi пана графа, нехай вiн вибачить за маленьку перерву, але вона побачила цього чоловiка й скористувалася випадком. Графовi Адольфовi трошки нiяково, - з доктором Рудi в Пхнiй родинi поводяться не як iз сином слуги, а як iз своПм. Здаеться, принцесi це вiдомо. Але що то вродженiсть до влади, - вона навiть не помiчаК, що образила людину. Граф Адольф якийсь мент мовчить i обережно боком ступаК поруч iз ПП свiтлiстю. А ПП свiтлiсть спокiйно й велично пливе далi алеКю, несучи голiвку червоноП гадючки на тiлi чорного лебедя. Пройшовши трохи вперед, принцеса раптом не вiдомо чого посеред алеП повертаК назад i так само спокiйно й велично пливе далi. В кiнцi алеП видно рябу вiд сонячних плям постать доктора Рудольфа з похиленою головою i притисненими до бокiв лiктями. А ще далi поворот до оранжереП, що поблискуК червоним одсвiтом вiкон крiзь дерево. Доктор Рудольф зникаК за поворотом, а ПП свiтлiсть знову не вiдомо чого повертаК назад. I так вони ходять довго; принцесi ще не хочеться йти до покоПв, ПП дуже цiкавлять деталi Свiтового Конгресу, i вона ставить одне питання за другим, уважно й терпляче вислухуючи вiдповiдi графа. В поворотi знову з'являКться, шкандибаючи, постать доктора Рудольфа. В руках уже нема трави, але зате щось iнше, поблискуюче. Ага, iнструменти. Очевидно, бiдолаха йде лагодити дзвiнки. Тiльки чи розумiКться вiн, хiмiк, на електричних дзвiнках? А принцеса й не дивиться. Ну, добре. А чого, власне, намiчають Швейцарiю на мiсце осiдку майбутнього уряду? Џй би дуже цiкаво знати не газетнi, а iнтимнi, справжнi мотиви цього проекту. I вже назад не повертаК, а помалу, повiльно, з пильною увагою слухаючи графа, простуК до будинку. I коли вони через терасу наближаються малим коридором до червоного салону, Пм через розчиненi дверi видно, як Софi, Фрiц i доктор Рудольф стоять бiля гудзика дзвiнка й з непорозумiнням балакають. Побачивши принцесу й графа, доктор Рудольф похапцем збираК з фотеля своП iнструменти, а Софi та Фрiц одходять ближче до дверей. ВиясняКться маленьке непорозумiння. Насамперед, що доктор Рудольф нiчого не тямить у дзвiнках, а друге, що й тямити не треба, бо всi дзвiнки функцiонують цiлком справно. - Ах, так? Ну, тим краще. I принцеса неуважно хитаК головою всiм трьом, - Софi, Фрi-цовi й докторовi Рудольфовi. Доктор Рудольф нiяково вклоняКться i, чудно посмiхаючись, помалу, неначе в задумi, виходить за камеристкою й камердинером. А тодi принцеса подаь руку графовi Адольфовi й одпускаК його. I коли стихаК тихий рип його крокiв за дверима, вона швидко пiдходить до вiкна й бачить унизу на дорiжцi похилену голову доктора Рудольфа, яка вiд шкандибання ритмiчно похитуКться на лiвий бiк. У руках у нього видно кiнчики iнструментiв, а в спинi чи бiль сорому, чи задуму, чи непорозумiння. Коли вiн зникаК за кущами, принцеса Елiза помалу вiдходить од вiкна, сiдаК в той самий фотель, що сидiла пiд час салюту, i так само заплющуК очi, закинувши голову назад. Неспокiй i тоскна порожнеча гудуть у всьому тiлi, як завивання вiтру в старiй, покинутiй каплицi. Самотньо й тужно, як пiсля вiд!Пзду дорогоП людини на малесенькiй безлюднiй станцiйцi. От i побачила! От i радiла, що коронка не знайшлась. От так i треба Пй. Ну що ж, тим краще! А навiть, може, i треба тiльки так бачити? Бо як же iнакше? Але у вiдповiдь на це в щоки гаряче шугаК кров i наче хтось чужий просовуК, як фотографiчний знiмок, у мозок шматочок сну цiКП ночi. Принцеса Елiза безсило приплющуК очi й раптом зараз же живо повертаК Пх у той бiк, звiдки в них гострими голочками червонуватого блиску вдарилося щось металiчне. На фотелi пiд дзвiнком жовтяво-червоно поблискуК якийсь довгенький, тонесенький iнструмент. Князiвна Елiза швидко встаК, озираКться й пiдходить до фотеля. Це - маленькi, чепурненькi щипчики з жовтого металу. Принцеса бере Пх у руки й розглядаК. Боже, якi смiшнi, якi зворушливо наПвнi щипчики! Ну, що ж ними можна робити в електротехнiцi?! I раптом принцеса помалу пiдносить зворушливо наПвнi щипчики до уст i довго стоПть так, заплющивши очi. Потiм злякано розплющуК Пх, дивиться на дверi i, сховавши щипчики в руцi, поспiшно йде до спальнi. Там виймаК ту шкатулку, в якiй була коронка Зiгфрiда, i на ПП мiсце кладе щипчики, якими нiчого не можна зробити в електротехнiцi. *** Крiзь гуркiт, дзвякiт, скрегiт мiста пробираКться гунява, схлиплива мелодiя катеринки, - обiдрана старчиха з проваленим носом серед ярмарку дiлового, заклопотаного натовпу. Макс раптом перестаК писати й слухаК. От схлипуК й гунявить катеринка. I яким нiжним сумом вiК од цiКП гунявостi, коли подумаКш, що завтра, може, ти будеш мертвий i нiколи нiколи не почуКш ПП, i який той зворушливо-гарний клаптик передвечiрнього неба, зеленкуватий, з малиновими переливами, високий-високий, з клубочками хмаринок, як сивi кучерi дiдуся. Це ж - життя. I ця катеринка, i клаптик неба, i стара обгризена зубна щiточка, яку панi Голтман усе десь знаходить i неодмiнно кладе йому на комодi, i подовгувата пишна куверта Сузанни з коротенькою прощальною записочкою; i статут Iнараку; i опухи шпалер, подiбних до мiхурiв ошпареного тiла, все ж це життя, все повне свого змiсту й своКП краси. Всього цього може вже не бути сьогоднi, завтра, через тиждень. Гуде, скреготить, дзвякаК, труситься, як у пропасницi, Берлiн. Невинно-лагiдно кучерявляться малиновi хмаринки. Лопотять мотори вгорi, внизу, з бокiв. Гуняво схлипуК старим-старим романсом катеринка i часом по-старечому збиваКться й кашляК. Макс стрiпуК надокучливий хвилястий чуб i пише далi. Вмить iзлякано пiдкидаК головою й поспiшно дивиться на годинник. О нi, засiдання о восьмiй, ще якихось двi години. Можна далi. Але в дверi обережно хтось стукаК. Макс нетерпляче, досадливо кривиться й озираКться. Тiна. Синя суконька, зелененький жакет i фiолетовий, загонистий капелюшок. Ех, франтиха! Сузанна аж здригнулась би, наче шматочок скла розгризла б, побачивши тебе. А в руцi зовсiм новенька, цiлком модна й дорога торбинка. Тiна мовчки пiдходить до Макса й дитячим жестом подаК йому руку. Макс, не встаючи, потискуК твердi, шорсткi пальцi й пильно дивиться в гарненьке, горбоносе личко Тiни. Еге, та вона п'яненька! Темно-синi очi каламутнi, широкi губи мокрi, маснi, з-пiд загонистого капелюшка вибиваються темнi, свердликом покрученi пасма волосся Де ж це вона так зарання? - Ну, як ся маКте, Тiно? Що новенького? Тiна мовчки вередливо випинаК нижню вогку губу й сiдаК збоку столу на стiлець, зараз же витягнувши тонкi, гарнi ноги в дорогих, модних панчохах i граючи ними. - Щось вас давненько не видно було, Тiно? Тiна несподiвано показуК йому кiнчик язика i смiКться. Зуби в неП квадратовi, рiдкi й жовтi, зовсiм як у панi Надель. - Гуляла! - раптом сердито каже вона зараз же пiсля смiху i з викликом дивиться на Макса. Макс посмiхаКться и сердито чухаК за вухом: не вдасться докiнчити. Тiна ж виймаК з торбинки маленьке дзеркальце й дивиться в нього, але, показавши собi язика, зараз же кидаК дзеркальце назад i, замiсть нього, витягуК малесеньку рожеву порцелянову ляльку. Зиркнувши на Макса, вона одним пальцем нiжно гладить ляльку по голiвцi й по тупо-здивованому, бiло-рожевому личку. Потiм пiдносить ПП до уст, i, спiдлоба дивлячись на Макса, цiлуК. Гм, це вже щось нове в неП. - А я й не знав, що ви ще й досi ляльками граКiесь. Тiна пильним, довгим, п'яним поглядом дивиться на Макса, потiм мовчки задираК суконьку ляльцi й демонстративно повертаК ПП голою цегляно-червоною спинкою до нього. I зараз же, нiжно поправивши суконьку, кладе ляльку в торбинку. - Я гуляю. Святкую посаду. Вулицю кинула, в "домi" тепер. Прийдете в гостi до мене? Макс усмiхаКться. - А чого ж, з охотою коли-небудь. Тiна зневажливо випинаК губу. Ф-фа! Не прийде вiн, бреше. Бо лицемiрний соцiал-демократ. Але Пй наплювать. Вона знову витягуК ноги в нових панчохах i сердито милуКться ними. - А правда ж, то брехня, що нiби як гуляща дiвка поспить iз тим, кого кохас, то i в неП буде дитина? Брехня? Га? I Тiна пильно дивиться на своП черевики. Макс уважно, гостро зиркаК на неП, нахмурюКться й виймаК цигарку. Потiм серйозно, дуже серйозно вiдповiдаК. - Нi, здаКться, це правда, Тiно. Тiна швидко пiдводить голову й допитливо, неймовiрно вдивляКться в гарне, хмуро-скупчене, з розкудовченим чубом лице Макса. Але вiн старанно закурюК й не бачить ПП погляду. У дверi знову стукають. Макс занадто швидко озираКться й кричить "Увiйдiть!" На порозi з'являКться струнка постать, iз модним тоненьким прутиком у руцi, одягнена в "переливчасту" сукню новоП матерiП, яка граК, переливаКться тонами темних фарб, як музика. З пiд прозорого, як крильця бабки-русалки, i теж "переливчастого" капелюха насмiшкувато-привiтно дивляться великi, вогкi, темнi очi телицi. За нею в коридорчику зацiкавлено визираК обличчя панi Гольман. Макс злякано пiдводиться й нерiшуче йде Пй назустрiч. - Можна? Я не перешкоджаю? Я теж тiльки на хвилинку. I Сузанна, мило, гумористичне морщачи уста, пiдкреслюК "на хвилинку". А очi вже, як двi ластiвки, прожогом черкають об Тiну й одлiтають убiк. Тiна, вся зiщулившись, незручно бере свою торбинку не за ремiнець, а в руку, й пiдводиться. На "переливчасту" даму вона не дивиться, а, проходячи повз Макса, хитаК йому головою в убогенькому загонистому капелюшку й обережно, як повз насвiжопофарбовану стiну, проходить бiля "порядноП жiнки". Сузанна скоса вколюК ПП поглядом i одступаКться трохи вбiк. Макс майже не бачить, як виходить Тiна. Сузанна в нього, сама, вперше! У цiй мiзернiй, бруднiй, негарнiй хатинцi, з цими страшними мiхурами рудих шпалер на стiнах, з обгризеними зубними щiточками на комодi. Така вся опукло гарна, чужа, наче з iншого свiту, вона тут, у цiй обстановi. Вiн червонiК й од нiяковостi покушуК правий бiк нижньоП губи, забувши навiть попросити сiсти. А Сузанна не помiчаК нi мiхурiв, нi щiточок, нi самоП хатинки. Вона просто стоПть й мило, насмiшкувато розповiдаК, як вона проПжджала цiКю мiсцевiстю й як Пй прийшла думха зробити прощальний перед Гiмалаями вiзит ПП одному доброму приятелевi й завзятому соцiалiстовi пановi Максовi Шторовi. У дверi знову стукiт, нерiшучий, нерiвний. - Ввiйдiть! Нема нiкого i знову стукiт. Макс нетерпляче, швидко йде до дверей i одчиняК. За ними збоку стоПть Тiна з похмуро насупленими бровами. Вона мовчки киваК йому головою й одходить задом далi, у куток коридорчика. Макс озираКться, прохаК вибачення в Сузаннн, яка занадто охоче й живо просить його не церемонитись, i виходить за Тiною. Вона вже тримаК в руцi тонкий пакетик, загорнутий у газе-товий папiр. Простягнувши його рвучким жестом Максовi, вона сердито каже: - Грошi. Передасте мамi? Та тiльки на лiки Пй. Макс помалу бере пакетик i важно дивиться на Тiну. Потiм затримуК ПП руку з шорсткими, робочими пальцями, дуже потискуК ПП з натиском, тихо, м'яко говорить: - Я неодмiнно прийду до вас у гостi, Тiно. ЧуКте? Дайте тiльки вашу адресу. Тiна скидаК на нього догори щасливими, засоромленими очима, робиться вся нiжною, наче тверезiшою й лагiдною, як маленька дiвчинка, i тихо, змовницьким шепотом кидаК: - Я лишу адресу панi Гольман. Добре? Вiд неП тепло й гостро тягне алкоголем. Макс хитаК головою, ще раз потискуК руку Пй, ховаК грошi в кишеню й вертаКться до себе. йому вже не нiяково й не хочеться кусати губу. Сузанна так само стоПть посеред кiмнати й потьохкуК з тонесеньким свистом прутиком. I так само не дивиться нi на мiхурi на стiнах, нi на коротеньку канапку, нi на що; неначе вона давно-давно вже знаК цю кiмнату, ПП мiхурi, канапку, обгризену щiточку й нiчого особливого в них не помiчаК. - Хто ця мила дiвчина? Ну, розумiКться, вона повинна саме так спитати: "мила", не "чудна", не "смiшна", а "мила". О Сузанно! А сiсти, очевидячки, гидуК. Макс поводить рукою до стiльця й прибiльшено насмiшкувато посмiхаКться. - Може, присядеш "на хвилинку"? Сузанна героПчно пiдходить до стiльця, де сидiла Тiна, швидко, непомiтно окидаК його оком i з охочим виглядом сiдаК. Макс теж сiдаК на своК мiсце й з недбалим виразом закурюК. Ах, Сузанна, здаКться, запитала, хто ця мила дiвчина? Це-проститутка, дочка одного його товариша. I з чекаючою посмiшкою пускаК дим убiк, щоб не курити на Сузанну. Сузанна знов, наче вона й знала, наче так i слiд, щоб у кiмнатi Макса були проститутки, охоче, з байдужою привiтнiстю хитаК головою. А очi вогко, про себе весь час смiються. - Ця дiвчина колись, як i я, вчинила страшне злочинство: покохала вищу iстоту, сина фабриканта. За це батько вигнав ПП з дому. Пiсля того ПП вигнала вища iстота. А коли вона стала тим, хто К, ПП вигнало наше морально-чисте громадянство. - Ну, проте знаходяться такi, що й приймають? Га? I Сузанна, смiючись очима й хльоснувши прутиком, легко й гнучко встаК, - Пй треба вже йти. На Макса солодко й нiжно вiК ПП пахощами й духом волосся, вiд якого хочеться схопити вище лiктя цю точену руку й здушити так, щоб очi перестали посмiхатись. Нi про останнК побачення, нi про його листа вона навiть не згадуК, - може, навiть i рада, що так вийшло. Макс теж пiдводиться i теж нi слова про те. - Коли ж на ГiмалаП? Сузанна безжурно знизуК плечима. Невiдомо. Коли збереться все товариство. - Ми чекаКмо ще на одного скульптора. Ну, бувай. Мушу спiшити. Заходь часом. Я, мабуть, ще тижнiв зо два задержусь Вона, переливаючись то нiжною ржею, то тьмяним золотом, поправляК капелюха i, насмiшкувато смiючись очима, бадьоро, привiтно простягаК йому руку. Макс увiчливо вклоняКться й проводжаК Сузанну до дверей на сходи. На сходах вона ще раз мило, ласкаво хитаК йому головою й швиденько сходить униз, потьохкуючи прутиком. Але як тiльки грюкають дверi за Максом, вона перестаК тьохкати прутиком, перестаК безжурно посмiхатись i спiшити. Сходить помалу, iнодi прислухаючись догори й навiть зупиняючись I очi Пй не смiються вогко й насмiшкувато, - вони стомленi, тоскнi й понурi. А Макс, навпаки, швидко, бурхливо, розмашисте ходить по кiмнатi й посмiхаКться. Ха! Прийшла показати, що Пй начхати на нього. "Ми чекаКмо на скульптора". Хто то "ми"? Ну, i чекай, будь ласка. В кiмнатi ще стоПть слiд ПП пахощiв, насмiшкуватих, безжурних, байдуже привiтних. Погляд Макса падаК на зубну щiточку. Вiн люто хапаК ПП, шукаК, куди б сховати, й роздратовано кладе в шухляду столу. Потiм сiдаК й рiшуче пiдсуваК до себе рукопис. Але в вухах волосяним свистом потьохкуК прутик, i вiд цього в грудях кипить глухе, незрозумiле роздратування, неспокiй, образа. Очi його машинально бiгають по рядках, нiчого не бачачи, i раптом за щось зачiпаються. Макс приглядаКться й читаК: "i яка-небудь стара, обгризена, негодяща зубна щiточка для того, хто пам'ятаК, що все це е життя, неповторне й дорогоцiнне, може дати серед певних умов зворушену радiсть i красу". Макс хитаК голвою й кривить губи усмiхом. А вiн поводиться так, нiби його життя застраховане й цiлком забезпечене найменше на п'ятдесят рокiв. Очевидно, пам'ятати, вiчно стояти з лiхтарем пам'ятання проти цих усiх "елементiв" життя не гак легко, як записати на папiр. I коли з'являКться "елемент" у переливчастiй сукнi, з прутиком, з вог ким смiшком, з недавно цiлованими устами, то всi iншi "елементи", а серед них i пам'ять, i смерть, i зубна щiгочка мусять посгиратися, як стерлася Тiна. Чи варто ж писати цiлу книгу при те, з чого кiлька рядкiв вiн так само виконуК, як тi соцiалiсти, що пишуть величезнi томи про соцiалiзм? Сперши голову на руку, Макс похмуро дивиться вгору на вузенький клаптик вечiрнього неба. Кучерявi хмаринки пороз тягалися, позагострювались, посiрiли й стали подiбнi до снiгових, шпилястих гiр. А як чудесно було б лежати отак-о десь у височезних горах i дивитися в небо. Лежати й дивитись, без думок, без сумнiвiв, без скаженого гону й без вiчноП думки про те, що завтра ти, може, не бачитимеш бiльше нi гiр, нi неба, нi самого себе. Лежати, цiлувати землю, небо, хмаринки й почувати, що ти житимеш вiчно, жадно, безкрайньо, що ти не можеш померти бо ти неподiльна, чиста й безгрiшна, як вони, частинка Пх. I що бiльше думаК Макс, то дорожчими, любовнiшими стають гостроверхi хмарини, то бiльше стихаК роздратування й хатинка набираК тихого затишку разом iз негарними, милими мiхурами шпалер, якi панi Гольман нiяк не збереться позалiплювати. Десь iзбоку сумовитим, задумливим контральто дзвонять у церквi. "Беннь! Беннь!" Очi Макса падають на рукопис i читають: "...i яка-небудь стара, обгризена, негодяща зубна щiточка..." Макс стрiпуК чубом, швидко висуваК шухляду, виймаК зубну щiточку й односить ПП знову на комод. I зовсiм не "яка не-будь", а чудесна, гарна, заслужена щiточка! Вiн вибираК Пй найпочеснiше мiсце, поруч iз скринькою бритв (подарунком матерi), й поштиво вклоняКться перед нею. I вмить його погляд падаК на жовтеньку книжечку статуту Iнараку. Наче наступивши на гострий цвях, вiн iз жахом скидаК руками, вихоплюК годинника, дивиться, знову змахуК руками, жужмом, з люттю засуваК рукопис iз усiма його "елементами" в шухляду, бурею вибiгаК з помешкання i скажено летить сходами вниз. I всi "елементи", самоцiннi, неповторнi, в панiцi принишкли по куточках душi, як горобцi перед нале-тiлим шулiкою. *** - Товаришу Шторе, ви запiзнились на двадцять хвилин. Роблю вам заввагу. Прошу заняти своК мiсце. - Отже, бiльшiстю голосiв, товаришi, постановляКться першим розглядати питання про товариша Рiнкеля. Слово маК товариш Кестенбавм. Увага, товаришi! Товариш Штор винувато навшпиньках пiдходить до довгого столу, немов для вечерi наготовленого, тихесенько сiдаК поруч iз Шпiндлером i аж тодi швиденько з полегкiстю витираК пiт iз чола, лиця, шиП, рук. I невже тiльки вiн один запiзнився? Так, здаКться, вiн один: Тiле, Шпiндлер, Клара, Гоферт, Брави Паровоз, Кестенбавм i Рiнкель. Усi. Ну, добре, що i принаймнi не спiзнився на справу Рiнкеля. Товариш Кестенбавм нервово потираК пiд пiджаком лiвою рукою правий бiк грудей. Рiденьке волосся вже прилипло йому до зморшкуватого чола; вже запалi, вузенькi хоровитi груди дихають нерiвно, з хригом, стомлено. Ех, бiдолаха! А бiй же ще й не починався! Товариш же Рiнкель стоПть по другий бiк столу, спершися влечем об одвiрок та спокiйно заклавши руку за пазуху й вибачливо, трошки гумористичне, але з пошани до зiбрання стримано посмiхаючись. Нижня соковита, червона губа трошки одвисла, i з за неП бiло поблискують рiвнi, гарнi зуби Гордовитий нiс випинаК ще з бiльшою, ласкавою гiднiстю свою горбинку. Розумнi очi поглядають iз спокiйним i веселим чеканням. Це, власне, буде не бiй, а несподiвана забавка, яку милий товариш Кестенбавм неодмiнно хоче дати товаришам, милi товаришi мусять прийняти ПП. Ну що ж, вiн жде перших нападiв, слово за товаришем Кестенбавмом. Надворi ще видно; ще вгорi на двадцятих поверхах будинкiв червоно-буряковим вiтряним сонцем палають вiкна. Надворi грюкiт, гуркiт, дзвякiт. А тут, у кутках, суворо й поважно стоять, як вартовi, iнара-кiсти, синьо-сiрi, мовчазнi тiнi; портьКри на вiкнах щiльно, до найменшоП щiлинки позапинанi, i над столом урочисто та строго не клiпаК лампа. Сьогоднi тут мають бути важнi подiП. Обличчя також строгi, сухi, позамиканi на ключ цiлковитоП об'Кктивностi. Слово за товаришем Кестенбавмом. Товариш Кестенбавм проводить пальцями по вусах, прочищаючи дорогу словам, хрипко й безуспiшно викашлюКться, зручнiше вмощуК праву руку на спинцi стiльця, потуплюКться i, нарештi, скинувши догори малесенькою, стиснутою на висках голiвкою, робить перший удар. Вiн уважаК за потрiбне одверто й правдиво, як це приписуК статут Iнараку, заявити перед товаришами свою думку про товариша Рiнкеля. На його думку, життя товариша Рiнкеля ь сором i ганьба для Iнараку. Макс енергiйно вiдтрiпуе чуба з чола. Удар досить рiшучий i смiливий. Браво, Кестенбавмчику! РозумiКться, товаришевi Гофертовi це не подобаКться. Товариш Гоферт уже пильно, здивовано, як на диво якесь, витрiщився на Кестенбавмчика. Так, Кестенбавм одверто заявляК, що спосiб життя товариша Рiнкеля - це спосiб життя не члена Iнараку, а якого-не-будь легального соцiалiста. Товариш Гоферт цього, вже не витримуК. Вiн строго пiдводить рiвну, суху, як засушена риба, постать i м'яким, глибоким басом рiшуче заявляК головi зборiв свiй протест проти таких образливих порiвнянь. Вiн вимагаК доказiв од товариша Кестенбавма. Або зараз же взяти своП слова назад! I так само рiвно й строго сiдаК. Але товариш Рiнкель зовсiм не почуваК себе нi ображеним, нi навiть зачепленим. Господи боже, хiба ж можна ображатись тим, що каже милий, але хорий i такий собi бiдолашнень-кий товариш Кестенбавм? Товариш Рiнкель просто спокiйно собi стоПть, спершися плечем об одвiрок та вибачливо посмiхаючись. Так стоПть доросла людина, коли маленьке розсерджене дитинча сердито б'К ПП своПми кулачками iпо ногах, не маючи змоги дiстати навiть до живота. Товариш Гоферт вимагаК доказiв. Будь ласка, Кестенбавм зараз Пх подасть усьому зiбранню. Будь ласка. I Кестенбавм iз стримано-скупченим виразом почервонiлого на вилицях, недужого лиця рiшуче й загрозливо лiзе в кишеню. Голос йому хрипкий, шершавий, з присвистом, з шипучою ноткою, вiд якоП Максовi весь час хочеться прокашлятись. Кестенбавм витягуК якiсь папери й тримаК Пх у руцi. Будь ласка. От зразки невинних розваг депутата рейхстагу, офiцiального члена соцiал-демократичноП фракцiП й дiйсного члена Iнараку, пана Рiнкеля. Перший зразок. Кестенбавм дрижачими пальцями вибираК з купки папiрець. Пан Рiнкель в окремому кабiнетi ресторану "Бiлий Прапор" у товариствi вiдомих буржуазних адвокатiв i акцiонерiв славного "Прогресу". Голi жiнки, вино, цинiчнi розмови про робiтництво, про Iнарак, нарештi, дика, безсоромно-дика оргiя. Пан Рiнкель трохи не на чолi цього паскудства. Неправда може? Товариш Рiнкель стараКться не засмiятись. Силкуючись бути зовсiм поважним, вiн ласкавим, лагiдним голосом каже: - Неправда, товаришу Кестенбавме. Кестенбавм на момент аж тетерiК вiд цих слiв, а головне вiд тону й поведiнки Рiнкеля. Неправда?! Вiн не був у суботу того тижня в ресторанi "Бiлий Прапор"! Нi, Рiнкель там був, але оргiП, голi жiнки й тому подiбна нiсенiтниця, - це просто мiстифiкацiя бiдного товариша Кестенбавма якимсь гумористом. Голова зборiв Паровоз Бравн просить товариша Кестенбавма не входити в сепаратнi балачки й провадити свою промову до кiнця. Пiсля того матиме слово товариш Рiнкель, який дасть разом усi своП пояснення. Добре. Товариш Кестенбавм провадить далi свою промову. Вiн виймаК папiрець за папiрцем i викладаК зразки життя пана Рiнкеля, депутата рейхстагу. От пан Рiнкель, як знавець i меценат мистецтва: вiн даруК цирковiй артистцi брильянтовi сережки. От пан Рiнкель заробляК в потi чола свiй хлiб: бере хабар од клiКнта противноП сторони. От пан Рiнкель ухиляКться дати звiдомлення з тих грошей, якi вiн узяв при експропрiацiП банку в Гамбурзi. I папiрець за папiрцем витягають дрижачi пальцi з купки паперiв, зразок за зразком викладаК хрипкий iз присвистом голос, удар за ударом падаК на противника. Замкненiсть облич уже розмикаКться, вони стають похмурi, уважливi, настороженi. Погляди все частiш i частiш пильно й непомiтно свердлять товариша Рiнкеля. Навiть Гоферт уже не збираК здивовано обурених густих зморщок над бровами, уже й вiн поглядаК то на одного, то на другого допитливо, трошки злякано. У Кестенбавма пальцi вже не трусяться так неупевнено й нетерпляче, i голос уже не такий рвучкий, i дивиться вiн уже не з таким напруженим задерикуватим завзяттям. О, вiн б'К вже певною, злiсною, накипiлою й вiрною рукою. I, розумiКться, перемога була б цiлком на його боцi, коли б противник вiдчував тi удари. Але то диво, що той стоПть собi все так само невинно, незаймане, спокiйненько й з таким виглядом, наче товариш Кестенбавм розповiдаК не про його цi всi речi, за якими стоПть смертна кара, а невдало комiчнi анекдоти про когось iншого. Йому й трошки смiшно, i трошки соромно за товариша Кестенбавма, i трошки вже нудно вiд занадто довгого розповiдання. Його вже навiть трошки сердить наврiписте, зле дитинча, яке дряпаК, щипаК його за ноги. Вiн мiг би одним рухом просто вiдкинути його вiд себе й скiнчити всю "боротьбу", але... нехай уже докiнчить своК щипання до краю. I вiн iз розумiючим, вибачливим усмiхом поглядаК на товаришiв, часто злегка знизуючи плечима. I товаришi вiд цього ще бiльше хмуряться та ще уважнiше подивляються й на нього, i на товариша Кестенбавма: хто ж iз них, власне, божевiльний - Кестенбавм чи Рiнкель? Хто з них так смiливо граК св