, я не знаходжу нiяких аналогiчних почувань од людськоП Пжi. - Менi страшенно хочеться спробувати! Можна менi взяти шматочок? I зеленi очi так благальне, так вiддано, так нiжно дивляться в голi, мокросяйнi, одвертi, сiрi очi. В лабораторiП нiкого нема, крiм цих очей. Ворушаться, гомонять, дивуються, скрикують, штовхають Пх якiсь тiнi, вражено розглядають апарат, хлiб, схвильовано питають щось i дiстають навiть одповiдь, але живуть тiльки двi пари очей. Спробувати? О господи, звичайно, можна спробувати, але тут . але тут доктор Рудольф боПться, може виявитися знов одна цiкава прикмета цього хлiба. ЗдаКться, той хлiб, який зроблений одною людиною, не може бути вжитий другою. Так йому здаКться на пiдставi певних мiркувань. В кожному разi, коли може бути вжитий, то тiльки органiчно спорiдненим органiзмом. Наприклад, мати, батько можуть уживати хлiб, зроблений сином, i навпаки .Але чужий органiзм, здаКться, нi. Так принаймнi кажуть деякi данi. Але спробувати, розумiКться, можна I коли ПП свiтлiсть бажають... ЏП свiтлiсть бажають. А головне, ПП свiтлiсть зовсiм не гидують, що цей хлiб зроблений iз потом його лиця. Одначе доктор Рудольф знаходить серед тiней, що тут-таки товпляться круг його, дороге, миле обличчя, а радiсно, любовно цiлуючими його очима, мовчазними й кричущими гордiстю й безмiрною вдячнiстю йому, сонцевi, чорному апаратовi, цим усiм людям, що вiрять, що не бачать уже нiякоП хоростi. - Мамуню, хочеш також спробувати? А ти, тату? Не хочеш? Навiть мiнiстерська постать утратила свою недоступнiсть, на бездоганно гарному жовто-смуглявому чолi виступив пiт, в очах i замiшання, i несмiла радiсть, i дивування. Сонячний хлiб! Це ж нарушения порядку самоП природи, це втручання в компетенцiю самого бога. Але сумувати чи радiти з такого нахабства власного сина? Панi Штор не сумуК й навiть не вагаКться. Вона просто й смiло, як добре вiдомий Пй, нею самою зроблений пудинг, бере принесеною Рудi ложкою шматочок сонячного хлiба й кладе його в рот. Принцеса Елiза другою ложкою обережно вiдщипуК менший шматочок i, iз страхом та хвилюванням поглядаючи на нього, тихо пiдносить до уст. Четверо iнших пар очей перебiгають iз одноП ложки на другу, з одних уст на другi й напружено чекають. Сонце радiсно червоним металiчним полум'ям горить на розчинених шибках, трiумфуК на металiчних частинах машин i приладдя Бджола раптом почала виразнiше, чутнiше густи, а квiтки застигли в чеканнi Малиново-червонi уста принцеси, на яких лишились зеленi крихти хлiба, несмiло, нерiшуче ворушаться, жують, очi широко розплющенi, ждуть, слухають у серединi себе й щодалi, то бiльше лякаються, не розумiють. Нарештi уста кривляться, голова заперечливо, неприКмно труситься. Принцеса бiжить до вiкна й випльовуК за нього зелену розжовану масу. Фе! Але лице панi Штор стаК щораз певнiше, яснiше, радiсно вражене, як у людини, перед якою щодалi, то бiльшi чудеса розгортаються. - Господи, що за надзвичайний смак! - Правда, мамуню? Правда? Ти дiйсно чуКш смак? Дiйсно? - Я готова з'Псти цiлий центнер цього хлiба. Батьку, ти мусиш покуштувати! На, вiзьми. Але Ганс Штор крутить головою. Не тепер. Вiн iще подумаК Ще К час. - Та ти ж тiльки подумай, вдумайся!. Ти тiльки спробуй! Це ж чудо! Ти розумiКш?! Вiн i думаК, i вдумуКться, i все це, розумiКться, гарно, але.. - Докторе! Як так, то я хочу сама для себе зробити сонячний хлiб! Можна? Ради бога! Що у вас К, трава, листя? Чи що треба? Я хочу зараз! Я хочу перевiрити на собi. I зеленi, дитячi, палаючi нетерпiнням очi ревниво слiдкують, як рука панi Штор одколупуК новий шматок червоняве золотистого хлiба й пiдносить до уст. Доктор Рудольф з огiрченням i жалем дивиться за вiкно: сонце вже сiдаК, червоно регочучи, за деревами саду. Його праця на сьогоднi скiнчена - запiзнились. - Ах, як досадно! Але завтра, як тiльки воно зiйде, я неодмiнно хочу зробити собi хлiба. Добре? - О принцесо! Доктор Рудольф обома руками, здираючи шкуру з черепа, як скальп, всiКю душею зачiсуК волосся на потилицю. Краще йому нiчого несила вiдповiсти. Краще за цей вечiр нiчого в свiтi не може бути нiде, нi в кого. Кращих, любiших, прекраснiших облич, як оцi, що тут, що так хвилюються, що так сяють, що так божественно, сонячно радiють, не може ж бути нiзащо, нiде, нiколи! Навiть старий граф, любий, дорогий, бiдний граф, вiчно суворо насмiшкуватий iз себе, з людей, iз свiту, навiть у нього на вилицях червонi схвильованi плями, навiть його старi намученi очi мокро блискають. - Ну, добре. Рудi, а нерiдний батько не може, значить, Псти хлiб нерiдноП дитини? - Не може! Нiяк не може! Чужий же органiзм! - Умгу! I, значить... Ага. Ну, так... Я розумiю. Маленька графяня раптом швидко зиркаК на старого графа i вона вже розумiК. - Докторе! А пити хочеться? Треба? - I хочеться, i треба. - Нi, це так надзвичайно, фантастично, що я ще не можу вiрити. Це, дiйсно, чудо. Ах, як досадно, що сонце заходить! Ви не можете спинити його, вернути хоч на десять хвилин назад? Ви ж чудодiй. Зробiть це. Доктор Рудольф обнiмаК всю ПП палаючу червону голiвку сяйвом своПх очей i побожно-радiсно, в блаженному захватi й замiшаннi голубить. I голiвка так довiрливо, так по-iншому тепер повернена до нього, так тягнеться до його очей, так внутрiшньо вся соромливо-щасливо зливаКться з ним. Граф Адольф раптом сильно струшуК головою. - Це - генiально! Нi, це таки генiально. Це матиме надзвичайнi наслiдки. Я просто не можу прийти до себе Але я вже передбачаю такi можливостi, що... Скажiть, дорогий Рудi, цей мiнерал... як ви його назвали? - Гелiонiт. - Чи цього гелiонiту багато можна знайти в природi? На це питання доктор Рудi не може вiдповiсти з точнiстю. Але вiн iз певнiстю може сказати, що тих запасiв його, якi вiн одкрив у горах на мiсцi землетрусу, вистачить на продукцiю апаратiв для всього населення Њвропи. Та тоП кiлькостi, яку вiч привiз iз собою, може вистачити на всю Нiмеччину. Для одного скла треба крихiтну дозу гелiонiту. Його чулiсть i сила значно перевищують силу радiю. - В такому разi. В такому разi свiт, моП панове, належить тепер Нiмеччинi! Рудi, ви - генiальна, ви - велика людина Нiмеччини! Граф Адольф у невиданому нiколи в нього хвилюваннi простягаК обидвi руки до доктора. Але велика людина б'К себе раптом рукою по чолi й з усiКП сили бiжить до столу. Вирвавши з нього шухляду, вiн гарячкове довбаКться в нiй i, нарештi, знайшовши, радiсно шкандибаК назад. Руку вiн обережно тримаК обiч себе, а в нiй держить щось, наче мишу за хвостик, тiльки блискуче, переливчасте. Вiн прямуК просто на широкi, чекаючi, зеленi очi й простягуК до них руку з блискучою мишею. - Будь ласка: коронка Зiгфрiда! I, сяючи голими, одвертими, спiваючими очима, подаК ПП червонiй, зразу зблiдлiй, враженiй голiвцi. - Боже! Коронка?! Звiдки вона у вас? Як ви знайшли ПП? Де?! - Вона була весь час у мене. I очi так само радiсно спiвають, голi, одвертi, наПвнi очi. - Як у вас?! Коли? Чого?! - Я взяв ПП. Вона менi потрiбна була. Не вона, а брильянти. Я спочатку думав, що в скло мусить увiйти брильянт. Одвертi, наПвш, спiваючi очi раптом трохи змiшуються, вони бачать, як на обличчях умить з'являються зовсiм несподiванi тiнi жах, дивування, обурення, гнiв. - Як?! Так це ви тодi взяли ПП? - Я... Я прошу простити менi, але я думав... Вона цiлком цiла, я тiльки вжив один невеличкий камiнчик. РозумiКться, це, може, негарно, що я... Але я де мiг купити брильянтiв. I я думав, коли я досягну своКП цiлi, то менi простять. Може, це злочинство, але. моя цiль... Лице принцеси Елiзи всихаК, твердiшаК, овал стаК костяний, очi звужуються, мружаться. Вона помалу повертаКться до старого графа й знизуК плечима. В руцi ПП коронка Зiгфрiда, як миша, за хвiст пiднесена Пй. Коронка Зiгфрiда! В очах старого графа десь у спущених додолу колючих вiях просковзуК ледве помiтний усмiх, а графиня боПться крикнути: значить, не Труда!! Ганс Штор закам'янiло, оглушено, непорозумiло дивиться на сина прекрасними, мiнiстерськими очима. Йому була потрiбна коронка Зiгфрiда! Вiн через те вкрав коронку Зiгфрiда. Коронку Зiгфрiда! Панi Штор обережно, тривожно й нiжно бере батька пiд руку, готова з усiКП сили спинити скажений вибух, який уже трiпотить у побiлiлих губах. - Я дуже прошу простити менi, ваша свiтлосте. Але ви самi можете оцiнити, яка велика була моя цiль, i як можна за неП на всяку жертву, навiть своКю честю, пiти. Але я мав на увазi неодмiнно вернути вам коронку. Граф Адольф швидко-швидко тре кiнчиками пальцiв чоло - вiн не може отямитись од цього несподiваного сюрпризу - Стривайте, Рудi, як ви могли ПП взяти? Яким чином? Ви ж були тодi в горах Ви саме виПхали того дня - Я вернувся по одну книжку Вона була в бiблiотецi. Я прийшов на терасу, в мене ж К ключi вiд тераси й бiблiотеки. Ну, побачив брильянти крiзь вiкно А менi Пх тодi страшенно бракувало. Менi було трудно це зробити, але я мусив. Ганс Штор шарпаК свiй лiкоть iз рук панi Штор. - Вiн мусив?! Доктор Рудольф ясно дивиться в його бiк РозумiКться, мусив. А то ж як же ж би вiн мiг узяти чужу рiч? Правда, один камiнчик вийнято, але тепер це не може мати нiякого значення, бо взагалi брильянти тепер утратять усяку вартiсть. Њдине хiба що, так сказати, з естетичного боку вони... Принцеса Елiза зненацька рiзко повертаКться й пильно дивиться в лице доктора Рудольфа: нi крихти в ньому насмiшки, нi тiнi сорому, наПвне здивування й благання. Бiльш нiчого. - Ну, слава богу, що все ж таки знайшлася... - суворо, примирливо бубонить iззаду голос графа. - А цiль, справдi, така, що.. Тiльки чому було не звернутися до нас. Брильянтiв можна й не на коронцi знайти. Доктор Рудольф охоче повертаКться до свого заступника. Вiн не мiг бiльше звертатися до пана графа. I вiн знав, що.. що це не так легко дати брильянтiв на непевний експеримент, на знищення. Так, вiн розумiК, що це велике злочинство, але.. вiн же мiг не вертати коронки, вiн же мiг ПП пiдкинути, i нiхто нiколи не знав би, що вiн ПП взяв. Значить, вiн не хотiв Покрасти. Хiба нi? В сивi очi не то мушка, не то посмiшка заплуталась, i великий палець старанно протираК Пх, нахиливши голову. Граф Адольф скоса поглядаК на принцесу, що уважно дивиться у вiкно. За вiкном на листях кудлатих каштанiв червоним золотом залягло вечiрнК сонце. - Дiйсно, ваша свiтлосте, хоча вчинок доктора не можна виправдати, але, з другого боку, коли, дiйсно, так би мовити, вiн зроблений не з злочинною метою... А, крiм того, результат такий великий... Я прохаю вибачення, ваша свiтлосте, але ге нiальне вiдкриття доктора таке велике, таке, я дозволив би собi сказати, епохальне, що ради нього... Принцеса Елiза вмить озираКться, дивиться на притихло-здиаоване, невинне лице пана доктора - i смiшливий усмiх мимоволi теплить ПП уста. I в той же мент лице пана доктора спалахуК такою радiстю, що кiстяний овал м'якшаК, зашарюКться й стаК нiжно-дитячий, невинно-рожевий, як тiльки но знесене яйце. Тодi граф Адольф смiливо випростовуКться. - Рудi! На колiна! Дякуйте! Рудi, питаюче, охоче дивиться в зеленi, знову непримружеш очi: падати на колiна, чи не можна? Не можна. До нього просто-так простягаКться вузька, рiвно-бiла з рожевими нiгтями ручка. А на самому кiнчику нижньоП губи - невеличка зелена цяточка сонячного хлiба. Доктор Рудольф побожно цiлуК ручку, i йому здаКться, що вiд неП так само солодко й нiжно йде тонкий аромат, як од сонячного хлiба. Коронка Зiгфрiда поштиво, але з нiяковiстю швиденько загортаКться в чистий папiр i доручаКться пiд охорону графа Адольфа. Променiв сонця в лабораторiП вже нема, тiльки на шибках i на стiнах густо малиновий рум'янець. Бджоли важко, кошлато вилiтають у вiкна й зникають десь за каштанами. Увага всiх знову жадною бджолою всмоктуКться в чорний, малоподiбний до квiтки апарат. Знову мiстичнiсть, казковiсть його хвилюК, пiднiмаК, мокрить блиском очi. Граф Адольф iз дiловим обнюхуючим захватом розглядаК Сонячну машину. - Рудi, дозвольте менi, дорогий, задати вам одне питання: ви кому-небудь говорили вже про свiй винахiд? Доктор Рудольф енергiйно, злякано крутить толовою. Боже борони! - В такому разi, Рудi, я вас дуже прошу й дуже раджу нiкому не казати нi слова, поки я вам не скажу. Я зараз Пду до пана президента Об'Кднаного Банку з докладом про ваше велике вiдкриття Я не сумнiваюсь, що пан президент iз неменшим захватом оцiнить цей генiальний, епохальний факт, вiж ми всi. Ви, розумiКться, зараз же дiстанете патент, а право на експлуатацiю винаходу... Доктор Рудольф одмахуКться руками од графа Адольфа, як од бджоли: геть, геть iз усякими патентами! Граф Адольф iз м'якою, нiжною суворiстю старшого брата спиняК легковажне вiдмахування. - Рудi, ви - генiальний вчений, але в практичних справах ви - хлопчик, вибачте менi, i не маКте нiякого голосу. I тут ви вже дозвольте занятись менi цiКю стороною справи. Через тиждень ви матимете колосальне багатство й всесвiтню славу, а Нiмеччина - владу над усiм свiтом. Прошу, прошу, Рудi, нiяких заперечень! Я хочу виконати свiй обов'язок. Я ж пам'ятаю, Рудi, що ви врятували менi життя, i думаю, що ви дозволите менi виплатити свiй борг, трошки потурбувавшись вашими справами. Я прохав би також усiх вас, панове, нiкому нi одного слова поки що не казати про вiдкриття Рудi. Рудi все ж таки не може так лишити милоП, великодушноП пропозицiП графа. Вiн дуже-дуже вдячний графовi, але вiн нiколи не мав на увазi робити свого винаходу монополiКю своКю, чи якого товариства, чи навiть Нiмеччини. Граф Адольф нiжно обiймаК його за руку вище лiктя. - Вибачте, дорогий Рудi, я хотiв би, мiж iншим, нагадати вам, що колись ви мене називали не графом, а просто мо;м iменем, Адi. Я був би дуже радий, коли б ми вернулись до тих часiв. Добре? А потiм, любий Рудi, дозвольте вам сказати, що ви - iдеалiст. Це - нiтрошки не погано, о, навпаки! Але це эа наших часiв так непрактично, так ненормально, що вiд цього виходить тiльки сама шкода. Запевняю вас, Рудi, що тiльки шкода справi вийде, справi самого вашого вiдкриття, iдеП його, коли ви не станете на нормальний, практичний шлях. Ну, та про це ми ще будемо говорити. Я мушу зараз Пхати з докладом. Завтра ми будемо говорити. Через тиждень. Рудi, ви будете, кажу вам, одним iз найбагатшик людей свiту. I найслаанiших. Тiльки це треба зорганiзувати. РозумiКте? Без цього нiчого не вийде. Але це я беру на себе. Ну, дозвольте, дорогий, ще раз подякувати вам i скласти моК найщирiше привiтання з великим, славним винаходом. Граф Адольф спочатку мiцно тисне руку докторовi Рудольфовi, потiм не витримуК, обнiмаК його й цiлуК. Панi Штор чуК, як очам ПП стаК солодко-гаряче, але вона боПться клiпнути ними, щоб не закапали сльози. Принцеса теж простягаК руку й раптом не вiдомо чого густо-густо червонiК. Вона також вiтаК, дякуК й завтра неодмiнно буде робити собi сонячний хлiб. А зеленi очi такi м'якi, сяйнi, такi вiдданi! Коли всi виходять, а доктор Рудольф лишаКться тiльки з матiр'ю, вiн бурно обнiмаК ПП, тулиться до неП улюбленим у дитинствi жестом, зариваючись чолом Пй у шию на плечi, витираК поцiлунками Пй сльози на щоках. А коли й мати виходить, вiн цiлуК незграбний чорний апарат i побожна притуляК уста до кiнчика тоП ложки, яка торкалась уст ч-ервоноП, такоП сьогоднi зовсiм-зовсiм iншоП голiвки. Потiм ходить по!лабораторiП, пiдстрибуючи й провалюючись за кожним кроком в ямку, зачiсуК волосся, не може винести тягаря щастя, не знаК, як зменшити його. Тодi хапаК рукопис i гарячкове починаК писати, перекладаючи на нього зайву вагу сьогоднiшнього вечора. ЧАСТИНА ДРУГА В кабiнетi навiть холоднувато, граф Адольф, хоч i розпалевий спекою, пiдняттям i доповiддю. Трошки щулиться вiд холодних подувiв холодникiв. Але пан президент усе ж таки потiють безустанно, люто, патьоками потiють. (I мимоволi час од часу посеред найважнiшоП розмови вискакуК богозневажлива, божевiльна думка: як же це потiюче, мокре тiло обнiматиме принцеса Елiза?). В кабiнетi жовто червоний присмерк. Потьмянiв, принишк скляний блиск дерева й металу. Урочисто застигши й ритмiчно цокають черговi апарати. В небi синювато-фiалковою чiткою лiнiКю боязко й нiжно заклiпала рання зiрка. Пан президент слухаК доклад мовчки, час од часу широкими штрихами стираючи пiт iз сiдластого, набухлого вiд духоти чола. I щодалi, то здивування й захоплена увага стають тихшi, заглибленiшi. Вiн уже рiдше завдаК питання. Питання стають лаконiчнiшi. В банькуватих свiжих очах павутиниться задума. Граф Адольф закiнчуК доповiдь, i йому стаК вже трошки душно вiд гордощiв, широченних перспектив i нетерпiння, навiть малесенька пiтна вогкiсть виступаК на горбкуватому чолi. Пан президент мовчки пiдводиться, сильним рухом розминаК короткi товстi ноги й починаК ходити по кабiнету. Пукатi, заглибленi в себе очi, немов чогось шукаючи, неуважно блукають навкруги. Вiн зупиняКться бiля вiкна й довго дивиться в парк. На тлi сталево-синюватого неба видно, як на контурi голови ворушаться волосинки вiд зустрiчних течiй гарячого повiтря знадвору й охолодженого з кiмнати. ЗдаКться, що гх ворушить ота напружена, вперта робота думок пiд ними. Граф Адольф сидить непорушне, але дедалi, то все непокiйнiше. Про що можна думати так довго й так понуро в такiй яснiй i радiснiй справi? Пан президент раптом рiшуче повертаКться до графа. Лице його зовсiм у тiнi, темна важка маса голови на тлi вечiрнього неба. - Широко вже вiдомо про винахiд? Граф Адольф поспiшно перехиляКться наперед, ледве втримавши посмiшку: от хто знаК, як найпрактнчнiше пiдходити до доброП справи Нi, крiм тих, що були при демонстрацiП винаходу, нiкому не вiдомо й не буде вiдомо, бо вiн, граф Адольф, розумiючи всю колосальну вагу. - Добре. В такому разi не пiзнiше, як завтрашнього ранку, автора цього винаходу арештувати. Абсолютно iзолювати. Апарат нi однiй душi не показувати. Усякi чутки про його нищити. Коли треба, знищити самого автора й машину його. РозумiКте? Коли б оцi бiлi телеграфiчнi стьожки перевернулись у живих гадюк i засичали на нього, граф Адольф легше зрозумiв би таке явище, нiж короткi яснi фрази пана президента. Вiн мовчить i невiдривне, зацiпенiло дивиться на темну масу голови, кострубате обгризену по лiнiП жорсткого волосся. Пан президент важко, помалу пiдходить до столу й зупиняКться проти графа. Граф Адольф поштиво пiдводиться. Мертенс кладе йому руку на плече. - Графе, цей винахiд занадто рано з'являКться на свiт. Рано. Страшнi нещастя несе. Наслiдки його катастрофiчнi. Для всiКП культури, людськостi. Анархiя. РуПна всього. Сядьмо. Граф Адольф злякано сiдаК. Пан президент задумливо, рiвно, коротко обрубуючи думки, кидаК Пх своКму мiнiстровi, дивлячись у стiл i не цiкавлячись, що вони роблять iз його слугою. А роблять вони те, що граф Адольф щораз бiльше й бiльше зiщулюКться, як людина, яка довiдуКться, що та чудесна, мальовнича скеля, з якоП щойно розгортались у далинi такi чарiвнi перспективи, на якiй ця людина щойно так безжурно, радiсно, в захватi танцювала - вся повна вибухових мiн, жаху й смертi йому тепер зовсiм холодно. Пан президент коротко, сильно вiдламуК шматок за шматком ту чудесну скелю, i графовi Адольфовi видно всi ходи, всi розгалуження страшних мiн, уся неминуча, грiзна логiка й пов'язанiсть Пх. I мимоволi морозною поштивiстю проймаК вiд цiКП сили аналiзу, передбачування, прозорливостi та ясностi важкоП ржавоП голови. - Тепер яснiше розумiКте? Це те, що об'КднаК Пх усiх. Запам'ятайте собi - об'КднаК. Тепер вони роз'Кднанi. Самi нейтралiзують свою руйнiвну енергiю. Ми тiльки кермуКмо цiКю нейтралiзацiКю. Тодi ж ця машина дасть демагогам, ледарям, нездарам точку опертя. Самi загинуть i весь свiт загублять Повторюю, знищити. Щоб i слiду не лишилося. Життя одноП людини - нiщо перед долею людства. Коли треба, вбити. Це ваше дiло знайти найкращий спосiб лiквiдацiП. Роз'яснiть принцесi й графовi Елленберговi. А завтра я на вiзитi сам буду говорити з ПП свiтлiстю. Ви переконанi, графе? - Переконаний, пане президенте! - Твердо переконанi? - Нi крихти вагання, пане президенте! - Добре. Спiшiть, пане графе. Граф Адольф серйозно й поштиво прощаКться. В кабiнетi синi присмерки, а за вiкном у небi тривожно, поспiшно трусяться зорi -спiшiть, пане графе! *** Доктор Тiле, близько нахилившись у присмерку, з нiжнiстю водить сокирчастим носом од чорно-синюватоП голови до золотисто-кучерявоП й веселим шепотом волоконце за волоконцем розгортаК перед ним завтрашнК майбутнК. Чорно-синя голова слухаК строго й непорушне, золотисто-кучерява - напружено-уважно. Уважно й не клiпаючи слухають першi вечiрнi зiрки в потемнiлому темно-зеленому небi з чiткою оксамитове фiалковою хмарою, подiбною до суходолу Америки. Легковажно миготять i нiчого не слухають рiзнофарбнi свiтлянi реклами над велетенськими шпилями небошкрябiв. Отже, К три можливостi: прийде пiшки, приПде, прилетить. Остання можливiсть одразу виключена: занадто помiтно, незручно, галасливо. Значить, лишаКться або прийти, або приПхати. Але так чи сяк, а прибути треба так, щоб, крiм Пх трьох, нi одна душа бiльше не знала. Такий верховний наказ. З одного боку, цей наказ чудесний тим, що усуваК всяку охорону, зайвi перепони й труднощi в полюваннi. Але, з другого боку, примушуК звiра пильно ховатися. До будинку веде три вулицi. I К три нори, кудою можна проскочити всередину: параднi дверi, садова хвiртка й виПзнi ворота. Бегемот може пiд!Пхати, але може й пiдiйти. Нiхто йому не може заборонити загримуватися так, як вiн схоче, i всi своП характеристичнi прикмети приховати. Отже, на всiх трьох норах треба мати по револьверу й бомбi. Це - перше. Доктор Тiле похапцем закурюК. Свiтло сiрника на мент освiтлюК великий вогкий на крилах нiс, весело-заклопотанi очi й розхристанi голi груди. Розгорненим розрiзом червонiють на мент хлопчачi Фрiцовi уста, уважнi, скупченi. Але нори - не найголовнiшi позицiП. Бiля нiр можна легко пропустити - входять, виходять рiзнi звiрята. Центр полювання переходить туди, всередину, там тiльки можна бити з певнiстю, без риску не в того влучити. Але знов-таки наказ дуже ускладняК й там операцiю. Вся прислуга, очевидно, буде вигнана з тих ходiв, якими приходитиме звiр. Пiдiбратися до нього так, щоб можна було тiльки його самого покласти, ма буть, буде неможливо. Отже, треба рахуватися з тим, що до ведеться все лiгво завалити. РозумiКться, невиннi жертви, але на полюваннi - як на полюваннi. I чорно синя, i золотисто-кучерява голова не рухаються: на полюваннi - як на полюваннi. Отже, головна вага операцiП лягаК на плечi тих товаришiв, що можуть пройти всередину, цебто на товариша Фрiца й Макса Штора. Товаришi Фрiц i Макс Штор кивають головами - розумiКться, вони можуть пройти всередину, про що тут балакати. Сокирчастий нiс, як стерно, повертаКться то в один бiк, то в другий i з нiжною захопленою заклопотанiстю шепоче далi, прозорливо передбачаючи щонайдрiбнiшi можливостi. Часом то одна, то друга голова вставить свою увагу, i нiс швиденько згiдливо цюкаК повiтря або ж роздумливо й заперечно хитаКться, як маятник. У хатi по кутках туляться таКмничi, пiдслухаючi тiнi. Але лампа не свiтиться, i так досить видно вiд вечiрнього сяйва мiста, вiд слiпучих, крикливих реклам, вiд безгучних, вiчних зiр. Три обличчя здаються сiроблiдими, задимленими жахом, але голоси рiвнi й дiловитi. Один раз виходить маленьке непорозумiння. Товариш Фрiц, як молодий iще член Iнараку, робить невеличку помилку, з огляду на те що управитель дому, пан Ганс Штор, батько товариша Штора, Фрiц пропонуК як-небудь на цей вечiр видалити пана Штора й панi Штор iз дому. На його думку, нема нiякоП потреби, щоб вони постраждали. Доктор Тiле на це нiчого не каже, бо саме в цей час починаК заклопотано шукати щось у шухлядi столу. Але Макс спокiйно й сухувато зауважуК Фрiцовi, що в нього, Макса Штора, батькiв немаК й що це питання не може мати нiякого значення в планi всiКП акцiП. Фрiц нiяковiК, щипаК за волосинки своПх кучерявих вусикiд i шепотом прохаК вибачення. Тодi доктор Тiле iз жалостi до нього нiжно пояснюК йому, що таке попередження пана управителя дому графа Елленберга могло б провалити всю операцiю, бо зразу викликало б пiдозрiння й настороженiсть iз боку тоП сторони. I таке цiлком натуральне гуманне почуття стало б причиною великого злочинства супроти всiКП органiзацiП. Фрiц iще раз нiяковiК, а доктор Тiле засуваК шухляду, i обговорення провадиться далi живо й дiловито. Нарештi все вже обговорено, обмiрковано, умовлено; лрослi-джено всi !ходи, нори, нiрки, щiлинки, в якi комаха не може пролiзти, не те що бегемот, призначено всi пости, сигнали, паролi. Всi пiдводяться i, не хапаючись, прощаються. Доктор Тiле сам вiдчиняК дверi на сходи, нiжно, жваво хитаК гостям носом i швиденько вертаКться до кабiнету. Але в кабiнетi вiн зупиняКться коло столу й довго стоПть без усякоП жвавостi. Потiм бере телефонну рурку й напам'ять надушуК гудзика цифр. - Клара, ви?.. - Не Клара, а панi Шпiндлер. - Нi, Клара! Мила, дорога, Кдина iстота, яку боляче покидати на землi. РозумiКте, Кларо? Њдина iстота, яка псуК менi насолоду, може, останнього риску, яка без милосердя мучить i мене, i себе. Тихо тихо в рурцi. I нарештi! - Значить, таки завтра? - Таки завтра. Кларо, невже й завтра не можна? - О нi, що ви! - Кларо! Навiщо ж лицемiрство? Ви ж уже його зраджуКте, ви ж уже давно моя, ви ж... - Пане докторе, ви забуваКте, що i в телефонiв бувають вуха. - Ах, що менi з того?! Я знаю, що... Кларо, невже ж i завтра не можна?! В iм'я чого? СухоП, формальноП моралi? Кларо, я - самоiнiй. Я раптом почув себе безмежно самотнiм у життi. От я чую себе так, як на кiлька тисяч метрiв над землею. Кларо, менi треба, щоб моя рука була тверда, а менi нестерпно тоскiПо й холодно. О, я знаю, що це - злочин, слабiсть, я знаю, що це - гань ба, але невже ви iiК простягнете менi руки? Ну, на кiлька хвилин прийдiть, на, може, останнi, але нашi, нашi кiлька хвилин. ЧуКте, Кларо? У рурцi виразно чути шершавi звуки дихання. Ах, Кдиний раз Тiле шкода, що Iнарак винiс ним самим запропоновану постанову: не балакати телефоном iз одчиненим екраном. - Кларо! Њдина людська iстото, з якою говорить моя нiжнiсть iз усiКю щирiстю, з усiКю безсоромнiстю. Кларо, пiслязавтра я, може, нiчого вже не зможу просити у вас. Шарудить i важко, трудно дихаК мовчання в рурцi. - Нi, Тiле, не можу! М й, розумiКте, м и не можемо красти довiр'я своПх Iнакше ми стаКмо тими, з якими боремось. - Так, не треба красти! Берiм одверто, легко. Я ж стiльки благаю цього! - I цього не можу, Тiле. Це - жорстокiсть проти свого, проти нього. - А проти мене нi?! Я-не свiй?! Нi?! Бо вiн - муж, санкцiонований тими? - Милий, любий Тiле! Менi до муки хочеться... Ах, я не можу телефоном. Тiле, приПжджайте вранцi до нас. - Нi, ви до мене. - Я до вас не можу, а ви можете. - I я не можу. Прощайте, Кларо. Доктор Тiле кладе рурку й закурюК сигару. Але вiд телефону не вiдходить i жде. Невже не задзвонить? Невже оце останнК, найбiльше полювання його життя програне? На сигарi вже наросла довга сива шапочка. Гуде масивним гуркотом Берлiн. Пашить у вiкно розпареним густим духом колодязя-вулицi. Доктор Тiле скидаК сиву шапочку в попiльничку й тоскно дивитьея в оранжеву густу жарину. Вона шерхне, обростаК сiрою шерстю, а телефонний апарат нiмо мовчить. *** Макс i Фрiц прощаються на вулицi - Максовi в один бiк, Фрiцовi - у другий. Макс усiдаК в лiфт повiтряного трамвая, а Фрiц спускаКться в пiдземну залiзничку. Але дивна рiч: Фрiц помиляКться й пiдземною залiзничкою Пде в той самий бiк, що й Макс. Ще бiльше: вiн iде на ту саму вулицю, де жиiве Макс, навiть до того самого будинку. Iде швидко, похапцем i весь час пильно озираючись по вулицi. Рiч у тому, що йому конче треба зайти додому по одну книжку. Дома тiльки батько, мати та дiти. Дiти сплять, але Фрiц, не можучи нiде знайти так дуже потрiбноП книжки, забiгаК також до спальнi. Вiн шукаК ПП навiть у лiжку дiтей. Лорхен i Грета прокидаються. Боже, Фрiц дома! Фрiц прийшов! А Фрiц, забувши про книжку, раптом починаК гаряче цiлувати блакитнооке, розпарене сном личко Лорхен. Потiм, хапаючись, даК сестрам таку "страшенну купу" грошей, що оченята Лорхен стають круглi, як у ПП ляльки, яка спить поруч iз нею на подушцi. Потiм Фрiц знову бiжить до батькiв i теж нi з того нi з сього, весь почервонiвши, обнiмаК, цiлуК Пх i прощаКться - здаКться, завтра вiн iз своПми панами екстренно виПде за кордон. I то, мабуть, надовго. Дуже-дуже надовго! Бiльше вiн нiчого не може сказати, бо не маК нi хвилинки часу, а братам нехай мама передасть його привiт, сердечний, щирий привiт. Та так i не знайшовши книжки, зовсiм-таки забувши за неП, вибiгаК так само поспiшно, як i вбiг. А коли, переодягшись, вiн бiжить нагору на своК мiсце, до дверей покоПв принцеси, тi дверi щiльно зачиненi. Фрiц знаК, ще там вiдбуваКться якесь важне засiдання принцеси з графами Елленбергами й сином Пхнiм Адольфом. У коридорi порожньо Матове блакитне свiтло, як мiсячноП ночi, сумно й затишно голубить старi портрети на строгих стiнах, старомоднi постатi iз смiшними твердими комiрниками на шиях, iз закритими твердим полотном грудьми. Голоси в червоному салонi бубонять глухо. Часом зненацька вибухаК лункий, неначе з дiжки, голос старого графа. I зараз же стихаК, як придушений подушкою. Фрiц, зацiпивши щелепи, довго тихенько вiдчиняК дверi. Нарештi вони розщiпаються на вузеньку щiлину. З голосiв спа даК шкуринка, i вони стають виразнiшi. Старий граф знову сердито бубонить. Йому влазливе, тихо й владно вiдповiдаК голос графа Адольфа. - В такому разi я вмиваю руки! Я вмиваю руки! Робiть, що хочете. Що хочете. Чути важкi поспiшнi кроки. Фрiц одстрибуК на бiк i струнко витягуКться. Дверi широко розчиняються, i з них виходить навантажена масивною зiгнутою спиною постать старого графа Елленберга. За ним дрiбненько шелестить шовком сукнi стара графиня, стурбовано ловлячи спину графа великими, як двi круглi сливи,очима. Фрiц iзнову пiдсуваКться пiд дверi, знову, як лiкар до гру дей хорого, притуляК золотисто-кучеряву голову до щiлини. - Але невже, невже нема iншого способу, графе?! Не та кого страшного? - Ваша свiтлосте! Дiйсно, цей спосiб жорстокий, але вiн природний i не викличе нiяких ускладнень. Я розумiю ваше хвилювання, ваше почуття. Але дозволю собi, ваша свiтлосте, зауважити, що часом хороше, прекрасне, гуманне почуття може бути просто злочинством... Фрiц широко розплющуК очi: вiн щойно чув уже десь щось подiбне! - ...Я прошу, ваша свiтлосте, пам'ятати, що в жертву цiй машинi була вже принесена одна корона. Вона може загубити й другу. Хто йде до великоП мети, ваша величносте, той не повинен спотикатись об маленькi почуття. Ваша величносте! Великим людям життя цiлих народiв служить тiльки матерiалом ПхньоП великоП творчостi. Страждання, сльози й кров мiльйо-нових мас К тiльки цемент у будiвлях генiПв i владарiв свiту Що ж значить у цьому масштабi страждання й життя якогось маленького людського iндивiда? А надто тодi, коли цей малень кий iндивiд загрожуК всiй велетенськiй будiвлi? Ваша велич носте, простiть менi мою смiливiсть, але мене навiть дивуК така ваша... занадта чулiсть у цiй справi. Я розумiю мого шановного батька i його вiдношення до цiКП людини, але ваше, ваша свiтлосте, мене навiть непокоПть, як ознака того, що ви не зовсiм пройнялися провiденцiальним значенням вашоП ролi. Дуже прошу вибачити менi мiй сумнiв щодо вас, ваша величносте. Мовчання. Крапля поту котиться з виска на шию Фрiцовi, але вiн не ворушиться. - Добре, графе, я згодна! Отже, до завтра, графе, до ранку! Фрiц швидко вiдсуваКться вiд дверей, тихенько причинивши Пх. Через хвилину вони повiльно розчиняються, i з них злодiйкувато, задом вислизуК граф Адольф. Вiн безшумними поспiшними кроками проносить своК тiло повз Фрiца, кругло й заклопотано миючи руки в повiтрi. Чорний вихор iз червоним полум'ям угорi миготить у щiлииi дверей, то в один, то в другий - велика людина спотикаКться об якесь почуття, у великоП людини заиадта чулiсть, велика людина чогось вагаКться, бореться сама з собою, мучиться. А вона ж iще не знаК, що чекаК ПП завтра! Фрiц одходить од дверей салону, як од катафалка. *** Принцеса Елiза довго стоПть бiля вiкна й дивиться в сад. Там в оксамитнiй, шелесливiй тьмi сумирно й затишно лежить на кудлатому каштанi сяйво свiтла з лабораторiП. Далеко над мiстом розгорнулося велетенське вiяло вечiрнiх вогнiв, i на тлi його вищербленими зубами огризнулися контури башт i велетенських будiвель. Там вовтузиться в пiтьмi земноП ночi мiльйонова маса цементу для великих будiвель. Князiвна Елiза рвучко вiдриваКться вiд вiкна й рiшучим кроком проходить у спальню. Накинувши на плечi чорне мережане манто, вона виходить на терасу й помалу сходить у сад. Сухо й шершаво порипуК пiд поважною твердою ходою жорства алеП. Сад принишк i чуйно слухаК самотнiй шершавий рип. Перед дверима лабораторiП принцеса на мить зупиняКться й розкриваК манто, щоб не перешкоджало набрати якомога бiльше повiтря е груди. Потiм помалу озираКться, уважно вдивляКться пiд сяйво свiтла з лабораторiП в застиглу темноту кущiв i чiтко, твердо стукаК в дверi. Глухе нерiвне тупотiння крокiв, рип дверей, пасмо свiтла просто в очi. - Ваша свiтлосте?! Доктор Рудольф аж поступаКться назад. Пiдвiвши голову догори, примруживши очi, притримуючи на грудях перехрещенi кiнцi манто, рiвно й iпомалу входить принцеса до лабораторiП. Вона не помiчаК нi розгубленостi, нi страху радостi, нi блискiв непокою доктора Рудольфа. - Щiльно зачинiть дверi. Замкнiть на ключ. Позашморгуйте портьКри на вiкнi. Доктор Рудольф, шкандибаючи, хапаючись, зиркаючи на застиглу бiля дверей принцесу, зачиняК дверi, зашморгуК важкi зеленi портьКри. Непевна, несмiла радiсть нишкне в його лицi, а в очах росте непокiй i чекання. Може, ПП свiтлiсть зволять сiсти? Нi, ПП свiтлiсть сiдати не хочуть. Очi ще бiльше мружаться. десь далеко-далеко внизу ледве мрiК крихiтна лабораторiя з манюсiнькою кузочкою в нiй, яка так несмiло, так тривожно пригладжуК розчепiреними пальцями вогке вiд поту волосся. Овал матова чистого, рiвно-бiлого лиця сухий, кiстяний. Чiтко виписанi уста, що недавно ще так зворушливо були розкритi дитячою увагою, стисненi погiрдливою жорстокiстю. - Пане докторе, я прийшла до вас у такий незвичний час у дуже важнiй справi. Справа торкаКться вас. Дякувагтиза уважнiсть ii свiтлостi, висловлену цим тоном, було б зухвальством. Доктор Рудольф тiльки злегка вклоняКться. - Коли ви хочете, щоб я вияснила вам цю справу, ви повиннi дати менi слово, що нiколи нi одна душа не знатиме нiчого нi про цей мiй вiзит до вас, нi про одне слово з нашоП розмови. Доктор Рудольф, розумiКться, даК слово, боже мiй, звичайно, вiн даК, вiн готов... - Друге: ви повиннi дати менi слово, що що б ви не дiзналися вiд мене, ви не вийдете з цiКП лабораторiП до того часу, поки я вам дозволю. Тут доктор Рудольф не може стримати свого здивування. РозумiКться, вiн готов дати й це слово, але йому хотiлось би наперед... - Нiчого наперед ви не можете знати. Або слово, або ви нiчого не знатимете. - Добре. В такому разi я даю слово. - Але пам'ятайте що б ви не дiзнались, це не може зла мати вашою слова. - Я пам'ятаю й дотримаю свого слова. Принцеса Елиа на коротесеньку, непомiтну мить закриваК примруженi очi. Яка суха, жорстка, мертва непорушнiсть постарiлого, недитячого лиця! - Пане докторе, вашому життю загрожуК велика небезпека. Пан доктор непорозумiлими широкими очима хлопчика, якому сказано, що вiн пограбував потяг, вражено, неймовiрно дивиться на холодно-мармурове лице. - Моному життю - небезпека?! Кому потрiбне його малесеньке, самотнК, безневинне життя?! Кому воно що завадило?! - Так, вашому життю. I великi страждання. Страшнi страждання. Доктор Рудольф шукаК хоч крихiтну тiнь жарту, мiстифiкацiП в чудних словах, у чудному обличчi. - Вiд кого? За вiщо?! - Цього я вам не можу сказати. Ви мусите менi повiрити так. Але ви можете уникнути цiКП небезпеки пiд одною умовою. Принцеса Елiза замовкаК, тiснiше схрещуК на грудях кiнцi чорного мережива н зневажливо мружить очi на доктора Рудольфа. Добре, доктор Рудольф готов i на цю умову. - Але попереджаю: умова буде досить важка для вас. У онах, власне, прийнято нi з чого дуже не дивуватись. I доктор Рудольф стараКться не дивуватись. Вiн хотiв би тiльки сiсти, бо так дуже якось незручно й неестетично стояти проти гостi й переступати з одноП ноги на другу. - Умова така: ви повиннi вiдмовитись од вашоП СонячноП машини. Так, пане докторе, вiд СонячноП машини. Повиннi знищити ваш винахiд i дати обiцянку нiкому нi слова про нього не говорити. Повиннi дати - прошу слухати мене уважно! - повиннi дати обiцяння нiколи не займатися цiКю машиною. Пiд цiКю умовою ви можете врятувати ваше життя й уникнути великих страждань. Чекайте! Але вам будуть данi всi можливостi займатися вашою наукою в iнших напрямах. Ви зможете розпоряджатись якими схочете сумами грошей. Вам можуть побудувати якi хочете палаци лабораторiП; всi засоби культури, розкошiв, науки - все до ваших послуг. Доктор Рудольф, смiючись, обома руками весело зачiсуК волосся назад: ну, розумiКться, це мiстифiкацiя, це - досить майстерно зiграний жарт ПП свiтлостi або хитра перевiрка його вiдданостi Сонячнiй машинi. - Ваша свiтлосте, а жаль, я далi не можу пiдтримувати ваш жарт, бо вже розгадав його. Але менi дуже радiсно, що... - Пане докторе! Для жартiв iз вами могли б знайтися iншi особи i той факт, що я прийшла сюди, вночi, сама до вас, здаКться, повинен би досить переконати вас про серйознiсть моПх слiв. Коли автомобiль маК переПхати курча, я не можу не зробити спроби врятувати його життя. Тим паче життя людини. Вам загрожуК страшна смерть, пане докторе!! Матово-бiле непорушне лице раптом бризкаК в нього таким чудним гнiвом, ненавистю, що доктор Рудольф чуК, як вiн увесь холодно блiдне. I вже нема нiякого жарту, нiякоП мiстифiкацiП, все правда, незрозумiла, страшна, кошмарна правда. - Я нiчого не розумiю, ваша свiтлосте. Але я не смiю не вiрити вам. Цебто я вiрю вже. I коли це правда, то... Вибачте, ваша свiтлосте, я так здивований, що... Доктор Рудольф розводить руками й криво посмiхаКться тонесенькими волосинками. - Значить, я повинен одмовитись од СонячноП машини?! Червона голова мовчки заплющуК очi й знову розплющуК. - Через що?! - Через те, що вона принесе людству величезнi нещастя. - Моя Сонячна машина?! Нещастя?! - Так, пане докторе. У кошмарах звичайно годиться не жахатися й усяке страшне безглуздя приймати з якоюсь своКю кошмарною логiкою. Але доктор Рудольф ще не маК тоП логiки. Вiн дико вдивляКться в лице принцеси: це ж кiлька годин тому на ньому пашiв нелицемiрний захват, ще ж так недавно вони всi отут називали цю саму машину генiальним, великим винаходом. - Нiчого не розумiю! Моя машина - i нещастя?! Та чим же саме?! Князiвна Елiза приготована до цього запитання. Вона знаК, що хоч що вона скаже, воно не буде перекональне для пана доктора. Нещастя буде через те, що машина внесе анархiю в громадянство, зруйнуК всi пiдвалини його, викличе страшенну, криваву боротьбу, знищить усi здобутки культури. Дiйсно, для доктора Рудольфа цi аргументи не перекональнi його Сонячна машина, його прекрасний винахiд це джерело сили, радостi, життя, щастя, воно може бути джерелом нещастя?! Що за безглуздий, дикий абсурд?! Хто це сказав? Як смiв це хтось сказати^! Який нахабний йолоп смiв так роз'яснити?! Голi, одвертi очi двома сiро сталевими