но от цей же може бути таким недбалим, таким зневажливо-спокiйним i твердим! Не тiльки своК життя зможе вiддати, але й чуже (та ще й яке!) вiдняти. Фрiц одсуваКться в самий куточок авто й увесь винувато зiщулюКться. *** Принцеса Елiза стоПть бiля вiкна й понурими очима дивиться в сад на краКчок даху порожньоП тепер лабораторiП. В небi висить густо-червона хмара й дах одлискуК до неП фiалково-тьмяним скорботним усмiхом. Каштани хмарно закутались у своП зеленi кудлатi кожухи. Тихо, порожньо, тоскно в саду. В'яне неприбрана пострижена трава рiвненькими рядочками. Принцеса Елiза закушуК губу й вiдходить од вiкна. А в салонi теж порожньо, тоскно, нудно до крику. Весь свiт порожнiй, непотрiбний, остогидлий, нудний до мло стi. Куди втекти вiд нього? Принцеса блукаК з кiмнати в кiмнату й виходить на терасу. Вiкна графiвни Труди свiтяться. Зайти хiба до Труди, до цього смуглявого страховища? ЗдивуКться, мабугь? Але дивуватися доводиться принцесi, на канапi вся в бiло му, як у пiнi молока, виразно смуглява в цiй пiнi, з темно червоними спухлими устами лежить страховище. На нiй капелюш, але бiлi черевички валяються долi, само ж страховище з цiкавiстю слiдкуК за грою пальцiв своКП ноги крiзь прозорий шовк панчiх. В однiй руцi - цигарка, у другiй - келих iз жовтяво зеленим сином. - Ах, це - "ваша королiвська величнiсть"? А я гадала - мiй знаменитий батенько. Може, ваша величнiсть зводять випити зi мною!! Воно не дивуКться, це страховище, з вiзиту до неП ПП свiтлостi принцеси, не радiК, не соромиться й навiть на волосинку не пiдводиться. Хiба що перестаК гратися пальцями - Кдина уступка, яку воно може ради такого екстреного випадку зробити. - Вибачте, графiвно, я, здаКться, не в час прийшла до вас! - Хiба? Яка година? Ще ж зовсiм рано Але до мене мож на повсякчас ви ж знаКте, я тепер - кокотка. Принцеса Елiза мовчки, вражено дивиться на кокотку. - Правда, правда! Невже ви не знаКте? Батько вам iще не сказав цього? Дивно! Вчора ще я була професiйною злодiйкою - спецiальнiсть королiвськi коронки. Але, на великий жаль батька, коронка знайшлась. Правда, ваша величносте? - Я, власне, тiльки вчора довiдалась про це тяжке пiдозрiння, яке... - Ах, так? Ви не знали, що мiй фах коронка? Так, так, принцесо, до вчорашнього дня я працювала в цiй галузi. Але з сьогоднiшнього дня змiнила: тепер я кокотка. Мiй фах тепер. Пздити по шинках i плямувати честь нашоП фамiлiП. Боюсь, що це з матерiального боку буде менш вигiдно, нiж красти бриль янтовi коронки. Ви як думаКте, ваша свiтлосте? Та що ви так песимiстично дивитесь на мене? Ви думаКте, я програла цiКю змiною? Правда? - Що з вами, графiвно? Графiвна ставить келих на стiл i з лiнивим здивуванням оглядаК себе з усiх бокiв. - Зi мною? ЗдаКться, нiчого особливого. Все, як слiд бути в кокотки. I раптом iз цiкавiстю поширюК на принцесу занадто блискучi бронзово-карi очi. - А скажiть, будь ласка, ваша свiтлосте, вам не трудно дихати в цiй кiмнатi? Принцеса Елiза непорозумiло обводить очима навкруги. - Нi, не трудно. - Дивно! Звичайно, морально чистим жiнкам буваК трудно дихати одним повiтрям iз кокотками. Так принаймнi стоПть по всiх хороших книжках Я б вам запропонувала присiсти, коли б була певна, що ви дiйсно не задихнетесь. А то тодi доведеться менi перейти ще на один фах: професiйноП вбiйницi. Рiвно-бiла рука в чорному рукавi спокiйно пiдсуваК стiльця - i принцеса Елiза сiдаК бiля столу. - О ваша свiтлосте, ваша мужнiсть мене захоплюК! Я певна, що ви могли б навiть випити зi мною, коли б це було потрiбно для врятування життя людини. Еге ж? На жаль для такоП самопожертви нема поблизу погибаючоП людини Принцеса Елiза мовчки бере Трудин келих i п'К з нього зе-ленкувато золотисте течиво. Страховище здивовано клiпаК очима, поiiм прожогом бiлим вихором зриваКться з канапи, безшумно бiжить не зовсiм певними пiвбосими ногами в куток до маленькоП шафки и зараз же вертаКться з такою самою чар кою, як i в принцеси. Розмашисте, одчайдушне, як то личить кокоткам, вона наливаК знову вина в келих Елiзi й собi. За мужнiсть, за смiливiсть, за геройство принцеси! К чорту коронки, брильянти, к чорту кокоток, вона хоче просто отак випити з принцесою за .. за ну, за те, що вона сюди прийшла! Ну? Принцеса Елiза знову мовчки з легким смiхом п'К Труда ставить келих на стiл i, широко розставивши босi ноги, щоб мiцнiше триматись, вражено, пильно й серйозно вдивляКться в матово бiле, з золотистим пушком на лицях обличчя. - Та невже ж ви п'Кте просто так, без нiякоП мужностi?! - А чого ж би я не могла так пити? Труда помалу водить головою з боку на бiк. - Дивно. Ви сьогоднi зовсiм iнша. Просто й не ваша величнiсть. I посмiхаКтесь ви просто, як людина. Хм, хм! Ви знаете, я думала, що у вас фарбоване волосся. Воно занадто червоне О, ви не думайте, що я п'яна Порядна кокотка нiколи п'яна не буваК А кокоткою бути, я вам скажу, Елiзо, з деякого погляду добре. Серйозно! Кокотка менше потребуК лицемiрити. От я, наприклад, хочу пити вино - п'ю, хочу цiлувати мужчин - цiлую; хочу говорити страхiтнi речi - говорю. Схочу красти, брехати, вбивати - i буду Я ж - кокотка, менi нiхто дивуватись не повинен. А вам, наприклад, не можна Правда? Принцеса Елiза замiсть вiдповiдi пiдставляК свiй келих. - Наливайте. На матово бiлих щоках ПП з'являКться по невеличкiй черво нiй плямочцi. Сухо кiстяний овал м'якшаК, оживаК, рожевиться. Страховище здивоване, серйозно й глибоко здивоване. Воно скромно сiдаК на краКчок канапи й соромливо причепурюК капелюшок, що з'Пхав набiк. - Ну, а тепер, Трудо, розкажiть менi, що вам К. Не як "вашiй величностi", а як Елiзi. Добре! Труда облизуК язиком спухлi, набухлi кров'ю губи. Елiзi вона може розказати з охотою. Але що, власне, розказувати? Сьогоднi батько в поганому гуморi .Через те йому схотiлося виявити батькiвську владу. От вiн узяв i заборонив своПй дочцi виходити без його дозволу з дому. Просто заборонив - i бiльше нiчого Одвертий, брутальний, звичайний собi деспотизм усiх батькiв, чоловiкiв i взагалi мужчин усiх часiв. Людськi закони й звичаП претендують на вищiсть над звiрячими Само-заслiплення у звiрят нi жiнки, нi дiти не живуть у такому безглуздому рабствi, як у людей Доки ж це буде, хотiлось би знати? Доки мужчина пануватиме над жiнкою? - Вiчно, Трудо. - Вiчно? - Вiчно. - А через що? - Бо вони дужчi. Принцеса Елiза мимоволi посмiхаКться, а Труда пильно думаК. Хм! Дужчi. А чим же вони дужчi? Грошима. Мужчини мають у своПх руках усi грошi, от у чому вся штука. I через те вони мають право й силу купувати й продавати жiнок. Законно чи незаконно, а продають i купують. А жiнки дурнi. Безумовно дурнi. Вони повиннi змовитись i вимагати половину всiх грошей собi. I тодi будуть такi самi дужi й незалежнi, як мужчини. А як мужчини не згодяться, вчинити жiночий страйк. Серйозно! Генеральний жiночий страйк. I нехай тодi мужчини спробують прожити без жiнок. Ану! Князiвна Елiза раптом червонiК так, що навiть страховище помiчаК Вона здивовано дивиться на червонiсть, що горить аж до самих вух Елiзи, i нiчого не розумiК. Невже вiд соромливостi? Господи, така важна, така горда, така вчена принцеса - соромиться, як дiвчинка! - Вибачте, принцесо, я, здаКться, сказала щось непристойне? Страховище стараКться бути ввiчливою, поважною, але принцеса посмiхаКться й сама (сама!) бере пляшку й наливаК собi й Трудi повнi келихи. - За генеральний жiночий страйк, Трудо! - Правда?! Труда схоплюКться на ноги i, хитнувшись, у бурному захватi обнiмаК Елiзу, що так само загадково посмiхаКться, вiдводячи руку з келихом набiк, щоб Труда не розхлюпала. Потiм страховище хапаК свiй келих i одним духом випиваК до дна. Ах, яка вона рада, що вона помилилася у принцесi! Вона ж була певна, що Елiза - висхла, набундючена величнiсть, для якоП, крiм коронки, нiчого на свiтi немаК. - За вас, Елiзо! За вас тепер! Добре?! Зеленi очi починають виразнiше блищати. По тiлу ходить легке веселе тепло, заповнюючи холодну, тоскну порожнечу. Свiт стаК повнiший, ближчий; солодка туга дзвенить, як зачеплена струна; мила Труда така втiшна, бiдна, славна. От Труда сiдаК з нею поруч у фотель, пiдiбгавши одну ногу в панчосi пiд себе, вона обома руками обнiмаК руку Елiзи i, комiчно заплiтаючись язиком, смiшно сердячись на себе за це, жагуче обурено скаржиться на батька, брата, на чоловiка Фрiди, на свого нареченого - "феноменальну зануду". Це - вороги, деспоти, кати Мужчини - вiковiчнi вороги жiнок. Џм треба оповiстити безпощадну вiйну це Кдиний рятунок. А потiм тут же згадуК iпро якогось "чорно-срiбного лицаря" й говорить такi речi, вiд яких починають горiти вуха принцеси. Тут же згадуК Макса, брата бiдного доктора Рудольфа. Елiза нiколи не бачила Макса? I слава боговi, а то б вона оце не сидiла так спокiйно. Ах, що там говорити: всi цi коронки, грошi, графство, влада, слава, все це - дурницi. Нема нiчого кращого, вищого й святiшого в життi, як кохання. Правда? - Не знаю, Трудо. Може. - Як не знаКте?! Невже ви нiкого досi не любили?! Елiза з посмiшкою крутить головою. Труда вiдкидаКться назад, щоб краще бачити це чудо. - I нiколи-нiколи нi один мужчина не торкався до вас?! I ви не знаКте, що таке поцiлунок?! Принцеса Елiза з усмiхом так само крутить головою. - Ах, бiдненька ж ви моя! Принцеса Елiза раптом смiКться, хапаК недопитий келих i високо пiдiймаК. - За кохання, Трудо! Труда, хапаючись, наливаК й вихиляК вино в рот. - Елiзо! Ви - справжня королева! ЗнаКте ви це? Але стоп! Елiзо! Слухайте: вчинiть iще одне злочинство. Хочете? Закиньте к бiсу на сьогоднi вашi королiвськi чесноти й поможiть менi: поможiть утекти на побачення до мого чорно-срiбного лицаря. Ану! Скажiть, щоб вам подали авто, i пiдвезiть мене. Добре? Ви ж не повиннi знати, що мене арештовано. Елiза щось думаК. Раптом рiшуче киваК головою й згоджуКться. Труда в захватi кидаКться одягати своП бiлi черевички, ловлячи Пх смуглявими руками, а Елiза йде до себе. Зловивши черевички, Труда бiжить до столика, хапаК папiр i розгонисте пише. "Мамо! Батько назвав мене кокоткою. Але я нею ще не була. Тепер зроблюсь. Батько хотiв продати мене на все життя, як Фрiду, i називав це шлюбом. Так краще я сама себе продам на вигiднiших умовах, хоч це й не буде зватися шлюбом. Я не хочу так дорого платити за таку нiсенiтницю, як назва. Прощай, мамо, я бiльше не вернусь у тюрму, яку батько зве "родиною". Колись твоя дочка Труда, а тепер кокотка". Сперши папiрець на порожню пляшку з-пiд вина, Труда починаК телефонувати. - Гальо! ЧекаКте? Слухайте, Душнере. менi категорично заборонено виПжджати з дому. Через те чекайте на мене через двадцять хвилин на нашому звичайному мiсцi. Бувайте, спiшу. ПокоПвка бiля ворiт здивовано дивиться, як виПжджаК авто з принцесою Елiзою й графiвною Трудою. Вона швидко веде за ними собачку й поспiшаК до рогу. А там газетник уважно проводжаК очима екiпаж, в якому нiчого особливого немаК, крiм двох жiночих постатей. I до того це видовище його вра жаК, що вiн забуваК продавати газету й спiшить назустрiч покоПвцi з собачкою. - Невже вона?! - Вона. - Напевно?! - Абсолютно. Газетник люто засуваК в торбу число газети. - Значить, i пронюхали! Знiмайте всiх. Швидко! Газетник i покоПвка розходяться, а звичайнiсiньке авто з двома звичайними жiночими постатями летить вулицями Берлiна до призначеного мiсця. Через двадцять хвилин недалеко вiд призначеного мiсця авто зупиняКться, постать у бiлому виходить i йде пiшки, а авто з чорною постаттю несеться далi. Воно завертаК то влiво, то вправо, вилiтаК на нову алею й тече по новому передмiстi. В небi вже давно погасла густо-червона хмара, розтавши в густiй синявi. Мiсто й небо засвiтили своП лiхтарi. Авто пiдкочуК до темно сiрого великого будинку нудно урядового типу. Принцеса Елiза помалу поважно сходить iз екiпажа i, рiвно, велично тримаючи голову, прямуК до ганку. ПортьК спочатку пробуК сперечались-такоП пiзньоП години нiяких одвiдин у лiкарнi не дозволяКться, але, прочитавши мовчки простягнуту йому вiзитову картку, низько схиляКться й бiжить у дсжурний кабiнет. Звiдти через хвилину вибiгаК кругленький чорненький, як кузочка, добродiй, пiдкочуКться до принцеси i, силкуючись зiгнути своК туге кругле тiло, вiддаК себе до розпорядку ПП свiтлостi. Чим вiн може служити високiй гостi? Високiй гостi треба побачитися з одним хорим, сьогоднi привезеним до лiкарнi, доктором Штором. Вона розумiК, що час невизначений, але вона просить зробити для неП виПмок. Чорненька кузочка винувато чухаК товстенькою лапкою за синюватим вухом. Рiч у тому, що, крiм усього, з цим хорим трудно бачитись: вiн у такому станi, що... що навряд чи може говорити. - А що з ним, пане докторе? З ним такий гострий припадок хороби, що були змушенi одягти на нього сорочку й прив'язати до лiжка. Так, так, це сумно, але це звичайна рiч у таких хорих. Правда, такого способу вживаКться рiдко, але в даному разi конечнiсть виникла з того, що хорий - людина надзвичайноП, неймовiрноП фiзичноП сили. А крiм того, вiн хотiв утекти. Еге ж, утекти! Викрутив пригвинчений до пiдлоги стiлець, пiдставив пiд вiкно й почав руками виламувати грати. Нехай ПП свiтлiсть уявлять собi з цього, що то за сила в цiКП людини! I вже вивернув одну гратину з стiни, а другу погнув, як воскову свiчку. Але, коли сторожа схотiла його зсадити з вiкна й покласти на лiжко, на нього напала така лють, що п'ятеро чоловiк на превелику силу змогли з ним справитись. Вiн жбурляв здоровенними сторожами, як хлопчиками, одному звихнув руку, другому розбив щелепи вдаром кулака. Довелося накинути на нього сорочку й прив'язати до лiжка. Але припадок, треба думати, хутко мине, i тодi його вiдв'яжуть. Висока гостя слухаК мовчки, високо й холодно тримаючи голову. Так, це трохи неприКмно, звичайно. Але вона, проте, просить пана доктора дати Пй змогу побачитися з хорим. Можливо, що це побачення подiК на нього втихомирливо. Чорненька кузочка не смiК вiдмовити й веде ПП свiтлiсть нагору. Перед дверима кiмнати хорого гостя просить лишити ПП на самотi з пацiКнтом, дякуК пановi докторовi й велично, повiльно входить у розчиненi перед нею дверi. В кiмнатi притушене свiтло, що сiКться з стелi. Просто проти дверей - вiкно з погнутими гратами, праворуч - лiжко, на якому непорушне й незграбно лежить великий бiлий замоток. Принцеса Елiза рiвно, помалу пiдходить до лiжка. З подушки на неП здивовано, неймовiрно дивляться одвертi невиннi очi. Через усе чоло до виска йде червона кривава смега; волосся поплутаними пасмами закинене чужою рукою назад. - Добривечiр, пане докторе! Так, це дiйсно вона, принцеса. От спокiйно сiдаК на стiлець, злеiка перехиляКться й пильно вдивляКться в нього. З-пiд прозорого чорного капелюша збiгають за вуха червонi крила волосся. Доктор Рудольф хоче пiдвестись, але полотнянi широкi спо вивачi з м'якою непорушною твердiстю тримають його тiло Вiн тiльки повертаК голову набiк i несподiвано посмiхаКться - ПриПхали перевiрити, чи мiцно тримають^" Як бачите, мiцнiше, здаКться, не можна. Князiвна Елiза якийсь мент чудно мовчить, а коли починаК говорити, голос Пй неприКмно похрипуК: - Я приПхала востаннК спробувати помогти вам. I прокашлюКться. - Так? Дуже дякую. Але я занадто вже почуваю вашу помiч. Бiльш не потребую. Принцеса не сердиться, не мружить очей, а тiльки чудно весь час водить ними по його лицi, ще раз спиняючись на кривавiй смузi. I знову голос ПП звучить хрипко, тихо, рiвно. - Я вiрю, що ви вмiКте тримати своК слово... Доктор Рудольф знову посмiхаКться. - ...Дайте менi слово, що ви вiдмовляКтесь од своКП Машини, i ви зараз же будете вiльнi. Доктор Рудольф раптом робить усiм тiлом рух, бажаючи схопитись, але тiльки пiдкидаК головою догори й знову падаК нею в подушку. - Та як у вас вистачаК духу робити менi таку пропозицiю?! Як ви смiКте пiсля всього?! Iдiть собi гетьi Iдiть звiдси!! ЧуКте! Принцеса Елiза не рушиться й так само тихо, чудно не вiдриваК вiд нього очей. - Я смiю це робити, бо не хочу, щоб ви мучились. - О, дякую за ласку, ваша свiтлосте, дякую дуже! - Пане докторе, ви бачите, що ваш опiр не може врятувати нi вас, нi Машину. Для чого ж завдавати собi таке тяжке страждання? - Це я собi його завдаю!! Я!! - Ви, пане докторе Одне ваше слово - i ви будете вiльнi Ви будете жити, працювати, ви.. - Ваша свiтлосте! Ви, здаКться, переконались, що мене тут тримають добре. Для чого ж зайвi розмови! Щоб цiлком заспокоПти вас, я сам вам скажу, що я звiдси вже нiколи не вийду. Я або збожеволiю, або мене замучать i вб'ють За це я вам ручусь Отже, ви можете бути цiлком задоволенi за все, що я вам зробив злого и образливого, менi одплачено як слiд Ваша й вашоП коронки честь очищена. Чого ж вам iще треба?! Принцеса Елiза, випроставшись, одкинувши голову, заплющуК очi й сидить так, неначе вiдразу заснувши. Тiльки чорний шовк на грудях опуклими хвилями то пiдводиться, то спадаК. - Значить, ви не згоджуКтесь одмовитись? - раптом ледве чутно пошепки чуКться з ПП уст. А очi так само заплющенi. - Нi, принцесо. Вiд душi не вiдмовляються. А життя моК можете брати самi. Принцеса Елiза трудно розплющуК очi й помалу пiдводиться. - В такому разi... прощайте, лане докторе. - Прощайте, принцесо. Чоло червоно смiКться кривавою роздертою смугою, а уста в кутиках жорстко, вперто загнули донизу волосинки. Очi, одвертi, голi, сталево дивляться вгору. Князiвна Елiза раптом озираКться на дверi, потiм швидко ступаК до лiжка, нахиляКться !просто до широко розкритих очей, бере в обидвi руки скудовчену голову й припадаК довгим, п'ючим поцiлунком до уст. Одiрвавшись, мовчки повертаКться й прудко виходить iз кiмнати. Доктор Рудольф, спалахнувши непорозумiлим зляканим щастям, пiдвiвши голову, дивиться Пй услiд. *** - Мамо, я тобi кажу, ти не повинна нi на хвилину думати, що вiн хорийi Нi на хвилину! ЧуКш? Вiн здоровiший, вiн дужчий, вiн кращий за нас усiх. I вiн буде на волi, я тобi кажу. Буде! В лабораторiП зовсiм темно, тiльки крiзь велике вiкно просiваКться слабесенький одсвiт од сяйва мiста та свiтла зiр. I в теплiй тьмi, де ще живе нiжно-солодкий дух сонячного хлiба, шепiт чуКться таким жагучим, переконаним. - Але як же, як же можна здорову людину посадити в божевiльню?! Як це можна?! Значить, К в ньому щось... - Мамо! Ти знов? Та, кажу тобi, цi люди мiльйони готовi кинути в найтяжчi страждання й смерть ради своПх iнте ресiв, а ти дивуКшся, як можна зробити це з одною людиною. Мамо, я не маю часу. Я мушу зараз же завезти й сховати цю валiзку. Я сьогоднi вночi прочитаю Рудiв рукопис, а завтра зранку почну робити заходи, i Рудi буде на волi. За це я тобi ручуся своКю головою, мамуню. Ах, мамо, ах, мамо! Нi, та ти не можеш уявити собi, що це може бути, коли Рудева Машина К дiйсно така, як ти кажеш! Але ж, ти кажеш, ти сама Пла той хлiб? Правда, мамо? Дiйсно ти Пла?! - Џла, Масi. Присягаюся богом, Пла й нiколи в свiтi нiчого кращого не Пла. Це iстинна правда. Масi! - В такому разi, мамо, ти не дивуйся, що вони замкнули його в божевiльню. В тюрму посадити вони не можуть. За що? Просто вбити - небезпечно. А найкраще зробити його бо жевiльним. I тодi i його Машина - вигадка, маячiння боже вiльного. А вона, ця Машина, розумiКться, повинна бути для них страшна! Таж подумай, подумай, мамуню, що це може бути? Це... Нi, я мушу швидше Пхати. Нас можуть тут застати. Ти проведи мене до хвiртки. Ах, мамо! I Макс раптом бурно, мовчки обнiмаК матiр i одверто, жадно, тепер уже дозволяючи собi це, цiлуК мокрi вiд слiз очi, теплi й теж мокрi лиця, такi рiднi, з таким дорогим дитя чим, колишнiм колишнiм духом "мами". Материнi руки, цупко-нiжнi, легкi, теплi, ходять по його плечах, шиП, головi, лю бовно, теж жадно обмацують, спiшать торкнутися до всiх куточкiв його тiла, так довго вiдриваного й не одiрваного. - Масi! Дитинко! Хлопчику мiй бiдний! Макс одриваКться, хапаК важку валiзку й обережно несе ПП до дверей. На губах - солоний, нiжний смак, на очах, на обличчi - мокрi, гарячi слiди поцiлункiв. Сад тихенько, заспокiйливо шелестить назустрiч двом темним постатям. У ньому нiхто не може Пм зустрiтись. Принцеса з графiвною поПхали кудись до мiста, графи сидять у своПх кiмнатах, а дiдусь Погани давно спить у своПй хатинцi. Перед хвiрткою Макс тiльки простягаК руку матерi. - Я сповiщатиму тебе, мамо, ти не турбуйся. Тiльки будь в умовленi години поблизу телефону. Ну, прощай, тепер я сам На вулицi теж нiчого пiдозрiлого. Його авто стоПть на свойому мiсцi. О, чекайте, вашi свiтлостi-справа ще не скiнчена. Фрiц вiдчиняК дверцi авто й помагаК Максовi втягти валiз ку. Ух, та важка ж яка! Що в нiй? Золото? - Краще, нiж золото! Цiннiше за все золото на свiтi, Фрiце! ЧуКте, хлопчику! Майте це на увазi! Фрiц пощипуК себе за волосинки над губою. "Хлопчиком" називати ного все ж таки трошки занадто. Людина, в якоП виразно ростуть вуса, якiй довiряють бомби й серйознi справи, не К хлопчик Правда, коронка знайшлась, старий Штор одi-слав його, але ж вiн був при цiй справi. Та з товаришем Максом, видно, сталося там щось надзвичайне: вiн не може спокiйно всидiти, то пiдiгне ноги, то знеможемо витягне Пх, нетерпеливиться, обома руками сильно тре щоки, виглядаК у вiконця авто, торкаКться рукою до таКмноП валiзки, що стоПть у ногах, неначе боячись, що вона зникла. I все чогось мацаК себе за груди з лiвого боку. - Тiльки ж глядiть, Фрiце, берегти, як око, як своК життя, цю валiзку. ЧуКте? Явам довiряю ПП. Вона повинна бути близько вiд мене. але не в мене. Найближче живете ви. I вам я найбiльше вiрю. РозумiКте? Отже, живим iз рук ви не повиннi ПП випустити. ЧуКте? - Чую, товаришу. Тепер Фрiц перестаК пощипувати волосинки вусикiв - оце iнша мова. А Макс намацуК рукопис на грудях i нетерпляче дивиться у вiконце автомобiля. Панi Гольман iще нiколи не бачила свого пожильця в такому радiсно-пiднятому станi, таким дивно гарним, таким ясно сяючим. Слава боговi, очевидно, та шикарна дама змилувалась над хлопцем. Та як i не змилуватись над таким красунем, над таким веселим, буйним, вогневим? Дурна, божевiльна була б, коли б одштовхнула. А ласкавий, а привiтний, а любовний який! Як ПП, стару торбу, обнiмаК, термосить, трохи ве цiлуК. Панi Гольман аж зашарюКться своПми жовтовощаними щоками. Широко розставленi малесенькi, закругленi вiд штовханiв життя оченята зворушено й тепло-тепло голублять буйну постать красуня-"хлопчика". I довго вона ще не спить i чуК, як за тоненькою стiнкою раптом гуркотить стiлець, як радiсно, швидко у вогневому захватi бiгають молодi ощасливленi ноги по пiдлозi. I згадуКться "старiй торбi" ПП бiдний покiйник, згадуКться не тим кашляючим пiвмертвяком, з яким вона добрела до останнiх днiв його життя, а молодим, лукавим, з начесаним на лiве око загонистим чубом i м'якенькими вусиками, вiд яких на губах лишалося стидне й млосно-солодке почування. *** Чорно-срiбний лицар, фабрикант гудзикiв Душнер, терпляче чекаК на призначеному мiсцi. Вiн собi ходить по тротуарi, заклавши руки за спину й покручуючи пальцями. Куди йому поспiшати?! То нерозважна, неекономна молодiсть усе кудись поспiшаК, усе за чимсь гониться, нетерпеливиться, не розумiючи, що за своКю власною тiнню гониться. Людина ж, якiй п'ятдесят шiсть рокiв, добре знаК, що свою власну тiнь однаково трудно пiймати що стоячи, що бiгаючи. I цiн маК рацiю - нокругивши пальцями всього тiльки пiвгодини, вiн досяiаь свого так само, якби цей час рвав на собi волосся. От вiн сидить уже з Трудою в окремiй закритiй ложi рес-iорану, Труда весело смiКться, п'К без своКП звичайноП обережностi келих ja келихом, а вiн сидигь так близько ко ло неП, що чуК запах ПП молодого, тоненького, незайманого тiла. Внизу в залi бурлить рiзнобарвний вихор людських тiл, на пiвоiолених, попсреплiтуваних руками, оп'янiлих вiд самих себе, вiд музики, вiд танцю. Смiх, шаркiт нiг, дзвякiт тарiлок, тужний плач флейт, теплий, душний дух гарячих тiл, пахощiв, вина, тютюну. Труда пiдтанцьовуК плечима, наспiвуК, пускаК дим циi сiрки в зал Гарно жити на свiтi!! - Трудо, я люблю вас. - Дуже добре Трам-та-ра-рiм-тiм! - Трудо, один поцiлунок, малесенький, невинний! - Будь ласка. I маленька, тоненька, смуглява ручка пiдставляКться чорно-срiбному лицаревi до уст. А бiльше нi - договiр, вище лiктя не можна. Ах, вiн невдоволений? Не треба, нiчого не треба! Вона теж хоче танцювати. Нi, не танцювати, а гойдатись на тих стьожках iз срiбного паперу. Як безсоромно танцюК та гарна пара. - Папуню, вас коли небудь били? Папуня недочуваК: слово "папуня" звучить тут так неприКмно й не до речi. - Хто бив? - Ну, хто! Взагалi хто-небудь. Батьки, наприклад. Так, його iнодi били. Але невже вона нiколи нiколи не зго-дичься побути з ним на самого? - ТуП нема нiчого Ах, тут, серед цього натовпу, гомону, крику! Нi, зовсiм, зовсiм на самотi. - Цс неморально, папуню, - важно й повчально каже Труда i, лукаво примруживши одне око, тоненько тягне вино з чарки. Папуня лгхаК й ненавмисне кладе руку на колiно Труди. Труда заплющуК очi й вiдкидаКться на спинку фотеля нехай робить, що хоче - вона кокотка й хоче бути, як справжня ко котка. Безсоромна музика, безсоромнi танцi - все безсоромне, i вона безсоромна. I соромно, i хвилююче, i чогось плакати хочеться. I вiн ще поче такi страшнi, соромiцькi, задушливi слова. А цинiчна, влазлива, лестива й здiймаюча музика щось нагадуК. Боже, що вона весь час нагадуК? Щось давнК, чисте, зворушливе. - Папуню, сядьте далi! Папуню! - Трудо, моя дорога дiвчинко! - Налийте менi вина, я хочу пити. Швидше! I коли ви собi дозволите ще раз торкнутись мене, я зараз же iду додому. I ви ж не любите мене, ви не можете любити мене! Господи, вiн, вiн не любить ПП?! Оце так! А коли людина, перейшовши п'ятдесят третю весну життя (трохи не помилився й не сказав "п'ятдесят шосту!"), маючи снiг на волоссi, чуК, як у грудях мак цвiте, то що ж це таке з ним? А коли ця смiшна людина iз снiгом на волоссi й цвiтом маку на серцi думаК про маленьку, смугляву, вередливу жiночку i стаК на колiна перед ПП образом, i плутаК всi цифри в бухгалтерських книгах, i всi цифри, всi книги, всi люди для неП нуднi й непотрiбнi, то що це таке з ним, хотiв би вiн знати? А коли за можливiсть почути цю маленьку непокiрну жiночку своКю, за можливiсть прилучитися до ПП святозапашноП молодостi, до ПП святого жiночого Кства вiн готов покласти до нiг ПП всi своП бухгалтерськi книги, весь спокiй, усе посивiле життя своК, то що ж це таке з ним, на милiсть божу?! Ах, нi, це все так собi, це не те, це не любов - ПП любити неможливо, вона несерйозна, пуста, легковажна; в усiх людей е якiсь вищi iнтереси - у того наука, книжки, скляночки; у того мистецтво, театр, слава; у того корона, влада, полiтика; у того торгiвля, бухгалтерськi цифри, а в неП - нiчого, нiяких iнтересiв, неначе кокотка. За що ПП можна любити? Чорно-срiбний лицар iз бровами, як двi пухнастi гусеницi, посмiхаКться: вищi iнтереси! Маленька люба дiвчинка чуК такий побожний трепет перед "вищими iнтересами"? Наука, мистецтво, полiтика, бухгалтерськi "цифри"? Так страшно? Але нехай дитинка не боПться; це тiльки змодернiзованi старi фетишi з страшними й поважними пиками, якими жерцi лякають свою паству. Вся людська наука, всi вищi, нижчi й усемож-ливi iнтереси мають кiнець кiнцем одну цiль: знайти якнайлегшi, якнайекономнiшi способи годувати, одягати людей, лiкувати Пх од хороб i зручнiше влаштовувати в помешканнi. А мистецтва розповiдають, як саме люди роблять цi немудрi речi, як вони гризуться мiж собою, як радiють, як нудьгують та ще як кохаються. От i все. I нiчого тут нi вищого, нi нижчого немаК. А що вченi, полiтики, поети, мiнiстри й iншi жерцi люблять робити страшно строгi, важнi фiзiономiП, то цього не треба лякатися, бо це часом К для них тiльки спосiб легше здобути собi що Псти та пити. Вони люблять називати себе всякими гучними словами - генiями, святими, героями, так i в цьому нiчого страшного немаК, колись римськi iмператори називали себе богами, та й то вся Пхня божеськiсть виявлялась не в чому iншому, як усе ж таки в тому, що вони добре Пли, пили, одягались та кохали жiнок. I весь змiст i значення всiх богiв, усiх релiгiй, усiх великих i малих фiлософiй, усiх молитов людей, усiх Пхнiх "святих", "високих" iдеалiв, вiдкинувши форму, зводяться от до цiКП простенькоП божеськостi римських iмператорiв. Ах, люба, маленька, бiдна дiвчинка, вона ще маК цю зворушливу первiсну побожнiсть перед "вищими iнтересами"? Так, так, це доля всiКП людськостi, спочатку обплутати себе з усiх бокiв божками, а потiм усе життя виплутуватись iз них, щоб на кiнцi побачити, що людина К звичайнiсiнький звiр - злий, жадний, жорстокий, брутальний, вiчно голодний, вiчно жерущий, на всiх рявкаючий, до всiх хижий, з усiма пiдлий i безмежно егоПстичний. Вищi iнтереси, святi iдеали! Храми, ризи, органи, кадила! Так урочисто, так страшно, так таКмно! Правда, дитинко? I вгорi, десь там над свiтилами, К царство бога, премудроП, преблагоП сили, творця i вседержителя всiх святих райських благ? Бiднi люди, вони нiчого лiпшого не могли придумати для того раю, як усе ж таки Псти, пити, нiчого не робити, слухати концерти янголiв i кохати прекрасних гурiй. Але чи не здаКться його милiй смуглявочцi, що це досить подiбна програма до тоП, яку ось у цей момент вони самi мають тут у цьому ресторанi? - Ви знаКте що: ви чорт, дияволi. Не смiйте говорити таких речей. Дайте цигарку! I налийте вина! - Слухаю! З радiстю. От цигарка, а от вино, моя райська гурiК. Я б iще щось запропонував би цiй гурiП, але ж вона так боПться грiха й бозi. Правда? Але грiх, моя манюсiнька свята, К найсвятiша, найестетичнiша, найлюбовнiша рiч серед наших нудних, сiрих "вищих iнтересiв". I всi тi вашi страшнi вченi, мiнiстри, генiП й героП за який-небудь момент грiха можуть оддати усi своП вiвтарi, ризи, портфелi, панiкадила та ще благати, та ще лазити навколiшках i плакати, як померзлi цуце нята. Труда спираК голову на руку, бо вона така важка, i кругами гойдаКться по ложi. Музика плаче, шаркiт танцюючих нiг стаК сумний. Душнер, милий срiблястий лицар ПП, обкутуКться серпанком. РозумiКться, вона кокотка, хоч i нема на свiтi вищих iнтересiв I нехай нема, i не треба, i любовi нема. Чиясь рука на спинi тепла, приКмна, хвилююча. - Я хочу спатки, папуню... - Так, так, ми зараз поПдемо. Зараз. Нехайi обнiмаК, так сумно солодко вiд того, а вона ж однаково кокотка. - Трудо, я люблю вас! - Правда? Чорно срiбний лицар обережно повертаК до себе смугляве личко з червоноспухлими устами й затуманеними важкими очима Уста слабо й покiрно посмiхаються. I коли лицар накриваК Пх поцiлунком, очi заплющуються зовсiм, i лице вiдкидаКться назад. - Милий, милий, не можна, цього не можна... Музика вiдбiгаК i граК десь здалеку-здалеку, а може, i зовсiм не граК, бо в ухах, в очах, у кровi стоПть гарячий, кричущий, червоний вихор, вiд якого серце i б'Кться, i падаК, а руки й ноги солодко нiмiють. - Милий, не треба... милий... I вмить раптово прибiгаК музика. Знову шаркiт нiг, смiх i крики знизу, дзвякiт тарiлок. У дверi щось стукаК. Папуня швидко пiдводиться з колiн. Кому якого чорта треба?! - Панове дзвонили? - Нiхто вам не дзвонив! Треба буть уважнiшим! Забирайтесь геть1 Рахунок давайте. Нога моя бiльше не буде у вас! - Але, прошу вибачити... - К бiсу! Рахунок! У сусiднiй ложi крiзь лоскiтливий смiх мокро хляпають поцiлунки. Музика соромiцьке пiдтьохкуК, пари внизу гасають, iржуть. Вiд диму, випарiв гарячих, п'яних, похiтливих тiл лампи як туманом обкутанi. - Слухайте, Душнере! Менi треба багато грошей. Дуже треба ЧуКте? О господи! Та до ПП послуг усi його чековi книжки! Всi "бухгалтерськi цифри", всi... - Постривайте. Потiм менi треба цiлком окреме помешкання Та стривайте, я вам кажу! Невже ви не можете хвилинку поговорити серйозно про справу? Я не розумiю, який ви фабрикант, коли ви не вмiКте дiлових розмов провадити? Менi треба помешкання. Ви весь час менi торочили про якусь вiллу. Вона К у вас? - Њ. Готова. Щодня жде на свою господиню. I той день, коли ви дасте менi щастя ввести вас у неП, буде для мене. - Чекайте. Потiм менi треба театру. Мого власного театру. - Через тиждень ви його матимете. - Правда? Фу, як вони там кричать. Голова крутиться. Ну, нiчого. Тепер так: я додому не вернусь. Я поПду до вiлли. Чекайте ж! Але майте на увазi я цiлком незалежна. Чуете?!! Я продаюсь тiльки настiльки, наскiльки я сама хочу. - О, дiвчинко! Як ви можете такi слова... - Ах, ах! ЗнаКмо ми вас! I потiм... вiлла цiлком моя. Хто зi мною житиме, - абсолютно не ваше дiло. I взагалi я цiлком вiльна. От i все. Хочете так? Чорно-срiбиий лицар, боячись злякати вибухом своКП радостi цю несподiванку, мовчки стаК на колiна й побожно, покiрно цiлуК маленьку смугляву ручку. I з тою самою побожною пошаною, з боязкою радiстю, з витонченим лицарством зводить ПП в авто, садовить в екiпаж i везе всiма вулицями Берлiна, нi разу не дозволивши собi навiть руки поцiлувати Пй, ждучи щохвилини наказу везти ПП додому. Бо хто ж може вгадати це миле, дороге Страхо вище? От воно сидить, розлягшись, заклавши ногу на ногу, наспiвуК, одчайдушне, пiдпило поглядаК на всi боки. А хто знаК, що там за цiКю одчайдушнiстю, що там боПться, соромиться, плаче! А раптом воно, оте плачуче, несподiвано вибухне й рознесе його химерне щастя осiннК? Нi, воно не вибухаК. Страховище смiливо й безжурно, злегка похитуючись i наспiвуючи, Пде до "своКП вiлли". Нi, воно не плаче, тiльки вимагаК вина, зараз же, негайно, якомога бiльше, якомога наймiцнiшого вина. Нi "своКП вiлл" не хоче дивитись, нi переодягатися, нi капелюша навiть скинути - швидше вина, бiльше вина! I тiльки, як уже не може сама пiдвести руку, щоб зiрвати з себе капелюша, вона дозволяК взяти себе на руки й вiднести у спальню. *** Прокинувшись рано вранцi, панi Гольман здивовано чуК, як щасливий дурненький хлопчик ПП ще й досi гасаК по хатi. Потiм починаК хлюпати водою, хукати, грюкати посудом Вона швиденько схоплюКться з лiжка й похапцем кидаКться варити каву - не спало ж дурне хлоп'я нiченьку як К! Але, коли панi Гольман обережно, урочисто вносить каву в кiмнату, "хлоп'яти" вже там немаК. Отаке! На невже ж так зараня до своКП кралi?! Так, полетiв, погнав, понесло його щасливим вихором, хай йому лпаьться легесенькою пiр'Пною! Але й Шпiндлери досить здивованi таким раннiм вихровим вiзитом. Вони щойно одяглися, в Йозефа ще зовсiм мокра йою чорна куделя й носик iще не осiдланий окулярами. Одначе, глянувши на гасаючу по салончику постать iз дивно променистими, бризкаючими захватом очима, вони обоК кидаються до неП, зразу зрозумiвши все. - Та невже! Мертенс? Коли? Як? Де? Адже вчора провалилось? Макс регочеться. Макс у страшенному реготi обнiмаК любого, маленького, смiшного, дорогого пуделя й трохи не душить його. К бiсу Мертенса! К чорту всiх Мертенсiв на свiтi! Що тепер Мертенс? Дурницi, тiнь, пух, порох! Шшндлер поважно й заклопотано сiдлаК окулярами вигладжений, блискучий од умивання носик людина, очевидно, або отруКна алкоголем, або "не всi дома" в неП. Клара, мила, затишно-повна, щедро-добра, пухнасто жовтява Клара, непорозумiло, по-дитячому щирить сiрi з темними обiдками чудеснi очi: Мертенс - дурниця?! Дурниця! Нiкчемнiсть! Порошинка! От що важне, от от! Макс прожогом розчиняК вiкна, впускаючи гарячi, червоно-золотi променi сонця. Ставши боком до Шпiндлерiв, вiн набираК жменями сонця й пiдносить Пм. От що важне, от воно в його руках, от воно на пiдлозi, на деревах, на Мертенсах i на всьому, що пiд ним. Шпiндлер i Клара швидко переглядаються. А Макс ловить цей погляд i знову закотисто регочеться, соковито, червоно вивертаючи верхню двоповерхову губу. Потiм виймаК з портфеля якийсь рукопис i б'К по ньому рукою. От де секрет! Вiн пробуК спокiйнiше, поважнiше розповiдати, але збиваКться з тону, сяК своПми довжелезними вiями, хапаКться, бiгаК по салончику, зачiпаючи ногами й лiктями за столики, на яких стоять тендiтнi улюбленцi Клари - асiрiйськi глинянi коники. Це - грандiозна рiч! Це - смерть Мертенсам! Це - розв'язання всiх питань! Шпiндлер простягаК руку до рукопису, але Макс не даК. зараз вони всi будуть читати його. - Будь ласка, сiдайте. Це не менше, як двi години! Шпiндлер здивовано збираК в дрiбнi зморшки чоло й кумедно схиляК голову набiк. Зараз читать i не менше, як двi години?! - РозумiКться, зараз! А як же ви думаКте?! Тут добра Клара спiшить на помiч стривоженому пуделевi: треба ж принаймнi хоч поснiдати. Макс нетерпляче махаК рукою - ах, к бiсу той снiданок! Якi тепер снiданки? Нiяких бiльше снiданкiв не буде. Кава? Шматки свинячого трупа?! Шпiндлер одсуваК окуляри на чоло. "Свинячого трупа"? Гм, вiн розумiК родиннi почування товариша Макса. Це - рiч хороша (до певноП мiри, розумiКться), так само, як i здатнiсть дорогого Макса запалюватись од вогникiв навiть вiчних блищачкiв. Але... - Шпiндлере! Нi слова далi! Нi слова! Вам самим потiм буде соромно. Вперед прочитайте, а потiм, коли зможете, сма лiть ваш скептицизм! Спочатку прочитайте! Сiдайте! Товаришко Кларо, будь ласка! Я не спав нiч, не снiдав, - як бачите, живий. Правда? Сiдайте. Вiн уже розгортаК рукопис на столику, безцеремонне вiдсунувши й поваливши декiлька крилатих коникiв iз повiдбиваними носами й вухами. Але Клара й Шпiндлер рiшуче виступають - одна в оборону коникiв, другий - снiданку. Ну, добре, Макс iде на компромiс: нехай вони собi Пдять шматки свинячоП мертвеччини, а вiн Пм за цей час читатиме рукопис. Шпiндлер i Клара заклопотано переглядаються. Справа стоПть досить погано: явно хорий. В Пдальнi на столi лежить тепла густо-жовта смуга сонця, розхлюпавшись об посуд i скло блискотливими пучечками. Макс сiдаК саме в цю смугу, мружачи шовковi вiП вiд теплого лоскоту сонця. Ну, вiн починаК читати! Увага! Шпiндлер i Клара виявляють таки увагу, але бiльше до обличчя самого Макса, нiж до рукопису. Одначе, дедалi, то Шпiндлер починаК косо дивитись у куток, застигаючи поглядам, жуК то занадто швидко, то дуже помалу. Потiм серйозно насуваК окуляри на перенiсся й дивиться в соковитий рухливий рот Макса, з якого поспiшно, радiсно, переганяючи одне одне, вистрибують зовсiм не такi вже безглуздi слова та думки. Кларине ж лице поiроху проясняКться несмiливим полегшенням, здивованням. Вона поглядаК на Йозефа, i через те, що вiн уже не вiдповiдаК на ПП погляди, в неП здивовання й увага стають певнiшi. А сонце iлюструК хапливi слова Макса цiлком сумлiнно: жене хвилю за хвилею, сипле вогнем, стрiляК золотими стрiлами, лоскоче, проймаК передчуттям якоПсь незнаноП радостi. - Хм! Хм! Йозеф Шпiндлер зовсiм таки дiловито й строго вмощуК окуляри на низенькому перенiссi - так вiн умощуК тiльки тодi, як береться за дуже поважну роботу. Макс закiнчуК недописану сторiнку рукопису. Кiнця немаК, а.ПП; це - ничого. Головне сказано. Ну, скептику? Що? Як? Га? Скептик скуплено жуК голеннми негрськнми губами, пiдводиться й ходить по Пдальнi. Хм! Кгм! Справа поважна. Справа дуже поважна. Коли дiйсно нема помилки в цiй концепцiП, то це... Кудлатий пудель зупиняКться ПП з страхом дивиться на оса-яiiе жовто-пухнастнм волоссям лице Клари. - ...то це... нова ера людськостi! Нова ера - iнакше вiн не може визначити цей момент. Коли це все так, вiн пiдкреслюК, коли це все виправдаь-iься експериментальним шляхом, то iсторiя .по лей вiд цьою менту розколюьться на двi половини, одна - все те, що було, з усiма фазами й е