а, с шага 1б, - а проверить нельзя и подавно, потому что не привык Р.М. просто так верить. Словам девчонок - подавно. Но следователь? Откуда они узнали о Родикове? Может - Тамара? Нет, с чего бы, у нее и времени не было. Р.М. подумал, что оставляет в стороне еще одну фразу, потому что большего бреда и придумать нельзя, и это рушит всю его относительно стройную картину, которую он кое-как нарисовал, пользуясь своими пунктами, шагами и подшагами. Надя. Слова Наргиз. Скорее всего, она просто перепутала. Не скорее всего, а наверняка. Господи, - подумал Р.М., - до чего я дошел за эту ночь, если вполне серьезно думаю, верить или нет в потусторонний мир. От остановки он тоже почти бежал, собственный дом почему-то казался ему огромной стокамерной тюрьмой, где должны произойти события, в которых ему не хотелось участвовать. Таня с Галкой сидели на кухне и разговаривали. - Родиков не появлялся? - спросил Р.М. - Нет, - сказала Таня, а Галка не знала никакого Родикова, ее интересовала только Лена. - Спит, - успокоил Р.М. - Завтракать не буду, некогда. Все расскажу потом. Взяв с письменного стола папку, он поспешил к выходу (идти со мной не нужно, вернусь скоро, возможно, не один, вы соорудите пока что-нибудь вкусное человек на шесть-восемь). Он скатился с лестницы и столкнулся с Родиковым, который только что вошел в подъезд. Следователь выглядел вовсе не сердитым, скорее - скучным. - Поднимемся, Роман Михайлович, - предложил он. - Куда вы торопитесь? Все, что вы могли сделать, вы уже сделали. - А в чем дело? - воинственно спросил Р.М., не успев сбиться с темпа. - Я же просил вас, - Родиков еще больше поскучнел, - не лезть не в свое дело. Просил не ходить по адресам. А вы не поленились и обошли всех. Зачем? Что за глупости вы вбили девчонкам в головы? Их с вечера ищут. Родители в истерике. По городу уже идут слухи, что появилась банда насильников, и что за хутором нашли первый труп. Вы знаете, что такое слухи? Черт возьми, несколько лет назад я бы сунул вас в капэзэ и устроил промывку мозгов. Слов вы не понимаете. Слушая Родикова, Р.М. неожиданно успокоился. Все нормально - ситуация доведена-таки до абсурда, как и положено по теории. Противоречия выявлены, и решение очевидно. Не для следователя, однако. А что, ведь Родикову могут, наверно, и уволить за служебный проступок? Впрочем, совершил ли он на самом деле проступок, не сгущает ли краски? - Так вы и поступали раньше? В камеру и на допросы? Они стояли в темном парадном, Родиков хотел дать выход гневу, но, пожалуй, не здесь. - Надеюсь, - сухо сказал он, - вы знаете, где сейчас девушки и скажете... - Знаю, - сказал Р.М. - Я вам уже говорил, что со вчерашнего вечера Лену Мухину держат в психбольнице, и что все случившееся - следствие именно этого, а вовсе не моей гипотетической активности. Надеюсь, что с вашей помощью нам с Тамарой - это ее мать - удастся хотя бы увидеть Лену. - Роман Михайлович, не ставьте условий. Где девушки? Родители с ума сходят. - Не все, - буркнул Р.М., вспоминая свои телефонные злоключения. На автобусе трястись не пришлось. Родиков прикатил на "Жигулях", принадлежавших, видимо, кому-то из коллег, а может, это была служебная машина - в номерах Р.М. не разбирался. Он втиснулся на заднее сидение и назвал адрес. - Вы же сказали, что она в больнице, - удивился Родиков. - Зачем нам... - Там остальные. - Сколько и кто? Р.М. рассказал. Опускал кое-какие детали, которые могли бы показаться Родикову выдуманными. Следователь был мрачен, смотрел только на дорогу. - Вы понимаете, Роман Михайлович, - сказал он, - все, что вы говорите, в протокол не впишешь. Не поймут. Скажут - вводит в заблуждение. А факты такие. Гражданин Петрашевский дает следователю прокуратуры список лиц женского пола и просит найти адреса. Следователь использует свое служебное положение и адреса находит. Передает список гражданину Петрашевскому и просит последнего не вступать в контакты ни с кем из означенных лиц без его, следователя, ведома и разрешения. Петрашевский просьбу игнорирует, и шесть лиц женского пола в возрасте от пятнадцати до девятнадцати лет исчезают. В милицию поступают заявления родителей. Поскольку о сговоре следователя и писателя никто не знает, розыск по каждому делу ведется в течение ночи раздельно. И лишь на утреннем отчете в горотделе исчезновения связывают вместе, полагая, что и причина может быть одной, хотя это и не доказано. Следователь узнает о происшедшем от коллег, которым поручено вести дело совместно с органами внутренних дел. Следователь понимает, что без писателя не обошлось и отправляется к нему, поскольку теперь все зависит для них обоих от того, как быстро девушки будут найдены... Вам ясна картина, Роман Михайлович? Вы вообще, когда что-то делаете, думаете о том, как это отразится на других? На девушках тех же, на следователе знакомом... - Сергей Борисович, - сказал Р.М., - можно, мы моральные аспекты обсудим потом? Что вы собираетесь делать сейчас? - Развезу девушек по домам. - Видите ли, скорее всего, они не поедут. Сначала нужно вызволить Лену. И... еще им почему-то нужны Надины рисунки. Вот сюда, приехали. Хорошо, что они приехали именно в тот момент, когда Р.М. упомянул о рисунках. Родикову пришлось тормозить, и пока он занимался парковкой, Р.М. успел выскочить из машины. Он уже звонил в дверь, когда Родиков нагнал его. Дверь распахнулась мгновенно. На пороге стояла Тамара, но в каком виде! На платье огромное коричневое пятно, будто его обмакнули в суп. Волосы встрепаны, на щеке большая царапина. - Скорее, - не сказала, а вскрикнула Тамара, - скорее, папку. - Ну нет, - Родиков выступил вперед и протянул руку. - Папку мне, и сначала пусть объяснят, для чего она нужна. Тамара попыталась взять протянутую ей Романом Михайловичем папку, но Родиков перехватил ее. - Пошли в комнату, - предложил он. - Где девушки? Вопрос был справедлив. За столом сидела только Наргиз, положив подбородок на сцепленные ладони, и смотрела на вошедших пристально, взглядом равнодушным и ничего не выражавшим. Но Родиков неожиданно споткнулся, движения его замедлились, он осторожно опустился в кресло, положив папку на колени. Р.М. встал у двери, Тамара прижалась к нему, ее бил озноб. - Где... - начал было Р.М. - Тихо, - шепнула Тамара. И он замолчал, потому что в это время Родиков раскрыл папку и высыпал рисунки на стол перед Наргиз. Он медленно перекладывал рисунки, и Р.М. догадывался, какой из них нужен Наргиз. Скорее всего, тот, что вчера выделила и Лена, рисунок, означавший нечто вполне определенное для всех девушек, некий ключ, будто к двери в незнакомую страну, к той зеленой двери, которую Р.М. и сам безуспешно искал всю жизнь. Вот он, рисунок. Кажется, он. Взгляд Наргиз задержался на секунду, пальцы Родикова продолжали перебирать листы. Не он? Или на Наргиз действует совсем иной ритм и цвет? Уже совсем мало осталось листов, несколько штук. Движения Родикова замедлились еще больше, прямо сонное царство какое-то. Последний лист. Все. Наргиз подняла глаза - взгляд был растерянным, она смотрела на Романа Михайловича и спрашивала о чем-то, будто именно он должен был объяснить неудачу. А Родиков, между тем, притянул папку к себе, собрал листы, завязал тесемки, сказал: - Черт знает... Ну ладно, поехали, девушка. Как ваше имя, а? Наргиз метнулась в угол комнаты, где между сервантом и стеной мог втиснуться человек. Родиков направился к ней, но в движениях его чувствовалась опаска, он понимал, что ни смотреть на Наргиз, ни слушать ее голос не должен, иначе опять может впасть в странное состояние, беспомощное и противное, когда все понимаешь и ничего не можешь сделать. Р.М. топтался на месте, не представляя, как поступить в этой ситуации. Вперед вышла Тамара, и Р.М. услышал удар, Родиков повалился вперед и упал бы на девушку, если бы Тамара не перехватила обмякшее тело, но удержать не смогла, и оба они повалились на пол между столом и сервантом. Родиков бессмысленно шарил вокруг руками, и нужно было немедленно что-то решать, Р.М. понимал, что выбора у него нет, и нужно удерживать Родикова, пока Тамара и Наргиз не уйдут, им нужно в больницу. Как удерживать? За руки? Связать? Чушь какая-то. Когда нужно было не думать, а действовать, решать не аналитически, а интуитивно, он сам казался себе полным идиотом. - Да помоги ты, - задавленно сказала Тамара. Он все же сообразил, что для начала нужно положить Родикова на диван. Едва приподняв тяжелое тело, он ощутил крепкие пальцы, вцепившиеся в запястье. Родиков уже стоял на ногах, прижимая их обоих - Тамару и Романа Михайловича - в себе, будто два громоздких рулона, и вырваться Р.М. не мог, каждое движение вызывало почему-то резкую боль в руке. - Вы что? - прошипел Родиков. - Рехнулись оба? Тамара тихо застонала, и Р.М. обнаружил, что уже не стоит, а полулежит на диване, а Родиков возвышается над ним и потирает виски. Наргиз в комнате не было. - Прямо цирк, - сказал следователь. - Что дальше? Девчонка убежала и папку взяла. Вы этого хотели, да? - Уходите, - сказала Тамара, - это моя квартира. - Куда они сбежали? - спросил Родиков, морщась. - Да поймите вы, наконец, что их все равно найдут в течение двух-трех часов. А что потом будет с вами, Роман Михайлович? - Она не нашла нужного рисунка, - пробормотал Р.М. Ну, конечно. Три листа у Евгения, он хотел еще поработать с ними на компьютере. Нужно позвонить, и если только Евгений не в обсерватории, пусть немедленно берет рисунки и едет... куда? Сюда ни к чему. Скорее всего, в больницу. Р.М. потянулся к телефону, Родиков накрыл его ладонь своей, спросил: - Куда и зачем? - Нужно, Сергей Борисович, - устало сказал Р.М. - Не мешайте мне, пожалуйста. - Все-таки - кому? - Другу. Если я правильно понимаю, здесь только его не хватает для полного счастья. Он набрал номер, после нескольких гудков трубку, наконец, сняли, голос был женским - мать или сестра. - Нет его. Только что ушел. Схватился и ушел. - Ему звонил кто-нибудь? - Нет, никто. Сидел, завтракал, вдруг вскочил и... - Куда - не сказал? - А он когда-нибудь говорил? - Извините... - Что, еще один пропавший? - осведомился Родиков. - Поехали в больницу, - сказал Р.М. - По дороге попробую что-нибудь объяснить. Только не считайте меня идиотом. - Постараюсь, - сухо отозвался Родиков. Тамара села сзади, Р.М. - рядом со следователем. - Знал бы я, к чему это приведет, - сказал Родиков, выруливая на магистраль, - ни за что не связался бы с вами и с этим делом Нади Яковлевой. Ведьмы, господи, послушал бы кто... - Они совершенно нормальные девушки, - сказал Р.М. - Совершенно нормальные. Только... - Ага, есть "только". - У них развита третья сигнальная система. От рождения. - Совершенно нормальные девушки, - буркнул Родиков, - только у каждой по три руки... - Сергей Борисович, почему вы сегодня так? - сказал Р.М. Родиков хмыкнул и потрогал правой рукой скулу, на которой набухал синяк. - Ну, ведь вы сами... То есть, я хочу сказать, что ничего, почти ничего от нас сейчас не зависит. Только мешать им не нужно. Только. Прошу вас. И все обойдется. - Вы это скажете Гамидову, который ищет насильников, похитивших девушек. Р.М. замолчал. Бесполезно. Как жители двух миров. Невозможно понять друг друга. Ни понять, ни объяснить. Никто из нас не приучен к необычному. В жизни просто не может быть ничего этакого. А ведь то, что происходит, - вполне естественно и нормально. Именно естественно. Потому что продолжается это тысячи лет, сколько существует человечество. Потому что без этой штуки, которую он назвал третьей сигнальной системой, видимо, невозможна жизнь, невозможен этот мир, без этого мир был бы другим, и однако, это самое нормальное и естественное всегда выглядело и выглядит чем-то странным, непонятным, потусторонним. Наверно, первобытные люди к своим ведьмам относились все-таки иначе, чем эти современники, готовые в лучшем случае использовать девушек для обогащения (собственную дочь!), а в худшем - ославить как сумасшедших. По улице, на которой располагалась больница, целеустремленно двигался от автобусной остановки - почти бежал - Гарнаев. По сторонам не смотрел, наталкивался на прохожих. - Остановите! - воскликнул Р.М. Он выскочил, едва машина притормозила, схватил Евгения за рукав, тот, не оглядываясь, рванулся, и Роману Михайловичу пришлось забежать вперед. - Черт! - сказал Гарнаев. - Это ты! Я правильно топаю, да? - Правильно. Садись в машину. Рисунки с тобой? - Конечно! А мы успеем? - Куда мы, однако, должны успеть? - буркнул Родиков, когда Евгений втиснулся на заднее сидение, рядом с Тамарой. Гарнаев посмотрел на следователя, как на пустое место, и сказал весомо и точно, как не смог бы сформулировать и Р.М.: - Материальное единство и познаваемость мира. Вот туда. Это закон природы. И мы с вами - носители этого закона. - Господи, - сказал Родиков. Светло-зеленый, с темными потеками, длинный корпус больницы показался в середине квартала, и сердце Романа Михайловича сразу ухнуло куда-то, хотя в глубине души он и ожидал чего-то подобного. Девушки стояли у закрытой двери, а на пороге перед ними возвышались два дюжих молодца. Девушки, впрочем, разглядывали не санитаров, а окна второго этажа. - Все здесь! - выдохнул Родиков: видимо, успел пересчитать. Взвизгнув тормозами, машина остановилась, и санитары с любопытством воззрились на вновь прибывших. Родиков бросился к двери и потребовал телефон. Гарнаев выскочил следом, и перед ним неожиданно встала Наргиз. Р.М. успел лишь удивиться, как девушке удалось появиться здесь раньше них. Все, что произошло потом, Р.М. вспоминал, будто отдельные кадры слайд-фильма. Даже пленка почему-то оказалась экспонированной по-разному. Одни кадры он помнил очень отчетливо. Другие - будто в дымке, лишь общий план. Третьи - совсем блеклые, он с трудом вспоминал потом, что, собственно, на них было изображено. И ощущение такое же, будто смотришь фильм: что-то происходит, а ты не в силах ничего изменить. Слайд первый (красочный, четкий). Наргиз рассматривает рисунки, остальные девушки следят за лидером (конечно, Наргиз у них сейчас лидер, все, что она сделает, отзовется эхом, поступком). Родиков скрывается в проеме двери, видна лишь его нога, а санитаров уже нет. Слайд второй (смазанный, вне фокуса, будто разноцветные пятна). Девушки в быстром движении, нет системы, не танец, нечто бессмысленное. И еще - пятно рисунка на бумаге. В чьей-то руке? Нет, нет... Где же? Впечатление: вот он, рисунок, и нет его. Третий слайд вовсе серый, с коричневыми потеками, будто после плохого проявления. Несколько окон, а в них что? Пятно без формы и цвета - вода, воздух? Р.М. почувствовал, что движется куда-то - хочет рассмотреть ближе? Картинка застыла, странно - почему он идет, а все остальное неподвижно? А следующий кадр был жутко передержан, до невозможности что-то увидеть в густой черноте: белесые штрихи, отдельные пятна света, будто в темном лесу, лишь солнечные блики с трудом пробиваются сквозь густую крону беспородных деревьев. Есть тут люди? Слайд-фильм кончился. Р.М. обнаружил, что сидит на кромке тротуара рядом с Гарнаевым. Солнце поднялось высоко и слепило глаза. Р.М. попробовал встать, ожидал слабости, но ничего такого не было, будто его на какое-то время выключили, повернув нужную рукоятку, а потом включили опять. Оказывается, они сидели у входа в больницу, но перед дверью теперь никого не было - ни девушек, ни Родикова с санитарами, ни Тамары. Прохожие шли быстро, бросая любопытные взгляды. - Где все? - спросил Р.М. - Разошлись, - осторожно сказал Гарнаев. - Во всяком случае... Лену с матерью повез этот твой следователь. Не знаю куда. Это был гипноз? Главный ведь сам девушку привел и передал матери. Спала на ходу, еле в машину усадили. А остальные разошлись. Да, кстати, где рисунки? - Вот так вот, - сказал Р.М. - Теперь мы им и не нужны. - Никогда не видел, - сказал Евгений, - как это получается у телепатов. - Каких телепатов? - удивился Р.М. - И ты туда же? - Ну... - Пойдем. Ты уверен, что здесь, в больнице, никого нет... из наших? Гарнаев покачал головой. Они пошли прочь, и обоим казалось, что оставляют здесь некую границу между прошлым и будущим, и что не раз им еще захочется придти сюда, не для того, конечно, чтобы войти внутрь, а чтобы постоять на тротуаре и ощутить, как касается щек, лба, ноздрей жар невидимых костров и запах сухого дерева, обращающегося в пепел. Они почему-то не стали ждать автобуса и пошли в сторону города пешком. В памяти сами собой возникали слова, они рождались будто бы в нем самом и сейчас, хотя Р.М. читал их очень давно, записал когда-то, а потом забыл прочно, без надежды вспомнить. - Послушай, - сказал он. - "И к полуночи все ведьмы собрались около церкви. Люди обходили их стороной, осеняли крестным знамением в надежде, что нечистая сила сгинет, но в этот полуночный час, когда все смрадное выходит из подземелий, победить нечисть было трудно. Ведьмы начали свой хоровод, взявшись за руки, и был он странен, как все дьявольское. В полночь раскрылись церковные двери, и на погост вышел отец Иероним, глаза его горели, дьявол вселился в него. Он вел за руку Агнессу, ведьму, которую днем раньше препроводили для суда божьего и людского. Агнесса вырвала свою руку из руки пастыря и вступила в круг. Долго смотрели со страхом жители близлежащих кварталов на оргию, и никто не смел приблизиться, не смел разорвать бесовский хоровод. Лишь когда крикнули первые петухи, ведьмы ушли. Прихожане увидели отца Иеронима, лежащего на камнях с лицом, обращенным к небу. Тогда отправились люди к домам бешеных блудниц, но не застали никого. Пусты были дворы - ни ведьм, ни детей их, ни стариков. Все сгинуло от утренней зари, будто и не было..." - Наизусть помнишь? - с уважением спросил Гарнаев. - Есть и еще, - вздохнул Р.М. - А что? Похоже? Они миновали последнюю улицу поселка Разина, дальше открывалась прелестная панорама: вплотную к шоссе подступали мазутные лужи, в которых уныло стояли заброшенные буровые станки без вышек. Запах был тяжелым, машины прорывались сквозь этот участок дороги на большой скорости, а идти здесь пешком было поступком, достаточно безрассудным для каждого, у кого еще не атрофировалось обоняние. За пустырем начинались заводы: переплетения серебристых труб, пальцы газгольдеров, шары нефтехранилищ. Из трех высоких труб вырывались столбы пламени, будто вечный огонь у памятника неизвестному конструктору. Р.М. оглянулся, ближайшую остановку они прошли, следующая наверняка по ту сторону мазутного заповедника. Они повернули назад, и в это время к остановке подкатил автобус. - Черт, - сказал Гарнаев, вышел на проезжую часть и замахал руками, будто рядом с ним лежал умирающий. Автобус притормозил. Салон был полупустым - час пик кончился. - Сколько мы там торчали? - пробормотал Р.М. - Я вышел из дома в четверть восьмого, - сказал Евгений, - а сейчас половина десятого. - Таня с Галкой с ума сходят, - резюмировал Р.М. - И еще Родиков. Хотел бы я знать, что он сейчас делает. Гарнаев промолчал - Родикова он сегодня увидел впервые и не знал, на что тот способен. - Кстати, - сказал он, когда автобус миновал мазутный пустырь, и воздух в салоне немного очистился, - возьми меня к себе в помощники, я ушел из обсерватории. - Бедлам, - буркнул Р.М. - Ты-то зачем? Ты ничего не умеешь, кроме наблюдений и расчетов. - Невозможно больше. Меня очередной раз понизили - от старшего инженера до простого. Научный стаж - кошке под хвост. Почему я должен заниматься технической работой, когда эти неучи... Ну, ладно. Я еще повоюю, но для этого нужна свобода маневра. Жаловаться нужно повыше. Кругом перестройка, а у наших академических чиновников самый разгар застоя. Сдвиг по фазе. - Твой глупый поступок, - сказал Р.М., - мы еще обсудим. Что-то у тебя в голове перепуталось... Я буду спрашивать, а ты отвечай. Почему взял рисунки и пошел из дома? - Мне позвонили. Женский голос. Я снял трубку. Хотя... Знаешь, тут одна странность. Мама не слышала звонка. Она спит около телефона. Я подхожу, спрашиваю: почему не берешь трубку? А что, звонили? - говорит. В общем, женский голос назвал меня по имени, попросил взять рисунки и срочно ехать в психушку. - Именно в эту? В городе их три. - Не... помню. Сказала - срочно. - Ты прежде бывал в этом районе? - Ни разу. Что это? Внушение? Я сейчас думаю, что и звонка никакого не было. - Погоди. Ты говорил что-то о новом законе природы, о носителях материального единства мира... - Я?! - Не помнишь? Ну хорошо, как ты сам все это... все, с самого начала... объясняешь? Ты ведь думал. - Конечно. Из теории, по-моему, однозначно... Я вторую неделю верчу по алгоритму туда-сюда... Девушки, ведьмы - канал связи с иной цивилизацией. - Господи, - сказал Р.М., - великая идея! Занимался бы лучше своей диссертацией, больше пользы... - Я проверял несколько раз, - рассердился Гарнаев, - каждый шаг алгоритма. - Значит, какой-то шаг дает осечку. Позднее сядем, пройдем вместе от начала до конца, расскажешь. - А что, у тебя другой вывод? - Конечно. - Какой? - Не забывай о презумпции естественности. - Ну... и что? Рассказывать сейчас не хотелось, нужно было бы все же проверить еще раз. Должны быть иные решения, как бывало всегда, нужно опять и опять идти по алгоритму, отыскивать противоречия, отсекать, отсекать... Должно остаться единственное решение. Через пришельцев он тоже прошел - быстро, без остановки, сразу обнаружив противоречие. Осталось единственное... Это плохо. Он думал, что это хорошо, но это плохо на самом деле. Где-то что-то он пропустил. Или недодумал. Хочется верить, что анализ был верен, и это тоже плохо, когда хочется именно верить, значит, недостает чего-то неуловимого в доказательстве. А четкость нужна беспредельная. Потому что это не гипотеза - это люди. Господи - девушки! Можно ли вывести их из этого... А захотят ли они - выйти? Гарнаев понял, что Р.М. не настроен отвечать, и отвернулся к окну. Они уже проехали станцию метро "Шаумян" и приближались к железнодорожному мосту, здесь нужно было выходить, до дома оставалось три квартала, можно и пешком. - Куда направился Родиков? - вслух подумал Р.М. Эта мысль, оказывается, тревожила его все время. Взбешенный Родиков, одураченный Родиков, которого даже ударили (женщина!), заставили делать вовсе не то, что он хотел... Последние метры до дома он бежал, Евгений едва поспевал за ним. Р.М. открыл дверь и замер на пороге, прислушиваясь. В квартире стояла гулкая тишина, слышно было, как в туалете стекает в бачок вода. Затопал Гарнаев, и тишина взорвалась, выбежали Таня с Галкой, жена даже целовать бросилась, видно, перенервничали обе. Но Родикова, судя по всему, в квартире не было. - Сейчас, сейчас, - бормотал Р.М. Он прошел на кухню и остановился на пороге: за столом торжественные, как на официальном приеме, сидели Тамара с Леной. - Девочки, - сказал Р.М. - Что это происходит? Почему вы бросили меня посреди улицы? Леночка... с тобой все в порядке? В кухне возникла невероятная толчея, шесть человек здесь не помещались, и Таня потребовала, чтобы все перешли в столовую. Здесь тоже было тесновато, но расселись, и чай оказался готов, и бутерброды с копченой колбасой. Р.М. только сейчас ощутил голод и начал есть, запивая чаем и растягивая удовольствие. Он смотрел на Лену и постепенно понимал, что она - вовсе не та девушка, которую он впервые увидел вчера и которая показалась ему забитой и задвинутой на последний план ее энергичной матерью. Лена сидела, спокойно положив на стол руки, глядела на Романа Михайловича, чуть наклонив голову, едва приметно улыбаясь, хотела что-то сказать, он чувствовал это. Он спросил ее сам - глазами. - Все в порядке, - сказала Лена. - А что... - он хотел спросил о Родикове, о том, что произошло в те минуты, когда он рассматривал свой слайд-фильм. - Этот ваш следователь, - тихо сказала Лена, - спит у себя в кабинете. И ничего не помнит... - Лена, - сказал Р.М., - я не должен был этого делать? Тогда, двадцать лет назад... Ему не нужно было спрашивать у Лены, малодушие - вот, как это называется. Спросил, не подумав. - Не знаю, - сказала Лена, помедлив. - Иногда бывает тяжело... потом. А иногда это - счастье. И больше ничего не нужно. И... Никогда не понять, как это будет в следующий раз. - Я думал, что это всегда одинаково, - удивился Р.М., - и Надины рисунки - катализатор. - Рисунки, да... Только Надя сумела... Теперь всем легче... то есть, будет легче... мы так думаем... - Мы? - Ну, наша семерка. - А таких, как вы... - Не знаю. То есть, если по группам - ни одной. А если поодиночке - много. А сколько... Не знаю. Иногда чувствуешь как отдаленное... - Так мы будем долго ходить вокруг да около, - вздохнул Р.М. - Может, я буду спрашивать, а ты - отвечать? - Хорошо, - согласилась Лена. - Я спрошу первым, ладно? - неожиданно сказал Гарнаев. Методист, - подумал Р.М. Пока мы нащупываем подходы друг к другу, он что-то ковырял в уме, застрял на очередном противоречии и хочет избавиться от него прямым вопросом. Только бы не сморозил глупость, после которой Лена замкнется. Нет, не должен, он совсем не по той линии идет, пусть спрашивает, хоть какая-то разрядка. - Лена, - Гарнаев подался вперед, едва не перегнулся через стол, - будет ли коммунизм? Господи, придумал же... Ненужный вопрос, бессмысленный и вредный. Реакция Лены поразила Романа Михайловича. Девушка нисколько не удивилась, будто ждала именно такого вопроса, но и отвечать не торопилась, то ли собиралась с мыслями, то искала нужные слова, хотя сказать нужно было только "да" или "нет". - Нет, - сказала она. - Почему? - растерялся Гарнаев. Лена не ответила, чай ее остывал, и она начала пить, отхлебывая из чашки большими глотками. - Лена, - сказал Р.М., - давай пройдем в кабинет. Ненадолго... Он отгородил себя от всех. Лена тихо встала и пошла к двери, Тамара проводила дочь взглядом, сказала: - Рома, нельзя ли потом? - Мы быстро. Отдохните пока, хорошо? В кабинете на Романа Михайловича неожиданно обрушилась усталость, он повалился на диванчик, привычная обстановка расслабляла. - Откуда ты знаешь, что коммунизма не будет? - спросил он. Лена присела рядом, сложив ладони на коленях, как девушка с картины Рембрандта. - Через несколько лет... три или четыре... все развалится. Советский Союз. И... там плохо. Люди какие-то... злые. Помню город. Похож на Москву. И какие-то улицы перегороженные. Как в кино, когда про революцию. Но это двадцать первый век. Я не знаю, почему думаю, что двадцать первый... - Это все? - Другие девочки тоже видели... не это, конечно. - А почему ты решила, что это будущее? - Ну... Я не решила. Это чувствуешь. Когда в будущем, когда в прошлом, когда в наше время. Совсем разные ощущения. Когда в будущем - зеленое такое, а когда прошлое - скорее бордовое... - Зеленое ощущение? - с сомнением сказал Р.М. - Это как же - зеленое? - Ну... Я не могу объяснить. Мне кажется - зеленое. Бывают разные оттенки, может, оттого, какое будущее - близкое, далекое... - Ты кому-нибудь рассказывала об этом? - Девочкам. И мне кажется... Вчера, когда меня привезли в больницу, ужасно болела голова, кажется, я кричала. Мне сделали укол, что-то спрашивали, и на меня вдруг напал говорунчик. Кажется, я все им выложила. Ну все-все. Потом уснула, спать хотелось смертельно, но мне казалось, я и во сне что-то рассказываю. Так что у них там, наверно, все записано... - Состояние бреда, - пробормотал Р.М. - Вот, что у них, скорее всего, записано. А сейчас ты их чувствуешь - девочек? - Да... Наргиз. А она - Рену. А Рена - Олю. По цепочке. - И утром там было... ну, когда они тебя выручали? - Конечно. Ой, знаете, Роман Михайлович, я проснулась, а он смотрит. - Кто? - Врач. В палате темно, а он смотрит. Потом берет за руку и говорит: "Пойдемте, Елена, вас ждут". Кавалер. А я уже знаю, кто ждет. Говорю "пошли", а встать не могу, ноги подкашиваются. Он мне руку подает, идем по коридору, а у всех, кто навстречу попадается, лица тупые-тупые. Внизу меня девочки подхватили, ну умора, все в нарядах, как в театр явились, я одна, как дурочка, в сером халате. Мама бросилась как сумасшедшая. Мы ведь еще домой заезжали - переодеться. Нас следователь вез. Это я все помню. А потом... будто упало что-то с грохотом. И покатилось. А дальше не помню. Иногда проблески какие-то, цепочка не совсем разорвалась, и я видела... Наргиз вбегает домой, а навстречу пахан ее с хулиганским видом, и сделать уже ничего невозможно, все кончилось. И Олю видела, с ней проще, ее дома обожают, господи, как кинулись целовать, и не в первый раз ведь, она всегда из дома убегает, когда накатывает... - А что врачи, следователь? - осторожно спросил Р.М. - Ну, это как-то само собой сделалось. Еще раньше, когда была цепочка. Не знаю... Видела только, что следователь так и захрапел на стуле, едва до кабинета добрался. Может, даже на пол свалился, почему нет? А врачи... Не знаю, что врачи. Наверно, ничего. Вспомнят еще про меня. Про девочек - нет, а про меня вспомнят. Я ведь на учете. - И ничего нельзя сделать? - всполошился Р.М. - Они же за тобой явятся. Побег и все такое. Лена побледнела. - Господи, я не подумала. - Останешься здесь, - решил Р.М. - И мама сейчас домой не поедет. Разберемся. Если нужно будет опять собрать цепочку, сможешь? - Конечно, есть ведь рисунки. - Почему рисунки, Лена? Что в них? - Вы же знаете - ключ. Туда. Обычно приходится воображать себе, это трудно, а Наденька сумела нарисовать. Какая она талантливая! Никто так не умеет рисовать с натуры. - С натуры? - Конечно! И Надя там - она нас всегда встречает. - Кто? Где? - Р.М. почувствовал, что теряет логику разговора, хотя, и это он чувствовал тоже, логика именно сейчас и появилась в хаосе информации. Пятый шаг алгоритма, опять приходится возвращаться назад. Но теперь-то действительно все. Сходится. И дальнейшие шаги, вплоть до заключительного. В дверь постучали. Р.М. крикнул "да!", и в кабинет заглянул Гарнаев. - Если я тебе не нужен... - сказал он неуверенно. - Нужен, Женя, пока нужен. Мы сейчас выйдем. Я хочу кое-что объяснить. Тебе тоже, пока ты окончательно не уверовал в свою версию с инопланетянами. Пойдем, Леночка, чаю выпьем. Или кофе? 11 Минуту спустя все сидели вокруг стола, как на спиритическом сеансе, когда нет больше сил, а призрак являться не желает. Тамара выглядела постаревшей, ей можно было дать все пятьдесят, ничего общего со вчерашней, уверенной в себе, особой. Галка сидела, подперев голову кулачком, взгляд ее был грустным и заранее готовым принять любое слово, сказанное Романом Михайловичем. Гарнаев покачивался на стуле и мысленно просчитывал шаги алгоритма, искал, где мог ошибиться. Рядом с Романом Михайловичем сидела Таня, готовая в любой момент вскочить и побежать на кухню, едва послышится клокотание закипевшего чайника. - Я попробую кое-что объяснить, - раздумчиво начал Р.М. - Как Эркюль Пуаро, - вставил Евгений. - Собрал, значит, всех участников, недостает только представителя Скотланд-Ярда, Пинкертона твоего... Р.М. не принял шутки. - Пуаро ставил точку, - сказал он, - а у нас все впереди. И боюсь, что ничего хорошего. Это ведь вечная проблема, была она и будет, пока есть люди, пока есть женщины. Пока есть Вселенная, наконец. Странно, при чем тут Вселенная, да? Она где-то, а мы тут. Ну, понимаете, Вселенная - это и то, что в нас. Это - мир, все, что было, есть и будет. Говорят, что Вселенная многомерна, пишут о десятке измерений, и все это лишь математические абстракции, ничего они не дают ни душе, ни сердцу. Фантасты пишут о подпространствах, параллельных мирах, отдельных от нашего, летают туда на звездолетах или еще каких-то машинах... Там свои законы, здесь свои. И все забывают, что мир един. Параллельные миры - назовем их пока так, хотя название это нелепо, - не могут быть изолированы друг от друга, не могут развиваться друг без друга, потому что Вселенная едина. В каждом из миров свои законы природы? Да, но почему именно такие? Потому только, что в иных мирах другие законы, и именно такие, какие есть. Все связано. Если у нас здесь действие равно противодействию, то только потому, что в каком-то ином мире есть, скажем, закон трансформации заряда в массу, а где-то в третьем сила (если там есть силы) зависит от вращения (если оно там существует), а в четвертом... Это я все к примеру, потому что мы ничего - ни-че-го - не знаем, что там есть на самом деле. Мы - я имею в виду науку. Пойдем дальше. В нашей Вселенной появляется разум. Тоже, кстати, потому, что в иной Вселенной появилось или, наоборот, исчезло нечто... А может, там рождается нечто, потому что здесь возникает разум. Где следствие, где причина? Может ли наш разум познать свой мир, понять его? Мы ведь явление не одной нашей Вселенной, но всей совокупности миров, о которых и вовсе не подозреваем. Мы все живем не только здесь, на планете Земля, но в бесконечном многомерном мире, нам не нужно устанавливать там с кем-то контакты, ведь это то же самое, что установить контакт с собой. Если мир многомерен, а мы в нем живем, значит, и мы многомерны тоже... Знаете, алгоритм долго не срабатывал, мне тоже все мерещились пришельцы или, когда я дошел до параллельных миров, то - их механическое сложение, ну, существуют вроде бы разные разности сами по себе... Это их единство, неразделимость, цельность, наша собственная многомерность - понять было трудно. Для вас эти миры - склад кубиков... Нет отдельных кубиков, понимаете? Впрочем, это все не так важно. То есть, важно для науки, для тех, кто будет исследовать связи и взаимные закономерности. Для тех, кто поймет, что в нашей Вселенной не разобраться, если не разбираться во всех Вселенных сразу... А для нас важно иное: все разумное, что есть в каком бы то ни было измерении, связано друг с другом, не может существовать друг без друга. Разум, на самом деле, - симбиоз. Пока не возникает этот симбиоз, нет и разума. Нигде - ни в нашей Вселенной, ни в какой иной. Только - вместе. И когда рождается симбиоз, идет непрерывный обмен информацией, совершенно неосознаваемый, это даже не инстинкты, это глубже, но каждый из нас - ты, Галя, и Тамара тоже, и Евгений, и все - связан со всем, что есть разумного в тех, параллельных, мирах, фу, это название мне очень не нравится, оно в зубах навязло, оно мешает правильно понимать, но другого я не придумал, не до того было, мне это название не мешает, а вы не обращайте внимания... Я назвал эту связь третьей сигнальной системой. Первая сигнальная - наши чувства, ощущения, то, чем мы осознаем этот мир. Вторая сигнальная - речь, то, чем мы связаны с себе подобными. И третья - то, что объединяет нас, разумных, живущих во всех мыслимых и немыслимых измерениях мира. Человек не может жить без первой сигнальной системы - он будет слеп, глух, не будет осязать, обонять, останется камнем. И без второй сигнальной он тоже не проживет - без общения с себе подобными. И, конечно, без третьей - хотя общение это и проходит вне сознания. Таковы уж законы природы. Муравей, наверно, тоже совершенно не понимает, что сам по себе он - ничто. Но каждая система, особенно столь сложно организованная, неизбежно дает сбои. Рвутся какие-то тонкие нити или, наоборот, что-то соединяется воедино. И редко, очень редко, наше знание об иных измерениях мира всплывает в подсознание, еще реже - выше, в область сознательного. Так уж устроен мозг человека, что если это случается, то практически всегда - у женщин. У женщин с их эмоциональным разумом, с их способностью принять, не понимая, с их умением чувствовать глубину мира. И тогда рождается ведьма. Женщина, которая сознает то, что никому больше не дано осознать в себе. Всплывает знание, не переработанное разумом, оно первично, как мировой шум, возникает то, что зовется ведовством, связью с дьяволом. Мы глумимся над всем этим, не понимаем, откуда что идет, и почему противоречит известным физическим законам. Ничего ничему не противоречит - просто явления эти описываются общими для всех измерений законами природы. А наши - лишь частные случаи, приближения к узким физическим условиям той Вселенной, где живем мы, люди. Законы эйнштейновской динамики вовсе не отменяют известных законов Ньютона, просто люди ушли вперед - от частного знания к более общему. К общим же законам единого мира мы и близко не подступились. Собственно, только сейчас, может быть, поймем, что эти единые законы вообще есть... Вот, к примеру, один из последних шагов алгоритма: среди измерений, в которых мы существуем, не сознавая того, может быть - нет, наверняка есть, теперь я уверен в этом - такое, где понятие времени как свойства материи отсутствует, его нет, и это измерение способно стать - нет, не способно, а действительно становится - мостиком между нашим прошлым и будущим... И уж совсем редко, может, раз в тысячу лет, рождается женщина, способная не только ощущать в себе нечто такое, способная не только быть ведьмой, но и описать надежно и верно, нарисовать словами или красками. Во всем ведь есть посредственности, таланты и гении. Наденька - так уж получилось - родилась гениальной. И - не выдержала. Вот так... А во всем виноват я. Со своей интуицией, которая сработала, когда понять еще ничего было нельзя... Да и сейчас... - Любопытно, - один Гарнаев чувствовал себя вполне комфортно, ему рассказали гипотезу, он искал возражения. - Как я понимаю, эта способность не только воспринимать подсознательно, но и понимать информацию оттуда - передается по наследству? - Видимо, - сказал Р.М., спорить и доказывать что-либо у него не осталось сил. - Ну-ну... - сказал Евгений. - А как это ты действовал своими тестами на генетический аппарат? Создал некий тетраграмматон, слово, способное, будучи произнесенным, изменить мир? Для каббалистики это нормально. Для Трофима Денисовича Лысенко - тоже. И почему этот механизм сработал не сразу, а только во втором поколении? Р.М. молчал. Ну, откуда ему знать. Конечно, словом ген не заговоришь. Но словом можно заговорить сознание, мозг, подкорку даже. Словом - гипноз! - можно изменить физическое состояние организма. И тогда уж организм сам, если он и без того потенциально на это настроен, ведь есть в нем уже работающие гены, осуществляет симбиоз... Тогда организм, возможно, вырабатывает необходимые ферменты, а уж ферменты влияют на ген. Может, потому и проявились тесты во втором поколении, что воздействие это медленное, проходят годы, прежде чем генетическая программа включается полностью. Именно полностью: ведь эти девушки - самые сильные медиумы, может быть, за сто или больше лет... Ничего этого Р.М. говорить не стал. Не нужно было это сейчас. - Вот так, девочки, - сказал он. - Как жить теперь будем? - Как? - сказала Тамара. - Завтра участковый явится, вынь ему сотню. А тебя послушать, Рома... Высокие материи, хоть сейчас в академию: вот, я могу с иными мирами связываться, пустите работать телевизором. И оклад сто пятьдесят в месяц. Если вообще разговар