.. Нет, только не сейчас. После разговора с Виктором. Если он сейчас пойдет к Марине, то больше ничем заниматься не сможет. Не только сейчас, но - до самых похорон. - Ну, - сказал Виктор, - если хочешь говорить, так хотя бы глаза разуй! Вот уж действительно... Изображение Виктора - только головы, конечно, начальник предусмотрительно сузил поле зрения камеры - повисло перед самым носом, Аркадию пришлось чуть сдвинуться назад. - Прости, что я так... - сказал он. - Отчего она умерла? - прервал Виктор, не собираясь тратить время на церемонии. - "Ладонь дьявола", - пробормотал Аркадий. - Точно как у Подольского, только на груди... На груди, - повторил он, ему показалось, что Виктор не понял, смотрел он с отсутствующим видом и, похоже, вовсе не на Аркадия, а сквозь него, на то, что было сейчас перед взглядом Виктора в той комнате, где он находился. - Понятно, - протянул Виктор ("Интересно, что ему понятно?" - вяло подумал Аркадий). - И ты, конечно, полагаешь, что... Послушай, поднимать сейчас полковника Бурлеева - значит не получить ничего, кроме семиэтажного мата. До утра ждать тоже нельзя. Дежурный отдел нам дела без санкции не отдаст, тем более, что речь идет о твоей жене. Ты можешь проходить как свидетель или... В любом случае - лицо заинтересованное. Послушай, - резко сказал Виктор, прервав свои сумбурные рассуждения. - Немедленно уходи из квартиры. Муровцам сейчас не до тебя, да они и не имеют такой информации, чтобы сравнивать... Уходи и поезжай ко мне. Не в Марьину Рощу, а в Нелидово. Я сам займусь делом. Ничего не предпринимай, пока я не приеду. Ты понял меня? - Да, - проговорил Аркадий, покосившись на экспертов, которые возились у тела Алены. - Здесь Марина, и я... - Нет, - резко сказал Виктор. - Ты уходишь и ни с кем не разговариваешь, понял? - Понял... - Действуй. Меня не ищи. Жди на месте. Физиономия Виктора сморщилась, будто от ложки лимонной кислоты, и схлопнулась. Аркадий, не думая уже о том, что делает, прошел мимо экспертов, отодвинул плечом охранника у входа в квартиру, тот что-то сказал ему вслед, Аркадий зафиксировал его слова, но не понял - потом, потом, - сбежал по лестнице, вместо того, чтобы вызвать лифт, впрочем, он и раньше не раз это делал, после ссор с Аленой бег по ступенькам приводил мысли в порядок. Может, и сейчас... Нет, сейчас мысли зациклились на сожженном пятне, на нежной коже... Аркадий подбежал к стоянке и сразу увидел, что в его машине кто-то сидит. В салоне горело потолочное освещение, и непрошенный пассажир выглядел рельефной тенью без лица. Кто... Впрочем, это наверняка из МУРа. Почему из МУРа? Эксперты еще не доложили о результатах, в МУРе не могли ничего предпринять, да и с чего бы им так плотно и сразу заниматься Аркадием, и, к тому же, тот охранник, наверху, просто не выпустил бы его из квартиры... Силуэт показался Аркадию знакомым, но вспоминать не было времени, он рванулся в сторону, подальше от освещенного пространства. Человек в кабине сидел неподвижно и на бросок Аркадия не реагировал - не успел заметить, как Аркадий вышел из подъезда? Куда же он, в таком случае, смотрел? Неважно. Аркадий вбежал в соседний подъезд, поднялся, минуя лифт, на третий этаж, где проходила галерея, соединявшая два дома. В галерее, конечно, никого не было, ночь уже, хотя здесь и ночью собиралось порой много народа - молодежь, горланили песни, пили какую-то гадость... Из галереи прямиком в лифт и на верхний этаж. Чердак и крыша. Здесь должна быть дежурная машина домового комитета. Ни черта здесь нет. Кто-то взял и отправился на тусовку, ребятня часто это делает... Плохо. Аркадий вызвал такси и спрятался на чердаке, ожидая машину. Ему показалось, что в темноте шевелится какая-то фигура, он вздрогнул и обругал себя: господи, совсем расклеился, это же отблески рекламы с площади Никсона. Алену, возможно, уже унесли. А что Марина? Она ждет его, не понимает, куда пропал отец, или она сейчас о нем не думает? Он не знал, о чем может думать девочка двенадцати лет, недавно увидевшая мертвую мать и не знающая, почему отец не приходит, чтобы приласкать ее и успокоить. А о чем он сам думал в ее возрасте, когда умер отец - неожиданно, от приступа стенокардии? Аркадий смотрел телевизор, отец курил на балконе, неожиданно что-то закричал и упал. Аркадий видел его фигуру на фоне неба, а потом фигура исчезла, и он решил сначала, что отец свалился вниз. О чем он тогда думал? Ни о чем. Ему было страшно - а когда страшно, мыслей не бывает. Одни ощущения... Такси свалилось из второго эшелона и затормозило, водитель дважды мигнул габаритными огнями, он не видел заказчика. Аркадий одним броском преодолел открытое пространство, ввалился в кабину и пристегнулся. - Шеф, - бросил он, - давай я адрес сам наберу, долго объяснять. - Валяй, - сказал таксист, это был пожилой человек, грузный даже для своих лет, форменная куртка топорщилась у него во все стороны. - Только учти - это тебе обойдется, кроме ночного тарифа, еще вдвое. - Удивил, - буркнул Аркадий и набрал на панели автопилота координаты второй квартиры Виктора, куда шеф обычно водил женщин, из тех, кто рассчитывал на длительное знакомство, перерастающее в сердечную дружбу с перспективой возможного замужества. - За скорость, шеф, плачу втрое. - Ты миллионер? - спросил таксист. - Или пристрелил кого-то? Аркадий промолчал. Не получив ответа, таксист перевел машину в резервный эшелон для муниципального транспорта, вручную развернул в сторону Южной трассы и ювелирными движениями вписал машину в средний ряд. Лишь после этого он переключил управление на автопилот и внимательно посмотрел на Аркадия. Если начнет разговаривать, придушу, - подумал Аркадий, но таксист - все они хорошие психологи - уловил нечто в поведении клиента и отвернулся. Часы на приборном щитке показали полночь, и Аркадий подумал, что самое время посмотреть новостную программу. - Шеф, - сказал он, - включи-ка седьмой канал. Таксист, глядя куда-то в ночь перед собой, протянул руку, за спиной Аркадия послышался щелчок, и томный голос Элины Гущиной сказал: - ...размеры определят сами. Сегодня же президент Дейнека встретился во второй половине дня... Аркадий развернул кресло и увидел бугристую физиономию президента всея Руси господина Дейнеки, получившего свой пост благодаря нескольким блестящим акциям по захвату золотоносных приисков, обнаруженных лет десять назад в верховьях Енисея. Его не успели вовремя отстрелить соперники, а потом это стало не только невозможно, но и попросту невыгодно - гораздо эффективней в таких случаях обычный рэкет. Впрочем, насколько было известно широким слоям населения, Дейнека от рэкета сумел отбояриться, а потом серией взяток должностным лицам выбил себе место в Думе; результаты голосования в таких случаях фальсифицировались всегда и без проблем. Для контрольной комиссии, куда входили и представители Европейского совета, главное было - соблюсти видимость. Дейнеку признали "всероссийским паханом" еще до того, как он решил идти в президенты. Говорили даже, что он не хотел, но его клану - клану сибирских золотодобытчиков - власть нужна была позарез. Дейнека мотал на президентской должности уже второй срок и, будучи человеком достаточно молодым (в прошлом году полвека справлял - вся Россия гудела), намерен был остаться и на третий. Если, конечно, не отстрелят, что тоже не исключено. - ...Встретился во второй половине дня, - говорила между тем Элина Гущина, - с прибывшим в Россию с неофициальным визитом вице-президентом Соединенных Штатов Америки и Африки Юлом Грэхемом. Состоялась беседа о проблемах взаимных финансовых претензий, которые... Лицо президента отдалилось, в воздухе кабины повис круглый стол с флажками России и СШАА, за которым сидели, развалясь, десятка два мужчин. Водитель, заинтересовавшись, тоже крутанул свое кресло и стал смотреть. О финансовых претензиях СШАА к России говорили второй год. Дело, по мнению Аркадия, было глухим. У Штатов и России сложились принципиально разные правоохранительные системы, и то, что по американским законам считалось криминалом, за который в некоторых штатах до сих пор полагалось пожизненное заключение, в России являлось поощряемым деянием - сбор налогов с помощью налетов на офисы, например. Или, как в данном случае, - захват в международных водах супертанкера с очищенной метаграндой. Один супертанкер - это деньги, равные годовому бюджету такой, скажем, страны, как Франция. Охранялись супертанкеры с помощью технологии "стелз", ни один локатор не показывал это огромное судно, и даже в видимом диапазоне - простым глазом или в бинокль - обнаружить корабль можно было лишь при очень большом везении. Или если столкнуться нос к носу, что при современных навигационных системах было попросту невозможно. Случаются, конечно, казусы. Именно такой казус и произошел два года назад, когда в Японском море американский супер "Виндхук" был обнаружен российской канонеркой, название которой держалось в секрете. Конечно, это был секрет Полишинеля - все знали, что "Виндхук" атаковала "Власта" капитана Минина, но в официальных документах название нигде не упоминалось. Как бы то ни было, супер взяли на абордаж, хорошо не потопили в пылу сражения. Россия получила полмиллиона тонн метагранды, что позволило одним разом решить на год вперед проблемы чартерных космических компаний, обычно страдавших от недостатка топлива, а США с тех пор напрасно добивались на официальном уровне хотя бы признания совершенного русскими моряками злодеяния. Проблема была сугубо юридическая - что, собственно, считать нарушением законности? Чьей законности, позвольте спросить! - ...Договорились о дальнейших встречах, - сказала Элина. - Хрен вам! - воскликнул таксист. - Ты посмотри, как эти американцы к нам прицепились! Законный рэкет, понимаешь... Аркадий и не подумал спорить, тем более, что картинка сменилась, и в кабине возник длинный муровский коридор второго этажа, где Аркадию приходилось бывать, хотя и не часто. Навстречу шел начальник спецслужб генерал Дьяченко, и репортер перехватил его в тот момент, когда он уже взялся за ручку двери, которая вела в кабинет Генерального инспектора. - В связи с последней информацией о гибели элитарного подразделения МУРа, - зачастил журналист, - не можете ли вы, господин генерал, прокомментировать ситуацию? Ого, - подумал Аркадий, - Метальников, оказывается, уже пошел в эфир. Значит, успели решить, какую именно лапшу повесить на уши зрителю. Ясно, что истинной причины никто не скажет, и репортеру, кстати, это тоже ясно, по лицу видно, а генерал так и вовсе смотрит в камеру, будто карточный шулер, благополучно выдавший трефовую шестерку за туза пик. - Произошел бой с неравными силами противника, - пробасил Дьяченко. - Речь идет о крупнейшей за последние годы операции по торговле наркотиками, где МУРу, как представителю центрального правительства, положена определенная доля. Налицо было явное нарушение законодательства, однако... - генерал замялся, стараясь придумать, как бы помягче сформулировать информацию о муровском провале. - Однако небольшой отряд спецназа столкнулся с силами, превосходящими его в десять и более раз. К сожалению... В десять и более раз. Неужели генерал хочет сказать, что груз, куда бы он ни направлялся, сопровождал по меньшей мере полк? Чушь и бред. Врочем, зритель не знает, конечно, ни сколько муровцев полегло прошлой ночью, ни где это произошло. Кстати, - подумал Аркадий, - я тоже не знаю, где погиб Метальников. Не очень далеко от Москвы, это ясно, иначе Алена не приняла бы некробиота... При мысли об Алене в груди кольнуло, Аркадий отвернулся от изображения и принялся смотреть на дорогу. Машина уже опустилась на колеса и подруливала к сорокаэтажной коробке дома, где жил Виктор. - Держи, - сказал Аркадий и сунул водителю в ладонь кредитный талон от "Феникса" с уже проставленной суммой. Пусть, черт побери, Виктор расплачивается со своего счета, нет у Аркадия таких денег, чтобы мчаться ночью по Москве, да еще платить втрое против положенного. Таксист что-то говорил ему вслед, но Аркадий не слышал - от стоянки к дому он мчался зигзагами, как привык на тренировках по выживанию, хотя никто по нему не стрелял, да и вообще это было глупо: если бы МУР решил поставить его как свидетеля или, тем более, подозреваемого, то Аркадий просто не долетел бы до викторова дома; вычислить, догнать и взять одинокого беглеца муровцам с их разветвленной сетью ничего не стоит. Не нужен он им пока. Пока не нужен. x x x В квартире Виктора стоял запах духов "Синий свет". Возможно, это был прошлогодний запах, отделаться от него можно было только полностью заменив воздух в комнате, да еще и продизенфицировав все предметы. Аркадий ненавидел эти сверхустойчивые запахи, из-за которых зачастую приходилось обращаться к муровским экспертам даже тогда, когда, казалось бы, все улики были совершенно ясны. Впрочем, женщинам, которых сюда приводил Виктор, неприязнь частных детективов к продукции фирмы "Благовест" была, конечно, неизвестна. Аркадий зашторил окна, проверил, нет ли в квартире неучтенных "жучков", успокоился, наконец, и, сняв башмаки, развалился на широкой тахте, уставив взгляд в потолок, на котором мерцало в полумраке изображение обнаженной Ларисы Расторгуевой на эстраде в зале "Россия". Пока Виктора нет, нужно привести в порядок мысли. Возможно, он сможет связать звенья цепи, если выяснит, отчего погибла группа Метальникова. Ни в одной смерти из тех, что произошли сегодня, нет мотива. Нет мотива и нет объяснения исчезновению черного пятна с кожи Подольского. Значит, через несколько часов и Алена будет... Стоп, стоп, стоп. Думай о другом. Если я что-то знаю, но не знаю - что именно... А Виктор? Чем объяснить странное поведение Виктора? Хрусталев узнал нечто, еще более существенное? Тогда почему слежка ведется за ним, а Виктор - в стороне? В комнате было темно, и все ощущения Аркадия сосредоточились в слухе. Только потому ему и показалось вдруг, что в квартире кто-то есть. Кто-то почти неслышно двигался в соседней комнате. Скрипнула половица... Опять... Паркет здесь уже рассохся... Еще какой-то звук - похоже, что открылась дверца книжного шкафа, в той комнате Виктор хранил старые книги, доставшиеся ему от деда, читать он их, конечно, не собирался, но выбрасывать не хотел тоже, книги по нынешним временам - довольно внушительная ценность сами по себе... Вроде открылась дверь в коридор... Аркадий пожалел, что не взял оружия. Пистолет лежал дома, в запертом ящике стола под компьютером. Нужно было забрать, но не под пристальным же взглядом оперативников МУРа! Аркадий неслышно (это ему так показалось - неслышно) соскользнул с тахты на пол. Бросок к столу у окна, в руке оказался тонкий металлический стержень, хорошо, что Аркадий, входя, запомнил по привычке все, что лежало на том столе - ноутбук, диски, бумаги, письма, и этот стержень, похожий на выдернутую из коротковолнового приемника антенну. Войдя, он запер дверь - это точно. И прошел по комнатам - в квартире никого не было. В соседней комнате только книжные шкафы и телеприставка, человеку там не спрятаться. Окна заперты. Животное? Кошка, собака? Виктор не держал животных. И не могла кошка открывать двери книжного шкафа... Звук послышался из коридора - едва слышный, не звук даже, а напоминание о чем-то, будто несколько молекул, шелестя, пронеслись в мозгу, наведя электрические токи, проникшие в сознание. Дверь в коридор начала очень медленно открываться. Аркадий поднял прут и неожиданно почувствовал, каким горячим стал металл. Господи, будто раскаленная игла... Бросить! Если бросить прут на пол, звук падения немедленно выдаст его присутствие. Но и держать прут в руке было уже невыносимо, Аркадию показалось, что кожа на ладони начала вспучиваться и лопаться. Так, наверное, прижигали кожу гестаповцы в прошлом веке. Или контрадемы - в этом. А дверь продолжала открываться, и это длилось вечность, и жар поднимался от ладони по предплечью, захватывая всю правую сторону тела, Аркадию показалось, будто чья-то раскаленная ладонь дотрагивается до его груди, и он с ужасом, о возможности которого даже и не подозревал, понял, что именно сейчас с ним произойдет. Когда дверь откроется настежь, он увидит дьявола. Или того, кто взял на себя его роль? В коридоре было темно, и Аркадий шумно вздохнул: за дверью никто не стоял. Никто. Пусто. Дверь открылась сама. Ветер, должно быть. Запахло паленым, и Аркадий наконец выпустил прут. Более того - он взмахнул рукой и отбросил прут с такой силой, что железяка должна была вылететь в коридор или удариться о стену рядом с дверным проемом. Но раскаленный металл прирос к ладони, стал ее продолжением, длинным пальцем, которым Аркадий с воплем тыкал в пустоту, совсем уже ничего не соображая от невыносимой боли. Скорее бы умереть! Чтобы - холод. Сознание Аркадия неожиданно раздвоилось. Одной его частью он продолжал мучиться, пытаясь оторвать багровый от жара металл от сожженной уже кожи на правой ладони. А другая часть всплыла в воздухе комнаты, будто легкий воздушный шар, и повисла под потолком. Комната, которую он видел теперь сверху, покачивалась, как палуба корабля в шторм, и той части сознания Аркадия, что взмыла под потолок, совсем не было больно. Ладонь человека, упавшего на колени посреди комнаты, светилась мрачным сиянием, но тело уже не ощущало боли. Тело, разум которого уснул и не мог больше командовать движениями мышц, подняло вверх правую руку, и раскаленный палец указал на что-то за окном, а та часть сознания Аркадия, что сжалась в комок под потолком, попыталась понять, куда направлен этот указующий перст, но она была лишена такой возможности, понимание уснуло вместе с той частью его "я", что осталась в теле, а часть, повисшая под потолком, могла лишь фиксировать события, но даже удивляться им оказалась не способна. Тело конвульсивно дернулось, левая ладонь, холодная, как мрамор, занесенный в комнату с мороза, начала скрести пальцами по дереву паркета, а правая ладонь, жар которой освещал комнату не слабее, чем свет двадцатипятисвечовой лампы, сжалась в кулак, и тогда жар начал ослабевать, будто тепловая энергия сливалась, подобно вязкой жидкости, в щели между пальцами, уходила в пол, паркет задымился, а кулак - начал плавиться, таять, исчезать. Правая рука обратилась в культю, из которой должна была хлестать кровь, но крови не было - ни единой капли. Жар будто сплавил сосуды, и та часть сознания Аркадия, что осталась жива и смотрела сверху на безжизненное тело, поняла, что можно возвращаться. Как я могу видеть? - удивленно подумал Аркадий. У сознания, лишенного тела, нет глаз. Почему-то эта мысль занимала его, когда он пытался опуститься вниз и войти назад, в себя. Он понимал, что, если не сделает этого немедленно, то состояние клинической смерти, в котором находилось его тело, перейдет неощутимую временную границу, и будет поздно. Тело умрет, а он останется так вот висеть и наблюдать и ничего не сможет сказать тому, кто придет когда-нибудь в эту комнату и обнаружит мертвеца с сожженной ладонью. Конечно, это будет Виктор. Сознание было подобно воздушному шарику, надутому легким газом, оно парило под потолком, касалось его мерзлой поверхности, и, чуть сжавшись от холода, опускалось ненамного вниз, но снова всплывало, и так повторялось опять и опять, и движения эти не зависели ни от желаний Аркадия, ни от его попыток зацепиться за висевшую посреди потолка люстру. Он оставил эти попытки - не потому, что осознал их бессмысленность, а потому, что понял другое: мысль отделима от тела, мысль может парить, и весь его рационализм мгновенно улетучился тоже, но заменить его было нечем, Аркадий не мог, не учился думать эмоционально, не строить логические умозаключения, а искать явлениям подсознательные связи. Если сознание отделимо от тела, значит, сознание нематериально? А если сознание нематериально, значит, есть Бог? А если есть Бог... Дальше он думать не мог, потому что дальше он думать не умел. И не хотел. А чего он хотел? Чего он хотел именно сейчас? Алена! Ее душа сейчас тоже, возможно, парит где-то, не имея возможности вернуться в мертвое тело, и, может быть, их души хотя бы теперь, став бесплотными, найдут общий язык, и можно будет заново начать... что? Метальников! Его душа могла найти душу Алену еще раньше, и тогда Аркадию все равно не бывать с этой женщиной... Нелепые мысли, и он понимал их нелепость, но это было, пожалуй, единственное, что он на самом деле сейчас понимал. Верую, потому что нелепо, - подумал Аркадий. Ему только это и оставалось - верить, потому что материальные, логические, умственные связи порушились. Верить... во что? Бедный Виктор. Придя в свою квартиру и ожидая увидеть Аркадия живым и здоровым, он найдет его мертвое тело с сожженной правой рукой. Почему Виктор - бедный? Судя по его поведению вечером, он успел узнать или понять нечто такое, чего не узнал или не понял Аркадий. И об опасности для самого Аркадия Виктор знал достаточно, чтобы предупредить сотрудника. Поэтому не исключено, что мертвый Аркадий не станет для Виктора неожиданной находкой. Аркадий почувствовал какое-то странное притяжение, будто воздушный шарик, каким он сейчас был на самом деле, подвесили на нитку, а нитку кто-то, стоявший на полу, потянул к себе, и его поволокло вниз, потолок с тускло мерцавшим изображением Ларисы Расторгуевой начал удаляться, а тело, его тело - мертвое? - приближалось, но медленно-медленно, как стыковочный узел, когда орбитальный корабль уже уравнял скорость со станцией и теперь дрейфует к ней подобно парусному судну, отданному на волю ветра и волн. Аркадий увидел вблизи собственное лицо с устремленным в потолок пустым взглядом и поразился тому, насколько это лицо сейчас выглядело чужим, как лицо умершего на Земле пришельца с далекой планеты. Входить в это тело он не хотел. Аркадий начал упираться, как делал это минуту (час? вечность?) назад, всплывая к потолку и не желая быть распластанным по его поверхности. Упирался он, конечно, сознанием - чем еще мог он сопротивляться неизбежному? - и потому не вполне четко воспринимал окружающее; кто-то вошел в комнату, кто-то включил свет, но потолочное освещение воспринималось как эмоция, а не физическая данность, это был испуг, свет пугал, но почему? Эмоция испуга, воспринятая и впитанная сознанием Аркадия, придавила его, наконец, к полу, он приник к собственному лицу и... Тоннель, о котором он множество раз слышал и о котором читал даже в специальной литературе, мгновенно возник и был пройден за долю секунды - но не к свету, а в обратном направлении, к пятну мрака, за которым сознание должно было исчезнуть, и должна была наступить смерть... Или... Он ударился об это пятно, как снаряд о броню, и, как снаряд, он эту броню смял, но и сам взорвался, выплеснув в пространство всю накопленную жизненную энергию, вот тогда и настал истинный мрак, в котором сознанию, чем бы оно ни являлось на самом деле, не было места, поскольку здесь не было места ни для чего. Единственной эмоцией, которую испытал Аркадий, придя в себя, был ужас. Тело же способно было сейчас ощущать только боль - в правой, пораженной жаром руке и во всей правой части тела, особенно в грудной клетке. Аркадий не мог вздохнуть, он не хотел дышать, но легкие сами знали, что им нужно, и сопротивлялись сознанию. Сделав вынужденный вдох, Аркадий понял наконец, что все еще жив, а может, и минуту назад был жив, и все, что ему привиделось, было бредом умиравшего, но так и не умершего сознания. Чья-то голова на фоне тусклого потолочного освещения казалась силуэтом на ярком экране. Кто это? Виктор. - Пить, - сказал Аркадий, осознав сказанное слово лишь после того, как произнес его вслух. - Нельзя, - произнес Виктор, приподнимая Аркадию голову. - Пить, - повторил Аркадий уже осмысленно, стараясь удержать себя на поверхности найденного смысла, каким бы он ни был, иначе - опять провал... Под голову ему положили подушку, под правую руку, кажется, тоже - во всяком случае, впечатление было таким, будто рука погрузилась в мягкое, и это мягкое обволокло кожу, прилипло и высосало боль, а с болью ушла сила, и рука стала просто сухой веткой - не пошевелить. Под спину тоже подложили что-то мягкое, боль стала впитываться и уходить. Он поднял левую руку и заслонил глаза от света. Лицо склонившегося над ним Виктора было участливым, но... это был не Виктор. Кто? Где он видел этого человека прежде? Сегодня вечером. Седая борода. Ермолка. Раввин Чухновский. Аркадий пришел в себя окончательно - во всяком случае, настолько, чтобы повернуть голову и посмотреть на свою правую ладонь. Он боялся увидеть черную сожженную культю, но ладонь оказалась цела, никакого следа ожога, и рука была цела, и - теперь он был в этом уверен - не было ран и на теле. Адский огонь, чем бы он ни был вызван, лишь опалил его и прошел мимо. Почему раввин здесь, а не в камере? И где Виктор? Откуда у раввина ключ от этой квартиры? И почему Аркадий пришел в себя, когда Чухновский вошел в комнату? И наконец, где был раввин, когда "ладонь дьявола" коснулась груди Алены?.. Впрочем, о чем это... Они же вместе были в комнате Подольского, в "Рябине". Все, что происходило вечером и в начале ночи, проявилось в мыслях, заняло свои места в памяти, взорванной болью, эмоциональное восприятие - спутник бессознательного состояния - уступило место нормальному логическому анализу, привычному для Аркадия. - Помогите мне встать, - сказал он громко, а на самом деле, конечно, прошептав, потому что прилагал сейчас для тихого шепота столько же физических усилий, сколько, будучи в нормальном состоянии, прилагал для того, чтобы его услышала Алена, сушившая под феном волосы в соседней комнате. - Сейчас, - засуетился Чухновский, - вы меня за шею... Вот так... А пить пока не просите. Полежите, а потом... - Что потом? - сказал Аркадий. - Почему вы меня не убили, как его... как ее... как их? - Кого? - удивился раввин. - Вы меня с кем-то путаете? - Вот еще! - сказал Аркадий. - Вы раввин Чухновский. Виктор вас арестовал, вас и этого Подольского. По подозрению в соучастии в убийстве. Вы должны были сейчас... - Ах, это, - сказал Чухновский. - Нет, вы просто не поняли... - Чего я не понял? - со сдерживаемым бешенством сказал Аркадий. - Вы убили Подольского, а потом вы убили мою жену. И скорее всего, вы таким же способом убили Раскину. Вы решили избавиться и от меня, но это не получилось... не знаю почему. - Вот именно, - вставил раввин, помогая Аркадию опуститься на тахту. - Как вы попали в квартиру? - перебил Аркадий. - В квартиру? Но... Мне дал ключ ваш начальник... как его... Хрусталев. Он сказал, что я вас здесь застану и должен буду рассказать все до его прихода. А сам он... э... как это у вас называется... Я не силен... Что-то вроде архивного управления. Ну, где информацию дают только при личном присутствии и только по разрешению вашего главного пахана... Самсонова, да. - Информстасис, - пробормотал Аркадий, и Чухновский закивал головой. Это была хорошая идея - забраться в стасис МУРа. Правда, там можно утонуть. И получить пшик, потому что дела, по которым в стасис поступала закрытая информация, не были в свое время раскрыты. Старые дела, в основном, прошлого еще века. Кто пустит Виктора в стасис? Разрешения выдает генерал Самсонов, выдает только своим и только по делам, связанным с прежними мафиозными разборками - для киллеров, скажем. Что общего у этого дела... - Не напрягайтесь, - посоветовал Чухновский. - Если учесть то, что с вами сейчас произошло... - Зачем вы это сделали? - спросил Аркадий. - Мотив. Я не могу понять связи между Подольским и Аленой, и Раскиной... - Он мечется, - с грустью сказал раввин. - Он не вполне освоился в этом мире, и он мечется, бедняга, я очень сожалею, что ваша жена... Поймите... - Зачем вы это сделали? - повторил Аркадий. Голос немного окреп, теперь он не кричал, говорил вполсилы, и его было слышно. Рука, впрочем, была еще деревянной. - Вы имеете в виду обряд? Генрих Натанович обратился ко мне... - Я имею в виду убийства! - Но ведь мы не могли предсказать, какими будут действия ангела! Аркадий закрыл глаза. Раввин намерен морочить ему голову, но он сам сказал, что должен прийти Виктор, значит, лучше подождать. Молча лежать и собираться с силами. Почему Виктор отпустил раввина? Он и Льва Подольского отпустил тоже? Ну, Льва он и задержал-то напрасно, Лев невиновен, хотя, не исключено, что контакты с раввином у него были. Но раввину-то зачем все это? - Чем вам мешала моя жена? - спросил Аркадий, не раскрывая глаз. - Ваша жена? - вздохнул Чухновский. - Я никогда не видел вашей жены. Послушайте, неужели вы до сих пор думаете, что я... э... каким-то лучом... Вы можете для начала понять простую вещь: я раввин, каббалист, еврей в конце концов. Вы полагаете, что я способен убить человека? - А что, раввины, каббалисты, я уж не говорю о евреях, никогда никого не убивали? - Евреи, - сказал Чухновский, - к сожалению, убивали достаточно. Раввины и, тем более, каббалисты - никогда. Послушайте, я одной вещи понять не могу, и это меня мучает, потому что... У него, конечно, свои соображения, но я думаю, что даже в действиях ангела должна быть доступная нашему разумению логика... Что он имел против вас? Только ли нежелание, чтобы вы разобрались... Это, конечно, тоже аргумент, но... Чухновский говорил монотонным голосом, о чем-то сам себя спрашивал, сам себе пытался отвечать, слова его смыслом не обладали, и Аркадий слишком поздно понял, что смысла в них и не должно было быть: просто раввин хотел, чтобы Аркадий заснул, и пользовался простым, как стол, методом гипноза. Нужно было сопротивляться, а он не понял... Как тяжело... Сейчас лопнет череп. А мысли уже лопнули и растеклись... не собрать... Открыть глаза! Открыть... Чернота. Глава одиннадцатая Разговаривали двое. Один голос был низким и казался вязким, неповоротливым, усыпляющим. Второй, очень знакомый, тем не менее не вызывал в памяти каких-либо ассоциаций, и оттого Аркадию казалось, что неузнанным остается вовсе не голос, а он сам, лежавший в неудобной позе на чем-то твердом и вцепившийся пальцами в воздух, потому что только воздух сейчас и был единственным свидетельством вещественности мира. Он все еще жив, если слышит голоса. Не думает же он на самом деле, что это голоса ангелов? Голоса, будто какая-то линза сфокусировала их в сознании, стали более отчетливыми, хотя и продолжали оставаться неузнанными. - Я не могу, поймите, - сказал знакомый голос, - не я веду это дело, тут юридические тонкости, я вам потом объясню. Он должен понять сам, если останется жив, конечно. - А если он умрет... - раздумчиво проговорил низкий голос, который Аркадий тоже когда-то слышал в той еще жизни, которая закончилась, когда он погрузился в черную реку. - Ну, если умрет, тогда, конечно, я вынужден буду продолжить расследование сам, хотя должен сказать: положение осложнится настолько, что я даже не представляю... Эй, вы что, хотите так и оставить? - Нет, конечно. Но ведь я могу не больше вашего. Давайте вызовем "скорую". - Нет, - резко сказал знакомый голос; будь Аркадий в состоянии складывать хотя бы один и один, он непременно узнал бы его, но сейчас сознание было похоже на растекшееся желе, его можно было резать, его можно было собрать ложкой, но ни к каким самостоятельным действиям оно не было способно. - Нет. Тогда все выйдет из-под нашего контроля, да он и сейчас уже довольно сомнителен. Если Самсонов проверит, чем я интересовался в стасисе... - Что он в этом поймет? - Ничего, в том-то и дело. И значит, решит, что я обнаружил улики, которые скрываю от муровского расследователя. Кончится тем, что я потеряю лицензию. У Аркадия не раскрывались глаза, он очень старался, всю волю вложил в это усилие, поднимал сомкнутые веки, будто стокилограммовую штангу... нет. Оставив напрасные усилия, Аркадий неожиданно вспомнил, кому принадлежали голоса. Виктор и этот... раввин, как его... Чухновский. Господи... Виктор, его начальник, можно сказать, почти друг, вполне серьезно обсуждал, нужно ли возвращать Аркадия к жизни. Аркадий мешал проводить расследование так, как хотелось Виктору. Чепуха. Виктор нарушил процессуальный кодекс, отпустив задержанных, и лицензию он потеряет именно поэтому, а вовсе не из-за того, что нашел в стасисе какую-то информацию. Нужно открыть глаза. Ну давай, еще одно усилие... Открыть удалось лишь правый глаз, да и то - не открыть даже, а сотворить узкую щелочку между веками, будто замочную скважину, сквозь которую не очень удобно было подглядывать, но что делать, если ничего другого пока не получалось? Два склонившихся над Аркадием человека выглядели силуэтами, а вокруг головы Чухновского (его можно было узнать по бороде) светилось слабое, но вполне отчетливое сияние. - Хорошо, - сказал Виктор. - Он реагирует на свет, видите? Думаю, все обойдется. - Очень надеюсь, - сказал раввин с беспокойством в голосе. - Иного исхода я бы себе не простил. - И что бы вы сделали? - с очевидной насмешкой в голосе спросил Виктор. - Покончили с собой? Как? С помощью того же обряда? - Пожалуйста, - попросил Чухновский, и голос его показался Аркадию каким-то детским, так малыши просят мать о прощении, разбив старую, никому не нужную, но очень ценную, как реликвия, хрустальную вазу. Аркадий попробовал пошевелить пальцами, и на этот раз ему удалось даже двинуть кистью руки. Он широко раскрыл глаза - неожиданно для себя - и увидел над головой потолок, ровно светившийся мягким зеленым светом. Аркадий повернул голову, и лишь тогда Виктор обратил на него внимание. - Ну вот, - сказал он удовлетворенно, - обошлось без "скорой". Как ты себя чувствуешь, герой? - Отв... - сказал Аркадий. Язык будто намазали клеем и прилепили к зубам. Он сделал усилие и закончил слово: - ...ратительно. - Вы видели тоннель? - спросил Чухновский. - Тоннель и свет? - Как... кой тоннель? - удивился Аркадий. - Вы ведь умерли, - объяснил раввин. - Я думал, что вы уснули, но когда пришел господин Хрусталев, вы были мертвы, наверное, минуту или больше. Пришлось делать непрямой массаж сердца. Хорошо, что ваш начальник умеет пользоваться нужным приспособлением. - Господин Чухновский, - хмыкнул Виктор, - имеет в виду шокатор. Извини, Аркадий, пришлось воспользоваться твоим. В кои-то веки эта штука послужила не той цели, для которой предназначена инструкцией. - Аркадий Валериевич, - мягко сказал раввин над его ухом, - когда вы умерли... Не сейчас, а первый раз, до моего прихода... То есть, почти умерли... оттого, что... э... как бы это сформулировать... Допустим, так: вы ощутили приближение чего-то раскаленного, да? Фигура? Свет? Как это выглядело? - Никак, - произнес Аркадий. - Кто-то подошел в темноте и взял меня за руку. О Господи... Я... Я взлетел под потолок и видел себя... Я видел, как я лежу на полу... Я хотел вернуться и не мог, будто... что-то отталкивало... - Что-то? Или кто-то? - Что-то... Кто-то... Это имеет значение? - Аркадий почувствовал раздражение и понял, что уже почти полностью владеет собой. - Пинхас Рувимович, - недовольно сказал Виктор, - пусть Аркадий помолчит. Ему нужно прийти в себя. Давайте обсудим ситуацию, а он пусть слушает и делает свои выводы, все равно они будут неверными, как и все предыдущие. - Почему это неверные? - дернулся Аркадий, показавшись самому себе бабочкой, насаженной на иглу. Игла протыкала его от пятки в правой ноге до левого уха - по диагонали через все тело. Не раскаленная игла, а холодное оружие - шпага или просто длинный прут. Аркадий сдержался, чтобы не закричать, и игла растаяла, как тает зубная боль, если расслабить мышцы и думать о постороннем. Он прислушался к разговору Виктора с Чухновским. - По крайней мере, - говорил раввин, - теперь мы знаем, что от этого не всегда умирают. - Да, - согласился Виктор, - но мы не знаем, кто и при каких обстоятельствах станет следующей жертвой. Может, мы с вами. - Я - нет, - быстро сказал Чухновский. - Как исполнитель обряда я защищен высшими силами. - Да? - иронически спросил Виктор. - Высшие силы вам сами об этом сообщили? - Согласно традиции... - начал было объяснять раввин, но Виктор перебил его, сказав: - Потом. Традиции - потом. Давайте пройдемся по делу. Я полагаю, что началась эта цепочка в тот момент, когда Подольский провел свой первый опыт с полной реинкарнацией. - Это не реинкарнация, - задумчиво сказал раввин. - Иудаизм несколько иначе описывает процесс. Душа, перешедшая в новое тело, не может ничего знать о своем предыдущем воплощении. На самом деле Генрих Натанович не реинкарнациями занимался, а чем-то иным. Я не думаю, что у этого есть научное название, но... - Хорошо, назовите это переселением в память предка, вас это больше устроит? - Н-нет, - с запинкой сказал Чухновский. - Нет так нет, - легко согласился Виктор. - Но с тем, что это была попытка обнаружить истинного убийцу предка, и не более того, вы согласны? - И не более того, - протянул раввин, - да, согласен. Иначе я бы ни за что... - Хорошо, - быстро сказал Виктор. - Давайте теперь я попробую восстановить события, а вы прервите меня, если я, по вашему мнению, ошибусь. - Тогда позвольте прервать вас сразу, - сказал Чухновский. - Вы ошибаетесь, думая, что события можно восстановить. Интерпретировать факты - это да. События - нет, они были и прошли... - Давайте без демагогии, - резко сказал Виктор. - Когда впервые Генрих Подольский заговорил с вами о своем предке? - Я же сказал вам... В апреле прошлого года. - К Льву Николаевичу он пришел десять месяцев спустя. Значит, эксперимент проходил в пределах этого интервала времени. Судя по протоколам, которые получил Аркадий, в апреле прошлого года аппаратура была готова и настроена. Я не специалист в биоэлектронографии... - Я тоже, - вставил раввин. - Еще бы! И потому будем исходить из того, что Подольский писал в своем дневнике. - Дневник? - похоже, что Аркадий произнес это слово вслух, потому что Виктор замолчал, раввин тоже не подавал голоса, и тогда Аркадий открыл глаза и увидел, что оба смотрят на него - напряженно, странно, будто именно он, а не кто-то из них двоих, мог рассказать о дневниковых записях Подольского и о том, кстати, как эти записи попали в архивный центр МУРа. - Так, - произнес наконец Виктор, убедившись в том, что вгляд Аркадия достаточно осмыслен. - Ну, с прибытием. Можешь встать или так и будешь валяться? - Сейчас, - сказал Аркадий и действительно попробовал встать, это оказалось труднее, чем он надеялся, но куда легче, чем он ожидал. Он приподнялся на локтях, Виктор поддержал его за плечи, и он сел, прислонившись к стене. Устроившись удобнее, Аркадий только теперь обратил внимание на то, что в комнате находится еще один человек. Лев Николаевич Подольский примостился на стуле, ладони сложил между колен и раскачивался вперед-назад, будто еврей на молитве. Возможно, он действительно молился, но тогда должен был надеть ермолку, без ермолки или какого-нибудь другого головного убора молиться нельзя, уж это Аркадий знал точно. - Как ты себя чувствуешь? - спросил Виктор. - Нормально, - буркну