а предварительна. Да, эта расшифровка показывает, что в процессе взрыва были деструктурированы семь сложных биологических объектов. Разделить энергетические пакеты пока не удалось, и мы не знаем, кто именно погиб. Это, однако, не исключает возможности того, что восьмая структура не прочиталась - она могла, например, быть слабо ориентирована относительно вектора взрывного... Вопрос: Простите, мне не очень понятны столь специфические... Ответ: Да, извините. Иными словами... Вы же должны понимать, Каммерер, что никто не мог выжить, когда звездолет попросту испарился, и температура плазмы достигла трех миллионов градусов! Надеяться на то, что кто-то спасся, к сожалению... Вопрос: Это я понимаю. Но уверены ли вы, что в момент взрыва пассажир Лучано Грапетти был на порту "Альгамбры"? Ответ: Вы получили данные диспетчерской службы? Тогда ваш вопрос излишен. Вопрос: После того, как диспетчер порта передал челнок коллеге на "Альгамбре", Грапетти мог изменить курс и не подчиниться командам о стыковке. Разве это исключено? Или это было проверено тоже? Ответ: В мегакилометровой окрестности "Альгамбры" не зафиксировано ни одного тела массивнее нескольких граммов. Челнок не мог удалиться на большее расстояние за минуты, которые предшествовали взрыву. Вопрос: Даже если Грапетти, оторвавшись от диспетчера порта, перешел на аварийную систему разгона? Ответ: Вы думаете, что, если бы Грапетти (кстати, он что, был идиотом?) действительно сделал нечто подобное, капитан Завадский не доложил бы о чрезвычайном происшествии диспетчеру порта? Вопрос: Не мог ли, скажем, Грапетти причалить к "Альгамбре", а потом покинуть ее - буквально перед взрывом, так что капитан просто не успел... Ответ: Вы сами-то верите в этот... мм... Каммерер, у вас еще двадцать секунд. Избегайте, пожалуйста, домыслов. Пятнадцать секунд. Вопрос: Согласен, это домысел... Грапетти знал, что будет взрыв, покинул корабль за полминуты до начала нуль-перехода и сразу же включил нуль-установку челнока. Это опасно, да, но это была единствен... Я не успел закончить слово - Швейцер повернулся ко мне спиной и мгновенно забыл о моем существовании. Собственно говоря, последняя моя фраза была чистейшей воды импровизацией - интуитивная догадка, не более того. Да, ничто в моей догадке не противоречило ни законам природы, ни конструктивным особенностям орбитальных челноков. Кроме одной мелочи: откуда Грапетти мог узнать о грозившем "Альгамбре" столкновении? И почему его потрясающая интуиция проявила себя лишь в последние секунды перед катастрофой? Не говорю уж о том, что чисто по-человечески было нужно, почуяв опасность шестым или двадцатым органом чувств, сначала поднять общую тревогу, а уж потом броситься спасать свою шкуру. Да, чисто по-человечески. Если чисто человеческие категории могут быть приложены к деятельности автомата Странников. x x x После выводов по необходимости следуют практические действия. Практических действий я совершить не мог. Я не мог даже убедить Швейцера в том, чтобы комиссия со всей серьезностью проанализировала идею, которую я вскользь упомянул в разговоре - вероятность подобного поведения Грапетти была, с точки зрения любого здравомыслящего человека, асимптотически близка к нулю. Мог ли я сказать Швейцеру, что, вообще говоря, Грапетти никогда человеком в полном слысле слова не был? Оставалось поступать в рамках открытых для меня возможностей. Первая, естественно,- информировать Экселенца, что совершенно не решало проблемы, поскольку ничего путного подсказать мне в сложившейся ситуации Экселенц не мог. Вторая возможность - попытаться еще раз поговорить с Татьяной. Я был убежден, что, если Грапетти жив, он непременно даст о себе знать любимой жене. Идея Экселенца (поддержанная, впрочем, почти всеми членами Директората КОМКОНа-2) о том, что подкидыш, восприняв программу, теряет свободу воли, представлялась мне по меньшей мере спорной. Лев Абалкин поступал вовсе не как автомат, но как свободный гражданин, имеющий право на любую информацию, тем более - информацию о себе. Что привело его в Музей внеземных культур? Программа? Или желание увидеть предмет, с которым была накрепко сцеплена его, Абалкина, судьба? Если это было действием программы, то я готов поднять руки и согласиться - поступок Экселенца был единственно возможным решением проблемы. Если автомат угрожает стабильности, автомат подлежит разрушению. Но если... Если, черт возьми, Абалкину каким-то образом стало известно, какую роль в его судьбе, как и в судьбе остальных двенадцати подкидышей, отводят этим яйцеобразным предметам, спрятанным в чемоданчике, который, в свою очередь, спрятан в запасниках ничем не примечательного музея? Если бы я, допустим, стремился стать космонавтом, а меня под любыми, в том числе и нелепыми, предлогами не выпускали с Земли? И если бы я неожиданно узнал о том, что причиной (все человечество против меня!) является некий предмет, с которым, по мнению каких-то, неизвестных мне, людей я неразрывно связан? Как поступил бы я? Да вполне определенно: начал бы этот предмет искать. И нашел бы, уж я-то себя знаю. Не программа вела бы меня, а обыкновенная злость на весь белый свет. И стремление быть свободным в выборе. Именно стремление быть свободным заставляло бы меня поступать подобно автомату. Это очень простой парадокс, но неужели два года назад никому не пришло в голову, что дело могло обстоять именно так? Мне это тоже в голову не пришло. Я подумал о такой возможности после слов Татьяны о том, что Лучано Грапетти знал о тайне своего рождения. В своих расчетах я должен был учитывать эту ситуацию. И тогда исключительно малая вероятность, какой оценивал Швейцер побег Грапетти с "Альгамбры" за минуту до катастрофы, возрастала до вполне реального значения. Если не до единицы. Родственники погибших на "Альгамбре" собрались сейчас в зале ожидания космопорта - некоторые находились там со вчерашнего вечера, а двое (жена штурмана Ягупова и сын второго пилота Джексона-Мейринка) прибыли только что специальным рейсом: "Трирема" привезла еще и экспертов по чрезвычайным ситуациям в космосе. Видеофон в доме Грапетти не отвечал, автоответчик мягким голосом самого Лучано просил оставить информацию. Я не очень представлял себе Татьяну в обществе родственников, ее тихая улыбка была бы там совершенно не к месту. Но, вероятно, она все же решила хотя бы не нарушать традицию. Журналист Каммерер явился в зал ожидания с очевидной целью: сделать репортаж. Он понимал, конечно, что его присутствие, и тем более - вопросы, которые он намерен был задать, не принесут никакой радости погруженным в свои переживания людям. Но - профессия обязывает, читатель желает знать. Татьяны Шабановой в зале не было. Это я понял сразу, но все же потолкался несколько минут, ожидая ее появления. Я даже ухитрился вполне профессионально расспросить Армена Ваганяна, брата борт-инженера Самвела Ваганяна, об их детских годах. Армен, низкорослый, но крепко сбитый мужчина лет тридцати пяти, рассказывал быстро, вспоминал детали, которые мне вовсе не были нужны, он просто хотел отвлечься от мучивших его мыслей, и я чувствовал себя пиявкой, присосавшейся к больному органу. Вот напьюсь крови и отвалюсь, а человеку, возможно, станет легче. Я записал рассказ Ваганяна, сунул фон в ячейку компа, переводя информацию на диск, и со скорбным выражением на лице покинул зал. Как раз пронесся слух (вроде бы никто не входил и никто ничего не сообщал, но слух возник, как самозародившийся тайфун), что в десять Швейцер сообщит окончательные результаты экспертизы. Где могла быть Татьяна? Не на работе - в институте мне сказали, что не ждали ее сегодня, и очень сочувствуют, и вообще, такое горе... Да, конечно. Я уж начал было подозревать, что тайна исчезновения Татьяны Шабановой может стать столь же интригующей, как тайна исчезновения Лучано Грапетти. Мысль была неприятной, последствий ее я еще не мог оценить. Оставалась еще одна (во всяком случае, из известных мне) возможность, и я позвонил Ванде Ландовской. С этой женщиной я мог не придуриваться и потому спросил прямо: - Татьяна Шабанова не у вас ли? Ландовска только кивнула в ответ, и я ощутил, как с моих плеч свалился камень. - Могу я поговорить с ней? - Таня сейчас в ванной, но, если вы будете через двадцать минут, мы сможем вместе выпить чаю. Я опоздал на минуту. x x x - Почему вы не сказали сразу? - настороженно спросила Татьяна, когда мы сели за низкий журнальный стол, на поверхности которого были инкрустированы странные знаки в количестве девяти, расположенные по кругу, - нетрудно было догадаться, что это зодиакальные созвездия планеты Альцина.- Почему вы обманули? Почему, едва речь заходит о вашей организации, я слышу одну только неправду? - Враг не дремлет,- усмехнулась Ландовска, подливая масла в огонь,- и, если враг узнает, что против него ведется борьба, он изменяет тактику и становится еще более коварным. - Видите ли, Таня,- сказал я, обращаясь скорее к Ландовской, поскольку, как я понял, в этом женском дуэте именно Ванда пела первым голосом,- я летел сюда, чтобы узнать подробности этой... ужасной трагедии. Это было проще сделать, не прибегая к долгим объяснениям - почему КОМКОН-2 интересуется именно вашим мужем, когда на "Альгамбре" погибли еще и другие люди. - Нет,- Татьяна покачала головой.- Вы говорите не то. Знаете, Каммерер, кем был мой предок по материнской линии? Прадед с четырьмя пра? Жил он в двадцатом веке, и во время "Большой чистки" его, как это тогда говорили, посадили. А потом убили. Из-за этого у моей четыре раза прабабушки был только один ребенок, а она хотела пятерых, по тем временам - подвиг. Мой четыре раза прадед был убит как английский шпион. Вы же понимаете, что он им не был. Но такое было время, и тогдашний комитет, вроде вашего КОМКОНа, полагал, что лучше убить одного невинного, чем погубить страну. Одного невинного... Похоже, Татьяна знала историю России на уровне пятого класса - наверняка у ее Учителя было свое специфическое представление об истории. Я не стал спорить, тем более, что она вовсе не намерена была слушать мою лекцию. - Таня,- мягко сказал я.- Я действительно прилетел для того, чтобы узнать подробности. И только поговорив с вами, я пришел к выводу, что Лучано не погиб. Таня, вовсе не я скрываю от вас правду, но вы - от меня. Почему? Только потому, что имеете о КОМКОНе-2 превратное представление? - У мужа был брат,- усталым голосом сказала Татьяна.- Его убили два года назад. Вы убили, Каммерер. Не лично, но все равно вы. И вы хотите, чтобы я была с вами откровенна? - Брат-близнец? - Не изображайте недоумение. Лев Абалкин. Я понятия не имею, кто из ваших его убил, этого и Лучано не знал, но разве это имеет значение? - Таня, то, что вы сейчас сказали, очень важно. Расскажите мне о его братьях-близнецах. Что Лучано о них знал? Что знаете вы? Татьяна бросила беглый взгляд на Ландовску, и Ванда, вовсе от меня не скрываясь, кивнула головой. - Собственно,- сказала Татьяна,- о близнецах Лучано рассказал мне в ту ночь, когда... когда убили Льва. У него случился сердечный приступ... точнее, это врачи определили, а сам Лучано уверял, что дело вовсе не в сердце, сердце у него здоровое, просто, когда что-то случается с одним из них, это отражается на ретрансляторах, и тогда все остальные могут почувствовать... а могут и не почувствовать, как получится... все зависит от... как он это называл... интерференции уно-полей. Вы знаете, что такое уно-поля, Каммерер? Я покачал головой. - Я тоже не знаю. Поля и поля... Но Лучано было плохо, и я ему сказала, что, если он хочет, чтобы я была ему не просто бабой в постели... ну... короче, или вся правда, или я сейчас же складываю свои вещи... А жили мы тогда на станции разведки в Арзаче, от ближайшего жилья триста километров, пустыня и горы. И он понимал, что я никогда ничего не говорю просто так... Я не думаю, что он рассказал мне все, что знал сам. Точнее... Что значит - знал? Не знал он ничего. Ощущал. Интуитивно. Это было, Лучано говорил, как вскрытие пластов наследственной памяти. Началось это, когда у него появилось на локте родимое пятно... Вы знаете, что у Лучано на локте большая родинка в форме кривого ятагана? Я кивнул. - Откуда? - подозрительно спросила Татьяна.- Откуда вам это известно, Каммерер? - У Лучано,- объяснил я,- родимое пятно проявилось, когда он учился в интернате. Естественно, это зафиксировано в медицинской карте. - Вы хотите сказать, что наблюдали за Лучано еще с... Похоже, она действительно не знала всей истории подкидышей. Видимо, и сам Грапетти знал ее отрывочно - интуиция, а точнее, программа Странников, если она была, подбрасывала сознанию лишь информацию, необходимую для выживания индивидуума. И возможно, даже скорее всего, не каждый подкидыш обладал такой интуицией, ведь, насколько я знал, Корней Яшмаа, номер одиннадцатый, не имел ровно никаких подозрений о своем происхождении до тех пор, пока ему не рассказали об этом люди из КОМКОНа-2. Не знал ничего о себе и Нильсон - иначе он не впал бы в депрессию и не покончил с собой. А остальные? Лев Абалкин? Знал что-то, частично, неполно, на уровне ощущений, которые и вели его, и привели, наконец?.. Похоже, я так задумался, что пропустил обращенную ко мне фразу Ландовской. - Так да или нет? - спросила она. - Извините, что вы сказали? - очнулся я. - КОМКОН определял судьбу своих подопечных или только следил за этой судьбой? - Это сложная история,- сказал я.- Давайте обсудим ее потом, когда будет время. Вы говорили, Таня, что знание о себе появилось у Лучано одновременно с... этим родимым пятном. - Да... Сначала туманные подозрения о том, что у него есть братья и сестры. Будто вспоминаешь что-то, долго не вспоминается, и ты даже мучаешься из-за этого, а потом - раз - и что-то вспыхивает в мозгу... Это было уже здесь, на Альцине. Лучано прилетел сюда сразу после колледжа, подвернулась хорошая работа, и он согласился. Потом он думал, что его намеренно... Ну, как Абалкина, как всех остальных... - Что он знал об остальных? - Не думаю, что много... Имена, места, где они жили, кое-какие мысли, точнее, не мысли, а желания, надежды... Ну, то, что может подсказать интуиция. О некоторых знал больше, о некоторых почти ничего. - О нем тоже знали? - Да. - Они... переговаривались друг с другом? - Только после гибели Абалкина, и настолько, насколько позволяло прохождение сигналов от ретрансляторов... Иногда связь практически исчезала, правда, ненадолго... Иногда была очень четкой. - Имена,- сказал я.- Он называл их вам? - Да, конечно. Я знаю всех. - Корней Яшмаа, например. - Да, Корней... Конечно. Он сейчас на Гиганде, верно? - Таня,- сказал я, чувствуя, что нарушаю все инструкции и предписания, и, если после моего возвращения Экселенц лично пристрелит меня из своего "Магнума", это будет справедливо и однозначно оправданно.- Таня, Корней Яшмаа знал о себе все - ему рассказали. Только ему и еще Джону Нильсону. Нильсон... - Он умер, я знаю. - Лучано говорил вам - почему? - Я... не помню. Честно, не помню... А о Корнее помню: муж говорил, что ему труднее всех, потому что он один. - Один? - не понял я. - Видите ли, Каммерер, Корней в свое время согласился на ментоскопирование и тем самым нарушил равновесие. Лучано говорил, что он перестал чувствовать остальных, ретранслятор работал только в одну сторону... - Вернемся к вашему мужу,- предложил я.- Вы уверены, что он не погиб на "Альгамбре". Это был не вопрос, а утверждение, и Татьяна промолчала. - Что же произошло, и где сейчас Лучано? Чтобы не возникло недоразумений, Таня, я вам скажу: КОМКОН-2 считает вашего мужа и его, как вы говорите, братьев и сестер, потенциальной опасностью для Земли. Возможно, это ошибка. Но, пока не доказано обратное, мы... простите, Таня, я тоже... вынуждены считать именно так. Вы понимаете, что будет сделано все, чтобы найти Лучано, где бы он ни находился. И тогда... может случиться непоправимое. - Вы его убьете, как Абалкина,- кивнула Татьяна.- Но я не знаю, где сейчас Лучано. Не знаю, понимаете вы это? И не знаю - зачем! Не знаю, не знаю, не знаю! У нее началась истерика. Пожалуй, только сейчас Татьяна позволила себе расслабиться, а может, не выдержали нервы. А может, это была искусная игра - чтобы не дать мне ответа, возможно, считала она, хороши все средства. Женская истерика - лучшее из них. Татьяна колотила кулачками по столу, выкрикивала "не знаю!", слезы катились из ее глаз, смывая косметику - лицо сделалось некрасивым, но я вовсе не собирался приходить ей на помощь, это стоило мне немалых усилий, я даже вцепился обеими руками в подлокотники кресла, чтобы инстинкт не поднял меня в воздух, не перебросил на противоположный конец стола и не заставил утешать эту женщину, обмакивать платком слезы и прижимать к крепкой мужской груди. Я знал - если я сделаю это, будет только хуже. Тем более, что и Ландовска не пыталась помочь Татьяне - сидела спокойно, только брови нахмурены, и ждала какого-то, известного ей, момента или сигнала, чтобы тогда, и ни мгновением раньше, начать действовать: подать платок, принести напиться или что там еще можно сделать, чтобы привести в чувство женщину. - Каммерер,- сказала Ландовска, не оборачиваясь ко мне,- именно так добивались признания ваши предшественники по профессии? Я молчал. Я налил себе из кофейника уже остывший кофе и начал пить его мелкими глотками. Кофе был горьким. Минуты три спустя, когда Татьяна продолжала всхлипывать, но уже сидела спокойно, я сказал: - Знаете, Таня, мне-то, в общем, все равно, где находится сейчас ваш муж и почему он так поспешно покинул планету. Возможно, это интересно знать моему начальству. Но скажите вы мне, ради Бога, чисто по-человечески, почему Лучано, зная, по всей видимости, что звездолет погибнет, бежал, не сказав ни слова экипажу? Они могли спасти себя и корабль, и сейчас родственники этих людей не сидели бы в зале ожидания космопорта - вы их видели, и неужели их глаза оставили вас равнодушной? Эффекта я, пожалуй, добился, но вовсе не такого, на какой рассчитывал. Я думал, что нащупал в защите Татьяны слабое место, струну, которая просто не могла не зазвенеть. Но вместо чистого звука струны послышался иной - искристый, но, по-моему, совершенно нелепый при данных обстоятельствах, смех. Смеялась Ландовска, но и Татьяна уже не смотрела на меня волком, ей было, конечно, не до смеха, но слезы на щеках высохли мгновенно, и взгляд стал скорее даже участливым. Будто ребенок сморозил глупость, даже не поняв, насколько это смешно. Я переводил взгляд с одной женщины на другую и действительно ничего не понимал. Оставалось ждать, пока кто-нибудь из них не успокоится и не изволит объясниться. Первой пришла в себя Татьяна. Она поднялась и подошла к зеркалу, висевшему у входа в холл. На ходу бросила: - Вы что, Каммерер, думаете, что Лучано действительно мог их предупредить? - Но если он знал...- озадаченно начал я. - Видите ли, Каммерер,- сказала Ландовска,- ничего Лучано не знал и знать не мог. А тот, кто знал, не мог сказать. - Ванда,- с досадой сказал я,- может быть, хватит ходить вокруг да около? Можете вы сказать, в конце концов, что означают все эти недоговорки? - Могу,- кивнула Ландовска.- Но сначала вопрос: вы доверяете пророчествам и астрологическим прогнозам? Я очень надеялся, что вопрос имел хоть какое-то отношение к делу. К здравому смыслу он, во всяком случае, отношения не имел. - Извините, нет,- сказал я.- Да и что это за занятие в наш-то век? - Вот я о том и говорю,- пробормотала Ландовска.- Я не смогла сказать Лучано ничего утешительного. Ничего. А Фарамон уже третий раз просит Швейцера принять его и получает отказ. Швейцеру, видите ли, не до шарлатанов. - Кто такой Фарамон? - спросил я.- И при чем здесь Швейцер? Татьяна, успевшая привести в порядок свое лицо (даже следа былой истерики, тонко подведенные брови, четко обрисованные губы, русская красавица на все времена), вернулась на свое место и ответила мне вместо Ландовской: - Фарамон - председатель Астрологической лиги Альцины. А Швейцер здесь действительно ни при чем, и напрасно Фараман так стремится встретиться с этим чиновником. - Нельзя ли получить горячего кофе, я больше не могу пить эту бурду,- заявил я, и Ландовска, забрав кофейник, отправилась за новой порцией напитка. Когда Ванда вышла, я сказал: - Таня, вы же видите, что я ничего не понимаю. Вы же видите, что я не желаю зла ни вам, ни Лучано. Неужели нельзя говорить прямо? - Каммерер... Простите, как ваше имя? - Максим,- сказал я, ощутив желание вскочить на ноги и расшаркаться. - Максим, Ванда все время говорит прямо, и я тоже. А если вы не понимаете, то ведь вы и не слушаете. Вы слышите не нас, а себя, вы слышите свои вопросы, но не воспринимаете ответы. - Пока я не слышал ответов,- сухо сказал я.- Одни обвинения. - Но это и есть ответы,- заявила Ландовска, появляясь с подносом.- Простите, Каммерер... Максим?.. простите, Максим, но для того, чтобы во всем разобраться, вам нужно понять одну простую вещь, которая вам кажется нелепой: все, что произошло, не имеет ни малейшего отношения к этому вашему КОМКОНу или как он там называется. Ни малейшего отношения к безопасности чего бы то ни было. - Вот в этом я и хотел бы убедиться, с вашего разрешения... И я даже задал немало конкретных вопросов. - Я помню все ваши вопросы,- сказала Ландовска.- Напоминаю свой: доверяете ли вы астрологическим прогнозам? Мы действительно говорили на разных языках. Мы - представители одной цивилизации, но мне показалось в тот момент, что мои беседы со Щекном, в которых недоговорок было куда больше, чем осмысленного текста, являлись образцом диалога и ясности по сравнению с тем, что говорилось в этой комнате на протяжении уже почти часа. - Я не верю астрологическим прогнозам,- четко произнес я.- Вот четкий ответ на вопрос. Очередь за вами. - Татьяна не знает, где сейчас Лучано. Лучано не имел никакой возможности предупредить экипаж "Альгамбры" об опасности. Лучано понятия не имел, почему он покинул Альцину. Вот четкие ответы на ваши вопросы. А если хотите подробнее... - Вы спрашиваете! - Тогда я приглашу Фарамона, и он придет, хотя и без энтузиазма, потому что сейчас считает самым важным объясниться со Швейцером. - Приглашайте,- сказал я, поглядев на часы. Через полтора часа меня опять вызовет Экселенц, за это время я вполне успею выслушать еще одного астролога и еще одну порцию чепухи, произнесенной уверенным голосом. Лучано Грапетти, между тем, находится сейчас неизвестно где и делает неизвестно что. И хотел бы я знать, для чего эти две женщины стараются представить себя более безумными, чем на самом деле. Или они обе, действительно, подобно экзальтированным девицам девятнадцатого или какого-то иного века, не только верят всей этой доморощенной чепухе, но и воображают, что сумеют задурить мне голову? Ландовска назвала тихим голосом несколько цифр в микрофон интерфейса, вшитый в воротник ее платья. Подождав ответа, она сказала так, чтобы я мог услышать: - Фарри, я жду вас у себя. Дело очень важное и срочное. Послушав, что сказал собеседник, она добавила: - Хорошо. - Давайте пить кофе,- сказала она, обращаясь ко мне,- и молчать, потому что слова, сказанные без смысла, увеличивают пропасть. Хорошо сказано и, главное, к месту. x x x Фарамон оказался уроженцем Альцины - карлик с руками, достававшими почти до пола, и носом, который был такой же длины, как нос Сирано де Бержерака, не реального Сирано, а такого, каким его изображают в спектаклях не очень опытные актеры. И еще у Фарамона была шевелюра, волнами спадавшая до пояса, и цвет волос был почти таким же черным, как цвет лишенного звезд пространства в пылевом облаке Ориона. Как бы я ни стремился найти точные слова для описания внешности этого существа, все равно это было "почти", и какой-то малости недоставало. Возможно, потому, что и человеком Фарамон был с той же приставкой "почти" - на Альцине цивилизация находилась на той примерно стадии, на которой были мои земные предки во времена фараонов или даже еще раньше - шумеров и ханаанцев. Обычно цивилизации подобного уровня (а их не так уж мало в исследованном космосе) не способны воспринять здраво и, главное, правильно явление с неба богоподобных пришельцев. Поэтому исследователи из Института экспериментальной истории предпочитают в таких случях пассивные наблюдения, не предпринимая никаких прогрессорских попыток. Единственная такая попытка на планете Галаха (система ЕН 2201) привела к гибели всей группы, состоявшей из пяти человек, - высококлассных специалистов по истории развития ранних культур. Тогда же КОМКОН засекретил эту информацию, опасаясь нежелательной для себя реакции со стороны общества и разных институций, имевших в Мировом Совете влияние и способных заблокировать принятие бюджета, необходимого для развернутых исследований на планетах типа Саракша, Гиганды или Надежды. Нам в КОМКОНе-2 эта информация была, естественно, доступна в полном объеме, и когда, вернувшись с Саракша и начав работать с Экселенцем, я ознакомился с подробностями той давней операции, то, помню, пришел в негодование. Как? Почему? Нарушен закон об информации, причем самым варварским образом - КОМКОН решал свои внутренние проблемы, а историки оказались отрезанными от источников важнейших сведений, необходимых для структурного и перекрестного анализа гуманоидных цивилизаций раннего периода. Экселенц остудил мое возмущение, задав единственный встречный вопрос: "Скажи-ка, мой мальчик, чем бы сейчас занимался ИЭИ и все твои друзья-прогрессоры, если бы информация о провале на Галахе стала доступна каждому?" "Да их бы закрыли и потом сто лет разбирались бы, нужно ли открывать опять!"- воскликнул я прежде, чем осознал собственный ответ. "Ну вот,- удовлетворенно сказал тогда Экселенц.- Прогрессорство не могло зависеть от мнения членов Совета. Да, согласен, это был поступок, наверняка не очень красивый с точки зрения морали. Да и закон нельзя нарушать безнаказанно. Но есть высшие интересы человечества, иногда они приходят в противоречие с моралью и законом, и приходится выбирать. В истории не раз возникали подобные ситуации, и, как бы ни оценивали их историки много лет спустя, разрешались эти ситуации всегда одинаково: мораль и закон приносились в жертву. История - наука. А наука вне морали." Тезис сей мне показался спорным, но мои соображения Экселенца не волновали ни в малейшей степени. Я знал, что мои соображения не волнуют его и сейчас. Он прислушивается к моему мнению, включает его в свои расчеты в качестве одного из множества параметров, и не более того... Цивилизация на Альцине, обнаруженная самим Сидоровым, который тридцать два года назад вознамерился поставить в системе ЕН 200244 станцию для исследования мировых постоянных, принадлежала к классическому типу Броксона-Эйве и находилась, как я уже упоминал, на уровне близком, если вообще в данном случае можно пользоваться аналогиями, ко времени фараонов или вавилонских царей. Но странным образом ни один из местных народов (а всего их экспедиции КОМКОНа насчитали на сегодняшний день около двухсот) не прошел в своем развитии ни эпохи рабовладения, ни даже эпохи абсолютизма. Пожалуй, ближе всего местное самоуправление приближалось к первобытному коммунизму землян. Тому были свои причины, в частности, изначально здесь не существовало проблемы огня - трава, покрывающая долины Альцины, воспламенялась при малейшем трении и столь же быстро затухала, но на возвышенностях росли деревья, которые можно было таким образом поджечь, а потом поддерживать огонь неограниченно долгое время. Равно не было здесь проблемы с изобретением колеса, да и другие технические идеи, на осуществление которых у людей ушли тысячелетия, возникали здесь со скоростью смены листков календаря и быстро распространялись по планете - похоже, что аборигены обладали достаточно мощной третьей сигнальной системой, которой пользовались в случае необходимости. Общение с аборигенами Альцины вовсе не входило в мои планы, тем более что сами планы возникли за полчаса до вылета. Поэтому и знания мои о местных жителях были по меньшей мере отрывочными. Неудивительно, что Фарамон произвел на меня не меньшее впечатление, чем в свое время первый увиденный мною голован. - Фарамон к вашим услугам. Дорогой мастер. И уважаемый гость,- сказало это существо странным голосом, в котором верхний регистр был подобен трелям соловья, а нижний звучал, будто гул из глубокого колодца. Обоими регистрами Фарамон пользовался мастерски, и речь его производила впечатление пения дуэтом - бас соревновался с контратенором. Сев в кресло, Фарамон стал похож на яркую детскую куклу. - Сагаль Фарамон,- сообщила Ландовска,- является главой астрологической лиги, объединяющей все народы Альцины. Лига насчитывает одиннадцать тысяч членов, это очень мощная организация. - У вас не получится. Ничего, ничего,- неожиданно заявил Фарамон, ткнув тоненьким длинным пальчиком в мою сторону.- Ничего, ничего. Пока вы будете врагом самому себе. Ничего. - Что вы имеете в виду? - спросил я, стараясь не улыбнуться. Фарамон повернулся к Ландовской и заговорил так быстро, что слова начали сливаться для моего слуха в одну беспрерывную и очень прихотливую мелодию. Татьяна, безучастно сидевшая до того в углу дивана, вытянула шею, нахмурилась - она старалась не пропустить ни слова, но, судя по всему, ей это не очень удавалось, в отличие от Ландовской, которая кивала головой, а когда Фарамон, наконец, закончил свою речь-песню, сказала коротко: - Так я это и имела в виду. Она повернулась ко мне: - Послушайте, Максим, Фарамон вовсе не расположен был с вами общаться, но я уговорила. Поэтому очень прошу, не делайте резких движений. Задавайте вопросы, но прежде семь раз обдумайте, что вы хотите спросить. И учтите, что Фарамон не просто астролог. Он - пророк. - Если вы думаете, что у меня есть что спросить у местного астролога-пророка, то вы ошибаетесь,- произнес я по-польски, очень надеясь, что Ландовска знает этот язык.- А если ему действительно что-то известно о поступках Грапетти и о том, где тот сейчас находится, то почему не спросить прямо и не покончить с этой проблемой? - Спрашивайте,- пожала плечами Ландовска. - Вам легче с ним общаться,- сказал я.- Спросите сами. Если вы не спрашивали раньше. А если спрашивали, то зачем нужна эта комедия? - Я спрашивала, конечно, но это было вчера, а положение светил меняется, как вы понимаете, и в оценки, к тому же, вторглись две кометы, выпавшие из местного облака Оорта. Ну, хорошо... Она, конечно, говорила на языке Фарамона куда хуже, чем астролог-пророк, речь Ландовской напоминала фальшивое пение провинциального сопрано, но карлик понял и пропел в ответ песню сирены. - Когда вы родились, Каммерер? - спросила Ландовска.- Точное время и место. - Двенадцатое сентября тридцать седьмого года,- чувствуя себя полным идиотом, сообщил я.- В городе Симеизе, Крым, Российский департамент Восточно-Европейского округа. На Земле, как вы понимаете. Все эти сведения были перепеты Фарамону, который, по-моему, понял меня и без посредничества Ландовской. Астролог-пророк пожевал губами, поглядел мне в глаза, разве что пассов не произвел и не вызвал из воздуха духа какого-нибудь местного святого. - Грапетти,- сказал он.- Живой. Но вы не сможете. Найти. Пока сам. Вам рекомендую. На Землю. Вернуться. Там будете знать. Здесь нет. Безопасно. Там. - А здесь, значит, опасно? - хмуро сказал я. Если эта троица собиралась таким образом выжить меня из города, то акция их была задумана и осуществлена весьма неумело. На что они, собственно, рассчитывали? - Почему опасно? - удивился Фарамон. - Безопасно. Там. - Я спрашиваю - здесь? - пришлось и мне перейти на телеграфный стиль. - Здесь. Безопасно. Для вас. На Земле. Для Грапетти. И всех. Ему надоело подыскивать отдельные слова, и он опять запел, а Татьяна придвинулась ко мне и прошептала на ухо: - Пожалуйста, Максим, если вы действительно хотите что-то узнать, не смотрите на него, как на привидение. Фарамон пророк, может быть, единственный в этой части Вселенной, вы понимаете, а пророкам нужно или верить, или... - Или побивать камнями и распинать на кресте,- закончил я. - Вот поэтому я и не могу вам объяснить...- Татьяна отодвинулась.- Вы не слышите, не понимаете, вы... чужой. Теряем время,- подумал я. Глупо теряем время. И почему это я решил, что общение с Ландовской приблизит меня к решению проблемы? Она такой же шарлатан, как все прочие представители ее древнейшей професии. На Земле этот лежалый товар перестали покупать еще в прошлом веке - после странного бума века двадцатого земная астрология умерла постепенно и почила незаметно. На Альцине другой век, другие нравы, но при чем здесь я? - Спасибо за угощение,- сказал я, вставая.- Было очень мило. Передайте уважаемому Фарамону, что я весьма благодарен за сообщенные им сведения. Татьяна смотрела на меня растерянным взглядом, Ландовска - удивленным, а сам гадатель оставался спокоен, и во взгляде его мне почудилась насмешка. Естественно, это была игра воображения - что я мог понять во взгляде существа, с которым встречался в первый и, надо полагать, в последний раз? Я обернулся на пороге. - Таня,- сказал я,- мне непонятна роль госпожи Ландовской, но вы-то знаете о своем муже гораздо больше, чем сказали. Я буду признателен, если вы захотите этими сведениями поделиться. В конце концов, не думаю, чтобы безопасность Лучано была вам менее дорога, чем мне. И вышел. Никто не бежал мне вслед. Никто даже не пошевелился. x x x В гостинцу я отправился по нуль-т, обнаружив кабинку в десяти метрах от дома Ландовской. Зачем нужно пользоваться махолетом, имея под боком современное транспортное средство? - с недоумением подумал я, входя в кабину. Возможно, я неправильно набрал код. Возможно, код отеля был изменен за то время, что я отсутствовал. Может быть, нуль-т сеть оказалась неисправной. Не исключено, что была иная причина. Как бы то ни было, я вышел не в коридор гостиницы, а в огромных размеров ангар, абсолютно пустой и гулкий настолько, что даже дыхание отзывалось под высоким потолком странным многократным эхом. Свод был прозрачным, и видно было небо - сине-зеленое, с серо-золотистыми облаками. - Черт! - сказал я и шагнул назад. На этот раз, набирая номер, я сверил его с записью в моем блокноте. Все было правильно, но, открыв дверцу после зеленого сигнала, я обнаружил, что все еще нахожусь в том же ангаре, а возможно, в каком-то очень похожем - индексатор нуль-т показывал, что переход произошел согласно набранным координатам. Значит, номер, который я записал и запомнил, был неверен. Досадно, конечно, но не смертельно. Я набрал номер операторской, и в воздухе возникло стереоизображение молодой женщины. Легкое подрагивание плеч показывало, что женщина не настоящая - конструкт-информатор. - Прошу нуль-т-координаты гостиницы "Аква",- сказал я ровным голосом во избежание ошибки. Девица улыбнулась загадочной улыбкой Моны Лизы и назвала номер, записанный в блокноте и дважды приводивший меня в ангар, расположенный неизвестно где. - В таком случае,- сказал я,- прошу номер кабинки нуль-т, в которой я нахожусь в настоящее время. Улыбка показалась мне еще более загадочной, но номер, тем не менее, был все тот же. Может быть, у них на Альцине все пункты нуль-т имеют с некоторых пор одинаковые номера? Неважно. Мне нужно было отсюда выбраться. - Номер нуль-т космопорта,- потребовал я. Все тот же номер был завернут девицей все в ту же улыбку, которая, по третьему разу, показалась мне ехидной. Мое идиотское предположение, похоже, сбывалось. - Номер приемной Президента. - Номер аэровокзала. - Номер квартиры Шабановой Татьяны, Альцина-центр... Все то же самое. - Ну, хорошо,- сдался я.- Мне нужно совершить нуль-т-переход в любую другую точку Альцины, исключая ту, в которой я нахожусь. - Назовите пункт прибытия. - Пультовая космопорта, первый блок. - Пожалуйста, наберите номер... Номер был тот же. - Могу я попасть куда бы то ни было, не набирая номер? Вы можете подать нужную команду централизованно? Показалось мне, или улыбка стала растерянной? - Вопрос вне компетенции. - Могу я поговорить с главным оператором? Есть проблема. Стандартный вызов, который должен быть понят любым автоматом, если его заранее не запрограммировали на приступ идиотизма. - Вопрос вне компетенции. Если эта троица решила меня изолировать, то сделано это было весьма умело. Даже слишком умело. Вряд ли у кого-то из них есть нужные познания в нуль-т-системах, и вряд ли у них есть доступ к кодировочным файлам. Я вышел из кабинки и пошел вдоль стены ангара в поисках двери или любого отверстия, через которое можно было бы выйти наружу. Стены были гладкими - обычная керамитовая поверхность, никаких отверстий. Не исключено, что проникнуть внутрь ангара можно было только через нуль-т. Неясно, кому пришло в голову строить подобное сооружение, но, раз уж оно существовало, то спрятать сюда человека, от которого нужно избавиться на время или навсегда, - блестящая идея. Я попробовал покричать, но крик вернулся ко мне, многократно усиленный, с множеством реверберированных модуляций, и долго еще, отражаясь от углов, метался, затихая. Минут за десять я обошел ангар по периметру. Периметр оказался равен двумстам тридцати метрам, и это была единственная полезная информация. Пустой ангар и нуль-кабинка. Здесь можно было умереть от голода, и я не был уверен, что местные бактерии позволят моему будущему трупу нормально разложиться, чтобы археологов грядущего века встретил злой оскал моего черепа. К тому же, голод давал о себе знать, не говоря о жажде и кое-каких иных человеческих потребностях. Спрашивать об этом квазидевушку-оператора было бессмысленно, я и не пытался. Вернулся в кабинку и попробовал разобраться в устройстве пульта. В конце концов, принципы нуль-т я изучал в школе и впоследствии, более детально, в институте - кое-что я еще помнил. К примеру, я знал, что, какой бы разветвленной ни была местная сеть, должен существовать аварийный канал, автоматически срабатывающий при возникновении нештатной ситуации - например, при изменении конфигурации внешних магнитных полей или при резком изменении напряжения в кабелях энергопитания. Работать пальцами было очень неудобно, я потратил не меньше получаса только для того, чтобы снять верхнюю плату. Внутри была обычная симфония микрочипов и плотного биокристаллического раствора. Если я не ошибался, нажимать нужно было сюда вот, справа, где в темном кубике пересекались десятки тысяч линий-волокон. А если ошибался... Подумать об этом я не успел, потому что по изменению освещения в кабинке понял, что нуль-переход совершен. Оставалось недеяться, что аппаратура сработала штатно, и я, как и положено, оказался в базовом накопителе сети. Я поставил плату на место и выглянул из кабинки. Мог и не выглядывать. Ангар был в точности таким же, а может, и тем же самым. Нет, тем же он быть, конечно, не мог, потому что небо оказ