покойся. Возможно, история Веледы была всего лишь незначительным всплеском в причинно-следственной цепочке событий. Если так, то она не играет важной роли в истории. Такие вещи случаются и обычно не оставляют серьезных последствий. Тацит мог и не знать о ее судьбе или потерять к ней интерес, после того как она перестала быть политической силой. Так ведь и произошло на самом деле? - В некотором роде. Хотя... Та программа, что я обдумала и предложила, а Патруль одобрил, пришла мне в голову благодаря опыту, который я накопила задолго до того, как узнала о существовании Патруля. Я ободряла Эдх, предсказывала, что она должна делать, заранее готовила обстоятельства, наблюдала за ней и появлялась, когда она нуждалась в своей богине. - Эверард опять заметил, как помрачнела Флорис. - Будущее перекраивало собственное прошлое. Надеюсь, в дальнейшем мне в таких экспериментах участвовать не придется. Не то чтобы все это было так ужасно. Нет, оно того стоило. Я чувствовала, что не зря живу на свете. Но... - она умолкла. - Страшновато, - помог Эверард. - Со мной такое было. - Да, - тихо сказала она. - И у тебя есть собственные секреты, не так ли? - От Патруля нет. - От тех, о ком ты заботишься. Вещи, о которых тебе больно говорить, а им непереносимо слушать. "Близко, слишком близко". - Ну ладно, так что Эдх? Я полагаю, ты пыталась сделать ее как можно более счастливой. - Эверард выждал. - Уверен в этом. - Был ты когда-нибудь на острове Валхерен? - спросила Флорис. - М-м, нет. Это где-то рядом с бельгийской границей? Подожди. Я смутно вспоминаю, ты говорила однажды об археологических находках из тех мест. - Да. В основном камни с латинскими надписями второго-третьего веков. Благодарственные подношения, обычно за удачное морское путешествие в Британию и за благополучное возвращение. Богиня, которой они предназначались, имела храм в одном из портов Северного моря. На некоторых камнях она изображена вместе с кораблем или собакой, часто с рогом изобилия в окружении фруктов и колосьев. Имя ее Нехаленния. - Очень важный культ, по крайней мере в том краю. - Она выполняла все, что положено богам: давала мужество и знание, делала людей немного добрее, чем они могли бы быть в противном случае, а иногда открывала им глаза на красоту. - Подожди! - Эверард выпрямился. Мурашки побежали у него по спине и затылку. - Это богиня Веледы... - Древняя нордическая богиня морей и плодородия Нертус, Найэрда, Нерда, Нерха - множество различных вариантов имени. Веледа сотворила из нее мстительное божество войны под влиянием Хайдхина. Эверард довольно долго смотрел на Флорис, прежде чем сказал: - А ты убедила Веледу снова провозгласить ее мирной богиней и переместила на юг. Это просто гениально!.. Великолепная операция! Не припомню, чтобы я слышал о чем-то подобном. Глаза ее опустились. - Нет, на самом деле это не так. Потенциал уже был заложен в самой Эдх. Удивительная женщина. Чего бы она могла достичь в более благоприятное время?... На Валхерене богиню звали Неха. Культ ее почти совсем угас, несмотря на божественное покровительство сельскому хозяйству и рыболовству. Хотя охотничьи дела ассоциировались с ней с первобытных времен. Прибыла Веледа, оживила культ, внесла новые элементы, соответствующие цивилизации, которая переменила жизнь ее народа. Они начали произносить имя богини с латинским послеслогом, Неха Леннис, то есть Неха Добрая. Со временем оно превратилось в имя Нехаленния. - Должно быть, богиня играла у них важную роль, раз ей поклонялись и столетия спустя. - По-видимому, так. Когда-нибудь я хотела бы отследить ее историю, если Патруль позволит использовать на это несколько лет моей жизни. Флорис вздохнула. - В конце концов империя, конечно, рухнула. Франки и саксы смели все на своем пути, а когда возник новый мировой порядок, он уже стал христианским. Но мне хотелось бы думать, что от культа Нехаленнии многое сохранилось. Эверард согласился. - Мне тоже, после того, что ты рассказала. Это могло пойти на пользу людям. Многие средневековые святые произошли от языческих богов, а те, что были историческими личностями, часто имели черты древних богов как в фольклоре, так и в церковных летописях. Костры в середине лета все еще разжигают, хотя теперь уже в честь Святого Иоанна. Святой Олаф бьется с троллями и чудовищами, как до него Тор. Даже Дева Мария имеет черты Исиды, и, смею предположить, несколько легенд о ней были первоначально местными мифами... - Он оборвал себя. - Впрочем, тебе это известно. Все нити уходят в глубь веков. Как жила Эдх? Флорис смотрела мимо него, словно все мысли ее были в прошлом. Затем медленно заговорила: - Старость Эдх встретила, окруженная почетом. Замуж она так и не вышла, но все относились к ней, как к матери. Остров был низкий, на нем строили корабли, как и на острове ее детства, а храм Нехаленнии стоял на берегу ее любимого моря. Я думаю - точно сказать не могу, ибо что богиня может прочитать в сердце смертного? - но я думаю, она... обрела наконец покой. О том ли я говорю? Конечно, когда она умирала... - голос ее дрогнул, - ...когда она лежала на смертном одре... - Флорис попыталась сдержать слезы и не смогла. Эверард обнял ее, положив голову себе на плечо, и погладил косы. Пальцы ее вцепились в рукава его рубашки. - Успокойся, девочка, успокойся, - прошептал он. - От некоторых воспоминаний всегда больно. Ты пришла к ней в ее последний час? - Да, - всхлипывала она у него на плече. - А как же иначе? - Правильно. Иначе ты поступить не могла. Ты облегчила ей уход. Что здесь плохого? - Она... она просила - а я обещала... - Флорис зарыдала. - Жизнь после смерти, - понял Эверард. - Жизнь с тобой, навечно в морском доме Найэрды. И она ушла во мрак счастливой. Флорис оторвалась от него. - Это была ложь! - выкрикнула она, вскочила на ноги, задев столик, и заходила по комнате. Она то сжимала руками плечи, то била кулаком по раскрытой ладони. - Все эти годы были сплошной ложью, фокусом, я использовала ее! А она в меня верила! Эверард решил, что ему лучше оставаться на месте и налил себе еще немного виски. - Успокойся, Джейн, - уговаривал он. - Ты должна была это делать ради сохранения всего мира. Но ты выполняла свой долг с любовью. И ты дала Эдх все, чего она могла пожелать. - Bedriegerij - все фальшь, все пустота - как и большая часть того, что я делала. Эверард проглотил бархатный комок огня. - Послушай, я довольно хорошо тебя изучил. Ты самый честный человек из всех, кого я знаю. Слишком честный, сказать по правде. К тому же ты очень добра по натуре, что еще более важно. Однако уверяю тебя, искренность не самая главная добродетель на свете. Джейн, ты ошибаешься, воображая, что тебе нет прощения. Но в любом случае тебе надо жить дальше. Призови на помощь благоразумие и перестань себя мучить. Всхлипывая и вытирая слезы, она остановилась напротив него и заговорила, постепенно успокаиваясь: - Да, я... понимаю. Я думала об этом... несколько дней... прежде чем обратиться в Патруль. И все-таки, я не могу избавиться от своих мыслей. Ты прав, это было необходимо, и я знаю, как много людей живут мифами, а многие мифы созданы искусственно. Прости меня за эту сцену. Для меня Веледа умирала на руках Нехаленнии совсем недавно. - Воспоминания переполняют тебя, ну конечно, а я лезу с расспросами. Извини. - Ты не виноват. Откуда тебе знать? - Флорис глубоко вздохнула, плотно сжала переплетенные руки. - Но я не хочу лгать больше, чем необходимо. Я совсем не хочу лгать тебе, Мэнс. - Что ты имеешь в виду? - спросил он, слегка догадываясь и немного пугаясь. - Я думала о нас, - продолжила она. - Серьезно думала. Видимо, то, что между нами произошло, было ошибкой... - Ну, в обычных обстоятельствах, возможно, так оно и было бы, но в нашем случае это совсем не повредило работе. Более того, я чувствовал себя как на крыльях. И вообще, все было великолепно. - И мне так казалось. - Голос ее становился непоколебимо спокойным. - Ты пришел сюда сегодня с надеждой возобновить те отношения, верно? Он попытался улыбнуться. - Каюсь. В постели тебе нет равных, дорогая. - Застенчивостью ты точно не страдаешь. - Слабая улыбка погасла. - Чего бы ты еще хотел? - Побольше того же самого. Часто. - Всегда? Эверард онемел. - Это трудно, - сказала Флорис. - Ты агент-оперативник, а я специалист. Большую часть нашей жизни мы проводили бы порознь. - Если ты не перейдешь на обработку данных или подобную работу, когда можно находиться дома, - Эверард подался вперед. - Ты знаешь, это превосходная идея. Ты прекрасно соображаешь. Избавишься от риска и невзгод, да и от всех этих жестокостей, которые не имеешь права предотвратить. Она покачала головой. - Я не хочу этого. Несмотря ни на что, я чувствую себя полезной там, на месте, в своей области деятельности, и так будет, пока я не состарюсь и не ослабею. "Если доживешь до старости". - Да, понимаю. Перемены, приключения, полная жизнь и возможность помочь кому-то при случае. В этом твоя суть. - Я могла бы, наверное, возненавидеть человека, который заставит меня уйти с такой работы. Этого я тоже не хочу. - Ну, что ж... - Эверард поднялся. - Ладно, - произнес он. - Не бог весть сколько домашнего уюта, но уж тогда между заданиями все должно быть по высшему классу и только для нас двоих. Играешь в такую игру? - А ты? - спросила она в ответ. Вопрос остановил Эверарда на полпути к ней. - Ты в курсе, чего может потребовать моя работа, - продолжала она. Лицо ее побледнело. Скромность здесь не к месту, вертелась у Эверарда мысль в глубине сознания. - И во время этой миссии тоже. Я не все время была богиней, Мэнс. Время от времени оказывалось, что очень полезно прикинуться обычной германской женщиной вдали от дома. А иногда мне просто хотелось забыться ночью. В висках у него застучала кровь. - Я не ханжа, Джейн. - Но в душе ты по-прежнему провинциальный американец. Ты как-то сам так сказал, и я в этом убедилась. Я могу быть твоим другом, партнером, твоей любовницей, но никогда, в глубине твоей души, никем больше. Будь честен. - Стараюсь, - хрипло произнес он. - Для меня это было бы хуже, - закончила Флорис. - Мне пришлось бы слишком многое скрывать от тебя. Я чувствовала бы себя предательницей. В этом, конечно, нет смысла, но именно такое было бы у меня ощущение. Мэнс, нам лучше не влюбляться в друг друга еще раз. Лучше будет, если мы расстанемся. Они еще несколько часов провели в разговорах. На прощание она прижалась к нему, Эверард обнял ее и ушел. IV Мария, матерь Божия, мать многострадальная, мать милосердная, будь с нами теперь и в час нашей смерти. Плывем мы на запад, однако ночь обгоняет нас. Присмотри за нами во мраке и проводи ко дню. Даруй кораблю нашему свое благословение, и будет оно нашим самым ценным грузом. Чистая, как ты сама, звезда твоя сверкает над закатом. Веди нас своим светом. Успокой моря своею добротой, направь попутный ветер в пути нашем дальнем и обратно к дому, к нашим любимым, а в конце пути нашего земного молитвами своими проводи на Небо. Ave Stella Maris!  * ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ. ГОД ВЫКУПА *  10 сентября 1987 года "Блистательное одиночество". Да, Киплинг мог сказать так. Я помню, как по спине у меня пробегали мурашки, когда я впервые услышала эти строки. Мне их прочел дядя Стив. И хотя все происходило более десяти лет назад, впечатление не изгладилось из памяти. Конечно, стихи эти о море и о горах... Но ведь таковы и Галапагосы, Зачарованные острова. Сегодня мне нужна хотя бы малая толика того одиночества. В основной своей массе туристы - веселые и славные люди. И все же, когда целый сезон пасешь их по одному и тому же маршруту, снова и снова отвечая на одни и те же вопросы, это начинает действовать на нервы. Теперь туристов стало меньше, моя летняя работа окончена, скоро я окажусь дома, в Штатах, и начну занятия в аспирантуре. Другого такого случая не представится. - Ванда, дорогая! Роберто сказал "querida", а это может означать и нечто большее. Но не обязательно. Я на мгновение задумываюсь, а он продолжает: - Пожалуйста, разреши мне по крайней мере побыть с тобой. Качаю головой. - К сожалению, нельзя, мой друг. Нет, и здесь неточность: amigo тоже не переводится на английский однозначно. - Я вовсе не сержусь на тебя, ничего подобного. Но мне нужно несколько часов побыть одной. У тебя так не бывает? Я не кривлю душой. Мои коллеги-гиды - прекрасные люди. Мне бы хотелось, чтобы возникшая между нами дружба продолжилась. Так оно и будет, если мы сумеем сюда вернуться. Но никакой уверенности нет. Может, я и вернусь в будущем году, а может, и не смогу. Что, если сбудется моя мечта и я получу приглашение поработать на научно-исследовательской станции "Дарвин"? Да, я знаю, они не могут принять всех желающих, но вдруг... Или у меня появится какая-нибудь другая мечта... Предстоящая экскурсия на катере вокруг архипелага с биваком на берегу действительно может стать заключительным аккордом того, что мы называли el companerismo, то есть дружбы. Одна-две поздравительные открытки к Рождеству - вот и все, что от нее останется. - Тебе нужна защита, - драматическим тоном произносит Роберто. - Тот странный человек, о котором нам говорили, рыскал по всему Пуэрто-Айора, расспрашивая встречных про молодую блондинку из Северной Америки. Позволить Роберто сопровождать меня? Соблазнительно. Он красив, импульсивен и вообще джентльмен. Отношения, сложившиеся между нами за эти месяцы, романом назвать нельзя, но мы достаточно сблизились. И хотя он никогда это прямо не выказывал, я знаю, он очень надеется, что мы станем еще ближе... И противиться этому нелегко. Но надо - и скорее ради него, чем ради себя. Дело не в его национальности. Эквадор, пожалуй, одна из немногих стран Латинской Америки, где янки чувствуют себя как дома. По нашим стандартам, здесь все идет отлично. Кито - просто прелесть, и даже Гуаякиль - неприглядный, задымленный, бурлящий - напоминает мне Лос-Анджелес. Однако Эквадор - не Соединенные Штаты, и по здешним стандартам не все в порядке именно со мной, начиная с того, что я еще не решила, хочу ли переходить к оседлому образу жизни. Поэтому я говорю со смешком: - О да, мне обо всем рассказал на почте сеньор Фуэнтес. Бедняга, он был так взволнован. Говорил, как странно одет незнакомец, какой у него акцент и прочее. Как будто не знает, что среди туристов кого только не встретишь. И сколько блондинок бывает на этих островах? Не меньше пятисот в году? - А как этот тайный обожатель Ванды до нее доберется? - добавляет Дженнифер. - Вплавь? Нам ведь известно, что с тех пор, как наша экскурсия покинула Санта-Крус, ни один корабль не приставал к острову Бартоломе. Яхт поблизости не было, а местные рыбаки все наперечет. Роберто краснеет, что заметно даже сквозь загар, а он у нас всех одинаков. Я сочувственно похлопываю его по руке и говорю собравшимся: - Вперед, ребята, плавайте, ныряйте - словом, развлекайтесь, как кому нравится. А я вернусь вовремя и помогу с ужином. Теперь быстрее в тень. Мне действительно нужно немного одиночества в этом странном, жестоком и прекрасном мире. Можно обрести одиночество, плавая с аквалангом. Вода здесь прозрачна, как стекло, она обволакивает тебя, словно шелк. Время от времени навстречу попадаются пингвины; они не плывут, а прямо-таки летят в воде. Танец рыбьих стай похож на фейерверк. Водоросли образуют огромные, переплетающиеся между собой кольца. С морскими львами я могу подружиться, но другие пловцы, даже очень симпатичные, слишком болтливы. Мне нужно побыть наедине с природой. Признаваться в этом неловко - мои слова сочтут излишне эмоциональными, а меня могут принять за представительницу организации "Гринпис" или Народной Республики Беркли. Белый ракушечный песок и мангровые заросли остаются позади. Я почти физически ощущаю заброшенность этих мест. Бартоломе, как и его соседи, - вулканический остров, он почти начисто лишен плодородной почвы. Утреннее солнце начинает припекать, а на небе - ни единого облачка, которое могло бы умерить жар. То здесь, то там попадаются чахлые кустики и хохолки увядшей травы, но и они редеют по мере того, как я приближаюсь к скале Пиннакл-Рок. В обжигающей тишине, соприкасаясь с темной застывшей лавой, о чем-то шепчут мои "адидасы". Однако... среди валунов и в лужицах копошатся яркие оранжево-голубые крабы, оставшиеся после прилива. Обернувшись, я вижу ящерицу - в здешних местах они встречаются крайне редко. Я стою всего в ярде от этой глупышки с синими лапками. Она спокойно может улизнуть, но вместо этого доверчиво наблюдает за мной. Прямо из-под ног взлетает зяблик. Это они, зяблики с Галапагосских островов, помогли Дарвину постичь, как с течением времени изменяются живые организмы. В небе вычерчивает белый круг альбатрос. Еще выше парит фрегат. Я поднимаю бинокль, висящий у меня на шее, и ловлю взглядом надменный излом его крыльев, раскинувшихся в потоках солнечного света, и его раздвоенный хвост, похожий на абордажную саблю. Здесь нет запретных для туристов тропинок, потому что нет туристов. Эквадорские власти очень строги в этом отношении. Несмотря на ограниченные возможности, они делают большое дело, стремясь защитить и восстановить окружающую среду. А биологи всегда смотрят, куда ступают. Я начну обходить этот островок с восточной его оконечности, пока не окажусь на тропе со ступеньками, ведущими к центральной вершине. С нее открывается захватывающий вид на остров Сантьяго и на ширь океана. Сегодня все это будет принадлежать только мне. Там, наверное, я и съем прихваченный с собой завтрак. Потом, прежде чем отправиться на запад, я спущусь к бухточке, стяну с себя рубашку и джинсы и искупаюсь в одиночестве. Но нужно быть осторожней, девочка! До экватора всего-то миль двадцать. Здешнее солнце требует к себе уважительного отношения. Я опускаю поля широкополой шляпой и останавливаюсь, чтобы выпить из фляги глоток воды. Перевожу дыхание и оглядываюсь. Я уже немного поднялась по склону, и, чтобы выйти на тропу, нужно теперь спуститься. Берег и лагерь отсюда не видны. Зато внизу - беспорядочные россыпи камней, ослепительно голубая вода залива Салливан-Бей и серая громада Пойнт-Мартинес на большом острове. Что это там? Ястреб? Поглядим в бинокль. В небе - вспышка. Отблеск металла. Самолет? Нет, вряд ли. Все исчезло. Какое-то наваждение. Опускаю бинокль. Мне приходилось немало слышать о летающих тарелках или, выражаясь более научно, неопознанных летающих объектах. Я никогда не воспринимала эти слухи всерьез. Отец сумел привить нам здоровый скептицизм. Он ведь инженер-электронщик. Дядя Стив - археолог. Он немало поколесил по свету и говорит, что мир полон непостижимых явлений. Думаю, я так никогда и не узнаю, что мне довелось сейчас увидеть. Пора двигаться дальше. Словно ниоткуда - мгновенный порыв ветра. Мягко бьет воздушная волна. Меня накрывает тень. Я запрокидываю голову. Не может быть! Надо мной, футах в десяти, безо всякой поддержки, беззвучно висит что-то вроде огромного мотоцикла - только без колес, да и конструкция совсем другая. Человек на переднем сиденье держится руками за какой-то странный руль. Я вижу его необыкновенно четко. Секунды кажутся бесконечными. Меня охватывает ужас; в последний раз такое было со мной в семнадцать лет, когда я ехала в ливень по горной дороге неподалеку от Биг-Сура и мою машину занесло. Тогда мне удалось выкрутиться. А это видение не исчезает. Рост человека за рулем примерно пять футов девять дюймов. Он сухопар, но широкоплеч, лицо рябое, нос орлиный, кожа смуглая. Черные волосы закрывают уши, борода и подстриженные усы слегка топорщатся. Его одежда совершенно не вяжется с этой фантастической машиной. Кожаные башмаки, спущенные коричневые чулки, выглядывающие из-под коротких бриджей, свободного покроя рубаха с длинными рукавами. Она, похоже, шафранового цвета, но вся заляпана грязью. Сверху - стальной нагрудник, шлем, красный плащ, шпага в ножнах на левом бедре... Словно издалека доносится голос: - Леди Ванда Тамберли? Странно, но я даже не вскрикнула. Я ко всему готова. Никогда не была истеричкой. Что это - видение, бред? Кажется, нет. Спиной я ощущаю жар солнечных лучей. Жаром пышет и от скал. Море - невообразимо яркое. Я в состоянии пересчитать все колючки вон на том кактусе. Розыгрыш, трюк, психологический эксперимент? Но уж слишком все реально... У незнакомца - кастильский выговор, но при этом акцент, который мне никогда не приходилось встречать у испанцев. - Кто вы? - с трудом выдавливаю я из себя. - И что вам нужно? Плотно сжатые губы вздрагивают. Зубы - скверные. Не поймешь, приказывает он или умоляет: - Скорее! Я должен найти Ванду Тамберли. Ее дяде Эстебану грозит страшная опасность. У меня непроизвольно вырывается: - Это я! Он отрывисто хохочет. Его машина внезапно падает вниз, прямо на меня. Беги! Он догоняет меня, нагибается и хватает правой рукой за талию. Ощущаю его стальные мускулы. Земля уходит у меня из-под ног. Начинаю сопротивляться. Растопыренными пальцами целюсь ему в глаза. Но у него мгновенная реакция. Он отталкивает мою руку. Переключает что-то на пульте управления. И внезапно мы переносимся в какое-то другое место. 3 июня 1533 года (по юлианскому календарю) В тот день перуанцы доставили в Каксамалку очередную партию сокровищ - часть выкупа за своего правителя. Луис Ильдефонсо Кастелар-и-Морено, муштровавший подчиненных ему кавалеристов, заметил их еще издалека. Он как раз собирался отдать приказ возвращаться, поскольку солнце уже коснулось западных холмов. Тени от их вершин протянулись через всю долину. Напротив сверкала река и золотились столбы пара над горячими источниками - там располагались бани правителя инков. Вытянувшись цепочкой, по южной дороге брели груженые ламы и носильщики, утомленные поклажей и пройденным расстоянием. Местные жители прекратили работу на полях, чтобы поглазеть на караван, а затем вновь торопливо принялись за дело. Послушание было у них в крови и не зависело от того, кто их повелитель. - Примите команду, - приказал Кастелар лейтенанту и пришпорил жеребца. Оказавшись за стенами города, он натянул поводья и стал дожидаться приближения каравана. Взгляд всадника уловил движение слева от него. Из прохода между двумя белыми глинобитными постройками, крытыми тростником, появился человек. Он был высокого роста: встань они рядом, пеший оказался бы выше Кастелара на три с лишним дюйма. В волосах вокруг тонзуры, схожих по цвету с его коричневой рясой францисканца, блестела седина, но на тонком светлом лице ни возраст, ни оспа своих следов не оставили, да и все зубы у монаха были целы. С момента их последней встречи произошло много событий, но Кастелар сразу узнал брата Эстебана Танакуила. Францисканец тоже узнал всадника. - Приветствую вас, преподобный отец, - сказал Кастелар. - Да пребудет с вами Господь, - ответил монах. Он остановился возле стремени всадника. Караван с сокровищами тем временем поравнялся с ними и двинулся дальше. На улицах города послышались ликующие возгласы. - Вот, - радостно произнес Кастелар, - правда, приятное зрелище? Не услышав ответа, он взглянул на Танакуила. На лице монаха отразилась боль. - Что-то случилось? - спросил Кастелар. Танакуил вздохнул. - Ничего не могу с собой поделать. Сострадаю этим людям: они измотаны, у них сбиты ноги. Думаю о том, сколько веков накапливались несомые ими сокровища и как они были у них отняты. Кастелар напрягся. - Вы осуждаете капитана? "Странный человек, - в который раз подумал он. - Ведь почти все священники в экспедиции - доминиканцы. Непонятно, как он здесь появился и как заслужил доверие Франсиско Писарро. Впрочем, последнего Танакуил добился, вероятно, благодаря своей учености и тонким манерам - и то и другое здесь редкость..." - Нет-нет, разумеется нет, - ответил монах. - И все же... Кастелар слегка поморщился. Ему казалось, он знает, что происходит в этой голове с выбритой макушкой. Да и сам он сомневался в законности того, что творили конкистадоры в прошлом году. Вождь инков Атауальпа встретил испанцев мирно. Он разрешил им расквартироваться в Каксамалке. По приглашению конкистадоров он приехал в этот город для продолжения переговоров. Но его ждала ловушка: не сходя с носилок Атауальпа превратился в пленника, а сотни его воинов погибли от пуль и шпаг испанцев. За освобождение вождя инков испанцы потребовали наполнить одну комнату золотом, а другую - дважды серебром, и теперь по приказу Атауальпы его подданные начали собирать сокровища по всей стране. - Сие есть Божья воля! - резко произнес Кастелар. - Мы принесли этим язычникам истинную веру. С их правителем хорошо обращаются, верно? При нем его жены и слуги, которые выполняют все его желания. А что до выкупа, - Кастелар откашлялся, - Сант-Яго, наш святой покровитель, славно вознаграждает своих воинов. Монах посмотрел на всадника и сдержанно улыбнулся, словно хотел заметить, что проповедь - не солдатское дело. Пожав плечами, он произнес: - Нынче вечером я увижу, насколько славно. - Разумеется, - согласился Кастелар, испытывая облегчение от того, что пикировка закончилась. Сам он тоже когда-то готовился к принятию сана, но был изгнан из ордена из-за неблаговидной связи с одной девицей, вступил в армию во время войны против французов и в конце концов последовал за Писарро в Новый Свет в надежде, что там он, младший сын обедневшего идальго из Эстремадуры, сможет сколотить хоть какое-то состояние. Но прежнее почтение к духовенству осталось. - Я слышал, что вы осматриваете каждую вещицу прежде, чем она попадает в хранилище, - заметил Кастелар. - Кто-то должен этим заниматься... Нужно ведь отыскать среди этой груды металла настоящие произведения искусства. Я убедил в этом нашего капитана и его капеллана. Ценители прекрасного при дворе и в церкви останутся довольны, получив эти изделия в целости и сохранности. - Хм. - Кастелар потеребил свою бородку. - Но отчего вы занимаетесь этим по ночам? - Вы и об этом знаете? - Я здесь уже давно. Об этом все говорят. - Осмелюсь заметить, вы приносите в казну несравненно больше, чем получаете. Мне самому хотелось бы побеседовать с вами: ведь ваш отряд совершил героический переход. Кастелару живо вспомнились события последних месяцев. Брат их капитана, Эрнандо Писарро отправился во главе одного из отрядов на запад, преодолел изумительные по своей красоте Кордильеры - высочайшие горы с головокружительными ущельями и бурлящими реками - и вышел к стоящему на берегу океана таинственному храму Пачакамак. - Мы не добились крупных успехов, - признался Кастелар. - Самой ценной нашей добычей стал индейский вождь Чалкучима. Удалось подчинить себе часть населения... Но вы собирались рассказать, почему занимаетесь сокровищами исключительно после захода солнца. - Чтобы не возбуждать алчность и разногласия. Они уже причинили нам немало вреда. При дележе добычи люди всегда проявляют излишнее нетерпение. Кроме того, ночью орды Сатаны наиболее сильны. Я очищаю молитвой предметы, которые посвящены ложным богам. Мимо них тяжелой поступью прошел последний носильщик и исчез за стенами города. - Мне бы хотелось взглянуть на сокровища, - порывисто произнес Кастелар. - А почему бы и нет? Я пойду с вами. - Что? - испуганно спросил Танакуил. - Я не стану вам мешать. Просто посмотрю. Монах был явно раздосадован. - Вначале вы должны получить разрешение. - Зачем? У меня достаточно высокий чин. Мне никто не откажет. Вы что-нибудь имеете против? Я полагал, вы обрадуетесь, если вам составят компанию. - Довольно скучное занятие. Другие, во всяком случае, так считают. Поэтому-то я, как правило, и работаю в одиночестве. - Мне не привыкать стоять на часах, - рассмеялся Кастелар. Танакуил сдался. - Ну хорошо, дон Луис, раз вы настаиваете. После вечерней молитвы приходите в Змеиный Дом, как они его здесь называют. Над горами сверкали бесчисленные звезды. Половину из них, а то и больше, никогда не увидишь на европейском небе. От холода Кастелара пронзила дрожь, и он поплотнее закутался в плащ. Его дыхание превращалось в пар, шаги гулко отдавались на мостовых. Каксамалка, призрачный и мрачный город, окружал его со всех сторон. Кастелар порадовался тому, что на нем металлический нагрудник и шлем, хотя здесь они вроде бы не были нужны. Индейцы называли эту землю Тауантинсуйу - Четыре Четверти Мира. Такое название для страны, превосходящей по размерам Священную Римскую империю, почему-то казалось более подходящим, чем Перу, поскольку никто не знал, что последнее в точности означает. Была ли она уже ими покорена, да и возможно ли такое - покорить всю эту страну, ее народы и ее богов? Недостойная христианина мысль. Кастелар поспешил дальше. Вид часовых возле сокровищницы подействовал на него успокаивающе. Свет фонарей отражался от доспехов, пик и мушкетов. Эти солдаты были из числа тех отчаянных головорезов, что прибыли морем из Панамы, прошли маршем через джунгли, болота и пустыни, разбили всех врагов и возвели укрепления. Они сумели преодолеть горы, достигавшие небес, захватить самого правителя язычников и заставить его страну платить дань. Ни человек, ни дьявол не пройдет мимо них без разрешения. А если они устремятся вперед, никто не сможет их остановить. Часовые знали Кастелара в лицо и отдали ему честь. Брат Танакуил поджидал его с фонарем в руке. Он повел кавалериста вниз, в сокровищницу. Притолока над входом была украшена орнаментом в виде змеи, какую белый человек никогда не видел даже в кошмарных сновидениях. Огромное, с множеством комнат здание было сложено из каменных блоков, искусно вырубленных и пригнанных один к другому с необычайным тщанием. Кровля у бывшего дворца была деревянной. Испанцы навесили на все входы в здание крепкие двери, тогда как индейцам для этой цели служили циновки из тростника и куски материи. Пропустив гостя вперед, Танакуил закрыл за собой дверь. Таившиеся в углах тени заскользили по остаткам стенных росписей, которые в своем благочестивом рвении затерли испанские священники. Сокровища, доставленные караваном в этот день, находились в передней комнате. Кастелар различил исходящее от них слабое сияние. Он прикинул, сколько центалов благородных металлов здесь свалено, и у него закружилась голова. Он пожирал сокровища глазами - все, что ему оставалось. По прибытии каравана офицеры Писарро в спешке развязали узлы, желая удостовериться, что обошлось без обмана, да так и оставили все лежать как попало. Завтра они взвесят драгоценный груз и присоединят его к уже имеющимся сокровищам. Повсюду валялись обрывки веревок и мешки. Монах поставил фонарь на глиняный пол и опустился на колени. Он поднял золотой кубок, поднес его к неяркому свету фонаря, пробормотал что-то и покачал головой. На кубке виднелась вмятина: изображенные на нем фигурки были повреждены. - Тот, кто принимал эту вещь, уронил ее или отшвырнул ногой. - В голосе его слышались гневные нотки. Или Кастелару это показалось? - Скоты. Никакого почтения к мастерству. Кастелар взял кубок и взвесил его в руке. Не меньше четверти фунта, решил он и возразил: - Какое это имеет значение? Скоро все пойдет в переплавку. - В самом деле, - с горечью заметил монах и добавил: - Несколько предметов, которые могут заинтересовать императора, будут сохранены. Я отбираю самое лучшее, в надежде, что Писарро прислушается к моим доводам и отберет эти вещи. Но он по большей части со мной не соглашается. - Какая между ними разница? Все, что здесь находится, просто уродливо. В серых глазах монаха появился упрек. - Мне казалось, вы более мудры, более способны понять, что у людей есть много разных способов... восславить Господа через красоту своих творений. Вы же получили образование? - Знаю латынь. Умею читать, писать, считать. Немного знаком с историей и астрономией. Но боюсь, многое позабыл. - А еще вы путешествовали. - Я воевал во Франции и Италии. Могу изъясняться на тех языках. - У меня создалось впечатление, что вы знаете и язык кечуа. - Совсем немного. Ровно столько, чтобы не позволить туземцам валять дурака, знаете ли, или строить козни у себя под носом. Кастелар почувствовал, что подвергается тонкому, но основательному допросу, и переменил тему разговора. - Вы сказали, что ведете учет всех ценностей. Где же ваши перо и бумага? - У меня превосходная память. К тому же, как вы сами заметили, нет особого смысла учитывать вещи, которые неизбежно превратятся в слитки. Но хочется быть уверенным в том, что они не послужат ни богопротивному делу, ни колдовству... Ведя беседу с Кастеларом, Танакуил одновременно сортировал и раскладывал перед собой разнообразные предметы - украшения, блюда, сосуды, статуэтки, казавшиеся испанцу совсем непривлекательными. Покончив с этим делом, монах сунул руку в мешочек, висевший у него на поясе, и извлек оттуда необычайного вида шкатулку. Кастелар нагнулся и прищурил глаза, стремясь получше ее разглядеть. - Что это? - спросил он. - Мощи. Здесь находится фаланга пальца святого Ипполита. Кастелар перекрестился и еще внимательнее уставился на шкатулку. - Никогда не видел ничего подобного. Шкатулка была величиной с ладонь, с округлыми краями. Крышка черного цвета, на ней - крест из перламутра. Спереди вставлены два кристалла выпуклой формы. - Редкая вещь, - пояснил монах. - Оставили мавры, когда покидали Гранаду. Затем, с благословения церкви, ее сделали ковчегом для святых мощей. Епископ, который доверил ее мне, объяснил, что мощи обладают особой силой, способной противостоять языческой магии. Капитан Писарро и брат Вальверде решили, что будет разумно и уж во всяком случае не принесет никакого вреда, если каждый предмет из сокровищ инков я подвергну действию этих святых мощей. Он поудобнее устроился на полу, взял золотую фигурку, изображавшую какое-то животное, и поднес ее к кристалликам на стенке шкатулки. Губы его при этом беззвучно шевелились. Закончив манипуляции, он поставил фигурку на пол и взялся за следующую. Кастелар между тем переминался с ноги на ногу. Спустя некоторое время Танакуил сказал ему с улыбкой: - Я предупреждал, что это будет утомительно. Мне приходится заниматься этим часами. Так что отправляйтесь спать, дон Луис. Кастелар зевнул. - Похоже, вы правы. Спасибо за любезность. Внезапно послышался низкий шипящий звук, за которым последовал глухой удар. Испанец круто обернулся. То, что он увидел, заставило его на мгновение остолбенеть - он не поверил собственным глазам. У стены появился непонятный массивный предмет - какая-то удлиненная конструкция, похоже, из стали, с парой рукояток впереди и седлами без стремян, на которых восседали двое. Конкистадор видел все отчетливо, поскольку сидевший сзади человек держал в руках какой-то продолговатый предмет, испускающий яркий свет. На обоих пришельцах были черные облегающие костюмы. По контрасту с ними руки и лица казались мертвенно-белыми и невыразительными. Монах вскочил с пола и что-то прокричал. Но кричал он не по-испански. Кастелар заметил, что на лицах пришельцев отразилось изумление. Будь они даже колдунами или исчадиями ада - все равно, их силы не могли сравниться с могуществом Господа и всех его святых. Кастелар выхватил шпагу. - Сант-Яго с нами, вперед! - выкрикнул он старинный боевой клич испанцев, с которым они изгоняли мавров из Испании. Этот возглас могли услышать часовые за стенами сокровищницы и... Человек на переднем сиденье поднял какую-то трубку. Вспышка! Кастелар провалился в небытие. 15 апреля 1610 года "Мачу-Пикчу! - мелькнуло в голове Стивена Тамберли, едва он очнулся. И тут же: - Нет. Что-то не то. Не тот город, который я знал. В каком я времени?" Он поднялся на ноги. Ясность сознания и чувств подсказывали ему, что он подвергся воздействию электронного парализатора, скорее всего из двадцать четвертого века. Ладно... Гораздо больше его поразило появление этих людей на машине, которая будет изобретена спустя несколько тысяч лет после его рождения. Вокруг вздымались знакомые горные вершины: затянутые туманом, сверху донизу покрытые тропической растительностью и лишь на самых высоких точках - снегом. В вышине парил кондор. Золотисто-голубое утро залило светом ущелье Урубамба. Но внизу не было ни железнодорожной колеи, ни станции. Единственную дорогу, которую он сейчас видел, построили еще инки. Он стоял на платформе, соединенной наклонным настилом с верхней частью стены надо рвом. Под ним раскинулся город. Тамберли видел высокие каменные здания, близко подступавшие одно к другому, лестницы, террасы, площади. Город и горы своим размахом как бы дополняли друг друга. И если горные вершины словно сошли с картин китайских живописцев, то творения зодчих напоминали о средневековой южной Франции. И все же было в них какое-то отличие, слишком уж они казались чуждыми по духу, слишком своеобразными. Дул прохладный ветер. Сквозь стук крови в висках Тамберли слышал лишь его шелест. Крепость словно вымерла. Внезапно Тамберли понял, что она покинута совсем недавно, и его охватило отчаяние. Повсюду зеленели трава и кусты. Но природа еще не начала свою разрушительную работу. А когда Хайрам Бингем найдет этот город в 1911 году, многое здесь изменится. Тем не менее Тамберли обнаружил почти нетронутые временем постройки, которые он помнил в виде руин, и те, от которых не осталось и следа. Еще сохранились остатки деревянных и тростниковых крыш. И... И Тамберли был не один. Сгорбившись, рядом сидел Луис Кастелар; изумление его уже прошло, и на лице появилось свирепое выражение. Вокруг, настороженно глядя на них, расположились мужчины и женщины. У края платформы стоял темпороллер. Первым делом Тамберли заметил, что на него нацелено оружие, и взглянул на людей, которые его окружали. Подобный тип встретился ему впервые. Они не имели ничего общего ни с одной известной ему расой и потому казались очень похожими друг на друга: тонкие черты лица, высокие скулы, узкие носы и большие глаза. Волосы цвета воронова крыла, кожа словно алебастр, глаза - светлые. Похоже было, что у мужчин бороды и усы вообще не растут. Все - рослые, поджарые, подвижные. И мужчины, и женщины одеты в одинаковые облегающие одеяния, словно выкроенные из одного куска материала и не имевшие видимых швов и застежек. На ногах поблескивают черные мягкие башмаки. У большинства - серебряные украшения на восточный манер, а на нескольких - яркие красные, оранжевые или желтые плащи. К широким поясам пришиты карманы и какие-то футляры. Волосы, доходящие до плеч, перехвачены у одних простой лентой, у других - повязкой с орнаментом или поблескивающей диадемой. Их было человек тридцать. Все выглядели молодо - или просто не старились? - но Тамберли не сомневался, что у каждого из них за плечами немалый жизненный опыт. Держались они с достоинством, хотя и настороженно, двигались с почти кошачь