было что-то железное. Когда поехали дальше, Андрей спросил у Ахмета: - Ничего нового не узнал? - Я и не спрашивал. Здесь они ничего не знают. - А в Крыму турецкие агенты есть? - В Крыму все есть. - Не бойся. Я тебя не выдам. - Разве камень с горы можно остановить? А камни уже посыпались. Только ты не слышишь. - Мне в самом деле политика неинтересна. - Дурак, она не будет тебя спрашивать, что тебе интересно. Ты же песчинка в лавине. - Постараюсь отойти в сторону. - Как же ты отойдешь, если ты ее не слышишь? - засмеялся Ахмет. Когда подъезжали к Ялте, Андрей спохватился, что Иваницких он не предупредил, хотя можно было телеграфировать из Симферополя. Сейчас, в одиннадцатом часу ночи, появляться без предупреждения неприлично. А в доме отчима никого нет - да и как ночевать в доме, где произошло страшное преступление? - Ты сам где будешь ночевать? - спросил Андрей. - У своего человека. Конечно, ты можешь там переночевать, только тебе не очень удобно будет. - Наверное, я остановлюсь в гостинице, - сказал Андрей. - Во <Франции>? Или в <Мариано>? - В <России>. - Там дорого. Там великие люди жили. - Она наверху - оттуда недалеко до дома отчима... - А до дома, где твоя Лидочка живет, - два шага? - Ты провидец, Ахмет! - Тогда у меня есть предложение - посмотрим на дом? Мне тоже интересно. - Спасибо, мне неловко было тебя просить об этом. - Ехать на моей машине от самого Симферополя ему ловко, а до дома доехать неловко. Дом Берестова был неосвещен. Андрей увидел его издали, от поворота, когда машина медленно взбиралась в гору. Старинным зловещим ночным замком он поднимался над откосом. Странное чувство полной нереальности владело Андреем. Он не имел отношения к этому дому и тому страшному, что было с ним связано. Он был не более чем читателем этой повести, понимающим, что все эти ужасы созданы воображением романиста. И отчим его, странная фигура на велосипеде с трубкой, и Глаша, и Филька, что выбегает к калитке, чтобы встретить гостя, - все они - давно читанная книга. Андрей потер виски, чтобы отделаться от наваждения. Ахмет затормозил, не доезжая до калитки. Свет фар осветил синий мундир и оранжевый галун на синем погоне. Полицейский поднял руку, защищаясь от света фар, и шагнул вперед, положив пальцы другой руки на эфес шашки. - Кто такие? - спросил он громко. Андрей вышел из машины и подошел к полицейскому. - Моя фамилия Берестов, - сказал он. - Я сын господина Берестова. - Завтра, - сказал полицейский. - Завтра с утра будет здесь следователь, господин Вревский. А сейчас прохода нет. - Простите, - сказал Андрей, - а вы не знаете, в какой больнице находится жившая здесь женщина Глафира? - Не могу знать, - сказал полицейский. - Завтра приходите. - В больницу поздно, - сказал Ахмет. Когда машина, развернувшись, поехала вниз, Ахмет сказал: - Мои опасения подтверждаются. Они оставили пост. - А чего в этом такого? - Где и когда ты слышал, чтобы у ограбленного дома, где никто не живет, через четыре дня после событий стоял ночью полицейский? Власти тоже думают, что это не простое ограбление. Ахмет остановил машину возле <России>. Широкие веранды были темными. Портье спал, положив голову на стойку. Места в гостинице были - сколько угодно. Отдавая Андрею ключ, портье сказал, что впору закрывать отель. Людям не до Ялты. А раньше в <Россию> записывались заранее. Даже Горький и Бунин. Положив чемодан, Андрей вышел на веранду. Набережная была обозначена редкими фонарями. Между ними зияли темные ночные пространства. Это была совсем не та Ялта, что весело бурлила совсем недавно. Даже в октябре жизнь в ней не стихала до полуночи. Невидимые волны накатывались на камни и мерно ухали, потом шуршали, уползая назад. Спать совсем не хотелось. В маленькой комнате было слишком тихо, и потому воображение начало строить картины - кричащая Глаша, Сергей Серафимович, лежащий на ковре в луже крови... Откуда они узнали о тайнике под ковром? Кому Сергей Серафимович мог рассказать о нем, кроме Андрея? О нем знала Глаша, но Глаша вне подозрений. Зачем отчиму рассказывать о тайнике другим людям?.. Шпион? Немецкий шпион? Засланный в Ялту много лет назад? И ничем не выдавший себя за эти годы? Ну даже если это так, то зачем было его грабить? Больше ходить по комнате из угла в угол не было сил. Андрей спустился вниз. Портье снова спал, на этот раз свернувшись калачиком на скамейке у входа. Андрей прошел мимо, не разбудив его. Он поглядел направо, туда, где темнела, закрывая половину неба, крона старого платана. Платан - свидетель... Андрей свернул наверх, к армянскому храму. Улица была совсем не освещена, ни один фонарь не горел, и только луна, прорываясь порой сквозь облака, рассеивала темень. Не доходя до переулка, Андрей услышал сзади шаги. Он замер. Может, в иной день он и не придал бы этому звуку значения - мало ли кто возвращается поздно к себе домой? Но тут звук сразу показался зловещим. Андрей внутренне подобрался. Пошел быстрее. Шаги, заглушаемые собственными шагами и стуком забившегося сердца, тоже участились. Андрей остановился, шаги простучали - раз... два... три... И видно, преследователь, услыша, что Андрей встал, тоже замер. Господи, этого еще не хватало! Андрей полез в карман - в кармане лежали лишь ключи от московской квартиры и немного мелочи - это не оружие. Что делать? Близок поворот в Загородную, где живут Иваницкие. Свернуть туда, добежать до их дома и позвать на помощь? Нет, это слишком стыдно. Может, за ним бредет подгулявший местный обыватель, который не менее Андрея боится грабителей. Андрей пошел дальше, все ускоряя шаги. Преследователь спешил следом. И тогда Андрей испугался и побежал вниз, к набережной, где все же можно встретить людей. Его гнал безотчетный, инстинктивный ужас. Опомнился Андрей уже у платана. Неподалеку горел фонарь. По набережной шагали в обнимку три матроса, медленно двигалась влюбленная парочка. Вот влюбленные остановились, обернулись к морю и, приблизившись друг к дружке, начали страстно целоваться. Прижавшись спиной к стволу платана, Андрей обернулся - дорожка, по которой он бежал, была пуста. Андрей обогнул ствол так, чтобы его не было видно сверху. Он старался дышать медленно и глубоко. Кружилась голова. Он считал до ста, потом до двухсот. И тут сквозь шум волн он услышал шаги - они были совсем близко. Ранее он их не слышал из-за шума прибоя. Метрах в двадцати от него медленно прошел человек. Он был одет в темный пиджак и татарские штаны, заправленные в чоботы. На голове было низко надвинутое кепи. Человек миновал платан, не посмотрев в ту сторону, и Андрей, касаясь спиной ствола, передвинулся от него так, чтобы не попасть на глаза, если тот обернется. Он не мог разобрать лица преследователя, но по фигуре и движениям понимал, что тот молод. Не обнаружив своей жертвы, преследователь вышел на набережную, посмотрел в обе стороны вдоль нее и быстро пошел в сторону гостиницы. Андрей уже был готов и сам вернуться в <Россию>, но не хотел, чтобы преследователь увидел его даже в относительной безопасности набережной. И подумал, что теперь он может спокойно дойти до дома Иваницких и мысленно пожелать спокойной ночи Лидочке. Андрей сорвал с клумбы три астры и быстро поднялся до дома Иваницких. Несколько раз он останавливался и затаивал дыхание, с замиранием сердца ожидая снова услышать шаги. Но никто его не преследовал. Свет в доме не горел. Окно в комнату Лидочки было закрыто. Андрей стоял на улице, глядел наверх и мысленно повторял: <Спокойной ночи, я здесь, Лидочка>. Было так тихо, что Андрей услышал, как в соседнем доме кто-то кашлянул во сне. Андрей подошел к двери в дом и потянул ее. Дверь скрипнула. Андрей замер. Дальше он тянул ее на себя сантиметр за сантиметром, и, когда образовалась щель, достаточная, чтобы проскользнуть внутрь, он вошел и осторожно прикрыл дверь за собой. Все же она стукнула, как стучит о стол стакан, который ты хочешь поставить беззвучно. Ощупью ведя перед собой носком ботинка, Андрей подошел к лестнице. Но как только ступил на первую ступеньку, она предательски заскрипела. Андрей понял, что, пока дойдет до второго этажа, перебудит весь дом. Ничего не оставалось, как положить астры на нижнюю ступеньку. Так же осторожно он покинул дом и снова вышел в переулок, но не успел отойти на несколько шагов, как услышал: окно в комнате Лиды открылось. Шевельнулась занавеска. - Андрей? - услышал он шепот Лиды. - Это ты? Андрей рванулся было назад, но тут же возник второй голос - Евдокии Матвеевны. Он был пугающе громким: - Что случилось, Лида? Ты почему встала? Хлопнуло соседнее окно. Андрей метнулся к забору и прижался к нему, чтобы его не было видно из окна. - Душно, мама, - откликнулась Лида. - Ты с ума сошла! На улице почти мороз. Спиной касаясь забора, Андрей спустился по переулку и пошел к гостинице. Изнутри было тепло и радостно. Она почувствовала, что он здесь! x x x Утром Андрей спустился вниз. В небольшом зале ресторана было пусто, пожилой усач в мундире земгусара ел простоквашу. Военный летчик, штабс-капитан, левая рука на черной перевязи, сидел, насупившись, над рюмкой коньяка. Андрей попросил кофе и булочку. В ресторан вошел Вревский. Андрей сразу догадался, что этот человек - следователь Вревский. Не по мундиру и петлицам, а по ищущему взгляду, которым он обшарил зал. По тому, как взгляд его удовлетворенно остановился на Андрее и замер, изучая. Вревский был совсем не похож на следователя. У него было простонародное топорное лицо, а когда он снял фуражку, под ней обнаружился светлый, соломенный бобрик жестких волос. - Разрешите, господин Берестов, - сказал Вревский, подходя к столу, и, не ожидая разрешения, уселся. - Моя фамилия Вревский, Александр Ионович Вревский. Я приглашен для расследования дела вашего отчима. - Очень приятно, - сказал Андрей, который за минуту до того размышлял, пристойно ли первым делом пойти к Лидочке, а уж потом заняться печальными делами. - Как вы меня нашли? - Ялта - маленький город, - сказал Вревский. - Я даже знаю, что вы приехали на авто господина Керимова и имели беседу с урядником, охраняющим дом Сергея Серафимовича. Официант принес кофе для Андрея. Вревский заказал чашечку по-варшавски. - Я как раз иду к вам и думаю - хорошо бы застать вас, Берестов, в ресторане. День холодный, чашка кофе вселяет бодрость. Несмотря на тяжелый подбородок и скулы, было во Вревском нечто лисье - от косо посаженных желтых глаз, от мелких зубов. - А я как раз собрался к вам. - Знаю, знаю, иначе зачем вам ехать в Ялту? Трагическое событие. И загадочное во многом. Я очень надеюсь на ваше сотрудничество. Может быть, вдвоем сможем внести ясность. - Для меня это полная неожиданность. - Верю. Верю. Для порядка разрешите полюбопытствовать, где вы находились в ночь преступления? - Как так где? В Москве. В университете. - И, разумеется, найдутся люди, могущие это подтвердить? - Ну хотя бы моя квартирная хозяйка. Я получил телеграмму моей тети шестого. Седьмого я выехал, вчера был в Симферополе, сегодня - девятое. - Разумеется, - согласился с улыбкой следователь. - Чтобы быть в Ялте в ночь убийства, вам пришлось бы воспользоваться аэропланом. Но я и не числю вас среди подозреваемых. Не числю, но обязан спросить. А что хотели спросить вы? - Первое: как себя чувствует Глаша? - Глафира Станиславовна находится в тяжелом состоянии, - сказал Вревский. - Но мы рассчитываем, что она придет в себя и нам поможет. - Могу я ее навестить? - Вряд ли доктор разрешит разговаривать с полутрупом. Андрей даже поморщился. Следователь вызывал в нем антипатию. Такой молодой, лет тридцать, а уже два просвета в петлицах. - Меня пригласили вести это дело, - сказал Вревский, как бы отвечая на невысказанный вопрос Андрея, - потому что я случился здесь по совсем другому делу. Однако, узнав о случившемся, великий князь, Александр Михайлович, который был знаком с вашим отчимом, лично попросил найти для дела опытного специалиста. Ему пошли навстречу. - Вревский наклонил голову и превратился в желтого низколобого ежика. Он принялся пить кофе, отставив толстый крепкий мизинец, и этот жеманный жест усилил неприязнь Андрея к следователю. - Вижу, вы покончили с завтраком? - сказал Вревский, поднимаясь и не сомневаясь, что Андрей последует его примеру. - На улице прохладно. Может быть, вам следует одеться? - Нет, спасибо, - сказал Андрей. - Тогда продолжим наш разговор на набережной, - сказал Вревский, - по дороге в дом господина Берестова. Он пропустил Андрея в стеклянную дверь. - Я вообще не сторонник формальных методов расследования, - сказал следователь, щурясь от холодного осеннего солнца и натягивая фуражку чуть набекрень, отмерив пальцем середину козырька. - Доверительная беседа на свежем воздухе может дать более чем долгий и изнурительный допрос. - Мне кажется, - сказал Андрей, - что вы разговариваете со мной как с подозреваемым. Но я же не имел ни физической, ни психической возможности совершить преступление. - Что касается физической возможности, это мы проверим, а вот касательно интересов иного плана - тут все сложнее. Вы ведь наследник господина Берестова? - Я и не знал. - Знали, голубчик, знали. Кому как не вам наследовать его имущество? - Есть Глафира. - Ах оставьте, - усмехнулся Вревский. - При чем здесь Глафира?! Одноглазый чистильщик пиратского вида сидел под балконом у ванн Роффе, рядом с ним на невысокой табуретке - молодой человек в пиджаке и кепи. <Не он ли, - подумал Андрей, - преследовал меня ночью? Сказать об этом следователю? Ни в коем случае>. Чистильщик узнал Андрея, подмигнул ему и крикнул: - Чистить-блистить, добро пожаловать! Молодой человек встал и медленно пошел по набережной так, чтоб Андрей не видел его лица. - Существует заверенное нотариусом завещание, - сказал Вревский, - на ваше имя. Оно составлено несколько странно, я с ним ознакомился, однако вы пока что прочесть его не можете, так как официально ваш отчим числится без вести пропавшим, а не усопшим. - Значит, и вы не имели права читать завещание. - Совершено преступление, господин Берестов. Я представляю собой правосудие, и я сам решаю, какие шаги надо предпринять, чтобы оно восторжествовало. - Есть закон, и он выше любого следователя. - Ах, голубчик, сейчас идет великая война и не время рассуждать о мелочах. Откуда он научился этому <голубчику>? Наверное, был офицером, да потом выгнали. Андрей знал, что несправедлив, так как Вревский наверняка закончил университет. - Наследник в следственной практике - наиболее очевидный подозреваемый, - рассуждал между тем Вревский. Со стороны они, наверное, казались приятелями, гуляющими после завтрака. - Вы ведь живете в Москве, нуждаетесь в средствах и не чаяли дождаться, пока старый отчим добровольно скончается. А он у вас крепкий. - Прекратите! - сказал Андрей. - Я уйду. Я не намерен выслушивать ваши инсинуации. - Тогда мы будем беседовать с вами в другом месте. - И тут же Вревский переменил тон на фамильярный. - Андрей, голубчик, - сказал он, - я не склонен подозревать вас более других. Но у меня сволочная служба - прежде чем отыскать виновного, я должен оскорбить подозрением многих невинных. Давайте надеяться, что я обидел вас - не более. Но в рамках исполнения своего долга. Для меня ведь была небезынтересной ваша реакция. Виновные ведут себя по-одному, невинные - иначе. - А я? - Черт вас знает. - И Вревский рассмеялся. Они свернули наверх, стали подниматься в гору. С каждым шагом все более хотелось повернуть и уйти. Потому что Андрею претило войти в дом в сопровождении безжалостного человека, который будет следить за каждым его движением, за каждым словом. - Поймите меня правильно, - сказал Вревский. - Даже если я не буду вас подозревать, дело не станет менее загадочным. Есть версия простого грабежа, которая никак не сообразуется с исчезновением Сергея Серафимовича, есть версия политическая, которую я не исключаю. С ней не сообразуется грабеж. Скажите, кто, кроме вас, знал о тайнике в полу? - О каком тайнике? - Все. Попался, голубчик. Даю сто против одного, что вы о нем знали. По глазам вижу - вы плохо лжете. - Я знал об этом тайнике, - сказал Андрей. - Но, честно говоря, забыл. - О таком не забывают. Теперь расскажите, что там было. - Не знаю. - Чепуха. Господин Берестов наверняка вам все показал. Они вышли на улицу, что вела к дому отчима. Сверху бежала Лидочка. Без шляпы, широкая юбка голубого платья развевается как флаг. Она бежала, расставив руки, будто хотела с разбега обнять Андрея. - Андрюша! - закричала она, не обращая внимания на следователя. - Я тебя целый час жду. Она добежала до него, схватилась за рукава, потянула к себе, так и замерла, разглядывая его радостно. Потом поцеловала в щеку. - Ой, как хорошо, что ты приехал, какой это ужас, я даже не спала. И все это она сказала одной фразой. Вревский сделал шаг в сторону, беззастенчиво разглядывая Лидочку. Она почувствовала его присутствие и, не отпуская руки Андрея, немного отстранилась. - Ты был? - спросила она. - Да, ты вчера вечером был? Андрей кивнул. Толстая короткая коса была перекинута вперед гигантским колосом по синему плечу жакета. - Ты туда? - Лидочка кивком показала на дом. - Мне нужно, - сказал Андрей. - Я понимаю. А потом в больницу к Глаше, да? Я все знаю. Хочешь, я с тобой пойду? - Я не знаю, пустят ли меня в больницу. - Вряд ли, - сказал Вревский. - Тогда ты отсюда сразу к нам, хорошо? Я никуда из дома не уйду. Ты скорее приходи. Мы обедать будем. Она замолчала. Присутствие Вревского с каждой секундой все более угнетало. - Если мадемуазель позволит, - сказал Вревский, - мы должны проследовать дальше. - Конечно, я иду. Я только хотела поздороваться. Я жду. Лидочка отпустила руку Андрея, и он послушно пошел к дому вслед за Вревским, который умел двигаться таким образом, будто не сомневался, что за ним покорно последуют. Андрей понял - а ведь она изменилась. Она стала другая. Но в чем изменение? Надо скорее вернуться к ней и все понять. Как хорошо, что она пришла. Что она ждала его. Как это хорошо... Полицейский - другой, не тот, что был ночью, ступил в сторону от ворот, пропуская следователя. - Господин Берестов, - сказал Вревский, - ваша дама очаровательна, но нас ждут дела печальные и обязательные. Укор в легкомыслии был очевиден, и Андрей не удержался от попытки оправдаться. - Мы не виделись с Рождества, - сказал он. - Сочувствую, сочувствую, голубчик, - согласился Вревский. Он вынул из кармана ключ - знакомый ключ - и открыл дверь. В доме пахло чем-то чужим. Но определить запах Андрей не смог. Двери на кухню и в его комнату были раскрыты. Они поднялись на второй этаж. На площадке перед дверями мелом было грубо нарисовано очертание человеческой фигуры. - Не наступите, - сказал Вревский. - Что это? - Здесь была найдена госпожа Браницкая. - Кто? - Глафира Станиславовна. Андрей к стыду своему понял, что никогда не знал фамилии Глаши. Госпожа Браницкая. Известная фамилия. Слишком известная для служанки. - Это часть нового метода следствия, - сообщил Вревский самодовольно. - Будучи на стажировке в Париже, я провел полгода в Сюртэ. Это вам что-нибудь говорит? Он толкнул дверь в кабинет. - Мы исследуем сейчас отпечатки пальцев, - сообщил он. - Они у людей сугубо индивидуальны. Если сверить отпечаток пальцев с имеющимся в картотеке, можно безошибочно определить его владельца. - И вы сверили? - спросил Андрей. - Пока мы отправили их в Петербург. К сожалению, в Симферополе картотеки пока нет. Кабинет Сергея Серафимовича, всегда столь чистый, аккуратный, выверенный, был гадко осквернен. Стулья опрокинуты, стол отъехал в сторону, книжный шкаф раскрыт, и несколько книг валяются на полу. Ковер наполовину закатан, и в полу видна черная квадратная дыра. Ближе к двери - темные пятна. - Это кровь? - спросил Андрей. - Да. И предположительно кровь вашего отчима. Здесь происходила борьба. И если вы соизволите наклониться, вы увидите порезы на ковре. Порезы сделаны острым оружием, вернее всего, кинжалом при нанесении ран неизвестному лицу. Опять же мы с вами можем предполагать, кто был этим лицом. Запах в кабинете, окна в котором были закрыты, был еще более чужим и тошнотворным. Андрею захотелось уйти, и он, видно, сделал непроизвольное движение, потому что Вревский остановил его. - Нет, голубчик, потерпите, - сказал он. - Нужно кое-что выяснить. Посмотрите внимательно вокруг - может, вы обнаружите еще какую-нибудь пропажу. Что-нибудь важное, существенное или даже мелочь... Смотрите! Андрей стал покорно смотреть, и, как только взгляд его упал на портрет, он вспомнил, что за ним - сейф. Он чуть было не сказал об этом Вревскому, но спохватился - а почему он в сущности должен рассказывать Вревскому? Отчим наверняка не хотел этого. - Так что же? Вы вспомнили, признайтесь, вы вспомнили? Что? Вревский покачивался перед Андреем, будто гипнотизировал его. Он понял: Андрей что-то скрывает, и злился на себя за то, что упустил то мгновение, когда Андрей готов был признаться. - Хорошо, - сказал Вревский устало, так и не перехватив взгляда Андрея. - Вы же заинтересованы, черт возьми, в том, чтобы помочь следствию! Или вы заодно с убийцами? - Почему с убийцами? - Да потому что и младенцу ясно, что его тело унесли и закопали или сбросили в море. Вревский отошел к окну. Что-то за окном его заинтересовало. Андрей пошел вокруг стола, зная, что в любой момент Вревский может обернуться. Ящики письменного стола были закрыты. Но это не означало, что туда никто не заглядывал. Вревский обернулся от окна и спросил: - Какие у вас отношения с Ахметом Керимовым? - Я учился с ним в гимназии, в одном классе. - В гимназии? Он учился в гимназии? Андрей не поверил Вревскому, что тот об этом не знает. Вревский только хотел показать своими словами, что не считает Ахмета достойным учиться в гимназии. - И неплохо учился, - сказал Андрей. - Допускаю. Кстати, я попал в Ялту по делу, связанному с замыслами вашего друга. Личность подозрительная. - Он оказал мне любезность. Иначе бы мне не добраться до Ялты так быстро. - А, у него авто, - сказал Вревский. - И вы знаете, сколько стоит такая машина? - Нет, не знаю. - Ни у его отца, ни у нас с вами никогда не будет возможности честно заработать такие деньги. Вам не приходило в голову, что эта машина куплена на нечестные деньги? - Я об этом не думал. Мне было не до этого. - Хорошо, хорошо, оставим этот разговор. Вы будете в гостинице <Россия>? - Да. - Попрошу вас никуда не уезжать. Вы мне понадобитесь. - Я специально приехал... - Ладно, голубчик. А я так рассчитывал, что вы будете сотрудничать со следствием! - Я сотрудничаю. - Я вас провожу вниз. Вревский вывел Андрея из дома. Андрей увидел, что перед калиткой стоит мотор Ахмета. Ахмет сидел за рулем. При виде Андрея он нажал на клаксон. - Вот почему вы заговорили о Керимове, - сказал Андрей. - Разумеется. Увидел и заговорил. - Вы мне скажете, когда я смогу увидеть Глашу? - Разумеется. Завтра утром в десять я жду вас у себя. В здании городского суда. Спросите меня. Больше вам нечего сказать? - Я только хотел сказать, что вчера ночью меня преследовал какой-то человек. - Как так преследовал? - Вревский казался удивленным. - Он шел за мной по улице. - Это не мой человек, - сказал Вревский. - Я узнал о вашем приезде только сегодня утром. Как он выглядел? - Молодой, в пиджаке... - Вы бы его узнали? - Не уверен. - Будьте осторожны. Мне бы не хотелось лишиться такого полезного свидетеля. Хотите, я поставлю охрану у гостиницы? Или у дома вашей прекрасной дамы? - Вревский улыбнулся. - До свидания, - сказал Андрей. Они формально поклонились друг другу. Ахмет открыл дверцу машины навстречу Андрею. - Садись, - сказал он, - карета подана. Мотор заработал, и машина сразу начала разворачиваться. - А я этого Вревского знаю, - сказал Ахмет. - Он меня не любит. Поэтому я его в машину не позвал. Пускай прогуляется пешком. Андрей обернулся. Вревский стоял широко расставив ноги, руки в карманах, - смотрел вслед. Он все понимал. - Спасибо, что ты приехал. Он меня измучил. - Он думает, что ты из Москвы на аэроплане прилетел, чтобы завладеть сокровищами отчима. А я твой сообщник. Куда поедем? - Выезжай на набережную, потом я покажу. Андрею почему-то и в голову не приходило сомневаться в правильности того, что Ахмет возит его по Крыму. Да и Ахмет ничем не показывал, что он - благодетель. Они выехали на набережную. Навстречу им катил схожий автомобиль, в котором сидели две дамы. В молодой Андрей узнал княжну Татьяну. Дамы проводили удивленными взглядами машину Ахмета. Машин в Ялте было мало, каждая на счету и принадлежит известной персоне. Лишь в самые последние месяцы появились автомобили у армейских и флотских высоких чинов. Ахмет помахал дамам, те поклонились, так и не разобрав, с кем раскланиваются. Ахмет сказал: - Узнал, да? Она до сих пор помнит прикосновение моей трудовой руки к ее изнеженной коленке. Может, жениться на ней, а? - Ты что-нибудь еще узнал? - спросил Андрей. - Думаешь, Ахмет всю ночь не спал, переживал, искал? Спал я без задних ног. Очень устал. Где поворачивать? - На Садовую, к храму. - Но одну вещь я узнал. Дезертиры здесь ни при чем. Мне точно сказали. И местные воры не знали ничего. Все думали, что он чудак, небогатый. Он хорошо свои тайны хранил. - Недостаточно. - А ты что в доме видел? - Видел кровь в кабинете. И ковер ножом порезан. И место, где была шкатулка с драгоценностями. - А ты сам о ней знал? - Следователь меня об этом спрашивал. Знал, знал. - И что внутри, знал? - Там были драгоценности. Отчим показывал, но я не очень разглядывал. - Значит, еще кому-то рассказал. Может, служанке своей, Глаше? - Чепуха. Ее же чуть не убили. - Сначала обещали поделиться, а потом раздумали. Вот и убили. Это бывает. Женщины - ненадежные. Когда родишься мусульманином, узнаешь, что женщина должна знать свое место. - Вот здесь остановись, - сказал Андрей. - Пойдем со мной, познакомишься. - Нет, не надо знакомиться. Лучше так сделаем. Я голодный, ты голодный. Бери свою Лиду, я вас на настоящем авто в ресторан повезу. На Ак-Су. Там еще открыто. Андрей предпочел бы побыть с Лидой вдвоем, но он был обязан Ахмету, да и предложение друга было соблазнительным. Андрей взбежал наверх. Евдокия Матвеевна была дома, она открыла дверь и поцеловала Андрея в лоб, печально, по-матерински, будто на похоронах. Андрей, который готов был закричать с порога: <Поехали в ресторан!>, смутился нелепости своего поведения. Они стояли в прихожей, Евдокия Матвеевна говорила нужные слова о том, какой человек был Сергей Серафимович и как это должно быть тяжело для Андрея. Андрей соглашался и не знал, куда девать руки. Почему-то все говорили об отчиме как о мертвом. А Андрею, что он его еще увидит. - Проходите! - опомнилась наконец Евдокия Матвеевна. - Чего же мы здесь стоим? - Простите, я потом к вам приду, - сказал Андрей. - Там внизу нас ждет мой товарищ. Он хотел нам помочь в одном деле... Мы с Лидочкой, если вы позволите... - Как же так без обеда! Зовите своего товарища. - Мама, не вмешивайся! - сказала Лидочка с незнакомой еще Андрею командной интонацией. - Андрей, спускайся вниз, я через три минуты буду. Лидочка прибежала минут через пять. Уже одетая для выхода. В доме напротив к стеклам прижались удивленные лица - видно, автомобиль еще никогда не заезжал на эту улицу. Евдокия Матвеевна тоже выглянула и не скрыла удивления. - Мы едем обедать куда-нибудь, где мамы не задают вопросов, - сказала Лидочка, когда они устроились и машина покатила вниз. - Я по твоему тону поняла. - Умная женщина - это еще хуже, чем красивая, - сказал Ахмет. Машина с трудом забралась к ресторанчику у Ак-Су. Лидочка и Ахмет разговаривали как давнишние приятели - хоть и виделись они мельком, но Андрей и Маргарита их как бы давно познакомили. В ресторане они ели шашлыки, запивали их сухим вином, но Ахмет вина не пил, он попросил шербет. Они вспоминали прошлое лето, Ахмет рассказывал о своем неудачном романе с Маргаритой и выступал в этом рассказе глупым извозчиком, который осмелился претендовать на руку прекрасной дворянки. Это было неправдой, но звучало смешно. Андрей засмеялся было, но увидел, что Лидочка даже не улыбнулась, спохватился, рассердился на себя, потому что уже несколько минут как забыл о несчастье. Лидочка сказала: - Я позавчера Колю фон Беккера видела. - Где? Здесь? - удивился Андрей. - У мола. Он в форме, еще красивей, чем прежде. Не сердись, Андрюша, этот факт меня не касается. - В какой он был форме? - спросил Ахмет. - Как у солдата. Только погоны такие... с разноцветным шнурком по краям. - Ясно, - сказал Ахмет. - Наш Коля - патриот. - Почему патриот? - спросила Лидочка. - Вольноопределяющийся, - сказал Андрей. - Я тоже хотел стать. И если бы не эти события... - Не говори глупостей, - сказала Лидочка, - я тебя не отпущу. - И что тебе сказал фон Беккер? - спросил Ахмет. - Он был рад меня видеть. Он служит где-то... В Феодосии, там береговая артиллерия. - Хотел бы я быть таким вольноопределяющимся, - сказал Ахмет. - И патриот, и долг выполнил, и фронт далеко. - Ты не прав, Ахмет, - сказал Андрей. - Куда его послали, там он и служит. Ахмет не стал спорить. Детское приятельство давно уже дало трещины. А любит ли Колю Андрей? Конечно нет... и все же это Коля Беккер, брат Нины, сосед, о котором столько знаешь и прощаешь ему то, чего не простил бы чужому. Вино было легкое, хорошее, прохладное. От столика открывался вид к лесу, зеленому и багровому ковру, наброшенному на крутой склон. Домики Ялты казались белыми кубиками, разбросанными шалуном у воды. - У меня из головы не идет эта шкатулка, - сказал Андрей. - Как грабители могли догадаться? - Ты о той шкатулке, что под полом? - спросила Лидочка. - Да, - сказал Андрей. - А в городе уже все знают? - Что ограбили, знают, - сказала Лида, - а про шкатулку ты мне сам рассказал. - Когда? - Ну вот. - Лидочка смутилась. - На Рождество, пока мы с тобой автобуса ждали! - Вот и еще один подозреваемый, - сказал Ахмет. Андрей спохватился: - Как могло из головы вылететь? Прости, Лида. - Я не сержусь, - сказала Лида, но она была чем-то озабочена. - Поехали, что ли? - спросил вдруг Ахмет. - Меня ждут великие дела, как любил говорить Гарибальди. Андрей настоял на том, что платит он. Ахмет развел руками. При Лидочке он робел. Он довез их до дома и умчался. x x x После чая Евдокия Матвеевна оставила <детей> в Лидочкиной комнате, где на стенах висели голубые акварели. Лида, убедившись, что мать в самом деле ушла, сказала: - Я очень перед тобой виновата, но я должна тебе все рассказать. - Что случилось? - У Андрея провалилось сердце. Он сидел на стуле, любовался Лидочкой. И признание таким тоном доброго не сулило. - Ты встретила другого человека? - Не говори красиво. Я к тебе хорошо отношусь, - сердито сказала Лидочка. - Но я должна показать тебе одно письмо. Она раскрыла ящик письменного стола и вытащила оттуда пачку писем, перевязанную голубой ленточкой. - Я раньше от мамы письма прятала. А потом поняла - она все равно найдет. Она у меня хорошая, но очень беспокоится. Она только делает вид, что к тебе расположена. - А на самом деле? - Она тебя боится. Она боится, что ты меня обидишь, соблазнишь и бросишь... Она всех мужчин боится, которые могут сделать мне больно. Ты не сердишься на нее? - Нет. - Вот письмо. Это письмо от Марго. Она мне прислала его еще весной. Я совсем о нем забыла. А сейчас, когда был этот разговор, я вспомнила. Лидочка пробежала глазами первую часть письма, перевернула голубой листок и дальше прочла вслух: - <Я видела Ахмета. Представляешь, он заявился в Одессу, где-то узнал наш адрес, подстерег меня. На извозчике с букетом роз. Ты не представляешь, какое это уморительное зрелище! Я признаюсь тебе, что была тронута. Он такой забавный. Он повел меня вечером в кафешантан. Я делала вид, что я светская львица, для которой все это, как говорят в Одессе, <семечки>. На самом деле ты знаешь, что я никогда там не была. Это очень пошло, но увлекательно и шикарно, Ахмет просадил кучу денег. Я думаю, что он взломщик - он совершенно не считает денег. Я старалась при нем ни слова o my dear friend, а он и не спрашивал. Я ему рассказала о твоем романе с Андрюшей. Роман в письмах - ах, как это мило! И даже рассказала, помнишь, ты мне призналась, как этот Андрюша хотел произвести на тебя впечатление и придумал романтическую историю про сокровище под полом в кабинете его дядюшки или отчима - не помню уж кого. Ахмет тоже смеялся, но он отзывается об Андрюше очень тепло. Хоть и считает его слюнтяем...> Лидочка скомкала письмо и, как бы перенеся на него злость, швырнула в угол. Сначала Андрей услышал и понял не ту часть, что касалась сокровищ, а мнение о его характере, которое Лидочку не удивило и не обидело. И это мнение Ахмета! - Значит, Ахмет сказал неправду, - услышал он голос Лидочки. - Он забыл, - сказал Андрей. - Не придал значения и забыл. Он бы сказал мне, если бы помнил. - Андрей, ты самый добрый на свете, - заявила Лидочка. - А я так боялась, что ты рассердишься. Постучала Евдокия Матвеевна и позвала пить чай. - Спасибо, - сказал Андрей, - если вы не обидитесь, я уйду. - Почему? - возмутилась Евдокия Матвеевна. - Сейчас придет Кирюша, мы посидим, вам надо быть среди людей - одиночество в вашем трагическом положении губительно. Послушайте уж моего совета. - Я хочу попробовать пройти в больницу, - сказал Андрей. - Может быть, Глаше лучше. Может, меня к ней пустят. - Завтра, - сказала Евдокия Матвеевна. - До завтра ничего не изменится. Андрюша знал, что не останется здесь. Такая вот шлея ему под хвост попала, как говорила в таких случаях тетя Маня. Она говорила: <Ты, Андрюша, человек мягкий, можно сказать, бесхарактерный - и как многие бесхарактерные люди - страшно упрямый. А упрямство, учти, порок>. Андрей и не мог бы сказать, что заставляло его уйти. Но Лидочка поддержала его: - Мама, неужели ты не понимаешь, что Андрей переживает? - Вы дорогу знаете? За церковью сразу направо, - сказала Евдокия Матвеевна. - Узнайте там, что надо Глафире. Я завтра могу прийти в больницу и принести. Может, мед ей нужен? - Спасибо, - сказал Андрей, - я спрошу. x x x В больницу Андрей пришел в половине восьмого. Он спросил внизу у сестры, что сидела за столиком, в какой палате лежит Глафира Браницкая. Хорошо, что следователь сказал фамилию. Иначе он выглядел бы странным самозванцем. Пожилая ухоженная сестра сказала с немецким акцентом: - К ней нельзя. Состояние тяжелое. - Вы только скажите мне, в какой палате, - попросил Андрей. - Я завтра приду и уже буду знать. - Палата седьмая, - сказала сестра. - Для особо тяжелых. А вы кто будете? - Я ее родственник, - сказал Андрей. - Я специально приехал. Сестра внимательно поглядела на Андрея и, видно, поверила ему. - Это ужасная история, - сказала она. - Женщина так изуродована. Я бы на ее месте предпочла умереть. - А есть опасность для жизни? - Молодой человек, я не могу с вами это обсуждать. Завтра будет доктор Власов. Мне вообще запрещено говорить. Я обязана, если кто-нибудь будет спрашивать о больной Браницкой, немедленно звонить следователю господину Вревскому. Вот видите телефон? Я сейчас должна его предупредить. - Он меня знает, - сказал Андрей. - Я с ним уже разговаривал. Он мне не очень понравился. Что заставило Андрея сказать это? - Как вы правы, - сказала сестра. - Он очень груб. Но вы не беспокойтесь. Я полагаю, что ваша родственница будет жить. Приходите завтра. Сегодня она еще в беспамятстве. Попрощавшись, Андрей вышел из дверей госпиталя и остановился снаружи, придерживая дверь, чтобы осталась щель. И стал ждать. Он ждал минут пять. Сестра вставала, уходила, принесла какую-то тетрадь. Но к телефону не притронулась. Значит, Андрей понравился ей более, чем следователь Вревский. И можно не бояться, что она донесет о визитере. Тогда Андрей пошел вдоль высокого каменного забора до калитки. Калитка не запиралась. Андрей знал об этом, потому что много лет назад Сергей Серафимович лежал в этой больнице. У него был, кажется, колит. Это было летом, Андрей навещал его и приносил тайком запрещенный доктором табак. Отчим ждал его в саду. Они гуляли по саду, и отчим рассказывал ему о растениях, которые там произрастали. Это было в тот год, когда отчим надеялся пробудить в Андрее любовь к ботанике. В саду было куда темнее, чем на улице. Старые деревья сомкнули кроны над голой землей. Андрей осторожно прошел к светящимся окнам. Андрею не надо было даже вставать на цыпочки, чтобы заглянуть в палаты. За первыми тремя окнами были палаты общие. Четвертое окно, задвинутое занавеской, вело в палату, где лежала Глаша. Андрей заглянул в щель между занавесками. Палата была освещена электрической лампой. Глаша лежала на высокой койке, на спине, неподвижно, руки были протянуты вдоль боков. Лицо было обмотано бинтами, словно у обожженной. Бинты скрывали щеки - только кончик носа и один глаз были наружу. Почему-то не вовремя вспомнился роман Уэллса <Человек-невидимка>. Даже стыдно стало, что вспомнился. Андрей осторожно толкнул раму. Вернее всего, окно заперто, но чем черт не шутит... И вдруг рама подалась, и окно со скрипом распахнулось. Андрей замер. Но никто не услышал - еще не улеглись спать дневные звуки. Он подтянулся на руках и, когда оседлал подоконник, вдруг увидел, что Глаша шевельнулась и ее глаз открылся. - Тихо, - прошептал Андрей. - Слышу, - чуть слышно отозвалась Глаша. Андрей спрыгнул на пол и на цыпочках подошел к кровати. Он склонился к Глаше и отвел спутанные, тусклые рыжие волосы, что скрывали ухо. - Здравствуй, - сказал он тихо. - Прости, я так долго ехал. Обветренные, в кровавых трещинках, губы Глаши чуть шевельнулись. - Я знаю, - прошелестел ответ. - Я все слышу. Я молчу, я глаза не открываю... вроде я без сознания. Боль-то какая... - Глаша, Глашенька, - шептал Андрей, гладя ее безвольно лежащую руку. - Ты выздоровеешь, я тебя не оставлю. - Ты приехал, - прошептала Глаша, - дождалась. Мне главное было - дождаться тебя, солнышко. - Почему ты ничего не говоришь следователю? - Я про Сережу не знаю. Может, объявится. Может, спасется... Если я сейчас скажу, еще хуже будет. - Что хуже? - Ты не понимаешь... Воды дай. Стараясь не звякнуть стаканом, Андрей поднял его с тумбочки, поднес к губам Глаши. Ей было трудно пить, Андрей думал помочь, подложил ладонь под затылок Глаши, чтобы поднять голову, но она вдруг зажмурила глаз и застонала. - Отпусти-и-и... Глаша лежала минуту или две закусив гу