альные марсиане, а не сотрудники лунных лабораторий с Короны или П-9, не было. Павлыш протиснулся сквозь выросшую толпу Арлекинов и гномов, которым не хватило места в зале. С белого потолка туннеля свисали бусы фонариков и гирлянды бумажных цветов. Оркестр на эстраде уже пробовал инструменты. Нестройные звуки катились по пустому коридору. В такт дроби ударника задрожали цветы над головой. Две цыганки прошли мимо, кутаясь в шали. - Ты не учла аннигиляционный фактор, - сказала строго цыганка в черной шали с красными цветами. - Как ты смеешь упрекать меня этим! - возмутилась цыганка в красной шали с зелеными огурцами. Толстяк, который руководил установкой рояля, догнал Павлыша и сказал ему: - Галаган, ты несешь полную ответственность. - За что? - спросил Павлыш. - Спиро! - позвал с эстрады саксофонист. - Почему не включен микрофон? Гелий не может петь без микрофона. Павлышу захотелось курить. Он дошел до лестницы на нижний ярус, спустился на один марш. На площадке стоял диванчик и над ним, в нише, вытяжка для курильщиков. На диване сидела Золушка в хрустальных башмачках и горько плакала. Золушку обидели: не взяли на бал. Когда человек плачет, это еще не означает, что его надо немедленно утешать. Плач - дело интимное. - Здравствуйте, - сказал Павлыш, - я из дворца. Принц сбился с ног, разыскивая вас. На площадке было полутемно, лампа рядом с диванчиком, схожая со старинным уличным фонарем, не горела. Девушка замерла, замолчала, словно хотела дотерпеть, пока Павлыш уйдет. - Если вас обидели злые сестры и мачеха, - Павлыша несло, он не мог остановиться, - то достаточно одного вашего слова, даже кивка, и мы тут же отправим их на Землю. На Луне не место обидчикам и клеветникам. - Меня никто не обижал, - ответила девушка, не оборачиваясь. - Тогда возвращайтесь во дворец, - сказал Павлыш, - признайтесь во всем принцу. - В чем? - неожиданно спросила девушка. - В том, что вы уже помолвлены с бедным, но честным пастухом и не нужны вам бриллиантовые палаты и шелковые альковы... - У вас плохое настроение? - спросила девушка. Она могла спросить что угодно, потребовать, чтобы гусар ушел, отстал. Она спросила неожиданно. - Я весел и доволен жизнью, - сказал Павлыш. - Тогда почему вы со мной заговорили? - Мне обидно. Вы сидите здесь совсем одна, когда из зала доносятся торжественные речи, а оркестр настраивает трубы. Здесь можно курить? - Курите, - ответила девушка. Голос ее был настолько ровным и спокойным, будто она и не плакала. Павлыш присел на диванчик, достал зажигалку. Ему хотелось взглянуть на лицо девушки. У нее был странный голос, глуховатый, бедный интонациями, и в то же время внутри его что-то звенело, будто он мог становиться другим и девушка сдерживала его нарочно, чтобы звучал приглушенно. Павлыш щелкнул зажигалкой так, чтобы огонек вспыхнул между ним и девушкой. На секунду высветился профиль, щека, глаз, мочка уха из-под белого парика. Девушка протянула руку и включила лампу, похожую на уличный фонарь. - Если вам так интересно поглядеть на меня, - сказала она, - зачем хитрить? К тому же огонек у зажигалки слабенький. Она повернула лицо к Павлышу и смотрела на него не улыбаясь, как ребенок, позирующий фотографу, ожидающий, что из объектива сейчас вылетит птичка. У девушки было скуластое широкое лицо с большими, чуть раскосыми глазами, которые должны были оказаться черными, а были светло-серыми. Очень полные, почти негритянские губы были приподняты в уголках и готовы улыбнуться. Белый парик с диадемой чуть сдвинулся, и из-под него выбилась прямая черная прядь. - Теперь здравствуйте еще раз, - сказал Павлыш. - Я очень рад с вами познакомиться. Павлыш. - Марина Ким. - Если я в самом деле могу вам чем-нибудь помочь... - Курите, - сказала Марина. - Вы забыли достать сигарету. - Забыл. - Вы с какого корабля? - Почему вы решили, что я нездешний? - Вы из Дальнего флота. Павлыш промолчал. Он ждал. - У вас на подошвах магнитные подковки. - У каждого планетолетчика... - В Дальнем флоте они всегда зачернены. Брюки от повседневного мундира вы не сменили на гусарские лосины. И еще перстень. Дань курсантской молодости. Такие изумруды гранит повар на Земле-14. Не помню, как его зовут... - Ганс. - Вот видите. Наконец-то Марина улыбнулась. Одними губами. - В конце концов ничего в этом нет удивительного, - сказал Павлыш. - Здесь каждый десятый из Дальнего флота. - Только те, кто задержался на карнавал. - Их немало. - И вы к ним не относитесь. - Почему же, Шерлок Холмс? - Я чувствую. Когда у тебя плохое настроение, начинаешь чувствовать чужие беды. - Это не беда, - сказал Павлыш, - это мелкая неприятность. Я летел на Корону, и мне сказали на Земле, что мой корабль стартует с Луны после карнавала, как и все. А он улетел. Теперь неизвестно, как добираться. - Вы должны были лететь на "Аристотеле"? - Вы и это знаете? - Единственный корабль, который ушел в день карнавала, - сказала Марина. - Я тоже к нему торопилась. И тоже опоздала. - Там вас кто-то... ждал? - Вот уж не ожидал Павлыш, что так расстроится картинкой, подсказанной воображением: Марина бежит к трапу, у которого раскрывает ей объятия могучий капитан... или штурман? - Он мог бы остаться, - сказала Марина. - Никто бы его не осудил. Он не хотел меня видеть. Он поднял корабль точно по графику. Наверное, команда была недовольна. Так что я виновата в том, что вы не попали на Корону. - Боюсь, что вы преувеличиваете, - сказал Павлыш, пытаясь побороть в себе атавистические, недостойные цивилизованного человека чувства. - Я не кажусь вам роковой женщиной? - Ни в коем случае. - И все же я преступница. Павлыш погасил сигарету и задал самый глупый из возможных вопросов: - Вы его любите? - Надеюсь, что и он меня тоже любит, - ответила Марина, - хотя сейчас я начала сомневаться. - Бывает, - сказал Павлыш пустым голосом. - Почему вы расстроились? - спросила Марина. - Вы увидели меня впервые в жизни десять минут назад и уже готовы устроить мне сцену ревности. Нелепо, правда? - Нелепо. - Вы смешной человек. Сейчас я сниму парик, и наваждение пропадет. - Я как раз хотел вас попросить об этом. Но Золушка не успела снять парик. - Ты чего здесь делаешь? - театрально возопил римский патриарх в белой трагической маске. - Это просто чудо, что я пошел по лестнице. - Познакомьтесь, - сказал Павлыш, поднимаясь, - мой старый друг Салиас. Он меня пригрел здесь и даже снабдил карнавальным костюмом. - Не я, а мои добрые медсестры, - поправил Салиас, протягивая руку. - Я работаю эскулапом. - Марина, - сказала девушка. - Мне ваше лицо знакомо. Марина медленно подняла руку и стянула с головы белый курчавый парик. Прямые короткие черные волосы сразу преобразили ее лицо, но внесли в него гармонию. Марина тряхнула головой. - Мы с вами виделись, доктор Салиас, - сказала она. - И вы все знаете. - Парик вам идет, - сказал добрый, мягкотелый Салиас. - Хотите сказать, что меня в нем труднее узнать? - Тактично ли мне вмешиваться в чужие дела? - Чудесно! - засмеялась Марина. - Я вас успокою. Мое приключение подходит к концу. Кстати, мы уже давно беседуем с вашим другом, но я о нем почти ничего не знаю. Кроме того, что он смешной человек. - Смешной? Я скорее сказал бы, что он плохо воспитан, - явно обрадовался перемене темы Салиас. - Хорошо воспитанный гусар не будет выдавать себя за прекрасного принца. - Он даже не гусар, - сказал Салиас. - Он просто доктор Слава Павлыш из Дальнего флота, судовой врач, несостоявшийся гений биологии, банальная личность. - Я была права, - сказала Марина. - Я с вами не спорил, - сказал Павлыш, откровенно любуясь Мариной, Салиас кашлянул. - Вам надо идти, - сказала Марина. - А вы? - Мне пора. Бьет двенадцать. - Я спрашиваю серьезно, - сказал Павлыш. - Хотя понимаю... - Вы ровным счетом ничего не понимаете, - сказала Марина. - Я постараюсь прийти к эстраде, где оркестр, только сначала возьму в комнате маску. Марина подобрала подол длинного белого платья и побежала вниз по лестнице. В другой руке как живой пушистый зверек дергался белый парик. - Я буду ждать! - крикнул ей вслед Павлыш. - Я вас найду даже в другом обличьи, даже у плиты в бедной избушке. Она ничего не ответила. Салиас протянул Павлыша за рукав. - Послушай, - сказал Павлыш, когда они пошли наверх, - ты в самом деле с ней знаком? - Нет, незнаком. Лучше забудь о ней. - Еще чего не хватало! Она замужем? - Нет. - Ты уверенно говоришь о незнакомом человеке. - Я старый, мудрый ворон. - Но почему я должен о ней забыть? - Так лучше. Пойми, ты встречаешь человека, тебе хочется увидеть его вновь, но обстоятельства складываются таким образом, что ты его больше никогда не увидишь. - Ты меня недооцениваешь. - Может быть. Они вышли в коридор. В него вливалась толпа из зала. Оркестр встречал карнавал неровным ритмом модной песенки. - Она придет к эстраде! - крикнул Павлыш. - Может быть, - ответил Салиас. Людской поток растекался по широкому туннелю. Прожектора с разноцветными стеклами водили лучами над толпой, и оттого создавалась иллюзия летнего вечера и открытого пространства. Трудно было поверить, что дело происходит на Луне, в тридцати метрах под ее мертвой поверхностью. Минут через десять, ускользнув от щебетавших медсестер, Павлыш прошел к эстраде. Над его головой круглились ножки рояля, и он видел, как ботинок пианиста мерно нажимает на педали, словно управляет старинным автомобилем. Марины Ким нигде не было видно. Не может быть, что она обещала прийти только для того, чтобы отделаться от Павлыша. Черный монах в низко надвинутом капюшоне подошел к Павлышу и спросил: - Ты не узнал меня, Слава? - Бауэр! - сказал Павлыш. - Конечно. Глеб Бауэр. Ты чего здесь делаешь, старая перечница? И давно ли ты ушел из мира? - Не злословь, сын мой, - сказал Глеб. - Хоть бога и нет, я остаюсь его представителем на Луне. - Вы танцуете, монах? - спросила требовательно женщина в чешуйчатом костюме русалки. - Вы не слышали, что объявлен белый танец? - С удовольствием принимаю ваше приглашение, - сказал Бауэр. - Постарайтесь без нужды не вводить меня в грех. - Посмотрим, - сказала русалка. - Слава, - сказал Бауэр, увлекаемый от эстрады, - не уходи! - Я подожду, - ответил Павлыш. Мушкетеры катили бочку с сидром и приглашали желающих пройти к столам. Голова танцующего Бауэра возвышалась над толпой. Алхимик в халате с наклеенными на него фольговыми звездами вспрыгнул на эстраду и запел. Кто-то зажег рядом бенгальский огонь. Марины все не было. Павлыш решил ждать до конца. Иногда он бывал очень упрям. Она прилетела сюда, чтобы увидеть капитана "Аристотеля". А он не захотел ее видеть и даже не позволил команде задержаться на карнавал. Жестокий человек. Или очень обиженный. Надо спросить Бауэра, который знает всех, как зовут капитана. Салиас что-то знает, но уходит от разговора. Ну ничего, его заставим признаться, когда останемся вдвоем в комнате. Павлыш решил вернуться к лестнице. Если Марина придет, он ее встретит там. Но, пройдя несколько шагов, Павлыш оглянулся и увидел, что Бауэр вернулся к эстраде и вертит головой, очевидно разыскивая Павлыша. К Бауэру пробился маленький толстяк с черными мышиными глазками, поднявшись на цыпочки, начал настойчиво и серьезно что-то выговаривать ему. Бауэр, наконец, разглядел Павлыша и поднял руку, призывая его к себе. Павлыш еще раз окинул взглядом танцующих. Золушки не было. - Он врач? - спросил толстяк Спиро, когда Павлыш подошел к ним. - А я думал, что он Галаган. Даже задание ему дал. Ну ладно, я побежал дальше. Вы его сами поставите в известность. Мне нужно срочно разыскать Сидорова. - Пойдем, Слава, - сказал Бауэр, - я тебе по дороге расскажу. Над головой гремел оркестр, и ножки рояля чуть вздрагивали. Вокруг танцевали. И все же Павлыш уловил в общем веселье какую-то чуждую нотку. Среди масок появилось несколько человек, одетых буднично, деловитых и спешащих. Они разыскивали в этом скопище людей тех, кто был им нужен, шептали им что-то, пары разделялись, и танцоры, с которыми они говорили, быстро покидали друг круг. - В Шахте взрыв, - сказал Бауэр тихо. - Говорят, ничего страшного, но есть обожженные. Объявления не будет. Праздник пускай продолжается. - Это далеко? - Ты не видел Шахты? - Я здесь первый день. У лифта собралось человек пять-шесть. Павлыш сразу понял, что они обо всем знают. Все сняли маски, и с масками исчез беззаботный дух праздника. Мушкетеры, алхимик, неандерталец в синтетической шкуре, прекрасная фрейлина забыли о том, что они на карнавале, забыли, как одеты. Они были врачами, вакуумщиками, механиками, спасателями. А карнавал остался в прошлом... И музыка, которая волнами докатывалась до лифта, и мерный шум зала были не более как фоном в трезвой действительности... Уже под утро Павлыш стоял у носилок, вынесенных из медотсека Шахты и ждал, пока лунобус развернется так, чтобы удобнее было занести в него пострадавших. Сквозь прозрачную стену купола светила полосатая Земля, и Павлыш разглядел циклон, собирающийся над Тихим океаном. Водитель выскочил из кабины и отодвинул заднюю стенку лунобуса. За ночь он осунулся. - Ну и ночка была, - сказал он. - Троих отправляем? - Троих. Носилки были накрыты надутыми чехлами из пластика. Дежурные нижнего яруса Шахты, получившие тяжелые ожоги, спали. Их сегодня же эвакуируют на Землю. Салиас, щеки которого были покрыты рыжей, выросшей за день щетиной, помог Павлышу и водителю погрузить носилки в лунобус. Он оставался в Шахте, Павлышу надо было возвращаться в Селенопорт, сопровождая пострадавших. Только через час Павлыш окончательно освободился и смог вернуться в большой туннель города. Прожектора были выключены, и потому воздушные шары, гирлянды цветов и потухших фонариков, свисавших с потолка, казались чужими, непонятно как попавшими туда. Пол был усеян конфетти и обрывками серпантина. Кое-где валялись потерянные бумажные кокошники, полумаски и смятая мушкетерская шляпа. Одинокий робот-уборщик в растерянности возил совком в углу. Ему еще не приходилось видеть такого беспорядка. Павлыш подошел к эстраде. Несколько часов назад он стоял здесь и ждал Марину Ким. Вокруг было множество людей, а Бауэр в черной сутане танцевал с зеленой русалкой... К ножке рояля липкой лентой была прикреплена записка. На ней крупными квадратными буквами было написано: "ГУСАРУ ПАВЛЫШУ". Павлыш потянул записку за уголок. Сердце вдруг сжалось, что он мог сюда и не прийти. На листке наискось бежали торопливые строчки: "Простите, что не смогла подойти вовремя. Меня обнаружили. Во всем я виновата сама. Прощайте, не ищете меня. Если не забуду, постараюсь отыскать вас через два года. Марина". Павлыш перечитал записку. Она была словно из какой-то иной, непонятной жизни. Золушка плачет на лестнице. Золушка оставляет записку, в которой сообщает, что ее настигли, и просит ее не искать. Это вписывалось в какой-то старинный, отягощенный тайнами готический роман. За отказом от встречи должна была скрываться безмолвная мольба о помощи, ибо похитители прекрасной незнакомки следили за каждым ее шагом, и, опасаясь за судьбу своего избранника, несчастная девушка под диктовку одноглазого негодяя писала, обливаясь слезами, на клочке бумаги. А в это время избранник... Павлыш усмехнулся. Романтические тайны произрастают на благодатной почве карнавала. Чепуха, чепуха... Вернувшись к Салиасу в комнату, Павлыш принял душ и прилег на диван. Его разбудил трезвон видеофона. Вскочив, Павлыш взглянул на часы. Восемь двадцать. Салиас так и не возвращался. Павлыш включил видеофон. С экрана улыбался Бауэр. В отглаженном мундире штурмана Дальнего флота, свежий, выбритый, деловитый. - Ты успел поспать, Слава? Я тебя не разбудил? - Часа три спал. - Слушай, Павлыш, я говорил с капитаном. Мы идем с грузом к Эпистоле. По судовой роли у нас есть место врача. Можешь полететь с нами. Ну как? - Когда стартуете? - Катер уходит на стартовый пункт в десять. Успеешь? - Да. - Ну и отлично. Кстати, я уже сообщил диспетчеру, что ты летишь с нами судовым врачом. - Значит, весь разговор был пустой формальностью? - Разумеется. - Спасибо, Глеб. Павлыш отключил видеофон и сел писать записку Салиасу. 3. Проект-18 Через полгода, возвращаясь на Землю, Павлыш застрял на планетоиде Аскор. Туда должна была прийти "Прага" с оборудованием для экспедиций, работающих в системе. От Аскора "Прага" делала Большой прыжок к Земле. Павлыш сидел на планетоиде третий день. Он всех уже там знал, и его все знали. Он ходил в гости, пил чай, провел беседу об успехах реанимации и сеанс одновременной игры в шахматы, в котором половину партий, к позору Дальнего флота, проиграл. А "Праги" все не было. Павлыш заметил за собой странную особенность. Если он приезжал куда-то, где должен был провести месяц, то первые двадцать восемь дней пролетали незаметно, два последних растягивались в тоскливую вечность. Если он куда-нибудь попадал на год, то жил нормально одиннадцать с половиной месяцев. Так и с этим путешествием. Почти полгода он не думал - некогда было. А вот последняя неделя оказалась сплошной пыткой. Глазам надоело смотреть на новые чудеса, ушам - внимать песням дальних миров... Домой, домой, домой! Павлыш коротал время в буфете, читая бессмертный труд Макиавелли "История Флоренции" - это была самая толстая книга в библиотеке. Геолог Ниночка за стойкой лениво мыла бокалы. В буфете дежурили по очереди. Планетоид качнуло. Мигнули лампы под потолком. - Кто прилетел? - с робкой надеждой спросил Павлыш. - Местный, - ответила Ниночка. - Грузовик четвертого класса. - Швартоваться не умеют, - сказал механик Ахмет, жевавший за соседним столиком сосиски. Павлыш вздохнул. Глаза Ниночки горели состраданием. - Слава, - сказала она, - вы загадочный странник, которого звездный ветер несет от планеты к планете. Я где-то читала о таком. Вы пленник злой судьбы. - Чудесно сказано. Я пленник, я скиталец и страдалец. - Тогда не переживайте. Судьба сама за вас все решит. Судьба показалась в дверях буфета, приняв образ низенького плотного человека с пронзительными черными глазками. Человека звали Спиро, и Павлыш его помнил. - Так, - сказал Спиро голосом героя, только что вернувшегося из соседней галактики, - чем здесь угощают? Чем встретит ваш салун одинокого охотника? Ниночка поставила на стойку бокал с лимонадом, и Спиро вразвалку подошел к стойке. - Чего-нибудь основательнее не держите? - спросил он. - Я предпочитаю азотную кислоту. - Вся вышла, - сообщила Ниночка. - Только что прилетали космические пираты с Черной Звезды, - вмешался в разговор Павлыш. - Выжрали три бочки рома и взорвали перегонный аппарат. Переходим на сухой паек. - Что? - встревожился Спиро. - Пираты? Он замер с бокалом лимонада в руке, но тут же признал Павлыша. - Слушай! - заявил он. - Я тебя знаю. В этот момент зашуршало в динамике, и голос диспетчера произнес: - Павлыш, поднимись ко мне. Доктор Павлыш, ты меня слышишь? Слова Спиро догоняли Павлыша, толкали в спину: - Я тебя здесь ждать буду. Никуда ни шагу. Ты мне позарез нужен. Даже не представляешь, как. Всегда грустный маленький Тамил, второй год сидевший здесь диспетчером, сообщил Павлышу, что "Прага" задерживается. Как минимум еще на пять дней. Павлыш сделал вид, что переживает эту новость, но испугался, что не переживет. Цокая подковками, он спустился в буфет. Спиро стоял посреди комнаты с пустым бокалом. Его черные глазки метали молнии, словно норовили прожечь пластик буфетной стойки. - На что это похоже? - допрашивал он Ниночку. - Я им всем поотрываю головы. Сорвать большое дело, подвести товарищей! Нет, это невиданно! Такого еще не было в истории флота. Они попросту забыли, понимаешь, забыли два контейнера на Земле-14. Учти, не один, а два! В документах они есть, а в трюме их нет. Каково? - Важный груз? - спросил Павлыш. - Важный? - Голос Спиро дрогнул. Павлыш испугался, что он сейчас разрыдается. Он смотрел на Павлыша. Павлыш ощутил себя мышью, которая попалась на глаза голодному коту. - Галаган! - сказал Спиро. - Ты нас спасешь. - Я не Галаган, я Павлыш! - Правильно, Павлыш. Мы с тобой взрыв на лунной шахте ликвидировали. Сотни погибших, бушует вулканическое пламя. Я тебя вынес из огня, правда? - Почти. - Так вот, ты мне обязан. На Сентипере во втором пакгаузе лежат запасные контейнеры. Я не знал, что они понадобятся, но никому не отдал. Я предчувствовал, чем все кончится. Ты летишь на Сентиперу, тратишь день, чтобы выбить их у Геленки. Сначала она тебе скажет... - Не смущай человека, - сказала Ниночка. - Неужели кому-нибудь не ясно, что это не твои контейнеры? - Мои! - Чужие, - сказал механик Ахмет. - Они больше, чем мои! - возмутился Спиро. - Без них все погибнет. Без них остановится работа всей лаборатории. Замрет научная жизнь на целой планете. - Вот и лети сам за своими контейнерами, - сказала Ниночка. - А кто отвезет груз на Проект? Ты? - Ты знаешь, что здесь все заняты. - Вот именно это я и говорю. Спиро подошел к столику, за который сел Павлыш, и бросил перед ним большой тугой тюк. - Это тебе, - сказал он. Тюк раскрылся, и из него выпало несколько писем и пакетов. Конверты, микрофильмы, видеокассеты медленно расползались по полированной поверхности и норовили спрыгнуть на пол. Павлыш с буфетчицей кинулись собирать их и запихивать обратно в тюк. - Всегда он так с почтой обращается, - сказала Ниночка. - Столько шума, а потом бросит все и убежит. Павлыш укладывал письма. Спиро был забавен. Еще неделю на планетоиде не выдержать. Может, рискнуть и улететь на Сентиперу? - Вот еще одно упало, - сказала Ниночка, передавая Павлышу узкий конверт с видеолистом. На конверте было написано: "Проект-18. Центральная лаборатория. Марине Ким". Павлыш три раза медленно прочитал адрес, потом аккуратно положил конверт в тюк. - Значит так, - сказал Спиро, - я сейчас ухожу на Сентиперу. Без контейнера мне лучше не возвращаться. Ты не знаешь Димова! И лучше тебе никогда его не узнать. Времени у меня двадцать минут. Сейчас я дам тебе список грузов, покажу, где пришвартована моя шхуна, потом ты получишь овощи у садовника, все погрузишь и отвезешь на Проект. Не беспокойся, грузовик на автоматике, мимо не провезет. Ясно? Только не сопротивляйся, потому что все уже решено и ты не имеешь права подвести старого друга. Спиро угрожал, умолял, убеждал, махал руками, бегал по буфету, обрушивал на Павлыша лавины фраз и восклицательных знаков. - Да послушайте, наконец! - рявкнул Павлыш во всю мощь своего незаурядного голоса. - Я согласен лететь на Проект! Я и без ваших уговоров решил лететь на Проект! В конце концов я, может быть, давно мечтал полететь на Проект! Спиро замер. Его черные глазки увлажнились. Он поперхнулся, но тут же совладал со своими чувствами и быстро сказал: - Тогда пошли. Быстро. У нас каждая минута на счету. - Правильно сделаете, что полетите, - сказала Ниночка. - Я сама бы полетела, только некогда. Там говорят, такой океан... Грузовик вышел к планете Проект-18 с неосвещенной стороны, и минуло несколько минут, прежде чем Солнце, навстречу которому несся грузовик, осветило бесконечный ровный океан. Павлыш погасил перегрузки и перешел на стабильную орбиту. Затем, щелкнув тумблером, вышел на связь со Станцией. Он знал, что Станция ведет грузовик, и ждал, когда раздастся знакомое шуршание, означающее, что полоса свободна для пилота. Черные точки возникли на лице океана. Из сетки приемника донесся сухой шум. - Станция, - сказал Павлыш. - Станция, иду на посадку. - Что у тебя с голосом, Спиро? - спросили снизу. - Это не Спиро, - ответил Павлыш. - Спиро ушел на Сентиперу. - Ясно, - сказала Станция. - Перехожу на ручное управление, - сказал Павлыш. - Машина перегружена. Как бы не прострелить мимо. Справа над пультом на экране медленно поворачивался глобус планеты, и черная точка над глобусом - грузовик постепенно сближался с зеленым огоньком - Станцией. - И не мечтай, - сказала Станция. - Не беспокойтесь, - сказал Павлыш. - Я из Дальнего флота. На этих грузовиках налетал больше, чем Спиро. Группа островов, рассеянных по плоскому лицу океана, прошла внизу. На горизонте в дымке лежала Станция. Грузовик слишком медленно терял высоту, и Павлыш на мгновение отключил автоматику, дал торможение. Его вдавило в кресло. Павлыш снова щелкнул рубильником на пульте связи. - Что надевать? - спросил он. - Какая у вас погода? Он включил видеофон. На экране возникло широкое плоское лицо обритого наголо человека. Глаза его были узки, к тому же прищурены, тонкие брови стояли галочкой, и вообще он являл собой образ Чингис-хана, только что узнавшего о поражении его любимых тысяч у стен Самарканда. - Кто таких присылает? - спросил Чингис-хан, очевидно, имея в виду Павлыша. - Я сэкономил полтонны горючего, - скромно ответил Павлыш. - Я привел корабль на час раньше срока. Полагаю, что не заслужил ваших упреков. Так что же вы надеваете, когда выходите на свежий воздух? - Там Спиро все свое оставил, - сказал Чингис-хан. - Сомневаюсь, что влезу в его костюм. - Хорошо, - сказал Чингис-хан, - через три минуты я буду у вас. Павлыш отстегнулся, встал с кресла, достал из боковой ниши тюк с почтой, отряхнул пыль с костюма. Двигаться было легко, притяжение на планете не превышало 0,5. Люк в кабину управления отъехал в сторону, вошел Чингис-хан в утепленном комбинезоне, с кислородной маской, закрывавшей пол-лица. Вслед за ним в кабину втиснулся высокий поджарый человек с блеклыми глазами под густыми черными бровями. - Здравствуйте, - сказал Павлыш. - Я случайно оказался на планетоиде, когда Спиро был вынужден отправиться на Сентиперу. И он попросил помочь ему. Я доктор Павлыш. - Моя фамилия Димов, - представился худой человек. - Димитр Димов. Я руковожу здешним отделением нашего института. Мы, если позволите, коллеги? Он указал тонким длинным пальцем пианиста на змею и чашу на груди Павлыша, как раз над планками с названиями кораблей, на которых Павлышу приходилось служить. - Ванчидорж, - представил Димов Чингис-хана. И сразу продолжил. - Вы одевайтесь, одевайтесь. Мы вам очень благодарны. У нас всегда возникают некоторые трудности со Спиро. Он чудесный человек, добрейший, отмечен замечательными деловыми качествами. Его с громадным трудом отпустили к нам с Луны... Чингис-хан, то есть Ванчидорж, хмыкнул, выражая таким образом несогласие со словами своего начальника. Димов помог Павлышу закрепить кислородную маску. - Надеюсь, вы у нас задержитесь на несколько дней? - Спасибо, - сказал Павлыш. Он включил обогрев в комбинезоне и поправил теплый шлем. Кислород поступал нормально. Костюм Димова был узковат, но в общем в нем было удобно. Павлышу хотелось спросить о Марине Ким, но он сдержался. Теперь Золушка никуда от него не денется. Они вышли на гладкую, будто отшлифованную, поверхность острова. В ста метрах за долинкой поднимались обрывистые скалы. По другую сторону начинался океан, волны прибоя разбивались о черный берег, взметая столбы белой пены. Павлыш поправил шлемофон, чтобы услышать шум прибоя, но доносился он глухо, неадекватно мощи волн, звуки гасли в разряженном воздухе. Серое полупрозрачное облачко закрыло на минуту солнце, и тени, резкие и глубокие, стали мягче. Ванчидорж ушел вперед, закинув на плечо тюк с почтой. Димов отстал. Он закрывал люк грузовика. Ванчидорж вошел в тень от скалы и растворился в ней. Павлыш последовал за ним и оказался перед медленно отползавшей в сторону металлической дверью, которая скрывала вход в пещеру. - Заходите, - сказал Ванчидорж, - застудим камеру. Павлыш оглянулся. Большая белая птица медленно спускалась к Димову, и Павлыш чуть было не крикнул ему: "Осторожно!" Димов видел птицу, но не собирался прятаться. Птица сделала круг над головой Димова, и тот поднял руку, как бы приветствуя ее. У птицы были громадные крылья и маленькое пушистое тел. - Вы их подкармливаете? - спросил Павлыш. - Разумеется. У Ванчидоржа была неприятная манера саркастически хмыкать. И непонятно было, смеется он или сердится. Вторая птица показалась чуть выше первой. Она сложила крылья и мягко спланировала, усевшись на скалу рядом с Димовым. Димов протянул руку и потрепал птицу по шее. - Пошли, - повторил Ванчидорж. Внутри Станция была устроена удобно. Залы просторной пещеры были превращены в жилые помещения, и Павлыш вспомнил старинные картинки к роману Жюля Верна "Таинственный остров", герои которого любили деловой комфорт. Павлыш подумал, что в его комнате должно быть вырублено в стене окно, в которое будет врываться океанский ветер. Димов сказал: - У нас с жильем здесь туго. В прошлом месяце приехала группа физиологов, шесть человек, заняли все свободные помещения. Вам придется пожить в комнате с Ваном. Вы не возражаете? Павлыш поглядел на Ванчидоржа. Тот отвернулся к стене. - Я, разумеется, не возражаю. Но не стесню ли... - Я редко бываю в комнате, - быстро ответил Ван. Комната Ванчидоржа была просторна - не чета клетушкам на других станциях. В толще скалы было вырублено высокое узкое окно, сквозь которое врывался солнечный свет. - Вот ваша кровать, - сказал Ван, указывая на самую настоящую, в меру широкую, удобную кровать, спинкой которой служила изрезанная сложным узором зеленоватая каменная плита. - А вы? - спросил Павлыш. Второй кровати в комнате не было. - Принесу. Не успел. Вас никто не ждал. - Вот я и буду спать на той кровати, которую вы принесете. - сказал Павлыш. - Гостеприимство не должно сопровождаться жертвами. Он отошел от окна. Вдоль стены комнаты тянулся рабочий стол. На столе лежали пластины розового и светло-зеленого полупрозрачного камня. Нефрит, догадался Павлыш. На одной из пластин был намечен рисунок - птица с широкими крыльями. Нефрит тепло светился в отраженном солнечном свете. Раковина, похожая на половинку гигантского грецкого ореха, бросала на потолок перламутровые радужные блики. Ван раскладывал почту на стопки. Второй стол был придвинут к боковой стене напротив кровати. Над столом было несколько полок. К стопке микрофильмов на второй полке была прислонена фотография Марины Ким в рамке из нефрита. Рамка была вырезана с большим искусством, взгляд запутывался в сложном узоре. Павлыш сразу узнал Марину, хотя в памяти она осталась в белом завитом парике, который придавал чертам лица нелогичность, подчеркивая несоответствие между разрезом глаз, линией скул и пышными белыми локонами. Настоящие волосы Марины были прямыми, черными, короткими. Павлыш обернулся к Вану и увидел, что тот перестал раскладывать почту и наблюдает за ним. Дверь отворилась, и вошел человек в голубом халате и хирургической голубой шапочке. - Ван, - сказал он, - неужели почту привезли? - Как у вас дела? - спросил Ван. - Лучше ему? - Ласты есть ласты, - ответил человек в голубом халате. - За один день не вылечишь. Так что же с почтой? - Сейчас иду, - сказал Ван. - Немного осталось. - А мне что-нибудь есть? - Подожди немного. - Отлично, - ответил хирург. - Иного ответа от тебя и не ждал. - Он пригладил короткие усики, провел ладонью по узкой бородке. - Вы грузовиком прилетели? - спросил он Павлыша. - Да. Вместо Спиро. - Очень приятно, коллега. Надолго к нам? А то подыщем вам работу. - Приятно сознавать, - сказал Павлыш, - что, куда я ни попаду, мне сразу предлагают работу, даже не спрашивая, хороший ли я работник. - Хороший, - убежденно заявил хирург. - Интуиция нас никогда не обманывает. А я Иерихонский. Мой прапрадед был священником. - А почему мне об этом надо знать? - Я всегда говорю так, представляясь, чтобы избежать лишних шуток. Это церковная фамилия. Павлыш снова взглянул на фотографию Марины Ким, словно хотел убедиться, не растворилась ли она. Скоро он ее увидит. Может, через несколько минут. Удивится ли она? Вспомнит ли гусара Павлыша? Конечно, можно спросить Вана, но не хочется. - Все, - сказал Ван, - пошли. Вы идете с нами, Павлыш? Они вошли в обширный зал, освещенный рядом вырубленных в скале окон. Пол зала был покрыт голубым пластиком. В дальнем конце стоял длинный стол и два ряда стульев, ближе к двери - стол для пинг-понга с провисшей сеткой. Ван поставил сумку на стол и начал последовательно, словно выполняя ритуал, вынимать стопки почты и раскладывать их в ряд. - Я позову людей, - сказал Иерихонский. - Сами придут, - ответил Ван. - Не торопись. Но Иерихонский его не послушался. Он подошел к стене, отодвинул крышку небольшой ниши и включил звонок, звук которого прерывисто понесся по коридорам и залам Станции. Над пинг-понговым столом в ряд висели портреты, как портреты предков в фамильном замке. И это было необычно. Павлыш принялся разглядывать их. Мрачный скуластый человек лет сорока, с настойчивыми светлыми глазами. Иван Грунин. За ним старик, глаза которого затенены густыми кустистыми бровями - Армен Геворкян. Следующий портрет изображал совсем молодого парня с удивленными голубыми глазами и острым подбородком. Что-то объединяло этих людей и делало близкими, чтимыми на этой Станции. Они сделали что-то важное в том, чем занимаются остальные, может, они были дружны с Димовым или Иерихонским... Сейчас придут люди, которые услышали звон колокольчика. Войдет и Марина. Павлыш отошел подальше от пинг-понгового стола, но не спускал глаз с длинного голубого конверта, который предназначался Марине. Он лежал поверх самой тонкой стопки. Первыми в зале появились два медика в таких же голубых халатах, как Иерихонский. Павлыш старался не смотреть на дверь и думать о посторонних вещах: например, удобно ли играть в пинг-понг при такой малой силе тяжести? То ли надо утяжелять шарик, то ли привыкать к замедленным прыжкам. Движения у людей на Проекте были куда более плавными и широкими, чем на Земле. Медики сразу бросились к столу, но Ван остановил их: - Погодите, пока все соберутся. Вы же знаете... Ван явно был формалистом и поклонником ритуала. На мгновение Павлышу показалось, что вошла Марина. Девушка была черноволосой, стройной, смуглой, но на этом ее сходство с Мариной кончалось. У нее были мокрые волосы, а белое сари кое-где прилипло к влажной коже. - Ты обязательно простудишься, Сандра, - сварливо сказал Иерихонский. - Здесь тепло, - ответила девушка. Говорила она медленно, словно вспоминала нужные слова. Потом глубоко вздохнула, откашлялась и повторила: - Здесь тепло. - Звонче, чем в первый раз. Зал наполнился народом. Люди были в рабочей одежде, будто на секунду оторвались от дел и тотчас вернутся к ним. Павлыш крутил головой, ему казалось, что он упустил, потерял Марину, что она уже в зале. Ван священнодействовал. Он подвинул стопку официальной почты Димову, затем принялся брать письма и пакеты из самой большой пачки и читать вслух фамилии адресатов. Эта процедура явно была освящена традицией, никто не роптал, кроме Иерихонского, который оказался записным бунтарем. Люди подходили, брали письма и посылки для себя и для тех, кто не смог прийти, и толпа, окружавшая Вана, постепенно рассасывалась, и люди устраивались поудобнее, чтобы прочесть письмо, или спешили уйти, чтобы в одиночестве прослушать пленку. Стопки подошли к концу. Марины Ким в числе адресатов, имена которых называл Ван, не было. Ван взял предпоследнюю пачку, протянул Сандре. - Для морской станции, - сказал он. - Там есть и тебе посылка. Потом положил руку на последнюю, тонкую пачку писем, на голубой конверт Марины Ким. - С Вершины никого? - спросил он. И тут же добавил: - я сам отнесу. "Конечно, - подумал Павлыш, - ты сделаешь это с удовольствием". Он подумал, что Марина без всяких к тому оснований постепенно превращает его, бравого дальнелетчика, в банального ревнивца. - Павлыш, вы меня слышите? Рядом стоял Димов. - Мне сейчас надо уйти, а когда я вернусь, то уделю вам полчаса для ответов на вопросы. Догадываюсь, что пока вопросов нет. Но советую вам проводить Сандру. Она идет вниз, на морскую станцию. - Я с вами, - сказал Иерихонский. Потом он обернулся к своим коллегам и добавил: - Некоторые, вместо того чтобы возвращаться на свои рабочие места, направляются к нашему гостю с корыстными намерениями. Я отвечу за него. Он не с Земли. Он меньше нас знает, что творится дома, он не занимается спортом и не собирает марок. Он человек неинтересный и неосведомленный. Все остальное вы узнаете от него за ужином. Закончив монолог, он шепнул на ухо Павлышу: - Для вашего же блага, коллега. Вдалеке от дома люди становятся болтливы. Когда они шли длинным наклонным туннелем, освещенным редкими светильниками под потолком, он развивал свою мысль: - Если бы наша работа была напряженной, если бы нас на каждом шагу подстерегали опасности, мы бы и не замечали, как идет время. Но работа у нас монотонная, в лабораториях развлечений мало... Вот мы и тянемся к новым лицам. - Ты не совсем прав, Эрик, - сказала Сандра, - это у вас наверху все спокойно. У других не так. Винтовая лестница, по которой они начали спускаться, кружила вокруг вертикального столба, в котором находился лифт. Но они шли пешком. - Я доморощенный философ, - продолжал между тем Иерихонский. - И должен вам сказать, коллега, что обстоятельства моей работы склоняют к абстрактному мышлению. За внешней будничностью нашей сегодняшней жизни скрывается напор будущих катаклизмов и водоворотов. Но, повторяю, это мы воспринимаем лишь как фон, а к любому, даже самому экзотическому фону быстро привыкаешь. Вот Сандра сказала, что у других здесь жизнь не такая спокойная. Может быть... Когда вас ждет Димов? - Через полчаса. - Тогда мы вам покажем аквариум, и сразу обратно. Димова очень интересно слушать, но он не выносит, когда опаздывают. - Странно, - сказал Павлыш, - здесь говорят о Димове, как о самодержце. А он производит впечатление очень мягкого, деликатного человека. - С нами нельзя не быть самодержцем, хотя бы в лайковых перчатках. Я на месте Димова давно бы сбежал от этого скопища интеллектуалов. Нужно иметь невероятную выдержку. - Эрик опять не прав, - заметила Сандра, которой как будто нравилось во всем оспаривать мнение Иерихонского. - Димов и в самом деле милейший и мягкий человек, но мы понимаем, что последнее слово всегда за ним. Он не имеет права ошибаться, потому что тогда может произойти что-нибудь плохое. Здесь нет никакой мирной жизни. Это все выдумки Иерихонского. Шахта кончилась. Павлыш несколько секунд стоял у стены, стараясь переждать головокружение. Иерихонский заметил это и сказал: - Мы стараемся как можно больше двигаться. По работе нам не приходится много передвигаться... - Кому как, - сказала Сандра, к которой Павлыш уже обернулся, ожидая очередного возражения. - Мне приходится много двигаться, другим тоже. - Но я же не говорю о вашей группе, - ответил Иерихонский. - Ваша группа - другое дело. - А Марина Ким? - спросила Сандра. У Павлыша екнуло сердце. Впервые это имя было произнесено здесь просто и буднично, как имя Димова или Вана. По крайней мере теперь можно быть уверенным, что Марина здесь и ей приходится двигаться. Из этих слов следовало, что Марина не входит в группу, к которой принадлежит Сандра. Но она на Станции, близко, может, именно сейчас Ван передает ей письмо с Земли. - При чем тут Марина? - удивился Иерихонский. И обратился за поддержкой к Павлышу, видимо считая его куда