нтов. Держались они испуганно. Там побывала полиция. Я перевел взгляд на Мэглешена. - Он опять позвонил, - буркнул Мэглешен. - На сей раз не я. - Ладно. Продолжай, - сказал Френч после паузы. - Лагарди утверждал, что ничего не знает об Оррине Квесте. Медсестру он отправил домой. Потом подсунул мне одурманивающую сигарету. Когда я очнулся, то был в доме один. Но вскоре оказалось, что не совсем один: кто-то начал скрестись в дверь. Это был Оррин Квест на последнем издыхании, который, тем не менее, пытался из последних сил заколоть меня пешней. Я повел плечами. На том месте между лопатками, куда он ткнул меня, слегка стянуло кожу, и только. Френч сурово поглядел на Мэглешена. Тот покачал головой, но Френч продолжал глядеть на него. Бейфус стал негромко насвистывать. Сперва я не мог разобрать мелодию, потом вдруг сообразил, что это "Старый Мозес лег в могилу". Френч повернулся ко мне и неторопливо произнес: - У его тела не оказалось никакой пешни. - Я оставил ее там, где она упала. - Похоже, перчатка все же пригодится, - засопел Мэглешен и расправил ее между пальцами. - Кое-кто здесь лгун, и это не я. - Оставь, - сказал ему Френч. - Ни к чему устраивать здесь представление. Если у парня была в руке пешня, это вовсе не значит, что он с ней и родился. - Спиленная, - объяснил я. - Короткая. От рукоятки до основания три дюйма. Их в скобяных лавках такими не продают. - А чего ради ему приспичило бросаться на тебя с пешней? - спросил Бейфус, иронически усмехаясь. - Ты же был его союзником. Приехал туда, чтобы оберегать его по просьбе сестры. - Я был просто фигурой между ним и светом. Фигурой, которая двигалась, могла оказаться человеком, и даже тем, кто его ранил. Умирал он стоя. Прежде я его ни разу не видел. Если он до этого видел меня, то мне об этом не известно. - У вас могла бы завязаться прекрасная дружба, - вздохнул Бейфус. - Разумеется, если б не пешня. - Из того, что он был вооружен ею и пытался меня заколоть, можно сделать кой-какие выводы. - Например? - В таком состоянии человек действует инстинктивно. Не изобретает новых способов. Квест ударил меня между лопатками и слегка проколол кожу, это было последнее усилие умирающего. Возможно, будь он в полной силе, пешня вошла бы в другое место и гораздо глубже. - Долго мы еще будем болтать с этой обезьяной? - не выдержал Мэглешен. - Вы разговариваете с ним, как с человеком. Давайте я поговорю с ним по-своему. - Капитану такие вещи не по душе, - небрежно заметил Френч. - К черту капитана. - Капитану не по душе, когда захолустные фараоны так говорят о нем, - сказал Френч. Мэглешен стиснул зубы, челюсть его побелела. Глаза сузились и заблестели. Он шумно втянул носом воздух. - Спасибо за содействие, - процедил он и поднялся. - Я пойду. Он вышел из-за стола и остановился рядом со мной. Протянул левую руку и приподнял мне подбородок. - До встречи, голубчик. В моем городе. И дважды хлестнул меня по лицу перчаткой, держа ее за пальцы. Кнопки больно впились в кожу. Я поднял руку и потер нижнюю губу. - Черт возьми, Мэглешен, - остановил его Френч, - сядь, дай парню договорить. И держи руки от него подальше. Обернувшись к нему, Мэглешен спросил: - Думаешь, я так тебя и послушался? Френч лишь пожал плечами. Мэглешен утер большой пятерней губы и вернулся к своему креслу. Френч сказал: - Выкладывай свои соображения, Марлоу. - Возможно, Клозен помимо всего прочего торговал наркотиками, - предположил я. - В его квартире пахло марихуаной. Когда я заглянул на кухню, там один типчик считал деньги. У него были пистолет и тонкий, остро заточенный нож. И то, и другое он пытался пустить в ход. Я отобрал их, и он ушел. По-моему, это был рассыльный. А Клозен до того допился, что на него уже нельзя было полагаться. В организациях этого не любят. Рассыльный счел меня полицейским. Этим людям не хотелось, чтобы Клозена взяли. Он бы тут же раскололся. И едва они учуяли в доме сыщика, Клозен был обречен. Френч поглядел на Мэглешена. - Что скажешь по этому поводу? - Могло быть и так, - буркнул Мэглешен. - Допустим, что так и было, - согласился Френч, - но при чем же здесь Оррин Квест? - Курить марихуану может кто угодно, - сказал я. - Особенно когда тоскливо, одиноко, тяжело на душе, нет работы. Но чувства от нее уродуются и притупляются. Притом на разных людей марихуана действует по-разному. Одни становятся задиристыми, другие бесшабашными. Можно предположить, что Квест кого-то шантажировал и угрожал донести в полицию. Вполне возможно, что все три убийства связаны с шайкой торговцев наркотиками. - Это не согласуется с тем, что у Квеста была спиленная пешня, - заметил Бейфус. - По словам лейтенанта, пешни у него не было, - возразил я. - Так что, возможно, мне она просто померещилась. А может быть, она ему просто попалась под руку. Может, у доктора Лагарди все пешни такие. Есть у вас что-нибудь против него? Бейфус покачал головой. - Пока нет. - Доктор не убил меня и, возможно, не убивал никого, - сказал я. - Квест говорил сестре, что работает у доктора Лагарди, но его преследуют какие-то гангстеры. - Этот Лагарди, - спросил Френч, делая пометки в своем блокноте, - что ты знаешь о нем? - Он имел практику в Кливленде. Обширную, в центре города. Видимо, у него есть причина скрываться в Бэй-Сити. - В Кливленде, вот как? - протянул Френч и уставился в угол потолка. Бейфус опустил глаза в свои бумаги. Мэглешен сказал: - Небось, делал аборты. Я приглядывал за ним одним глазом. - Каким? - мягко спросил Бейфус. Мэглешен покраснел. - Наверное, тем, который ничего не видел на Айдахо-стрит, - сказал Бейфус. Мэглешен подскочил. - Ну вот что, остряки, к вашему сведению, мы всего-навсего отделение полиции в маленьком городке. Иной раз хоть надвое разорвись. Тем не менее, мне нравится эта мысль насчет марихуаны. Она может значительно облегчить мне работу. Я немедленно займусь этой проблемой. Он твердым шагом направился к двери и вышел. Френч глядел ему вслед. Бейфус тоже. Когда дверь закрылась, они поглядели друг на друга. - Держу пари, сегодня вечером они опять повторят облаву, - хмыкнул Бейфус. Френч кивнул. - В квартире над прачечной, - продолжал Бейфус. - Отправятся на пляж, заберут трех-четырех бродяг, сунут в эту квартиру, а потом, после облавы, представят фоторепортерам. - Много болтаешь, Фред, - оборвал его Френч. Бейфус усмехнулся и умолк. Френч спросил меня: - Раз уж ты строишь догадки, что, по-твоему, искали в том номере отеля "Ван Нуйс"? - Квитанцию на чемодан с марихуаной. - Неплохо, - одобрил Френч. - А где могла бы находиться эта квитанция? - Я думал об этом. Когда мы с Хиксом разговаривали в Бэй-Сити, он был без парика. Дома парик не носят. Но на кровати в отеле он лежал в парике. Возможно, надел его не сам. - Ну и что? - спросил Френч. - Под париком вполне можно спрятать квитанцию. - Прилепить клейкой лентой изнутри, - подхватил Френч. - Неплохая мысль. Наступило молчание. Оранжевая красотка вновь принялась печатать. Я поглядел на свои ногти. Они могли быть и почище. После паузы Френч неторопливо сказал: - Только не думай, что ты вне подозрений, Марлоу. Вернемся к догадкам. Почему ты решил, что доктор Лагарди жил в Кливленде? - Я решил разобраться, что он собой представляет. Врач, если хочет практиковать, не может изменить фамилию. Пешня навела меня на мысль о Плаксе Мойере. Плакса Мойер действовал в Кливленде. Веселый Моу Стейн действовал в Кливленде. Правда, метод там был другой, но пешня все же остается пешней. Вы сами сказали, что ребята могут, поумнеть. А при этих шайках где-то на заднем плане всегда находится врач. - Слишком надуманно, - не согласился Френч. - Слишком слабая связь. - Если я укреплю ее, мне это пойдет на пользу? - А сумеешь? - Могу попытаться. Френч вздохнул. - С этой Орфамэй Квест все в порядке, - сказал он. - Я звонил ее матери в Канзас. Она действительно приехала сюда отыскивать брата. И действительно наняла для этого тебя. Отзывается Орфамэй о тебе хорошо. Но особых восторгов не выражает. Она действительно подозревала, что ее брат впутался во что-то нехорошее. Заработал ты что-нибудь на этом деле? - Нет. Я вернул ей гонорар. У нее было мало денег. - Значит, не придется платить подоходный налог с гонорара, - обрадовался Бейфус. - Хватит об этом, - сказал Френч. - Следующий ход за окружным прокурором. А насколько я знаю Эндикотта, пока он обдумает как ходить, пройдет неделя. И сделал жест в сторону двери. Я поднялся. - Ничего, если я не буду уезжать из города? Ответить они не потрудились. Я стоял и смотрел на них. Ранка от пешни между лопатками засохла и горела, кожу вокруг нее стянуло. Щеки и губы ныли от удара не раз использованной перчаткой Мэглешена. Я словно бы находился глубоко под водой. Вода была темной, нечистой, и во рту ощущался соленый привкус. Они сидели и смотрели на меня. Оранжевая красотка стучала на машинке. Происходящее здесь впечатляло ее не больше, чем ноги балерин балетмейстера. У Кристи с Бейфусом были спокойные обветренные лица здоровых закаленных мужчин. Глаза же, как всегда у полицейских, были хмурыми и серыми, словно замерзающая вода. Плотно сжатые губы, жесткие морщинки в уголках глаз, твердый, пустой, бессмысленный взгляд, не совсем уж жестокий и отнюдь не любезный. Неброская одежда из магазина готового платья, носимая без шика, с каким-то пренебрежением: облик людей небогатых, но все же гордящихся своей властью, всегда ищущих способа проявить ее, причинить тебе боль и с усмешкой смотреть, как ты корчишься, безжалостных без злобы, без жестокости и вместе с тем иногда добрых. А какими еще им быть? Цивилизация для них - пустой звук. В ней они видели только изъяны, грязь, отбросы, отклонения и неприязнь. - Ну чего стоишь? - резко спросил Бейфус. - Ждешь крепкого слюнявого поцелуя? Не можешь остроумно ответить? Жаль. Голос его стал усталым и скучным. Он нахмурился и взял со стола карандаш. Быстро разломил его пополам и обе половинки положил на ладонь. - Вот так и ты отломись от нас, - негромко сказал он. На его лице не было и тени улыбки. - Ступай улаживать свои дела. Как, по-твоему, на кой черт мы тебя отпускаем? Мэглешен дал тебе отсрочку. Используй ее. Я поднял руку и потер губу. Во рту у меня было слишком много зубов. Бейфус перевел взгляд на стол, взял какую-то бумагу и стал читать ее. Кристи Френч развернулся вместе с креслом, положил ноги на стол и уставился в открытое окно на стоянку автомобилей. Оранжевая красотка перестала печатать. В комнате неожиданно воцарилась тяжелая, вязкая тишина. Раздвигая эту тишину, словно воду, я пошел к выходу. 25 В конторе снова ни души. Ни длинноногих брюнеток, ни маленьких девочек в раскосых очках, ни аккуратных смуглых мужчин с глазами гангстеров. Я сел за стол и стал смотреть, как за окном меркнет свет. Поутих уличный шум. Через бульвар свирепо уставились друг на друга огни неоновой рекламы. Нужно было что-то предпринимать, но я не знал, что. Да и не видел во всем этом смысла. Прислушиваясь к скрежету ведра по кафелю в коридоре, я навел на столе порядок. Сунул бумаги в ящик, поправил подставку для ручек, взял тряпку, протер стекло на столе, а потом и телефон, который в сумерках был темным, глянцевым. Сегодня он не издаст ни звука. Никто больше не позвонит мне. Ни сейчас, ни в ближайшее время. Может быть, и никогда. Свернув пыльную тряпку, я отложил ее, откинулся назад и сидел так, не куря и даже не думая. Я был никем и ничем. Без лица, без дела, разве что с именем. Есть мне не хотелось. Даже выпить не хотелось. Я был вчерашним листком календаря, скомканным и брошенным на дно мусорной корзины. Придвинув телефон к себе, я набрал номер Мэвис Уэлд. Гудки, гудки, гудки. Девять гудков. Это много, Марлоу. Стало быть, дома никого нет. Для тебя никого нет дома. Я повесил трубку. Кому бы ты мог позвонить еще? Есть ли у тебя друг, который не прочь услышать твой голос? Нет. Ни единого. Пожалуйста, пусть зазвонит телефон. Пусть бы хоть кто-нибудь позвонил, чтобы я вновь ощутил себя человеком. Хоть полицейский. Хоть какой-нибудь Мэглешен. Я не жду хорошего отношения. Только бы вырваться с этой замерзшей звезды. Телефон зазвонил. - Амиго, - послышался в трубке знакомый голос. - Произошла неприятность. Серьезная неприятность. Мэвис Уэлд хочет тебя видеть. Ты ей нравишься. Она считает тебя честным человеком. - Где? - воскликнул я. Это был даже не вопрос, а просто изданный мною звук. Я затянулся незажженной трубкой и, подперев рукой голову, прикрыл собой телефон. Ведь по нему слышался голос, с которым можно было говорить. - Ты поедешь? - Мне нужно всю ночь сидеть с больным попугаем. Куда ехать? - Я заеду за тобой. Буду перед твоим домом через пятнадцать минут. Добраться, куда нам нужно, непросто. - А возвращаться, - спросил я, - или наплевать? Но она уже повесила трубку. Внизу у аптечной стойки я успел проглотить две чашки кофе, сэндвич с плавленым сыром и увязшими в нем, словно дохлые рыбки в иле спущенного пруда, двумя ломтиками эрзац-бекона. Я был безумен. Мне это нравилось. 26 Подъехал черный "меркьюри" со светлым откидным верхом, который был поднят. Когда я сунулся в дверцу, Долорес Гонсалес скользнула ко мне по кожаному сиденью. - Садись-ка за руль, амиго. Мне что-то не хочется вести. Свет из аптеки падал на ее лицо. Она вновь сменила наряд, но все на ней, за исключением алой блузки, по-прежнему было черным: и брюки, и свободный, наподобие мужской куртки, жакет. Я прислонился к дверце. - Почему мисс Уэлд не позвонила мне? - Не могла. Не знала номера и очень торопилась. - Почему? - Видимо, улучила минутку, когда кто-то вышел из комнаты. - А где это место, откуда она звонила? - Названия улицы я не знаю. Но дом найти могу. Потому и приехала. Садись быстрей, и едем. - Может быть, сяду, - сказал я. - А может, и нет. Преклонный возраст и боль в суставах вынуждают меня быть осторожным. - Всегда острит, - сказала Долорес. - Очень странный человек. - Острю всегда, когда уместно, - возразил я. - А человек самый обыкновенный, с одной-единственной головой, которой иногда здорово достается. И обычно все начиналось так же, как и сейчас. - Сегодня будем предаваться любви? - негромко спросила она. - Точно не знаю. Видимо, нет. - Ты не пожалеешь о потерянном времени. Я не из тех химических блондинок, о кожу которых можно зажигать спички. Не из бывших прачек с большими костлявыми руками, острыми коленками и непривлекательной грудью. - Давай, - решив перейти на "ты", предложил я, - хоть на полчаса забудем о сексе. Штука это замечательная, как шоколадный пломбир. Но бывают времена, когда ты скорее перережешь себе горло, чем будешь есть его. Я, наверное, предпочту поступить сейчас именно так. Обойдя машину, я сел за руль и завел мотор. - Нам на запад, - распорядилась Долорес, - через Беверли-Хиллз и дальше. Я выжал сцепление, сделал поворот и по бульвару Сансет поехал в южную сторону. - Пистолет у тебя при себе? - спросила Долорес и достала одну из своих длинных коричневых сигарет. - Нет. Зачем он? Внутренней стороной левой руки я ощупал в наплечной кобуре "люгер". - Так, пожалуй, и лучше. - Долорес вставила сигарету в маленькие золотые щипчики и прикурила от золотой зажигалки. Большие черные глаза, казалось, поглотили полыхнувший ей в лицо свет. Я свернул с бульвара на запад, и нас, вместе с машиной, поглотили три ряда мчащихся невесть куда и невесть зачем лихачей. - Что стряслось у мисс Уэлд? - Не знаю. Она лишь сказала, что попала в беду, очень испугана и нуждается в тебе. - А ты не могла придумать истории поубедительней? Долорес не ответила. Я остановился у светофора, повернулся и взглянул на нее. Она тихо плакала в темноте. - Я бы и волоска не тронула на голове Мэвис Уэлд, - сказала она. - И не жду, что ты мне полностью поверишь. - С другой стороны, - сказал я, - пожалуй, отсутствие убедительной истории говорит в твою пользу. Долорес стала придвигаться ко мне. - Сиди где сидишь, - остановил я ее. - Мне пока еще нужно вести эту колымагу. - Не хочешь, чтобы я положила тебе голову на плечо? - Но не при таком движении. В Ферфексе я остановился перед зеленым светом, чтобы позволить какому-то человеку сделать левый поворот. Сзади раздались неистовые гудки. Когда я тронулся, задняя машина вывернула на соседнюю полосу, поравнялась со мной, и толстый водитель в майке крикнул: - Валялся бы в гамаке! И рванул вперед, так заезжая на мою полосу, что мне пришлось тормознуть. - Когда-то этот город мне нравился, - начал я, чтобы только не молчать и не думать слишком уж напряженно. - В давние, давние времена. Тогда вдоль бульвара Уилшир росли деревья. Беверли-Хиллз был захолустным городком. Уэствуд представлял собой голые холмы, участки продавались по тысяче сто долларов, и никто их не брал. Голливуд был горсткой каркасных домиков вдоль междугородного шоссе. Лос-Анджелес был просто большим городом, сухим, солнечным, с уродливыми строениями, без шика, но добродушным и мирным. О былом климате только вспоминают. Люди спали на верандах. Немногочисленные круги причисляющих себя к интеллектуалам нарекли его американскими Афинами. Это, конечно, были не Афины, но и не трущобы с неоновым светом. Мы проехали Ла-Сьенегу и свернули на Стрип. Ресторан "Танцоры" сиял огнями. Веранда была переполнена. Стоянка автомобилей напоминала муравьев на ломтике перезрелого плода. - А теперь у нас развелись владельцы ресторанов, вроде этого Стилгрейва, - продолжал я. - Развелись грубияны, вроде того толстяка, что заорал на меня из машины. Появились богачи, снайперы, дельцы, работающие под проценты, парни, стремящиеся быстро разбогатеть, громилы из Нью-Йорка, Чикаго, Детройта и Кливленда. Появились шикарные рестораны и ночные клубы, которыми они заправляют, отели и многоквартирные дома, которые им принадлежат, воры, мошенники и женщины-бандиты, которые там живут. Торговцы роскошью, женоподобные художники-декораторы, модельеры одежды для лесбиянок, подонки большого безжалостного города, безликого, словно картонный стаканчик. В наших распрекрасных пригородах какой-нибудь папочка, разувшись, читает перед окном, из которого открывается прекрасный вид, спортивные новости и воображает себя представителем высшего класса только потому, что у него есть гараж на три машины. Мамочка перед шикарным туалетным столиком пытается закрасить мешки под глазами. Сыночек же висит на телефоне и названивает школьницам, которые и двух слов-то связать не могут, но уже носят в косметичках противозачаточные средства. - Во всех больших городах - то же самое, амиго. - В городах, заслуживающих этого названия, есть еще кое-что: какое-то индивидуальное лицо, хотя и под слоем грязи. У Лос-Анджелеса есть Голливуд, но он его ненавидит. Хотя с Голливудом ему повезло. Без Голливуда это был бы город заказов по почте. Все, что есть в посылочных каталогах, лучше приобретать не здесь. - Ты зол сегодня, амиго. - У меня неприятности. Масса неприятностей. И еду с тобой я лишь затем, чтобы перед лицом новой забыть о старых. - Ты что-то натворил? - спросила Долорес и придвинулась поближе. - Обнаружил несколько трупов, - ответил я. - Дело тут в точке зрения. Полицейские не любят, когда эту работу выполняем мы, дилетанты. У них есть своя служба. - Что они сделают с тобой? - Могут выгнать из города, и черт с ним. Не прижимайся. Этой рукой мне нужно переключать передачи. - С тобой очень трудно ладить. - Долорес раздраженно отодвинулась. - На Лост-Каньон-роуд сверни налево. Вскоре мы проехали университет. Все фонари в городе уже были включены и стелились широким ковром к югу почти на бесконечное расстояние. Над головой, снижаясь, гудел самолет, оба его сигнальных огня попеременно мигали. На Лост-Каньон-роуд я свернул направо, обогнув ведущие в Бэл-Эйр большие ворота. Дорога, петляя, пошла в гору. Там было очень много машин, их фары яростно сверкали на вьющемся белом бетоне. Над дорогой дул легкий ветерок. В нем был аромат дикого шалфея, едкий запах эвкалиптов и мягкий запах пыли. На склоне холма ярко светились окна. Мы проехали большой белый двухэтажный дом, ценой, должно быть, тысяч в семьдесят долларов. На его фасаде была резная надпись: "Пирамида Террьерса". - Следующий поворот направо, - сказала Долорес. Я повернул. Дорога стала круче и уже. Вдоль нее стояли обнесенные каменными заборами и живыми изгородями дома, однако видно их не было. Мы подъехали к развилке. Там стояла полицейская машина с красной мигалкой, а дорогу, идущую вправо, загораживали два стоящие поперек нее автомобиля. Кто-то махал вверх-вниз зажженным фонариком. Я замедлил ход и остановился рядом с полицейской машиной. В ней покуривали двое фараонов. Они и ухом не повели. - Что тут происходит? - Понятия не имею, амиго. Голос ее был приглушенным, сдержанным. Видно было, что она слегка напугана. Чем, я не знаю. Рослый мужчина с фонариком подошел к дверце, посветил на меня и опустил фонарик. - По этой дороге сегодня вечером проезда нет, - объявил он. - Куда путь держите? Я поставил машину на ручной тормоз и потянулся за фонариком, который Долорес вынула из перчаточного ящика. Осветил рослого. Дорогие брюки, спортивная рубашка с инициалам на кармане и обернутый вокруг шеи шарф в горошек. Очки итоговой оправе и блестящие черные волнистые волосы. Выглядел он уж очень по-голливудски. - Вы что-нибудь объясните? - спросил я. - Или вы просто берете на себя функции полицейских? - Полицейские рядом, если угодно, можете обратиться к ним. - В его голосе слышалась презрительная нотка. - А мы частные лица. Живем здесь. Это жилой район. Мы хотим, чтобы он и оставался жилым. Из темноты вышел человек с охотничьим ружьем и встал рядом с рослым. Ружье он держал на сгибе левой руки дулом вниз, явно не для балласта. - На здоровье, - сказал я. - У меня нет никаких планов. Мы просто едем в одно место. - Какое? - холодно спросил рослый. Я повернулся к Долорес. - Какое? - Это белый дом, высоко на склоне холма, - сказала она. - И что вы намерены там делать? - спросил рослый. - Там живет мой друг, - неприязненно ответила Долорес. Рослый посветил ей в лицо фонариком. - Выглядите вы прекрасно, - сказал он. - А вот ваш друг нам совсем не нравится. Мы не любим типов, устраивающих по соседству с нашими домами игорные притоны. - Об игорном притоне я ничего не знаю, - резко ответила она. - Полицейские тоже ничего не знают, - кивнул рослый. - И даже не хотят знать. Как имя вашего друга, милочка? - Не ваше дело, - огрызнулась Долорес. - Отправляйтесь домой, милочка, вязать носки, - сказал рослый. И обратился ко мне: - Сейчас по этой дороге проезда нет. Теперь вы знаете, почему. - Надеетесь настоять на своем? - Вам не изменить наших планов. Знали бы вы, какие налоги мы платим. А эти обезьяны в патрульной машине - и еще очень многие в муниципалитете - и пальцем не хотят шевельнуть, когда мы просим привести в действие закон. Я повернул ручку и открыл дверцу машины. Рослый отступил, пропуская меня. Я подошел к полицейской машине. Оба патрульных сидели в ней, развалясь как на вечеринке. Звук своего громкоговорителя они убавили, и он был едва слышен. Один из них методично жевал резинку. - Как насчет того, чтобы снять это дорожное заграждение и пропустить граждан? - спросил я его. - Нет такого приказа, приятель. Наше дело только поддерживать здесь порядок. Если кто-нибудь что-то начнет, мы прекратим. - Говорят, что там дальше игорный дом. - Говорят, - сказал полицейский. - Вы не врете? - Это не моя забота, приятель, - ответил он и плюнул через мое плечо. - А если у меня там срочное дело? Он глянул на меня безо всякого выражения и зевнул. - Большое спасибо, приятель, - сказал я. Возвратясь к "меркьюри", я достал бумажник и протянул рослому свою визитную карточку. Он посветил на нее фонариком и спросил: - Ну и что? После этого выключил фонарик и молча замер. Лицо его смутно белело в темноте. - Я еду по делу. Для меня очень важному. Пропустите меня и, возможно, завтра этот дорожный пост вам не понадобится. - Заливаешь, дружище. - Могут ли у меня быть деньги, чтобы содержать частный игорный клуб? - Могут быть у нее, - он метнул взгляд на Долорес. - Она могла взять вас с собой для охраны. И повернулся к человеку с дробовиком. - Как ты полагаешь? - Рискнем. Их всего двое, оба трезвые. Рослый снова включил фонарик и замахал им взад-вперед. Заработал мотор. Одна из преграждавших дорогу машин отъехала к обочине. Я сел в "меркьюри", завел двигатель, проехал через узкий проход и проследил в зеркало за тем, как машина заняла прежнее место и включила мощные фары. - Это единственный путь туда и обратно? - Они думают, что да, амиго. Есть и другой, но это идущая через усадьбу частная дорога. Нам пришлось бы делать крюк по низине. - Мы едва прорвались. Значит, неприятность там не такая уж серьезная. - Я знала, что ты найдешь способ прорваться, амиго. - Чем-то все это припахивает, - сказал я. - И отнюдь не дикой сиренью. - Какой подозрительный. Ты не хочешь даже поцеловать меня? - Зря у дорожного поста ты не пустила в ход свои чары. Тот рослый парень выглядел одиноким. Могла бы утащить его в кусты. Долорес ударила меня по губам тыльной стороной ладони. - Сукин сын, - небрежно проговорила она. - Будь добр, следующий поворот налево. Мы перевалили пригорок, и дорога внезапно уперлась в окаймленный побеленным камнем широкий черный круг. Прямо перед нами находился проволочный забор с широкими воротами и надписью на них: "Частное владение. Въезд воспрещен". Ворота были распахнуты, на одном конце свисающей со столбов цепи висел замок. Я объехал куст белого олеандра и оказался в автомобильном дворе низкого, длинного белого дома с черепичной крышей и гаражом на четыре машины в углу под балконом с перилами. Обе широкие створки ворот гаража были закрыты. Света в доме не было. Белые оштукатуренные стены голубовато светились под высокой луной. Часть окон нижнего этажа была закрыта ставнями. У ступеней стояли в ряд четыре набитых доверху мусором упаковочных ящика. Большой мусорный бак валялся пустым. Два металлических барабана были набиты бумагами. Из дома не доносилось ни звука, не было заметно никаких признаков жизни. Я остановил "меркьюри", выключил фары, мотор и неподвижно сидел за рулем. Долорес зашевелилась в углу. Сиденье, казалось, вибрировало. Я протянул руку и коснулся ее. Она дрожала. - В чем дело? - Пожалуйста... пожалуйста, выходи, - проговорила она так, словно зубы ее стучали. - А ты? Долорес открыла дверцу и выскочила. Я вылез со своей стороны, бросив дверцу распахнутой, а ключи в замке. Долорес обошла машину сзади, и когда подошла ко мне, я, можно сказать, ощутил ее дрожь прежде, чем она коснулась меня. Потом она крепко прижалась ко мне всем телом. Руки ее обвили мою шею. - Я поступила очень глупо, - прошептала она. - За это он меня убьет - как и Стейна. Поцелуй меня. Я поцеловал. Губы ее были сухими и горячими. - Он в доме? - Да. - А кто там еще? - Никого, кроме Мэвис. Он убьет и ее. - Послушай... - Поцелуй еще раз. Жить мне осталось недолго, амиго. Если предаешь такого человека, то умираешь молодой. Я мягко отстранил ее. Долорес сделал шаг назад и быстро вскинула правую руку. В этой руке был пистолет. Я поглядел на него. Он тускло поблескивал, освещаемый лунным светом, ствол был направлен на меня, и рука Долорес больше не дрожала. - Какого друга я бы заимела, если бы нажала на спуск, - сказала мисс Гонсалес. - Выстрел услышали бы те люди на дороге. Она покачала головой. - Нет, между нами пригорок. Не думаю, чтобы они могли что-нибудь услышать, амиго. Я думал, что когда она нажмет на спуск, пистолет подскочит. Если улучить миг и броситься... Но я стоял неподвижно. Не произнося ни слова. Казалось, язык у меня во рту распух. Негромким, усталым голосом Долорес продолжала: - Убийство Стейна - пустяк. Я сама с удовольствием убила бы его. Такую тварь. Умереть - это ерунда, убить - это ерунда. Но кружить людям голову до смерти... - Издав какой-то звук, похожий на всхлипывание, она умолкла. - Амиго, ты мне почему-то нравишься. Мне бы давно пора забыть о подобной чепухе. Мэвис отбила его у меня, но я не хотела, чтобы он ее убивал. На свете полно мужчин с большими деньгами. - Похоже, он славный парень, - сказал я, по-прежнему глядя на руку с пистолетом: ни малейшей дрожи. Долорес презрительно рассмеялась. - Конечно. Потому он и есть то, что он есть. Ты считаешь себя твердым, амиго. Но по сравнению со Стилгрейвом ты - тюфяк. Она опустила пистолет, та было самое время броситься на нее. Но я по-прежнему не двигался. - Он убил добрую дюжину людей, - сказала Долорес. - Каждого с улыбкой. Я знаю его давно. Еще по Кливленду. - Убивал пешнями? - спросил я. - Если я дам тебе пистолет, ты убьешь его? - А ты поверишь, если я пообещаю сделать это? - Да. Со склона донесся шум машины. Но он казался далеким, как Марс, и бессмысленным, как крики обезьян в бразильских джунглях. Ко мне он не имел ни малейшего отношения. - Убью, если буду вынужден, - сказал я. И подобрался, готовясь к прыжку. - Доброй ночи, амиго. Я ношу черное, потому что красивая, порочная - и пропащая: Долорес протянула мне пистолет. Я взял. И стоял с ним в руке. С минуту никто из нас не двигался и не произносил ни слова. Потом она улыбнулась, тряхнула головой и вскочила в машину. Завела мотор, захлопнула дверцу. И, не трогаясь с места, глядела на меня. Теперь на ее лице была улыбка. - Я хорошо сыграла свою роль, правда? - негромко сказала она. Затем машина резко рванула назад, зашуршав шинами по асфальту. Вспыхнули фары. "Меркьюри" развернулся и промчался мимо олеандрового куста. Фары свернули налево, на частную дорогу. Свет их скрылся за деревьями, а шум двигателя заглушил протяжный писк древесных лягушек. Потом стало совершенно тихо. И светила только старая, усталая луна. Я вынул из пистолета обойму. Семь патронов. И один в патроннике. До полного комплекта недоставало двух. Я понюхал дуло. После последней чистки из пистолета стреляли. Может быть, дважды. Вставив обойму, я положил пистолет на ладонь. Белая костяная рукоятка. Тридцать второй калибр. В Оррина Квеста стреляли дважды. Те две гильзы, что я подобрал с пола в той комнате, были тридцать второго калибра. А накануне, в номере 332 отеля "Ван Нуйс", прячущая лицо под полотенцем блондинка угрожала мне пистолетом тридцать второго калибра, у которого тоже была белая костяная рукоятка. Из-за таких совпадений можно навоображать слишком много. А можно и слишком мало. 27 Я бесшумно подошел к гаражу и попытался открыть одну из двух широких створок ворот. Ручек на них не было, следовательно, управлялись они выключателем. Я посветил тонким лучом фонарика на дверную коробку, но ничего не обнаружил. Оставив поиски, я подошел к ящикам с мусором. Деревянные ступени вели ко входу для слуг. На то, что эта дверь будет отперта для моего удобства, я не надеялся. Под крыльцом находилась еще одна дверь. Она оказалась не запертой. За ней было темно и пахло эвкалиптовыми дровами. Я прикрыл ее за собой и снова включил фонарик. В углу была лестница, рядом с ней что-то, похожее на кухонный лифт. Как он управлялся - неизвестно. Я пошел вверх по ступеням. В отдалении что-то загудело. Я остановился. Гудение стихло. Я возобновил подъем. Гудение не возобновилось. Лестница вывела меня к двери без ручки, и я включил фонарик. Опять то же самое. Однако не сей раз я нашел выключатель. Он представлял собой вделанную в косяк продолговатую пластинку. К ней прикасалось множество грязных рук. Я нажал ее, и запор со щелчком открылся. Дверь я отворил бережно, словно впервые принимающий ребенка молодой врач. За дверью находилась кухня. Сквозь просветы в ставнях на белый угол печки и никелированную сковородку, стоявшую на ней, падали лунные лучи. Кухня была просторной, как танцевальный зал. Открытый проем вел в до потолка выложенную кафелем буфетную. Раковина, встроенный в стену громадный холодильник, множество электрических автоматов для сбивания коктейлей. Выбирай себе отраву, нажимай кнопку, и, четыре дня спустя, очнешься в больничной палате на покрытом резиной столе. Из буфетной обычная дверь вела в темную столовую, оттуда - на застекленную веранду, на которую лунный свет лился, словно вода в шлюзы плотины. Устланный ковровой дорожкой коридор вел неизвестно куда. Еще один прямоугольный проем. От него в темноту, поднимаясь туда, где, очевидно, были стеклянные кирпичи и мерцала нержавеющая сталь, уходила прямая лестница. Наконец я оказался, как следовало полагать, в гостиной. Окна были занавешены, стояла темнота, но чувствовалось, что комната большая. Темень была непроглядной. Затаив дыхание, я прислушался: вдруг из темноты за мной следят тигры. Или неподвижно стоящие и неслышно дышащие ртом ребята с большими пистолетами. Конечно же, здесь никого и ничего нет, просто не там, где нужно, разыгралось воображение. Я бесшумно подошел к стене и попытался нащупать выключатель освещения. Выключатели есть всюду. У всех. Обычно справа при входе. Ты входишь в темную комнату и включаешь свет. Ладно, Марлоу, это у тебя выключатель в положенном месте и на положенной высоте. А тут по-другому. Дом этот не такой, как все. Здесь особые способы открывать двери и включать освещение. Может, на сей раз требуется что-то из ряда вон выходящее, например, пропеть "ля" выше "си", или же наступить на плоскую кнопку под ковром, или просто сказать "Да будет свет"; микрофон уловит эти слова, превратит звуковые колебания в легкий электрический импульс, трансформатор усилит его, и бесшумный ртутный выключатель сработает. В тот вечер я был душевным человеком. Ищущим общества в потемках и готовым заплатить за него большую цену. "Люгер" же под мышкой и пистолет тридцать второго калибра в руке делали меня опасным, до зубов вооруженным Марлоу, парнем из Цианидного ущелья. Разжав губы, я громко произнес: - Привет, привет. Нужен здесь кому-нибудь детектив? Никакого ответа, даже ничего похожего на эхо. Мой голос упал в тишину, как усталая голова на взбитую подушку. И тут за карнизом, огибающим эту огромную комнату, стал разгораться янтарный свет. Очень медленно, как в театре, регулируемый реостатом. Окна были занавешены толстыми шторами абрикосового цвета. Стены тоже абрикосового цвета. В дальнем конце комнаты - стоящий чуть наискосок рядом со входом в буфетную бар. Альков с маленькими столиками и мягкими сиденьями. Напольные лампы, мягкие кресла, вмещающие двоих, прочие атрибуты гостиной - и длинные застеленные столы посередине. Ребята с дорожного поста оказались в общем-то правы. Однако в Этом притоне не было ни малейшего признака жизни. Он был безлюден. Почти безлюден. Не совсем безлюден. Прислонясь сбоку к большому креслу, в зале стояла блондинка в светло-коричневом манто. Руки она держала в карманах. Волосы ее были небрежно взбиты, а лицо не было мертвенно-бледным лишь потому, что не был белым свет. - Не нужно приветов, - произнесла она безжизненным голосом. - Вы опять явились слишком поздно. - Поздно для чего? Я направился к ней. Приближаться к этой женщине всегда было приятно. Даже теперь, даже в этом слишком уж тихом доме. - Оказывается, вы сообразительны, - сказала она. - Вот уж не думала. Как это вы сумели войти в дом? Вы... - голос ее оборвался. - Мне надо выпить, - произнесла она после напряженной паузы. - А то свалюсь, чего доброго. - Прекрасное манто. - Я подошел к ней. Протянув руку, коснулся его. Мисс Уэлд не шевельнулась. Она то и дело сжимала губы, чтобы унять их дрожь. - Каменная куница, - прошептала она. - Сорок тысяч долларов. Взято напрокат для участия в этом фильме. - Действие происходит здесь? - Я обвел рукой комнату. - Этот фильм кладет конец всем фильмам - для меня. Мне... мне очень нужно выпить. Если я попытаюсь идти... - ее ясный голос превратился в шепот и затих. Веки трепетали. - Падайте, падайте в обморок, - предложил я. - Подхвачу на первом же отскоке от пола. Мисс Уэлд попыталась улыбнуться и, изо всех сил стараясь не упасть, сжала губы. - Почему я появился слишком поздно? Поздно для чего? - Чтобы получить пулю. - Ерунда, я весь вечер был наготове. Меня привезла мисс Гонсалес. - Знаю. Я снова коснулся манто. Приятно касаться вещи, стоящей сорок тысяч долларов, пусть даже она взята напрокат. - Долорес будет ужасно разочарована, - сказала мисс Уэлд. Вокруг губ у нее разлилась бледность. - Нет. - Она послала вас на верную смерть - как и Стейна. - Возможно, поначалу и хотела послать. Но передумала. Мисс Уэлд засмеялась. Это был глупый, вымученный смешок: так, пытаясь важничать на чаепитии в игорной комнате, смеется ребенок. - Вы умеете привлекать женщин, - прошептала она. - Как вам это удается, черт возьми? С помощью дурманящих сигарет? Не одеждой ведь, не деньгами, не личным обаянием. Его у вас просто нет. Вы не особенно молоды, не особенно красивы. Лучшие ваши дни уже позади, и... Язык ее работал все быстрее, словно мотор с испорченным клапаном. Наконец она затараторила. Потом умолкла, в изнеможении вздохнула и, подогнув колени, рухнула прямо мне на руки. Если она разыграла это, то разыграла превосходно. Будь у меня пистолеты даже во всех девяти карманах, проку от них было бы не больше, чем от розовых свечек на торте ко дню рождения. Однако ничего не последовало. На меня не уставился никакой крутой тип с пистолетом. Никакой Стилгрейв не улыбнулся мне легкой, сухой, отчужденной улыбкой убийцы. За моей спиной не послышалось никаких крадущихся шагов. Мисс Уэлд висела у меня на руках, вялая, как мокрое чайное полотенце, не такая тяжелая, как Оррин Квест, потому что была не такой безжизненной, но все же от ее тяжести у меня заныли подколенные сухожилия. Когда я запрокинул лежащую у меня на груди голову Мэвис, глаза ее были закрыты. Дыхания не было слышно, разжатые губы слегка посинели. Я подхватил ее Правой рукой под колени, поднес к золотистой кушетке и уложил там. Потом распрямился и пошел к бару. На его углу я нашел телефон, но не смог найти путь к бутылкам, поэтому пришлось махнуть через стойку. Я взял симпатичную бутылку с серебристо-синей этикеткой. Пробка была воткнута неплотно. Я налил в первый попавшийся бокал темного, крепкого коньяка и, прихватив бутылку, перемахнул обратно. Мисс Уэлд лежала в той же позе, но глаза ее были открыты. - Сможете удержать бокал? С моей легкой помощью она справилась с этой операцией. Выпила коньяк и прижала край бокала к губам, словно унимая их дрожь. Я смотрел, как запотевает от ее дыхания стекло. На губах Мэвис появилась легкая улыбка. - Холодно, - сказала она. И, свесив ноги, поставила ступни на пол. - Еще. - Она протянула бокал. Я налил ей. - А где ваш? - Не пью. Мне и без того не дают упасть духом. Выпив вторую порцию, она содрогнулась. Но синева с ее губ исчезла, хотя они и не стали слишком уж красными. В уголках рта резче обозначились легкие морщинки. - Кто же это не дает? - Целое сонмище женщин: они виснут у меня на шее, падают в обморок, требуют, чтобы я поцеловал их, и все такое прочее. Два дня напролет, хоть я всего лишь старая развалина без яхты. - Без яхты, - повторила мисс Уэлд. - Мне трудно это представить. Я выросла в богатстве. - Да, - кивнул я. - Родилась с "кадиллаком" во рту. И я могу догадаться, где. Глаза ее сузились. -