ближе и взглянул на ее оранжевые волосы. Многие из них были у корней седыми. - Кто это сказал? - Стена. Она говорит. Это голоса мертвецов, проходивших сквозь нее в ад. Я тихо вышел и бесшумно затворил за собой дверь. 32 Входишь в двойные двери. За дверями комбинация частной телефонной станции со столом справок, где сидит одна из тех женщин неопределенного возраста, каких видишь в муниципальных учреждениях по всему миру. Они никогда не были молодыми и никогда не будут старыми. У них нет ни красоты, ни обаяния, ни шика. Им не нужно никому нравиться. Они надежны и корректны, хотя и не вполне учтивы, умны и эрудированы, хотя ничем, в сущности, не интересуются. Они представляют собой то, во что превращаются люди, меняющие жизнь на существование и честолюбие на обеспеченность. За этим столом по одной стороне очень длинного коридора тянется ряд застекленных комнатушек. Другая сторона - это зал ожидания, представляющий собой ряд жестких стульев, обращенных "лицом" к комнатушкам. Примерно половина стульев была занята. Судя по лицам сидящих, они ждали долго и полагали, что придется ждать еще дольше. Большинство из них было одето в старье. Один был привезен из тюрьмы в хлопчатобумажном костюме и находился при охраннике. Бледнолицый парнишка, крепко сложенный, но с пустым взглядом. На двери в конце коридора было написано: "СЕВЕЛ ЭНДИКОТТ, ОКРУЖНОЙ ПРОКУРОР". Постучав, я вошел в просторную, полную воздуха угловую комнату. Вполне уютную, со старомодными, обитыми кожей креслами, с портретами бывших прокуроров и губернаторов на стенах. Ветерок развевал тюлевые занавески на четырех окнах. Вентилятор на высокой полке негромко жужжал, медленно описывая дугу. Севел Эндикотт сидел за темным столом и смотрел, как я приближаюсь. Указал на стул напротив. Я сел. Прокурор был высоким, худощавым, смуглым, с непричесанными волосами и длинными пальцами. - Вы Марлоу? - спросил он. В его голосе слышался легкий южный акцент. Я решил, что отвечать не обязательно. И молча ждал. - Вы попали в скверное положение, Марлоу. Дело ваше плохо. Вы скрывали важные для расследования убийства улики. Это - препятствие отправлению правосудия. Вас могут за это посадить. - Какие улики? - спросил я. Эндикотт взял со стола фотографию и хмуро воззрился на нее. Я глянул на двух других посетителей, находившихся в комнате. Одной была Мэвис Уэлд. В темных очках с широкой белой оправой. Глаз ее не было видно, но, должно быть, она смотрела на меня. Без улыбки. И сидела совершенно неподвижно. Рядом с ней расположился мужчина в светло-сером фланелевом костюме с небольшой гвоздикой в петлице. Он курил сигарету с монограммой и, не обращая внимания на стоящую рядом пепельницу, стряхивал пепел на пол. Я узнал его по фотографиям в газетах. Ли Фаррелл, один из лучших адвокатов в стране. Седой, но с молодо блестящими глазами. Сильно загорелый. Держался он так, словно одна только возможность пожать ему руку стоила пять тысяч долларов. Эндикотт откинулся назад и своими длинными пальцами стал постукивать по подлокотнику. Затем с вежливым почтением он обратился к Мэвис Уэлд. - Мисс Уэлд, вы хорошо знали Стилгрейва? - Близко. Во многих отношениях он был весьма очаровательным человеком. Мне с трудом верится... - она умолкла и пожала плечами. - Вы готовы показать под присягой, где и когда был сделан этот снимок? Он показал ей фотографию. - Минутку, - остановил его Фаррелл. - Это и есть та улика, которую мог утаивать мистер Марлоу? - Вопросы задаю я, - резко сказал Эндикотт. Фаррелл улыбнулся: - Ну что ж, если ответ - да, то могу сказать, что эта фотография не является уликой. - Вы ответите на мой вопрос, мисс Уэлд? - мягко спросил Эндикотт. Она ответила легко и непринужденно: - Нет, мистер Эндикотт, я не могу показать под присягой, где и когда был сделан этот снимок. Я не видела, как он был сделан. - Все, что вам нужно, - это взглянуть на него. - Все, что я знаю, - это то, что видно на этом снимке, - сказала она. Я усмехнулся. Фаррелл с огоньком в глазах поглядел на меня. Эндикотт краем глаза заметил мою усмешку. - Вам что-то кажется смешным? - рявкнул он. - Я не спал всю ночь. И не могу справиться со своей мимикой, - ответил я. Он бросил на меня суровый взгляд и снова повернулся к мисс Уэлд. - Прошу вас ответить подробнее. - Меня много фотографировали, мистер Эндикотт. В разных местах, с разными людьми. В ресторане "Танцоры" я обедала и ужинала и с мистером Стилгрейвом, и со многими другими мужчинами. Не знаю, что вы хотите от меня услышать. - Насколько я понимаю, - вкрадчиво сказал Фаррелл, - вы хотите с помощью показаний мисс Уэлд приобщить эту фотографию к делу в качестве улики. На каком процессе? - Это мое дело, - сухо ответил Эндикотт. - Вчера вечером кто-то застрелил Стилгрейва. Возможно, женщина. Возможно, даже мисс Уэлд. Мне неприятно говорить подобное, но это более чем вероятно. Мэвис Уэлд слегка опустила голову. Она вертела в руках белую перчатку. - Что ж, представим себе процесс, - сказал Фаррелл, - на котором этот снимок будет фигурировать в качестве улики - если, конечно, вам удастся приобщить его к делу. Но вам не удастся этого сделать. Мисс Уэлд вам в этом не поможет. Она знает о фотографии только то, что на ней видно. То, что может увидеть каждый. Вам придется приобщить ее к делу с помощью свидетеля, который сможет показать под присягой, где и когда был сделан этот снимок. В противном случае, если окажусь защитником на процессе, я буду протестовать. Могу даже представить экспертов, которые под присягой покажут, что фотография сфабрикована. - Не сомневаюсь, - сухо сказал Эндикотт. - Единственный, кто мог бы вам помочь, - это человек, сделавший снимок, - неторопливо и спокойно продолжал Фаррелл. - Насколько я понимаю, он мертв. Подозреваю, что именно из-за этого его и убили. - Фотография, - сказал Эндикотт, - явно свидетельствует о том, что в определенное время Стилгрейв находился не в тюрьме, а в другом месте, и, следовательно, не имеет алиби в отношении убийства Стейна. - Она станет уликой, - возразил Фаррелл, - только в том случае, если вы докажете, что это улика. Черт возьми, Эндикотт, я не собираюсь объяснять вам закон. Вы его знаете. Забудьте об этом снимке. Он ничего не доказывает. Ни одна газета не решится его напечатать. Ни один судья не примет его к рассмотрению, потому что ни один компетентный свидетель не сможет дать по его поводу никаких показаний. И если Марлоу утаивал эту улику, та в юридическом смысле он не утаивал никаких улик. - Я не собирался преследовать Стилгрейва за убийство Стейна, - сухо проговорил Эндикотт. - Но меня слегка интересует, кто убил его самого. Как ни странно, управление полиции тоже этим интересуется. Надеюсь, наш интерес вас не оскорбляет. - Меня ничто не оскорбляет, - заверил его Фаррелл. - Потому-то я и нахожусь здесь. Вы уверены, что Стилгрейв был убит? Эндикотт молча уставился на него. Фаррелл непринужденно добавил: - Насколько я понимаю, там было обнаружено два пистолета, и оба принадлежали Стилгрейву. - Откуда у вас такие сведения? - резко спросил Эндикотт, подался вперед и нахмурился. Фаррелл бросил сигарету в пепельницу и пожал плечами. - Черт возьми, такие вещи становятся известными. Из одного пистолета убиты Квест и Стейн. Из другого - Стилгрейв. Притом с близкого расстояния. Я признаю, что такие люди, как правило, не кончают с собой. И тем не менее, это могло случиться. - Несомненно, - серьезно сказал Эндикотт. - Спасибо за предположение. Оно ошибочно. Фаррелл слегка улыбнулся и промолчал. Эндикотт медленно повернулся к Мэвис Уэлд. - Мисс Уэлд, это учреждение - или, по крайней мере, его нынешний руководитель - не ищет рекламы за счет людей, для которых определенная реклама может оказаться роковой. Долг требует от меня только решения о том, следует ли привлекать кого-либо к суду за эти убийства. И, если улики дают к тому основания, выступать обвинителем. Долг не требует от меня портить вам карьеру за то, что вы имели несчастье или неосторожность сблизиться с человеком, который, хотя и не судился и даже не был обвинен ни в каком преступлении, когда-то, несомненно, был членом преступной группы. Сомневаюсь, что вы были вполне откровенны со мной относительно данной фотографии. Но возвращаться к этому мы больше не будем. Спрашивать вас, не вы ли убили Стилгрейва, нет смысла. Но я спрашиваю, есть ли у вас сведения, могущие навести правосудие на след возможного убийцы? - Сведения, мисс Уэлд, - торопливо сказал Фаррелл, - а не просто подозрения. Она взглянула Эндикотту прямо в лицо. - Нет. Эндикотт встал и поклонился. - В таком случае, у меня все. Спасибо, что приехали. Фаррелл и Мэвис Уэлд поднялись. Я не шевельнулся. Фаррелл спросил: - Вы созовете пресс-конференцию? - Пожалуй, я предоставлю это вам, мистер Фаррелл. Вы всегда мастерски управлялись с прессой. Фаррелл кивнул и пошел к двери. Они вышли. Мисс Уэлд, выходя, не смотрела на меня, но что-то слегка коснулось моего затылка. Ее рукав. Может, случайно? Когда дверь закрылась, Эндикотт перевел взгляд на меня. - Фаррелл представляет и вас? Я забыл спросить у него. - Мне он не по карману, так что я беззащитен. Эндикотт слегка улыбнулся. - Я позволил им пустить в ход все их уловки, а потом, чтобы спасти свое достоинство, решил отыграться на вас, так-то ли? - Помешать вам я не могу. - Вы не особенно гордитесь образом своих действий, а, Марлоу? - Я оплошал, взявшись за это дело. А потом уже не имел выбора. - Вы не считаете, что кое-чем обязаны полицейским? - Считал бы - если б они поступили, как вы. Эндикотт длинными белыми пальцами провел по взъерошенным волосам. - На это я бы мог дать много ответов, - сказал он. - Все они сводились бы к одному и тому же. Полиция защищает граждан. В этой стране еще не дожили до понимания этого. Мы смотрим на полицейского как на врага. Мы нация ненавистников полиции. - Чтобы изменить это, потребуется многое, - произнес я. - С обеих сторон. Прокурор подался вперед и нажал кнопку звонка. - Да, - согласился он. - Многое. Но кто-то должен начать. Спасибо, что пришли. Когда я выходил, в другую дверь с толстой папкой в руке вошла одна из секретарш. 33 После бритья и второго завтрака ощущение, будто во рту ночевал козел, слегка прошло. Я поднялся к себе в контору, отпер дверь, и в нос мне ударили затхлость и запах пыли. Открыв окно, я вдохнул аромат жареного кофе из соседней кофейни. Сел за стол, ощутив на нем кончиками пальцев соринки. Набил трубку, разжег ее, откинулся назад и огляделся вокруг. - Привет, - сказал я, обращаясь к обстановке, к трем зеленым ящикам с картотекой, к стоящему напротив креслу для клиентов, старому коврику и светильнику под потолком, в котором, по крайней мере, полгода валялись три дохлых мотылька. Обращаясь к матовому стеклу, грязным деревянным вещицам, к набору ручек на столе, к усталому, усталому телефону. Обращаясь к панцирю на аллигаторе. Имя аллигатора - Марлоу, это частный детектив в нашем маленьком преуспевающем обществе. Не самый мозговитый парень на свете, зато дешевый. Начал дешевым, а кончил еще дешевле. Я полез в тумбу стола и выставил бутылку "Старого лесничего". Там оставалась примерно треть содержимого. Кто преподнес ее тебе, приятель? Это высший сорт. Ты такого не покупаешь. Должно быть, кто-то из клиентов. Когда-то у меня была клиентка. Так я стал думать об Орфамэй, и... может быть, мысли мои обладают какой-то таинственной силой: зазвонил телефон, и странный четкий голосок прозвучал в точности так же, как и при первом ее звонке. - Звоню из той самой кабины, - сказала она. - Если вы один, я поднимусь. - Угу. - Вы, небось, злитесь на меня. - Я не злюсь ни на кого. Просто устал. - Злитесь, злитесь, - сдавленно произнес голосок. - Но я все равно поднимусь. Злы вы или нет, мне безразлично. Она повесила трубку. Я откупорил и понюхал бутылку. Содрогнулся. Этим все было решено. Когда я не могу нюхать виски без содрогания, я не пью. Убрав бутылку, я поднялся. Тут послышались шажки по коридору. Четкие, мелкие, я узнал бы их где угодно. Я открыл дверь, Орфамэй вошла и робко посмотрела на меня. Все исчезло. Раскосые очки, новая прическа, маленькая элегантная шляпка, запах духов и косметика, украшения на костюме и румяна. Исчезло все. Она была точно такой же, как в то первое утро. Тот же коричневый, шитый на заказ костюм, та же квадратная сумочка, те же очки без оправы, та же легкая, чопорная, глуповатая улыбка. - Это я, - заявила Орфамэй. - Возвращаюсь домой. Она последовала за мной в мой частный мыслительный салон и чопорно уселась на стуле. Я же, по обыкновению, сел небрежно и уставился на нее. - Обратно в Манхеттен, - сказал я. - Удивляюсь, что вас отпустили. - Возможно, придется приехать еще. - Сможете позволить себе это? Орфамэй издала торопливый, неуверенный смешок. - Это мне не будет ничего стоить, - проговорила она, подняла руку и коснулась очков без оправы. - Теперь я себя чувствую в них непривычно. Мне нравятся другие. Но доктору Загсмиту они совершенно не понравятся. Она поставила сумочку на стол и, как и в первый свой приход, провела по нему кончиком пальца. - Не помню, вернул ли я вам двадцать долларов, - сказал я. - Мы столько раз передавали их из рук в руки, что я сбился со счета. - Да, вернули, - кивнула она. - Спасибо. - Вы уверены? - Я никогда не ошибаюсь в денежных делах. Как вы себя чувствуете? Вас не били? - Полицейские? Нет. И никогда еще им не было так трудно не сделать этого. На лице Орфамэй отразилось простодушное удивление. Потом глаза ее вспыхнули. - Вы, должно быть, ужасно смелый, - сказала она. - Просто повезло, - ответил я, взял карандаш и пальцем потрогал его кончик. Заточен остро - если, конечно, кому-то нужно что-то писать. Мне было не нужно. Протянув руку, я просунул карандаш в ремешок квадратной сумочки и подтянул ее к себе. - Не трогайте, - торопливо проговорила Орфамэй и потянулась в мою сторону. Я усмехнулся и отодвинул сумочку еще дальше, чтобы она не могла да нее дотянуться. - Ладно. Но эта сумочка такая миловидная. Совсем, как вы. Орфамэй откинулась назад. В глазах у нее было смутное беспокойство, но она улыбалась. - По-вашему, я миловидна... Филип? Я очень заурядна. - Вот уж не сказал бы. - Не сказали бы? - Ни в коем случае, вы одна из самых необыкновенных девушек, каких я только встречал. Держа сумочку за ремешок, я покачал ее и поставил на угол стола. Глаза Орфамэй устремились туда же, но она облизнула губы и продолжала улыбаться мне. - Держу пари, вы знали очень многих девушек, - сказала она. - Почему... - она потупилась и вновь провела кончиком пальца по столу, - почему вы так и не женились? Я подумал о всех вариантах ответа на этот вопрос. Вспомнил всех женщин, которые нравились мне настолько, что я бы мог пожелать на них жениться. Нет, не всех. Но некоторых. - Очевидно, я знаю ответ, - выговорил я. - Но прозвучит он банально. Те, на ком я, может, и хотел бы жениться, не нашли во мне того, что им нужно. На других женщинах жениться незачем. Их просто соблазняешь - если они сами не склоняют тебя к этому. Орфамэй покраснела до корней своих мышиного цвета волос. - Вы отвратительны, когда говорите так. - Это относится и к некоторым жеманницам, - прибавил я. - Не ваши слова. Мои. Заполучить вас было б не очень трудно. - Не говорите так, прошу вас! - Разве я не прав? Орфамэй опустила взгляд на стол. - Скажите мне, пожалуйста, - неторопливо произнесла она, - что случилось с Оррином? Я в полном недоумении. - Я говорил вам, что, возможно, он сбился с пути, - сказал я. - Когда вы пришли впервые. Помните? Она неторопливо кивнула, все еще заливаясь краской. - Ненормальная жизнь в семье, - продолжал я. - Очень замкнутый парень с очень преувеличенным мнением о собственной значимости. Это было видно по фотографии, которую вы мне дали. Не собираюсь разыгрывать из себя психолога, но я понял, что если он начнет терять голову, то потеряет ее полностью. К тому же ужасная жадность к деньгам, царящая в вашей семье - исключая одного ее члена... Тут Орфамэй заулыбалась. Если она сочла, что я говорю о ней, мне это было на руку. - У меня есть к вам один вопрос, - сказал я. - Ваша мать - не первая жена у отца? Орфамэй кивнула. - Теперь понятно. У Лейлы другая мать. Я так и думал. Скажите мне еще кое-что. Как-никак я проделал для вас большую работу, но не получил ни цента. - Получили, - резко перебила она. - И немало. От Лейлы. Не ждите, что я буду называть ее Мэвис Уэлд. Ни за что. - Вы не знали, что мне заплатят. - Ну... - Орфамэй приумолкла и вновь обратила взгляд на сумочку, - вам все же заплатили. - Ладно, оставим. Почему вы не сказали мне, кто она? - Мне было стыдно. И мать тоже стыдится. - Оррин не стыдился. Он был рад этому. - Оррин? - Наступило недолгое приличное молчание, Орфамэй тем временем глядела на свою сумочку. Мне стало любопытно, что ж там такое может находиться. - Но он жил здесь и, видно, свыкся с этим. - Сниматься в кино, конечно, не так уж плохо. - Дело не только в кино, - торопливо сказала Орфамэй и закусила нижнюю губу. В глазах ее что-то вспыхнуло и очень медленно угасло. Я снова поднес к трубке зажженную спичку. Даже возникни у меня какие-то эмоции, усталость не дала бы им проявиться. - Знаю. По крайней мере, догадывался. Каким образом Оррин узнал о Стилгрейве то, чего не знала полиция? - Я... я не знаю, - неторопливо заговорила Орфамэй, осторожно подбирая слова. - Может, через того врача? - Ну конечно, - сказал я с широкой теплой улыбкой. - Они с Оррином как-то подружились. Возможно, их сблизил общий интерес к острым предметам. Орфамэй откинулась на спинку кресла. Ее маленькое лицо стало вытянутым, угловатым. Взгляд - настороженным. - Вы опять говорите гадости. Не можете без них. - Вот досада, - проговорил я. - Я был бы милейшим человеком, если б меня оставили в покое. Славная сумочка. Придвинув сумочку к себе, я открыл замок. Орфамэй подскочила и резко подалась вперед. - Оставьте мою сумочку! - Вы собираетесь ехать домой в Манхеттен, штат Канзас, не так ли? Сегодня? Купили билет и все прочее? Она пожевала губами и неторопливо села. - Отлично. Я вас не держу. Мне только интересно, сколько вы загребли на этой сделке. Орфамэй принялась плакать. Я открыл сумочку и стал рыться в ней. Но ничего не обнаруживалось до тех пор, пока я, в глубине, не натолкнулся на кармашек с молнией. Расстегнув молнию, я полез туда. Там лежала ровная пачка новеньких ассигнаций. Я достал их и перетасовал, будто карты. Десять сотен. Совершенно новых. Очень славных. Ровно тысяча долларов. Неплохие деньги для путешествия. Я откинулся назад и постукал по столу ребром пачки. Орфамэй притихла и уставилась на меня влажными глазами. Я достал из сумочки платок и бросил ей. Она промокнула глаза. При этом глядела на меня, издавая легкие умоляющие всхлипывания. - Эти деньги дала мне Лейла, - сказала она негромко. - Большим зубилом пользовались? Орфамэй лишь открыла рот, и туда по щеке скатилась слеза. - Оставьте, - поморщился я. Бросил деньги в сумочку, защелкнул замок и придвинул владелице. - Насколько я понимаю, вы с Оррином относитесь к тому разряду людей, которые могут оправдать любой свой поступок. Он способен шантажировать сестру, а когда двое мелких мошенников отнимают у него эту кормушку, подкрасться к ним и убить обоих ударом пешни в затылок. И вряд ли после этого он лишился сна. Вы мало чем от него отличаетесь. Эти деньги дала вам не Лейла. Их вам дал Стилгрейв. За что? - Вы низкий человек, - окрысилась Орфамэй. - Подлили. Как вы смеете говорить мне такие вещи? - Кто сообщил в полицию, что Лагарди знал Клозена? Лагарди думал, что я. Но я не сообщал. Значит, вы. С какой целью? Выкурить своего брата, который не брал вас в долю - потому что как раз тогда потерял свою колоду карт и был вынужден скрываться. Хотел бы я взглянуть на те письма, что он слал домой. Держу пари, они очень содержательны. Представляю, как он наводит фотоаппарат на сестру, а добрый доктор Лагарди спокойно ждет его в укрытии, чтобы получить свою долю добычи. Зачем вы наняли меня? - Я не знала, - спокойно ответила Орфамэй. Снова утерла глаза, положила платок в сумочку и приготовилась уходить. - Оррин не упоминал никаких фамилий. Я даже не знала, что он потерял фотографии. Но знала, что он их сделал, что они стоят больших денег. И приехала удостовериться. - В чем? - Что Оррин не обманывает меня. Иногда он бывал очень зловредным. Он мог оставить все деньги себе. - Почему он звонил вам позавчера? - Испугался. Доктор Лагарди в последнее время был им недоволен. У него не было фотографий. Они попали неизвестно к кому. И Оррин перепугался. - Фотографии попали ко мне, - сказал я. - И они до сих пор у меня. В этом сейфе. Орфамэй очень медленно повернула голову, взглянула на сейф. Нерешительно провела пальцем по губе. И снова повернулась ко мне. - Я вам не верю, - сказала она, глядя на меня, словно кошка на мышиную норку. - Может, поделитесь со мной этой тысячей. Получите фотографии. Орфамэй задумалась. - Вряд ли я могу давать вам такие деньги за то, что вам не принадлежит, - вздохнула она и улыбнулась. - Пожалуйста, отдайте их мне. Пожалуйста, Филип. Лейла должна получить их обратно. - За сколько? Орфамэй нахмурилась и приняла обиженный вид. - Она моя клиентка, - сказал я. - Но обмануть ее я не прочь - за хорошую сумму. - Я не верю, что фотографии у вас. - Ладно же. Я поднялся, подошел к сейфу и немедля вернулся с конвертом. Высыпал из него отпечатки и негатив на стол. Со своей стороны. Орфамэй глянула на фотографии и потянулась к ним. Я собрал снимки в стопку и повернул лицевой стороной к Орфамэй. Когда она дотянулась до пачки, я отдернул ее. - Мне не видно так далеко, - пожаловалась Орфамэй. - Подойти ближе стоит денег. - Вот уж не думала, что вы мошенник, - с достоинством заявила она. Я молча разжег погасшую трубку. - Я заставлю вас отдать их полицейским, - заявила Орфамэй. - Попытайтесь. Внезапно она затараторила: - Я не могу отдать вам эти деньги, никак не могу. Мы - ну, мать и я - еще не расплатились с отцовскими долгами, кое-что должны за дом и... - Что вы продали Стилгрейву за эту тысячу? Челюсть Орфамэй отвисла, вид у нее стал безобразный. Потом она закрыла рот и плотно сжала губы. На меня глядело жесткое, суровое личико. - Продать вы могли лишь одно, - сказал я. - Вы знали, где находится Оррин. Для Стилгрейва эта информация стоила тысячу. Вполне. Это вопрос о приобщении улик к делу. Вам не понять. Стилгрейв отправился туда и убил его. Он заплатил вам за адрес. - Адрес ему назвала Лейла, - растерянно произнесла Орфамэй. - Лейла так и сказала мне, - ответил я. - При необходимости она скажет всему свету, что сама назвала адрес, - если это будет единственным выходом. Лейла - чуждая условностям голливудская красотка не особенно строгих нравов. Но когда нужно выдерживать характер, тут ее ни в чем не упрекнешь. Она не из тех, кто убивает пешней. И не из тех, кто падок на кровавые деньги. Кровь отлила от лица Орфамэй, оно стало бледным, как лед. Губы ее дрогнули, потом крепко сжались в маленький узелок. Она отодвинулась вместе с креслом и подалась вперед, чтобы встать. - Кровавые деньги, - спокойно повторил я. - Ваш родной брат. И вы продали его убийцам. Тысяча кровавых долларов. Надеюсь, они принесут вам счастье. Орфамэй поднялась и сделала два шага назад. Потом вдруг захихикала. - Кто может подтвердить это? - тонким голоском спросила она. - Кто жив, чтобы подтвердить это? А кто вы такой? Никто, дешевый сыщик. - Она пронзительно расхохоталась. - Да ведь вас можно купить за двадцать долларов. Я все еще держал в руках стопку фотографий. Чиркнув спичкой, я бросил негатив в пепельницу и смотрел, как он горит. Орфамэй резко оборвала смех и застыла в каком-то ужасе. Я стал рвать фотографии на клочки. Затем усмехнулся ей. - Дешевый сыщик, - сказал я. - Ну так чего от меня ждать. Братьев и сестер на продажу у меня нет. Поэтому я продаю своих клиентов. Орфамэй замерла, глаза ее сверкали. Закончив рвать фотографии, я поджег клочки в пепельнице. - Об одном жалею, - добавил я. - Что не увижу вашей встречи в Манхеттене с милой старой мамочкой. Не увижу, как деретесь вы из-за дележа этой тысячи. Держу пари, на это стоило бы посмотреть. Я помешивал обрывки карандашом, чтобы они горели. Орфамэй медленно, осторожно, не отрывая глаз от тлеющего пепла, подошла к столу. - Я могу сообщить в полицию, - прошептала она. - Я могу много рассказать полицейским. Они поверят мне. - Я могу сказать им, кто убил Стилгрейва, - сказал я. - Потому что знаю, кто не убивал его. Они могут поверить мне. Маленькая головка вздернулась. Свет заблестел на линзах очков. Глаз за ними не было. - Не волнуйтесь, - успокоил я ее. - Не стану. Для меня это будет мало стоить. А кое для кого - слишком много. Зазвонил телефон, и Орфамэй подскочила на фут. Я повернулся к аппарату, взял трубку и сказал: - Алло? - Амиго, у тебя все в порядке? Позади послышался какой-то звук. Я обернулся и увидел, как дверь закрылась. В комнате никого, кроме меня, не было. - Я устал. Не спал всю ночь. Кроме того... - Эта малышка звонила тебе? - Сестричка? Только что была здесь. Она с добычей возвращается в Манхеттен. - С добычей? - С карманными деньгами, что дал ей Стилгрейв за выдачу брата. Помолчав, Долорес серьезно сказала: - Ты не можешь знать этого, амиго. - Я это знаю так же, как то, что сижу, облокотясь на письменный стол, и говорю по телефону. Так же, как то, что слышу твой голос. И не так твердо, но достаточно твердо знаю, кто убил Стилгрейва. - Не очень разумно говорить мне об этом, амиго. Я не безупречна, и поэтому доверять мне особенно не стоит. - Я совершаю ошибки, но тут ошибки не будет. Все фотографии я сжег. Я пытался продать их Орфамэй. Она предложила слишком низкую цену. - Ты, конечно, шутишь, амиго. - Я? Над кем? По проводу донесся ее звонкий смех. - Не хочешь пригласить меня на ленч? - Не против. Ты дома? - Да. - Я скоро подъеду. - Ну, я буду в восторге. Я повесил трубку. Спектакль закончился. Я сидел в пустом театре. Занавес был опущен, и на нем передо мной тускло возникало все виденное. Но кое-кто из актеров уже становился смутным, нереальным. Прежде всего сестричка. Дня через два-три я забуду, как она выглядит. Потому что в определенном смысле она была совершенно нереальной. Я думал о том, как она приедет в Манхеттен, штат Канзас, к доброй старой мамочке с пухлой маленькой новорожденной тысячей. Чтобы она смогла получить эти деньги, должно было погибнуть несколько человек, но вряд ли это будет ее долго беспокоить. Думал о том, как она явится в приемную доктора - как там его фамилия? Ах да, Загсмит, - смахнет к его приходу пыль с письменного стола и разложит в приемной журналы. На ней будут очки без оправы, простое платье, на лице не будет косметики, и обращение ее с пациентами будет в высшей степени корректным. - Миссис Такая-то, доктор Загсмит просит вас. Она с легкой улыбкой придержит дверь, миссис Такая-то пройдет мимо нее, а доктор Загсмит будет сидеть за столом в белом халате и, как это и положено врачу, со стетоскопом, свисающим с шеи. Перед ним будет стоять картотека. Блокнот для заметок и блокнот с бланками рецептов будут аккуратно лежать под рукой. Доктор Загсмит знает все. Его не провести. Он мастер своего дела. Едва взглянув на пациентку, он знает ответы на все вопросы, которые все-таки задаст для проформы. В своей приемной медсестре, мисс Орфамэй Квест, он видит аккуратную, спокойную, подобающе одетую для врачебного кабинета молодую особу без маникюра, без яркой косметики; ничто в ней не может возмутить пациента с устарелыми взглядами. Идеальная приемная медсестра мисс Орфамэй Квест. Доктор Загсмит не может без самодовольства вспомнить, о ней. Он сделал ее такой, какая она есть. Она представляет собой лишь то, что приказал доктор. Приставать к ней он, скорее всего, пока не пытался. Может, в маленьких городках этого не бывает. Ха-ха! Я сам вырос в маленьком городке. Сев поудобнее, я взглянул на часы и все-таки достал из тумбы стола бутылку "Старого лесничего". Понюхал горлышко. Запах оказался приятным. Налив изрядную порцию, я поднял стакан и взглянул на него на просвет. - Что ж, доктор Загсмит, - произнес я вслух, словно он со стаканом в руке сидел по другую сторону стола, - я вас почти не знаю, а вы меня и вовсе не знаете. Обычно я не даю советов незнакомым людям, но я прошел краткий интенсивный курс воздействия мисс Орфамэй Квест и нарушаю свое правило. Если эта девочка захочет чего-то от вас, уступите немедленно. Не юлите, не мямлите о подоходном налоге и накладных расходах. Улыбнитесь и раскошельтесь. Не вступая в спор на тему, кому что принадлежит. Главное - чтобы девочка была довольна. Желаю удачи, доктор, и ни в коем случае не оставляйте на виду чего-нибудь вроде остроги. Отхлебнув из стакана половину содержимого, я стал ждать, когда по телу разойдется тепло. Когда оно разошлось, я допил остальное и убрал бутылку. Выбив из трубки пепел, я стал снова набивать ее свежим табаком из кожаного кисета, который подарила мне ко дню рождения одна моя поклонница, по странному совпадению носящая ту же фамилию, что и я. Набив трубку, я старательно, неторопливо раскурил ее, вышел из конторы и беззаботно, как англичанин, возвращающийся с охоты на тигра, пошел по коридору. 34 Шато-Берси - дом старый, но отделанный заново. В его вестибюль так и просятся индийские каучуконосы и плющ, однако там стеклянные кирпичи, скрытое освещение и треугольные стеклянные столики. Можно подумать, что отделку производил обитатель сумасшедшего дома. Гамму красок в вестибюле составляют желчно-зеленая, жжено-коричневая, асфальтово-серая и синюшно-синяя. Действует все это так же успокаивающе, как рассеченная губа. За низкой конторкой никого не было, однако зеркало позади нее могло оказаться прозрачным, поэтому я решил не предпринимать попытки незаметно прошмыгнуть на лестницу. На мой звонок из-за барьера выплыл рослый толстяк и растянул в улыбке полные влажные губы. Зубы его были синевато-белыми, глаза неестественно блестели. - К мисс Гонсалес, - сказал я. - Она ждет меня. Моя фамилия Марлоу. - Ну да, конечно, - пробормотал он, руки его дрожали. - Да, конечно. Сейчас позвоню. Голос его тоже дрожал. Толстяк взял телефон, что-то пробулькал в него и снова повесил трубку. - Да, мистер Марлоу. Мисс Гонсалес сказала, чтобы вы поднимались. Квартира четыреста двенадцать. - Он хихикнул. - Но вы, наверное, и сами знаете? - Теперь знаю, - сказал я. - Кстати, ты был здесь в феврале? - В феврале? В феврале? Да, да, я был здесь в феврале. - Слова он выговаривал очень старательно. - Помнишь тот вечер, когда перед входом был убит Стейн? Улыбка мгновенно сошла с его рыхлого лица. - Вы полицейский? Голос его стал тонким, писклявым. - Нет. Но если тебе это не безразлично, у тебя расстегнуты брюки. Толстяк с ужасом глянул вниз и дрожащими руками задернул молнию. - Спасибо, - пропищал он. - Спасибо. И перегнулся через свою низкую конторку. - Произошло это не перед входом, - зачастил он. Чуть подальше. Почти на углу. - Стейн жил здесь, не так ли? - Я не хочу говорить об этом. Никак не хочу. - Он сделал паузу и провел мизинцем по нижней губе. - Почему вы спрашиваете? - Чтобы ты не закрывал рта. Нужно быть поосторожнее, приятель. В твоем дыхании ощутим запах. Толстяк залился краской до самой шеи. - Если вы намекаете, что я пил... - Курил, - сказал я. - И не просто табак. Я повернулся. Толстяк не сказал ни слова. Подойдя к лифту, я бросил на него взгляд. Он стоял, опершись ладонями о конторку и, выгнув шею, наблюдал за мной. Даже издали было видно, как он дрожит. Лифт оказался без лифтера. Четвертый этаж был холодно-серым, ковровая дорожка - толстой. У двери с номером 412 имелась кнопка звонка. Он мелодично прозвучал за дверью, которая тут же распахнулась. На меня уставились красивые черные глаза, мне улыбнулись манящие ярко-красные губы. На Долорес, как и накануне вечером, были черные брюки и красная блузка. - Амиго! - воскликнула мисс Гонсалес. Я взял ее запястья, свел их вместе так, что сошлись ладони. Чуть-чуть поиграл с ней в ладушки. Выражение ее глаз было томным и вместе с тем странным. Выпустив руки Долорес, я прикрыл дверь локтем и протиснулся мимо нее в комнату. Все было, как и в первый раз. - Тебе нужно застраховать их, - сказал я, коснувшись пальцем одной груди, отнюдь не подложной. Сосок был твердым, как рубин. Долорес, довольная, засмеялась. Я оглядел квартиру. Она была темно-серой и пыльно-голубой. Не цвета хозяйки, но очень недурна. Ложный камин с газовыми горелками в виде поленьев. Довольно много кресел, столиков и светильников. В углу - скромный маленький бар. - Нравится моя квартирка, амиго? - Не говори "квартирка". Слишком по-шлюшьи. Я не смотрел на хозяйку. Не хотел смотреть. Сел на кушетку и потер лоб. - Поспать бы часа четыре и пропустить пару стаканчиков. Тогда бы я вновь смог болтать с тобой о пустяках. Сейчас же у меня едва хватит сил на то, чтобы говорить о деле. Но это необходимо. Долорес подошла и села рядом. Я покачал головой. - Не сюда. Разговор действительно о деле. Она села напротив и серьезно поглядела на меня своими темными глазами. - Ну ладно, амиго, как хочешь. Я твоя девочка - по крайней мере, я охотно была бы твоей девочкой. - Где ты жила в Кливленде? - В Кливленде? - Голос ее был очень мягким, почти воркующим. - Разве я говорила, что жила в Кливленде? - Ты сказала, что познакомилась с ним там. Долорес задумалась, потом кивнула. - Я тогда была замужем, амиго. А в чем дело? - Стало быть, жила в Кливленде? - Да, - негромко сказала она. - Как ты познакомилась со Стилгрейвом? - В те дни было престижным знать кого-то из гангстеров. Наверно, это форма извращенного снобизма. Девицы ходили туда, где, по слухам, собирались гангстеры. Если повезет, в один прекрасный вечер... - Ты позволила ему подцепить тебя? Она весело кивнула. - Вернее, я подцепила его. Он был очень славным. Правда. - А как же муж? Твой муж? Или не помнишь? Долорес улыбнулась. - Брошенными мужьями хоть пруд пруди. - Ты права. Их можно отыскать где угодно. Даже в Бэй-Сити. Этим я ничего не достиг. Она вежливо пожала плечами. - Не сомневаюсь. - Им может быть даже выпускник Сорбонны. Он даже может предаваться мечтам, практикуя в жалком маленьком городишке. Ждать и надеяться. Это словосочетание мне по душе. В нем есть поэтичность. Вежливая улыбка не сходила с красивого лица Долорес. - Мы не находим общего языка, - вздохнул я. - Никак не находим. А надо бы найти. Я опустил взгляд на свои пальцы. Голова у меня болела. Я был совершенно не в форме. Долорес протянула мне сигареты в хрустальной коробке, и я взял одну. Свою сигарету Долорес вставила в золотые щипчики. Ее она взяла из другой коробки. - Хочу попробовать твоих, - попросил я. - Но мексиканский табак многим кажется очень крепким. - Без добавок, - сказал я, глядя на нее. Потом решил не настаивать. - Нет, ты права. Мне он не понравится. - В чем смысл этого эпизода? - настороженно спросила Долорес. - Швейцар курит марихуану. Она неторопливо кивнула. - Я предупреждала его. Несколько раз. - Амиго, - сказал я. - Что? - Ты употребляешь не так уж много испанских слов, верно? Может, ты их не много и знаешь. "Амиго" - совсем уж затверженное слово. - Надеюсь, мы не будем вести себя, как вчера днем? - протянула она. - Нет. В тебе нет ничего мексиканского, кроме повторения нескольких словечек и старательной манеры говорить будто на чужом языке. Долорес не ответила. Легонько выпустила сигаретный дым и улыбнулась. - У меня большие неприятности с полицейскими, - продолжал я. - Видимо, у мисс Уэлд хватило здравого смысла рассказать обо всем своему боссу - Джулиусу Оппенгеймеру, - и он не остался в стороне. Нанял ей Ли Фаррелла. Полицейские вряд ли думают, что Стилгрейва убила она. Но они считают, что я знаю, кто убийца, и поэтому точат на меня зуб. - А ты действительно знаешь, амиго? - Я же сказал тебе по телефону, что знаю. Долорес бросила на меня долгий, немигающий взгляд. - Убийство произошло на моих глазах. - Голос ее, наконец, стал сухим, серьезным. - Это было очень захватывающе. Этой маленькой девочке захотелось повидать игорный дом. Она никогда не видела ничего подобного, а в газетах писали. - Она останавливалась здесь - у тебя? - Не в моей квартире, амиго, а в комнате, которую я для нее сняла. - Ясно, почему она не хотела назвать мне своего адреса, - сказал я. - Однако, насколько я понимаю, у тебя не было времени обучать ее этому делу. Долорес чуть заметно нахмурилась и взмахнула коричневой сигаретой. Я смотрел, как дымок выводит в воздухе что-то недоступное прочтению. - Прошу тебя. Как я уже сказала, ей захотелось отправиться в тот дом. Я позвонила Стилгрейву, он сказал - приезжайте. Когда мы приехали, он был пьян. Я впервые видела его пьяным. Он засмеялся, обнял маленькую Орфамэй и сказал, что она вполне заработала свои деньги, что у него для нее кое-что есть, достал из кармана завернутый в какую-то тряпку бумажник и подал ей. Когда Орфамэй развернула ее, посреди бумажника оказалась залитая кровью дырка. - Нехорошо, - заметил я. - Я бы даже не назвал это типичным для гангстера. - Ты плохо знал его. - Верно. Продолжай. - Маленькая Орфамэй взяла бумажник, посмотрела сначала на него, потом на Стилгрейва. Ее бледное лицо было очень спокойным. Она поблагодарила Стилгрейва, открыла сумку, чтобы, как мне показалось, положить туда бумажник, - все это было очень захватывающе... - Душераздирающая сцена. Я бы, задыхаясь, упал на пол. - ...но вместо этого она выхватила из сумки пистолет. По-моему, тот самый, что Стилгрейв дал Мэвис. Он был очень похож... - Я прекрасно знаю, как он выглядел, - кивнул я. - Мне пришлось немного повозиться с ним. - ...она повернулась и прикончила его одним выстрелом. Это было очень драматично. Долорес опять сунула в рот коричневую сигарету и улыбнулась мне. Как-то странно, холодно, словно думала о чем-то далеком. - Ты заставила ее признаться в этом Мэвис Уэлд, - сказал я. Долорес кивнула. - Тебе, насколько я понимаю, Мэвис бы не поверила. - Я не хотела рисковать. - А не ты ли дала Орфамэй тысячу долларов, милочка? Чтобы заставить ее признаться? Эта маленькая девочка ради таких денег может пойти на многое. - На этот вопрос я не отвечу, - с достоинством сказала Долорес. - Конечно. Значит, вчера вечером, везя меня туда, ты уже знала, что Стилгрейв мертв, что бояться нечего, и спектакль с пистолетом был просто спектаклем. - Не хочу разыгрывать из себя благодетельницу, - негромко проговорила она. - Но там сложилось трудное положение, и я знала, что ты как-то вызволишь Мэвис. Никто больше не смог бы этого сделать. Мэвис решила взять вину на себя. - Мне, пожалуй, надо выпить, - вздохнул я. - Силы совсем на исходе. Долорес подскочила и пошла к маленькому бару. Вернулась она с двумя большими стаканами разбавленного виски. Подала один мне и, держа свой у губ, смотрела, как я пью. Виски было замечательным. Я отпил еще. Она вновь села в свое кресло и потянулась к золотым щипчикам. - Я вывел Мэвис на чистую воду, - наконец сказал я. - Она утверждала, что сама застрелила его. Пистолет у нее был. Точно такой же, какой дала мне ты. Кстати, ты, очевидно, не обратила внимания на то, что из твоего пистолета стреляли? - Я ничего не смыслю в пистолетах, - мягко произнесла Долорес.