ту, удовольствия и ближнего своего. Я пожалел, что все происходило в темноте, мне бы очень хотелось понаблюдать за мадам Драве -- хватит ли у нее сил сыграть роль до конца? Она открыла дверь безо всякой дрожи, вошла первой и включила свет в вестибюле. Она избегала встречаться со мной взглядом. Действительно, она была немного бледна, но тот, другой, разве не видел ее только что в обмороке? -- Сейчас я провожу вас в салон, -- объявила она голосом глухим, но твердым. Я сжал ладонь маленькой Люсьенны, я не хотел, чтобы она видела то отвратительное зрелище, которое ждало нас. Мадам Драве зажгла люстру в салоне и отступила, давая нам возможность пройти внутрь. Вобрав голову в плечи, я приготовился услышать тревожный крик мужчины в кожаном пальто. -- О! Какая красивая елка! -- прошептал он, переступив порог. Я отстранил его, чтобы тоже посмотреть. В комнате больше не было трупа. -- Садитесь, господа. Ее лицо было непроницаемым, но, кажется, я заметил как по нему едва уловимо скользнула улыбка. Что она сделала с трупом своего мужа? Решившись передвинуть его, она, может быть, все испортила. Я был зол на нее за это безумие. Я оглядывался вокруг в поисках следов драмы. Их не было. Она вымыла кожаный диван. Тогда я посмотрел, висит ли на вешалке пальто Драве, но его там не было. Видимо, мадам Драве не упустила ничего. Но куда, черт возьми, она могла уволочь тело? И если она решилась убрать труп, то зачем тогда вся эта комедия на рождественской мессе? Я отдал бы десять лет жизни за возможность откровенно поговорить с ней. -- Я вам бесконечно благодарна, господа. Вы были так добры... -- Ну что вы, это ничего, -- заверил ее мужчина в кожаном пальто, очень довольный тем, что ему удалось совершить благодеяние на Рождество. Наверное, он все-таки был верующим, раз ходил в церковь. И, без сомнения, думал, что его вера обеспечит ему вечное блаженство. -- Доставьте мне удовольствие -- выпейте чего-нибудь, пока я уложу дочь спать... -- Может быть, мне помочь вам? -- поторопился я с предложением, чтобы не упустить возможность поговорить с нею с глазу на глаз. -- В этом нет необходимости, мсье. Спасибо. Ее голос был вежливым, а взгляд ледяным. -- Садитесь. Мужчина расстегнул пальто и плюхнулся на диван. Я почувствовал, как дрожь прошла по всему моему телу. -- Что вы будете пить? Она подняла наши рюмки и поставила на место -- в маленькие металлические корзинки на столике бара. -- Что вам угодно. Желательно что-нибудь покрепче, -отозвался автомобилист. -- Коньяк? -- С удовольствием. -- А вам, мсье? В этот взгляд я вложил всю душу, мне ужасно хотелось обнять ее за талию, прижать к себе и тихо сказать: "Прекрати эту идиотскую игру, я помогу тебе. Мы попробуем уладить это дело". -- Тоже коньяк. Она сама налила нам. Я сел в маленькое кресло, в то время как она повела окоченевшую девочку в комнату. Мой напарник пригубил коньяк. Затем он скорчил гримасу, которая, по всей видимости, должна была означать, что его удовлетворяет качество напитка. -- Меня зовут Ферри, -- объявил он, почувствовав внезапную потребность в разговоре. -- Не "у" как Лану, а "и" -- Поль Ферри. -- Альбер Эрбэн... Он протянул мне руку, я находил всю сцену гротесковой. Кивком головы он указал на дверь: -- Очаровательная женщина, а? -- Да, очаровательная. -- Мне кажется, она не веселится с утра до вечера. -- Почему вы так думаете? -- Гм, если в такую ночь муж оставляет ее одну... -- Может быть, он в отъезде? -- Может быть. Не знаю, мне она показалась грустной, а вам? Этот мужчина был полная мне противоположность, он испытывал те же чувства к мадам Драве. Я был взволнован, даже растроган. -- Немного. -- Может быть, она беременна? -- Что за мысль? -- Гм, так упасть в обморок. -- Не очень-то удобно спросить ее об этом, -- пробормотал я. Ферри пожал плечами, затем отпил из своего стакана. -- А моя сейчас в клинике со здоровым мальчиком, которому уже два дня. Подожди он немного и мог бы быть маленьким Христом. Он у нас довольно поздний, мы и надеяться перестали, и вот видите... Именно поэтому наше Рождество в этом году расстроилось! Ничего, мы наверстаем в следующем году. Моя жена очень верующая, это она настояла, чтобы я пошел в полночь на рождественскую мессу вместо нее. Сам я в религии не очень силен, но ради малыша... Как и все счастливые люди, он испытывал потребность говорить о себе. Коньяк подталкивал к откровенности. Он даже не замечал, что я слушаю его более чем невнимательно. -- Вы женаты? -- Нет. -- А вы должны об этом подумать.. Вы скажете, что я лезу не в свои дела, но мы, мужчины, можем позволить дать совет друг другу, а? С женщинами не всегда так легко, как хотелось бы, но они уравновешивают нашу жизнь, вы понимаете меня? Равновесие и дети. Я не мог произнести ни звука. Округлившимися глазами я уставился на новогоднюю елку. На кончике одной из веток висела моя серебряная клетка с велюровой птицей внутри. Я попытался вспомнить, действительно ли на эту ветку ее повесил, но так и не смог. В здравом ли я уме? Не повлияли ли тюрьма на мой рассудок?. -- Куда вы смотрите, мсье... гм... Эрбэн? Я вышел из забытья. Вокруг меня все плыло. Медленно, но не nqr`m`bkhb`q|. Я пробовал найти происходящему какое-нибудь объяснение. Когда вечером Драве вернулся к себе домой, то, должно быть, ходил туда-сюда по комнате, прежде чем решиться на худшее. Я представлял, как он мечется и вдруг останавливается перед нарядной елкой, поставленной для маленькой девочки, которую он ненавидел. Полным злобы движением, он срывает елочные игрушки и швыряет их в камин или за диван. После того как его жена отнесла куда-то тело, она стала наводить порядок в салоне, нашла игрушки, и среди них мою клетку, и снова повесила их на елку. -- Нарядная елка всегда очень красива, не правда ли? -- Да, -- произнес я, -- очень красива. Вернулась улыбающаяся мадам Драве. -- Ну вот, ребенок очень быстро уснул. Еще немного коньяка, господа? -- Всего лишь каплю, -- пошутил Ферри, -- раз уж сегодня Рождество! -- Я испортила вам мессу? -- О! Как я только что сказал мсье Эрбэну... Неудивительно ли, что она узнала мою фамилию таким образом? При этих словах она бросила на меня менее зловещий взгляд. -... Как я только что сказал мсье Эрбэну, я не силен в религии. Но дело в том, что у меня на днях родился мальчик. -- Примите мои поздравления. Самым странным было то, что хозяйка, казалось, действительно заинтересовалась этим. -- Восемь ливров. Без ста грамм... Большой господин, а, что скажете? -- И как зовут этого молодого человека? -- Жан-Филипп. -- Мне очень нравится это имя. -- Вам надо бы выпить немного после того, что с вами случилось, -- посоветовал Ферри. -- Обязательно, -- присоединился я, -- шерри, например... Уверенным жестом я налил ей ликер. Она выпила его одним духом. -- Вы не хотите обратиться к врачу? -- В этом нет необходимости. Мне просто стало дурно. Было так душно... -- Это правда. Вдруг она вскрикнула, отчего мы с Ферри вздрогнули. -- Боже мой! -- вздохнула мадам Драве. -- Что случилось? -- Я забыла в церкви свою сумку! Ферри слишком уважал правила хорошего тона, чтобы не разделить огорчение женщины. -- Там было много денег? -- быстро спросил он. -- Около тридцати тысяч франков и документы. -- Ого-го, еще бы, я вас понимаю. Мы сейчас быстро сгоняем туда. Если дьявол не унес вашу сумку, то мы обязательно найдем ее. Другое дело, в кинотеатре... Но в церкви... а? Он уже встал и, на ходу допивая коньяк, стал застегивать кожаное пальто. Я тоже поднялся. Вообще-то я не очень понимал, что мадам Драве хотела этим добиться. Ведь я прекрасно помнил, что у нее не было никакой сумки, когда она выходила из дома. 8. ЧЕТВЕРТЫЙ ВИЗИТ -- Вы не закрываете ворота на ключ? -- А зачем? Он не стал настаивать. Мы подошли к машине, я открыл мадам Драве дверцу. Ферри уже сел за руль. В моем распоряжении было несколько секунд. -- Что вы сделали с телом? -- выдохнул я. -- Оставьте меня! Вы хотите, чтобы я погибла? Возвращайтесь к себе, а завтра я к вам приду. Водитель удивленно спросил: -- Что-нибудь не так? Вместо ответа она села рядом с ним и сделала вид, что не расслышала вопроса. Машина тронулась. Часы показывали немногим больше часа ночи. Я дошел до предела казалось, я тоже сейчас упаду в обморок, и по-настоящему Когда мы проехали метров триста, я попросил водителя остановиться. -- Будьте любезны, остановите. Я здесь живу. Мне кажется, нет смысла в том, чтобы я сопровождал вас дальше, не так ли? Он с готовностью затормозил. -- В общем, да, я думаю, не стоит. Он не был недоволен тем, что остается один с женщиной. Наоборот, оживился. Он провел несколько месяцев, лелея свою беременную жену, и теперь ему нужна была передышка. -- Мои наилучшие пожелания, мадам. Она протянула мне руку через спинку сиденья. -- Спасибо, что вы были так внимательны...Ферри энергично сжал мои пальцы. -- Рад был познакомиться. Когда я выходил из машины, у меня сжалось сердце. Я стоял на краю тротуара, пока два красных огонька не исчезли из виду. Внезапная тоска залила весь квартал, как оцепенение, наступающее после буйного пиршества. На черных фасадах зданий одно за другим гасли окна. Я чувствовал себя таким одиноким, как никогда еще до сих пор. Более одиноким, чем перед трупом Анны, чем в камере предварительного заключения, чем в своей камере. Я ничего не понимал в поведении мадам Драве -- зачем она убрала тело мужа? Зачем этот обморок? Зачем выдумка с забытой в церкви сумкой? Мысль о двух маленьких красных звездочках на ее рукаве продолжала преследовать меня. В какой-то момент я даже сказал себе, что это она убила своего мужа с помощью какого-нибудь соучастника... Это было экстравагантно, безумно, но я готов был предположить что угодно, и всему поверить. В нескольких метрах возвышался фасад моего дома. Овеществленные угрызения совести. Мое детство, моя мать, которая ждала меня за этой большой обшарпанной стеной. Я сам все испортил, все убил -- свои воспоминания и тех, о ком они были. Я застегнул пальто на все пуговицы, засунул руки поглубже в карманы, повернулся и, прижимаясь к стенам, отправился к Драве. С меня было достаточно тайн, и я решил откровенно объясниться с этой женщиной. Я даже решил пригрозить ей, если понадобится. Я вспомнил, что она не закрыла ворота на ключ, и зашел во двор ателье. Темные тени плясали на огромных стеклах, на их матовой поверхности извивались фантастические существа. Нужно было довольно долго наблюдать за ними, чтобы понять, что это облака, странствующие в декабрьском небе. Я подождал около четверти часа, изучая место. Мне нравился крепкий запах бумаги, я находил занятным это нагромождение, напоминающее крепость. Мадам Драве задерживалась. Становилось все холоднее, и я нашел убежище в кабине одного из грузовиков; они были повернуты j воротам, и я мог наблюдать за входом через ветровое стекло. Что она там делала в компании этого Ферри? Они отправились в церковь, она сделала вид, что ищет сумку, может быть, даже справилась у смотрителя? А потом? Четверти часа вполне достаточно, чтобы произвести эти поиски. А уже прошло полчаса с тех пор, как они уехали. Усталость навалилась на меня с еще большей силой, чем там, в церкви. Я поднял воротник пальто, устроился поудобнее, вытянул ноги и тут же закрыл глаза. Это не был сон, так -- дремота. Я полностью расслабился, но сознание бодрствовало, только вещи, окружавшие меня, потеряли свою реальность. Я стал нечувствителен к холоду и равнодушен к ситуации, в которой находился. Мое любопытство растаяло, и мадам Драве превратилась в воспоминание о любимой женщине, которую я убил очень давно. Звук автомобильного мотора у ворот, внезапная тишина, два хлопка закрываемых дверей! В одно мгновение я проснулся с совершенно ясной головой. Ясность была полной от того, что мне удалось отдохнуть. Я хотел вылезти из грузовика, но было поздно -- ворота уже открылись. Быстрым движением я опустил козырек и вжался в спинку сиденья... В ночной темноте меня было невозможно увидеть. Мадам Драве вошла в ворота в сопровождении Ферри. Мужчина в кожаном пальто фамильярно держал ее за руку. Какое-то мгновение они стояли не двигаясь. -- Спасибо, -- прошептала она, -- спасибо за все. Мужчина отпустил ее руку и стал ласкать шею жестом завоевателя. Я чуть было не вылетел из кабины, чтобы дать ему по морде. Это был резкий приступ ревности, наподобие того, что я уже испытал однажды. Снова возникла необходимость уничтожить предательницу. От бешенства у меня почернело в глазах, а затем неожиданно моя злость иссякла -- она резко убрала его руку. -- Вот видите, все-таки у нас был рождественский ужин, -- заметил Ферри. Я позволил себе пошевелиться: согнул руку, посмотрел на часы и чуть было не подпрыгнул. Стрелки показывали пять минут шестого. Они отсутствовали два часа! Я даже засомневался и поднес руку с часами к уху, чтобы удостовериться, что они ходят. Я услышал спокойное знакомое тиканье. Когда позавчера мне выдали их при выходе из тюрьмы, я первым делом установил стрелки и завел их -- часы послушно пошли. -- Вот видите, мадам Драве, для меня это необычное Рождество. -- Для меня тоже. -- Правда? Болван! Голос его прерывался, и я был уверен, что он сейчас смотрит на нее глазами дохлой жабы. -- Вы необыкновенная женщина. -- Мне давно никто не говорил таких слов. Наверное, она и ему рассказала о своем семейном разладе. Может быть, даже ему повезло и он узнал о происхождении Люсьенны? -- Зайдете выпить что-нибудь на дорогу? Он совсем не ждал этого приглашения и даже не смог сразу ответить. Я был уверен, что он прилежно ухаживал за ней весь вечер, она вежливо принимала все его ухаживания, но держала дистанцию, и вдруг, когда у него не оставалось надежды... -- Вы думаете, что я смею? -- А почему нет? Сегодня же Рождество! Они пересекли двор и прошли в нескольких сантиметрах от меня. Мадам Драве открыла дверь, а затем послышался скрежет решетки cpsgnbncn лифта. Я подождал немного и вылез из кабины. Вместо того чтобы убраться восвояси, я вошел в здание, ощупью добрался до лестницы и стал осторожно карабкаться по ступенькам, останавливаясь на каждом шагу и прислушиваясь. Я слышал, как они разговаривали, но не мог различить слов. Их голоса сливались в глухое и непрерывное бормотанье. И вдруг: -- Жером! -- закричала мадам Драве. -- Ты здесь, Жером? Кровь застыла у меня в жилах. Что, эта женщина с ума сошла? Почему она зовет своего мужа? Она же прекрасно знает, что он мертв. С безумно бьющимся сердцем я прижался к стене. --- Жером! Неожиданно раздался громкий крик. Безумный крик ужаса! Глухой голос Ферри пробормотал: -- Мадам... Что поделать, мадам... Мадам... Затем наступила тишина. Головокружительная тишина, еще более острая оттого, что я стоял в темноте лестницы. Я не двигался и еле-еле дышал. Не знаю, сколько времени прошло. Я должен был исчезнуть, но какая-то тайная сила удерживала меня на месте. Я хотел знать. По всей видимости, они "обнаружили" труп Жерома Драве. Но где она скрывала его? И зачем перенесла? Почему она так долго откладывала его открытие? Почему? Почему? Этот кошмар становился непереносимым... Наверху открылась дверь. Длинный треугольник бледного света упал на решетку грузового лифта. Узкий силуэт молодой женщины отразился на этом фоне. Игра теней. Или нет: трагедия теней. Мужчина в кожаном пальто старался удержать женщину, она пыталась убежать. -- Я прошу вас. Полиция вот-вот приедет. Успокойтесь, мадам. Я прошу вас... Я прекрасно понимаю -- это ужасно, но надо... Давайте вернемся... вернемся... Он втащил ее в квартиру, даже не закрыв дверь. Я уставился на треугольник света, слушая отрывистые рыдания мадам Драве. Я отлично знал, что мне надо бежать во что бы то ни стало. Я рисковал всем, если полиция обнаружит меня здесь. На цыпочках я стал спускаться по каменным ступенькам, но как только достиг конца лестницы, резкий вибрирующий вой полицейской сирены раздался совсем рядом. Я чуть было не упал в обморок. Сирена замолчала. Чуть звякнули ворота. Я был пойман в ловушку, мне ничего не оставалось, как оттянуть развязку, поднявшись наверх. Я стал подниматься по лестнице, на этот раз даже не стараясь заглушить шум шагов. Может быть, есть хоть малейшая возможность убежать через крышу? Я вспомнил окошко над кабиной грузового лифта. Я достиг освещенной площадки, бросил быстрый взгляд на нее, чтобы удостовериться, что ни Ферри, ни мадам Драве не стоят в дверях. Их там не было. Зато я увидел нечто иное, что едва не лишило меня рассудка: сквозь открытую дверь был отчетливо виден труп Жерома Драве, на диване, в точно таком же положении, в каком я обнаружил его в первый раз. Но вот я уже проскочил освещенную площадку и засомневался, не было ли увиденное мною галлюцинацией. Дальше лестница была узкой и деревянной, я поднялся по ней настолько быстро, насколько смог. А внизу уже слышались шаги полицейских. Я застыл на месте, не в состоянии успокоить свое дыхание, казалось, что-то сдавило мне грудь, а снизу слышались шепот и неразборчивые восклицания. Ситуация, в которой я находился, была безвыходной. Если полицейские поднимутся по лестнице, то безусловно, обнаружат меня, и я никогда не заставлю их поверить, что нахожусь здесь лишь в качестве любопытного. Sgj` лестница кончалась там, где я стоял. Что было делать? Необычайно осторожными мягкими движениями я стал ощупывать стену. Мои пальцы стали пальцами слепого они превратились в глаза. Я почувствовал шероховатую поверхность двери, набалдашник ручки и медленно-медленно стал его поворачивать. Я молил Бога, чтобы дверь открылась. И, слегка скрипнув, она поддалась, но для меня это скрип был подобен выстрелу из пушки. Несколько мгновений я стоял не шевелясь, набираясь храбрости, затем с бесконечными предосторожностями стал открывать дверь. У меня вновь появилась надежда. Я забыл о трупе там, внизу, о комедии, которую играла мадам Драве, о полиции, я думал лишь о спасении -- ведь на всех чердаках есть выход на крышу. Если я отыщу его, то, может быть, буду спасен. Но чем дальше проникал я внутрь, тем больше сгущалась тьма, я продирался на ощупь в темноте, которая была вязкой, словно болото. Войдя внутрь, я стал закрывать за собой дверь. Я действовал с еще большими предосторожностями. Когда наконец мне это удалось и ручка повернулась, мне показалось, что между мной и полицией воздвигнута стена. На мгновение я замер, пытаясь успокоить спазматическое дыхание. Подо мной раздавались шаги, были слышны какие-то слова, телефонные звонки. Они, наверное, вызывали "скорую помощь", предупреждали прокуратуру. Станут ли они обыскивать дом? Теперь меня мучил страх еще больший, чем прежде. Я знал, что у мадам Драве есть соучастник. Иначе кто же в ее отсутствие вновь перенес труп в салон. И тот, или та, кто совершал эти жуткие манипуляции, может быть, еще в это время находился в доме. Или же отсюда был выход, о котором я не знал, хотя, не исключено, что неизвестный ушел, пока я дремал в кабине грузовика. Наверное, из-за этого сообщника мадам Драве и не стала запирать ворота. А вдруг этот человек сейчас на чердаке? Я представлял его где-то рядом, готового перерезать мне горло. Казалось, я слышал чье-то легкое дыхание. Я пытался взять себя в руки, уверяя, что это мое собственное дыхание, но ужас продолжал расти. Я испытывал большое желание открыть дверь и спуститься к полицейским. Единственное, что останавливало меня -- мысль о молодой женщине, которая одна отбивалась от них. Несколько раз она просила меня исчезнуть, но я не послушался. Я решил противостоять, преследовать ее. Если я появлюсь, для нее будет все кончено, так же, как и для меня. -- Здесь есть кто-нибудь? -- прошептал я. Никто не ответил, но мой голос успокоил меня. Если у жены Драве был соучастник, то не такой же он идиот, чтобы остаться ждать полицию на месте преступления! На лестнице стало очень шумно. "Так и есть, -- подумал я. -- Они обыскивают дом и ателье". Обезумев от страха, я ждал, что вот-вот дверь резко распахнется, и в лицо мне ударит свет электрического фонарика. Но время шло. Иногда шаги там, внизу, затихали, но едва я начинал надеяться, они раздавались снова. Я переходил от надежды и даже уверенности к панике, когда я готов был кричать от страха. Мне показалось, что я нахожусь слишком близко от лестницы, поэтому я осторожно попятился. Локтем я задел косяк какой-то двери и понял, что оказался в более просторном помещении. Я медленно передвигался, ища выход на крышу, но выхода не было; я поднял руку, чтобы ощупать потолок, но пальцы ушли в темноту. Сделав несколько шагов, я наткнулся на что-то, должно быть, на коляску, скорее всего, принадлежавшую малышке Люсьенне. Она qn звоном откатилась. Шум снова разбудил во мне страх: не услышали ли внизу? Ни в коем случае я не должен был больше двигаться, иначе рисковал свалить какой-нибудь хлам, которым обычно забивают чердаки. С бесчисленными предосторожностями я растянулся на полу и, почувствовал бахрому старого ковра, прижался к нему щекой. Иногда страусиная тактика бывает полезной. Лежа неподвижно, с закрытыми глазами, я чувствовал себя в безопасности. Даже если кто-нибудь поднимется сюда и осветит чердак фонариком, то вполне возможно, что меня не заметят. Я вновь начал надеяться. Даже если труп передвигали полицейские должны поверить в самоубийство Драве. Они обойдутся простыми формальностями. Я услышал сирену "скорой помощи", стук дверей, крики... Внизу продолжали ходить, разговаривать, часто раздавалось металлическое позвякивание телефона. Потом вновь крики, рыдания, -- наверное, приехали родители Драве. Я посмотрел на часы. Их светящийся циферблат был единственным светлым пятном в комнате. Секундной стрелки не было видно, светились лишь цифры и две стрелки. Шесть часов... Шесть двадцать... Без четверти семь утра. Прошло уже полтора часа с тех пор, как обнаружили тело, значит, они не будут проводить обыск. Если бы у полиции появились какие-то сомнения, она тут же перевернула все вверх дном. Неужели я спасен? Я не решался в это поверить. Мне оставалось преодолеть еще столько преград: выйти с чердака, спуститься по лестнице, пересечь двор... Если мадам Драве будет не одна, то как я объясню свое присутствие в доме, а если она уйдет, то как я пройду сквозь запертые ворота? 9. ЧУДО Я услышал, как пробило семь часов. Колокола в округе звонили каждые полчаса, но я даже не слышал этого; в доме была полная тишина, и до меня доходил лишь шум улицы. Движение в городе в это рождественское утро начиналось с опозданием. Но сейчас тяжелые грузовики с товарами уже подпрыгивали по мостовым, за ними следовали с шумом мотоциклы. Должен ли я ждать еще? Я впал в летаргию, которая парализовала мою волю. Если я слишком задержусь, то обязательно столкнусь с родственниками и знакомыми, которые нагрянут сюда, как только распространится весть о смерти Драве. Я еще колебался. Когда я уже собирался подняться с пола, по деревянной лестнице, ведущей на чердак, раздались шаги. Они были решительными и быстрыми. Меня бросило в жар. Не было никаких сомнений, что кто-то уверенно поднимался именно сюда. Прямо ко мне. На секунду шаги замерли, затем стали медленно приближаться. Я уже чувствовал чье-то присутствие в нескольких метрах от меня. Раздался легкий щелчок выключателя, и меня ослепил резкий свет, будто, я смотрел прямо на солнце. От неожиданности я не мог ничего понять. В центре струившегося света словно волшебное видение стояла мадам Драве. Мои глаза почти привыкли к свету. Она была одна. Судорожно сжав руки у груди, она смотрела на меня, словно отвратительнее зрелища не могло быть на свете. Наверное, ее никогда никто так не пугал, как я в тот момент. Наши взгляды встретились лишь на мгновение. И тут же мое bmhl`mhe привлекла обстановка. Кажется, я даже закричал. Крик вырвался непроизвольно -- крик человека, потрясенного открывшимся зрелищем. -- Что вы здесь делаете? -- спросила она глухо. Я молчал, пытаясь разобраться. Я находился не на чердаке, а в салоне мадам Драве. Вот диван и кресло, и проигрыватель на низком столике. А вот и бар на колесиках со стаканом Ферри и моим. Очевидно, именно бар я толкнул в темноте, приняв его за детскую коляску. И новогодняя празднично украшенная елка тоже была здесь, а на одной из ее веток висела, словно в насмешку, моя серебряная клетка с голубой птичкой. Застекленная дверь в салон была сейчас открыта, через нее я видел вестибюль с вешалкой, на которой ничего не было. -- Ну же, отвечайте, что вы здесь делаете? Голос ее был злым, но в нем сквозило отчаяние. Я схватился за голову обеими руками, как это делают актеры в театре, когда изображают удивление. -- Ничего не понимаю... -- Вы не понимаете, почему провели здесь ночь? -- Постойте. Я мысленно прошел свой ночной путь: поднялся на второй этаж, миновал квартиру Драве, увидел через открытую дверь салона труп на диване... Я видел и новогоднюю елку, и проигрыватель, и бар на колесиках... -- Постойте. Силы покинули женщину, она сделала несколько шагов и упала в кресло. -- Вы хотите сказать, что ничего еще не поняли? -вздохнула она, закрывая глаза. Я выбежал из салона и прошел по вестибюлю, открывая по очереди все двери. Кругом были абсолютно пустые комнаты со стеклами, заляпанными штукатуркой. Тогда я вернулся к ней. Под глазами у нее были большие синие круги, а щеки ввалились. -- Как я устала, -- прошептала она. -- Я так устала, что, кажется, умерла бы прямо здесь. Я сел на диван напротив, инстинктивно приняв ту же позу, что и она. Мы оба были измучены. -- Здесь две совершенно одинаковые квартиры. Одна наверху, другая внизу -- правильно? -- Свекор выстроил еще один этаж для второго сына, который сейчас служит в армии, в Африке. Я начинал понимать. Не все, нет, все было сложнее. Я догадывался, что сейчас вот-вот пойму и найду разгадку. -- И вы обставили салон так же, как собственный? -- Это было нетрудно сделать. -- Правда, вы ведь мне говорили, что работали декоратором. -- Нет необходимости обучаться в Академии художеств для того, чтобы покрыть вестибюль и одну из комнат белой краской, купить диван, кресло, бар, проигрыватель, похожие на те, которые... -- Это вы его убили, не так ли? -- Вы уже сами это поняли. О, женская прозорливость! Она раньше меня знала, что я обо всем догадался. -- Вы подцепили меня в ресторане, потому что вам нужен был свидетель? Она открыла глаза. Ее взгляд был полон бесконечной грусти. -- Подцепила... -- Ладно, скажем, поощрили мои действия. Вы сыграли свою роль прекрасно. Каждую минуту казалось, что происходящее -- цепь случайностей, а на самом деле вы уверенно управляли ситуацией. -- Да, опасность делает человека сильным. -- Вы устроили все так, чтобы привести меня сюда, настояли на том, чтобы я выпил что-нибудь... -- Перед тем как выйти из комнаты, мне необходимо было знать, что вы будете пить. -- Для того, чтобы, спустившись этажом ниже, налить то же самое в такую же рюмку? Она кивнула. А была ли она недовольна моим появлением? Разве от присутствия понимающего человека ей не стало легче? Ведь на нее давила тяжесть этой ужасной тайны. -- Вы поставили пластинку, чтобы я не услышал выстрела? -- Естественно. Я усмехнулся... -- Вагнер! Хороший фон... Довольно долго мы сидели молча. Она хотела довериться, как доверяется на исповеди неопытный грешник: отвечая на вопросы. А у меня их были сотни, тысячи... И я не знал, с какого начать. Самое простое, казалось бы, выяснить все до конца об убийстве Драве, соблюдая хронологию событий. -- Когда вы вышли из этой комнаты, вы спустились с Люсьенной на этаж ниже? При имени дочери слезы выступили у нее на глазах, я видел, как они собрались на кончиках ее длинных ресниц, а потом потекли по красивому лицу, искаженному гримасой боли. -- Затем вы вошли в салон, на этот раз настоящий, для того, чтобы убить своего мужа. Кстати, я не совсем понимаю... -- В полдень он съел шоколадные конфеты с фенобарбиталом, которые я ему подсунула. Фенобарбитал состоит из множества разных компонентов, которые быстро растворяются в организме и действуют как снотворное. Хорошо рассчитав дозу, можно держать человека в состоянии сна долгие часы... Слабая улыбка на мгновение осветила ее лицо. -- И вот... -- Он спал? -- Да. Она прекрасно знала, о чем я думаю. Если когда-нибудь все раскроется, суд не найдет для нее смягчающих обстоятельств. Она хладнокровно после долгой и тщательной подготовки убила спящего человека. -- Я вызываю у вас страх? Вы думаете, что я монстр? Я пожал плечами. -- Я не тот человек, который может судить вас. Медленно, как в кино, она протянула мне руку, и мне показалось, что все начинается снова. Я схватил ее руку и сжал. Я молил небо, чтобы нам дали хоть несколько минут передышки, ведь в любой момент мог раздаться стук в дверь или телефонный звонок. -- Никто не был обеспокоен его отсутствием вчера после обеда? -- Его любовница. Утром фабрика работала. Нисколько не стесняясь, она пришла к нему в кабинет, и, как я узнала через секретаршу, у них были совместные планы на вечер. Она звонила во второй половине дня, но не назвалась, спрашивала Жерома, но я ответила, что он ушел. -- Надеюсь, полиция будет в курсе этого инцидента. -- Конечно. -- Надо использовать версию самоубийства. Кстати, как отреагировали полицейские? Она задумалась. -- Не знаю. -- Ну... как они себя вели? -- Как враги. Ничего не говорили, фотографировали, измеряли. Bgkh револьвер и положили в целлофановый пакет. -- Потом? -- Запломбировали дверь салона! Мне это не очень нравится. Я думала, что если полиция сталкивается с самоубийством, то не предпринимает никаких мер предосторожности. Это была точка зрения профана: если бы у инспекторов появились сомнения, они бы перерыли весь дом. -- Так. Вы убили его... Надеюсь, на вас были перчатки? -- Да. Но он сам выстрелил в себя. Вы понимаете? Я только держала его руку. Как держат руку неграмотного, когда надо подписать что- нибудь. Она помогла ему подписать свой смертный приговор. -- Две капли крови попали на рукав. -- Я поняла, что эти капли беспокоили вас. Вы заволновались еще до того, как мы нашли тело. Я даже хотела уйти от вас, когда мы вышли из кафе. Слова были жестокими, но их смягчило легкое пожатие руки. -- Что вы сделали с перчатками? -- Я их выбросила в сточную канаву во время нашей ночной прогулки, разве вы не заметили? -- Нет, -- признался я жалобно. Я хотел знать все в деталях, это дело меня невероятно интересовало, просто завораживало. -- Вы выстрелили, а потом? -- Я плеснула немного коньяку в одну рюмку, немного шерри в другую... Поставила их на верхнюю полку бара. -- Так вот почему перед тем как мы ушли, вы переставили мою рюмку с камина. -- Вы запомнили и это? -- Как видите... -- Мы разговаривали, гуляли... -- А когда вернулись, вы остановили лифт на втором этаже, а не на третьем. А чтобы я не заметил, что путь был короче, вы поцеловали меня... -- Вы думаете, что я поцеловала вас именно поэтому? -- Расскажите мне о грузовом лифте. -- Он поднимается на три этажа. Ателье устроено очень рационально. Клеют на втором этаже, а все остальные работы производят выше. Мой муж сделал так, что грузовой лифт можно использовать как обычный -- он открывается и со стороны фабрики, и со стороны квартир. -- И?.. -- В этот вечер я открутила кнопку на третий этаж из предосторожности. Мой гость-свидетель не должен был догадаться, что есть еще этажи. -- А как же вы нажимали на кнопку, мы ведь поднимались на третий? -- Я взяла у дочку детскую вязальную спицу -- ее кончик как нельзя лучше проникает в дырочку на табло. -- Примите мои поздравления... Я смотрел на нее, удивляясь, как такое коварство, такая изобретательность могли появиться у этой женщины. -- Я заменила лампочки на лестнице и в грузовом лифте на перегоревшие. Теперь она торопилась рассказать все до конца. Она хотела удивить меня. -- Когда вы пришли ко мне в первый раз, держа на руках Люсьенну, я остановила лифт немного раньше, чем он должен был остановиться. Точно так же я поступила в третий ваш визит, когда с нами был тот мужчина из церкви... Знаете, почему я это сделала? -- Нет. -- Потому что наша квартира расположена не на одном уровне с ателье, а грузовой лифт приспособлен к лестнице фабрики. Поэтому, когда выходишь со стороны квартиры, нужно подняться на ступеньку. А на третьем этаже и ателье, и жилая часть на одном уровне. Я создала эту ступеньку, останавливая лифт раньше. -- Браво! В темноте это, должно быть, нелегко? -- Я тренировалась долгими ночами, когда была дома одна. Движение стало рефлекторным. Я добилась того, что останавливалась только плюс-минус один сантиметр. Я восхищался этой женщиной, но одна фраза поразила меня: "... я тренировалась долгими ночами, когда была дома одна". Я представлял себе ее жизнь на фабрике с уродливым ребенком. "... долгими ночами, когда была дома одна". Да, у нее было время на то, чтобы обдумать убийство, чтобы посвятить себя достижению цели... -- Почему дверь на третьем этаже не была заперта на ключ? Чтобы войти сюда, мне достаточно было повернуть ручку. -- Из осторожности. -- То есть? -- Каждый раз я делала вид, что пользуюсь ключом, но у меня был только один ключ, которым я для видимости ковырялась в замке. Я боялась, что если при расследовании у меня отберут всю связку и сравнят мои ключи и мужа, то сразу увидят, что у него нет ключа от третьего этажа. Я отпустил руку мадам Драве. -- А я чуть было не провалил такой замечательный, до мелочей продуманный план. Она кивнула. -- Да. Мне попался единственный человек в квартале, который не мог быть свидетелем. Когда вы сообщили мне, кто... кто вы такой, я была готова покончить с собой. Все нужно было начинать сначала. -- И вы начали? -- Да, только теперь все становилось гораздо сложнее из-за тела, которое остывало. Я постаралась как можно дольше отсутствовать с мсье Ферри, чтобы труднее было установить время смерти. Я сделала так, чтобы он отвел меня в шумное место, где нас обязательно должны были заметить. Мы надели на себя дурацкие бумажные шляпы, кидались серпантином, пили шампанское. Он сказал мне, что это его лучшая рождественская ночь. Она устало махнула рукой. -- Как вы думаете -- они будут проводить вскрытие? -- Если появятся какие-то сомнения, обязательно... -- Насколько я знаю, фенобарбитал не оставляет никаких следов в крови. А вот угол, под которым был сделан выстрел... Но мне кажется, я хорошо рассчитала... Слушая ее спокойный голос, глядя на ее молодое благородное лицо, невозможно было поверить, что она совершила столь изощренное убийство. -- А что касается времени смерти... Если не будет вскрытия, то его нельзя проверить. И еще! Мсье Ферри засвидетельствовал, что салон был пуст, когда мы ушли. Он показал, что не покидал меня и мы вместе обнаружили труп. Она встала передо мной, прижавшись к моим согнутым коленям, подняла к себе мою голову. -- Вы единственная и реальная опасность. Что вы чувствуете, держа в руках судьбу человека? И это она спрашивала меня. Она, убившая мужа. Меня, убившего женщину. 10. ВЕЛЮРОВАЯ ПТИЧКА -- Почему вы убили его? Она покачала головой: -- Не хочу даже пытаться объяснить вам это. Все из-за дочери. Он издевался над ребенком...Внезапно я взорвался: -- Не надо только говорить, что вы собирались засунуть труп в ее маленькие ботиночки! Женщина натянуто рассмеялась: -- Я не скажу этого, хотя вы, Альбер, недалеки от истины. Она помнила мое имя! Что еще надо, чтобы заполучить мужчину в союзники. До сих пор мне было лишь небезразлично, что она выбрала меня в ресторане. Или меня выбрала сама судьба? Не благодаря ли более сложному сплетению обстоятельств я оказался за соседним столиком. Всего лишь за день до этих событий я проснулся в тюрьме за тысячи километров отсюда, и цепь удивительных случайностей привела меня на это свидание. -- Ваша выдумка с церковью была просто гениальной. -- Это вы мне подсказали. Когда вы позвонили, я была в комнате Люсьенны, смотрела, как она спит, и задавала себе вопрос, неужели есть матери, которые могут уничтожить и себя и ребенка. Я пыталась найти этот ужасный рецепт. А когда я увидела вас в толпе у церкви, то чуть было не закричала от отчаяния. -- Кстати, вы что-нибудь говорили обо мне полиции? -- Ферри назвал ваше имя, но так как вас не было, когда обнаружили тело, полицейские не придали этому значения... -- Они вернутся? -- Безусловно. Еще заявятся и сонные родственники, и чиновники из магистрата. Вчера все много выпили и мало спали. Это будет кошмаром, хотя вряд ли все придут раньше полудня. Должны же они немного поспать, разве нет? -- Вы поднялись, чтобы убрать все из этой комнаты? -- Да. У меня не так уж много времени... Она ждала моего приговора. Мадам Драве не преувеличивала -- ее судьба была в моих руках. Я окинул комнату разочарованным взглядом. Теперь это была декорация. Декорация трагедии. -- Что вы собираетесь делать с мебелью? -- Кресло подходит в пару к тому, что стоит в салоне. Я убрала его оттуда, чтобы освободить место для елки. Достаточно спустить его в одну из комнат, в столовую, например. Полицейские даже не входили туда. Бутылки можно пристроить где-нибудь на кухне. Проигрыватель, бар и елку надо сломать и сжечь в топке центрального отопления -- она большая. Остается диван, но его можно оставить здесь. У меня есть чехол другого цвета. -- Очень хорошо! -- решительно сказал я. -- Тогда за дело. Она рассчитывала на мое молчание, но помощи никак не ждала и пришла в некоторое замешательство. Я посмотрел на часы. Я чувствовал непонятную уверенность. Это убийство было своего рода шедевром, и я хотел участвовать в его создании. Было почти восемь утра. У нас оставалось не больше часа. С помощью мадам Драве я отнес в лифт кресло, бар, проигрыватель и столик, на котором он стоял. Кресло мы оставили в столовой, как она и хотела. Разломать бар, проигрыватель и столик было для меня пустяком. К тому же ломать на мелкие части не было необходимости, потому что печка оказалась действительно огромной. Когда все сгорело и от проигрывателя осталось лишь несколько пружин, я вновь наполнил печь. Красные, как петушиный гребень, мы поднялись на третий этаж. Нам еще нужно было снять с елки многочисленные новогодние игрушки, прежде чем сломать ее и сжечь. Мы молча принялись за дело. Мы действовали, как в бреду, и чем меньше комната напоминала салон, тем больше мы торопились. В любой момент мог прийти какой-нибудь полицейский и застать меня у Драве. Она вскрикнула, когда обнаружила мою птичку в клетке. Я объяснил, откуда появилась эта вещичка, и она заплакала. Сидя на диване, она вздрагивала в такт рыданиям, прижимая к груди игрушку. -- Почему вы плачете? -- спросил я, когда она начала успокаиваться. -- Из-за вас, Альбер. Я представила, как вы покупаете в лавочке эту бесполезную игрушку. Она, которая в течение долгих недель подготавливала убийство мужа. Она, которая выстрелила в упор в голову спящего мужчины. Она была способна заплакать при виде дешевенькой вещицы, символизировавшей мое одиночество. -- Мне бы не хотелось, чтобы вы ее выбросили. -- Но мы не можем повесить ее на елку, ведь двери опечатаны. -- Я повешу ее над