Мне хочется, чтобы ко мне относились как к личности, наделенной чувствами, а не как к мебели, которую спокойно оставляют, зная, что по возвращении найдут на прежнем месте. - Договорились, Чиун: отныне я всегда стану задавать тебе этот вопрос. - Хорошо, - молвил Чиун и принялся собирать с пола свои пергаменты, перья и чернильницы. - Я спрячу все это. Он сложил свои сокровища в большой сундук, покрытый оранжевым лаком, - один из четырнадцати. - Римо! - позвал он, опершись о сундук. - Что, папочка? - Доктор Смит нанял меня для того, чтобы я тренировал тебя. Я прав? - Прав. - Мое участие в выполнении заданий не оговаривалось, верно? - Верно. - Следовательно, если я перейду к активным действиям, следует пересмотреть размер оплаты. - И думать забудь! Смитти хватит удар. Того золота, что он отправляет в твою деревню, и так хватило бы для того, чтобы управлять целой южноамериканской страной. - Маленькой страной, - уточнил Чиун. - Прибавки не будет. Он ни за что не согласится. - А если ты попросишь? - Он и без того считает мои траты чрезмерными, - покачал головой Римо. - Я бы не вышел за пределы оговоренных президентом рамок повышения зарплаты, не приводящего к росту инфляции, - сказал Чиун. - Попробуй. Что ты теряешь? - По-твоему, он согласится? - Нет, - сказал Римо. - Я все равно попробую, - сказал Чиун, закрыл крышку сундука и уставился на темную воду озера. После длительного молчания Римо разобрал смех. - Что тебя рассмешило? - осведомился Чиун. - Мы кое о чем запамятовали, - сказал Римо. - О чем? - спросил Чиун. - Смитти больше не пересматривает условия договоров. - А кто их пересматривает? - Руби Гонзалес, - сказал Римо. Чиун повернулся и пристально посмотрел на Римо, чтобы понять, не шутит ли он. Римо кивнул. Чиун издал стон. - О, горе мне! - сказал он. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Четырнадцать японских бизнесменов приготовились к работе. Каждый из них отдал должное костюмам остальных тринадцати, каждый раздал по тринадцать собственных визитных карточек и получил по тринадцать от коллег, хотя все и так были хорошо знакомы. Каждый высоко оценил качество изготовления визитных карточек коллег и их ассортимент. Девять из четырнадцати имели при себе фотоаппараты и не преминули сфотографировать компанию полностью и по частям. Трое похвастались вмонтированными в кейсы магнитофонами, радиотелефонами, мини-компьютерами и калькуляторами с печатающими устройствами. Наконец все уселись и стали ждать. Ведя учтивую беседу, они поглядывали на золотые часы на жидких кристаллах, недоумевая, почему Элмер Липпинкотт-младший опаздывает. Ведь он сам пригласил их на это тайное совещание, к тому же все, собравшиеся за столом, знали, что посвящено оно будет японскому посредничеству при заключении новых торговых соглашений между США и Красным Китаем, которые поддержат американский доллар, находившийся последние два года в плачевном состоянии. Все бизнесмены были уведомлены японским Советом по торговле, что Лэм Липпинкотт имел две недели тому назад встречу с президентом США. Зная о важности совещания, приглашенные не могли не удивляться опозданию его инициатора. Часы на жидких кристаллах показывали 11 часов 5 минут 27 секунд. Марико Какирано негромко сказал по-японски: - Лучше бы ему поторопиться. У меня есть и другие срочные дела. Тринадцать голов дружно кивнули; все воззрились на дверь дубовой гостиной крупнейшего в Токио "Гинза банка". - Уверен, что он вот-вот появится, - сказал другой бизнесмен. Тринадцать лиц повернулись к нему, тринадцать голов кивнули, одобряя его глубокую мысль. Всего в 20 футах от собравшихся на встречу с ним японских бизнесменов находился Лэм Липпинкотт, относившийся к происходящему по-другому. - Не хочу туда идти, - сказал он своему секретарю, проводя кончиками пальцев по чисто выбритой розовой щеке. - Не понимаю, сэр, - откликнулся секретарь, молодой человек в черном костюме, белой рубашке и черном галстуке, сидящих на нем так естественно, словно он родился в морге. - Тут и понимать нечего, - сказал Липпинкотт. - Не хочу - и точка. Нет настроения. Мне не по себе. Он встал. Он отличался высоким ростом, будучи единственным из трех сыновей Элмера Первого, не уступавшим в этом параметре отцу; зато, в отличие от папаши, по-прежнему походившего телосложением на рельсу, как и подобает рабочему с нефтяного прииска, Лэм Липпинкотт отрастил брюшко и широкий зад. Подойдя к окну, он бросил взгляд на людную улицу и тут же отвернулся, словно увиденное пришлось ему не по нраву. Секретарь волновался. Липпинкотт настоял на полете в Японию на частном самолете, на подаче к трапу американского автомобиля с шофером-американцем. Он буквально крадучись проник в гостиницу, выслав вперед шофера с поручением удостовериться, что по пути ему не повстречается гостиничный персонал. В номере Липпинкотт начал с того, что приказал секретарю не впускать горничных. - А как же постель, сэр? - Я сам себе постелю, черт возьми! Утром они так же крадучись покинули гостиницу, направляясь на совещание: служебным лифтом, автомобилем с занавесками на окнах, по запасной лестнице - в комнату, где находились сейчас. Секретарь Липпинкотта сообразил, что его босс провел в Токио целых 12 часов, так и не увидев ни одного японца. Липпинкотт расхаживал по изящному коврику, как зверь по клетке. Он то и дело потирал ладони, словно к ним пристали мельчайшие частицы грязи. - Ненавижу этот желтый ковер! - взорвался он. - Какие в этой стране маленькие ковры! Маленькие, желтенькие... Все здесь маленькое и желтенькое! Вам надо побыть на солнце, Джеральд, у вас нездоровый вид. Секретарь тихонько вздохнул. Наверное, у босса нервное расстройство. - Я скажу им, что вы заболели, сэр. Липпинкотт встрепенулся, будто впервые понял, что рядом с ним находится секретарь, и покачал головой. - Нет, это не годится. Разве вам не известно, что мы, Липпинкотты, никогда не болеем? Отец этого не перенесет. Ладно, нам не избежать этого дурацкого совещания. Только давайте побыстрее его закончим. Шагая по коридору, Липпинкотт шепнул секретарю: - Будьте поблизости. Вы мне понадобитесь. Секретарь кивнул, недоумевая про себя, что это за блажь. Потом он обогнал босса, чтобы открыть для него дверь, и посторонился, пропуская Липпинкотта вперед. Четырнадцать японских бизнесменов, увидев в дверях Липпинкотта, дружно вскочили, желая засвидетельствовать свое почтение. Секретарь увидел, как его босс отпрянул, словно усмотрел в рвении японцев угрозу для себя. Пока Липпинкотт боролся с охватившей его нерешительностью, секретарь обогнул его и вошел в гостиную первым. - Благодарю, господа, - произнес он. - Прошу садиться. Все четырнадцать разом сели. Секретарь оглянулся на Липпинкотта и ободряюще улыбнулся. Тот кивнул, но вошел с опаской, словно ступая по минному полю. Остановившись у ближайшего к двери края стола, он далеко выдвинул кресло и сел на самый его краешек, словно готовясь в любой момент кинуться к двери. Японцы смотрели на него с вежливым любопытством. Марико Какирано встал и тоже отодвинул свое кресло подальше от стола, после чего снова уселся. Остальные тринадцать бизнесменов поступили так же. Теперь, чтобы достать что-нибудь из атташе-кейса, любому пришлось бы вставать и подходить к столу. Секретарь заметил на лбу у Липпинкотта испарину и расслышал отданный свистящим шепотом приказ: - Джеральд, сядьте между ними и мной! Определенно нервное расстройство! - подумал о боссе секретарь. Если он прав, Лэму Липпинкотту не миновать дурдома. Японцы сидели смирно и улыбались, пока секретарь не уселся. Тот поставил кресло между Липпинкоттом и столом под таким углом, чтобы можно было видеть одновременно и японцев, и босса. Теперь Липпинкотт потел, как марафонец, и затравленно переводил взгляд с одной желтой физиономии на другую. Наверное, кого-то ищет, подумал секретарь. Липпинкотт открыл рот, по каждое слово давалось ему мучительно. - Вы знаете, зачем мы собрались здесь, господа, - начал он, делая длительные паузы между словами. Четырнадцать голов согласно кивнули. - Президент желает, чтобы компании Липпинкоттов, действуя через посредничество ваших компаний, развили торговлю с Красным Китаем, что будет способствовать росту нашего торгового оборота и укреплению доллара. Такова позиция президента. Дружный кивок. - Я знаю, что вам, желтым бесенятам, нельзя доверять, - выпалил Липпинкотт. - Думаете, я забыл про Пирл-Харбор? Секретарь в ужасе посмотрел сначала на Липпинкотта, потом на его аудиторию. Японцы были ошеломлены. Послышался возмущенный ропот. - Не смейте возражать, варвары-недомерки! - прикрикнул Липпинкотт. - Я знаю вам цену! Вы только и помышляете, как бы застать нас врасплох и обвести вокруг пальца. Когда вы споетесь с китаезами, то быстро сообразите, как драть с нас три шкуры. Липпинкотт с такой силой впился в ручки кресла, что у него побелели костяшки пальцев. Марико Какирано вскочил. - Мистер Липпинкотт, я протестую! Липпинкотт обмяк. - Предупреждаю, держитесь от меня подальше. Не подходите! - Он съежился, как ребенок, ожидающий взбучки. - Вы не имеете права! - пискнул Какирано. Остальные тринадцать бизнесменов тоже повскакали с мест. Некоторые были разгневаны, но большинство испытывали изумление или смущение. Прежде чем Какирано снова раскрыл рот, Лэм Липпинкотт вскочил и выбросил вперед руки, словно готовясь отразить атаку четырнадцати противников. - Не смейте, желтокожие дьяволы! Я знаю, вам подавай мое мясо, мои кости! Не выйдет! Секретарь встал. Липпинкотт размахивал руками, словно борясь с воображаемыми насекомыми, перешедшими в атаку. - Сэр, - заикнулся было секретарь, - не лучше бы нам... Липпинкотт не дал ему договорить: он заехал ему по физиономии, заставив рухнуть на кресло. - И ты туда же? Ты заодно с этими стервятниками? Марико Какирано с омерзением покачал головой и оглядел соотечественников. Заручившись их одобрением, он направился к двери. Остальные потянулись за ним, образовав безупречную цепочку. - Все на одного? Не выйдет! - крикнул Липпинкотт и хотел было кинуться наутек, но зацепился ногой за секретарское кресло, опрокинув Джеральда на ковер. Тот, придя в себя, увидел, как его босс прошибает головой оконное стекло и, раскинув руки, наподобие лебединых крыльев, устремляется в полет. От тротуара его отделяло шесть этажей. Лэм Липпинкотт погиб не просто так. Он упал на троих пожилых японцев. Все четверо умерли на месте. Проведя тщательное расследование, токийская полиция пришла к выводу, что произошел трагический несчастный случай. В тот же день, ближе к вечеру, в кабинете доктора Елены Гладстоун, директора лаборатории "Лайфлайн", зазвонил телефон. Это был не обыкновенный звонок, а особый сигнал. Прежде чем поднять трубку, доктор Гладстоун надавила под столом на специальную кнопку, заблокировав дверь. - Да, - произнесла она и выслушала доклад о печальной участи Лэма Липпинкотта. - Как неприятно! - посетовала она. - Его смерть не входила в наши планы, - сказал голос в трубке. - Предугадать реакцию невозможно, - ответила она. - Мы еще не вышли из стадии эксперимента. - Подобное не должно повториться, - приказал голос. - Не повторится, - пообещала доктор Гладстоун и повесила трубку, после чего, доверяя дверным замкам, от души расхохоталась. В 25 милях к северу от манхэттенского кабинета доктора Гладстоун зазвенел еще один телефон. Доктор Харолд В. Смит, глава тайной организации КЮРЕ, вынул трубку из нижнего ящика стола и сел так, чтобы видеть в окно, непроницаемое для взглядов снаружи, волны залива Лонг-Айленд. - Слушаю, сэр, - сказал он в трубку. Смит оставался главой тайной организации при правлении пяти президентов, и каждый из них обладал неповторимым характером, что проявлялось и в телефонных разговорах. Организацию создал первый из пяти, молодой президент, чью жизнь оборвала пуля убийцы. Он задумал КЮРЕ как агентство, действующее независимо от Белого дома. Президенту не полагалось давать КЮРЕ поручения, он лишь предлагал, чем заняться агентству. Президент мог отдать Смиту единственный приказ - распустить КЮРЕ. Подбирая главу организации, первый президент принял мудрое решение, остановив выбор на Смите: получив такой приказ, Смит немедленно распустил бы организацию, невзирая на опасность этого шага для его собственной и любой другой жизни. О трудностях, пережитых Америкой в 60-70-е годы, свидетельствовало то, что каждому следующему президенту очень хотелось распустить КЮРЕ, но ни один так и не осмелился отдать соответствующий приказ. Смит знал каждого по голосу. У первого был отрывистый говор уроженца Новой Англии, который умел даже неправильно выговариваемые слова подавать как свое достоинство; у другого была неразборчивая, эмоциональная речь техасца, близкого к почве, - этот был единственным из знакомых Смиту президентов, в котором бурлила жизнь. Голос следующего президента был по-калифорнийски резок; при разговоре с ним Смиту всегда казалось, что собеседник всю беседу спланировал заранее, обдумал 25 вариантов разговора и 24 отбросил, оставив наилучший. Этот голос принадлежал истинному профессионалу, его обладатель уважал точность, но у Смита не проходило чувство, что он напряжен, как тугая струна, и стоит этой струне лопнуть, - и ему придется туго. Потом Смиту приходилось слушать другой голос - простой выговор выходца со Среднего Запада. Президент обладал такой речью, словно не чувствовал родного языка и не отдавал себе отчета, о чем говорит. Впрочем, его не подводили инстинкты, и он отличался крепкой волей. Смит испытывал к нему симпатию: не умея говорить, он умел руководить. Характерной особенностью Смита было то, что он ни разу за 18 лет не участвовал в выборах президента. Он полагал, что предпочтение, отданное одному из кандидатов, будет в дальнейшем влиять на его отношения с победителем. Не голосовал он и за теперешнего президента и ни разу не задавался вопросом, кого бы выбрал, приди он на избирательный участок. Однако порой он позволял себе роскошь признаться самому себе, что этот президент ему не по душе. Президент был южанином, и Смит ловил себя на том, что относится к нему с предубеждением на том, главным образом, основании, как звучит по телефону его голос. В этом голосе, в отличие от голосов многих южан, отсутствовала мелодичность; он звучал неровно, с паузами в неожиданных местах, словно его обладатель зачитывал случайные слова. Президент был ученым, и Смиту казалось, что он постоянно борется с научным подходом ко всем явлениям. Он обладал редкой способностью к самообману, и Смит не только упрекал себя за неприязнь к нему, но и испытывал недовольство собой за неспособность более отчетливо представить себе этого президента. Однако, отвечая на звонок, Смит забыл про свое личное отношение к очередному американскому президенту. - Что вам известно о деле Липпинкотта? - спросил голос с южным акцептом. - Я получил отчеты о случившемся в Токио, - начал Смит. - Мои собственные источники подтверждают их правдивость. Первичный зондаж ничего не выявил: никаких осложнений ни дома, ни в бизнесе. Сведения о психической неуравновешенности, госпитализации или лечении на дому отсутствуют. С момента смерти Лэма Липпинкотта прошло 8 часов. Поэтому я склоняюсь к заключению, что случившееся объясняется непредсказуемым нервным срывом с трагическим исходом. Видимо, он не выдержал напряжения. - Я тоже так подумал, - сказал президент, - но несколько минут назад мне на стол легло весьма необычное письмо. - Письмо? От кого? - Если бы я знал! - вздохнул президент. - Какая-то бессвязная писанина. - Как и большая часть вашей почты, - сухо прокомментировал Смит. - Именно. Письмо скорее всего очутилось бы в корзине, не попав ко мне, но ему повезло: мне показали его, потому что только что стало известно о Липпинкотте. Я подумал, что в этом что-то есть... - Что там написано, сэр? - спросил Смит, скрывая нетерпение. Прижав трубку к уху плечом, он подтянул узел своего полосатого, как положено государственному служащему, галстука. Смит был худ и долговяз, ему перевалило за 60, и он ускоренно лысел. Он врос в свой серый костюм, который он, казалось, не снимал всю жизнь. Его облик все больше превращался в символ его родной Новой Англии, а такое зрелище символизирует ушедшие в прошлое времена. - Про Липпинкоттов, - ответил президент. - Про якобы существующий заговор убить их всех. Это как-то связано с животными. - С животными, сэр? Каким же образом? - Об этом в проклятом письме не сказано. - А о том, кто стоит за заговором? - Тоже нет. - Что же в нем сказано? - Что отправитель - частный детектив из Нью-Йорка. - Фамилия, - произнес Смит, нажимая кнопку под столом. Посредине его письменного стола отодвинулась панель, и из отверстия поднялась клавиатура компьютера. Смит приготовился набрать фамилию, чтобы гигантский компьютерный банк данных КЮРЕ, крупнейший в мире, выдал сведения о частном детективе. - Фамилия отсутствует, - доложил президент. - Понятно, - вздохнул Смит. - А что присутствует? - Отправитель - детектив из Нью-Йорка. Ему известно о заговоре с целью уничтожения Липпинкоттов. Это как-то связано с животными, но он не знает, каким образом. Он собирается в этом разобраться. Когда Липпинкотты будут спасены, я пойму, что его письмо правдивое. Он свяжется со мной, чтобы получить в награду медаль. - Бессмыслица! - бросил Смит. - Да, - согласился президент. - Но происшествие с Лэмом Липпинкоттом заставило меня призадуматься... Смит кивнул. Вдалеке он высмотрел парусную яхту, подгоняемую ветром, и удивился, кому пришла охота выйти в море в такой холодный зимний день. - Видимо, - сказал он, - письмо следует передать семье Липпинкоттов. У них есть возможность защитить себя. - Знаю. Но дело в том, мистер Смит, что мы не можем допустить, чтобы сказанное в этом письме оказалось правдой. - Почему? - Потому что я поручил семье Липпинкоттов ряд проектов за рубежом. Они выглядят, как обыкновенные сделки, но замысел заключается в том, чтобы, используя средства Липпинкоттов и привлекая японские компании, открыть обширные рынки сбыта в Красном Китае. - Вы полагаете, что этому может воспрепятствовать иностранная держава? - Не исключено, - ответил президент. - Жаль, что я не знал об этом раньше, - посетовал Смит. - Мы бы приняли меры по охране Лэма Липпинкотта во время его поездки в Токио. - Разумеется. Но я не ждал неприятностей. Я надеялся, что все пройдет гладко, как обычно бывает в таких делах. Смит с трудом поборол искушение прочесть президенту лекцию о предпринимаемых во всемирном масштабе попытках коммунистического блока подорвать экономику США, действуя через банковскую систему и руководство крупнейших корпораций. Человек в здравом уме, если он не напрочь оторванный от действительности мечтатель, не имел права надеяться, что попытка укрепить доллар останется незамеченной и не вызовет реакции со стороны тех, кто спит и видит его падение. Увы, все политики, с которыми приходилось иметь дело Смиту, жили в иллюзорном мире, где надежда неизменно затмевала разум, а прекраснодушные пожелания - уроки истории. Поэтому он ничего не сказал. - Полагаю, вашим людям следует заняться этим, - сказал президент. - Да, сэр. Мне потребуется письмо. - Видимо, вы прибегнете к услугам этих двоих? - Очевидно, - ответил Смит. - Хотя роль телохранителей - не для них. - Велите им действовать осмотрительно, - сказал президент. - Все эти убийства... Смит помнил, как Римо и Чиун спасли этому президенту жизнь, когда была предпринята попытка покушения; как они предотвратили третью мировую войну, чуть не развязанную одним из ближайших друзей президента, по глупости давшим добро на убийство русского премьера. С точки зрения уроженца Новой Англии, последнее заявление президента свидетельствовало о предосудительной неблагодарности. Однако Смит постарался, чтобы его голос звучал как можно беспристрастнее, когда он ответил: - Если вы предпочитаете, чтобы на этот раз я обошелся без них... Не сомневаюсь, что мне найдется, чем их занять. - Нет-нет, - поспешно ответил президент. - Просто велите им не убивать направо и налево. - Я не могу учить их, что делать и как, - холодно сказал Смит. - Они получают задание и действуют самостоятельно. Должен ли я привлечь их? - Да, - ответил президент. - Как хотите. - Нет, сэр, - отрезал Смит, - это ваше желание. Письмо было подано Смиту через полтора часа. Читая его, он поражался, как можно, исписав целых три страницы, сообщить так мало информации. В письме не было фамилии и адреса отправителя; в нем кратко сообщалось о заговоре с целью убийства всей семьи Липпинкоттов с помощью специально обученных животных. Остальной текст представлял собой пространную жалобу на жокеев-итальянцев, полицейских-взяточников и высокую стоимость виски марки "Флейшманн". Если бы один из Липпинкоттов не погиб, добровольно выпорхнув из окна в Токио, письмо неминуемо угодило бы в мусорную корзину. Смит надавил на кнопку справа от телефонного аппарата, и перед ним выросла женщина. Это была высокая негритянка кофейного оттенка. На ней были кожаные брюки и коричневый твидовый пиджак с кожаными нашивками на локтях. Голову ее венчала прическа в стиле умеренного "афро". Ее нельзя было назвать красавицей, однако в ее глазах светился ум, а улыбка, с которой она взирала сейчас на Смита, была не просто данью приличиям, а отражала теплоту ее души. Женщину звали Руби Джексон Гонзалес. Она работала помощницей Смита по административным делам. Прежде она являлась агентом ЦРУ, но ей дважды пришлось попасть в орбиту действий Римо и Чиуна, и того, что она узнала о КЮРЕ, оказалось достаточно, чтобы она стала кандидаткой либо на устранение, либо на прием в организацию. Первую возможность она с успехом отвела, подвергнув Смита умелому шантажу с угрозой разоблачения, так что он был вынужден предложить ей место. Она отличалась организованностью, практичностью, сообразительностью и еще одним свойством: пронзительным криком, способным расколоть гранитный монолит. Этим оружием она пользовалась как средством держать в узде Римо. Тот изъявил готовность выполнить любое поручение Смита, лишь бы не слышать крика Руби. Чиун тоже питал к Руби особые чувства. Он полагал, что, родись у Руби с Римо ребенок, то его кожа была бы, конечно, не желтой, то есть правильной, но светло-коричневой, что не так уж плохо; Чиун забрал бы его в раннем возрасте и воспитал из него Мастера Синанджу. Темой его горьких сетований неизменно была невозможность сделать настоящего Мастера из Римо, слишком поздно попавшего в его, Чиуна, руки. Чиун сулил Руби много золота за одну пустячную уступку, однако та отвечала, что кое-чего она не сделает ни за какие деньги. Римо утверждал, что это - всего лишь способ торговаться, чтобы принудить Чиуна поднять цену. Руби не сомневалась, что, захоти она, Римо не устоял бы перед ней. В любое время, в любом месте. Римо, со своей стороны, был уверен, что достаточно ему щелкнуть пальцами - и Руби станет его рабой. На счету Руби Джексон Гонзалес было полдюжины убийств. Ей было 23 года. - Слушаю, сэр, - сказала она Смиту. Он подал ей письмо, и она наскоро пробежала его глазами. - Найдите того, кто это написал. Она подняла глаза от каракулей. - С какой психбольницы начинать? - буркнула она, но, видя, что Смит не настроен на веселье, отчеканила: - Будет исполнено. Она забрала письмо в собственный кабинетик, где у нее, единственного человека во всем КЮРЕ, не считая самого Смита, имелся терминал с выходом на гигантскую электронную память организации. Там она положила все три странички письма рядом с клавиатурой. Небрежный почерк малограмотного человека был наилучшей зацепкой. Она запросила у компьютера образцы подписей с заявлений о предоставлении лицензии всех частных детективов города Нью-Йорка. Машина безмолвно рылась в памяти на протяжении трех минут, после чего принялась выдавать распечатки с образцами подписей и фамилиями детективов. Образцов и фамилий набралось несколько сотен. Руби внимательно просмотрела все. Для исчерпывающего анализа подписей было недостаточно, однако ей удалось совратить выборку до десяти человек. При этом она дала себе зарок, что ни при каких обстоятельствах не прибегнет к помощи этих десяти безграмотных нью-йоркских детективов. Снова прочитав письмо, Руби с улыбкой подчеркнула тираду в адрес жокеев-итальянцев и дала машине задание отыскать отобранные десять фамилий в телефонных счетах Нью-йоркского заочного тотализатора. Результат обнадеживал: список сократился до трех человек. Эд Колл, Дж.Р. Дероз, Зак Мидоуз. Она еще раз сличила почерк, но так и не определила, кто из троих написал письмо. Казалось, все трос посещали одну и ту же школу, где постигли премудрости безграмотности. Она опять перечитала письмо и выделила место, где говорилось: "А когда вы у себя в белом доме примитесь за дело то почему бы вам не разобраться с продажными полицейскими которые от каждого урывают кусок и трясут любого заслужил он это или нет". Снова повинуясь смутной догадке, она дала машине задание проверить, не фигурирует ли эта троица среди лиц, пытавшихся за последние 20 лет поступить на службу в нью-йоркскую полицию. На поиски ушло три минуты, после чего Руби получила краткий ответ: "Зак Мидоуз". Руби нашла в манхэттенской телефонной книге номер Зака Мидоуза и позвонила. Судя по адресу, контора находилась в убогом закоулке Вест-Сайда, среди трущоб. Номер был отключен, и Руби спросила компьютер, в чем причина отключения. Машина запросила нью-йоркскую телефонную сеть и нашла ответ: номер отключен за неуплату. Руби потребовала у компьютера полную информацию о Заке Мидоузе и получила домашний адрес (трущоба!), сведения о прохождении воинской службы (без отличий), об образовании (неполное) и об уплате налогов (смех!). Несмотря на отсутствие среди сведений домашнего телефона. Руби доискалась до номера управляющего домом, который сообщил, что Мидоуза две недели как след простыл и что задержка по квартплате составляет четыре дня. Достаточно. Автор письма - Зак Мидоуз. Тот же Мидоуз числился среди пропавших за последние несколько недель. Она вернулась к Смиту. - Его зовут Зак Мидоуз. Его не видели уже три недели. Смит кивнул и задумался. - Поедете в Нью-Йорк, - решил он. - Отлично! Надоело торчать на одном месте! Хотите, чтобы я нашла этого Мидоуза? - Совершенно верно. Смит коротко ввел ее в курс дела: угроза, нависшая над Липпинкоттами, и последствия неприятностей в этой семье для американской экономики. - Понятно, - сказала Руби. - Выезжаю. Она направилась к двери. - Организуйте мне встречу с Римо, - сказал Смит. - Когда? - Как можно быстрее. - Тогда сегодня вечером. - Сегодня вечером не получится. - Почему? - Римо любит, чтобы его предупреждали заранее. Он не приедет. - Еще как приедет! - заверила его Руби. - Можете на меня положиться. - У двери она оглянулась. - Вы подключаете к этому делу и его? Смит кивнул. - Передайте этому тупице, что я разберусь сама, не дожидаясь его. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Римо свирепо посмотрел на Смита. - Что вы сказали? - Он сказал, что хочет поручить нам охрану семьи Липпинкоттов, - проговорил Чиун. - Это я слышал, - буркнул Римо. - Тогда зачем требовать повторения? - Потому что мне хочется, чтобы он сказал то же самое еще раз. - Понятно, - сказал Чину. - Теперь мне все ясно. - Он закатил глаза и повернулся к окну. Они сидели в роскошном номере отеля "МидоулендзХилтон" на 14-м этаже. За рекой Хекенсак и нешироким лугом темнела громада стадиона "Гигант", где футбольная команда "Гиганты" обычно принимала команды соперников. Рядом со стадионом находился ярко освещенный гоночный трек. - Зачем? - спросил Римо у Смита. - Если Липпинкоттам нужна охрана, то у них хватает денег, чтобы нанять детективное агентство "Пинкертон" в полном составе. Приплюсуйте к этому ФБР. Смит покачал головой. Он привык к подобному ворчанию. - Мы не знаем, кто стоит за попыткой уничтожить Липпинкоттов, Римо. Мы даже не знаем, действительно ли они в опасности. - Начните-ка сначала, - попросил Римо. - Вы запутали меня больше, чем обычно. - А мне все абсолютно понятно, - сказал Чиун. - Один из Липпинкоттов вылетает в Токио из окна, - начал Смит. - Никто не знает, что он находился там по тайному поручению президента, связанному с торговлей. Президенту стало известно, что существует план убийства всех Липпинкоттов с помощью каких-то животных. Вот и все, что мы знаем. - Немало, - сказал Римо. - Не исключено, что какое-то иностранное правительство решило убрать семейство Липпинкоттов, чтобы они не выполнили особое поручение президента. Мы ничего не знаем толком, но не можем рисковать. Поэтому мы обратились к вам. - Что это за особое поручение? - спросил Римо. - Оно касается валют и положения доллара на мировых рынках. - Ни слова больше! - отмахнулся Римо. - Ненавижу экономику! - А мне это очень интересно, - сказал Чиун, снова поворачиваясь лицом к говорящим. - Расскажите мне. - Тебе понравится, - обнадежил его Римо. Смит послушно принялся объяснять Чиуну, как снижается курс доллара, как из-за этого дорожает американский импорт и как это приводит к удорожанию американских товаров. Из-за роста цен растут зарплаты, хотя производительность труда не увеличивается, а это приводит к инфляции, которая подстегивает безработицу, а из-за безработицы возникает угроза спада... Пока он говорил, Римо, сидя на краю дивана, крутанул барабан воображаемого револьвера, вставил в него патрон, снова крутанул, приставил дуло к виску, взвел затвор и спустил курок. Несуществующая пуля пробила насквозь его голову. Голова упала на плечо. Смит покосился на Римо. - Не обращайте внимания, - призвал Смита Чиун. - Его сегодня не выпустили проветриться в перемену. Римо сидел с безжизненно упавшей на плечо головой, пока Смит не закончил. - Понятно, - молвил Чиун. - Мы будем охранять Липпинкоттов, поскольку это чрезвычайно важно. Римо выпрямился. - Как это "будем"? Кто это решил? - Руби Гонзалес сказала, что вы с радостью согласитесь выполнить это задание, - пояснил Смит. - У Руби вышли все козыри, - сказал Римо. - Я ее больше не боюсь. - Он вытащил из кармана два мягких резиновых конуса. - Это затычки. При следующей встрече с ней я заткну ими уши, и пускай она вопит сколько влезет - это не произведет на меня ни малейшего впечатления. Кстати, где она? - Она занята тем же делом, - сказал Смит. - Пытается выследить человека, написавшего президенту письмо насчет Липпинкоттов. - Где конкретно? - В Нью-Йорке, - ответил Смит и показал в ту сторону, где на расстоянии четырех миль высился город Нью-Йорк. Римо поднял оконную раму и высунулся наружу. - Руби! - крикнул он во тьму. - Я тебя больше не боюсь! Он сделал вид, будто прислушивается, а потом отошел от окна. - Она говорит, что пока ничего не выяснила. - Я ничего не слышал, - сказал Смит. - Тут всего четыре мили, - сказал Рима. - На таком расстоянии слышен даже шепот Руби. - Приятная женщина, - сказал Чиун. - Она может родить чудесных ребятишек. - И думать забудь, Чиун! - сказал Римо. - Верно, - согласился Чиун и продолжил сценическим шепотом, обращаясь к Смиту: - Руби на него не польстится. Она неоднократно говорила мне, что считает Римо слишком уродливым, чтобы стать отцом ее детей. - Что? - окликнул его Рамо. - Руби сказала кое-что еще, - вспомнил Смит. - Воспроизвожу буквально: "Передайте этому тупице, что я разберусь в этом сама, не дожидаясь его". - Так и сказала? - насторожился Римо. Смит кивнул и продолжал: - Элмер Липпинкотт-старший находится у себя в Уайт-Плейнс. Он ждет вас. Ему сказали, что вы - консультанты правительства, которым поручено предложить его семейству новую систему безопасности. Держите со мной связь: я передам вам, что удалось разузнать Руби. - Обойдемся, - сказал Римо. - Мы сами все выясним еще до того, как она найдет, где припарковаться. После ухода Смита Римо сказал Чиуну: - Я по-прежнему считаю, что охранять Липпинкоттов - глупое занятие, папочка. Разве мы телохранители? Пускай наймут себе охрану. - Ты совершенно прав, - ответил Чиун. - Погоди-ка! Повтори это еще раз. - Ты совершенно прав. Зачем повторять? - Мне захотелось насладиться звуком этих слов, - сказал Римо. - Если я совершенно прав, то зачем нам этим заниматься? - Очень просто. Ты слышал, что говорил император Смит. Если мы сделаем это, то сэкономим Америке уйму долларов. Естественно, в таком случае часть долларов перейдет нам. - Говоря о спасении доллара, Смит имел в виду совсем не это, - возразил Римо. - Разве? - огорчился Чиун. - О, человеческое двуличие! Учти, Римо, за свою историю Дом Синанджу работал на многих императоров, но этот - единственный, который никогда не говорит того, что на самом деле подразумевает, и всегда подразумевает не то, что говорит. - Это точно, - сказал Римо. - Но мы все равно будем выполнять задание. - Зачем? - Чтобы преподать урок Руби. - Сказав это, Римо вернулся к открытому окну, высунулся и крикнул: - Руби, ты меня слышишь? Мы уже идем! Шестью этажами ниже ему ответил густой техасский бас: - Заткнись, парень! У нас на этой неделе игра. - Исчезни! - откликнулся Римо. - Что ты сказал, парень? - Ты не только тупой, но и глухой? Я сказал "исчезни". - Ты в каком номере, парень? - А капитаны ваших болельщиков - уроды! - присовокупил Римо. Так была обеспечена победа команды "Гиганты" в первой игре сезона: все защитники первой линии "Далласских ковбоев" за два дня до встречи угодили в больницу. Игроки общим весом в полторы тонны предпочли наврать тренеру, что больны, а не признаться, что на самом деле у них вышла потасовка с одним дряхлым азиатом и одним худощавым бельм в холле четырнадцатого этажа гостиницы "Мидоулендс-Хилтон", в результате которой все они разлетелись по углам, как кегли. Противник, обрадовавшись прорехам в защите "Ковбоев", озверел и выиграл 9:8, причем выигрыш был бы сухим, если бы "Гиганты", устремившись вперед, не забыли об обороне. Римо и Чиун не видели матча: они находились в Нью-Йорке. ГЛАВА ПЯТАЯ Элмер Липпинкотт-старший тихо поднялся с огромной кровати, стараясь не разбудить спавшую рядом с ним жену Глорию. Липпинкотту было восемьдесят лет, он был высок и тощ, лицо его оставалось худым и обветренным еще с той давней поры, когда он искал нефть в пустынях Техаса, Ирана и Саудовской Аравии, а также в пышущих испарениями джунглях Южной Америки. Легкость его движений не соответствовала преклонному возрасту. Он был краснолиц, волосы, несмотря на седину, сохранили густоту. Если бы в его голубых глазах мелькал огонек веселья, его можно было бы принять за содержателя ирландского бара, двадцать лет тому назад давшего зарок не пить. Однако взгляд Элмера Липпинкотта был тверд и пронзителен. Впрочем, сейчас, когда он смотрел на мирно спящую жену, взгляд этот смягчился. Глория Липпинкотт была блондинкой двадцати пяти лет, кожа ее была изумительно гладкой, тогда как у Липпинкотта - жесткой, как наждак. Ее длинные светлые волосы образовывали на подушке золотистый нимб, и сердце старика сжалось, как бывало всегда, когда он наслаждался без ее ведома зрелищем ее красоты. Он смотрел на ее волосы, безупречные черты лица, грациозный изгиб шеи, невысокую грудь и холм живота, накрытого голубой атласной простыней. Он улыбнулся: она была на шестом месяце беременности, она готовилась подарить ему ребенка. Боже, как она красива! Он легонько прикоснулся к ее животу, ненадолго задержав руку, но не ощутил толчков и разочарованно отошел. Потом он не спеша прошествовал в просторную гардеробную, где с презрением отверг услуги камердинера. "Я всю жизнь одевался самостоятельно. То, что я нашел немного нефти, вовсе не значит, что я разучился сам застегивать пуговицы", - сказал он как-то раз репортеру. Он взглянул на часы: стрелки показывали 6.30 утра. На пути в кабинет располагалась кухня. Кухарка Джерти, поступившая к нему в ранней молодости и уже разменявшая седьмой десяток, стояла у плиты. Он шлепнул ее по заду. - Доброе утро, Джерт! - крикнул он. - Доброе утро, Первый, - ответила женщина, не оборачиваясь. - Ваш сок и кофе на подносе. - А яичница? - Сейчас будет готова. Она разбила скорлупу над сковородкой и, вынув из тостера два куска хлеба, намазала их маргарином из кукурузного масла. - Отличный сегодня денек, Джерти, - сказал Липпинкотт, выпив одним глотком утренние шесть унций апельсинового сока. - Постыдились бы! Лэма только что опустили в могилу, а вы называете день отличным. Липпинкотт прикусил язык. - Что ж, - сказал он, - для него день нехорош. Но мы то живы, и для нас день отличный! Моя жена готовится родить мне сына - разве это плохо? Ты жаришь мне лучшую в мире яичницу - как же я могу не славить день? Туча не должна заслонять солнце. - Миссис Мэри перевернулась бы в гробу, услышь она ваши речи так скоро после смерти Лэма, - упрекнула его Джерти, выкладывая на тарелку яичницу и три кружочка колбасы с другой сковородки. - Наверное, - согласился Липпинкотт, с неприязнью вспоминая Мэри, высокомерную аристократку, тридцать лет бывшую его женой и родившую ему троих сыновей, носивших фамилию Липпинкоттов. - Но она ворочается там не только из-за этого. Он снова шлепнул Джерти, отказываясь расставаться с веселым настроением. Взяв в одну руку чашку с кофе и тарелку, он зашагал по длинному холлу просторного старого особняка в обитый дубовыми панелями кабинет в противоположном крыле. Хотя состояние семейства измерялось теперь восьмизначной цифрой, приобретенные за долгую жизнь привычки не сдавали позиций: Липпинкотт по-прежнему ел быстро, словно иначе ему придется с кем-то поделиться. Проглотив завтрак, он отставил тарелку и, прихлебывая кофе, взялся за бумаги, аккуратно сложенные на столе. Лэм мертв. Ему была поручена зарубежная миссия по установлению торговых связей с Красным Китаем для поддержания доллара, но он погиб. Он не должен был умирать, подумал Липпинкотт. Это не входило в планы. В 9 утра началась его первая за день деловая встреча. Сняв пиджак и закатав рукав, Элмер Липпинкотт-старший повторил то же самое посетительнице. - Смерть Лэма не входила в мои планы, - сказал он. Доктор Елена Гладстоун кивнула и приготовила шприц. - Несчастный случай, - сказала она. - Это иногда происходит, когда ставится медицинский эксперимент. На докторе Гладстоун был твидовый костюм и рыжая блузка. Четыре верхних пуговицы на блузке были расстегнуты. Она извлекла из потертого кожаного саквояжа пузырек с прозрачной жидкостью. - Может быть, нам следует все это прекратить? - спросила она. - Сам не знаю, - ответил он. - Возможно. - Ничего, - сказала доктор Гладстоун, - можете простить и забыть. Никто ничего не узнает. - Нет, черт возьми! - прорычал Липпинкотт. - Я все знаю. Будьте