а детьми
присмотреть. В общем, работа для вас найдется, даю слово.
     А в библиотеке миссис Бассет, по-дружески положив  руку на колено Мэри,
говорила примерно то же самое:
     -- Нам  очень приятно, что вы  живете у нас. Почему бы вам не побыть  у
нас подольше? Дети обожают вас. Генри даже сказал вчера,  что готов дать вам
свою лошадь, как только вы пожелаете. А это, поверьте, многого стоит.  У нас
вам  будет  хорошо -- никаких  забот  и неприятностей. И  мне  вы  составите
компанию  в  отсутствие  мистера Бассета.  Вы по-прежнему тоскуете по вашему
дому в Хелфорде?
     Тут  Мэри  улыбнулась и  снова  поблагодарила  хозяйку,  но  не  смогла
выразить словами, как дорого ей все, что связано с Хелфордом.
     Бассеты  догадывались,  что  напряжение  последних  месяцев   все   еще
сказывается  на ней, и по  доброте своей пытались  помочь ей  оправиться  от
потрясения. Но они  держали  открытый  дом, и соседи из окрестных мест часто
навещали  их. И все  они готовы были говорить только на одну тему. Сотни раз
сквайр Бассет вынужден  был повторять свой  рассказ,  и  названия Олтернан и
"Ямайка"  стали  невыносимы для Мэри, желавшей забыть  их  навсегда. Ее  все
более  тяготило, что  она  стала  объектом  всеобщего  внимания,  что  о ней
заговорила  вся округа. К  тому же  Бассеты не без гордости представляли  ее
своим друзьям как некую героиню. Она была преисполнена благодарности к ним и
изо всех сил старалась выказать свою признательность, но все же  чувствовала
себя скованно в обществе  любезных  хозяев дома.  Она  не  принадлежала к их
кругу. Они были  людьми другой породы, другого класса.  Она  их уважала, они
даже ей нравились, и она желала им добра, но полюбить все же не могла.
     Проявляя  чуткость,  они  старались вовлечь  ее в  беседу, когда у  них
бывали гости, делали все,  чтобы, встав  из-за  стола, Мэри  не уходила и не
садилась в сторонке. А девушка только и думала, как бы поскорее  оказаться у
себя в комнате или на кухне с  конюхом  Ричардсом и его румяной  добродушной
женой.
     А сквайр  Бассет,  блистая  остроумием, обращался  к  ней, будто бы  за
советом, смеясь каждому своему слову.
     --  Вот  ведь  какое  дело,  Мэри.  Приход-то в  Олтернане остался  без
священника. Может быть, вам занять  место викария? Ручаюсь, что из вас вышел
бы пастырь получше прежнего.
     И она еще должна  была улыбаться в ответ... Ее поражало, как можно быть
таким толстокожим  и не понимать, какие  горькие воспоминания вызывали в ней
подобные остроты. А сколько раз он повторял,  что  с контрабандой в "Ямайке"
покончено, и если добьется своего, то с пьяными компаниями он тоже покончит.
     --  Я очищу это паучье гнездо! И больше уж ни один браконьер или  цыган
не посмеет сунуть туда нос. Поставлю  там честного парня,  который никогда и
не нюхал бренди. Он будет носить фартук, а над дверью  белыми  буквами будет
написано: "Добро пожаловать".  И знаете, кто будут первыми посетителями? Ну,
конечно  же,  Мэри, вы и я.  -- Он залился смехом, хлопая себя по ляжкам, и,
чтобы не испортить его шутки, Мэри вынуждена была улыбаться.
     Шагая по болоту Дюжины Молодцов,  девушка раздумывала  обо всем этом. И
ей  стало ясно, что нужно поскорее  покинуть Норт-Хилл.  И  потому, что  она
чувствовала  себя чужой среди этих людей, и потому, что только среди лесов и
ручьев родной долины Хелфорда она сумеет вновь обрести мир и покой.
     От Килмара навстречу ей ехала телега, петляя по белому снегу, как заяц.
Вокруг  была безмолвная равнина. Мэри насторожилась. На этой пустоши нет  ни
одного  жилища  до  самой Треворты.  А  это  далеко,  в  долине,  где  течет
Уити-Брук. Домик же  в Треворте, насколько она знала, пустовал.  Его хозяина
она не видела с тех пор, как он стрелял в нее на вершине Раф-Тора.
     -- Он  неблагодарный мошенник,  как  и все его родичи, -- сказал о  нем
сквайр.  --  Если бы  не я,  засадили  бы его в тюрьму, и надолго, чтобы как
следует  проучить.  Я  поймал  его  с поличным,  и он вынужден был  сдаться.
Правда,  отдадим  ему  должное,  он  хорошо  проявил  себя после  этого.  И,
благодаря ему, нам удалось найти вас и того негодяя в черной рясе. А ведь он
даже  не поблагодарил меня за то, что я снял с него подозрение в том, что он
замешан в  тех грязных делах. Взял да и уехал Бог весть  куда. Так я слышал,
во всяком случае. Не было еще ни одного Мерлина, который бы хорошо кончил, и
этот пойдет по кривой дорожке.
     Итак,  домик  в Треворте  опустел,  лошади одичали  и вместе со  своими
сородичами носились по пустоши. А их хозяин уехал куда-то далеко, как всегда
беззаботно посвистывая.
     Между тем  телега  приближалась  к  склону холма,  и,  прикрыв глаза от
солнца  ладонью,  Мэри  следила  за ней. Лошадь  еле тащилась, низко  нагнув
голову.  Телега   была  доверху  нагружена  кухонной  утварью  вперемешку  с
матрацами и другими вещами. Кто-то, видно, уезжал со всем своим скарбом.  Но
кто это мог быть -- ей было невдомек. Только  когда телега оказалась  совсем
рядом, а возница, посмотрев наверх, помахал ей рукой, она узнала его.
     Спустившись к телеге, с видом полного равнодушия, Мэри подошла к лошади
и, поглаживая ее, принялась что-то говорить ей. Джем ударом  ноги подтолкнул
камень под колесо телеги, чтобы она не скатывалась вниз.
     -- Тебе уже  лучше? -- обратился он к  Мэри, стоя  позади  телеги. -- Я
слыхал, что ты захворала и лежишь в постели.
     -- Кто  это мог  такое сказать? -- отвечала она. --  Я все время была в
Норт-Хилле, на ногах. Бродила  вокруг.  Ничего такого со мной  не случилось,
только извелась -- так мне ненавистны здешние места.
     -- Прошел еще слушок, что  ты устроилась в компаньонки к миссис Бассет.
Я думаю, это  походит  на  правду. Там  у тебя  будет довольно легкая жизнь,
прямо скажем. Наверняка они добрые люди, если узнать их поближе.
     -- Во всяком случае, ко мне они были добрее, чем кто-либо в Корнуолле с
тех пор,  как умерла  моя  мать.  А  это  единственное,  что  имеет для меня
значение. Тем не менее в Норт-Хилле я не останусь.
     -- Значит, все-таки нет?
     -- Нет, я возвращаюсь в Хелфорд.
     -- И что же ты будешь там делать?
     -- Попробую снова завести ферму, то есть сначала  наймусь к кому-нибудь
на работу. На свою ферму у меня пока денег нет. Зато есть друзья  в Хелфорде
и в Хелстоне. Они помогут мне.
     -- А где ты будешь жить?
     -- Да в любом доме нашей деревни мне дадут приют. На юге, знаешь ли, мы
все добрые соседи.
     --  На это мне нечего возразить. У меня никогда не было соседей. Только
мне всегда казалось, что жить в деревне -- все равно что в стойле. Заглянешь
через забор в чужой огород, и, коли у соседа картофель  крупнее  твоего, тут
же затеешь об этом разговор, потом  поднимется спор. А ежели ты готовишь  на
ужин  кролика, то все соседи уже знают об этом по запаху. Черт побери, Мэри,
ну что это за жизнь!
     Она  рассмеялась: он  так  забавно сморщил  нос  от  отвращения.  Затем
посмотрела на беспорядочно нагруженную телегу.
     -- Что ты собираешься со всем этим делать? -- спросила она.
     -- Мне тоже все  в  округе опротивело, -- ответил он. -- Хочу  убраться
куда-нибудь подальше от болот и  запаха торфа.  И  от этого  отвратительного
Килмара, который хмурит на  меня свою  рожу от рассвета до заката. Здесь все
мое хозяйство, Мэри. Все, что у меня когда-нибудь  было, -- на  этой телеге.
Собрал все -- и уезжаю, сам не знаю куда. Где вздумается, там и остановлюсь.
Я  сызмальства  был  бродягой,  никаких  корней,   никаких  связей,  никаких
постоянных привязанностей. И смею думать, что так и умру бродягой. Для  меня
это единственно возможная жизнь.
     -- Но в бродяжничестве не найти  ни мира, ни покоя, Джем. Наша жизнь --
довольно долгое странствие.  К  чему еще отягощать свою ношу? Придет  время,
когда  тебе захочется иметь собственный  клочок земли,  четыре стены и крышу
над головой -- место, где можно дать отдых уставшему телу.
     -- Если  на то пошло, то мне принадлежит весь этот край, Мэри: небо над
головой вместо крыши и земля вместо постели. Ты -- женщина;  твое царство --
твой дом и все мелочи повседневной жизни. Я же никогда так не жил и не буду.
Одну  ночь  переночую на холме,  другую -- в большом городе. Я люблю  ездить
туда-сюда  в  поисках удачи, проводить время в  компании  незнакомых  людей,
поговорить с первым встречным. Вот увижу на дороге человека -- и езжу вместе
с ним, может, час, а может, год. А назавтра, может случиться, разойдемся. Мы
с тобой говорим на разных языках.
     Мэри  продолжала поглаживать лошадь, чувствуя  под  рукой тепло влажной
кожи. Джем, чуть улыбаясь, наблюдал за ней.
     -- В какую же сторону ты поедешь? -- спросила она.
     --  Куда-нибудь на  восток,  за Теймар.  Мне, в  общем,  все равно,  --
отвечал он. --  Только не на запад. Во всяком случае, пока не стану старым и
седым и не позабуду многое. Я подумывал проехать через Ганнислейк, повернуть
на север и дальше направиться  в  центральные  графства.  Там  люди богатые,
живут лучше всех. Это подходящие места для того, кто ищет удачи. Может быть,
у  меня заведутся  деньжата, и  я смогу  покупать  лошадей  для собственного
удовольствия, а не красть их.
     -- Там ужасная черная земля, -- заметила Мэри.
     --  А  что мне  до цвета земли, -- возразил Джем. -- Болотный торф тоже
ведь черный. В  Хелфорде  тоже, когда дожди льют, все ваши  свинарники полны
черной водой. Какая разница?
     --  Ты, Джем,  несешь  всякий вздор,  только  чтобы  поспорить. В твоих
словах нет никакого смысла.
     -- А  как я могу говорить что-нибудь разумное, когда  ты прислонилась к
моему коню и  я схожу с ума, глядя, как твои буйные волосы смешиваются с его
гривой? И я знаю,  что через каких-нибудь десять минут буду уж по ту сторону
холма на пути к Теймару... Без тебя. Ты же  пойдешь назад в Норт-Хилл, чтобы
распивать там чаи со сквайром Бассетом.
     -- Ну, тогда отложи свое путешествие, и поедем в Норт-Хилл вместе.
     -- Не говори глупостей, Мэри. Можешь ли ты вообразить меня  распивающим
чаи со сквайром и покачивающим  на колене  его детей? Я не принадлежу к  его
классу, да и ты тоже.
     -- Я знаю. Потому-то и возвращаюсь в Хелфорд. Я истосковалась по  дому,
Джем, хочу снова дышать речным воздухом и ступать по родной земле.
     -- Ну  и отправляйся. Повернись ко мне спиной  и иди  -- прямо  сейчас.
Через десять миль будет дорога, которая приведет тебя к  Бодмину, от Бодмина
к  Труро, а там уж и  Хелстон. Найдешь в Хелстоне  своих друзей,  поживешь с
ними, пока не будет готова твоя ферма.
     -- Ты сегодня очень груб и жесток.
     -- Я и со своими лошадьми груб, когда они упрямятся и  не слушаются, но
это не означает, что я их меньше люблю.
     -- Да ты никогда в жизни никого не любил, -- сказала Мэри.
     -- А много ли я знал любви на своем веку? -- ответил он резко.
     Обойдя телегу, он ногой вышиб камень из-под колеса.
     -- Что это ты делаешь? -- спросила Мэри.
     -- Уже полдень, и мне пора в  путь. И так я долго здесь прохлаждался, -
- бросил  он. -- Была б ты мужчиной, я предложил бы тебе поехать со мной. Мы
сели  бы рядом на облучок,  ты  засунула бы руки в  карманы,  и  мы бы  были
вместе, пока тебе не надоело бы.
     -- Я бы и поехала, когда б ты повез меня на юг, -- отвечала она.
     -- Да, но я-то еду на север. И ты не мужчина.  Ты всего лишь женщина. И
только намучилась  бы,  кабы  поехала  со  мной.  Посторонись-ка,  Мэри,  да
перестань скручивать вожжи. Я уезжаю. Прощай!
     Тут  он взял  ее  за  подбородок  и  поцеловал, и она увидела,  что  он
смеется.
     --  Когда  ты станешь  старой  девой в своем Хелфорде  и  будешь носить
митенки,  то  вспомни, как я тебя целовал. И будешь помнить до  конца  своих
дней. "Он  воровал  лошадей,  --  скажешь  ты, -- и ничуть  не интересовался
женщинами. Но кабы не моя гордость, я была бы сейчас с ним".
     Он забрался  на телегу и  сверху  поглядывал на нее, помахивая кнутом и
позевывая.
     -- До  ночи  покрою  миль пятьдесят, -- произнес он  лениво.  --  Потом
залягу в  палатке на обочине дороги и  буду дрыхнуть без задних ног. Разожгу
костер и поджарю себе кусок бекона. А ты будешь думать обо мне или нет?
     Не слушая  его,  Мэри,  сжав  руки,  смотрела  на  юг.  Она  мучительно
колебалась.
     За этими холмами суровые пустоши переходили в пастбища, а пастбища -- в
долины и реки. Там у мирно струящейся воды ее ожидал покой Хелфорда.
     -- Это вовсе  не гордость, -- произнесла она наконец, -- ты знаешь, что
не гордость. Я тоскую по дому и по всему, что утратила.
     Он ничего не ответил, но взялся за вожжи и прикрикнул на коня.
     -- Подожди, -- сказала Мэри. -- Подожди, придержи его и подай мне руку.
     Джем отложил кнут, наклонился к девушке и помог ей сесть рядом с собой.
     --  Ну, что теперь? -- спросил он. --  Куда ты хочешь,  чтобы  я  повез
тебя? Ты ведь сидишь спиной к Хелфорду, ты это знаешь?
     -- Знаю, -- ответила она.
     -- Если поедешь со мной, у  тебя будет  нелегкая жизнь, а порой  -- ох,
какая суровая,  Мэри! Ни  постоянного  жилья, ни  покоя, ни уюта. Мужчины --
скверные  компаньоны. Особенно когда  они  не в духе.  А  я, видит Бог, хуже
всех. Вот что тебя ожидает  вместо спокойной  жизни на ферме, которой ты так
жаждешь.
     -- Я готова рискнуть, Джем. И попробую вынести твой дурной нрав.
     -- Ты любишь меня, Мэри?
     -- Кажется, да, Джем.
     -- Больше, чем Хелфорд?
     -- Этого я не знаю.
     -- Почему же в таком случае ты села со мной?
     -- Потому что хочу, потому что не могу иначе, потому что отныне и навек
мое место рядом с тобой, -- ответила Мэри.
     Тут он радостно рассмеялся, взял ее руку и вручил ей вожжи.
     И, уж больше не оглядываясь назад, она стала править на Теймар.