ула помятую карту. -- Из Кве-Кве мы должны попасть в Уанки -- это самая трудная часть пути. Здесь две реки, -- указала она пальцем на карте, -- все зависит от того, каково будет их состояние. -- С усилием я заставил себя слушать, что она говорит. -- Я хотела бы переехать границу у Ливингстона. Разве я могу где-то переехать границу? Я вытер вспотевший лоб, так долго ожидаемая прохлада не приходила. -- Извините, вы имеете в виду границу с... -- Теперь это зовется Замбия; как ее назовут завтра -- не знаю! Она с удовольствием добавила себе невероятно острого салата и, с глазами, устремленными в карту, продолжала есть. Вот оно! Конец экскурсии! -- Что с вами? Случилось что-то? -- спросила она, когда я не ответил, и ее взгляд переместился с карты на меня. -- Сожалею, но я... я не могу переехать границу, у меня нет нужных бумаг. -- Каких бумаг? -- Документов. Мой паспорт остался на судне, которым я приплыл сюда. У меня есть только удостоверение "Анти-Террористической Унии". С ним меня в Замбию не пустят. Мгновение она неподвижно смотрела на меня. Пыталась постичь взаимосвязи. Я видел, как жилка на ее шее возбужденно пульсировала. Потом она крепко сжала губы, с шумом отодвинула стул и ударила прибором о тарелку так, что та зазвенела. Она повернулась ко мне спиной и, не говоря ни слова, вышла из зала. Приехал! Две черные официантки, терпеливо ждавшие нашего знака, многозначительно переглянулись. Проклятый Гуцци! Содрал две сотни, а на другой день я снова -- в начале. Без аппетита я доел остаток ужина. Теперь уже ничто не играло роли. Я сложил карту. Кве-Кве, Уанки, Ливингстон... За Кве-Кве действительно были отмечены какие-то две реки. Не могла она, что ли, подождать со своими разговорами еще день или два, чтобы я оказался подальше от базы? Я поднялся и побрел, сопровождаемый любопытными взглядами, на улицу. Зачем было устраивать такую сцену? Теперь еще неделю над этим будет потешаться весь мотель. Удрученно я плелся по темной дороге, песок скрипел у меня под ногами. Окна ее бунгало светились. Может быть, зайти к ней? Но зачем? Я зашел к себе, упал на кровать и долго смотрел в белоснежный потолок. Я уже ни о чем не думал, к чему? "Любовь и Счет"? Болван Гуцци! Ни черта не разбирается в людях. Между ними еще целый океан незначительных мелочей, попробуй его переплыть. Свет люстры ослеплял, надо было бы ее погасить, но я не мог себя заставить встать и сделать единственный шаг. Потом открылись двери, сквозняк приподнял легкую штору. Стук я, видимо, прослушал -- или я уже спал? Решительный женский голос раздраженно сказал: -- Не спите, сержант! -- Посмотрите, нельзя ли с этим что-то сделать! -- И Корнелия бросила на стол тонкую темно-голубую книжку. Потом она повернулась и так хлопнула за собой дверьми, что бунгало затряслось. Я вскочил. Герб Родезийской Республики. Паспорт! Ведь это же паспорт! Я поспешно раскрыл твердые корочки. Бернард Шиппер и его мертвое лицо! Виза, имеющая силу для въезда в Голландию, Германию, Замбию, ЮАР, туда, куда я мог только пожелать. У меня затряслись руки. Богатстве, чудо! Ключ! Я держу в руке ключ, нет, пока только отмычку, но это неважно. До утра я уже не спал. Я лихорадочно обдумывал, изучал, как приклеена фотография, и глубину вдавленной печати учреждения. У меня тряслись руки как в лихорадке: сумею ли я заменить фотографию? Не уничтожу ли я чудесные шансы, которые попали мне в руки? Что Шиппер был на десять лет старше -- это не играло роли. Труднее всего будет изготовить штамп, которым я бы втиснул глубокую печать в свою фотографию из удостоверения "Анти-Террористической Унии". -- Мне нужно заехать в город и раздобыть кое-какие вещи, -- сказал я утром за завтраком, -- сегодня поездку продолжать не сможем. Она кивнула в знак согласия: -- Съезжу с вами к парикмахеру, закажите такси! О паспорте и вечерней сцене она не сказала ни слова! Была опять спокойна и дружелюбна, как и прежде. Я высадил ее на единственном проспекте города перед парикмахерской, а сам отправился за покупками. Гипс, олово, воск вместо пластилина, паяльная лампа и несколько острых гравировальных резцов. Я никогда не подделывал документы и поступал наугад, по собственному разумению. По восковому отпечатку я сделал гипсовую отливку и потом с бесконечным терпением под увеличительным стеклом начал резцами ее обрабатывать и совершенствовать. Снова и снова контролировал я форму и высоту шрифта и знаков. Несколько раз начинал все сначала до тех пор, пока не показалось, что гипсовая отливка может быть пригодна в качестве матрицы. Затем я окончательно обработал получившийся трафарет и осторожно залил --его оловом. Профиль шрифта получился низким и тупым. Я снова начал терпеливо заострять резцами форму профиля шрифта, чтобы он был способен отпечататься на бумаге. Олово было мягким и податливым, оттиск должен был получиться с одного удара молотка. Я прервал работу. Побрился и принял душ, чтобы перебороть и подавить нетерпение. Плохой удар молотка мог все свести на нет, испортить весь паспорт. Когда я снова оделся и, наконец, ударил по штампу, у меня не хватило духу посмотреть на результат. Я держал в руке свою судьбу, которую впервые создал только сам. Все было вполне нормальным. Фотография белого мужчины в полувоенной рубашке, печать с государственным гербом -- немного нечеткая, но все же печать. В том, что паспорт действителен, не могло быть никаких сомнений. Бернард Шиппер, фермер! Затравленный Краус куда-то исчез, возможно, его закопали на кладбище в Умтали. Фермер Шиппер встал, сунул паспорт в карман и вышел. Солнце клонилось к западу. Расчлененный силуэт Манези растекался и клубился в горячем воздухе. Белая, насыщенная водой туча над ее вершиной походила на фата-моргану. Бог знает когда здесь пойдет дождь. Завядшие цветы, окаймляющие песком посыпанные дорожки, уныло ждали дождя. Аромат зрелости напоминал запах увядания. Я остановился перед бунгало Корнелии Шиппер и снова оглянулся назад. Я не ошибался! У входа в ресторан стоял грязный бежевый джип. Армейский джип. На таком разъезжали Беневенто и капитан. Не хватало только антенны рации и пулемета. В густой обжигающей тишине уходящего дня мною вдруг овладело неотступное чувство опасности. Кто приехал на этой машине и почему? У меня было желание направиться в ресторан и посмотреть на гостя. Идут по моим следам? Если бы Гуцци из умтальского мотеля дали сотню, то он наверняка мог указать им направление. Все зависит только от того, когда им придет в голову начать розыск по мотелям. Исчезнуть! Мы должны исчезнуть отсюда как можно раньше! Я тихо постучал в двери Корнелии и вошел. Она отдыхала на кровати, закрывшись простыней. -- Что вам нужно? -- спросила она неприветливо. Я присел на краешек кровати и подал ей паспорт. Волосы у нее были тщательно причесаны и укреплены заколками, чтобы прическа не нарушилась. Мне казалось, что теперь они имеют другой оттенок. -- Ведь это отлично, -- вздохнула она наконец. -- Мне никогда бы и во сне не приснилось... Она порывисто села, чтобы лучше рассмотреть фотографию. Белое тонкое полотно соскользнуло у нее с груди. Мгновение мы неподвижно смотрели друг да друга. Глаза в глаза. Это была та самая минута! Минута, которую я предчувствовал с самого рождения. Предчувствие, что таилось в глубине, сигнал из микрокосмоса, шифр и ключ к шифру, эхо живой клетки! Смею, не смею? Могу на это отважиться? Доля секунды, чтобы оценить и взвесить. Потом я ее обнял. Влажность обнаженной кожи. Она неподвижно лежала у меня в руках, ни единым движением не вышла навстречу. Изучение бесконечности. Я блуждал по ее губам, шее и рукам. Только полузакрытые глаза на моем лице. Когда я поймал ее взгляд, она с едва заметной улыбкой отвернула голову, Удары сердца за оградой тела. Я не мог его насытить. Времени достаточно, оно еще не хочет пить. На кончиках пальцев обрывки паутины. Только теперь я услышал ее дыхание. Я забыл, что она была у парикмахера, что нарушу ее прическу. Я погрузил пальцы в ее волосы и повернул лицо к себе. Познание! Момент прихода, и отпирания ворот. Она судорожно обняла меня. С облегчением громко выдохнула. Решение! Мы бросились в источник, изо всех пор у нас брызнул пот. Поединок за жизнь! -- Гансик, -- проронила она приглушенно, когда я вытирал ей залитое потом лицо. -- Знаешь, сколько лет я жила одиноко? Примерно с того времени, когда родила Тедди, я уж не могла себе это представить. Мы вместе встали и пошли под душ. Рыба и птица. В ярком свете люминесцентной лампы мы с изумлением смотрели в лицо друг другу. Сейчас мы видели друг друга как бы впервые. Я снова крепко обнял ее -- здравствуй. Ливень медленно растворил опьянение. Есть минуты, которые уж никогда не повторятся, не вернутся. Мокрая и задыхающаяся, она завернулась в махровую простынь. -- Я рада, что это удалось, -- сказала она без всякой связи, когда мы вышли из ванной и начали одеваться. Она снова открыла лежавший на столике паспорт и изучающе его рассматривала. Время ужина давно минуло, на улице была глубокая темнота. -- После полуночи можем выехать, -- предложил я. -- Хотел бы, чтобы этот город был уже позади. Ночь будет ясная, ехать будет хорошо. -- Тебе здесь не нравится? -- спросила она удивленно. -- Или ты, может быть, недоволен? Я поцеловал ее в губы. -- Хотел бы отсюда убраться как можно раньше. Старая история, дорогой обо всем тебе буду рассказывать. Она пытливо посмотрела на меня я слегка пожала плечами. -- Лишь бы нам не потерять направление, -- сказала она иронически. Такая опасность тут, разумеется, была, но у Гофмана мы колесили целые ночи, и никто не спрашивал, как найти дорогу. Вероятно, и я кое-что усвоил. Ужинали мы за тем же столом, что и вчера. Оазис. Ресторан с шумящим фонтаном. Гостей сегодня было больше, чем в минувший вечер. Не сразу я понял, какой, собственно, сегодня день. Суббота. Фермеры с окрестных ферм или бог знает откуда приехали со своими дамами кутить, а возможно, это были пассажиры, едущие в Солсбери, которые сюда свернули только для того, чтобы найти ночлег, потому что и автострада была ночью небезопасной. Корнелия в воздушном платье привлекала внимание. Ее лицо изменилось. Строгая решительность суровой африкаанер совсем исчезла. Незадавшаяся женская судьба. Годы с больным мужем; в полном расцвете женственности, в жгучем, бурно рождающем и плодоносящем климате она оставалась каждую ночь одна. Я пытался вникнуть в суть ее улыбки. Если бы она жила в каком-нибудь городе, то имела бы, возможно, кучу любовников, как большинство белых женщин здесь, но на ферме она не могла спутаться с негром. Черная официантка убирала со стола. Я сунул ей в карман доллар и тихо спросил: -- Кто приехал сегодня после обеда в том бежевом джипе? -- Господин полицейский начальник, мистер... Я дружески ей улыбнулся: -- Подготовьте нам счет, рано утром мы уезжаем! -- Как вам будет угодно, господин, сейчас устроим. -- И она отошла, вышагивая длинными худыми ногами. Господин полицейский начальник! Корнелия неуверенно посматривала на меня через край фужера. Что, если в саванне, среди ночи, я убью ее? Медная тарелка и желтый свет лампы. Испеченная на костре лепешка. Потом только искры, полоса редкого дыма и неотступный холод. Голова на плече. -- Не спишь? Она отрицательно покачала головой. Тени зверей у края дороги, голоса шакалов. Чтобы не привлечь внимания зверей, я погасил фары. Осталось только сияние лунного света. Я начал с той минуты в "Де-Пайпе". Впервые я говорил с кем-то о своей жене и о "Гильдеборг". Меня это уже не пугало. "Гильдеборг" стала составной частью моей жизни, облучением, от которого мне не избавиться. U3O8? Крупица тайны будущей гибели мира. В конце концов, каждый будет облучен одинаково! Я снова мчался с Гутом по палубе и прыгал в набравший скорость поезд. Она неподвижно слушала. Тень лица в холодном потоке воздуха. -- И ты с этим не согласен? -- спросила она пытливо после долгого молчания, когда я кончил. -- С чем? Чтобы меня прикончили? -- Нет, конечно, -- с тем, чтобы они изготовили себе атомную бомбу. Или они должны были позволить, чтобы у них все отобрали и перебили их? Ты тоже защищаешься, тебе не хочется умереть. Если бы у нас Смит сделал то же, плюнув на англичан и американцев, то никому не пришлось бы убегать. -- Не согласен, -- сказал я серьезно. -- Ты ничего не понимаешь, -- вздохнула она напряженно. -- Ты здесь никогда не жил, европейские взгляды для Африки не годятся. Я мрачно пожал плечами. -- Сейчас дело уже, собственно, идет не о черных и белых, дело идет не о чьей-то ферме или Южно-Африканском государстве. Взрыв -- пусть он произойдет где угодно -- вызовет цепную реакцию. После нее ничего не останется: ни тебя, ни меня, абсолютно никого! -- Ты преувеличиваешь. И я не верю, чтобы тебя так травили! -- добавила она твердо. Что ей ответить? Другой мир, другой образ мышления. Это не цвет кожи, вызывающий отчужденность людей. Остаток ночи мы ехали молча. Она делала вид, что спит, или уснула на самом деле. Устало я смотрев на наступающий день. Сначала темнота побледнела, потом начала терять цвет, и на востоке появилась пепельная полоса. Порывы холодного предутреннего ветра взволновали саванну. Мне надо было лучше молчать -- лишнее расстройство, могу ли я что-либо изменить? Я ведь ей многим обязан. В половине пятого утра я остановился и сварил кофе. Корнелия крепко спала. Теперь у меня была возможность спокойно осмотреть ее лицо, следы морщин и расслабленные черты. -- Пустой экран. Что скрывается в глубине глаз, кто на меня смотрит, кого я вчера обнимал? То, что мы вместе спим, ничего не объясняет, этого едва хватит для познания тела. В утреннем холоде вдруг резко запахло кофе. Корнелия открыла глаза, сморщила нос и блаженно улыбнулась: -- Какой бы из тебя был муж... Завтрак в постель... -- Тебе это в диковинку? -- спросил я таким же тоном. -- Разве у тебя не было толпы слуг? -- Надеюсь, что будут, но в Европе. Я первой вставала и последней уходила спать. Сегодня уже никто не отваживается пускать черных на кухню, они работают только на плантациях и самое большее -- на уборке помещений. На ферме женщина должна сама заботиться о семье, если не хочет, чтобы муж начал спать с какой-нибудь черной, -- добавила она со смехом. -- А тебе никогда не приходило в голову что-нибудь подобное? -- спросил я насмешливо. В ту же секунду я получил такую, пощечину, что кофе из чашки, которую я держал в руке, выплеснулся мне прямо на рубашку. -- Что вы себе позволяете? -- крикнула она на меня грубым голосом. -- О чем-либо подобном порядочной женщине никто не смеет сделать даже намека! Ты заслужил, чтобы тебя исхлестали! -- и повернулась ко мне спиной. Все плохо. Я начал покорно извиняться. Холодная, как кусок льда. Прекрасное вступление в новый день. -- Поехали! -- приказала она строго. Лучше бы я сам себе влепил пощечину. В Кве-Кве мы заправились, пополнили запасы воды и консервов. До Уанки -- долгий путь, по воздуху четыреста километров, а сколько будет по здешней пересеченной местности, мне не удалось вычислить. Будущую ночь, скорее всего, проведем в машине. -- Согласно инструкциям, мы обязаны сообщить местной полиции цель поездки, -- сказала Корнелия после обеда, когда мы снова выезжали. -- Это меры на случай аварии. Если мы не доедем в установленное время -- будут начаты поиски. Но мне кажется, что ты этого не желал бы... -- Этого я не желал бы на самом деле, -- сказал я с облегчением, потому что она уже снова говорила мне "ты". Лед был сломан. Мы сидели около спиртовки, заменяющей костер, и ждали, когда закипит вода. Чай! Зеленый и горячий, теперь было самое время пополнить запас жидкости, которую из нас выпарило солнце. Ночь приближалась неслышно, как холодная черная госпожа. Еще не доносились голоса зверей. Огонек спиртовки был слишком слаб, чтобы осветить лица. Только через час, через два темнота станет прозрачнее и искры небесной сварочной машины посыплются на землю. С автоматом между колен я прислушивался к слабому шуму закипающей воды. Мне казалось, что я один. Корнелия, погруженная в темноту, кажется, исчезла, словно бы и не дышала. Я нащупал ее руку и крепко сжал. Разговор без слов через континенты и поколения. Я не отваживался нарушить ее молчания. Так когда-то я держал за руку Августу, но это было неимоверно давно. Мираж и обман. Теперь сижу с другой женщиной на другом конце света, а в алюминиевом чайнике шепчет будущее. Сколько, времени еще пройдет прежде, чем я смогу взять его в свои руки? Я посмотрел в темноту, в сторону Корнелии. Сверкание глаз. -- Ты здесь? -- спросил я. -- Я дома, -- вздохнула она тихо. Дома! Белый дом, зал, зеленая плантация. Фотография из путевых заметок. Но для нее -- это знакомые голоса, накрытый стол и глаза матери или ее детей и мертвого мужа. Что я об этом знаю? Что знает она о месте, где я дома. У каждого только один дом, и он носит его в себе до самой старости. Дом его детства -- вечное возвращение к нему. Либеньский остров и замковый парк, улица с газовыми фонарями, которые уж давно не светят, -- все изменяется. Винтовая лестница и еще бог знает что! Проклятая жизнь! Так ее испортить! Я взял чайник и налил в чашку горячей воды. Комфорт! Родезия! Чем это все кончится? -- Уезжайте, -- сказал я твердо. -- Того уже не вернешь! Через пару месяцев отсюда побегут все. У вас есть преимущество, а с ним и надежда, ни о чем не жалейте! Сколько уж раз говорил я ей это! Она подвинулась и взяла чашку. Этих чашек мы выпьем несколько -- три, четыре или шесть, прежде чем пойдем спать. Обряд питья воды. Я уже не думал о том, как буду ее обнимать. Она об этом тоже, конечно, не думала. -- Хотелось бы мне, чтобы все уже было позади, -- сказала она тихо. -- Не могу этого выносить, так бы и убежала пешком. Я кивнул в знак согласия. Как бы я тоже бежал... Но в человеческих ли это силах? Может ли человек с этим что-то сделать или должен только ждать и предоставить все течению времени? Ни единого дня нельзя перепрыгнуть, завтра выйдет солнце, и мы поедем дальше по саванне. Два чужих человека, которые встретились случайно. Путники, которые могут понадобиться друг другу. Сжатые одним мгновением, мгновением своего настоящего. Но настоящее не существует, есть только вечное движение. Значит, мы тоже движемся. Я встал и пошел расставить в машине раскладушки. Под брезентовым верхом было так душно, что можно задохнуться. Все части машины еще выдыхали солнечный жар. Сколько еще раз будем так спать? Возможно, это исключительные впечатления в моей жизни, но в настоящее время я не способен был оценить это. Выберусь ли я... Я как можно больше раздвинул брезентовую крышу, чтобы ночной воздух мог проникать внутрь, и посмотрел на небо. Звезды! Чужие, незнакомые. Я глубоко вдохнул аромат трав и прислушался. Что-то изменилось. В глубокой тишине спящей саванны слышался гул. Собственно, это даже был не гул, а, скорее всего, глубокий и вибрирующий звук. Мне казалось. что это звучит земля. Землетрясение, подумал я. Возможно ли, чтобы здесь было землетрясение? Я заметил, как Корнелия резко встала и одним движением погасила огонек спиртовки. Потом несколькими прыжками преодолела расстояние, отделявшее ее от машины. Я крепко ухватил ее за руки и помог влезть наверх. -- Слоны! -- выдохнула она в ужасе. -- Стадо слонов, они тянутся к воде, -- где-то здесь должна быть река. Мы находимся вблизи Уанкийского национального парка. Я чувствовал, как она дрожит. -- Не поехать ли нам лучше дальше? В темноте она резко покачала головой. -- Исключено, поздно, нам нельзя даже пошевелиться. Возможно, они нас не заметят, может быть, пройдут мимо. Если они испугаются, то нам конец. Гудящий звук приближался. Глухие удары в барабаны, топание ног. Не дыша мы сидели на походной кровати и смотрели в темноту. Я все еще не мог отгадать, откуда, собственно, приближается этот звук. Он был всюду, вокруг нас. Потом я почувствовал настоящий страх. То, что я услышал, был не трубный звук, а хрюкающее всасывание воздуха у самой машины. Корнелия судорожно сжала мне руку. Бесшумно я потянул затвор автомата. Это было смешно, что я смог бы сделать такой игрушкой? Неясные тени, большие, как наш автофургон, двигались около нас. Разбросанно, медленно, тяжело -- каждая могла сделать из нашей машины кучу мятого железа. По спине у меня катились потоки выпитого чая. Я видел испуганное лицо Корнелии. Могучий колосс заслонил нам обзор. Запах слонов, движение ушей, белые сабли клыков, вероятно, двухметровой длины. Столик, чайник и две хрупкие чашки. Пальцами я коснулся курка. Танк ловко уклонился и покатился дальше. Корнелия глубоко вздохнула и легла на раскладушку. Закрыла лицо руками. Чашки светились в темноте, отражая лунный свет. Тени редели и удалялись. Только гул еще продолжался и земля дрожала. Мне казалось, что это длится целую вечность. Наконец и я с громким вздохом устало упал на раскладушку. Парад закончился, танковая дивизия исчезла под покровом ночи, В полусне я еще услышал хриплое эхо львиного рычания. Все в порядке, жизнь саванны начинала пульсировать в обычном ритме. ГЛАВА IX Прежде, всего я залез под машину, осмотрел оси и медные трубки подвода топлива, затянул болты, а потом начал смывать красную пыль. Корнелия в это время принимала душ. Супруги Шиппер. Мотель на окраине Уанки был точно такой же, как и все мотели, которые я узнал до сего времени. Белые уютные домики, бассейн с прозрачной водой и в центре, под крышей из бамбуковых матов, ресторан. Как только приведу в порядок машину -- пойду поплаваю. Чувствовал я себя великолепно. Ужасная дорога была позади. В каких-нибудь двухстах метрах отсюда начиналось широкое асфальтированное чудо Уанки -- Матетси -- Ливингстон. Значит, я все-таки сумел это сделать. Проехал через всю страну, а вечером мы выпьем бутылку коньяку и будем любить друг друга в настоящей постели. Я начал спокойно насвистывать, продолжая направлять поток воды из шланга на стекло кабины и капот машины. Перейдя на противоположную сторону, я заметил, что у одного из бунгало стоит на стоянке зеленый джип. Его вид пробудил во мне прежнюю неуверенность. Таких машин по всей стране ездило, конечно, тысячи, но все-таки... Нельзя убаюкивать себя чувством безопасности. Мы все еще на родезийской земле, и люди, которые меня выслеживают, определенно не сидят сложа руки. Мне хотелось, чтобы кто-нибудь вышел из бунгало -- хотя бы посмотреть на его жителей. На дорогах внутри страны невозможно скрываться постоянно. В Энкелдоорне во время нашего пребывания появился полицейский начальник, в Кве-Кве мы предпочли не задерживаться. Любому преследователю было ясно, что следующую остановку мы должны сделать только в Уанки: пополнить запасы воды, продуктов и горючего и, в конце концов, отдохнуть тоже. Чем дольше я об этом думал, тем быстрее меня покидало хорошее настроение. Разумнее всего нам было миновать мотель и попросить ночлега на какой-нибудь ферме в окрестностях. Тогда бы мы не вызвали ни у кого подозрений. Но если я теперь пойду к Корнелии с новым предложением, она посмотрит на меня как на сумасшедшего. Из-за одного джипа прервать только что начатый отдых? Не стоит преувеличивать опасность, хотя с незнакомыми соседями надо быть осторожными. В бюро обслуживания мы зарегистрировались как супруги Шиппер, это должно быть достаточной защитой против случайной проверки людей. Я закончил с мытьем машины и направился к нашему бунгало. Купаться в бассейне мне расхотелось. Корнелия лежала в широкой супружеской постели, прикрытая только легким одеялом, и беззаботно спала. Я принял душ, побрился и тихо, чтобы не разбудить ее, вытянулся рядом. Она даже не пошевелилась. Я смотрел на белый потолок и снова перебирал в памяти все события с того момента, когда покинул базу. Единственное место, где могли напасть на мой след, было у Гуцци. "Л.С.". "Любовь и Счет!" Тот старый мерзавец мог проболтаться. Но Умтали лежит далеко, на другом конце страны. И потом, он не мог предполагать, что я превращусь в фермера Шиппера. Я закрыл глаза: ослепительная белизна потолка утомляла. Мне даже не нужно жениться на Корнелии. Где-нибудь в Европе нам, как беженцам, выдадут настоящие документы, и я навсегда стану Бернардом Шиппером. Это была интересная мысль, она начала крутиться у меня в голове. Я понимал, что меня несет по волнам фантазии, но казалось соблазнительным и дальше развивать эту возможность, представлять себе, что я на самом деле могу стать кем-то другим. Иметь жену, и детей, и деньги! "Л.С.". Проклятый Гуцци -- какая бессмыслица может зародиться в голове у человека. Незаметно я повернулся и наблюдал за Корнелией. Мог бы я с ней жить? Она неслышно дышала. -- Артерия на шее отмечала удары сердца. Собственно, я не знаю ее, вижу только то, что она мне готова показать, что мне предлагает, как проникнуть внутрь, как овладеть ее сущностью? В чем мы похожи? -- О чем ты думаешь? -- спросила она неожиданно рассудительным, спокойным голосом, даже не открыв глаза. Мгновение я молчал. -- Не хотела бы ты стать моей женой? -- спросил я с улыбкой после краткого раздумья. -- Это было бы так просто. -- Весьма просто, -- кивнула она. -- Лет пятнадцать назад... -- А сейчас не просто? -- Нет. Мне показалось, что Корнелия подавила рыдание, но это, видимо, только показалось, потому что она сразу спокойно потянулась и весело сказала: -- Жаль каждой потерянной прекрасной минуты. Сегодня закажем себе великолепный ужин -- консервами я сыта по горло. Ужин был действительно великолепный: из многих блюд, с шампанским и коньяком. И стоил денег, за которые в Праге можно купить дом, а в Африке -- два. Квартет из черных музыкантов играл без устали, вернее говоря, производил оглушительный грохот. Все было так, как я себе это представлял, не будь двух неопределенного вида мужчин в другом конце ресторана, которые сосредоточенно поедали огромные куски жареного мяса, вливали в себя одну кружку пива за другой и ни на что не обращали внимания. Сразу же после прихода я осмотрел всех гостей. Совсем не трудно было отгадать профессии посетителей. Торговцы и закупщики угля. Несмотря на то, что население Уанки было не больше двадцати тысяч, городок стал центром угольных шахт. Только тех двоих я не мог ни к кому отнести. Худые долговязые сорокалетние мужчины с загорелыми лицами -- такие я видел у парней в корпусе Гофмана. Здесь белые предохраняются от солнца, и только люди, профессия которых вынуждает их проводить время на воздухе, приобретают особый коричневатый цвет высушенной земли. Это могли быть ловцы зверей, проводники экспедиций по Африке или работники национального парка. Им мог принадлежать зеленый джип. Корнелия мечтательно улыбалась над большой порцией мороженого. Коньяк и шампанское сделали свое дело. Она, по крайней мере, не заметила моей неуверенности. Я не был способен от нее избавиться. Отдохну только тогда, когда родезийская граница будет у нас за спиной. -- Мы можем проехать к водопаду Виктория, он великолепен, -- сказала она с довольным видом. -- Один или два дня роли не играют. Я хочу, чтобы ты видел все, что тут есть прекрасного. Она начала описывать мне Мосиатунгу -- огромную, стотридцатиметровой высоты ступень, с которой в узкий каньон каждую секунду низвергаются десятки тысяч кубометров воды. Самый большой водопад в мире. Вблизи него построен великолепный мотель для американских миллионеров. С деланным интересом я прислушался к ее рассказу. Мысленно, однако, я был за столиком тех парней и пытался отгадать, о чем говорят они между собой. Меня охватил страх. Он проснулся неожиданно и сдавил солнечное сплетение. Это уже было не навязчивое чувство неуверенности, а то состояние напряженности, которое угнетало меня, пока мы скрывались на корабле. Оно исчезло только на пару дней, когда мы с Корнелией проезжали через саванну, и теперь отозвалось снова. Вероятно, я стал более чувствительным к восприятию опасности, возможно, это было шестое чувство, которое в нормальных условиях подавлено. Я сидел как на иголках. Незаметно я вытер носовым платком влажные ладони и допил рюмку коньяка. Корнелия под прикрытием легкого веселья пытливо посмотрела на меня: -- Хочешь идти спать? С непринужденной улыбкой я подтвердил. -- Случилось что-нибудь? Она все-таки почувствовала мое беспокойство. -- Нет, ничего не случилось, я немного устал, нам обоим нужно отдохнуть. Пойду рассчитаюсь, завтра мы не должны задерживаться. -- Я надеялась, что мы будем долго спать... -- Конечно, но рассчитаться мы можем. Она снова посмотрела на меня насмешливо и недовольно, но потом встала, и мы направились через ресторан на улицу. Те двое, на другом конце, даже не подняли головы, хотя весь зал смотрел Корнелии вслед. Черные музыканты гремели изо всех сил. Вероятно, я испортил прекрасный вечер и напрасно расстроил Корнелию. -- Я посмотрю еще на машину, -- сказал я, когда мы по дорожке, выложенной плитками, шли между цветочных клумб к бунгало. Ароматы тяжело стлались над землей. Стоянка была в стороне от жилых построек и находилась под навесом из бамбука и соломы. -- По крайней мере, я спокойно приму душ, -- сказала она кокетливо и поцеловала меня в щеку. -- Не будь там долго! Мгновение я смотрел, как она входит в бунгало, зажигает свет и опускает жалюзи. Потом свернул на дорожку, ведущую к стоянке, и окольным путем вернулся обратно к ресторану. Посмотрю на тех мужчин вблизи! Из ярко освещенного обеденного зала в темноте меня не будет видно. Ночь была темной, и низко расположенные светильники освещали только дорожки, ведущие к бунгало. Когда я обошел ресторан и прокрался между кустами рододендронов, стол был уже пустым. Жаль, если бы я пришел на минуту раньше, мог бы, по-крайней мере, установить, в котором домике они живут. Разумнее всего идти спать, а завтра быстро исчезнуть. Может быть, мне надо пойти к бунгало, перед которым после обеда остановился на стоянке зеленый джип? Медленно в темноте я направился через стоянку, мимо задних стен бунгало, к рампе для мытья машин. У Корнелии еще горел свет. Заднее окно, закрытое жалюзи, бросало полосатые тени на выгоревшую траву. Я решил, что если уж все в порядке, надо посмотреть на нее, когда она одна, приподнять завесу тайны, узнать, кто за ней скрывается. Какая она в минуты тишины. На окружной асфальтированной дороге я услышал звук автомобильного мотора. Я еще глубже вжался в темноту. В десяти -- пятнадцати метрах от меня проехала с погашенными фарами машина. Это был не джип. Я повернулся и направился обратно. Бесшумно я подошел к окну и через щель посмотрел внутрь. Сердце у меня споткнулось и замерло. Только корабельный винт гудел в голове. -- Где этот недотепа? Говори, шлюха! -- сказал угрожающе один из этих мужчин, которых я напрасно искал в ресторане. Он медленно приблизился к ней и несколько раз сильно ударил ее ладонью по лицу. Они стояли с пистолетами в руках посреди спальни, а Корнелия -- напротив них, в легкой пижаме. С лицом бледным, как мел, и трясущимися губами. -- Где он, куда ушел? Быстро, или мы тебя прикончим! -- Он выбросил колено вперед и ударил ее в живот. Она рухнула на пол. Только теперь я опомнился и сунул руку в задний карман, в котором носил свой сержантский пистолет. Пристрелю их раньше, чем они опомнятся. Тот проклятый внутренний голос был прав, я в этом завяз по самые уши! "Выстрелы перевернут мотель вверх ногами! -- шепнул в ужасе голос разума. -- Некуда будет бежать, нас схватят раньше, чем мы проедем Уанки". Корнелия руками держалась за живот и с трудом поднималась. Твердая рукоятка оружия возвратила мне благоразумие. Не стрелять! В любом случае не стрелять! Но что тогда делать, что я должен делать? -- Я все-таки выбью из тебя это, -- хрипло выдохнул второй парень и одним рывком поставил ее на ноги. Пуговицы пижамной жакетки отлетели, я слышал, как они падают на мраморный пол. -- Ты не африкаанер, ты не Шиппер, ты просто шлюха! Он сорвал с нее жакетку и схватил за грудь. -- Куда ты хотела бежать с этим подлым бандитом? Первый приложил пистолет ей к виску: -- Считаю до трех... -- Ушел в ресторан, -- прохрипела Корнелия. Палец на курке у меня трясся. Почему она не сказала правду? Она не могла знать, что я вернулся к ресторану, я ведь шел посмотреть машину. -- Когда придет? Зачем туда пошел? Голова у нее опять опустилась. -- За сигаретами... Она лгала. Почему лгала? На что она еще надеялась? Что случится чудо? Я видел ее сломленное лицо. Беспомощность лишала меня разума. Что они сделают, если это будет длиться долго, если меня так и не дождутся? Потеряют терпение? Убьют ее? Пойдут искать меня? Ждать! Ждать, ждать, ждать и быть готовым нажать курок, принять поражение. Иного выхода нет. Я в капкане, теперь уже не убежать, нельзя ее так оставить. Я вытер вспотевшее лицо. На улице резко похолодало, мокрая рубашка холодила тело. Корнелия неподвижно стояла у стены комнаты. Те двое -- в нескольких шагах от нее, пистолеты с глушителями, и глаза направлены на двери. Как только я открою дверь, вылетят пробки из двух бутылок шампанского -- никто этого и не заметит. Потом нас оставят лежать посреди комнаты, как Гута, и исчезнут во тьме. К утру на счет СВАПО* припишут еще две жертвы, и районный полицейский начальник начнет облаву на черных. ------------ *СВАПО -- Народная организация юго-западной Африки. --------------- Я дилетант и портач: давно надо было раздобыть оружие с глушителем, теперь я мог бы их спокойно прикончить.. Время бесшумно неслось в темноте, как экспресс в Преторию. Человек не способен понять, по каким законам время растягивается или сжимается. Он воспринимает его только как полет к своему концу, к своей гибели. В спальне было тихо. Корнелия в полном упадке сил сползла на пол. Не смогла выдержать такого напряжения. Пожелтевшее лицо, мокрые от пота волосы. Они оставили ее. Медленно прохаживались. Три шага к ней, три шага обратно. Может быть, я смог бы с ними договориться? Если отпустят ее и дадут возможность уйти, я подниму руки. Однако остаток здравого смысла удержал меня. Чего бы я этим добился? Конечно, они не могут дать ей уйти, это закон джунглей, свидетелей не должно оставаться. Она обречена, так же, как и я. Бессмысленная жизнь. Какая сумасшедшая случайность свела нас вместе? Мы принесли гибель друг другу. Я не могу воспользоваться тем, что я еще на улице, а она не может им объяснить, что меня толком и не знает, ни в чем не принимала участия, даже никогда не видела "Гильдеборг". Теперь в душе проклинает меня, ведь у нее все же дети... Я видел отчаяние в ее глазах. -- Мне кажется, это тянется слишком долго, -- сказал вдруг один из парней. -- Ты должен пойти поискать его, возможно, он что-то учуял. -- Пожалуй, он пошел не за сигаретами, а к какой-нибудь черной потаскухе, -- ухмыльнулся другой. Он остановился над Корнелией и ткнул в нее ботинком. -- Валяется себе с черной, тебе это не пришло в голову? А ты тут в это время сдохнешь! -- Оставь ее и беги! -- заворчал первый. -- Как только погашу свет, выходи и будь осторожен! Комната на мгновение погрузилась во тьму. Потом снова вспыхнул свет, и парень провел по седоватому ежику носовым платком. Его лицо свело от напряжения, ему было нелегко: первоначальный замысел не удался. Войти, выстрелить и исчезнуть. Внутри бунгало должна быть такая жара, что можно задохнуться. Бетонные стены выдыхали дневной жар. По телу Корнелии стекали большие капли пота. Минуту он выжидающе смотрел на нее, потом засунул пистолет за пояс, поднял жалюзи... Меня ослепил резкий свет, я едва успел отскочить и прижаться к стене. Он открыл окно и высунулся наружу вдохнуть свежего воздуха. В эту минуту сержант Маретти около меня громко заорал: "Давай, парни, давай!" Кто-то поднял мою руку, и рукоятка пистолета твердо ударила по высунутой голове. Бороться! Одним прыжком, так, как мы запрыгивали в едущий бронетранспортер, я влетел через открытое окно внутрь. Парень даже не смог протянуть руку к поясу. В следующее мгновение он получил новый удар и остался лежать лицом вниз на мраморных плитах. -- Быстро! Опомнись! -- Корнелия с трудом начала подниматься, я бросил ей свое оружие. Ее лицо ожило. -- Одевайся! Теперь у меня был пистолет с глушителем, если что, я прикончу их обоих! Парень на полу пошевелился. Я поднял оружие... -- Ради бога, не надо, -- всхлипнула Корнелия и задержала мою руку. -- Здесь не надо, это делается иначе! Я опомнился. Вероятно, я выстрелил бы на самом деле. -- Мы должны уйти, одевайся! На дорожке к бунгало послышались тихие торопливые шаги. Возвращался второй. Я прижался к стене возле двери. Глаза Корнелии расширились от ужаса. -- Погаси! -- послышался голос снаружи. -- Этого парня нигде нет. Я повернул выключатель и открыл двери. Он, задыхаясь, ввалился внутрь. Я приставил ствол к его затылку и ногой прихлопнул дверь. Вспыхнул свет. -- Получайте, что вы хотели! -- Он даже не двинулся. С ужасом смотрел на неподвижное тело у своих ног. -- К стене! Руки за голову! Наклониться вперед! Голова его ударилась о стену. Я нащупал его пистолет. Готово! Я вопросительно посмотрел на Корнелию. -- Подгоню машину, -- сказала она беззвучно. Я не мог узнать ее голос. Она стала одеваться. Мне казалось, что она еле шевелится. Тихо, душно, опущенные жалюзи... Этим медленным одеванием она начала действовать мне на нервы. Мне показалось, что она вот-вот упадет в обморок. Наконец она была готова и начала складывать в дорожную сумку наши вещи. Жена, возвращающаяся из отпуска. -- Быстрее! -- заорал я на нее нетерпеливо. Она спокойно посмотрела на часы. -- Одиннадцать. У нас еще достаточно времени. Значит, я стоял под окном и ждал два часа. Но больше я уже не мог выдержать. Что же дальше? Вывезем их в саванну и пристрелим? Я не понимал, что задумала Корнелия, это лишало меня уверенности, в голове была лишь одна мысль: скорее, скорее! Бежать! Корнелия закрыла сумку и поставила ее у дверей. -- Ключи! -- сказала она властно и подставила ладонь. Не говоря ни слова, я подал ей ключи от зажигания. Я слышал, как она медленно удаляется в сторону стоянки. -- Вас найдут всюду! -- прошипел с ненавистью парень у стены. -- Никуда не денетесь! Нас найдут всюду... Собственно говоря, в этом я не сомневался. Не строил иллюзий. -- Если отпустите, мы вам дадим возможность бежать, -- шепнул он снова в стену и немного повернул голову, чтобы посмотреть на меня. Я влепил ему оплеуху. Эти, конечно, дадут нам возможность бежать... -- Поздно, парень, поздно, -- сказал я. -- Все -- поздно. Ты скоро будешь на небе. "FOR EUROPEANS ONLY" И не треплись, побереги нервы! У него затряслись руки, потом он начал трястись весь. Лихорадка. Убийца по профессии. Войти и нажать курок. Однако собственной смерти он ждать не умел. С асфальтированной окружной дороги донесся знакомый звук мотора. Корнелия! Я услышал, как она задним ходом подает машину к бунгало. -- Подними его! -- приказал я тому у стены. -- Выходи! Корнелия открыла двери и обвела нас взглядом. Потом подала мне автомат. Я оттянул затвор. -- Поторопись и имей в виду, что стреляю мгновенно! Он нагнулся и поднял лежавшего. Корнелия помогла ему уложить ег