я-авеню, но стал одним из ее хлыщей, ее пастором, он знал все и мог предложить что угодно: шлюху, всякие таблетки для поднятия настроения и мужской потенции. Он был султаном Пенсильвания-авеню, пока... Капля воды упала на щеку, вернула его от воспоминаний к действительности. Перед ним был только этот гребаный тоннель, по которому, похоже, предстояло двигаться бесконечно и... И тогда он увидел это. Черт, так долго карабкаться, чтобы увидеть это дерьмо, но все же это было именно то, за чем он пришел сюда. Впереди в тоннель врезалась труба из рифленого металла, но, черт побери, ржавая. Свет, который его вел, шел из дыры в этой трубе. Уоллс полез вверх, но не вертикально, а под углом в направлении трубы. Может быть, это канализация? Да нет, дерьмом вроде не пахнет. Он добрался до трубы и вполз в нее. Через эту трубу текла вода, уходя затем в гору. Это был главный тоннель в его жизни. Уоллс ощупал дыру. Да, слава Богу, человек может пролезть через такую дыру. Он начал втискиваться в трубу, словно влезал назад в материнскую утробу. Тело его дергалось, извивалось, скручивалось, узкие бедра вихляли из стороны в сторону. Ах, черт, зацепился обрез! Ну давай, черт побери, еще разок, еще. Он втиснулся и в эту трубу. Но куда же она ведет? Уоллс потихоньку пополз вперед, плечи едва пролезали, потолок трубы был всего в дюйме от его носа. Он продолжал протискиваться вперед, ощущая запах металла, не имея возможности повернуться. Обрез под ним причинял чертовскую боль, но изменить он ничего не мог, продвигаясь вперед по дюймам. Его снова охватила паника. Ох, черт, не хватало еще подохнуть здесь, застряв, как дерьмо в канализации. Уоллс закричал, и этот крик хлестнул его по лицу, отскочив от металлической поверхности трубы почти у его носа. В такой тесноте приходилось толкать себя вперед дюйм за дюймом. Да, здесь можно застрять и подохнуть от голода, а потом появятся крысы и обглодают труп до костей. Уоллс старался не думать о крысах, и, слава Господи, их здесь не было. Только труба, со всех сторон одна труба, свет где-то впереди, очень холодный сухой воздух и какой-то гул. Уоллс протискивал себя вперед, секунды растянулись в часы, ему казалось, что в этой трубе он уже целую вечность, что труба просто стала его жизнью Худшего момента и не припомнишь, разве что то утро, когда его предупредили, что Арийцы, поклявшиеся добраться до его задницы, поджидают его в душе. В голову пришла мысль помолиться, но он не мог решить, какому Богу. Нет, баптистский мамин Бог здесь не подойдет, многие ребята верили в него, но погибли, и последний из них, бедняга Уидерспун, остался в тоннеле всего несколько часов назад. Аллах тоже не подойдет, потому что верившие в него ребята погибли точно так же, как и баптисты. Там, в тюрьме, рьяному приверженцу ислама Ларри Арийцы разрезали рот, и Аллах не спас его задницу. Так и не придумав, кому помолиться, Уоллс просто запел псалом "Абрахам, Мартин и Джон", посчитав это лучшими строчками, обращенными к Богу, какие ему довелось слышать. И снова начал протискиваться вперед. Казалось, прошла целая вечность, залитый потом и охваченный страхом, он наконец дополз до конца трубы. Уоллс высунулся из нее. И увидел Бога Высокий, черный и чистый, Бог равнодушно смотрел на него, стоя в помещении, где гудели кондиционеры. Бог был большим. Бог был громадным. В нем не было ни милосердия, ни понимания, у него не было человеческого лица. Бог был гладким и холодным на ощупь. Бог был ракетой. Впервые за все это время застучал телетайп, но генерал даже не шевельнулся, чтобы подойти и прочитать сообщение. Он остался стоять позади Хаммела, заглядывая ему через плечо, словно завороженный видом пламени, проникающего в глубь титанового блока. Можно было подумать, что он пытается заставить пламя быстрее резать металл. - Сэр, тут сообщение. Генерал с трудом оторвал взгляд от пламени горелки, подошел к телетайпу и оторвал ленту с сообщением После этого подошел к телефону. Джек услышал, как он сказал: - Майор Ясотый, больше нет необходимости говорить только по-английски. Похоже, американцы выяснили, кто мы. Он положил трубку и повернулся к охранникам. Быстро заговорил с ними на каком-то другом языке. Охранники ответили ему и, оживленно переговариваясь, вышли из помещения. И тут Джек понял, какой это был язык. Он тут же прекратил работу. - Да вы же русские! - крикнул Джек генералу. - Я слышал, это русский язык. Проклятые русские! - В повисшей тишине Джек слышал, как колотится его сердце. Генерал посмотрел на него, и Джек заметил, как на секунду на его гладком симпатичном лице промелькнуло удивление. - А если даже и так, мистер Хаммел? Какая в этом разница для вашей семьи? - Я ни за что не буду помогать русским, - решительно ответил Джек Теперь он чувствовал, что у него есть твердая причина стоять на своем, хотя сердце стучало, как паровой молот, а колени начали дрожать. Генерал что-то сказал по-русски, в комнату тут же ворвались два молодых десантника и направили оружие на Джека. - Кончайте ломать комедию, мистер Хаммел, и, пожалуйста, без глупостей. Одно мое слово, и вас пристрелят. А потом я отдам приказ людям, находящимся у вас дома, и они убьют вашу жену и детей. Осталось-то всего дюйм или два металла, теперь мы уже сможем справиться и без вас. Так что вы напрасно пожертвуете собой и своей семьей. - Вы так думаете? Может быть, вы и разбираетесь в ракетах, но в сварке вы ничего не понимаете. А я вот рвану эти шланги, - Джек схватился за шланги, которые шли от горелки к газовому баллону, - вырву клапаны и вы останетесь без газа. И ничего не сможете сделать, пока не найдете новый баллон. Может, и раздобудете его, но к полудню завтрашнего дня. Подобная бравада далась Джеку тяжело, колени у него дрожали, горелка в руке так и прыгала. Но тут все было на его стороне. Все это сумасшествие зависело от клапанов между шлангами и баллоном. Дернуть посильней - и все кончено. Генерал моментально оценил ситуацию. - Не делайте глупостей, мистер Хаммел. Я с вами совершенно откровенен. Заверяю, что жена ваша и дети в безопасности. Послушайте, вы так напряженно работали. Отдохните. Мы оставим вас одного. Подумайте хорошенько, а потом дадите мне ответ. Идет? Улыбнувшись, генерал что-то сказал десантникам, и они вышли из комнаты. Все втроем. Джека охватила радость. Приятно было видеть, как сник и отступил самоуверенный генерал. Полный триумф, только что теперь делать? Вырвать шланг? Но тогда они убьют его и всю семью. Мир будет спасен, а все Хаммелы погибнут. Проклятье. Но пока в руке у меня этот чертов шланг, сила на моей стороне, и это будет их сдерживать. Джек огляделся и увидел большую металлическую дверь. Вот если бы удалось закрыть ее, тогда возможно... И тут он заметил на столе желтый лист телетайпной ленты и взял его. "Первому заместителю Главного разведывательного управления Аркадию Пашину. Предлагаю вам прекратить все ваши действия в ракетном комплексе Саут Маунтин на следующих условиях: 1. Вы и все ваши люди из 22-й бригады спецназа будете под охраной, гарантирующей вашу безопасность, возвращены в Советский Союз. Советские власти еще не уведомлены о том, кто вы такие, о ваших действиях и о ваших связях с общеcтвом "Память". 2. Всем раненым будет оказана медицинская помощь, в Советский Союз они будут возвращены при первой же возможности. 3. Никто не будет подвергнут допросам со стороны представителей разведслужб. 4. Если условия пункта 1 для вас неприемлемы, то Соединенные Штаты гарантируют вашу отправку (и тех, кто пожелает сопровождать вас) в любую нейтральную страну по вашему выбору. 5. Вам и последующим за вами людям предлагается надежное убежище, новые документы и комфортные условия в выбранной стране проживания. Генерал Аркадий Пашин, задуманная вами акция не может иметь успеха. Умоляю вас от имени всего человечества, взываю к вашей чести профессионального военного, остановите свою акцию, прежде чем проявятся ее гибельные последствия". Обращение было подписано президентом Соединенных Штатов. Президентом! Значит, президент обо всем знает Это произвело большое впечатление на Джека, он словно воспарил. Если президент знает, то все это скоро закончится! Наши военные появятся здесь в любой момент! Если бы только я смог закрыть дверь, тогда... Джек поднял голову и в этот момент весь мир в его глазах пошел красными вспышками, луч лазерного прицела, ослепляя, резанул его по лицу. "Рви!" - мелькнуло у него в голове, и Джек потянул шланг, но вдруг что-то взорвалось в ноге, и он со стоном упал на пол Боль была ужасной, но даже сквозь эту боль Джек почувствовал, как горелка выскользнула из пальцев. Он повернулся и, собрав все силы, попытался дотянуться до нее, чтобы разрезать этого сукина сына. Но выстреливший в него десантник уже ворвался в комнату и навалился на Джека. Все было кончено в считанные секунды. - Займитесь его раной, - приказал генерал. - Ты псих! - закричал Джек Хаммел. - Проклятый психопат, ты будешь... Теперь на него уже со всех сторон навалились люди, Джек лежал под ними, вытянувшись на спине. Кто-то сделал ему укол в ногу, боль сразу утихла, нога словно наполнилась взбитыми сливками. На рану наложили повязку. - Он очень аккуратно подстрелил вас, мистер Хаммел. Точно в бедро, но кость не задета. До ста лет проживете. - Ты сумасшедший, - снова закричал Джек, - ты хочешь взорвать весь мир. Проклятый психопат. - Нет, мистер Хаммел, я вполне нормален. Возможно, я даже самый нормальный человек в этом мире. А теперь, мистер Хаммел, вам пора возвращаться к своей горелке и продолжать работу. Но все время помните, что этот человек будет держать пистолет у вашего затылка. Одно неосторожное движение - и вы мертвы, после чего мертва и ваша семья. Их не похоронят, они сгорят на погребальном костре мира. Генерал наклонился над Джеком, и - будь он проклят! - Джек даже сейчас почувствовал обаяние этого человека. - Послушайте, молодой человек. Когда вы обеспечите нам доступ к ключу и мы сделаем то, что должны сделать, я позволю вам позвонить домой. Время у нас будет. А потом прикажу своим людям привезти их сюда. Понимаете, мистер Хаммел, сюда, в гору, потому что это единственное безопасное место. Подумайте о будущем, которое ждет вас, мистер Хаммел. Оно ваше, в обмен на оставшиеся небольшие усилия. И тут Джек Хаммел с ужасом осознал, что этот человек вовсе не сумасшедший. Он вполне нормальный и четко представляет себе то, что собирается сделать. - Подумайте о своих детях, мистер Хаммел. - Но для чего вам это нужно? - невольно вырвалось у Джека. - Господи, для чего? Вы же убьете миллиард людей. Генерал горько усмехнулся. У Джека появилось такое чувство, что на самом деле он видит этого человека впервые. - Если быть точным, то я убью только несколько сотен миллионов. Но зато спасу миллиарды. Я тот человек, который спасет мир. Я великий человек, мистер Хаммел. Вам выпало счастье помогать мне. Генерал снова улыбнулся. - А теперь продолжайте работу, мистер Хаммел Продолжайте. И Джек понял, что снова сдается. А что мог он предпринять против такого профессионала, более сильного, чем он сам, более умного, заранее предусмотревшего все? Пламя горелки снова вгрызлось в металл. Двигаясь стремительно, словно ящерица в ночи, Алекс перебирался от позиции к позиции и по сохранившейся традиции подбадривал солдат добрым словом, напоминая о долге и патриотизме. Он не был хорошим оратором, а уж тем более краснобаем, но его доверительная манера держаться с людьми, а самое главное твердая убежденность, и производили тот эффект, на который он рассчитывал. - Ну, как у вас дела, ребята? - спросил Алекс, радуясь тому, что снова говорит по-русски. - Отлично. Мы готовы, как и положено. - Наши приборы ночного видения засекли их грузовики, движущиеся в направлении горы, а инфракрасные приборы уловили работу двигателей вертолет тов. Американцы скоро будут здесь, ребята. И в этот раз их будет гораздо больше. - Мы готовы. Пусть приходят. - Отлично, парни. Но это не Афганистан, где гибло много людей, а вы задумывались, почему должны умирать ваши друзья. Это именно тот бой, к которому мы все готовили себя. Алекс верил в это. Генерал ему все объяснил, а он доверял генералу. Генерал был великим человеком, понимавшим все мировые проблемы и знавшим, как лучше всего поступить. Генералу можно было верить. Алекс вернулся из Афганистана с громадным желанием верить во что-то, он повидал слишком много бессмысленных смертей в горах и ущельях Афганистана, слишком много человеческих внутренностей, разбросанных взрывами по скалам, слишком много стервятников, ожиревших от русской крови. Но по возвращении его, как и многих ветеранов других войн, невзлюбили, оставили не у дел, получалось, что вернулся он во враждебный мир. А ему нужна была вера, нужен был спаситель, духовный наставник, мессия. Всем этим стал для него генерал. - Посмотрите, как все меняется, - сказал тогда ему генерал. - Этот Горбачев со своей чертовой гласностью превращает страну, за которую вы, ребята, сражались и умирали, в маленькую Америку. Мы становимся мягкотелыми от этого буржуазного духа, воюем сами с собой, а в это время наши настоящие враги готовятся уничтожить нас. Ведь именно сейчас в Америке поступают на вооружение ракеты нового поколения, это же просто безумие! А болван Горбачев лишил нас ядерного оружия среднего радиуса действия и уже поговаривает о дальнейшем разоружении. Евреи вернулись из лагерей, и теперь их антигосударственная деятельность возводится в ранг геройства! По радио звучит американская музыка, наша молодежь не вступает больше в партию, она слишком занята танцами. И это в то время, когда такие, как ты, проливали свою кровь и погибали в Афганистане. Все дело в памяти, Алекс, из нашей памяти вытекает и вера в родную землю, и желание как-то изменить ужасное настоящее. Не у многих хватает смелости признать это, еще меньше людей, кто бы осмелился как-то бороться с этим злом. Но где же лидеры, где порыв, где вдохновение? - Только один человек может справиться с этим - вы! - ответил Алекс. У генерала была особая ненависть к Америке. Он назвал ее "Большой духовный и интеллектуальный концлагерь". Только храбрые люди могли противостоять Америке и ее планам уничтожения России. - Алекс, ты знаешь, что у Чингисхана был специальный отборный отряд, что-то вроде спецназа, и командовал им храбрый молодой воин, отказавшийся от всех других постов? Знаешь, что он сказал? Советую тебе хорошенько подумать над его словами: "Дайте мне сорок отборных человек, и я переверну весь мир" Алекс кивнул. - Я переверну мир, Алекс. Вместе с тобой и сорока отборными солдатами. Или с шестьюдесятью. Да, это была отличная команда: отец-генерал, который все видел и знал, и сын-майор, который помогал отцу осуществлять его планы с целеустремленностью, близкой к самопожертвованию. - А теперь, ребята, - говорил Алекс своим детям, крепким, молодым героям из 22-й бригады спецназа, занимавшим оборону на Саут Маунтан, - вспомните своих отцов, пробирающихся через руины Сталинграда в жуткий мороз, чтобы броситься на головорезов из СС, вспомните эти долгие и кровавые годы. Ваши деды совершили революцию и в кровавых боях с Западом спасли мир для вас. И радуйтесь, что ваши испытания не стоят и половины испытаний, выпавших на их долю. Вам предстоит сражаться всего одну ночь на вершине горы в Америке. - Пусть идут, - сказал кто-то из солдат. - Я поговорю с ними на языке пуль. - Вот это мне приятно слышать. И помните: вы спецназ. На всей земле нет других таких солдат, вы самые подготовленные. Вы держите сейчас судьбу нашей страны, но вы сильные, у вас широкие плечи, ясный разум, большая сила воли. Алекс замолчал и вдруг почувствовал, как у него дернулось лицо. И тут он понял, что улыбается. Боже, он был счастлив! Предстоял бой, о котором мечтал каждый профессиональный солдат еще со времен римских легионеров: оборона малыми силами, от которой зависит судьба мира. Но только одному солдату из миллионов выпал шанс участвовать в таком бою, и этим солдатом был он, майор Александр Павлович Ясотый из 22-й бригады спецназа. Такой же шанс был еще у одного солдата - у неведомого американца, командовавшего штурмом, с которым Алекс скоро встретится. Скейзи посмотрел на часы: 21.45, по плану погрузка в вертолеты должна начаться в 21.50. Пуллер вернулся на командный пункт - успокоить нервы. Тиокол тоже ушел - к своим анаграммам и кодовым последовательностям, которые позволили бы открыть дверь. Он остался с группой Дельта. Один. Был, правда, среди них посторонний, Скейзи знал об этом, но ничего не сказал. Молодой агент ФБР Акли, так оплошавший в доме Хаммела, появился несколько минут назад в камуфлированном комбинезоне группы Дельта, который наверняка позаимствовал у кого-то из тех, с кем был в доме. Раздобыл он и винтовку МР-5, и пистолет 45-го калибра. Акли прибыл сюда, чтобы принять участие в штурме. Ладно, мальчик, подумал Скейзи, это и твой бой тоже. - Все в порядке, ребята, - обратился к группе Скейзи, - а теперь прошу минутку внимания. Все повернулись к нему. Лица солдат были уже вымазаны специальной затемняющей краской, снаряжение проверено в тысячный раз, оружие заряжено и поставлено на предохранитель, ботинки зашнурованы, все сосредоточены, готовы к действиям. Да, самые лучшие парни. - Ребята, здесь только свои. Некоторые из вас воевали во Вьетнаме, служили в воздушно-десантных войсках, в частях рейнджеров, сражались в штурмовых группах в джунглях, и вы помните, каким был печальный конец, несмотря на кровь, пролитую вами и вашими товарищами. Некоторые вместе со мной участвовали в той неудавшейся иранской операции, вы помните, как она позорно закончилась, как мы оставили тела наших товарищей гореть в пустыне. А некоторые из вас высаживались со мной в Гренаде, они помнят, как нас зажали со всех сторон и мы всю ночь просидели в яме. Что ж, сказать по правде, Дельта действовала тогда неудачно. Сейчас там, на горе, засел очень похожий на нас парень, крепкий, профессионал, за плечами у которого много операций. Командир спецназа. Сейчас он говорит своим людям, что они самые лучшие, что им предстоит сразиться с группой Дельта и что они зададут ей хорошую трепку в очередной раз. Понимаете? Меня это совсем не радует, думаю, вас тоже. И я решил объяснить вам всю серьезность положения перед тем, как мы сядем в вертолеты. Я прекрасно понимаю, что могу погибнуть сегодня ночью, но меня это нисколько не пугает: если погибну я, другой солдат из группы Дельта пойдет моим путем и завершит начатую работу, верно? Так что давайте попрощаемся, приведем в порядок мысли и сосредоточимся на выполнении своих профессиональных обязанностей. Другими словами, ребята, мы сделаем это. Сегодня Дельта выполнит задачу и покажет, на что она способна. Правильно я говорю? В ответ раздался шум одобрительных возгласов. Скейзи улыбнулся. Боже, он был счастлив. Питер разглядывал лицо на фотографии. Умное, настороженное лицо, без всяких признаков национальной принадлежности, симпатичное, излучающее уверенность. Явственно чувствовалась его внутренняя притягательная сила. Горящие глаза, твердый взгляд. Аркадий Пашин, подумал Питер, я никогда даже не слышал о тебе. Но ты наверняка обо мне слышал. Питер пробежал глазами биографические данные. Профессиональный военный и инженер, еще один самый умный мальчик в классе. Он постарался глубже вникнуть в смысл предоставленной ЦРУ информации, вроде бы ничего особенного. Обычные данные, как о любом профессиональном военном, как о сотне других генералов, которых знал Питер, но, правда, в русском варианте - обязательно суровый, жесткий, военный до мозга костей, непременная тяга к правым, в данном случае к "Памяти". И все же была здесь одна особенность: "В ноябре 1982 года Аркадий Семенович Пашин официально уведомил свое командование, что с этого момента будет именоваться просто Аркадий Пашин. Мы не располагаем информацией о причинах столь беспрецедентного решения. Ни один из наших источников не может объяснить смысл данного поступка". Зачем, черт побери, он сделал это? У Питера напряглись и без того натянутые нервы, появилось какое-то странное ощущение, что изменение имени тоже связано с ним. Да, связано с ним, с Питером. Его охватила дрожь. Питер попытался представить себе, что думал о нем Пашин, и понял, как важен он был для генерала. Пашин подослал человека, чтобы соблазнить его жену, потом сам приехал сюда и подчинил ее своей воле. Он встречался с ней в фальшивом израильском консульстве, смотрел на его любимую женщину. Может быть, даже видел тайком заснятые на пленку ее занятия любовью с Ари Готтлейбом. Питера снова охватила дрожь, он почувствовал себя оскорбленным до глубины души. Они нащупали его самое уязвимое место - Меган, увели ее, завербовали и использовали против него, использовали как оружие. Питер представил, как Пашин разглядывает его фотографии, сделанные специальным объективом с большого расстояния, просматривает сведения о его личной жизни, стараясь при этом буквально влезть в его шкуру, каким-то непристойным, извращенным способом превратиться в него, Питера Тиокола. Сунув руку в задний карман, Питер вытащил бумажник и достал оттуда фотографию жены. Она все еще нравилась ему. Он положил фотографию рядом с фотографией Пашина и стал смотреть на обоих. Меган стояла прямо, она не позировала специально, и все же снимок ухватил ее грацию, работу мысли и, пожалуй, несколько нервное состояние. Глядя на нее, Питер внезапно почувствовал приступ ужасной меланхолии. Боже мой, детка, ведь я подтолкнул тебя к этому, разве не так? Я максимально облегчил им их задачу. Питер посмотрел на Пашина, на человека, сидящего сейчас в горе. Все дело в том, что ты считаешь себя умнее меня. Ты и кучка твоих дружков из этого полоумного общества, как там его - "Память". Питеру стало даже немного неловко, сам-то он - и он знал об этом - не обременял себя воспоминаниями, не чувствовал никакого единения с историческим прошлым. Это ничего не значит для меня. Только одно имеет для меня настоящее значение. Меган. А ты забрал ее у меня. Питер снова посмотрел на фотографию. Нет, товарищ Пашин. Я умнее тебя. Я самый умный мальчик в классе. Тебе еще не приходилось встречать таких умных людей. Питер начал писать в блокноте имена: Аркадий Пашин и Питер Тио... И внезапно замер. Жуткое возбуждение и жуткая боль охватили его, стало трудно дышать, но вместе с тем тело его словно налилось энергией. Похоже, я вычислил тебя, подумал Питер. Мне нужно только заглянуть туда, куда, по твоему разумению, я не осмелюсь заглянуть. Но я реалист. Поэтому победа будет за мной. Я смогу заглянуть куда угодно. Даже если это убьет меня. Он выскочил из-за стола, пересек штабную комнату, не обращая внимания на Дика Пуллера и других присутствующих, и прошел в комнату, где расположились cвязиcты. Питер снял трубку телефона. - Это линия свободна? - Да, сэр, - ответил молодой связист. Он быстро набрал номер и услышал длинные гудки. Ему ответил мужчина, назвавший свое имя. - Говорит доктор Тиокол, я звоню из зоны боевых действий в Саут Маунтин. Я хочу поговорить со своей женой. Осталось только ждать. Дик Пуллер понимал, что ему следовало бы придумать что-то более надежное, более разумное, более хитрое, чем он решил, но вместо этого он просто сидел, попыхивая сигаретой "Мальборо", и размышлял о том, почему вообще решил стать военным. Он чувствовал, как внутри у него копошатся холодные маленькие паучки. Ты стал солдатом потому, что это у тебя хорошо получалось. Потому, что всегда мечтал вести отчаянных людей в отчаянные атаки. Потому, что это казалось тебе важным. Потому, что это было заложено в твоих генах. Потому, что боялся взяться за что-нибудь иное, чего не мог бы делать так же хорошо. Дик глубоко затянулся. Да, он уже старик, недавно ему исполнилось пятьдесят восемь. У него две прекрасных дочери и жена, за которую он отдаст жизнь. Идеальная жена солдата, которая делала для него так много и так мало спрашивала. Твоя жизнь была сплошным потаканием собственным желаниям, думал Дик, ненавидя себя за это. Ему захотелось позвонить жене или дочерям, но он не мог этого сделать. Дженни была замужем за майором-десантником и жила в Германии, Триш училась в юридическом колледже в Иеле. А Филлис... Филлис просто растеряется, если он позвонит. Ведь он раньше никогда не звонил ей, а только отправлял короткие сухие письма из разных горячих точек, в которых бодро лгал насчет пищи (которая всегда была плохой), насчет опасности (которая всегда была серьезной) и насчет женщин (которых у него всегда было много). Так что если он сейчас позвонит ей, то напугает до смерти, а что в этом хорошего? - Сэр, Сиксган-1 и 2 взлетели, - доложил связист. Это были его воздушные силы. Два боевых вертолета, которым предстоит перевозить войска и действовать в опасной зоне, где их ждет верная смерть от "стингеров". - Понял, - ответил Пуллер. Теперь уже не он будет дирижировать боем, события станут разворачиваться независимо от него. Задачи поставлены, даны последние наставления, вес теперь зависит от солдат и их оружия. - Сэр, Хавбек и Бинсталк вышли на исходные позиции. Это рейнджеры, поддерживаемые пехотой. - Понял. - Сэр, Кобра-1 докладывает, что погрузка в вертолеты завершена. Им что-нибудь передать? - Нет, ничего. От Браво что-нибудь слышно? - Пока ничего, сэр. - Вызывайте их, - приказал Пуллер, представив себе, как медленно и неуклюже продвигаются в темноте малочисленные остатки Национальных гвардейцев к своей запасной позиции - левее направления атаки, проваливаясь в глубокий снег, пробираясь между деревьями, испуганные, уставшие и очень, очень замерзшие. Да, от Браво нельзя ожидать быстрых действий. - Сэр, уже почти время. Вы сами сядете к радиостанции? - Да, подождите минутку, - ответил Дик, прикуривая новую сигарету. Он чувствовал, как внутри у него все сжимается, сильнее и сильнее, даже трудно дышать. Болели легкие, ныли суставы. Можно совершить массу ошибок, их и так уже сделано достаточно. В любой операции надо рассчитывать на шестьдесят процентов ошибок. Победа в войне не имеет ничего общего с гениальностью, надо просто демонстрировать свою мощь и совершать ошибок меньше, чем твой противник. Тоже мне, Наполеон нашелся! Но теперь уже ничего не поделаешь, остается просто ждать еще несколько минут. В этот самый момент на Гавайских островах Раймонд Спронс отправился спать, считая, что сделал все что мог. Ю.С. Грант напился. Джордж Паттон читал лекцию о патриотизме. Айк Эйзенхауэр молился. А Дик Пуллер вернулся к своей работе. Размышляя о том, что остается всего несколько минут, а он мог что-то упустить, Дик принялся заново перелистывать фотографии и документы о спецназе, поступившие за последний час. Их было слишком много, чтобы тщательно просмотреть все, и Пуллер просто пробегал их глазами, ища сообщения о подобных операциях... так, вслепую, наудачу. Досье содержало несколько сообщений об известных операциях спецназа, рассказы перебежчиков (естественно, из других подразделений, потому что в спецназе никогда не было перебежчиков), фотографии, сделанные со спутников, газетные вырезки, короче, все, что ЦРУ удалось собрать за тридцать лет. Медленно, скорее чтобы отвлечься от тревожных мыслей, чем по какой-то определенной причине, Дик листал документы, бегло просматривал их. А что, если рейнджеры застрянут, а эти красивые мальчики из церемониального батальона окажутся на самом деле годными только для парадов? А что, если у русских больше людей и боеприпасов, чем мы предполагаем? Что, если между Пашиным и ключом уже менее тонкая стенка титана, чем мы думаем? Что, если Тиокол не сможет открыть дверь в шахту? Что, если штурмовой отряд группы Дельта не пробьется в центр запуска? Что, если... И тут глаза Пуллера наткнулись на что-то. - Отбой атаки! - закричал он. - Приказ всем остановиться! - Сэр, я... - Всем остановиться! Сначала на том конце провода молчали, потом послышались приглушенные голоса - это агенты ФБР совещались между собой, что им делать. Питер подумал, что сейчас по другой линии они пытаются выяснить, действительно ли это звонит доктор Тиокол, поэтому он стоял и ждал. У него было такое ощущение, словно грудь наполнилась гравием, и дыхание со свистом пробивается через камешки. Довольно забавно, подумал Питер. Сегодня вечером может наступить конец света, и меня это совсем не беспокоит. А вот в ожидании предстоящего разговора с женой я дрожу, как лист. Хватит ли у него сил выдержать еще несколько минут? Господи, наконец-то ее голос. - Питер? В голосе Меган звучали печаль и сожаление. Она не извинялась, нет, но как мягко Меган произнесла его имя. Эта мягкость таила намек на то, что она осознает всю ответственность за возможные последствия своего поступка. Ее голос сделал то, чего он так не хотел. Питер простил Меган все сразу и полностью. Капитуляция была моментальной. Он понял, что пропал, морального превосходства и решительности как не бывало. - Привет, - тоже мягко и нерешительно поздоровался Питер. - Как ты? - Боже, Питер, все это так отвратительно. Это ужасные люди, они уже много часов торчат здесь. - Да, приятного мало, - ответил он и тут же разозлился на себя за то, как сразу согласился с ней. - Послушай, ты должна им все рассказать. Впоследствии тебе зачтется активное сотрудничество с властями. Я тебе это обещаю. - Надеюсь, но все равно это так отвратительно. Они отправят меня в тюрьму, да? - Хороший адвокат вытащит тебя. Твой отец знает самых лучших адвокатов, он поможет тебе выпутаться. Обещаю, Меган. - Питер глубоко вздохнул. - Послушай, не знаю, что они сказали тебе... - Не слишком много. Происходит что-то ужасное, да? - Просто кошмар. - И все по моей вине? - Нет. Это только моя вина. Теперь я это понял. Понял, что был игрушкой в их руках и облегчил осуществление их планов. А теперь мне нужна твоя помощь. Совершенно искренняя, максимальная помощь. - Хорошо. Говори, что я должна делать. Питер задумался. - Этот советский офицер, которого ты опознала. Ну тот, пожилой, Пашин. Наступило молчание. Питер подождал, сколько смог вытерпеть, а потом снова заговорил сам: - Каким-то образом все это связано лично с ним, все это очень интимно и лично, касается только его и меня. Вот почему ты была так важна для него. Меган, я должен пойти туда, куда идти боюсь, увидеть то, чего не хочу видеть. И отвести туда должна меня ты. Будь сильной, дай мне увидеть правду. Это будет самый важный поступок в твоей жизни, понимаешь? Голос Питера дрожал от волнения, он старался подбирать верные, нужные слова. Но они предательски разбегались, ускользали от него, он слышал в собственном голосе высокие, странные тревожные нотки. Уж не плачет ли он? Но нет, слез вроде бы не было. Меган так же молчала, потом наконец сказала: - Питер, вокруг меня так много людей, не заставляй говорить в их присутствии. Нельзя ли сделать это позже, когда мы будем одни? Я расскажу тебе все, но только наедине. - Нет времени, Меган. У меня к тебе один вопрос. Только один. Питер ждал, но Меган не пыталась помочь ему. В затянувшейся тишине Питер подумал о ее любовнике Ари. Хорошим он был любовником? На самом деле лучше меня? Прекрати, мысленно оборвал он себя. Он же сам шел к этому и теперь, когда подступил вплотную, испугался. Ты же можешь смотреть на что угодно. Ты реалист Ты сильный. Только так ты победишь его. - Поправишь меня, если я не прав. Я догадался, как он думает. Теперь я могу читать его мысли, понимаю его. - Ари? - Ари! Ари пустое место, Меган. Ари просто инструмент, вроде щипцов для волос. Нет, речь идет о другом человеке. О том, кто держит в руках все ниточки и дергает за них. Меган, вспомни, была ли такая ночь, когда ты отключалась? Может быть, слишком много выпила или очень устала, что-нибудь в этом роде? Какая-нибудь ночь, когда ты просто отключалась на четыре-пять часов? Конечно, ты можешь и не помнить этого, твое подсознание не готово еще к этому. Но была ли такая ночь, когда... когда ты действительно не помнила, что произошло? Меган молчала, что еще более усилило подозрение Питера. Потом он услышал ее голос: - Он сказал, что это от шампанского. Что я его слишком много выпила и отключилась. Мы тогда ходили в ресторанчик в Миддлбурге в Виргинии, у нас был "романтический уик-энд". А в субботнюю ночь я отключилась. Когда проснулась, могу сказать, что... это было очень романтично. Питер кивнул. - А когда это было? - Две недели назад. - После...? - Да, после того, как я была с тобой. От тебя я направилась прямо к Ари. Извини. - И тогда ты видела его в последний раз? - Да, я сфотографировала некоторые твои документы и отдала ему пленку вместе с фотоаппаратом. В тот раз мы не стали пользоваться обычной процедурой передачи пленок и пошли в этот ресторанчик. А на следующее утро он оставил меня. Сказал, что возвращается в Израиль к жене. Просто ушел. Я плакала, умоляла его. Он ударил меня. Питер, он ударил меня, а затем ушел и оставил, словно я вообще не имела для него никакого значения. А ты и не имела, подумал Питер. - Понятно, - промолвил он. - Ты мне здорово помогла. - Питер, это все? Ты позвонил... - Меган, с тобой все будет в порядке. Адвокат тебя вытащит. А эти парни из ФБР... тебе надо их слегка очаровать. Они растают. В конце концов, они же мужчины. А когда все закончится... - Боже мой, Питер, там опасно? Но ты же в безопасности, да? Ты ведь далеко от того места, где стреляют, правда? Ты же не совершить ничего глупого... Теперь он был совершенно разбит, чувствовал, как силы покидают его. Питер представил себе Меган в темной комнате, одурманенную наркотиками, беспомощную, безвольную. Интересно, чем они ее опоили и насколько она была беспомощна? Да, она наверняка совершенно беспомощна, они могли делать с ней все что угодно. От этой мысли слезы хлынули у него из глаз, он почувствовал, что всхлипывает, как ребенок. - Детка, когда все закончится, - услышал Питер свой голос, - мы сможем уехать в Нью-Йорк. Начнем другую жизнь, клянусь тебе. Мы переедем в Нью-Йорк, и ты сможешь общаться с людьми, которые тебе нравятся, а я, возможно, займусь преподавательской деятельностью или... Он слышал, что она тоже плачет. - Я так скучаю без тебя, - вымолвила сквозь слезы Меган. - Питер, мне очень жаль, что все так получилось. Прости меня и будь осторожен, пожалуйста, держись подальше от... - Доктор Тиокол! Резкий крик Дика Пуллера вернул Питера к действительности. - Меган, я должен идти. - Тиокол! Вы мне срочно нужны! - Я должен идти, - снова повторил Питер. - Спасибо, думаю, что теперь я справлюсь с этим человеком. - И он положил трубку. Наверное, пиджак был слишком тесен Питеру, потому что он внезапно сорвал его и швырнул в угол. Вот теперь он чувствовал себя гораздо лучше. Он обернулся, стараясь избегать взглядов изумленных связистов, и увидел Пуллера, который спешил к нему, размахивая фотографией. - Питер, посмотрите. Скажите, это действительно то, о чем я думаю? Питер заморгал глазами, сгоняя слезы. Он чувствовал себя дураком, идиотом, но отметил про себя, что Пуллер слишком возбужден, чтобы заметить его состояние. Значит, фотография. Он увидел то, что и предполагал увидеть сделанный с очень большой высоты снимок Саут Маунтин. Питер различил крышу пункта управления запуском, крышу казармы, ограждение из колючей проволоки по периметру, дорогу, ведущую в гору. И все-таки было что-то не то на снимке, какие-то маленькие неточности в расположении зданий относительно друг друга: не тот угол, что ли? Питер сосредоточился, но понять не мог... - Это только что поступило из ЦРУ. Фотографию эту сделали со спутника три месяца назад над Новомосковском, расположенном вблизи Днепропетровска. Там большой тренировочный лагерь спецназа. Проклятье, если бы они тогда обратили на это внимание, если бы в этом чертовом ЦРУ сидели люди поумнее... Питер продолжал внимательно разглядывать фотографию. - Вот здесь они и готовились к операции. Это их тренировочная площадка. Что-то здесь было не так. Питер заметил на земле нечто вроде диагональных борозд в виде сержантских Нашивок или каких-то гигантских следов от покрышек, пересекавших вершину горы. - Что это такое? Что означают эти линии? Пуллер посмотрел на фотографию. - В этом все и дело, поняли? Это траншеи. Вот что они прятали под этим чертовым брезентом. Питер не понимал. - Перед вами, доктор Тиокол, схема обороны Ясотого. Видите, эти траншеи имеют конфигурацию буквы "V", упирающейся основанием в здание центра запуска. - Да. - Противник будет отходить назад, оставляя окоп за окопом, к последнему укреплению. Атакуя, мы всегда будем оказываться в зоне перекрестного огня с двух сторон траншей, выкопанных в виде буквы "V". Обойти с фланга их нельзя, траншеи раскинуты очень широко, готов поспорить, что они связаны между собой тоннелями, которые они будут взрывать по мере отступления. Такую тактику использовали моджахеды в Афганистане. При штурме горы, укрепленной подобным образом, можно потерять тысячу человек. Да, этот Ясотый имеет представление о боевых действиях в горах. Каждый окоп обойдется нам в час времени и сотни убитых. Даже продвигаясь вперед, мы снова и снова будем под перекрестным огнем, в этих траншеях наша атака просто захлебнется. Но Питер не мог оторвать глаз от фотографии и слушал полковника без особого внимания. Ведь было же в ней что-то. Что-то такое, что он знал, но пока еще не понял. Мозг Питера пылал, пытаясь собрать воедино отдельные догадки. - Посмотрите! - внезапно закричал Питер. - Посмотрите! Сюда! - Он понял, что в фотографии не давало ему покоя. Ведь ему столько раз приходилось бывать на вершине Саут Маунтин во время строительства комплекса. Он знал гору так же хорошо, как тело Меган. Никто не знал ее лучше него. - Смотрите, вот Они не потрудились воткнуть деревья справа и слева от зоны штурма, просто оставили там голое место, но рельеф местности постарались скопировать с максимальной точностью. Дело в том, что свои спутниковые фотографии они сделали давно и не потрудились сверить их с последними снимками. Смотрите, на самом деле мы передвинули казарму примерно на пятнадцать футов левее, а это дополнительное крыло к зданию центра запуска так и не построили, хотя на планах, которые они получили от Меган, оно было. Но самое главное, что у них тут нет ручья. Его нет, потому что его не было. Пуллер смотрел на него, ничего не понимая. - Черт побери, о чем это вы? - Вы сказали, что придется атаковать только узким фронтом и единственное направление атаки идет вот по этому лугу. Правильно? И люди все время будут под перекрестным огнем, верно? Дик молча смотрел на него. - Но есть вариант. Вот здесь, слева, русло ручья. - Палец Питера ткнул в отвесную скалу. -