сь на ночь в доме Чеппла, чтобы как можно быстрее получить от миссис Чеппл сведения о ее похитителях. Однако она так и не появилась. В девять утра заверещал телефон. Звонили Каллагену. Он выслушал, положил трубку и состроил кислую мину: - За деньгами до сих пор не приходили. Чеппл вытаращил глаза: - Значит, за этим местом следили? - Разумеется, - ответил Каллаген, - но очень осторожно. Мы поставили наблюдателей с полевыми биноклями в зданиях по соседству. Их невозможно обнаружить. Чеппл обернулся ко мне. Его лицо было охвачено ужасом. В этот момент позвонили в дверь. Чеппл бросился в прихожую и тотчас вернулся, разрывая нетерпеливыми руками конверт. Нашим взорам предстал еще один листок, испещренный корявыми печатными буквами: Мартин Чеппл! Мы получили деньги, но нынче в ночь должны получить от вас еще столько же, в то же время и там же, где вчера. На этот раз мы твердо обещаем отпустить вашу жену живой. Если вы сообщите хоть одно слово полиции, то знаете, чем это грозит. Смерть и К╟ - Черт подери! - прорычал Каллаген. - Эти наблюдатели совсем ослепли! - заметил Мур. Я взглянул на почтовый штемпель. Письмо было отправлено рано утром. - Что вы собираетесь делать? - спросил я Чеппла. - Я готов отдать все до последнего цента, лишь бы жена вернулась целой и невредимой. ...За полчаса до полуночи Чеппл опять понес пять тысяч. Вернувшись, он сообщил: - Вчерашние деньги исчезли. Эта ночь прошла так же, как предыдущая. С единственной разницей: надежда Чеппла на возвращение жены стала куда слабее. И хотя никто не говорил об этом, все были уверены, что наутро придет письмо с требованием очередных пяти тысяч. И письмо действительно пришло: Мартин Чеппл! Мы предупреждали: полицию не впутывать. Вы не послушались. Теперь направьте полицию в 303-й номер отеля на Пост-стрит, 895. Там вы найдете обещанный нами труп. Смерть и К╟ Каллаген бросился к телефону. Я положил руку на плечо Чеппла, ибо он шатался и, казалось, вот-вот упадет. Однако он взял себя в руки и со злостью повернулся ко мне: - Вы убили ее! - Заткнитесь! - оборвал его Мур. - Нужно идти. Мур, Чеппл и я сели в машину Чеппла, которая обе эти ночи стояла возле дома. В последний момент к нам присоединился и Каллаген. Путь до Пост-стрит занял не более десяти минут. Еще две минуты ушли на поиски хозяйки и получение ключей. Затем мы поднялись в 303-й номер. На полу в гостиной лежала на спине стройная женщина с рыжими кудрями. Она была мертва уже давно, это было видно даже по цвету лица. Коричневый купальный халат явно мужского типа был задран, из-под него виднелось розовое белье. На ней были чулки: одна из ночных туфель держалась на ноге, другая валялась рядом. На лице, на шее и на других видимых частях тела были большие синяки. Глаза были навыкате, язык выпал изо рта. Над ней надругались и затем удушили. Вскоре появились чины уголовной полиции и полицейские в форме. Мы приступили к обычному расследованию. Хозяйка показала, что этот номер снимал мужчина по имени Гаррисон М. Рокфилд. Она описала его: лет тридцати пяти, ростом метр восемьдесят, худощав, по виду килограммов на семьдесят, блондин с голубыми или серыми глазами. Весьма любезен, хорошо одевался. Месяца три жил здесь в одиночестве. Утверждала, что не знает его друзей; ни разу не видела и миссис Чеппл. Последние три дня не видела также мистера Рокфилда, но в этом не было ничего необычного: порой она не видела некоторых своих постояльцев неделями. В комнатах мы нашли много одежды, и хозяйка заверила нас, что вся она принадлежала Рокфилду. Эксперты обнаружили немало отпечатков пальцев; мы надеялись, что их оставил Рокфилд. В соседних номерах не нашлось никого, кто слышал что-либо. В конце концов мы пришли к убеждению, что миссис Чеппл была убита в ту же ночь, когда впервые не вернулась домой. - Но почему же? - спрашивал Чеппл, совершенно подавленный всем происшедшим. - Из соображений безопасности, - отвечали криминалисты. - Чтобы ее не обнаружили, пока не оберут вас до нитки. Она ведь не слабая и хрупкая женщина; было бы затруднительно насильно удерживать ее в этом номере взаперти. Один из детективов обнаружил пачку стодолларовых купюр, которые Чеппл минувшей ночью запрятал между кирпичами. Затем я направился вместе с Каллагеном в полицейское управление, чтобы порасспросить людей, наблюдавших той ночью в бинокли. Они клялись и божились, что там никто не появлялся, кого бы они не заметили, что ни одна собака даже не подходила близко. - Вы уверены в этом? - подозрительно переспросил Каллаген. - Но тем не менее кто-то там побывал. Унес же кто-то деньги! Меня позвали к телефону. Это был Чеппл. - Они звонили, - прохрипел он в трубку. - Когда я входил в дом, телефон уже надрывался. - Кто "они"? - "Смерть и компания", - ответил он. - И они сказали, что теперь доберутся до меня. Они сказали: "Это говорит "Смерть и компания", и теперь твоя очередь". - Сейчас приеду, - ответил я. - Сидите и ждите меня. Я передал содержание разговора Каллагену. Тот поморщился: - Мы опять имеем дело с одним из проклятых сумасшедших убийц, - проворчал он. Когда я пришел, Чеппл был в жалком состоянии. Он дрожал, словно бы замерзая. От страха у него перехватило дыхание. - Дело в том... дело не в том, что я боюсь, - пытался он объяснить. - Дело в том... Я не такой уж трус, но... Но это, с Луизой... И еще шок... и я... - Понимаю, - успокоил я его. - И вы, конечно, не могли уснуть в последние дни. Кто ваш врач? Я позвоню ему. Он нехотя возражал, но все же назвал своего врача. Когда я направился к телефону, раздался звонок. Это был Каллаген. - Мы установили отпечатки пальцев, - торжественно объявил он. - Они принадлежат Дику Молли. Знаете такого? - Еще бы! - ответил я. Не хуже вас. Молли был игроком, отъявленным бузотером и был замешан в разных скандальных историях. К закону он относился с презрением. Но улик против него обычно не было. - Итак, если мы его возьмем, предстоит борьба, - продолжал по телефону Каллаген. - Вы ведь знаете, какой это крепкий орешек. А если опять выйдет сухим, то еще посмеется над нами. - Это мне понятно, - согласился я. И пересказал наш разговор Чепплу. Его лицо потемнело от ярости, голос задрожал, словно он услышал имя человека, совершившего убийство его жены. - Вы когда-нибудь слышали о Молли? Он отрицательно покачал головой и продолжал глухим хриплым голосом изрыгать проклятья. - Хватит! - прикрикнул я. - Ругань не поможет. Я знаю, где можно найти Молли. Он вытаращил глаза: - Где? - Хотите пойти со мной? - Еще бы не хотеть! - заорал он. Вялости и слабости как не бывало. - Возьмите шляпу, - посоветовал я. - Пойдемте. Он помчался наверх за шляпой. Потом по пути к машине задавал множество вопросов, на которые я отвечал одно и то же: "Потерпите". Однако едва мы оказались в машине, он поник. - Что случилось? - спросил я. - Не могу, - прошептал он. - Помогите мне вернуться домой... Врача... - Олл райт. - Мне пришлось почти втащить его в дом. Я уложил его на диван и попросил служанку принести воды. Затем позвонил врачу, но того не оказалось на месте. Спросил Чеппла, не вызвать ли другого врача. Он возразил слабым голосом: - Не нужно. Обойдется... Поторопитесь... Этот дьявол... Я вышел на улицу, взял такси и поехал. Завернул за ближайший угол и остановился. ...Двадцать минут спустя некто в сером поднялся по лестнице дома Чеппла и позвонил. Это был Дик Молли - он же Гаррисон М. Рокфилд, который нагрянул совершенно неожиданно. Я предполагал увидеть, как Чеппл куда-то отправится, но не думал, что придут к нему домой. Прежде чем я успел подняться, Молли захлопнул за собой дверь. Я стал трезвонить, как сумасшедший. В ответ за дверью прогремел выстрел, потом еще один. Я разбил рукояткой пистолета дверное стекло, протянул левую руку и стал нащупывать замок. Раздался еще один выстрел; пуля ударилась в остатки дверного стекла, и осколки полетели в разные стороны. Но замок я уже открыл. Затем толкнул дверь и сделал несколько выстрелов наудачу. В темноте произошло какое-то движение. Что-то грузно упало. Я снова выстрелил, ориентируясь по звуку. - Довольно! - раздался голос из глубины дома. - Перестаньте стрелять. Я потерял свой пистолет. Я удивился: этот голос не принадлежал Чепплу. Под лестницей я нашел выключатель. Загорелся свет. Дик Молли сидел в конце зала на полу и зажимал рукой рану на ноге. - Паршивая служанка испугалась и заперла дверь, - проворчал он, как бы оправдываясь. - Не то я удрал бы через черный ход. Я подошел к нему, держа пистолет наготове. - Я ранил вас в ногу или еще куда-нибудь? - К счастью, больше никуда, - ответил он. - Но я бы все же справился с вами, если бы не потерял в темноте пистолет. - Если бы да кабы, - съязвил я. - Ну ладно. Рана на ноге это пустяк. Об остальном можете не беспокоиться, если, конечно, вы не убили Чеппла. Он засмеялся: - Боюсь, что убил. Вряд ли он остался жив с двумя пулями сорок пятого калибра в голове. - Довольно глупая выходка с вашей стороны, - заметил я. - Это лучшая работа, которую я когда-либо выполнял, - похвастался он. - Вы так думаете? - возразил я. - А если я расскажу, что только и ждал очередного хода Чеппла, чтобы арестовать его за убийство собственной жены? Он вытаращил глаза. - ...и вы своим появлением здесь все испортили, - продолжал я. - Надеюсь, вас за это вздернут. Я наклонился над ним и перочинным ножом разрезал штанину. - Что вы, собственно, сделали? Вы смылись, когда обнаружили в своем номере труп Луизы Чеппл, ибо думали, что с вашим прошлым не вывернуться из этой истории. А когда услышали по радио, в чем вас обвиняют, то совсем потеряли рассудок и наломали дров. - Пожалуй, - согласился он. Потом продолжал: - Но я все же не уверен, что чересчур ошибся. У меня такое чувство, как если бы я... воздал ему по заслугам. - Вы, - и ваши чувства! - воскликнул я. - Он так и так был бы арестован. Он поступил бессмысленно, если не сказать неразумно. В первую ночь никто не забрал денег, но к следующей они все же исчезли. Так по крайней мере он утверждал. У нас ведь было только его утверждение, что он положил деньги, и не обнаружил их в следующую ночь. Когда же он узнал, что за участком велось наблюдение, то на вторую ночь положил деньги и написал письмо, согласно которому "Смерть и компания" узнала, что он обращался в полицию. А ведь мы и это хранили в тайне. А потом - способ, которым он попытался свалить вину на вас, когда запахло жареным. Нет, вы поступили глупо, Молли. Мы ведь тоже не столь наивны; оставь вы его в покое, он был бы арестован. Мы передали в газеты и на радио сообщение, а потом ждали, что вы объявитесь и дадите показания, освобождающие вас от каких бы то ни было подозрений. Кроме, конечно, соблазнения его жены - но ведь за это не наказывают. А его мы бы повесили. Я наложил на его рану повязку из моего кашне. - Но вы просто не смогли оказаться столь разумным. Кстати, долго ли вы были ее возлюбленным? - Всего пару месяцев, - ответил он. - Но она была для меня не просто очередной женщиной. Я относился к ней серьезно. - Как же случилось, что он застал ее в номере одну? Он покачал головой: - Очевидно, следил за ней в тот день, когда она сказала, что идет в театр. А может, следил, когда я выйду из отеля. Мне нужно было в город по делам, отсутствовал я не больше часа. А когда вернулся, она уже остыла. - Он почесал голову. - Но я не думаю, что она открыла на звонок. Вероятно, он сумел подделать ключ. Появились полицейские, вызванные перепуганной служанкой. - Вы полагаете, он с самого начала действовал по этому плану? - спросил Молли. - Вряд ли. Я думаю, что он убил жену в порыве ревности, а уж потом придумал всю эту историю со "Смертью и компанией". Дэшил Хэммет. Большой налет ---------------------------------------------------------------------------- Перевод В.Голышева ---------------------------------------------------------------------------- Пэдди Мексиканца я нашел в шалмане Лароя. Пэдди, симпатичный аферист, с виду - король Испании, оскалил в улыбке все свои крупные белые зубы, толкнул ко мне ногой стул и сказал сидевшей напротив девушке: - Нелли, познакомься с самым благородным сычом в Сан-Франциско. Этот дядя сделает для тебя все на свете - лишь бы закатать тебя потом на пожизненное. - И, повернувшись ко мне, показал на девушку сигарой: - Нелли Уэйд, и ей ты ничего не воткнешь. Ей работать ни к чему, у нее отец - бутлеггер. Нелли: тоненькая девушка в голубом; кожа белая, глаза продолговатые, зеленые; короткие каштановые волосы. Ее хмурое лицо ожило и похорошело, когда она протянула мне через стул руку, и мы оба посмеялись над Пэдди. - Пять лет? - спросила она. - Шесть, - поправил я. - Черт, - сказал Пэдди, ухмыляясь и подзывая официанта. - Когда же я обману хоть одного легавого? До сих пор он обманывал всех - он ни разу не ночевал в тюрьме. Прейс Кардиган раздела до нитки пятерых молодых людей в Филадельфии. Мы с Даном Мори поймали ее, но потерпевшие не захотели давать показания, и ее выпустили. Девчонке шел тогда двадцатый год, но она была уже ловкой мошенницей. Посреди зала одна из артисток Лароя запела: "Скажи, чего ты хочешь, и я скажу, чего я дам." Пэдди долил джину в стаканы с имбирным ситро, принесенные официантом. Мы выпили, и я дал Пэдди клочок бумаги, где были карандашом написаны фамилия и адрес. - Горячка-Мейкер просил передать, - объяснил я. - Вчера его видел на Фолсомской даче. А это будто бы его мать, просил тебя заглянуть к ней - не нужно ли ей чего. Как я понимаю, это значит, что ты должен отдать ей его долю с последнего вашего дела. - Ты меня обижаешь, - сказал Пэдди, пряча бумажку и снова извлекая из-под стола бутылку джина. Я опрокинул второй стакан и подобрал уже ноги, налаживаясь домой. В это время с улицы вошли четверо новых посетителей. Узнав одного, я остался сидеть. Он был высок, строен и наряжен во все, что полагается иметь на себе хорошо одетому человеку. Остроглазый, остролицый, с тонкими, как лезвия, губами и остроконечными усиками - Бритва Вэнс. Я удивился: что он делает в пяти тысячах километров от своих нью-йоркских охотничьих угодий? Пока я дивился, я повернулся к нему затылком, сделав вид, будто слушаю певицу, которая пела теперь посетителям: "Стать бы мне бродягой". За ней, в углу, я заметил другую знакомую личность из другого города - Фарта Джима Хакера, круглого и румяного детройтского бандита, дважды приговоренного к смерти и дважды помилованного. Когда я снова принял нормальную позу, Бритва Вэнс и трое его товарищей уже расположились за два стола от нас. Он сидел ко мне спиной. Я оглядел его соседей. Напротив Вэнса сидел молодой великан, рыжий, голубоглазый, румяный, с красивым - на свирепый и грубый манер - лицом. Слева помещалась смуглая девушка с бегающими глазами, в понурой шляпке. Она беседовала с Вэнсом. Внимание рыжего гиганта было приковано к четвертой персоне. Она того заслуживала. Она не была ни высокой, ни низкой, ни худой, ни пухлой. На ней была черная косоворотка с зеленой вышивкой и серебряными штучками. На спинке ее стула висело черное манто. Лет около двадцати. Глаза у нее были синие, рот алый, зубы белые, локоны, видневшиеся из-под черно-зелено-серебряной шляпки, - темно-каштановые; и был у нее носик. Словом, если не воспаляться из-за деталей, она была миленькая. Так я и сказал. Пэдди Мексиканец согласился: "Ничего"; а Анжела Грейс предложила мне подойти и сказать 0'Лири, что она мне нравится. - 0'Лири - это большой? - спросил я, сползая на стуле так, чтобы протянуть ногу между Пэдди и Анжелой. А кто его красивая подруга? - Нэнси Риган, а та - Сильвия Янт. - А принц, спиной к нам? Под столом ботинок Пэдди вместо ее ноги ударил по моей. - Не пинай меня, Пэдди, - взмолился я. - Больше не буду. Впрочем, хватит мне сидеть здесь, зарабатывать синяки. Домой пора. Я попрощался и пошел к двери, держась к Бритве Вэнсу спиной. В дверях мне пришлось уступить дорогу двум новым гостям. Оба меня знали, но оба прошли индифферентно - Еврей Холмс (другой, не тот ветеран, который устроил налет в Мус-Джоу в веселые старые дни) и Дэнни Берк, Король Лягушачьего острова в Балтиморе. Славная парочка - обоим в голову не придет отнять чужую жизнь без гарантированной выручки и политического прикрытия. Я направился к Керни-стрит, думая на ходу о том, что сегодня вечером притон Лароя полон воров и почему так много среди них выдающихся гастролеров. Тень в подъезде нарушила мою умственную работу. Тень сказала: - Тсс! Я остановился и стал разглядывать тень, пока не признал в ней Бино, кокаиниста- газетчика, который, случалось, подкармливал меня сведениями - когда верными, когда нет. - Спать хочу, - проворчал я, - а байку про заику-мормона я слышал, так что, если ты насчет этого, скажу сразу, и я пошел. - Не знаю я ни про каких мормонов, - возразил он. - Но кое-что знаю. - Ну? - "Ну" - это легче всего сказать, а я хочу знать, что я с этого имею. - Найди подъезд почище и вздремни, - посоветовал я. - Ты поправишься, когда проспишься. - Нет! Послушайте, я правда знаю. Честно! Слушайте! - Он придвинулся, зашептал: - Готовится дело в национальном банке Симена. Какое дело, не знаю, но это точно. Это не брехня. Честно! Назвать никого не могу. Вы же знаете, я сказал бы, если знал. Честно. Дайте десятку. Ведь за такое не дорого. Сведения верные - честно. - Верные - из понюшки. - Не, не, не! Честно, я... - Так какое же будет дело? - Я не знаю. Я слышал только, что Симена возьмут. Не... - Где слышал? Бино затряс головой. Я сунул ему в руку серебряный доллар. - Понюхай еще и придумай остальное, - сказал я ему. - Получится интересно - добавлю до десятки. Я шел к углу, ломая голову над рассказом Бино. Сам по себе он смахивал на то, чем, возможно, и был - басней, придуманной, чтобы выманить доллар у доверчивого легаша. Но он существовал не сам по себе. Притон Лароя - а в городе он был не один такой - ломился от публики, опасной для жизни и имущества. Тут стоило пораскинуть мозгами - тем более что компания, застраховавшая национальный банк Симена, была клиентом сыскного агентства "Континентал". За углом, пройдя десяток шагов по Керни-стрит, я остановился. На улице, где я только что был, грохнуло два раза - выстрелы крупнокалиберного пистолета. Я повернул обратно. За углом я увидел на тротуаре кучку людей. Молодой армянин, пижонского вида, малый лет девятнадцати-двадцати, прошел навстречу - лениво, руки в карманах, насвистывая: "У Сью разбито сердце". Я присоединился к кучке - превратившейся уже в толпу - вокруг Бино. Бино был мертв - кровь из двух дыр в груди пачкала смявшиеся под ним газеты. Я вернулся к Ларою и заглянул туда. Рыжего 0'Лири, Бритвы Вэнса, Нэнси Риган, Сильвии Янт, Пэдди Мексиканца, Анжелы Грейс, Деэнни Берка, Еврея Холмса, Фарта Джима Хакера - никого из них не было. Возвратившись к Бино, я постоял там, прислонясь к стене, и посмотрел, как приехала полиция, поспрашивала зевак, ничего не выяснила, свидетелей не нашла и отбыла, захватив с собой то, что осталось от газетчика. Я пошел домой спать. Утром я просидел час в архиве агентства, копаясь в папках и в нашей картинной галерее. На Рыжего 0'Лири, Дэнни Берка, Нэнси Риган и Сильвию Янт у нас ничего не было насчет Пэдди Мексиканца - только догадки. Не было заведено и дел на Анжелу Грейс, Бритву Вэнса, Еврея Холмса и Джима Хакера, но их фотографии имелись. В десять - час открытия банка - я отправился в национальный банк Симена, имея при себе эти снимки и рассказ Бино. Сан-францисское отделение сыскного агентства "Континентал" помещается в конторском здании на Маркет-стрит. Национальный банк Симена занимает нижний этаж высокого серого дома на Монтгомери-стрит, в финансовом центре города. В другое время - поскольку даже семь кварталов пройти без нужды считаю излишним - я сел бы в трамвай. Но на Монтгомери-стрит была какая-то пробка, и я отправился пешком, по Гранд-авеню. Через несколько кварталов я ощутил, что в том районе, куда я иду, не все ладно. Во-первых, звуки: шум, треск и как будто взрывы. У Саттер-стрит мне встретился человек, который держался обеими руками за лицо, со стоном пытаясь вправить вывихнутую челюсть. Щека у него была ободрана в кровь. Я свернул на Саттер-стрит. Затор - до самой Монтгомери. Всюду бежали взволнованные люди без шляп. Взрывы слышались ближе. Машина, набитая полицейскими, обогнала меня на предельной скорости, какая была сейчас доступна. Проехала "скорая помощь", звеня колоколом, забирая по тротуару там, где движение было гуще. Керни-стрит я пересек рысью. По другой стороне бежали двое патрульных. У одного в руке пистолет. Выстрелы впереди слились в барабанную дробь. Свернув на Монтгомери, я увидел впереди несколько зевак. Мостовая была запружена грузовиками, такси, открытыми машинами - брошенными. Следующий квартал, от Буш- до Пайн-стрит, был - пекло в праздник. Праздничное настроение было выше всего в середине квартала, где стояли через улицу национальный банк Симена и трест-компания "Золотые ворота". В следующие шесть часов у меня было больше дел, чем у блохи на пуделе. К концу дня я прервал охоту и пошел в агентство потолковать со Стариком. Он уютно сидел в кресле, смотрел в окно и постукивал по столу своим неизменным желтым карандашом. Этот высокий дородный человек на восьмом десятке, с белыми усами, младенчески- розовым лицом, кроткими глазами, в очках без оправы - начальник мой, и душевности в нем - как в веревке палача. Пятьдесят лет сыска в "Континентале" высосали из него все, кроме мозгов и этой улыбчатой вежливой кожуры, всегда одинаковой - плохо ли идут дела, хорошо ли - и одинаково ничего не значащей в обоих случаях. Мы, подчиненные, гордились его хладнокровием. Мы хвастались, что он может плеваться сосульками в июле, и между собой звали его Понтием Пилатом - за вежливую улыбку, с которой он посылал нас на убийственные задания. Когда я вошел, он отвернулся от окна, кивнул мне на кресло и разгладил карандашом усы. Вечерние газеты на его столе на все голоса заливались об ограблении национального банка и компании "Золотые ворота". - Какова обстановка? - спросил он, как спрашивают о погоде. - Обстановка-люкс, - сказал я. - Полтораста воров вышли на операцию - если таковая была. Сотню я видел сам - если это не сон, и многих не видел - рассаженных там, откуда можно выскочить и укусить, когда понадобятся свежие зубы. И они кусали. Они устроили полицейским засаду и дали им прикурить - не один раз. На банки напали ровно в десять, захватили весь квартал, благоразумных выгнали, остальных уложили. Сама выемка - пара пустяков для банды такого размера. По двадцать - тридцать человек на банк, пока остальные держали улицу. Всех дел - завернуть добычу да отвезти домой. Сейчас там идет собрание разъяренных бизнесменов: акционеры встали на дыбы и требуют голову начальника полиции. Полиция чудес не творила, это факт, но ни одна полиция не справится с работой таких масштабов - как бы хорошо она о себе ни думала. Все длилось меньше двадцати минут. Полтораста, скажем, бандитов, вооруженных до зубов, и каждый их шаг расписан до сантиметра. Где вы возьмете столько полицейских, как оцените обстановку, спланируете бой и развернете его в такое короткое время? Легко сказать, что полиция должна заглядывать вперед, быть готовой к любой неожиданности - но те же умники, которые кричат сейчас "Подлость!", первыми заверещат "Грабеж!", если к их налогам накинут цент-другой на покупку лишних полисменов и снаряжения. Тем не менее полиция осрамилась, это ясно, - не один мясистый загривок ляжет под топор. Броневики ничего не дали, игра гранатами закончилась один - один, поскольку бандиты тоже умели в нее играть. Но главным позором были полицейские пулеметы. Банкиры и маклеры говорят, что было вредительство. Нарочно их испортили или хранили небрежно - Бог их знает, но работала только одна из этих спринцовок, и то неважно. Отвал был по Монтгомери и Колумбус-стрит. На Колумбус процессия растаяла - по нескольку машин в переулок. Между Вашингтон - и Джексон-стрит полицейские попали в засаду, и пока они пробивались, машины с бандитами успели рассеяться по всему городу, многие из них уже найдены - пустыми. Полного отчета еще нет, пока что картина складывается такая. Сорвано Бог знает сколько миллионов - без сомнения, самая большая добыча, захваченная гражданским оружием. Шестнадцать полицейских убито и втрое больше ранено, двенадцать посторонних зрителей, банковских служащих и так далее погибли, и примерно стольким же сильно досталось. Тяжело ранены два бандита и пять неизвестных - возможно, воры, возможно, зрители, подошедшие слишком близко. Налетчики потеряли семь человек убитыми и тридцать один задержан - большей частью подранки. Среди убитых - Пузырь Кларк. Помните его? Это он три или четыре года назад сбежал, отстреливаясь, из зала суда в Де-Мойне. Так вот, в кармане у него мы нашли листок: карту Монттомери-стрит от Пайн до Буш - место ограбления. На обороте карты напечатаны точные предписания, что ему делать и когда, крестиком на карте показано место, где он должен поставить машину, на которой приедет со своими семью людьми; кружком - где он должен с ними стоять, следя за ходом событий в общем и за окнами и крышами на другой стороне - в частности. Цифрами 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7 и 8 на карте обозначены подъезды, лестницы, ниши, которые должны служить укрытием, если придется вести перестрелку с этими окнами и крышами. Кларк не должен обращать внимания на Буш-стрит, но если полиция нападет со стороны Пайн-стрит, он бросает своих людей туда и расставляет их в точках a, b, c, d, e, f, g (его тело найдено в точке a). В течение налета, каждые пять минут, он посылает человека к машине, которая стоит на месте, отмеченном звездочкой, - за новыми распоряжениями, если таковые будут. Он должен сказать своим людям, что, если его подстрелят, один из них докладывает об этом штабной машине, и к ним направляют нового начальника. Когда дадут сигнал уходить, он должен послать одного человека за машиной, на которой они прибыли. Если машина исправна, она едет к ним, не обгоняя впереди идущей. Если она не заводится, человек идет к штабной за указаниями, где достать новую. Тут они, видимо, рассчитывали на чужие машины, оставленные на улице. Дожидаясь транспорта, Кларк со своими людьми поливает свинцом каждую цель в его секторе, и ни один из них не лезет в машину, пока она с ними не поравняется. Затем они едут по Монтгомери, по Колумбус и - испаряются. - Понятно? - спросил я. - Полтораста налетчиков разбиты на отряды - с командирами, картами, схемами, где показано, что делать каждому: за каким пожарным краном присесть, на какой кирпич поставить ногу, куда плюнуть - все, кроме фамилии и адреса полицейского, которого надо свалить. Невелика беда, что Бино не рассказал мне подробностей - я все равно счел бы их бредом наркомана. - Очень интересно, - произнес Старик с вежливой улыбкой. - Других расписаний, кроме Кларкова, мы не нашли. Я видел несколько друзей среди убитых и пойманных, и полиция еще пытается опознать остальных. Часть из них - местные дарования, но больше, кажется, привозного товара. Детройт, Чи, Нью-Йорк, Сент-Луис, Денвер, Портленд, Лос-Анджелес, Филадельфия, Балтимор - все прислали делегатов. Как только полиция покончит с опознанием, я составлю список. Из тех, кого не поймали, самая важная птица, по-моему, - Вэнс. Он был в машине, которая командовала налетом. Кто еще там сидел - не знаю. На празднествах присутствовал Дрожащий Мальчик и, кажется, Азбука Маккой, хотя его я толком не разглядел. Сержант Бендер сказал мне, что видел Цыпу Сальду и Котелка Маклоклина, а Морген заметил Такого-Сякого. Это хороший поперечный разрез компании - арапы, стопщики, мокрушники со всей страны. Дворец юстиции сегодня больше похож на бойню. Никого из гостей полиция не убила, насколько я знаю, но кожа на них будет отваливаться. Журналистам, которые любят порыдать о том, что у них называется третьей степенью, стоило бы туда заглянуть. После хорошей бани кое-кто из гостей заговорил. Но в том-то и чертовщина, что всего они не знают. Они знают некоторые имена: Дэнни Берк, Фрей Тоби, Старик Пит Бест, Пузырь Кларк и Пэдди Мексиканец названы - но все лошадиные силы полиции не выбьют из них больше ничего. Дело, по-видимому, было организовано так: Дэнни Берк, к примеру, широко известен как военный артист в Балтиморе. Теперь этот Дэнни беседует с восемью или десятью подходящими ребятами - по очереди. "Как ты смотришь на то, чтобы подзаработать на Западном побережье?" - спрашивает он. "А делать что?" - интересуется кандидат. "Делать что тебе скажут, - отвечает ему Король Лягушачьего острова. - Ты меня знаешь. Я тебе говорю: дело жирное, дело верное, раз - и ваших нет. Все, кто пойдет, вернутся богатыми - и вернутся все, если не будут мух считать. Больше я ничего не говорю, а не подходит - разговора у нас не было". Все эти субчики знают Дэнни, и, если он сказал, что дело верное, им этого довольно. И они соглашаются. Он им ничего не объясняет. Он велит им взять пистолеты, каждому выдает двадцать долларов и билет до Сан-Франциско и договаривается о месте встречи. Вчера вечером он их собрал и сказал, что налет будет утром. Они уже поболтались по городу и знают, что тут полно гастролеров, среди прочих - такие молодцы, как Цыпа Сальда, Бритва Вэнс и Дрожащий Мальчик. И утром во главе с Королем Лягушачьего острова отправляются на дело. Остальные расколовшиеся изобразили примерно такую же картину. Несмотря на тесноту в тюрьме, полиция наша нашла свободные места и запустила наседок. Бандиты в большинстве друг с другом не знакомы, работать наседкам было легко, но единственное, что они сообщили нового, - арестованные сегодня ночью ожидают оптового освобождения. По-видимому, думают, что банда нападет на тюрьму и выпустит их. Скорее всего, это сказки, но, так или иначе, полиция теперь приготовилась. Таково положение на этот час. Полиция прочесывает улицы и забирает всех небритых и всех, у кого нет справки от приходского священника о посещении церкви, - с особым вниманием к отбывающим поездам, пароходам и автомобилям. Я послал Джека Конихана и Дика Фоули на Северный берег - поболтаться по кабакам, послушать, о чем там говорят. - Как вы полагаете, задумал операцию и руководил ею Бритва Вэнс? - спросил Старик. - Надеюсь... мы его знаем. Старик повернулся в кресле, посмотрел кроткими глазами в окно и задумчиво постучал по столу карандашом. - Боюсь, что нет, - возразил он, как бы извиняясь. - Вэнс - хитрый, находчивый и решительный преступник, но у него есть слабость, общая для людей этого типа. Его стихия - непосредственное действие... не планирование. Он провел несколько крупных налетов, но мне всегда мерещился за ними еще чей-то ум. Я не мог с ним препираться. Если Старик говорил, что дело обстоит так, то так оно скорее всего и обстояло; он был из тех осмотрительных, которые увидят ливень за окном и скажут: "Кажется, дождик пошел", чтобы не ошибиться: а вдруг кто-то льет воду с крыши. - И кто же этот архиум? - спросил я. - Вероятно, вы это узнаете раньше меня, - сказал он с милостивой улыбкой. Я вернулся в суд и помогал варить арестованных в масле часов до восьми - когда голод напомнил мне, что я не ел с утра. Я исправил эту оплошность, а потом отправился к Ларою - не спеша, чтобы ходьба не мешала пищеварению. У Лароя я провел три четверти часа и никого особенно интересного не увидел. Кое-кто из посетителей был мне знаком, но они не выразили желания общаться - в преступном мире точить лясы с сыщиком сразу после дела не полезно для здоровья. Ничего тут не добившись, я перешел к Итальянцу Хили - в соседний притон. Приняли меня так же - дали столик и оставили одного. Оркестр у Хили играл "Не обманывай" и те, кому хотелось размяться, упражнялись на площадке. Среди танцоров я увидел Джека Конихана, руки его были заняты крупной смуглой девицей с приятным, грубо вылепленным лицом. Джек, высокий стройный парень двадцати трех или двадцати четырех лет, прибился к нашему агентству месяц назад. Эта служба была у него первой, да и ее бы не было, но отец Джека решил, что если сынок хочет погреть руки в семейной кассе, то должен расстаться с мыслью, будто продравшись через университет, он натрудился уже на всю жизнь. И Джек поступил в "Континентал". Он решил, что сыск - забавное дело. Правда, он скорее схватил бы не того человека, чем надел бы не тот галстук, но, в общем, обнаружил неплохие задатки ищейки. Симпатичный малый, вполне мускулистый, несмотря на худобу, с приглаженными волосами, лицом джентльмена и повадками джентльмена, смелый, скорый на руку и с быстрым умом, бесшабашно веселый - впрочем, это по причине молодости. Конечно, в голове у него гулял ветер, и его надо было окорачивать, но в работе я предпочел бы его многим нашим ветеранам. Прошло полчаса, ничего интересного. Потом с улицы вошел парень - невысокий, развязный, в очень отутюженных брюках, очень начищенных ботинках, с наглым землисто-смуглым лицом характерного склада. Это он попался мне навстречу на Бродвее после того, как пришили Бино. Откинувшись на стуле, чтобы широкополая дамская шляпа заслонила от него мое лицо, я увидел, как молодой армянин прошел между столиков в дальний угол, где сидели трое мужчин. Он что-то небрежно сказал им - с десяток слов, наверное, - и перешел к другому столику, где сидел в одиночестве курносый брюнет. Он уселся напротив курносого, бросил ему несколько слов, с ухмылкой ответил на его вопросы и заказал выпивку. Опорожнив стакан, пошел через весь зал - сообщить что-то худому человеку с ястребиным лицом - и удалился из ресторана. Я вышел следом, миновав столик, где сидел со своей девушкой Джек, и переглянулся с ним. Молодой армянин отошел уже на полквартала. Джек нагнал меня, обогнал. С сигаретой в зубах я его окликнул: "Огоньку не найдется?" Я взял у него коробок и, прикуривая, шепнул между ладоней: - Вон пижон идет - на хвост ему. Я за тобой. Я его не знаю, но если он вчера убил Бино за разговор со мной, он меня узнает. Ходу! Джек сунул спички в карман и пошел за парнем. Я выждал и отправился за ним. А потом случилась интересная вещь. На улице было много народу, в большинстве мужчины - кто гулял, кто околачивался перед кафе с прохладительными напитками. Когда молодой армянин подошел к углу освещенного переулка, оттуда появились двое и заговорили с ним, встав так, что он оказался между ними. Он, видимо, не хотел их слушать и пошел бы дальше, но один преградил ему путь рукой. А другой вынул из кармана правую руку и махнул перед лицом армянина - на ней блеснул никелированный кастет. Парень нырнул под вооруженную руку и под руку-шлагбаум и пересек переулок, даже не оглянувшись на двоих, хотя они его нагоняли. Перед тем, как они его нагнали, их самих нагнал еще один человек, которого я раньше не видел, - с широкой спиной и длинными руками, похожий на гориллу. Одной рукой он схватил за шею одного, другой - другого. Он отдернул их от парня, встряхнул так, что с них попадали шляпы, и стукнул головами - раздался треск, как будто сломалась палка от метлы, и он уволок обмякшие тела в переулок, с глаз долой. Армянин тем временем бодро шагал дальше и ни разу не оглянулся. Когда головолом вышел из переулка, я увидел под фонарем его лицо - смуглое, с глубокими складками, широкое и плоское; желваки на челюстях торчали так, как будто у него под ушами нарывало. Он плюнул, поддернул штаны и двинулся по улице за парнем. Тот зашел к Ларою. Головолом за ним следом. Парень вышел - за ним шагах в семи следовал головолом. Джек проводил их в кабак, а я ждал на улице. - Все еще передает донесения? - спросил я. - Да. Говорил там с пятью людьми. А ничего у него охрана. - Ага, - согласился я. - И ты уж постарайся не попасть между ними. Если разделятся, я - за гориллой, ты - за пижоном. Мы разошлись и продолжали двигаться за клиентами. Они провели нас по всем заведениям Сан-Франциско - по кабаре, закусочным, бильярдным, пивным, ночлежкам, игорным домам и Бог знает чему еще. И всюду парень находил кому бросить десяток слов, а между визитами ухитрялся сделать это на перекрестках. Я бы с удовольствием проследил кое за кем из его абонентов, но не хотел оставлять Джека одного с парнем и телохранителем: тут пахло чем-то важным. И Джека не мог пустить за кем-либо другим - мне не стоило наступать молодому армянину на пятки. И мы доигрывали игру так, как начали, - следуя за нашей парочкой от притона к притону. А ночь между тем перевалила через середину. Было начало первого, когда они вышли из маленькой гостиницы на Керни-стрит и впервые на наших глазах пошли вместе, бок о бок, к Грин-стрит, а там свернули на восток, по склону Телеграф-Хилл. Еще полквартала - и они поднялись по ступенькам ветхих меблирашек, скрылись за дверью. Я подошел к Джеку Конихану, стоявшему на углу. - Поздравления разнесены, - решил я, - иначе он не подозвал бы телохранителя. Если полчаса там не будет никакого движения, я сматываюсь. А тебе предстоит потоптаться тут до утра. Через двадцать минут человек-горилла вышел из дома и двинулся по улице. - Это мой, - сказал я. - Ты жди своего. Человек-горилла сделал шагов двадцать и остановился. Он оглянулся на дом, поднял лицо к верхним этажам. Тогда мы с Джеком услышали, что его остановило. В доме наверху кричал человек. Так тихо, что и криком не назовешь. Даже теперь, когда голос стал громче, мы его едва слыхали. Но в нем - в этом вое - будто слился страх всех, кто боится смерти. Я услышал, как лязгнул зубами Джек. То, что осталось у меня от души, давно покрыто мозолями, но и я почувствовал, что на лбу у меня дернулась кожа. Уж больно тих был этот крик для того, что в нем выражалось. Гориллообразный тронулся с места. В пять скользящих скачков он вернулся к крыльцу. Шесть или семь первых ступенек он одолел, даже не прикоснувшись к ним ногой. Он взлетел с тротуара в вестибюль одним прыжком - быстрее, легче, бесшумнее любой обезьяны. Минута, две минуты, три минуты - и крик смолк. Еще три минуты - и человек-горилла опять вышел из дома. Остановился на тротуаре, чтобы сплюнуть и поддернуть штаны. И зашагал по улице. - Джек, это твоя дичь, - сказал я. - А я загляну к парню. Теперь он меня не узнает. Парадная дверь была не только не заперта, но и распахнута. Я вошел в вестибюль, где при свете с верхнего этажа виднелся марш лестницы. Я поднялся туда и повернул к фасадной стороне. Кричали с фасада - либо на этом этаже, либо на третьем. По всей вероятности, гориллообразный не запер комнату - если и парадную-то дверь закрыть поленился. На втором этаже я ничего не нашел, зато на третьем уже третья дверная ручка подалась под моей осторожной рукой, и я приоткрыл дверь. Я постоял перед щелью, но не услышал ничего, кроме заливистого храпа где-то дальше по коридору. Я тронул дверь и приотворил еще на четверть метра. Ни звука. Комната была беспросветна, как будущее честного политика. Я провел ладонями по косяку, по обоям, нащупал выключатель, нажал. Две лампочки посередине пролили слабый желтый свет на обша