-английски с сильным акцентом. Сквозь туман боли в голове он ничего не соображал. Его глаза слиплись от запекшейся крови, он ничего не видел. Вдалеке слышались выстрелы. Ребенок - он понял, что это был ребенок, девочка - вел его по пустынным улицам. Напрягая мозг, Майлс пытался сообразить, где она подобрала его и удивляясь, почему она одна. Он слышал грохот своих армейских ботинок по каменной мостовой, звук отворяемых ржавых ворот, потом возбужденный быстрый шепот - объяснение ребенка. Сейчас она говорила по-итальянски, и он ничего не понимал. Дальше он почувствовал, как кто-то, поддерживая, укладывает его в постель. Он то и дело проваливался в небытие и просыпался, чувствуя, как нежные руки моют его и перевязывают голову. Первое ясное воспоминание - о военном враче, которого привели осмотреть Майлса. "Вы даже не представляете себе, какой вы счастливчик, вам повезло, - приговаривал врач. - О некоторых наших ребятах этого уже не скажешь. Вчера нас отбросили. Много погибло." После войны Майлс воспользовался законом о льготах демобилизованным и поступил в колледж. Здание колледжа в Фордхэм Роуз Хилл было всего в нескольких милях от того места в Бронксе, где он вырос. Его отец, капитан полиции, был настроен скептически. " Все, что мы смогли сделать для тебя, это заставить тебя закончить школу, - заметил он. - И не потому что Бог обделил тебя мозгами, а потому, что ты никогда не утруждал себя засунуть нос в книжки." Тем не менее через четыре года, закончив с отличием колледж, Майлс поступил в Высшую школу права. Отец был польщен, но предупреждал: "Ты все равно коп в душе и не забывай об этом, когда получишь все свои славные дипломы." Школа права. Адвокаткая контора. Частная практика. Это тянулось до тех пор, пока Майлс Керни не понял, что хорошему адвокату не стоит больших усилий превратить обвиняемого в подзащитного. Его это не привлекало. Майлс принял предложение стать Государственным прокурором. Это был 1958 год. Ему тридцать семь. За эти годы он встречался со многими девушками, наблюдая, как они одна за другой выходят замуж. Но как только он сам начинал подумывать о женитьбе, словно какой-то голос шептал ему: "Подожди, у тебя еще все впереди". Намерение съездить в Италию возникло не вдруг. "Нельзя сказать, что ты был в Европе, если ты оказался там только для того, чтобы тебя подстрелили, - говорила ему мать, когда он приходя обедать домой, неуверенно делился с ней своими планами, и добавляла: "Тебе не кажется, что не мешало бы навестить ту семью, которая прятала тебя в Понтиси? Я сомневаюсь, что ты тогда как следует отблагодарил их." Он до сих пор признателен матери за этот совет. Потому что, когда он постучал в дверь, ее открыла Рената, которой к тому времени было уже двадцать три года. Рената - тоненькая и высокая, не намного ниже его самого. Рената, которая восхитительно просто сказала:"А я знаю, кто вы. Это вас я привела в ту ночь." "Откуда ты помнишь?" - спросил он. "Мой отец сфотографировал нас с вами до того, как вас увезли. Я всегда держу эту фотографию на моем столике." Они поженились спустя 3 недели. И следующие 11 лет были самыми счастливыми в его жизни. Майлс подошел к окну и выглянул на улицу. По календарю весна наступила неделю назад, но кто возьмется предсказать капризы природы. Он отогнал от себя воспоминания о том, как Рената любила гулять по снегу. Споласкивая и загружая в посудомоечную машину чашку от кофе и тарелку из-под салата, он предался размышлениям о том, что бы стали есть люди, сидящие на диете, если бы исчез вдруг весь тунец. Может, они бы вернулись к старым добрым гамбургерам. От этой мысли он почуствовал, как его рот наполнился слюной. И это напомнило ему, что он должен вытащить из морозильной камеры соус для макарон. В 6 часов Майлс начал готовить обед. Он умело порвал на кусочки листья салата, покрошил зеленый лук, тончайшими полосочками нарезал зеленый перец. Он бессознательно улыбался про себя, вспоминая, что до появления Ренаты салат в его понимании представлял собой помидоры и зелень, заправленные майонезом. Его мать была прекрасной женщиной, но кулинария не входила в число ее достоинств. Основным принципом ее стряпни было стремление "убить все микробы", поэтому отбивные всегда были такими сухими и жесткими, что требовалась известная сноровка, чтобы с ними сражаться. Рената ввела его в мир, где он открыл для себя аромат приправ, нежность лосося, вкус изумительно приготовленных макарон и остроту салатов с чесноком. Нив унаследовала умение хорошо готовить от своей матери, а Майлс требовал признания за собой первенства в единственном, чему он научился - в приготовлении особого салата, который и правда удавался ему превосходно. В 10 минут седьмого он уже начал тревожиться за Нив. Наверное, такси на улицах совсем мало. Господи, только бы она не пошла сейчас через парк. Он попытался дозвониться в магазин, но там никто не отвечал. Майлс уже готов был звонить в ближайший участок, чтобы полицейские проверили парк, как влетела Нив, нагруженная свертками и коробками с одеждой. Майлс ни за что не признался бы Нив в своих трусливых намерениях, вместо этого он принял из ее рук коробки и вопросительно заглянул ей в глаза. "Опять Рождество? - спросил он, - "Для Нив от Нив с любовью"? Ты выгодно себе это продала?" "Майлс, не умничай, - раздраженно ответила Нив. - Могу тебе только сказать, что, может, Этель Ламбстон и хороший клиент, но если бы ты знал, как она порой действует мне на нервы!" Нив забросила коробки на диван и вкратце рассказала о своих бесплодных поисках Этель. Майлс испуганно посмотрел на дочь. "Этель Ламбстон! Эта та самая сплетница, которая была у нас на Рождество?" "Та самая." Сгоряча Нив пригласила Этель на празднование Рождества, которое она и Майлс устраивали дома каждый год. Для начала Этель прижала к стенке епископа Стэнтона, объясняя ему, почему католическая церковь в ХХ веке уже не так популярна, после чего, разнюхав, что Майлс, оказывается, вдовец, уже не отходила от него весь вечер. "Она меня совершенно не интересует. Если тебе нравится, ты можешь поселиться под ее дверью, - предупредил Майлс, - но чтобы в этом доме ее ноги больше не было." 3 Денни Адлеру не слишком-то улыбалось пахать за какие-то гроши плюс чаевые в кафе на углу Лексингтон и 83-й улицы. Но что можно было поделать в его положении условно осужденного. А Майк Тухей - офицер, под бдительное око которого попал Денни, был изрядной свиньей, власть которого распространялась на весь штат Нью-Йорк. Он потребовал бы отчета в происхождении каждого потраченного Денни центе, если б тот не работал. Поэтому работать приходилось и он ненавидел каждую минуту, проведенную в кафе. Денни снял убогую комнатенку с мебелью в дешевом грязном доходном доме на Первой авеню. Чего не мог знать опекающий его офицер, так это то, что большую часть времени Денни проводил не на работе, а на улице, попрошайничая. В целях конспирации каждые несколько дней он менял место и изменял свою внешность. Иногда он одевался пьяницей-бродяжкой в вонючей одежде и стоптанных башмаках, с грязными лицом и волосами. Подпирая стену какого-нибудь здания, он держал в руках обрывок картонки со словами "Помогите, я голодаю". Для простодушных дурачков это было отличной приманкой. Иногда он напяливал вылинявшую военную форму, седой парик, темные очки, прикалывал к груди табличку "Бездомный ветеран" и стоял, опираясь на палку. Жестянка у его ног быстро наполнялась монетами. Благодаря таким вот "выходам" Денни набивал полные карманы мелочи. И они же позволяли ему поддерживать себя в форме, а для Денни не было ничего приятнее, чем предвкушение настоящей работы. Только один или два раза, он не мог не поддаться соблазну замочить кого-нибудь, что он и делал, отбирая у какого-то пьянчужки несколько долларов. Но копам было совершенно наплевать на избитого или зарезанного бомжа, так что в данном случае Денни ничем не рисковал. Через три месяца срок его условного осуждения закончится, он сможет исчезнуть из поля зрения и определиться, где приложить свою энергию. Даже его офицер расслабился. В субботу утром Тухей звонил ему в кафе. Денни живо представил себе Майка, его тщедушное тело, ссутулившееся над столом в неряшливом офисе. "Я говорил с твоим боссом, Денни. Он сказал мне, что ты один из его наиболее заслуживающих доверия работников." "Спасибо, сэр." Если бы Денни сейчас стоял перед столом Тухей, его руки бы тряслись, выдавая нервозность. Он бы был вынужден выдавить подобие слезы из своих светло-карих глаз и изобразить что-нибудь похожее на улыбку. Вместо этого он беззвучно матерился в телефон. "Денни, ты можешь не посылать мне отчет в понедельник. Я буду очень занят и, я знаю, ты из тех, кому я могу верить. Увидимся на следующей неделе." "Да, сэр." Денни повесил трубку. Улыбка - оскал прорезалась морщинами под его выступающими скулами. Половину из прожитых им тридцати семи лет он провел в тюрьме, начиная с двенадцати лет, когда совершил свой первый взлом. Его кожа приобрела за эти годы характерный сероватый оттенок - "тюремную бледность". Денни обвел глазами кафе, с отвращением глядя на крошечные столики для мороженого, металлические стулья, белую пластиковую стойку, объявления о скидках на ланч, хорошо одетых посетителей, погруженных в газеты над тарелками с тостами или кукурузными хлопьями. Его мечты о том, как бы он разделался с этим кафе в целом и с Майком Тухей в частности, были прерваны окриком менеджера: "Давай, Адлер, пошевеливайся! Заказы сами не придут!" "Да, сэр!" "Как мне осточертело это "да, сэр!", - подумал Денни, хватаясь за куртку и коробку с бумажными пакетами. Когда он вернулся в кафе, менеджер отвечал кому-то по телефону. Он взглянул на Денни с обычной кислой миной. "Я просил тебя не говорить по телефону по личным делам в рабочее время," - сказал он и швырнул телефонную трубку Денни в руки. Позвонить ему сюда мог только Майк Тухей. Он произнес имя Майка, но услышал приглушенное: "Привет, Денни." Он узнал этот голос мгновенно. Чарли Сантино - Большой Чарли. Десять лет назад Денни сидел с ним в одной камере в тюрьме в Аттике и потом пару раз выполнял для него кое-какую работенку. Он знал, что у Чарли имеются достаточно высокие связи в криминальных кругах. Денни проигнорировал свирепое выражение на лице менеджера - сейчас всего лишь пара человек у стойки, столики пустые. У него было приятное предчувствие, что то, что скажет Чарли, будет интересным. Машинально он отвернулся к стене и прикрыл трубку ладонью. "Да?" "Завтра, в 11. Брайант- Парк за библиотекой. Ищи черный "Шевролет" 84-го года." Когда на том конце повесили трубку, Денни даже не осознал, что широко улыбается. Все эти снежные выходные Симус Ламбстон просидел один в квартире на 71-ой улице и Вест-Енд Авеню. В пятницу после обеда он позвонил своему бармену. "Я заболел. Скажи Матти, чтобы он поработал за меня до понедельника." Он проспал беспробудно всю ночь сном душевно изнуренного человека, но в субботу утром проснулся, чувствуя, что страх не только не прошел, но почти перешел в панику. Рут уехала в четверг в Бостон и вернется только к воскресенью. Дженни, их младшая, только в этом году поступила в университет в Массачусетсе. Чек, который Симус послал оплатить учебу в весенний семестр вернулся ввиду отсутствия денег на счету. Рут пришлось выпросить срочный долг у себя на работе и поспешила исправить положение. После истерического звонка Дженни родителям у них был такой скандал,что слышно было, наверное, за пять кварталов. "Черт возьми, Рут, я делаю все, что в моих силах, - орал он. - Это не моя вина, что у нас ни шиша денег, если трое детей учатся в колледже. Ты что думаешь, мне деньги с неба сыпятся?" Они стояли друг напротив друга - враждебные, измученные, отчаявшиеся. Ему было стыдно смотреть ей в глаза. Он знал, что приближающаяся старость не прибавила ему привлекательности. Шестьдесят два года. Раньше он поддерживал свое тело в форме при помощи гимнастики и гантелей. Но сейчас появился живот, с которым невозможно стало бороться, некогда рыжеватая шевелюра поредела и приобрела грязно-желтый оттенок, очки, которые он надевал для чтения, подчеркивали отечность лица. Глядясь в зеркало, он иногда переводил взгляд на его с Рут свадебную фотографию. Оба элегантно одетые, обоим еще нет сорока, у каждого это второй брак, счастливые, желающие друг друга. И с баром все должно было пойти гладко, даже несмотря на взятую ссуду, он был уверен, что сможет окупить его за пару лет. Спокойная, выдержанная Рут стала для него прибежищем после того, как он отступил перед притязаниями Этель. "Каждый цент, который я ей выплачу, окупится моим спокойствием," - сказал он тогда адвокату, который всеми силами старался уговорить Симуса не надевать на себя петлю и не соглашаться на пожизненные алименты. Он был счастлив, когда родилась Марси. Через два года неожиданно появилась Линда. И уж совсем нежданно родилась Дженни, когда им обоим было уже по 45 лет. Стройное тело Рут стало производить впечатление коренастого. Когда рента за бар удвоилась, а потом и утроилась, и старые посетители перестали заглядывать туда, ее спокойное лицо приобрело выражение постоянной озабоченности. Она так много хотела дать своим девочкам, а доходы не позволяли этого. Нередко она набрасывалась на мужа: " Вместо нормального дома ты смог дать им лишь кучу мусора." Последние годы, когда прибавились еще затраты на колледж, были мучительными. Ни на что не хватало денег. И эта тысяча долларов в месяц, отрываемая для Этель, пока она не выйдет замуж или умрет, была, как кость поперек горла, которую Этель грызла, не переставая. "Ради Бога, обратись в суд," - подстегивала его Рут. "Расскажи, что ты не в состоянии дать своим собственным детям образование, а эта паразитка уже нажила себе целое состояние. Ей не нужны твои деньги. Она имеет больше, чем она может потратить." Последняя вспышка на прошлой неделе была самой ужасной. Рут вычитала в "Пост", что Этель подписала контракт на книгу с авансом в пол-миллиона долларов. Журналист приводил слова Этель о том, что эта книга, в которой она расскажет "все-все", будет "равносильна взрыву динамита в мире моды". Для Рут это явилось последней каплей. Это, и еще возвращенный за отсутствием денег на счету чек. "Иди к этой... - Рут никогда не употребляла крепких выражений, и сейчас едва сдержала себя. - Скажи ей, что я собираюсь пойти к газетчикам и рассказать им, что она вымогает у тебя деньги. 12 тысяч в год в течении 20 лет!" С каждым словом голос Рут становился все пронзительнее. "Я мечтаю уйти с работы, мне уже 62 года. Потом, ты сам знаешь, пойдут свадьбы. Мы и в могилы ляжем с этой удавкой на шее. Скажи ей, что это будет очень интересная новость, когда напечатают, что одна из их сотрудников - феминистка и шантажирует своего бывшего мужа." "Это не шантаж. Это алименты. - Симус старался, чтобы его голос звучал твердо. - Но ты права. Я схожу к ней." Рут вернется в воскресение к вечеру. К полудню Симус заставил себя выйти из полулетаргического состояния и принялся убирать квартиру. Раньше, два года назад, для этой цели каждую неделю приглашалась женщина. Теперь же они поделили между собой обязанности, причем Рут постоянно ныла, что ей достается больше. "После ежедневной давки в метро бегать все выходные по квартире в обнимку с пылесосом - это то, что мне просто необходимо!" На прошлой неделе она внезапно разразилась слезами: "Господи, как же я устала!" К четырем часам квартира выглядела вполне прилично. Стены, конечно, следовало бы покрасить. Да и линолеум на кухне совсем вытерся. Здание отошло к кооперативу, но выкупить квартиру им было не по силам. Двадцать лет - и ничего, кроме счетов за аренду. Симус поставил на столик в гостиной тарелку с сыром и вино. Мебель устарела и выглядела убого, но сейчас, в мягком вечереющем свете она не смотрелась так ужасно. Только через три года Дженни закончит колледж, у Марси этот год последний, у Линды - первый. "Теперь все должно наладиться," - неожиданно твердо сказал он сам себе. Чем ближе подходило время приезда Рут, тем сильнее у него дрожали руки. Заметит ли она перемену, произошедшую в нем? Она вошла в квартиру в четверть шестого. "Движение ужасное," - сварливо объявила она. "Ты поменяла чек и все объяснила насчет первого?", - спросил он, изо всех сил, стараясь не обращать внимания на интонации жены. Это была "давай-выясним-отношения" - ее любимая интонация. "Конечно. И позволь мне сказать, что бухгалтер в колледже была в шоке, когда я рассказала ей, как Этель Ламбстон все эти годы отбирает у тебя деньги. Они в колледже устраивали для нее встречу полгода назад, чтобы она рассказала о женщинах, зарабатывающих наравне с мужчинами." Рут взяла протянутый ей стакан вина и сделала большой глоток. Он вдруг заметил, совершенно пораженный, что у нее появилась точно такая же, как и у Этель привычка всякий раз облизывать губы после произнесенной вслух гадости. "Что я поменял, женившись вторично?" Эта мысль заставила его разразиться истерическим смехом. "Ладно, оставим это. Ты ее видел?" - огрызнулась Рут. Огромная усталость вдруг охватила Симуса. Перед глазами возникла последняя сцена. "Да, я видел ее." "Ну?" Он осторожно подбирал слова. "Ты была права. Она не хочет, чтобы информация о том, что все эти годы она получала алименты, получила широкую огласку. Она готова пойти на некоторые уступки." Рут поставила стакан, ее лицо изменилось. "Просто не могу поверить, как тебе удалось это?" ...Ядовитый, дразнящий смех Этель в ответ на его угрозы и мольбы. Вспышка дикой ярости, пробежавшая по нему, ужас в ее глазах... Ее последняя угроза... Боже милостивый... "Не верится, что ты теперь не будешь платить ни за шикарные туалеты, которые Этель покупает у Нив Керни, ни за ее роскошное питание." Победный смех Рут бил по его барабанным перепонкам, а ее слова не сразу дошли до его сознания. Симус поставил стакан. "Как ты сказала?" - спокойно переспросил он жену. В субботу утром снег перестал падать, и кое-где на улицах уже можно было пройти. Нив притащила всю одежду Этель обратно в магазин. Бетти кинулась помогать ей. "И ты после всего станешь меня уверять, что она нормальная?" "Откуда я могла знать? - ответила Нив. - В ее квартире мертвая тишина. Честное слово, Бетти, я как вспомню нашу вчерашнюю спешку, у меня возникает желание удушить ее всеми этими тряпками." День был очень занятым. Они давали небольшое объявление в "Таймс" с рекламой разноцветных платьев и плащей, и реакция превзошла все ожидания. Глаза Нив сияли, когда она видела, как ее продавщицы выписывают внушительные счета. В который раз она про себя поблагодарила Сала за то, что он подтолкнул ее шесть лет назад. В 2 часа Юджиния, чернокожая девушка, бывшая модель, а сейчас первая помощница Нив, напомнила той, что пора бы сделать перерыв на ланч. "У меня есть йогурт в холодильнике," - предложила она. Нив только что закончила работать со своей постоянной клиенткой и совместными усилиями они остановились на "платье для матери невесты" стоимостью в 4 тысячи долларов. Нив коротко улыбнулась. "Ты же знаешь, я терпеть не могу йогурт. Закажи мне сэндвич с тунцом и диетическую Колу, ладно?" Через десять минут, когда заказ был доставлен в кабинет, она осознала, насколько была голодна. "Лучший рыбный салат в Нью-Йорке, Денни," - сказала она посыльному. "Если вы так считаете, мисс Керни. " Его бледное лицо оскалилось в подобострастной улыбке. Пока они на скорую руку ели, Нив снова набрала номер Этель. Но, как и прежде, никто не подходил к телефону. Весь остаток дня секретарша по поручению Нив пыталась дозвониться до Этель. Вечером Нив сказала Бетти: "Я попробую взять это все еще раз домой. Мне совершенно не хочется терять воскресенье и возвращаться сюда, если Этель вдруг взбредет в голову, что ей срочно необходимы эти тряпки." "Зная ее, не удивлюсь, если она заставит вернуться с полпути самолет, на который будет опаздывать," - проворчала Бетти. Обе засмеялись, а потом Бетти сказала спокойно: "Ты знаешь, иногда у меня появляется что-то вроде предчувствия. Я могу поклясться, что сейчас происходит что-то странное. Ведь эта чертова кукла Этель раньше никогда себе такого не позволяла." В субботу вечером Нив и Майлс отправились в оперу послушать Паваротти. "Тебе лучше бы на свидание пойти ," - посетовал Майлс, когда официантка в "Джинджер- Мэн", куда они заглянули после концерта, протянула им меню. Нив бросила на него взгляд. "Слушай, Майлс, я со многими встречаюсь, ты прекрасно сам знаешь. Но, когда появится кто-то важный для меня, я это почувствую, так же, как это было у вас с мамой. Лучше закажи мне креветок с чесночным соусом." Обычно по воскресениям Майлс ходил к утренней службе. Нив предпочитала подольше поспать и пойти в Собор к обедне. Она была удивлена, когда, проснувшись застала Майлса на кухне в халате. "Разочаровался в религии?" - спросила она. "Нет. Я решил пойти сегодня с тобой." Он изо всех сил старался, чтобы его голос звучал, как обычно. "Это имеет отношение к освобождению Никки Сепетти? - Нив вздохнула. - Можешь не отвечать." После церкви они решили пообедать в Артистическом Кафе, потом заглянули в кинотеатр по соседству. Вернувшись домой, Нив снова набрала номер Этель Ламбстон и долго не вешала трубку. Потом она потащила Майлса поиграть в игру, кто быстрее решит головоломку, которую еженедельно печатали в "Таймс". "Замечательный день", - прокомментировала она после выпуска ночных новостей, наклоняясь над креслом, где сидел Майлс, и целуя его в макушку. Нив перехватила выражение его глаз. "Ничего не говори," - предупредила она. Майлс поджал губы - он знал, она была права. Он чуть было не произнес: "Даже если завтра будет нормальная погода, мне бы не хотелось, чтобы ты отправилась на свою пробежку одна." Телефон, который постоянно трезвонил в квартире Этель Ламбстон, не остался неуслышанным. Дуглас Браун, 28-летний племянник Этель, въехал в квартиру в пятницу во второй половине дня. Он не был уверен в том, правильно ли он поступил, но у него было оправдание - парень, с которым он снимал пополам квартиру, попросту выставил его. "Мне нужно место, чтобы пересидеть, пока я найду себе новую квартиру, " - примерно так должно было звучать его объяснение. Он решил, что лучше не будет отвечать на телефонные звонки, чтобы не обнаруживать своего присутствия, хотя постоянный трезвон действовал ему на нервы. Но Этель всегда высказывала свое неудовольствие, если он снимал трубку. "Не твоего ума дело, кто мне звонит," - говорила она ему. Остальным, очевидно, говорилось то же самое. Он был уверен, что поступил разумно, не открыв дверь в пятницу вечером. Записка, просунутая под дверь в прихожей, касалась одежды, которую заказывала Этель. Дуг усмехнулся. Это, должно быть, то самое поручение, которое тетушка уготовила для него. В воскресение утром Денни Адлер терпеливо ждал на порывистом ледяном ветру. Ровно в 11 часов он увидел приближающийся черный "Шевролет". Большими шагами он поспешил из своего укрытия в Брайант- парке на улицу. Автомобиль подъехал к обочине, он открыл дверь и проскользнул внутрь. Машина тронулась, едва он успел захлопнуть дверь. Со времен Аттики Большой Чарли поседел и еще больше растолстел. Нижняя часть руля буквально пряталась в складках его живота. "Привет," - сказал Денни, не ожидая, впрочем, услышать ответ. Большой Чарли лишь кивнул. Машина быстро двигалась по Генри Гудзон- парквей через мост Джорджа Вашингтона. Чарли завернул на Пэлисайдс Интерстэйт- парквей. Денни обратил внимание, что, в то время, как снег в Нью-Йорке был раскисшим и потемневшим от копоти, здесь оставался белым. "Нью-Джерси - цветущий штат," - подумал он с сарказмом. Сразу за третьим выездом располагалась смотровая площадка, откуда можно было полюбоваться пейзажем на противоположной стороне Гудзона за неимением ничего более увлекательного. Денни не удивило, что Чарли заехал на совершенно пустынную стоянку - здесь они смогут спокойно поговорить о деле. Чарли заглушил мотор и, перегнувшись, потянулся к заднему сидению, охая от немыслимого напряжения. Он вытащил бумажный пакет с парой банок пива и бросил его между собой и Денни: "Твой ланч." Денни почуствовал себя польщенным. "Мило с твоей стороны, Чарли, что ты позаботился об этом." Он откупорил одну банку для Чарли. Прежде, чем ответить, Чарли сделал большой глоток: "Я ничего не забываю." Потом он вытащил из кармана конверт : "Десять тысяч, - сказал он. - И еще десять - по окончанию работы." Денни взял конверт, с удовольствием ощущая его плотность. "Кто?" "Ты ей приносишь ланч пару раз в неделю. Она живет в Шваб-Хаус, знаешь, тот огромный дом на 74-ой между Вест-Енд и Риверсайд-Драйв. Обычно пару раз в неделю ходит на работу и с работы пешком, срезая путь через Центральный парк. Отбери у нее сумку и покончи с ней самой. Обчисти кошелек, сумку выбрось, так чтобы это выглядело, будто ее подрезал какой-нибудь наркоман. Если ты не сможешь пришить ее в парке, попробуй в торговом центре. Там забитые улицы, все спешат, грузовики припаркованы с обеих сторон. Пройдешь рядом с ней, а потом толкнешь под грузовик. Не торопись. Все должно выглядеть, как несчастный случай или ограбление. Переоденься во что-нибудь из своего арсенала и понаблюдай за ней." Низкий и гортанный голос Большого Чарли звучал так, словно жир давил на его голосовые связки. Для Чарли это была длинная речь. Он еще отхлебнул из своей банки. Денни начал чувствовать беспокойство. "Кто?" "Нив Керни." Денни протянул конверт обратно Большому Чарли, как будто в нем лежала бомба. "Дочка Комиссара полиции? Ты в своем уме?" "Дочка бывшего Комиссара полиции." Денни почувствовал, как у него на лбу выступила испарина. "Керни на этом месте 16 лет, в городе нет копа, который не положил бы за него жизнь. Когда умерла его жена, они шмонали каждого, кто был хоть на малейшем подозрении. Нет уж, уволь." В лице Большого Чарли произошла едва заметная перемена, но его низкий голос оставался по-прежнему монотонным. "Денни, я говорил тебе, что я ничего не забываю. Помнишь наши ночи в Аттике, когда ты хвастался своей работой, кого ты убрал и как? Все, что от меня потребуется, это один анонимный звонок в полицию и следующую порцию сандвичей уже будешь доставлять не ты. Не делай из меня стукача, Денни." Денни задумался и, проклиная себя за болтливость, живо припомнил все. Он снова нащупал пальцами конверт и подумал о Нив Керни. Он ходит в ее магазин уже около года. Раньше секретарша предлагала ему оставить ей пакет для Нив, но сейчас он проходит прямо в ее личный кабинет. Даже если она разговаривала по телефону, она всегда махала ему рукой и улыбалась - улыбалась по-настоящему, а не той высокомерной улыбкой, не разжимая губ, которой награждали его большинство клиентов. И она всегда хвалила то, что он приносил. И, конечно, она была очень хорошенькой. Денни стряхнул с себя нахлынувшую было сентиментальность. Как бы там ни было, это - работа и ее надо сделать. Чарли не сдаст его копам, и они оба это знали. Но уже то, что Денни знает о заказе делает его слишком нежелательным. Не принять предложение означало, что он никогда больше не пересечет мост Джорджа Вашингтона в обратном направлении. Он спрятал деньги в карман. "Так-то лучше," - сказал Чарли. "Какие у тебя смены в кафе?" "С 9 до 6. Понедельник выходной." "Она уходит на работу где-то между половиной девятого и девятью. Сядь на хвост прямо у ее дома. Магазин закрывается в пол-седьмого. И помни: не спеши. Это не должно выглядеть, как преднамеренное убийство." Большой Чарли завел мотор, пора возвращаться обратно в Нью-Йорк. Снова он впал в свое обычное молчание, прерываемое лишь его тяжелым дыханием. Неодолимое любопытство овладело Денни. Когда Чарли повернул с Вест-сайд-хайвея, Денни спросил: "Чарли, ты имеешь представление, кто заказал эту работу? Не похоже, чтобы Нив Керни перешла кому-нибудь дорогу. Сепетти вернулся. Это он вспомнил старое?" Он почувствовал гневный взгляд в свою сторону. Грудной голос сейчас звучал резко, слова падали, как камни. "Поаккуратней, Денни. Я не знаю, кому понадобилось ее убрать. Парень, с которым я разговаривал, тоже не в курсе. Это так делается - никаких вопросов. Ты маленький никчемный человечек, эти дела тебя не касаются. А сейчас выметайся." Машина резко затормозила на углу 8-ой- и 57-ой улиц. Неуверенно Денни открыл дверь машины. "Чарли, я не хотел, - мямлил он, - я просто..." Ветер прошелся по машине. "Просто заткнись и делай, что тебе велено." Через секунду Денни уже смотрел вслед "Шевролету" Чарли. 4 В понедельник утром Нив была в холле своего дома, снова нагруженная коробками с туалетами Этель. Из лифта выпорхнула Це-Це. Ее вьющиеся белокурые волосы были уложены в стиле ранней Филис Диллер, глаза ярко подведены фиолетовым карандашом, а маленький хорошенький ротик подкрашен а-ля пупсик. Це-Це, настоящее имя которой было Мэри Маргарет Мак Брайд ("Угадай-ка, в честь кого?" - спрашивала она Нив), было двадцать лет. Начинающая актриса, она появлялась в спектаклях многочисленных театриков, находящихся на самых задворках Бродвея. Большинство таких спектаклей не выдерживали больше недели. Несколько раз Нив ходила ее смотреть, каждый раз изумляясь, до чего все же Це-Це была хороша. Той достаточно было едва уловимого движения - повести плечом, изогнуть губу, слегка изменить позу, чтобы перевоплотиться совершенно. Обладая от природы прекрасным слухом, она могла подражать любому акценту; ей не составляло труда разлиться руладами Баттерфляй МакКвин и тут же перейти на томную хриплость низкого голоса Лорен Бэколл. Она делила квартиру-студию в Шваб-Хаус с такой же грезящей о славе актрисой и поддерживала их скромный, так сказать, семейный бюджет благодаря разным подработкам. Выгуливать собак, также, как и работать официанткой, ей было не по душе; Це-Це предпочитала убирать квартиры. "50 баксов за 4 часа - и никуда не надо тащиться" - поясняла она. Нив порекомендовала ее Этель Ламбстон, и несколько раз в месяц Це-Це ходила убирать квартиру Этель. Сейчас Нив поджидала ее, как своего единственного спасителя. Встретив девушку, она объяснила свои проблемы. "Я собираюсь туда завтра," - сказала Це-Це, переведя дух. "Честное слово, Нив, эта работа заставит меня перейти на выгуливание бультерьеров - какой бы вылизанной я ни оставила квартиру, к следующему разу там всегда жуткий разгром." "Я видела, - подтвердила Нив. - Послушай, если Этель не заберет все эти коробки и сегодня, я подойду с ними завтра утром к лифту, и мы оставим их у нее в шкафу. У тебя есть ключи?" "Да, она дала мне один полгода назад. Созвонимся. Пока." Це-Це чмокнула воздух, изображая поцелуй, и почти побежала по улице - диковинная птичка с золотистыми завитыми волосами и диким макияжем, в ярко-фиолетовом шерстяном жакете, красных узких брючках и желтых тапочках. x x x В магазине Бетти помогла Нив снова развесить одежду Этель в мастерской на отдельную вешалку для заказов. "Это чересчур даже для Этель,"- тихо сказала она, и морщинки еще резче обозначились у нее на лбу. "Тебе не кажется, что мог произойти какой-нибудь несчастный случай? Может, нам стоит заявить в полицию?" Нив поставила коробку с украшениями рядом с вешалкой. "Я могу попросить Майлса справится о несчастных случаях, - сказала она, - но подавать в розыск еще рано." Бетти вдруг широко улыбнулась: "А может, у нее завелся кто-нибудь, наконец. Может, она провела потрясающий уик-енд." Сквозь открытую дверь был виден торговый зал. Уже появилась первая покупательница и новенькая продавщица уговаривала ее примерить совершенно неподходящие платья. Нив закусила губу. Кроме всего прочего, от Ренаты ей достался и вспыльчивый характер, поэтому Нив старалась следить за своим языком. "Хотела бы я на это надеяться," - ответила она Бетти и с приветливой улыбкой заспешила на выручку покупательнице. "Мариан, почему бы вам не показать зеленое шифоновое платье от Делла Роуз?" - деликатно вмешалась она. Утро выдалось хлопотное. Секретарша продолжала постоянно набирать номер Этель. Последний раз, когда она сообщила, что там никто не отвечает, у Нив мелькнула мысль о том, что если Этель действительно встретила мужчину и сбежала с ним, то никто так не будет этому рад, как ее бывший супруг, который продолжает выплачивать ежемесячные алименты вот уже 22 года. x x x По понедельникам у Денни Адлера был выходной. Он рассчитывал, что потратит его, наблюдая за Нив Керни, но в воскресение вечером его позвали к телефону, стоящему в холле дома, где он снимал меблированную комнату. Менеджер кафе звал Денни поработать завтра, потому что он уволил продавца. "Я сделал кое-какие подсчеты - этот сукин сын запускал-таки свою лапу в кассу. Так что завтра ты мне нужен ." Денни чертыхнулся про себя. Но надо быть идиотом, чтобы отказаться. "Я приду," - буркнул он. Повесив трубку, он подумал о Нив Керни и вспомнил ее улыбку, когда принес ей ланч, ее угольно-черные волосы, эффектно оттенявшие лицо, ее грудь, обтянутую модным свитером. Большой Чарли говорил, что по понедельникам после обеда она ходит на 7-ую Авеню. Это значит, что после работы не стоит и пытаться ее поймать. Ну что ж, и у него на этот вечер другие планы, которые не хотелось бы ломать - у него свидание с официанткой из бара напротив. Возвращаясь через сырой, воняющий мочой холл к себе в комнату, Денни подумал: "Следующего понедельника ты уже не увидишь, детка." Детка, слов нет, хороша. Правда, спустя несколько недель, проведенных на кладбище, вряд ли она будет также соблазнительно выглядеть. Вторую половину понедельника Нив всегда проводила на Седьмой - авеню. Она любила шумную неразбериху Гармента, запруженные тротуары, узкие мостовые, с обеих сторон заставленные грузовиками, подвозившими товар; ей нравилось смотреть на мальчишек-посыльных, ловко снующих между людьми и машинами, ее увлекала атмосфера занятости и спешки, царившая повсюду в этом районе. Когда ей было лет восемь, она начала ходить сюда с Ренатой. Несмотря на протесты Майлса, Рената устроилась работать на неполный рабочий день в магазине готового платья на 72-ой улице, всего в двух кварталах от дома. А потом пожилой хозяин обратился к ней с предложением купить магазин. Нив живо представила Ренату, упрямо качающую головой в то время, как немолодой дизайнер предпринимал очередную попытку переубедить ее по поводу своих моделей. "Когда женщина садится в этом платье, оно задирается," - говорила Рената. Когда она сердилась, ее итальянский акцент становился заметнее. "Женщина должна надеть платье, посмотреться в зеркало, чтобы проверить, не спустилась ли на ее чулке петля, и после этого вообще забыть, что на ней надето. Она должна ощущать одежду, как свою вторую кожу." Рената произносила "ко-ожу". У нее был верный глаз на модельеров. У Нив до сих хранится брошь в виде камеи, которую один из них подарил Ренате - она была первой, кто стал продавать его модели. "Твоя мама дала мне "старт", - часто вспоминал Джакоб Голд. - Прекрасная женщина; а как она чувствовала моду! Ты пошла в нее." Для Нив это была высшая оценка. Пересекая с запада 7-ую Авеню, Нив пыталась разобраться, что же ее так тревожит. Это было очень неопределенное ощущение, но постоянное, как пульсирующее нытье больного зуба. Она отдернула себя: "Скоро я буду, как те полные суеверий ирландцы, которые всегда "чувствуют" какие-то неприятности на каждом шагу." В "Артлес спортвеар" она заказала льняные рубашки с подходящими к ним шортами "бермуды". "Мне нравятся пастельные тона, - бормотала она, - но к этим надо что-то необычное." "Мы можем предложить блузу." Держа в руке блокнот для заказов, продавец указывал на вешалки, где были светлые нейлоновые блузки с белыми пуговицами. "Ну, это больше подошло бы к школьному джемперу." Нив прошлась по комнате, потом заметила цветные футболки. "Вот это то, что мне надо." Она выбрала несколько разных цветов и приложила их к костюмам. "Это - к персиковому; эта - к лиловому. Теперь, кажется, все." У Виктора Коста она нашла шифоновое платье в романтическом духе с вырезом -лодочкой, которое одиноко болталось на вешалке. И снова перед ее глазами встала Рената - Рената в черном бархате от Виктора Коста, собирающаяся с Майлсом на Новогодний вечер. На шее - подарок Майлса на Рождество - жемчужное ожерелье с букетиком из крошечных бриллиантиков. "Мама, ты как принцесса," - сказала ей Нив. Этот момент прочно отпечатался у Нив в памяти. Она так гордилась ими обоими! Майлс, подтянутый и элегантный, с шевелюрой, уже кое-где тронутой сединой, и Рената - тоненькая, с уложенными на затылке угольно-черными волосами. На следующий Новый Год к ним пришли лишь несколько человек. Отец Дэвин Стэнтон, который получил сейчас сан епископа. Дядюшка Сал, тогда еще изо всех сил сражавшийся за звание кутюрье. Комиссар Херб Шварц, заместитель Майлса, с женой. Уже было семь недель, как не стало Ренаты... Нив заметила, что продавец терпеливо ждет, стоя рядом. "Я ищу шерстяную одежду, - пояснила она, - Но сейчас уже не сезон, не так ли?" Она сделала заказ, заскочила еще в три магазина, помеченные в ее списке и, как начало темнеть, отправилась повидаться с дядюшкой Салом. Демонстрационные залы Энтони делла Сальва были сейчас раскиданы по всему Гарменту: коллекция спортивной одежды располагалась в западной части 37-ой-улицы, украшения и различные аксессуары - на западе 35-ой, а патентная контора на 6-ой авеню. Но Нив знала, где его искать. Она направилась прямо к нему в офис на западе 36-ой улицы. Когда-то он начинал там, снимая две крошечные комнатушки, а сейчас в его распоряжении были роскошно обставленные три этажа. Энтони делла Сальва - Сальваторе Эспозито из Бронкса - котировался как дизайнер уровня Билла Бласса, Келвина Кляйна и Оскара де ла Ренты. Переходя 37-ую улицу, Нив лицом к лицу столкнулась с Гордоном Стюбером. Она растерялась. Тот выглядел одетым с иголочки: в темном кашемировом пиджаке поверх бежевого с коричневым пуловера, в темно-коричневых брюках и мокасинах от Гуччи. С блестящими каштановыми волосами и открытым лицом, с тонкой талией и широкими плечами, Гордон Стюбер легко мог бы сделать блестящую карьеру модели. Вместо этого, в свои сорок лет, он был расчетливым дельцом с поразительной способностью отыскивать молодых дизайнеров и эксплуатировать их, пока те не сбегали от него. Это благодаря им, его направление в женском платье и костюмах было свежим и пикантным. "Неужели ему все мало, если он из экономии использует нелегальных рабочих?" - подумала Нив, холодно взглянув на него. И если у него проблемы с налогами, как дал понять Сал, то она очень рада. Они прошли друг мимо друга молча, но Нив показалось, что ее обдало волной ненависти. Она где-то читала, что каждый человек окружен аурой определенного цвета в зависимости от настроения. Она предпочла бы не знать, какого цвета сейчас аура Стюбера. Нив заспешила к Салу. Завидев девушку, секретарша тут же позвонила в кабинет шефу.