ель верхнюю часть двери в штурманское помещение. Николсон тут же вышел через качавшуюся на разбитых петлях дверь штурманской рубки, сбежал по центральному трапу и, повернув к носу, со стороны правого борта вошел в обеденный салон. Ван Эффен сидел на палубе рядом с дверью с пистолетом в руке и выглядел невредимым. Голландец проговорил: - Ну и грохот, мистер Николсон. Все закончилось? - Более или менее, и боюсь, для судна - тоже. Снаружи по-прежнему кружат два или три самолета, высматривая последние признаки жизни. У вас никаких проблем? - Это с ними-то? - Ван Эффен презрительно махнул стволом пистолета в сторону команды "Кэрри Дэнсера". - Пятеро ее членов боязливо жалось к подножиям диванов, еще двое распростерлось под столами. - Слишком обеспокоены сохранением своих драгоценных жизней. - Кто-нибудь пострадал? Ван Эффен с сожалением покачал головой: - Дьявол благоволит к своим соплеменникам, мистер Николсон. - Жаль. - Николсон уже подходил к левой двери салона. - Судно погибает. Времени у нас в обрез. Выводите потихоньку всю эту компанию на верхнюю палубу, попридержав пока что в коридоре. Только не открывайте... - Николсон внезапно прервался и остановился на полном ходу. Деревянный эксплуатационный люк продовольственной кладовой был буквально изрешечен пулями. Из-за него доносились судорожные детские всхлипывания. Николсон стремглав выскочил в коридор и дернул за ручку дверь кладовой. Ручка поворачивалась, но дверь упорно не открывалась. Вероятно, была заперта, хотя, скорее всего, ее заклинило. По счастью, рядом оказался пожарный топорик. С третьего удара дверь с треском открылась, неистово крутанувшись на петлях. Первое, что бросилось в глаза и ноздри Николсона, - это дым, запах гари, море разбитой посуды и витавшие пары виски. Затем поток свежего воздуха стремительно развеял спертую атмосферу кладовой, и Николсон разглядел двух санитарок, сидевших на палубе почти у его ног: молодую малайку Лину, с темно-коричневыми глазами, широко раскрытыми от ужаса, и мисс Драхман, поднявшую к старшему помощнику свое бледное, напряженно-спокойное лицо. Николсон рухнул на колени сбоку от последней. - Ребенок? - хрипло спросил он. - Не беспокойтесь. Маленький Питер в безопасности. - Она мрачно улыбнулась Николсону и толкнула тяжелую металлическую дверь гладильной, уже к тому времени приоткрытую. Уютно закутанный в плотное одеяло, мальчик испуганно смотрел на Николсона. Протянув руку, старший помощник ласково взъерошил светлые волосы ребенка, затем резко встал, облегченно переведя дыхание. - Спасибо Господу хоть за это. - Он улыбнулся девушке. - И спасибо вам, мисс Драхман. Чертовски правильная идея. Вы не выведете его в коридор? Очень уж здесь душно. - Развернувшись, Николсон недоверчиво воззрился на раскинувшихся у его ног бок о бок молодого солдата Алекса и муллу; оба были явно без сознания. Фарнхольм осматривал голову муллы, но исходивший от генерала запах виски был столь силен, что, вероятно, пропитал даже его одежду. - Что, черт побери, здесь происходит? - ледяным тоном спросил Николсон. - Вы что, не можете оставить бутылку даже на пять минут, Фарнхольм? - Вы слишком прямолинейны, молодой человек, - донесся голос из дальнего угла кладовой. - Не стоит делать поспешных заключений, особенно неправильных. Николсон всмотрелся в мрак лишенной окон кладовой. Он едва различал неясные очертания мисс Плендерлейт, сидевшей опершись прямой спиной на холодильник. Ее голова склонилась над вязальными спицами, издававшими настойчивое клацанье. Николсон не верил своим глазам. - Что вы делаете, мисс Плендерлейт? - удивленно спросил он. - Вяжу, конечно. Вы разве никогда не видели человека за вязанием? - Вяжете? - с ужасом пробормотал Николсон. - Конечно, вяжете! - Он оторопело покачал головой. - Узнай об этом японцы, они бы завтра же потребовали перемирия. - Интересно, о чем это вы? - сухо вопросила мисс Плендерлейт. - Только не говорите мне, что вы тоже лишились рассудка. - Тоже? - Как и этот несчастный молодой человек. - Она указала на Алекса. Николсон быстро обернулся и, посмотрев на Фарнхольма, кивнул на мусульманина: - Прошу меня извинить, генерал. Он мертв? - Нет, слава Богу. - Фарнхольм выпрямился, стоя на коленях, и проговорил совершенно трезвым голосом. - Контужен и оглушен - вот и все. - И бросил на молодого солдата гневный взгляд. - Сущий молодой идиот! Пришлось выключить его бутылкой виски, - пояснил Фарнхольм. - Она разбилась. Должно быть, была треснутой. Невосполнимая потеря, просто невосполнимая. - Прошу вас, вынесите его отсюда. Остальные выходите тоже. - Николсон обернулся на звук открывшейся за ним двери. - Уолтерс! Я совсем про вас забыл. С вами все в порядке? - Все в порядке, сэр. Боюсь только, от радиорубки ничего не осталось. - Уолтерс выглядел бледным, но был энергичен, как всегда. - Это уже не имеет значения. - Николсон был благодарен Уолтерсу за его присутствие, выдержку и расторопность. Готовьте этих людей к подъему на шлюпочную палубу - в коридоре, хотя лучше - в вашем отсеке или каюте. На саму палубу их пока не выпускайте. И если им понадобится что-либо забрать из кают, дайте им на это пару минут. Уолтерс криво улыбнулся. - Отправляемся на небольшую прогулку, сэр? - На очень короткую. Только чтобы перебраться на безопасную сторону. - Вряд ли, подумал Николсон, моральный дух пассажиров поднимется, если сказать им то, в курсе чего был Уолтерс: единственной альтернативой сгоранию заживо была возможность взлететь на воздух вместе с судном. Старший помощник миновал дверь и едва удержался на ногах, когда на корме раздался чудовищный взрыв, конвульсивно сотрясший всю "Вирому" и почти взметнувший ее заднюю часть из воды. Николсон инстинктивно ухватился за косяк двери, поймал упавших на него мисс Драхман и Питера и быстро повернулся к Уолтерсу. - Последний приказ отставить. Никаких посещений кают. Выводите их прямиком наверх и проследите, чтоб они оставались там. - В четыре прыжка преодолев расстояние до кормовой двери и осторожно открыв ее, Николсон оказался снаружи. Взобравшись через мгновение на верхнюю ступень железного трапа на главную палубу, Николсон посмотрел на корму. Жар ударил ему в глаза, тут же вышибив слезы. Огромное клубящееся облако маслянистого черного дыма на сотни футов вздымалось в небо, все выше и выше, расстилаясь над судном, подобно грибу, гигантской непроницаемой шляпой. В основании же этого гриба, на уровне главной палубы, дыма не было совсем, лишь огненная стена футов шестидесяти в диаметре, взмывавшая вертикально и распадавшаяся далеко наверху на множество извивающихся языков, жадно тянувшихся ввысь и тонувших в клубящейся дымовой завесе. Несмотря на сильный жар, первой реакцией Николсона было закрыть не лицо, а уши: даже с расстояния ста пятидесяти футов рык огня казался громовым. Еще один просчет со стороны японцев, пронеслось в голове у Николсона. Бомба, предназначавшаяся для машинного отделения, разорвалась в бункерах с дизельным топливом, пробив двойную водонепроницаемую стену цистерны номер один. Полыхала, скорее всего, именно она всеми своими двумястами пятьюдесятью тысячами галлонов нефти за счет образовавшейся от снесенной стены неимоверной воздушной тяги. И все же сквозь рев огня Николсон расслышал пронзительный, рокочущий вой авиационного двигателя. Ухватив в ту же секунду глазом ослепительный отблеск фюзеляжа истребителя, стрелой заходившего со стороны правого борта, старший помощник судорожно бросился назад сквозь открытую дверь, и в ту же секунду раздался грохот снарядов, разорвавшихся там, где он только что стоял. Проклиная себя за рассеянность, Николсон поднялся на ноги, закрыл дверь на один из зажимов, быстро миновал коридор, обеденный салон и подошел к трапу на шлюпочную палубу. Фарнхольм с трудом поднимался по ступеням, неся на спине молодого солдата. Старший помощник помог ему добраться до верха, где Уолтерс взвалил Алекса на себя. Николсон взглянул вдоль коридора в направлении радиорубки. - Всех собрали, радист? - Да, сэр. Араб Джонни - на подходе; мисс Плендерлейт пакует вещи, будто бы собирается в двухнедельный отпуск. - Да, обстоятельная леди. - Николсон бросил взгляд в носовой конец коридора. Сайрен и его люди боязливо и обреченно жались у трапа, ведущего в штурманскую. Николсон глянул на Уолтерса. - Где Ван Эффен? - Без понятия, сэр. Я его не видел. Старший помощник подошел к Сайрену. - Где Ван Эффен? Тот пожал плечами, раздвинув в улыбке разбитые губы, и ничего не ответил. Николсон приставил пистолет к его солнечному сплетению, и улыбка сползла с загорелого лица. - Придется вам, видно, умереть, - любезно проговорил старший помощник. - Он ушел наверх, - кивнул на трап Сайрен. - Минуту назад. Николсон обернулся. - Радист, у вас есть пистолет? - В отсеке, сэр. - Сходите за ним. Ван Эффен не имел права оставлять этого человека. - Он дождался возвращения Уолтерса. - Не ждите особых причин, чтобы перестрелять этот сброд. Достаточно любого, даже незначительного повода. Николсон поднялся по трапу и через штурманскую рубку попал в рулевую. Вэньер пришел в сознание и, хотя все еще тряс головой, чтобы окончательно ее прочистить, уже был в состоянии помочь Ивэнсу перевязать руку. Маккиннон и капитан по-прежнему были вместе. - Вы не видели Ван Эффена, боцман? - Он был здесь минуту назад, сэр, потом поднялся на крышу. - На крышу? Да что, черт возьми... - Николсон едва сдержался. - Как вы себя чувствуете, Ивэнс? - Довольно разъяренным, сэр. - Ответ Ивэнса соответствовал его виду. - Если бы я только мог добраться до этих кровожадных... - Ладно уж, ладно, - коротко улыбнулся Николсон. - Вижу, что вы будете жить. Оставайтесь с капитаном. Ну, а как четвертый помощник? - Уже нормально, сэр. - Вэньер был очень бледен. - Просто немного поцарапало голову. - Хорошо. Возьмите с собой боцмана и ступайте травить шлюпки. Только первую и вторую: с третьей и четвертой покончено. - Он обернулся и посмотрел на капитана. - Вы что-то сказали, сэр? - Да, - ответил Файндхорн по-прежнему слабым, но уже более четким, чем прежде, голосом. - Третья и четвертая шлюпки уничтожены? - Разбомблены и сожжены до основания, - проговорил Николсон без горечи. - Основательная работа. Цистерна номер один полыхает, сэр. Файндхорн покачал головой. - Каковы надежды, дружище? - Никаких абсолютно, сэр. - Николсон снова повернулся к Вэньеру. - Если обе шлюпки пригодны, обеими и воспользуемся. - Он взглянул на Файндхорна. - Когда опустится ночь, нам лучше быть с Сайреном и его головорезами порознь. Капитан молча кивнул, и Николсон продолжил: - Погрузите столько одеял, пищи, воды, оружия и боеприпасов, сколько найдете. И не забудьте про санитарные сумки. Все это - в лучшую шлюпку, то есть в нашу. Это ясно? - Ясно, сэр. - И еще: когда закончите, приготовьте ременные носилки для капитана. Смотрите только, не попадите под огонь - пару минут назад я едва не распрощался с жизнью. И ради Бога, поторопитесь! Даю вам на все пять минут. Старший помощник осторожно вышел из рулевой рубки наружу. Его тут же с ног до головы обдало жаром, как из внезапно открывшейся двери котельной, но он не обратил на это внимания. Истребители, всего в полмиле от "Виромы" выстроившись один за другим, с уклоном на правое крыло, заходили на очередной круг. Николсон в пять прыжков покрыл расстояние до трапа, ведущего на крышу рулевой рубки, и резко остановился. Ван Эффен, лицо и рубашка которого были перепачканы в крови, только начал спускаться, полуподдерживая, полунеся на себе капрала Фрейзера. Солдат был очень плох и, очевидно, только усилием воли цеплялся за сознание. Его перекошенное болью лицо под темным загаром казалось совершенно бескровным. Правой рукой капрал держал то, что осталось от его левого предплечья, разорванного, искромсанного и ужасно изувеченного - лишь взрыв снаряда мог сделать такое. Однако крови Фрейзер, по-видимому, потерял немного: сразу над локтем Ван Эффен наложил жгут. Встретив их посреди трапа, Николсон обхватил солдата, рассчитывая взять часть веса его на себя, на него обрушился вдруг весь груз, а Ван Эффен стал снова взбираться на крышу рулевой рубки. - Куда вы собрались, приятель? - Николсону пришлось напрячь связки, чтобы перекричать гул пожара. - Мы покидаем судно. Слезайте! - Надо посмотреть, не осталось ли там еще кого живого, - прокричал Ван Эффен. Он крикнул что-то вдобавок, внимание Николсона уже переключилось на другое: истребители - теперь их осталось только три - более не кружили над судном. Перестраиваясь на ходу в линию крыло о крыло, они, круто кренясь, держали прямо на среднюю часть судна. Несложно представить, сколь лакомой и абсолютно беззащитной целью были для них трое, выставившихся напоказ на самом верху танкера. Николсон покрепче обхватил капрала Фрейзера и свободной рукой стремительно показал в небо. - У вас нет ни малейшего шанса, вы чокнутый! - закричал он. - Ван Эффен к тому времени уже достиг верха трапа. - Вы что, сошли с ума или ослепли? - Позаботьтесь лучше о себе, друг мой, - отозвался голландец и скрылся. Николсон не стал больше ждать - ему действительно следовало позаботиться о себе, и незамедлительно. До двери в рулевую рубку было несколько шагов - но Фрейзер теперь превратился в обмякшую, беспомощную массу. Истребителям понадобится секунд шесть, не более, чтобы выйти на оптимальное расстояние для атаки. Николсон уже слышал визгливое рычание двигателей, с каждым мгновением все более угрожающе выделявшееся на фоне рева огня. Буквально ощущая прицел на своей беззащитной спине, он не осмеливался оглянуться, зная и так, что самолеты максимум в двухстах ярдах от "Виромы". Добравшись наконец до задвижной двери рубки, Николсон несколько раз в тщетном отчаянии дернул ручку, как вдруг дверь рывком открылась, и боцман втащил капрала внутрь. Николсон стремительно кинулся на палубу, невольно морщась в ожидании снаряда. Когда он, извиваясь, перекатился в укрытие, раздался кратковременный, мгновенно достигший пика и тут же пошедший на спад грохот двигателей самолетов, пронесшихся над крышей рубки. Не было выпущено ни единого снаряда. Николсон, не веря, что жив, ошеломленно потряс головой и медленно поднялся на ноги. Быть может, пламя и дым ослепили пилотов, быть может, они просто израсходовали боеприпасы. Как бы то ни было, сейчас это представлялось уже неважным. Николсон заметил, что Фарнхольм стоял на мостике, помогая Маккиннону спустить солдата вниз. Вэньера видно не было, но Ивэнс по-прежнему находился с капитаном. Внезапно дверь штурманской рубки распахнулась на покореженных петлях, и лицо Николсона во второй раз за день застыло в изумлении. Стоявший перед ним человек был почти гол, если не считать обугленных и все еще тлевших и дымившихся по краям лохмотьев, бывших когда-то синими или голубыми брюками. Его брови и волосы были опалены, руки и грудь покраснели от ожогов. Грудь судорожно вздымалась, словно бы его легкие слишком изголодались по воздуху, чтобы тратить время на глубокие вздохи. - Дженкинс! - Николсон рванулся вперед, схватил человека за плечи и тут же отдернул руки, увидев, что лицо его исказилось от боли. - Да как же вы... я ведь видел самолеты... - Кто-то оказался взаперти, сэр! - перебил его Дженкинс. - В переднем насосном отсеке. - Он говорил торопливо, настойчиво и прерывисто, выдавливая одно-два слова с каждым вздохом. - Я бросился вниз с переходного мостика и приземлился на люк. По нему стучали изнутри, сэр. - Вы, конечно, открыли его? Правда? - тихо спросил Николсон. - Нет, сэр. Зажимы заклинило намертво, - устало покачал головой Дженкинс. - Я не смог их разомкнуть, сэр. - Люк оснащен зажимной трубой, - жестко проговорил Николсон. Дженкинс ничего не ответил и выставил на обзор свои ладони. Николсон поморщился. На них совсем не осталось кожи - лишь красная, сырая плоть, из-под которой виднелась белая кость. - Господи всемогущий! - Николсон несколько секунд смотрел на руки Дженкинса, затем взглянул в его полные боли глаза. - Простите меня, Дженкинс. Спускайтесь вниз и ждите возле радиорубки. - Он резко повернулся, когда кто-то дотронулся до его плеча. - А, это вы, Ван Эффен... Полагаю, вы понимаете, что, несмотря на все ваше безрассудство, вы самый везучий человек на свете? Высокий голландец положил две винтовки, автоматический карабин и боеприпасы на палубу и выпрямился. - Вы оказались правы, - спокойно проговорил он. - На крыше действительно делать больше нечего. Все мертвы. - Он кивнул на удалявшуюся спину Дженкинса. - Я слышал, что он сказал. Это люк в передней части мостика? Я отправляюсь туда. Николсон посмотрел в его спокойные серые глаза и кивнул. - Идемте со мной, если хотите. Мне может понадобиться помощь, чтобы вытащить его оттуда, кто бы он ни был, - сказал Ван Эффен. Спустившись в коридор, они наткнулись на ковылявшего с охапкой одеял Вэньера. - Как шлюпки, четвертый? - быстро спросил Николсон. - Замечательно, сэр. Их едва задело. Можно подумать, японцы умышленно оставили их целыми. - Что, обе? - изумленно воскликнул Николсон. - Да, сэр. - Вот это подарок, - пробормотал старший помощник. - Поторопитесь, Вэньер. Не забудьте про носилки для капитана. Внизу, на главной палубе, стоял удушливый жар. За пять минут интенсивность полыхавшего в грузовых трюмах пожара увеличивалась в два-три раза, и сквозь гул огня смутно улавливался практически не прекращающийся грохот лопавшихся и взрывавшихся металлических бочек с топливом. У Николсона это запечатлевалось где-то в уголке сознания, когда он колотил по люку концом двухфутовой трубы, служившей зажимным рычагом. Наклонившись низко над люком в ожидании ответа, Николсон видел, как льется со лба пот почти непрерывной струйкой. Воздух был таким сухим и перегретым, а металл - столь горячим - они чувствовали это даже через подошвы, - что капли пота мгновенно испарялись при соприкосновении с палубой... Вскоре снизу раздался ответный стук - очень слабый, но все-таки уловимый, - и они оба одновременно вздрогнули. Николсон не стал больше ждать. Зажимы оказались и вправду наглухо заклиненными - и понадобилась дюжина мощных ударов кувалдой, взятой с собой старшим помощником, чтобы освободить два из них. Последний же поддался с первого удара. Струя горячего зловонного воздуха ударила из покрытых мраком глубин насосного отделения, но Николсон и Ван Эффен оставили это без внимания и всмотрелись в темноту. Затем голландец включил фонарь, и они ясно разглядели перепачканные нефтью седые волосы взбиравшегося по трапу человека. Тут же две длинные руки потянулись вниз, и мгновением позже рядом со старшим помощником на палубе стоял человек, рефлекторно пытавшийся защитить лицо от хлынувшего жара. Он был в нефти с головы до ног, лишь белки глаз ярко выделялись на его перепачканном лице. Николсон ошеломленно проговорил: - Уилли! - Он самый, - нараспев произнес Уиллоуби. - И никто другой. Старый добрый Уилли. "Цветущим молодым людям и девушкам надлежит..." Не простые ж мы, однако, смертные. - Он стер с лица немного нефти. - Никаких панихид по Уиллоуби. - Но что, черт побери, вы делали?.. Не обращайте внимания. Идемте, Уилли. Времени в обрез. Мы покидаем судно. Поднимаясь на мостик, Уиллоуби жадно хватал ртом воздух. - И куда же мы направимся? - Как можно дальше от "Виромы", - мрачно сказал Николсон. - Танкер готов взлететь на воздух в любой момент. Уиллоуби обернулся, прикрывая глаза рукой. - Но это всего лишь бензин, Джонни. Всегда есть вероятность, что он просто выгорит сам по себе. - Вспыхнула цистерна номер один. - Тогда - в шлюпки, и да поможет нам Бог, - проговорил Уиллоуби. - Старина Уилли будет жить и бороться как-нибудь в другой раз. Через пять минут обе шлюпки загрузили всем необходимым и приспустили для погрузки людей. Всех выживших, включая и раненых, собрали вместе. Николсон посмотрел на капитана. - Готовы выслушать ваши приказания, сэр. Файндхорн слабо улыбнулся, - и даже это, видно, стоило ему огромных усилий, ибо улыбка перешла в гримасу боли. - Не время скромничать, мой мальчик. Вы командуете, мистер Николсон. - Он закашлялся и поднял глаза к небу. - Самолеты, мистер Николсон. Они запросто могут перестрелять нас, как кроликов во время спуска в шлюпки. - Они безо всяких помех сделают это и в открытом море, - пожал плечами Николсон. - У нас нет выбора, сэр. - Конечно. Простите за глупое замечание. - Файндхорн откинулся и закрыл глаза. - Самолетов нам опасаться нечего, - раздался до странности уверенный голос Ван Эффена. Он улыбнулся Николсону. - Вы и я могли умереть уже дважды. Они или не могут, или не желают стрелять в нас. Есть также и другие причины, но время не терпит, мистер Николсон. Глухой протяжный рокот прокатился по судну. Затем "Вирому" охватила тяжелая беспрерывная дрожь от носа до кормы, и почти мгновенно от резкого головокружительного крена палуба ушла из-под ног куда-то в сторону кормы. Николсон ухватился за дверь и слабо улыбнулся Ван Эффену. - Время на самом деле не терпит, Ван Эффен. Не могли бы вы всегда столь масштабно иллюстрировать свои мысли? - Он повысил голос: - Так, всем в шлюпки. Спешить, однако, следовало ранее - положение стало отчаянным. Перегородки цистерны номер два были прорваны, и нефть уже полилась в море, так как "Вирома" здорово осела на корму. Николсон ясно понимал, что чрезмерная суматоха и напряжение могли лишь вогнать пассажиров в панику. Маккиннон и Ван Эффен распределяли пассажиров по местам, перенося больных и укладывая их между банками, обмениваясь при этом спокойными, бодрыми репликами. Сквозь гул пожара пробивался какой-то странный звук, сочетавший пронзительное, заставлявшее леденеть кровь шипение и глухой треск, похожий на звук рвущегося ситца, только интенсивнее в тысячу раз. Пекло теперь было просто невыносимым. Две огромные стены огня стали неуклонно сходиться друг с другом - бледно-голубая полупрозрачная завеса, поблескивавшая и полуреальная, наступавшая с носовой части танкера, и подернутая дымом, кроваво-красная - с кормы. Дыхание теперь раздирало горло. Дженкинс страдал, наверное, более всех, ибо раскаленный воздух постоянно запускал свои когти в обожженную кожу и кровоточащую плоть его рук. Маленький Питер Тэллон, наоборот, испытывал минимальные неудобства, о чем позаботился боцман, смочивший в раковине кладовой большое шерстяное одеяло и завернувший мальчика с ног до головы. Через три минуты после приказа Николсона обе шлюпки были спущены на воду. Левобортная, управляемая только Сайреном и его людьми, коснулась морской поверхности первой, что не удивительно, так как людей в ней было меньше, к тому же, почти непострадавших. Однако, бросив на нее прощальный взгляд, Николсон понял, что пройдет много времени, пока Сайрену и компании удастся отойти от танкера на безопасное расстояние. Они предпочли заняться выяснением отношений на почве управления такелажем, и двое из них уже наносили друг другу увесистые удары под общий гвалт и бурную жестикуляцию. Николсон безразлично отвернулся. И менее чем через минуту последним спускался по узловатому спасательному лееру в шлюпку номер один. Только увидев под собой набитую пассажирами и оснащением лодку, Николсон осознал, сколь трудно будет на одних веслах отплыть от борта, тем более, что только трое или четверо умели или хотя бы могли грести. Однако, когда его нога коснулась байки, двигатель закашлял, зафыркал и наконец завелся, перейдя на ровное урчание, едва слышимое в гуле пожара. Через минуту они уже порядочно отошли от борта "Виромы" и огибали нос танкера. Несмотря на две сотни футов воды, отделявшие их теперь от объятого пламенем бака "Виромы", от жара по-прежнему слезились глаза и першило в горле. Николсон, тем не менее, старался держаться пока в относительной близости от судна и обходить нос без потери дистанции. Вскоре левый борт танкера предстал перед ними, как и шлюпка номер два. Сайрену, видимо, удалось наконец восстановить порядок угрозами и беспрерывным и беспорядочным использованием отпорного крюка. Вследствие чего двое лежали на дне шлюпки, еще один занимался своей повисшей плетью рукой, и у Сайрена, в итоге, осталось только трое для борьбы с волнами и течением. Николсон сжал губы и посмотрел на капитана. Файндхорн истолковал этот взгляд правильно и тяжело и неохотно кивнул. Спустя полминуты Маккиннон швырнул кольцо веревки, аккуратно приземлившееся на борт второй шлюпки. Сайрен быстро обвязал веревку вокруг мачтовой банки, и почти одновременно моторная шлюпка двинулась прочь от танкера. На этот раз Николсон не делал попыток обогнуть судно и направился прямо в море, намереваясь покрыть максимально возможное расстояние за минимально короткое время. Истребители все еще кружили в небе, но совершенно бесцельно: раз уж они не атаковали их во время погрузки в шлюпки, значит, не ставили это целью вообще. Прошло минут пять, и "Вирома" заполыхала сильнее, чем прежде. Языки бушевавшего на баке пламени были теперь отчетливо видны на фоне густого облака дыма, валившего из двух кормовых топливных цистерн и распространившегося над морем на полмили. Под темным его балдахином два громадных огненных столба сходились все ближе и ближе, поражая почти инфернальным великолепием этого неукротимого сближения. И Файндхорн, наблюдая за агонией своего судна, вдруг почувствовал неизъяснимую уверенность, что, когда они сольются воедино, конец не заставит себя ждать. Так и случилось. Столб белого пламени взметнулся вверх откуда-то из-за мостика, взбираясь на сто, двести, триста, четыреста футов, и вдруг исчез. Сразу после этого до шлюпок донесся глухой протяжный рокот, постепенно сошедший на нет, оставив после себя лишь пустое безмолвие. Конец был быстрым, спокойным и несуетливым: "Вирома" с достоинством, грациозно и плавно ушла под воду своим ровным прямым килем вверх, подобно уставшему от бесконечных передряг, израненному судну, отжившему свой век и радующемуся возможности уйти на вечный покой. Наблюдатели на шлюпках услышали мягкое кратковременное шипение залившейся в раскаленные трюмы воды, увидели концы двух стройных мачт, грациозно ускользавших в пучину, несколько поднявшихся на поверхность пузырей, а затем - ничего. Ни плавающего на пропитанной нефтью воде дерева, ни обрывков такелажа, - совсем ничего. Будто бы и не существовало никогда "Виромы". Капитан Файндхорн повернулся к Николсону. Его похожее на маску лицо было лишено какого-либо выражения, поблекшие глаза - пусты. Почти каждый в шлюпке смотрел на него, открыто или украдкой, но капитан, казалось, даже не замечал этого. - Курс прежний, мистер Николсон, будьте добры. - Его голос был хриплым и глухим, но лишь от слабости и заливавшей горло крови. - Двести, насколько я помню. Наша цель также остается прежней. Мы должны достичь Мэклсфилдского пролива за двенадцать часов. VIII Нескончаемо и безымянно тянулись часы под голубым безоблачным небом, расцвеченным яростным сиянием тропического солнца, и по-прежнему шлюпка номер один с пыхтением ровно двигалась на юг, волоча за собой на буксире вторую. Обычный запас топлива для шлюпки рассчитан всего на сотню миль при работе двигателя на полную мощность. Но у Маккиннона хватило предусмотрительности взять с собой несколько дополнительных канистр с бензином, и у них достаточно топлива, чтобы даже при плохой погоде дойти до Лепара, острова, размерами примерно с остров Шеппи, расположенного немного к западу от выхода из Мэклсфилдского пролива. Файндхорн, с его пятнадцатилетним опытом плавания в этих местах за плечами, знал Лепар как свои пять пальцев и, что самое главное, знал, где там можно отыскать много бензина. Единственным неизвестным оставались японцы, которым было вполне по силам захватить остров. Однако принимая во внимание факт, что их сухопутные силы слишком широко разбросаны, возможность оккупации столь маленького клочка суши представлялась маловероятной. С большим же запасом бензина и пресной воды на борту можно было плыть куда угодно, хоть до Зондского пролива между Суматрой и Явой, - особенно в сезон северо-восточных пассатов. Но пока пассатами и не пахло - не было даже легчайшего западного бриза. Воздух был абсолютно неподвижен и удушливо-горяч, а едва заметное его колебание от движения шлюпки казалось скорее пародией на прохладу и было хуже, чем просто ничего. Сверкающее солнце начало садиться, плавно опускаясь далеко на западе и оставаясь при этом палящим. Оба паруса Николсон приспособил под тенты, натянув кливер над носовой частью шлюпки, а привязанным к середине мачты люггером накрыв корму насколько хватило его длины. Но даже под таким прикрытием жара по-прежнему была гнетущей: ртутный столбец застыл где-то между восьмьюдесятью и девяноста градусами по Фаренгейту при относительной влажности более восьмидесяти пяти процентов. В любое время года в Ост-Индии температура воздуха редко падает ниже восьмидесяти. Нечего было и думать о ее уменьшении, как и надеяться найти хотя бы минутное облегчение в воде, температура которой ненамного отличалась от температуры воздуха. Так что пассажирам оставалось лишь вяло и апатично обмякнуть в тени импровизированного тента и, потея, молиться о заходе солнца. Пассажиры... Кроме самого Николсона, на борту насчитывалось семнадцать человек. Из них, с учетом войны и необходимых знаний по навигации, по-настоящему положиться можно было только на двоих: на высокого профессионала Маккиннона - хладнокровного, несгибаемого стоика, стоившего двоих; и Ван Эффена, еще одну "неизвестную величину", доказавшую, однако, свою решительность и эффективность в экстремальной ситуации. О Вэньере с уверенностью судить было сложно: всего-навсего юноша, он, возможно, и выдержит длительные тяготы и лишения, но покажет это только время. Уолтерс, все еще выглядевший больным и потрясенным, мог быть полезен лишь после окончательной поправки. Вот, пожалуй, и все. Касательно же других... Второй стюард Гордон, тонколицый человек с водянистыми глазами - неизлечимо скрытная личность - отличался вороватостью. Сегодня он все время таинственным образом исчезал со всех вверявшихся ему постов, что просто бросалось в глаза. К тому же ни моряком, ни бойцом в общем смысле этого слова назвать его нельзя, как нельзя доверить и что-либо, не связанное с его личной постоянной безопасностью или выгодой. Ни мусульманский священник, ни странный, загадочный Фарнхольм, сидевший на одной банке и о чем-то таинственно перешептывавшиеся, тоже никак сегодня себя не проявили. На свете не было еще более благожелательного и порядочного человека, чем Уиллоуби, однако, вне машинного отделения и его любимых книг и несмотря на все его, скорее, патетическое желание быть полезным, не сыскать личности беспомощнее и нерешительнее милого второго механика. Капитан, рулевой Ивэнс, Фрейзер и молодой матрос Дженкинс были в слишком плачевном состоянии, чтобы требовать от них более чем символической помощи. Молодой солдат Алекс - чья фамилия, как узнал Николсон, была Синклер - как и всегда, беспокойно и беспрестанно переводил широко раскрытые глаза с одного сидевшего в лодке на другого и непрерывно вытирал ладони о брюки на бедрах, словно желая стереть с них какую-то нечисть. Оставались только три женщины и маленький Питер, да еще Сайрен со своими головорезами, от которых можно ожидать чего угодно. Перспективы, по большому счету, открывались безрадостные. Единственным на обе шлюпки счастливым и беспечным человеком был маленький Питер Тэллон. Одетый лишь в коротенькие, цвета хаки шорты с лямками, он, казалось, не был подвержен влиянию жары или чего-либо еще, беззаботно покачиваясь на кормовых шкотах и грозя каждую секунду перевалиться за борт. Так как общность переживаемых событий порождает доверие, Питер перестал с опаской относиться ко всем членам команды, и только Николсон не удостоился пока его, хотя бы сдержанной, симпатии. Всякий раз, когда старший помощник, чье место у румпеля было ближе всех к Питеру, предлагал ребенку кусочек галеты или стакан разбавленного водой сладкого сгущенного молока, тот, робко улыбнувшись, наклонялся вперед и, схватив предложенное, вновь отстранялся, ел и пил, глядя на Николсона исподлобья с подозрением в прикрытых веками глазах. Если же старший помощник протягивал руку, чтобы потрепать его по плечу или взъерошить волосы, Питер стремительно бросался в объятия сидевшей по правому борту мисс Драхман, запуская одну пухлую ручку в ее блестящие черные волосы, что неизменно вызывало у девушки невольное "ой!", и одаривал Николсона пристальным суровым взглядом, пряча глаза за растопыренными пальцами левой руки. Подглядывание сквозь пальцы вообще было его любимым трюком, возможно, ребенку казалось, что это позволяет оставаться незамеченным. Радуясь шутовству Питера, Николсон на некоторое время забывал о войне и их почти безнадежном положении, но рано или поздно горечь реальности вгоняла его в отчаяние с все возрастающим страхом за дальнейшую судьбу мальчика, если он попадет в руки японцев. А японцы настигнут их обязательно. Николсон не сомневался в этом, как и в том, что не сомневается в этом и капитан Файндхорн, несмотря на оптимистические разговоры о плавании к Лепару и Зондскому проливу. Японцы знали об их местоположении с точностью до нескольких миль и могли найти и уничтожить их, когда им вздумается. Единственной загадкой было то, почему они до сих пор не сделали этого. Интересно, подумал Николсон, а догадываются ли остальные, что часы их свободы и безопасности сочтены, что кошка только забавляется с мышкой? Но если они и догадывались, это никак не отражалось на их поведении и внешнем облике. Во многом беспомощные и бесполезные, находившиеся в шлюпке люди были страшной обузой для любого, надеявшегося вывести их из зоны риска, однако Николсон не мог не признать за ними одного неоспоримого достоинства: не беря в расчет Гордона и не оправившегося от шока Синклера, их моральный дух вызывал восхищение. Без единой жалобы они с полной самоотдачей занимались укладкой одеял и провизии с максимальной компактностью, освобождая места для раненых, жертвуя собственным комфортом. Раненые же, подхватывая общее настроение, безропотно внимали наставлениям Николсона и занимали свои далеко не удобные ложа с веселой охотой. Две санитарки, при на удивление квалифицированной помощи генерала Фарнхольма, в течение почти двух часов корпели над пострадавшими и прекрасно справлялись со своими обязанностями. Никогда еще требования страховых компаний о том, что спасательные шлюпки должны быть обеспечены санитарными сумками и пакетами первой помощи со всем необходимым, не казались столь оправданным и не были столь удовлетворены: нашатырь, омнопон, сульфаниламидный порошок, кодеин, противоожоговые мази, бинт, марля, вата и прочие перевязочные материалы, - всего этого было предостаточно и в полной мере использовалось. Кроме того, у мисс Драхман был при себе собственный хирургический комплект, и с помощью боцмана, вырубившего из шлюпочных рыбин ножом и топориком отличные лубки, она за десять минут обработала и зафиксировала искалеченную руку капрала Фрейзера. Мисс Плендерлейт была просто великолепна. Сложно подобрать другое слово. Она обладала поразительной способностью смягчать обстоятельства до утешительной обыденности и могла, казалось, всю свою жизнь провести в открытой шлюпке. Именно она закутывала раненых в одеяла, бережно устраивая их головы на спасательные ремни и терпеливо журя, словно непослушных детей, при малейших признаках неподчинения. Именно она взяла на себя миссию кормления пострадавших и внимательно наблюдала, чтобы они съедали все до последней крошки и выпивали до последней капли. Именно она забрала у Фарнхольма его кожаный саквояж, поставила возле своего места и, подобрав оставленный Маккинноном топорик, с решительным блеском в глазах информировала взбешенного генерала, что дни его пьянства позади и содержимое его чемоданчика отныне будет использоваться исключительно в медицинских целях, - после чего - невероятно! - извлекла из недр собственного вместительного саквояжа спицы и моток шерсти и принялась невозмутимо вязать. И, наконец, именно она сидела теперь с доской на коленях, разрезала аккуратными полукружиями хлеб и мясные консервы и вручала это вместе с леденцами и сгущенным молоком пытавшемуся скрыть улыбку Маккиннону, принужденному ею выполнять функции официанта. Внезапно голос мисс Плендерлейт возрос почти на октаву: - Мистер Маккиннон! Что это вы, интересно, делаете? - Боцман опустился на колени рядом с мисс Плендерлейт, напряженно всматриваясь из-под парусного тента куда-то вдаль. Пожилая леди несколько раз повторила вопрос и, не получив ответа, с негодованием ткнула боцмана промеж ребер рукояткой ножа. На этот раз Маккиннон вздрогнул. - Посмотрите, что вы натворили, неуклюжий растяпа! - воскликнула мисс Плендерлейт, показывая ножом на добрые полфунта мяса, бесформенной массой лежавшие на палубе. - Простите, мисс Плендерлейт, простите. - Боцман поднялся, рассеянно смахивая куски солонины с брюк, и повернулся к Николсону. - Приближается самолет, сэр. Довольно, правда, медленно. Николсон с внезапно сузившимися глазами приподнял тент и пристально взглянул на запад. Он заметил самолет почти сразу: тот летел на высоте примерно двух тысяч футов и не более чем в двух милях от шлюпок. Впередсмотрящий Уолтерс его не увидел, что неудивительно: самолет, казалось, возник прямо из солнца. Чуткие уши Маккиннона, должно быть, уловили отдаленный гул двигателя. Как это ему удалось, Николсон понять не мог. Сам он даже сейчас ничего не слышал. Подавшись назад, Николсон посмотрел на капитана. Файндхорн лежал на боку - или в глубоком сне, или без сознания. - Спустите парус, боцман, - быстро проговорил старший помощник. - Гордон, помогите ему. И поторопитесь. Четвертый помощник? - Сэр? - Несмотря на бледность, Вэньер выглядел полным сил. - Оружие. Каждому - по единице: себе, генералу, боцману, Ван Эффену, Уолтерсу и мне. - Он взглянул на Фарнхольма. - Здесь есть какой-то автоматический карабин, сэр. Вы знаете, как им пользоваться? - Конечно! - Бледно-голубые глаза генерала уверенно сверкнули. Фарнхольм протянул руку и, взяв карабин, взвел затвор одним уверенным движением пальцев. Затем, положив оружие поперек колен, со свирепой надеждой посмотрел на приближавшийся самолет, - как старый боевой конь, почуявший запах сражения. И даже в этот хлопотный момент Николсон изумился, сколь решительная перемена произошла с генералом по сравнению с ранним днем: человека, радостно бросившегося в укрытие кладовой больше не существовало. Это было совершенно невероятно. Где-то глубоко в сознании Николсона, правда, с самого начала сидело смутное ощущение, что чересчур уж состоятелен Фарнхольм в своей несостоятельности, что в основе такого поведения лежит продуманный и тщательно скрываемый образчик. Но это было всего лишь ощущением. Как бы там ни было, искать сейчас объяснение было недосуг. - Опустите оружие, - настойчиво проговорил Николсон. - Держите его незаметно. Оста