в футе от его руки. - Курок взведен, - неслышно проговорила мисс Плендерлейт. - Оружие готово к стрельбе. Так сказал Фостер. На этот раз Николсон уставился на нее во все глаза, моргая под проливным дождем в изумленном оцепенении. В следующее мгновение он забыл о мисс Плендерлейт, слегка привстав со своего места и нащупывая рукой карабин. Даже на расстоянии сорока или пятидесяти футов звук взрыва был оглушительным, и взрывная волна стремительно ударила им в лица. Из образовавшейся в правом борту катера пробоины вырвался столб дыма и огня, тотчас объявшего всю среднюю часть судна. Конвоиры, забыв о пленных, повернулись спиной к шлюпке, один пошатнулся от сотрясения, и, отчаянно размахивая руками, спиной упал за кормовой борт. Второй, бросившись в направлении носа, не сделал и двух шагов, когда пущенная Николсоном пуля попала ему в голову. Маккиннон кинулся на бушприт шлюпки с топориком в руке и одним яростным ударом перерубил натянутый буксирный трос. Николсон круто заложил румпель вправо, и шлюпка, развернувшись, тяжело направилась на запад. Катер, не меняя курса, продолжал двигаться в северо-восточном направлении, и через полминуты его очертания и даже языки пламени над капитанским мостиком полностью скрылись в пелене дождя и сгущавшемся мраке. В странной, недружелюбной тишине они, не теряя ни секунды, установили мачту, подняли паруса и устремились в дождь и тьму, выжимая из дырявых и изношенных парусов максимальную скорость. Угрожающе круто накренив шлюпку на левый борт, Николсон отклонялся к северу, ибо понимал, что, как только катер оправится от шока и ликвидирует пожар, - а судно явно было слишком большим, чтобы оказаться выведенным из строя надолго, - он немедленно отправится на поиски, и, очевидно, в направлении ветра, Зондского пролива и свободы, то бишь - на юго-запад. Прошло долгих пятнадцать минут среди разбивавшихся о корпус волн, хлопанья истерзанных парусов, скрипа киль- и стапель-блоков и беспрерывной гулкой вибрации рея на мачте. Время от времени кто-то готов был уже задать вертевшийся на языке вопрос о причине взрыва на борту катера, но стоило ему посмотреть на застывшую с прямой спиной маленькую фигурку с надетой на пучок седых волос смешной соломенной шляпкой, как он тотчас передумывал. Было что-то особенное в этой хрупкой пожилой леди, в несгибаемой осанке которой отразилась вся ее непостижимая гордость, исключавшая не только возможность непринужденного разговора, но и всякого разговора вообще. И только у Гудрун Драхман хватило смелости сделать первый шаг из деликатности - чтобы сделать его ненавязчивым. Она осторожно поднялась на ноги, держа одной рукой припавшего к ее плечу мальчика, и, медленно ступая по наклонной от крена плоскости рыбин, подошла к пустому месту рядом с мисс Плендерлейт, которое прежде занимал генерал. Николсон, невольно затаив дыхание, следил за ее передвижением. Лучше бы она не решилась, мелькнуло у него в голове. Но Гудрун Драхман, как выяснилось, ошибки были не свойственны. Минуту или две они сидели вместе, молодость и старость, молча, не шелохнувшись. Затем полусонный Питер выпростал из-под промокшего одеяла пухлую ручку и дотронулся до влажной щеки мисс Плендерлейт. Вздрогнув, она улыбнулась мальчику, взяла его ладонь в свою и затем, почти не раздумывая, перенесла Питера к себе на колени, обнимая его тонкими, прозрачными руками. Она крепко прижала его к себе, и мальчик, словно бы считая, что это уж чересчур, сердито посмотрел на нее из-под тяжелых век. Мгновение спустя он одарил ее столь же сердитой улыбкой, но старая женщина еще крепче прижала его к груди и улыбнулась в ответ, будто снедаемая тоской. Но все же улыбнулась. - Почему вы подошли и сели здесь? - спросила она у девушки. - Вы и малыш - почему вы здесь? - Ее голос был едва слышен. - Не знаю, - покачала головой Гудрун, словно бы вопрос застал ее врасплох. - Боюсь, я просто не знаю. - Все в порядке. Я понимаю. - Мисс Плендерлейт улыбнулась и взяла ее за руку. - Это... очень символично. То, что подошли именно вы, я хочу сказать. Он сделал это ради вас и только ради вас и малыша. - Вы подразумеваете... - Бесстрашный Фостер. - Слова были напыщенны, но она произнесла их, как молитву. - Бесстрашный Фостер Фарнхольм. Так мы называли его в шлюпке. Ничто на земле не могло внушить ему страх. - Вы так давно его знаете, мисс Плендерлейт? - Он сказал, что вы держитесь лучше всех. - Мисс Плендерлейт даже не слышала вопроса. Она задумчиво качала головой, потеплев взглядом от воспоминаний. - Он дразнил меня по поводу вас сегодня днем. Он сказал, что не знает, о чем думает современное поколение, и поклялся Богом, что, будь он на лет тридцать моложе, давным-давно отвел бы вас к алтарю. - Он был очень добр ко мне, - нисколько не смущаясь, улыбнулась Гудрун. - Боюсь только, он не очень хорошо меня знал. - Это его точные слова. - Мисс Плендерлейт мягко вынула большой палец мальчика у него изо рта. - Фостер всегда говорил, что, хотя образование, несомненно, важно, первостепенной роли все же не играет, потому что любые знания бессмысленны, не имей их обладатель природной мудрости. Он сказал, что не знает, есть ли у вас образование или нет, и что в вашем случае это абсолютно не существенно, ибо даже слепой увидит, сколь доброе у вас сердце, важнее которого в мире нет ничего. - Мисс Плендерлейт улыбнулась, и ее печаль на мгновение растворилась. - Фостер частенько сетовал, что на земле осталось так мало великодушных людей, каким был он сам. - Генерал Фарнхольм был очень добр, - пробормотала Гудрун. - Генерал Фарнхольм был очень умен, - с мягким укором проговорила мисс Плендерлейт. - Он был настолько умен, что... ну, да ладно. - "Неся с собой блеск славы, мы идем", - пробормотал Уиллоуби. Что? - Мисс Плендерлейт удивленно посмотрела на него. - Как вы сказали? - Не обращайте внимания. Просто пришло в голову, мисс Плендерлейт. Мисс Плендерлейт улыбнулась и, склонив голову, стала смотреть на ребенка. Воцарившуюся умиротворенную тишину прервал капитан Файндхорн, задавший наконец вопрос, на который всем не терпелось получить ответ. - Если мы когда-нибудь вернемся домой, то целиком будем этим обязаны генералу Фарнхольму. Не думаю, чтобы кто-либо из нас не помнил об этом до конца дней. Вы сказали, почему он сделал это. Вы, по всей видимости, знали его куда лучше любого из нас, мисс Плендерлейт. Объясните же мне, как ему это удалось. Мисс Плендерлейт кивнула. - Я объясню. Все было очень просто, ведь Фостер был простым и прямым человеком. Вы все заметили саквояж, с которым он не расставался? - Заметили, - улыбнулся Файндхорн. - Тот, где он держал свои... мм... запасы. - Правильно, виски. К слову сказать, он ненавидел эту дрянь, и использовал ее только, как говорится, для острастки. Как бы то ни было, он оставил все бутылки еще на острове, в расселине между скалами, я полагаю. Потом он... - Что? Что вы сказали? - раздался голос еще не пришедшего в себя после удара по голове Ван Эффена. Голландец подался вперед, периодически жмурясь от боли в поврежденной ноге. - Он... он все оставил на острове? - Да, именно так я и сказала. А почему это вас так удивляет, мистер Ван Эффен? - Думаю, это не имеет большого значения. - Ван Эффен откинулся назад и улыбнулся ей. - Продолжайте. - Да это, в общем-то, и все. В ту ночь он собрал на берегу множество японских гранат и четырнадцать или пятнадцать из них положил в свой саквояж. - В свой саквояж? - Николсон похлопал по соседнему с ним сиденью. - Но они здесь, под скамьей, мисс Плендерлейт. - Он насобирал гораздо больше, чем сказал вам, - очень тихо проговорила мисс Плендерлейт, - и взял их с собой на борт. Он бегло говорил по-японски, и ему не составило труда убедить офицера, в наличии у него документов Яна Беккера. Попав на катер, Фостер, якобы собираясь показать им эти бумаги, засунул руку в саквояж и выдернул у одной из гранат предохранительную чеку. Он сказал, что времени останется всего четыре секунды. Ночь выдалась беззвездной и безлунной, и только несущиеся облака бороздили темное небо. Николсон вел шлюпку вперед, полагаясь на Бога и интуицию. Стекло на корпусе компаса треснуло, почти весь спирт вытек, и катушка теперь вращалась столь беспорядочно, что всякие попытки прочесть ее в слабеющем свете фонаря были совершенно бессмысленны. Пришлось идти только по ветру, постоянно держась к нему левым бортом и уповая лишь, что пассат не ослабнет и не изменит направления. Но даже при устойчивом ветре управление шлюпкой давалось с трудом; все больше и больше воды заливалось сквозь поврежденную обшивку на корме, и шлюпка тяжело оседала назад, все больше сбиваясь к югу. С течением ночи напряжение и беспокойство Николсона возрастали, передаваясь большинству в шлюпке, спали очень немногие. Вскоре после полуночи Николсон понял, что, даже по самым скромным расчетам, они находятся в пределах десяти-двенадцати миль от Зондского пролива, не дальше, а может, и много ближе - милях в пяти. Имевшаяся на борту карта Восточного Архипелага, пропиталась солью и истлела, став практически бесполезной, однако Николсон прекрасно знал об опоясывающих юго-восточный берег Суматры подводных скалах, рифах и отмелях. Но, как он ни старался, точное их расположение припомнить не мог, равно как и определить местонахождение шлюпки. Вполне возможно, подсчеты широты были настолько приблизительны, что им грозило вообще разминуться с проливом. Вероятность наскочить на какой-нибудь прибрежный риф выглядела отнюдь не призрачной, и окажись они сейчас за бортом всего в полумиле от суши, едва ли будут шансы на спасение хотя бы у половины изможденных и обессиленных людей. И даже если они избегут всех опасностей, им придется вытаскивать шлюпку на берег в неиствующем прибое. После двух часов пополуночи Николсон послал боцмана и Вэньера головными наблюдателями на бушприт. Еще человек шесть тут же вызвалось держать вахту, но Николсон приказал им оставаться на местах, лежать как можно ниже и проявить максимум выдержки. Ему следовало добавить, - чего он не сделал, - что глаза Маккиннона все равно зорче и острее, чем у всех них, вместе взятых. Минуло еще полчаса, и Николсон вдруг осознал, что произошла какая-то едва ощутимая перемена. Она, как гром, поразила Николсона и заставила его отчаянно вглядываться в мрак впереди. Длинная, пологая зыбь с северо-запада с каждой минутой становилась прерывистее и круче, и уставший от слепого ведения шлюпки Николсон спохватился едва не в последний момент. - Маккиннон! - Хрипло крикнул он, и несколько человек приняло сидячее положение. - Нас несет прямо на мель! - Понял. Думаю, вы правы, сэр, - донесся сквозь ветер не особенно встревоженный голос боцмана. Он стоял в полный рост на мачтовой банке схватившись одной рукой за мачту, а другой - заслоняя глаза от брызг. - Видите что-нибудь? - Будь я проклят, если вижу, - отозвался Маккиннон. - Сегодня чертовски темная ночь, сэр. - Продолжайте наблюдение. Вэньер? - Сэр? - Голос четвертого помощника был взволнован, оставаясь при этом достаточно твердым. - Спустите люггер. Как можно скорее. И не убирайте его - нет времени. Ван Эффен, Гордон, помогите ему. - Шлюпку начинало яростно болтать на стремительно растущих волнах. - Сейчас что-нибудь видите, боцман? - Совсем ничего, сэр. - Развяжите Сайрена и его людей. Пересадите их ближе к середине шлюпки. - Он подождал, пока три человека, спотыкаясь, не перешли на новое место. - Сайрен, вы и ваши люди возьмите по брештуку. Гордон, вы тоже. По моей команде вставляйте весла в уключины и начинайте грести. - Не теперь, мистер Николсон. - Вы что-то сказали? - Вы меня слышали. Я сказал: "Не теперь", - холодно и надменно проговорил Сайрен. - Мои руки онемели. К тому же я не склонен к сотрудничеству. - Не будьте идиотом, Сайрен. От этого зависят жизни всех нас. - Но не моя. - Николсон увидел блеснувшие в темноте зубы. - Я превосходный пловец, мистер Николсон. - Вы ведь обрекли сорок человек на смерть, не так ли, Сайрен? - как бы невзначай спросил Николсон. В нависшей тишине раздался громкий щелчок предохранителя его "кольта". Прошла секунда, две, три. Наконец Сайрен задвинул брештук в гнездо и, взявшись за весло, пробормотал указания своим людям. - Благодарю вас, - буркнул Николсон и повысил голос: - Слушайте все. Полагаю, мы приближаемся к берегу. Ситуация такова, что нас, скорее всего, ожидают прибрежные рифы или буруны. Шлюпку может затопить или перевернуть - маловероятно, но эту возможность исключать нельзя. - "Будет чудом, если этого не случится", - мрачно подумал Николсон. - Если вы окажетесь в воде, держитесь за шлюпку, весла, спасательные пояса, - за все, что угодно, лишь бы оно плавало. И что бы ни произошло, друг за друга. Все меня поняли? Раздался тихий утвердительный ропот. Николсон включил фонарь и повел им внутри шлюпки. Насколько позволял судить чахлый желтоватый свет, все проснулись. И даже бесформенная, насквозь промокшая одежда не могла скрыть необычайно напряженных поз людей. Николсон быстро потушил фонарь. Он знал, что, несмотря на слабость луча, его глаза только через некоторое время смогут вновь привыкнуть к темноте. - По-прежнему ничего, боцман? - крикнул он. - Ничегошеньки, сэр. Темно, как... Подождите-ка! - Он застыл на месте, положив руку на мачту и склонив голову набок. - Что там, старина? - окликнул Николсон. - Что вы видите? - Буруны! - отозвался Маккиннон. - Буруны или прибой. Я слышу шум. - Где? Где они? - Впереди. Я пока их не вижу. - Молчание. - Справа по носу, я думаю. - Переносите кливер! - скомандовал Николсон. - Снять мачту, Вэньер. - Он налег на румпель, поворачивая шлюпку носом к ветру и к морю. Лодка медленно, неохотно слушалась руля, то и дело черпая кормой воду, но в конце концов развернулась. - Теперь вижу, - донесся с бушприта голос Маккиннона. - По правому борту, сэр. Николсон бросил быстрый взгляд через плечо. Какое-то мгновение он ничего не видел, но потом разглядел длинную непрерывную белую полосу, то исчезавшую, то показывавшуюся опять, и становившуюся ближе с каждым появлением. Прибой, скорее всего, прибой - никакие буруны так в темноте не выглядят. Спасибо Господу хоть за это. - Ладно, боцман, бросайте. Стоявший с плавучим якорем наготове, Маккиннон изо всех сил швырнул его в море, вытравливая перлинь, когда якорь начал ползти. - Весла на борт! - Николсон уже снял румпель, древком рулевого весла удерживая шлюпку носом к морю, пока не начал действовать якорь. Это было нелегко, так как приходилось справляться с беспрерывно набегавшими почти отвесными волнами в кромешном мраке, не имея при этом никаких ориентиров, кроме дувшего в лицо ветра и тяжеловесного движения шлюпки. Время от времени Николсон слышал скрежет застрявших весел и глухой металлический звук, с которым они вновь проваливались в уключины. - Налегли все вместе, - крикнул он. - Легче теперь, легче! Николсон не надеялся на синхронную греблю и корректировал ход рулевым веслом. Полоса прибоя лежала теперь почти прямо за кормой. Даже против ветра ясно доносился ее сердитый гул. Она с равной долей вероятности могла находиться, как в пятидесяти, так и в двухстах пятидесяти ярдах от шлюпки. С уверенностью судить было невозможно. Николсон снова напряг зрение, однако ветер бил ему в глаза дождем вперемежку с солеными брызгами, и он так ничего и не увидел. Пассат, по всей видимости, крепчал. Николсон сложил рупором руки и прокричал: - Как у вас дела, Маккиннон? - О, прекрасно, сэр. Просто великолепно. - Боцман наконец пробил прикрепленный к тросу масляный мешок большим морским ножом. Он проделал в мешке множество отверстий, ибо масло, из-за дальнейшей его ненадобности, жалеть было нечего; и чем большая площадь моря окажется залитой им, тем легче станет прохождение прибоя. Маккиннон перекинул мешок через бушприт, выпустил еще несколько футов троса за борт и надежно привязал его к мачтовой банке. Они предприняли меры предосторожности как нельзя вовремя. Прибой находился от них скорее в пятидесяти, чем в двухстах пятидесяти ярдах, и теперь шлюпка максимально приблизилась к нему. Осторожно и со знанием дела используя весла и плавучий якорь, Николсон медленно подал шлюпку кормой к сглаженному началу волны прибоя. Почти немедленно гигантский вал подхватил ее, и, стремительно набирая скорость, она взмыла вверх одновременно с поднятыми веслами и бесшумно и ровно понеслась вперед. Мгновения спустя весла были вновь опущены в воду, а якорь, по команде Николсона, отцеплен, и шлюпка резко остановилась, затем устремилась через гребень волны вниз, к пологому берегу, в фосфоресцирующем фейерверке пены и брызг, - масляная пленка еще не успела распространиться так далеко. Шлюпка неуклонно мчалась к берегу, обгоняемая волнами, и, когда худшее, казалось, было позади, внимательно всматривавшийся вперед Николсон увидел нечто, чего теперь совсем не ожидал. Его хриплый предупреждающий крик раздался слишком поздно. Зубчатый риф - хотя, возможно, это было и острие коралла - начисто, от кормы до носа, срезал дно мчащейся на огромной скорости шлюпки. Резкий толчок, сопровождаемый невыносимым скрежетом, сорвал судорожно вцепившихся в банки, скамьи и борта людей и яростно швырнул их на корму, перекинув двух или трех человек через борт. Секундой позже искореженная шлюпка рывком встала на бок и перевернулась, выбросив всех в кипящий откат прибоя. Последовавшие за этим мгновения казались бесконечным кувырканием в бушующих волнах, перемежающимся падениями и попытками встать на дрожащие ноги, чтобы доковылять до берега по засасывающему песку и упасть наконец на уже сухом пляже в полном изнеможении, с гулко бьющимся сердцем и разрывающимися от боли легкими. Николсон в общей сложности совершил три рейда на берег. Первый - с мисс Плендерлейт. При крушении шлюпки ее с силой бросило на старшего помощника, и они вместе упали за корму. Погрузившись в воду, Николсон инстинктивно обхватил ее, тут же ощутив тяжесть, вдвое превосходившую его самые смелые предположения. Руки мисс Плендерлейт продолжали держать увесистый дорожный несессер, сопротивляясь попыткам Николсона вырвать его с совершенно неожиданной безрассудной силой, рожденной страхом и паникой. Так или иначе, но Николсону удалось наконец доставить все еще упрямо цеплявшуюся за свой несессер мисс Плендерлейт на берег, после чего он вновь кинулся в воду, дабы помочь Вэньеру вытащить из нее капитана. Файндхорн упорно не принимал ничьей помощи, о чем не уставал повторять, однако силы окончательно оставили его, и он легко бы захлебнулся там, где лежал, - в каких-то двух футах воды. Оскальзываясь и спотыкаясь, падая и поднимаясь снова, товарищи вынесли его на берег и положили на гальку вне досягаемости волн. Теперь почти дюжина людей сбилась в тесную кучку - кто-то лежал, кто-то сидел, а некоторые стояли едва различимыми в темноте силуэтами, с хриплым стоном хватая ртом воздух или же в мучительном пароксизме изрытая морскую воду. Николсон решил провести быструю перекличку. Но дальше первого имени так и не продвинулся. - Гудрун! Мисс Драхман! - Ответом были лишь стоны и судорожная рвота. - Мисс Драхман! Кто-нибудь видел мисс Драхман? Кто-нибудь вынес Питера? - Тишина. - Ради Бога, ответьте же кто-нибудь! Никто не видел Питера? Ребенка? Никто не видел его? - Ив ответ слышал лишь угрюмый гул прибоя и шелест откатывающей вместе с морем гальки. Николсон рухнул на колени, ощупывая лежавших на песке людей. Ни Питера, ни мисс Драхман среди них не было. Николсон вскочил и, оттолкнув оказавшуюся у него на пути плетущуюся фигуру, неистово бросился в море, тут же был сбит с ног накатившей волной, но почти тотчас поднялся, словно бы и не существовало никогда усталости. Он смутно догадывался, что кто-то прыгнул в воду вслед за ним, но оставил это без внимания. Сделав шесть хлюпающих, размашистых шагов, он, цепенея от боли, почувствовал, как что-то с безжалостным остервенением врезалось ему прямо в коленные чашечки. Плавающая вверх дном шлюпка. Сделав в воздухе полный кувырок и ударившись плечом о киль, Николсон с оглушительным шлепком, парализовавшим на мгновенье дыхание, плашмя приземлился спиной на воду с другой стороны шлюпки, и снова ринулся вперед, движимый страхом и неведомой ему прежде безымянной злостью. Боль в груди и ногах с каждым шагом становилась все невыносимее, но он, будто во сне, продолжал идти, не замечая пожара, бушевавшего в коленях и легких. Еще через два шага он наткнулся на нечто мягкое и податливое. Нагнувшись, Николсон разглядел рубашку, схватился за нее и приподнял за туловище распростертую в воде фигуру, изо всех сил пытаясь сохранить равновесие во вновь нахлынувшей волне прибоя. - Гудрун? - Джонни! О, Джонни! - Она вцепилась ему в руки, и Николсон почувствовал, как она дрожит. - Питер! Где Питер? - настойчиво спросил он. - О, Джонни! - Присущее ей самообладание исчезло, и она едва не срывалась на плач. - Шлюпка врезалась, и... и... - Где Питер? - яростно крикнул он, впившись пальцами ей в плечи и лихорадочно ее тряся. - Я не знаю, не знаю! Я не смогла найти его. - Она дернулась и, высвободившись из его рук, начала боком погружаться в бурлящую воду, доходившую Николсону до пояса. Он подхватил ее, поднял на поверхность и, рывком поставив на ноги, повернул лицом к берегу. Бросившийся следом за старшим помощником человек оказался Вэньером, и Николсон подтолкнул к нему девушку. - Отведите ее на берег, Вэньер. - Я никуда не пойду! Не пойду! - Она билась в руках Вэньера, прилагая те немногие силы, что у нее оставались. - Я потеряла его! Потеряла! - Вы слышали меня, Вэньер, - отрывисто бросил Николсон, отворачиваясь. Вэньер пробормотал: "Да, сэр" удаляющейся спине и принялся волочить охваченную истерикой девушку сквозь прибой. Раз за разом Николсон нырял в белую воду, отчаянно шаря руками по покрытому галькой морскому дну, и раз за разом всплывал на поверхность с пустыми руками. Однажды он было решил, что нашел Питера, но это оказался лишь пустой чемодан, который Николсон с сумасшедшим остервенением отшвырнул в сторону, бросившись затем еще дальше в прибой, недалеко от потопившего их коралла. Он стоял теперь почти по плечи в воде, сбиваемый с ног с монотонным постоянством, черпая ртом воду, снова и снова выкрикивая имя мальчика, но не прекращая поисков, стоивших ему нечеловеческих усилий, возможных разве только в той лишавшей рассудка тревоге, что, казалось, даже не могла поселиться в человеческом сердце. С момента крушения шлюпки прошло две или три минуты, и даже в теперешнем состоянии Николсон понимал, что ребенок не способен выжить столь долго в этих водах. Несмотря на всю очевидность и видимую здравость этой мысли, Николсон опять и опять нырял в пенящийся прибой, ощупывая галечное морское ложе. И опять ничего - и под водой, и на ее поверхности, - только ветер, дождь, мрак и глухое урчание волн. И затем, отчетливо и ясно, сквозь ветер и гул моря он услышал тонкий, полный страха детский крик. Он донесся справа по линии берега и, крутнувшись, Николсон ринулся в направлении его, проклиная глубокие воды, замедлявшие и без того ковыляющий бег. Ребенок крикнул снова, теперь совсем недалеко от Николсона. Старший помощник громко позвал на ходу, услышал мужской отклик и неожиданно натолкнулся на человека, столь же высокого, как и он сам, державшего на руках мальчика. - Очень рад вас видеть, мистер Николсон, - прозвучал слабый и отрешенный голос Ван Эффена. - Малыш не пострадал. Пожалуйста, заберите его у меня. - Николсон едва успел подхватить Питера, прежде чем голландец покачнулся и рухнул в полный рост, лицом вниз, в бурлящую воду. XIII Сырая, курящаяся тропическая духота обступила их со всех сторон. Сквозь крошечные просветы меж раскидистых ветвей обвитых лианами деревьев они видели куски унылых серых туч, поглотивших солнце еще два дня назад. Проникавший сквозь густую растительность скудный свет был неестественного оттенка, зловещего и не предвещающего ничего хорошего, как и гнетущие зеленые стены джунглей с миазматическими пенистыми болотами, тянувшимися по сторонам тропы, хотя именовать ее так можно было лишь с известной натяжкой. Какое-то время она оставалась утрамбованной и ровной, затем вдруг резко и таинственным образом исчезала, огибая гигантский древесный ствол и сбегала к притаившемуся за ним болоту. Николсон и Вэньер, уже по пояс облепленные зловонной гнилостной слизью, постепенно постигали науку прохождения джунглей, обнаружив, что вокруг топей всегда существует еще одна тропа, и стоит сделать достаточный крюк, как они на нее наткнутся. Однако на это уходило много времени, и не раз они шли напролом сквозь болота, пока не достигали твердой почвы на другой их стороне. Стерев, по возможности, вонючую грязь и сбросив отвратительных серых пиявок, они спешили дальше, стараясь как можно быстрее обходить массивные деревья в тусклом, хмуром свете тропической чаши и не обращать внимания на жутковатый шелест листвы и скрип стволов. Николсон был моряком до мозга костей - он неуверенно чувствовал себя дома, на земле, еще менее уверенно - теперь, в джунглях. Будь у него выбор, он бы не решился на это путешествие по тропическому лесу. Но выбора у него не было, никакого совсем, и этот факт всплыл с жесткой очевидностью, как только первый хмурый рассвет позволил оглядеться и оценить место, куда их выбросил прибой, и состояние шлюпки. Они находились где-то на яванском берегу Зондского пролива, в глубокой бухте между двумя мысами, отстоявшими друг от друга мили на две с половиной, на узкой полосе усыпанного галькой пляжа с вплотную подходившими к нему густыми, выглядевшими непроницаемыми джунглями, кое-где почти достигавшими воды и взбегавшими вверх, полностью покрывая склоны низких холмов на юге. Берега бухты были абсолютно лишены каких бы то ни было признаков обитания людей, - так что их небольшой отряд, расположившийся под жалким прикрытием купы пальм, да выброшенная на берег перевернутая шлюпка казались единственными знаками цивилизации. На шлюпку было жалко смотреть. Огромная дыра растянулась от киля до бокового леера. Сам киль был разбит и оторван, и шлюпку можно было смело списывать со счетов. Для них оставались лишь джунгли, ко встрече с которыми они были совершенно не готовы. Капитан Файндхорн, несмотря на всю свою стойкость, по-прежнему был очень плох и не мог пройти самостоятельно и дюжины шагов. Ван Эффен также очень ослаб и мучился от нестерпимой боли, возвращавшейся с регулярными интервалами. Пока Николсон с Маккинноном освобождали его искалеченную ногу от вцепившегося, когда он нес ребенка на берег, моллюска, он едва не захлебнулся в воде, и это, вместе со шрапнельным ранением в бедро, полученным ранее, и трещиной в черепе от пущенной Фарнхольмом бутылки, похоже, перевесило сопротивляемость его организма. У Уолтерса и Ивэнса от занесенной в раны инфекции сильно распухли руки, а Маккиннон, хотя и не чувствовал особой боли, начал прихрамывать на немевшую ногу. Уиллоуби неуклонно слабел, абсолютно беспомощный Гордон - тоже, а Сайрен и его люди явно не собирались помогать никому. Оставался лишь четвертый помощник, да сам Николсон, понимавший, что сделать что-либо для остальных они не в состоянии, по крайней мере, сейчас. О попытке починить шлюпку не могло быть и речи, думать же о постройке новой лодки или плота было просто смешно. Они оказались на суше, на ней им и оставаться. Однако на берегу им пришлось бы голодать - Николсон не питал иллюзий относительно того, чтобы какое-то время продержаться за счет пищи, которую можно наскрести с деревьев, кустарников, на и под землей. Еда, убежище, лекарства и бинты, - вот в чем они крайне нуждались, и чего у них не было. Им ничего не оставалось, кроме как отправиться за помощью. Где и как далеко они могли ее отыскать, оставалось только гадать. Николсон знал, что северо-западная часть Явы довольно густо населена, и помнил, что где-то в глубине острова находятся два более или менее крупных города, но слишком далеко в глубине - и лучше попытать счастья в прибрежных рыбацких деревнях. Но и в них они легко могли натолкнуться на враждебность или встретить японцев, которые на гористой, покрытой джунглями Яве, скорее всего, ограничились захватом прибрежных районов. Николсон, тем не менее, понимал, что необходимо действовать, и побочный риск, как бы велик он ни был, придется просто проигнорировать. Не прошло и часа после рассвета, как Николсон достал "кольт" 45-го калибра - единственное уцелевшее оружие, не считая автоматического карабина генерала, оставленного Маккиннону - и двинулся в джунгли, взяв с собой Вэньера. Не пройдя и двадцати ярдов в сторону видневшейся опушки леса, они вышли на хорошо утоптанную тропу, петлявшую с северо-востока на юго-запад между лесом и морем, и, не сговариваясь, повернули на юго-запад. Только преодолев определенное расстояние, Николсон осознал, почему они так поступили: по большому счету, именно юг олицетворял собою абсолютную свободу и спасение. Слева - менее чем в полумиле от того места, где их выбросил прибой, пляж уходил на запад и северо-запад, к нижнему мысу залива. Сама же тропа пересекала основание мыса и, минуя заросли кустарника и буша, углублялась в лес. Через девятнадцать минут и три мили пути Николсон сделал остановку. Они как раз пробились сквозь водянистое болото, доходившее почти до подмышек, и совершенно выдохлись от гнетущей жары, изматывающей влажности и пота, заливавшего глаза. Оказавшись наконец на клочке твердой почвы, Николсон сел, прислонившись спиной к толстому древесному стволу. Тыльной стороной руки с зажатым в ней пистолетом он стер со лба грязь и посмотрел на Вэньера, растянувшегося рядом в полный рост и тяжело дышавшего. - Веселенькая прогулка, а? Готов спорить, вы никак не рассчитывали, что ваша лицензия помощника капитана станет билетом в джунгли. - Он почти неосознанно говорил очень тихо, казалось, слыша враждебное дыхание джунглей. - Довольно жутковато, правда, сэр? - Вэньер пошевелился, сдавленно застонав от ноющей боли в мышцах, и попытался улыбнуться. - Все эти порхающие по деревьям тарзаны в фильмах создают абсолютно неверное представление о том, что такое пробираться по джунглям. Эта чертова тропа просто нескончаема. Вы не полагаете, что мы ходим кругами, сэр? - Нет, но весьма к этому близок, - признался Николсон. - Мы с равной вероятностью можем идти на север, юг или запад, но не думаю. Полагаю, тропа снова выйдет к морю. - Надеюсь, вы правы. - Вэньер был мрачен, но не подавлен. Глядя на его худое загорелое лицо с резко выдававшимися теперь скулами и решительной складкой покрытых волдырями губ, Николсон подумал, что испытания последних дней сделали из робкого, неуверенного юноши - окрепшего, целеустремленного молодого человека. Минута, может быть, две прошли в полной тишине, прерываемой лишь их выравнивающимся дыханием и звуком капавшей в листве воды. Николсон вдруг резко напрягся и предупреждающе коснулся руки Вэньера. Но Вэньер тоже услышал эти возникшие звуки и, подобрав ноги, бесшумно поднимался. В ожидании они оба укрылись за стволом дерева. Гул голосов и глухой шелест шагов по мягкому настилу джунглей приближались, хотя путники все еще были невидимы за изгибом тропы. И, скорее всего, до последнего момента их так и не удастся как следует рассмотреть, подумал Николсон. Он быстро огляделся в поисках лучшего укрытия, но древесный ствол по-прежнему казался самой надежной защитой - за ним они и останутся. Подходившие люди - судя по звуку шагов их было двое - могли оказаться японцами. Даже заглушенный рубашкой щелчок предохранителя "кольта" был громогласен. Еще месяц назад Николсон поморщился бы от самой мысли о стрельбе из засады по ничего не подозревающим людям, еще месяц назад... Путники показались из-за поворота тропы внезапно. Три человека, а не два, и определенно не японцы, понял Николсон с облегчением и смутным удивлением: подсознательно он ожидал, уж если не японцев, то суматранцев в едва прикрывающей наготу одежде и с копьями в руках, - двое же из появившихся были одеты в хлопчатобумажные брюки и выцветшие синие рубашки. И совсем ничего не оставила от его предположений винтовка в руках у старшего по возрасту. Однако это никак не повлияло на твердость руки с зажатым "кольтом". Дождавшись, пока они приблизятся, старший помощник шагнул из-за дерева на середину тропы, неподвижно уставя ствол пистолета в грудь человека с винтовкой. Последний был быстр. Тотчас остановившись и блеснув на Николсона карими глазами из-под надвинутой на лоб соломенной шляпы, он быстро поднял длинное рыло винтовки, одновременно возводя курок. Но молодой человек рядом с ним оказался проворнее. Он с силой отвел ствол винтовки почти вертикально вверх и, в ответ на написанные на лице старшего гнев и изумление, резко произнес несколько слов. Тот тяжело кивнул, отвернулся и уткнул винтовку прикладом в землю. Затем что-то проворчал в ответ, и молодой человек, кивнув, неприязненно воззрился на Николсона, обратив к нему бесстрастное лицо. - Begrijp u Nederlands? - По-голландски? К сожалению, не понимаю. - Николсон озадаченно повел плечами и коротко посмотрел на Вэньера. - Заберите у него винтовку, четвертый. Сбоку. - Английский? Вы говорите по-английски? - Речь молодого человека была медленной и запинающейся. Он с подозрением, но без прежней неприязни, разглядывал Николсона и неожиданно улыбнулся. - Я же сказал отцу, что вы англичанин. Я знаю вашу шапку. Конечно же, вы англичанин. - Вы имеете в виду это? - Николсон дотронулся до кокарды. - Да. Я живу в Сингапуре, - он неопределенно махнул рукой в северном направлении, - вот уже почти десять лет. Я часто вижу английских морских офицеров. Но что вы здесь делаете? - Мы нуждаемся в помощи, - отрывисто сказал Николсон. Вначале он инстинктивно попытался выиграть время, однако что-то в спокойных темных глазах молодого человека заставило его передумать. - Наше судно затонуло. У нас много больных и раненых. Нам нужны надежное убежище, пища, лекарства. - Верните нам оружие, - бросил молодой человек. Николсон не колебался: - Отдайте им оружие, четвертый. - Оружие? - Вэньер выглядел настороженным. - Но откуда вы знаете... - Я не знаю. Верните им оружие. - Николсон ткнул "кольтом" Вэньера в бок. Четвертый помощник неохотно передал винтовку человеку в соломенной шляпе. Тот схватил ее, прижал к груди и молча уставился на джунгли. Молодой человек примирительно улыбнулся Николсону. - Вы должны извинить моего отца, - запинаясь проговорил он. - Вы затронули его чувства. Люди не забирают у него оружие. - Почему? - Потому что Трика есть Трика, и никто не смеет. - В голосе молодого человека слышались любовь, радость и гордость. - Он в нашей деревне за главного. - Он ваш вождь? - Николсон с новым интересом посмотрел на Трику. От этого человека, от его права принимать решения, предоставить или отказать в помощи могли зависеть жизни всех их. Приглядевшись повнимательнее, Николсон увидел в морщинистом коричневом лице, мрачном и неулыбчивом, привычку повелевать, невозмутимое спокойствие власти, обычное у правителей племен или деревень. Внешне все трое были очень похожи между собой и, видимо, юноша, стоявший чуть поодаль за их спинами, - его младший сын, догадался Николсон. У всех троих были низкие, широкие лбы, тонко очерченные губы и точеные орлиные носы, указывавшие на их чисто аравийские, без негроидной примеси, корни. "Хорошо иметь таких людей союзниками, - подумал Николсон, - если, конечно, удастся добиться их расположения". - Он наш вождь, - кивнул молодой человек. - А я Телак, его старший сын. - Моя фамилия Николсон. Скажите своему отцу, что у меня много больных англичан на берегу, милях в трех к северу отсюда. Мы остро нуждаемся в помощи. Спросите, не предоставит ли он нам ее. Телак обратился к Трике на резком, гортанном наречии и, выслушав ответ, вновь повернулся к Николсону. - Как много у вас больных? - Пять человек - по меньшей мере, пять человек. Там также три женщины, и я не думаю, что они в состоянии далеко уйти. Сколько миль до вашей деревни? - Миль? - Телак улыбнулся. - Человек дойдет туда за десять минут. - Он снова заговорил с отцом, несколько раз кивнувшим, затем со стоявшим рядом юношей. Тот повторил данные ему указания, блеснул белозубой улыбкой Николсону и Вэньеру и скрылся в направлении, откуда возникла троица. - Мы вам поможем, - сказал Телак. - Мой младший брат побежал в деревню. Он приведет сильных мужчин с носилками для больных. Пойдемте теперь к вашим друзьям. Пройдя сквозь казавшиеся непроходимыми заросли джунглей и подлеска, они обогнули по краю болото, которое совсем недавно чуть ли не вплавь форсировали Николсон с Вэньером, и через минуту опять вышли на тропу. Вэньер поймал на себе взгляд Николсона и усмехнулся. - Чувствуешь себя идиотом? Насколько все просто, когда знаешь, как. - Что говорит ваш друг? - спросил Телак. - Что хорошо бы вам появиться немного раньше. Мы потратили уйму времени, переходя болота вброд, по пояс в грязи. Трика задал какой-то вопрос и, выслушав Телака, что-то проворчал себе под нос. Телак улыбнулся. - Мой отец говорит, что только глупцы и малые дети могут промочить в лесу ноги. - Он снова улыбнулся. - Он забывает, как в первый и единственный раз в жизни сел в автомобиль. Когда машина тронулась, он перепрыгнул через борт и больно ушиб ногу. Телак, пока они шли в тускло-зеленом свете джунглей, недвусмысленно дал понять, что ни он, ни его отец не подвержены пробританским настроениям. Равно как проголландским и прояпонским. Их беспокоит лишь судьба Индонезии, они хотят видеть свою страну предоставленной своему народу. Но, добавил он, когда закончится война, случись им вести с кем-либо переговоры о мире и свободе на их земле, они бы предпочли англосаксов или голландцев. Японцы же, раз вторгнувшись на территорию их Родины, теперь никогда не уйдут. Они, сказал Телак, требуют сотрудничества и уже успели продемонстрировать при помощи штыков и автоматов, что добьются его так или иначе. Николсон с удивлением и внезапно проснувшейся тревогой быстро посмотрел на него. - Так где-то поблизости японцы? Значит, они все-таки высадились на острове? - Да, они уже здесь. - Телак махнул рукой на юго-восток. - Англичане и американцы по-прежнему воюют, но долго им не продержаться. Японцы уже захватили более дюжины городов и деревень в радиусе ста миль. Они поставили... как же вы это называете?.. гарнизон в Бантуке. Большой гарнизон, под командованием полковника. Полковника Кисеки. - Телак потряс головой, словно поежившись от холода. - Полковник Кисеки - не человек. Он зверь. Но даже звери убивают только ради собственного выживания. Кисеки же отрывает людям - и даже детям - руки с такой же непринужденностью, как несмышленый ребенок - мушиные крылышки. - Как далеко этот город от вашей деревни? - медленно спросил Николсон. - Бантук? - Да, где стоит гарнизон. - В четырех милях. Не далее. - В четырех милях! Вы приютите нас... в четырех милях от японцев! Но что же произойдет, если... - Боюсь, долго вы не сможете у нас оставаться, - мрачно перебил Телак. - Мой отец, Трика, говорит, что это будет небезопасно. Повсю