ов Уолли, что он тоже сделал. А теперь он со всем этим покончил и был свободен и мог отправиться на зиму в Майами. Однако Бауер не чувствовал себя свободным. Обедать он не мог. Ему казалось, что его стошнит, если он только возьмет что-нибудь в рот. Он сидел неподвижно, свесив голову над тарелкой, зажав вилку в неподвижной руке. - У тебя такой вид, словно тебе подали отраву, - сказала Кэтрин. - Может быть, это и есть отрава. - Бауер оттолкнул тарелку и встал. - Почему бы тебе не отведать? Травиться - так вместе. В своих отношениях они снова вернулись к исходной точке. - Куда ты идешь? - спросила Кэтрин. - Я ухожу. У-хо-жу! Ухожу. - Но ты ведь ни к чему не притронулся. Бауер не ответил и ушел молча, даже не взглянув на жену. Он направился к Бойлу. Его словно давила какая-то тяжесть. Он не понимал, что с ним. "А может быть, мистер Минч не придет? - внезапно подумал он. - А может быть, те не придут?" Бауер повернул обратно и пошел к станции метро. "Не мешает и мне поехать туда, - думал он, - чтобы посмотреть, все ли в порядке". Если мистер Минч придет, а те не придут, можно будет поговорить с ним о чем-нибудь, попросить еще раз, чтобы он отпустил его. Если те придут, а мистер Минч не придет, он скажет им, что очень жаль, но ничего не вышло; да, ничего не вышло, и это не его вина, он ничего не мог сделать, не вышло и все. Бауер прибавил шагу. Чувство давящей тяжести понемногу проходило. Он шел, высоко подняв голову, размахивая руками, как человек, который нашел предлог сделать то, что ему хотелось. Крутая железная лестница вела вниз, в "Румынский подвал". Окна ресторана были еле видны с улицы. Все же в одном из окон болталась синяя вывеска с белой надписью: "Обед из 10 блюд. Десять (10) блюд. С первосортной закуской и супом. 55 центов". Хлеб считался первым блюдом, масло - вторым, салат из капусты - третьим. Зал ресторана был узкий и не очень длинный. У самой двери стояла конторка кассира, за которой сидел мальчик лет четырнадцати и читал книгу. Это был сын хозяина. Дальше тянулись ряды белых мраморных столиков. Кафельный пол был посыпан опилками, а выкрашенные под дуб стены разукрашены завитушками из разноцветной жести. Когда Бауер вошел в ресторан, обеды уже кончились, и в зале было почти пусто. Кроме мальчишки-кассира, читавшего книгу, там находилось еще четверо посетителей и официант. Мальчишка был пухлый и бледный, в роговых очках. Он сидел, уткнувшись в книгу. Густые темные волосы падали ему на лоб. Временами он откидывал их рукой. На официанте была блестящая черная суконная куртка с золотой тесьмой по бортам и на обшлагах. Вид у него был болезненный и несмелый. Редкие, седеющие волосы были зачесаны на косой пробор и гладко прилизаны. От просвечивающей сквозь волосы кожи они казались совсем седыми. Официант принес Бауеру корзиночку с хлебом, стакан воды, меню, салфетку, вилку с ножом, две ложки, большую и маленькую, - все зараз - и молча принялся все это расставлять и раскладывать. Масло он приберег напоследок, чтобы Бауер съел поменьше хлеба. - Мне ничего не нужно, - я хочу подождать здесь приятеля, - сказал ему Бауер. Официант ничего не ответил. Он унес хлеб. Бауер сидел лицом к двери. Он смотрел не отрываясь на железные ступеньки, ведущие на улицу. Ему был виден край тротуара и ноги прохожих. Он сидел и барабанил пальцами по мраморной доске стола. Внезапно он почувствовал, что во рту у него горит, и лицо горит, и изо рта, как из горячей печи, пышет жаром. Он выпил воды. Через несколько минут Бауер встал и пошел к телефонной будке в конце зала. Ему хотелось что-нибудь делать. Он начал просматривать телефонную книгу. В списке абонентов не было никого, кому бы он мог позвонить. Он никого не знал достаточно близко. Бауер перелистывал страницы и смотрел на фамилии. Каждая из них - человек, и все они ему чужие. В Нью-Йорке семь-восемь миллионов жителей, и он прожил среди них всю свою жизнь и никого не знает. Никого. Во всяком случае, никого не знает так близко, чтобы позвонить и сказать: "Хэлло! как поживаете? Вот, захотелось узнать, как вы поживаете". И его никто не знает. Кто по-настоящему его знает? Кто помнит, кем он был, и кто знает, какой он теперь? Он был ребенком, мальчиком, юношей, мужчиной... а кто помнит его ребенком, мальчиком, юношей, кто знает его сейчас? Бауер оглядел зал. Лео еще не было. Тогда Бауер вошел в телефонную будку. Ему казалось, что если он поглядит на телефон, то, может быть, ему придет на ум кто-нибудь, кому можно позвонить. Он долго стоял, не двигаясь с места, и думал. Он не пытался кого-нибудь припомнить. В сущности, он не знал даже, о чем думает. Просто стоял и думал. Потом спохватился, что давно стоит перед аппаратом, опустил монету и вызвал справочную. Монета выскочила обратно, и женский голос ответил: - Справочная. Бауер спросил телефон Фредерика И.Бауера и назвал свой адрес. - Одну минутку, - ответил голос. Бауер смотрел сквозь стеклянную дверь будки и ждал. Он видел лестницу, ведущую на улицу, и край тротуара над нею, но ноги прохожих не были ему видны. - Простите, сэр. У нас не значится телефона на имя Фредерика И., повторяю - И.Бауера по этому адресу. - Должен быть. - Простите, нет, сэр. - Может быть, на имя Кэтрин Бауер? - Простите, сэр, но по этому адресу у нас не значится телефона на имя Бауер. Есть три Фредерика Бауера, но все по другим адресам. - Ну хорошо, не беспокойтесь. Я как-нибудь разыщу. Бауер повесил трубку на рычаг, но из отнял руки, Он держал трубку, глядел в микрофон, ждал и думал. Потом пожал плечами. "По крайней мере, это ничего не стоило", - сказал он себе. Он вернулся к своему столику. Официант снова наполнил стакан водой. Когда Бауер сел, официант подошел и начал возиться у стола, перекладывая приборы. В руке он держал мокрую, засаленную салфетку. - Ну как? Еще не пришел? - Официант улыбался. Из потока одиночества, затоплявшего Бауера, взмыла слабая волна ненависти. - В чем дело? - крикнул он. - Вы что, торопитесь освободить столик? - Разве я что-нибудь говорю? - Никого же нет. Вы ничего не теряете оттого, что я тут сижу. - Да я, так или иначе, все равно буду здесь до двенадцати часов - какая же мне разница? Просто я подумал, может, вы хотите что-нибудь заказать. - Что за безобразие! Нельзя тут у вас подождать, что ли? - Ждите, ждите. Кто вам мешает? Ждите, сколько влезет. Все в порядке. - Вот. - Бауер вынул 5 центов и бросил через стол официанту. - Я плачу вам за стол, чтобы вы оставили меня в покое. Официант придавил монету пальцем и пододвинул ее обратно, к Бауеру. - Так не годится, мистер, - сказал он. - Вы сами знаете. Я принесу вам еще воды. Он ушел, а Бауер подумал вдруг: "Зачем я с ним сцепился? Лучше было бы поболтать, чтобы скоротать время". Но когда официант принес воду, Бауер посмотрел на него насупившись; он уже не мог изменить отношения, навязанного ему ненавистью. К вечеру потеплело, и когда Лео вошел в ресторан, шляпа у него была сдвинута на затылок. Пальто было нараспашку, и из-под пальто выглядывал пиджак и расстегнутая жилетка. Вид у Лео был растрепанный и неряшливый. Рубашка видна была до самого пояса. Серое, изборожденное морщинами лицо его было уныло, но сейчас он с довольным видом огляделся вокруг. Он уже по запаху чувствовал, что здесь можно поесть как следует. Бауер встал и пошел ему навстречу. - Я занял столик, - сказал он. - Я уж думал, что вы не придете. - Сейчас только пять минут десятого. Я бы пришел минута в минуту, да некуда было поставить машину. В Нью-Йорке уже некуда ставить машины, столько их развелось. - Вы, должно быть, хотели сказать, что сейчас без пяти минут десять? - Нет, нет. Сейчас меньше. - Лео вынул часы. Было пятнадцать минут десятого. - Ну да, я немножко опоздал. - Он повесил пальто и шляпу на вешалку рядом со столиком. - Там какой-то автомобиль стоит перед самым рестораном. Казалось бы, надо приберегать эти места для своих посетителей, а не позволять разным мальчишкам торчать здесь со своими машинами. Что им тут делать? Только задирать девчонок. - Лео сел за столик и взял меню. - Вы уже поели? - спросил он. Это была их машина. Бауер знал это. Они приехали. Они ждут. Значит, это случится, в самом деле случится. Он с трудом заставил себя заговорить. - Да кто же приезжает сюда на машине? - сказал он. Официант стоял возле столика. Он принес еще одно меню, корзиночку с хлебом и прибор для Лео. - Как паштет из куриной печенки, ничего? - спросил Лео. - А как же? Могу особенно его рекомендовать, я сам его ел, - ответил официант. - Свежий? - Если бы не свежий, мы бы не подавали. - Если окажется несвежим, я запихну его вам в глотку, и вам придется съесть его еще раз. Официант рассмеялся. - Паштет свежий, - сказал он. - Я не голоден, но, пожалуйста, запихивайте в меня все, что угодно, я ничего не имею против. Лео положил перед собой меню, вынул из жилетного кармана очки и надел их, предварительно протерев стекла бумажной салфеточкой. - Люблю знать, что я ем, - объяснил он, принимаясь за изучение меню. Какой-то человек быстро сбежал по ступенькам и остановился на пороге ресторана. Официант обернулся, но кассир не поднял головы от книги. Вошедший был невысок и коренаст; лицо плоское, щеки гладкие и розовые, как у ребенка. Под низким лбом поблескивали голубые глаза. Одет он был в непромокаемый плащ, черные вельветовые брюки и серую кепку. - Здесь написано "суп с лапшой" и "миндальный суп", - сказал Лео. - А вы не можете подпустить мне немножко миндаля в лапшу? Официант снова повернулся к Лео. - Почему же нет, - сказал он. - Это не запрещена законом. Человек, стоявший в дверях, медленно огляделся вокруг. Его взгляд скользнул по Бауеру, по спине Лео и, не задерживаясь, пополз дальше. Казалось, он изучал помещение. Человек посмотрел на дверь, ведущую в кухню, потом перевел взгляд на посетителей, сидевших за столиками. Бауер смотрел на него. Не мог не смотреть, как бы ни старался. Он точно прирос к нему взглядом. Смотрел, не отрываясь, и не мог отвести глаз. Когда человек снова поднялся наверх, Бауер закрыл глаза и наклонился вперед. Он сидел, облокотившись на стол, и, чтобы не упасть, уперся лбом в ладони. Прикосновение к рукам успокоило его. Ощущение дурноты прошло, и он откинулся на спинку стула. - Я принесу вам печенку, а вы пока выбирайте, - оказал официант и ушел на кухню. - Послушайте, мистер Минч, скажите мне сейчас же, тут же на месте, что вы отпускаете меня. Сейчас, сию минуту. - Бауер снова наклонился над столом. Слова беспорядочно срывались у него с губ. - Вы поешьте сначала, - сказал Лео. - А потом поговорим. - Нет, не могу. Вы должны мне сказать. Сейчас же. Сию минуту! Лео досадливо покачал головой. - Я думал, вы хотите сообщить мне что-нибудь новенькое, - вздохнул он. - Думал, вы скажете, что будете теперь работать вовсю, чтобы загладить то, что наделали, и будете доверять вашему хозяину, который старается устроить для вас все как можно лучше. Съешьте что-нибудь. Официант принес паштет из куриной печенки. Бауер посмотрел на официанта, приоткрыв рот. Потом повернулся боком к столу и снова уронил голову на руки. - Вы что же, плакать тут будете, - сказал Лео, - и портить мне аппетит? Он повернулся к официанту: - Принесите ему чашку кофе. Может быть, потом он поест чего-нибудь. Бауер не шевельнулся. - Угощение эта счет фирмы, - сказал Лео. Бауер сидел неподвижно, уткнув лицо в ладони. - Вы слышите? Я плачу. Бауер, казалось, не слышал. - Не сидите так! - закричал Лео. - Сядьте как следует. Как я могу есть, когда вы так сидите? Бауер не двигался. Лео наклонился и слегка толкнул его в плечо. Бауер, вздрогнув, отшатнулся от него и еще глубже зарылся лицом в ладони. - Да что с вами такое? - спросил Лео. Он почувствовал тревогу и приподнялся со стула. И тут они вошли. Их было трое. Один остановился в дверях. Все трое держали в руках обрезы. - Фредди! - крикнул Лео. - Что вы сделали? Он совсем приподнялся со стула и застыл, наклонившись над столом, упираясь в него руками. Его серое лицо пожелтело. Он бросил взгляд на человека, стоявшего в дверях, и на тех двоих, которые приближались, и снова повернулся к Бауеру. Бауер не поднял головы. - Фредди! - взвизгнул Лео. - Что вы со мной сделали! - Он уже не смотрел на Бауера, он смотрел на тех двоих, с обрезами. - Спокойней, папаша, - сказал розовощекий человек. - Спокойней, мы никого не тронем. Лео повалился на стул. Он так тяжело упал на сидение, что голова его мотнулась назад. На изжелта-бледном лице начали проступать красные пятна. Одна рука беспомощно поднялась к груди и тотчас же беспомощно повисла. Казалось, он пытается что-то сказать: рот его открылся, и на шее медленно задвигался кадык, но он не произнес ни слова. Он не издал ни звука, слышно было только его дыхание. Он дышал носом, медленно, тяжело сопя. - Ты пойдешь с нами, папаша, - оказал розовощекий. - Ну-ка, подымайся. Лео сидел тихо, привалившись боком к стулу. Глаза его закрылись, потом медленно открылись и закрылись снова. Губы не шевелились, но кадык продолжал двигаться; казалось, Лео старается что-то проглотить. - Вставай! - сказал розовощекий. - Пошевеливайся! Официант прирос к полу между кухонной дверью и людьми с обрезами. В одной руке он держал тарелку с супом, в другой - мокрую засаленную салфетку. Один из посетителей выскочил из-за столика и так крепко прижался к стене, словно хотел вдавиться в нее. Двое мужчин и женщина, казалось, приросли к стульям. Мужчины, не шевелясь, смотрели на женщину, а та сидела, зажмурив глаза, далеко закинув голову и судорожно зажимая руками рот. Мальчишка-кассир исчез. Раскрытая книга осталась на конторке. Из-за конторки не доносилось ни звука. - Вставай, пошли! - розовощекий помахал обрезом. - Вставай, вставай! - закричал он и ткнул Лео в плечо. - Вставай, не то хуже будет! От толчка Лео медленно сполз со стула на пол. Казалось, он падает во сне. Он лежал на боку, подогнув ноги в позе сидящего человека. Розовощекий от неожиданности отскочил в сторону. Он толкнул стол, и стол отлетел назад и задел Бауера. Бауер вскочил на ноги. Сзади него загремел опрокинутый стул. - Вы этого хотели! - крикнул Бауер. Он кричал, широко открыв рот, и слова трудно было разобрать. Дикими глазами он огляделся вокруг, ища Лео, и увидев его на полу, наклонился к нему, вытянув шею. - Вы сами этого хотели! - закричал он. Слова нечеловеческим воплем вырывались из широко открытого рта. Он шагнул вперед, мимо Лео, и внезапно весь затрясся. Шатаясь, он сделал шаг, два шага и замер на месте; ноги у него подкосились. Он упал на колени, сжался в комок и закрыл глаза. Розовощекий смотрел на Бауера, пока тот трясся и падал, потом обернулся к своему спутнику. - Помоги-ка мне справиться с этим, - сказал он, указывая на Лео. Третий гангстер отошел от двери и, подняв обрез, молча стал лицом к посетителям. Розовощекий перешагнул через Лео и положил обрез на пол. - Форменный цирк, - сказал розовощекий. Он просунул Лео руки под мышки. - Берись, - сказал он второму гангстеру, белобрысому юноше с рыжеватыми ресницами и веснушками на бледном лице. Тот с хмурым видом взял Лео за ноги. Голова у Лео разламывалась от боли. Ему казалось, что она набита раскаленными стеклянными осколками. Он видел и понимал все, что происходило. Если не считать боли в голове, он чувствовал полнейшее успокоение. По всему телу разливалось блаженное ощущение тепла и лени. Он знал, что лежит на полу, но это его нисколько не беспокоило. Он лежал и думал, что это странно и что нужно бы подняться, но ему хотелось только одного - не двигаться. Пол не казался холодным, лежать на опилках было мягко. Лень обволакивала его тело, как тина. Даже желание унять боль в голове появилось у него не сразу. Это была острая, пронизывающая боль. Она жгла, резала, ломила, раскалывала голову. Лео лежал тихо, в ленивой дремоте, и чувствовал боль, и думал о том, что нужно как-нибудь унять ее. Противоестественно - не хотеть унять боль, и все же он не мог заставить себя хотеть этого. В конце концов он решил поднять руки и прижать их к голове. Он медленно принял это решение. Сначала подумал, что это надо сделать. Потом стал думать о том, как он это сделает, и, наконец, попытался осуществить свое намерение. Одна рука не двигалась. Она просто не двигалась, и все. Лео подумал, что, должно быть, он лежит на ней. Он ее не чувствовал. Тогда он дотянулся до нее другой рукой, нащупал ее, схватил, поднял. Рука приподнялась. Ну, ясно, она просто онемела, оттого что он лежал на ней, вот и все. Когда Лео поднял эту руку, в ней заструилось что-то от кончиков пальцев к плечу, что-то густое, мягкое, теплое, пронизанное, - как бывает пронизан луч света - искорками и мириадами крошечных жгучих уколов. Это было очень смешное ощущение - смешное а приятное. Лео поднял руку выше и почувствовал удар по скуле. Боль от удара прошла, как игла, сквозь боль в голове. - Руки по швам! - сказал розовощекий. Это он ударил Лео кулаком. Потом Лео почувствовал, что его поднимают. Он подумал о том, что у него, вероятно, раздроблена скула. Он хотел потрогать ее рукой, но не мог. Рука не двигалась. Он даже не мог нащупать ее другой рукой. Она не была ему видна в том положении, в котором его несли, и он не знал, где она. Он подумал, что, может быть, рука у него отвалилась, и обнаружил, что это тоже нисколько его не беспокоит. Гангстер, поднимавший Лео за плечи, закряхтел от натуги. Он сделал шаг назад и наткнулся на Бауера. От испуга он чуть не выронил Лео, обернулся и увидел на полу скорчившееся тело. - Уйди к черту с дороги, - сказал он. Бауер медленно раскачивался из стороны в сторону. Он, казалось, не слышал. - Вставай, сволочь! Живо! Гангстер лягнул ногой и угодил Бауеру в голову. Каблук глухо щелкнул по черепу. Бауер повалился на бок, но тут же, скользя и хватаясь руками за пол, стал подниматься. Он был похож на собаку, у которой лапы разъезжаются на льду. Его колени и пальцы скользили по полу, он дышал тяжело и хрипло. Встав на ноги, он начал визжать. Он визжал очень громко, широко раскрыв рот. Вытянувшись во весь рост и вздрагивая, словно его дергали за ниточку, он визжал и визжал, а потом вдруг пустился бежать. Он стоял лицом к двери и побежал прямо на нее, на цыпочках, повизгивая, как животное. Гангстер, стоявший в дверях, испугался. Он отступил в сторону и пропустил Бауера. Бауер с разбегу налетел на лестницу. Он споткнулся о ступеньку, тяжело рухнул и так и остался лежать, растянувшись во всю длину. Очки его разбились, и оправа глубоко врезалась в надбровье. Гангстеры пронесли Лео мимо него. Бауер стонал. Стоны непроизвольно вырывались из его широко открытого рта. Третий гангстер подобрал обрезы с пола и, пятясь, вышел из ресторана. Автомобиль стоял наготове с открытой дверцей и включенным мотором. Уолли, далеко высунувшись из автомобиля, смотрел на Бауера. - Пристрелите его! - крикнул он гангстерам. Гангстеры запихнули Лео в машину. Они свалили его на пол и перешагнули через него. Уолли повернулся к ним. - Он спятил, - сказал Уолли. Вытянутой рукой он указывал на Бауера. - Вы что, не видите, что он спятил? Мы влипнем из-за него. Полисмен за углом слышал, как завизжал Бауер. Полисмен стоял в подъезде и, когда услышал крики, побежал в ту сторону, откуда они неслись. Добежав до угла, он приостановился, потом медленно обогнул угол и увидел автомобиль, стоявший перед рестораном, и двоих гангстеров, тащивших Лео по лестнице. На улице было Несколько прохожих. Они не смотрели на полисмена. Они смотрели на автомобиль, на гангстеров и на Лео, который покачивался между ними, неестественно подогнув ноги. Полисмен повернулся, юркнул за угол и побежал к телефону на следующем перекрестке, чтобы вызвать подкрепление. Третий гангстер, пятясь, поднялся по лестнице, держа два обреза под мышкой и сжимая третий в руке. Уолли выскочил из машины. - Пристрели его! - крикнул он. - Он знает меня. Гангстер обернулся и увидел Уолли, который стоял на тротуаре и указывал на Бауера. - Ты что, не видишь, он все расскажет! - крикнул Уолли. Гангстер быстро шагнул к автомобилю, и когда он поравнялся с Уолли, тот выхватил у него из под мышки обрез и сбежал по лестнице. Глухие низкие стоны вырывались из открытого рта Бауера. Уолли приставил ему дуло обреза к уху, зажмурился, нажал на спуск и разнес Бауеру голову. Отдачей Уолли слегка отбросило назад. Он открыл глаза и увидел, как то, что осталось от Бауера, запрыгало вниз, словно хлопая хвостом по ступенькам. Уолли бросился вверх по лестнице и вскочил на подножку уже трогавшейся машины. Нагнув голову, он рванулся в открытую дверцу и упал ничком на переднее сиденье. Автомобиль, набирая скорость, огибал угол. Уолли долго лежал, вцепившись в обивку сиденья и, наконец, медленно подобрал ноги, приподнялся, захлопнул за собой дверцу и сел. Его мутило. Он ни о чем не думал, ничего не видел, кроме улиц, которые неслись ему навстречу в ветровом стекле. Потом внезапно вспомнил о записной книжке Бауера, в которой был номер телефона Фикко. Такой пустяк! Может быть, книжка лежала у Бауера в кармане. Может, он не вырвал страницы, как ему было сказано. Может, он забыл ее вырвать или не захотел, и страница осталась в книжке, и полиция ее найдет. Такой пустяк! Ведь все шло гладко, и вдруг такой пустяк! Все остальное сошло превосходно. Бауер ни слова не сказал о Лео, когда звонил по телефону. Дело было сделано в ресторане - не в конторе у Лео и не на дому. У Фикко не было никаких оснований предполагать, что Уолли знает о том, что лотерейщик, которого они захватили, не кто иной, как брат Джо-Фазана Минча. Уолли знал, что Фикко не хочет трогать Лео, но почему - ему не было сказано. Уолли думал, что Фикко боится связываться с Лео, потому что тот крупный делец. Ну что ж, а вот мальчишка Уолли не побоялся. Мальчишка Уолли заполучил его, и это - большое, настоящее дело, и он уже не будет у них на побегушках. Он сам будет теперь важной птицей. Если бы только не этот пустяк, не этот глупый пустяк, будь он проклят! Розовощекий сидел на заднем сиденье, поставив ноги на Лео: другого места не было. - Знаешь что, - сказал он, обращаясь к Уолли, - ты просто полоумный идиот. - Нет! - воскликнул Уолли. - Ты сам видел, что с ним было. Он бы рассказал все, о чем бы его ни спросили. - Ты просто помешан на мокром деле, вот что, - сказал розовощекий. Слова "мокрое дело" доконали Уолли. Он почувствовал, как желудок у него выворачивается наизнанку, и, припав к окну, далеко высунул свое красивое, зеленовато-бледное лицо. Женщина за столиком в "Румынском подвале" при звуке выстрела упала в обморок. Полисмен вышел из телефонной будки и, не спеша, боязливо, направился выполнять свой долг. Официант стоял неподвижно, отвернувшись от того, что лежало в дверях. Он боялся пошевельнуться. Подросток-кассир еще крепче прижался к полу за своей конторкой. - Жаль, что ты заодно не прострелил голову и себе, - сказал розовощекий. - Все равно тебе от нее никакой пользы нет. Уолли в изнеможении откинулся на спинку сиденья. - Нет, - сказал он. - Он бы нам наделал хлопот. - Каких хлопот? В суд бы нас потянули? Кто? Синдикат не посмел бы довести дело до суда. Нам нечего было бояться. Против нас не было ничего, понимаешь ты это, кретин, недоносок несчастный, - ничего, пока ты сам, своими руками не создал против нас дело. Когда полиция обыскала труп Бауера, в кармане у него нашли записную книжку. Но листок с телефоном Фикко был вырван. Бауер был человек пунктуальный. Он постарался сделать все в точности так, как ему было указано, чтобы в случае неудачи его ни в чем нельзя было обвинить. 7 В тот же вечер, в четверг, Уилок снова встретился с Дорис и, проводив ее домой, зашел в кафе выпить чашку кофе и по дороге купил утренний выпуск бульварной газетки. Обычно он не читал бульварных газет, но иной раз проглядывал их - когда чувствовал себя очень усталым. В отделе сплетен он нашел несколько строк о самом себе под следующим заголовком: "Судейский крючок попался на удочку". Заметка гласила: "Ай-яй! Ну и дела! Вчера под утро в одном из ночных ресторанов некий адвокат, бродвейский пижон, выложил на столик перед хористочкой пачку тысячедолларовых банкнот. С добрым утром, мадам? Но не тут-то было! Красотка прострекотала: "Ах, нет-нет!", и наш законник чуть не окочурился от изумления (или виски?)". Уилок рассмеялся. Однако заметка отбила у него вкус к газете. Правда, он купил ее с намерением почитать сплетни такого сорта, но только не о себе самом. Он отдал газету соседу и принялся за кофе, продолжая думать о заметке. Он решил, что репортер, видимо, выудил все это у официанта. Эта мысль неприятно взволновала его. Он никогда прежде не задумывался над тем, что официанты ночных ресторанов знают, кто он и чем занимается. В кафе вошел газетчик с пачкой свежих газет, и Уилок купил вечерний выпуск солидной консервативной газеты. Взглянув мимоходом на заголовки, он развернул газету, однако ему показалось, что перед ним промелькнуло имя Минча. Но он слишком быстро просмотрел первую страницу, чтобы вовремя остановиться. Он перелистал газету с конца, но ничего не мог найти. Он не помнил, в каком столбце видел это имя и было ли оно в заголовке или в тексте. Быстро пробежав первую страницу глазами, он решил, что ему это просто померещилось, и уже хотел читать дальше, когда его взгляд упал на заголовок: НАПАДЕНИЕ ГАНГСТЕРОВ ПОХИЩЕНИЕ И УБИЙСТВО Заголовок был на одну колонку, примерно на середине страницы. Имя Минча упоминалось в тексте: "...Было найдено пальто, принадлежавшее, как выяснилось, похищенному. В одном из карманов полиция нашла автомобильное свидетельство, выданное на имя Лео Минча, проживающего в Бронксе, на Ист-проспект-бульвар, N_96-402. Некто Лео Минч, который проживал по этому адресу и местопребывание которого в данный момент не установлено, подвергался однажды аресту по обвинению в соучастии в бутлегерстве вместе с Беном Тэккером, знаменитым гангстером, весьма могущественным в свое время, когда он выступал под кличкой "Пивного Барона". Полиция заявляет, что, покончив с бутлегерством, Минч держал в Гарлеме нелегальное лотерейное предприятие. Брат Минча "Джо-Фазан", прозванный так за экстравагантную манеру одеваться, считался тоже членом тэккеровской шайки, но о его деятельности после отмены сухого закона ничего не известно". Далее в заметке говорилось: "...бумаги, найденные в кармане человека, которого застрелили, когда он пытался убежать, дали возможность установить его имя - Фредерик И.Бауер, - но никаких указаний на его местожительство обнаружено не было. Очевидцы происшествия сообщают, что в момент появления гангстеров Бауер ужинал с человеком, который был затем похищен. Бауер поднял крик и сделал попытку спастись бегством. Гангстер, стороживший на тротуаре, выстрелом в голову уложил его на месте. Постовой полисмен Х.Т.Уессел, привлеченный звуком выстрела, бросился на шум, но гангстеры скрылись на автомобиле вместе с похищенным, прежде чем он подоспел на помощь". Уилок взял себя в руки. Он перечитал сообщение несколько раз подряд. Полиция и репортеры газеты, как видно, не были уверены в том, что похищенный действительно Лео Минч, но Уилок в этом не сомневался. Фамилия Бауер казалась ему знакомой, но он никак не мог припомнить, где ее слышал. Человек за соседним столиком читал последний выпуск бульварной газетки. Он держал газету так, что Уилок мог прочесть заголовок на первой странице: ВОЙНА МЕЖДУ ГАНГСТЕРАМИ РАЗГОРАЕТСЯ БЕН ТЭККЕР ИСЧЕЗ ОДИН УБИТ. ОДИН ПОХИЩЕН Эта газета безоговорочно приняла версию о похищении Лео Минча, члена тэккеровской шайки. Редакция послала репортера к Тэккеру на квартиру. Репортер узнал, что Тэккер уехал вместе со своей семьей. Газета, захлебываясь, расписывала подробности преступления, в котором были замешаны такие лица, как Тэккер. Уилок держал чашку обеими руками и не спеша пил кофе. Он понимал: нужно немедленно увидеться с Тэккером и обсудить, что им следует предпринять, но ему хотелось подготовиться к этому разговору. Он старался предугадать, какой план действий изберет Тэккер, - и не мог. Не мог даже решить, чего бы он сам хотел от Тэккера. Остаться в стороне. Вот единственное, что он мог придумать, а сделать это, по-видимому, было невозможно. Что бы они ни предприняли, ничего хорошего их не ждет, а если они ничего не предпримут, тоже будет не лучше. Уилок начал злиться на свою неспособность принять решение. "Я сам должен решать, - говорил он себе. - Я должен решать за себя, я, а не Тэккер". В конце концов, можно бросить лотереи. Никто не заставляет его оставаться в этом деле. Но если он откажется от лотерейного бизнеса, он должен отказаться от Тэккера. А если он откажется от Тэккера, у него не останется ничего. Его адвокатская контора обанкротится в один месяц. Он целиком зависит от Тэккера и тэккеровской шайки. Если же он не отстранится от Тэккера, его имя будут трепать по всем газетам, его расславят как адвоката бандитской шайки, тэккеровского подручного, а если еще в дело ввяжется Холл, который готов утопить любого, тогда, вероятно, Генри К.Уилоку суждено коротать свои дни в тюрьме. Уилок долго обдумывал, как он создаст себе новую клиентуру, как снимет контору поменьше, отпустит своих служащих и начнет все сызнова. Ему не только придется начинать все сызнова и притом в какой-нибудь другой отрасли юриспруденции, но начинать с приклеенным к нему ярлыком: "тэккеровский подручный". Тэккеровский подручный! Как можно давать ему такую нелепую кличку? Ничей он не подручный. Но отодрать от себя этот ярлык теперь уже невозможно. Внезапно Уилок понял, что ему нечего решать - выбора нет. Он слишком глубоко увяз в тэккеровских делах. Если бы даже он захотел, ему все равно не вырваться. Слишком много лотерейщиков знали его как доверенное лицо Тэккера - не просто как тэккеровского адвоката, но как доверенное лицо, облеченное правом говорить: да или нет - оставить ли человека в деле или выбросить вон. Тэккер должен будет решать, что дальше делать, и как Тэккер решит, так оно и будет - и для них обоих, и для всех, кто связан с Тэккером. Итак, что же может решить Тэккер? Что? Драться. Да, конечно, драться. Этого дьявола ничем не проймешь. Никакому головорезу без гроша в кармане его не запугать, никакому карьеристу-адвокатишке его не запугать, сколько бы он на него ни косился, и никакому Уилоку его не остановить, сколько бы он ни вопил, что его имя будут трепать во всех газетах, выволокут все грязное белье на свет. Нет, никому и ничем не запугать это сокровище. "Да какого черта! - подумал Уилок. - Я сам на это напросился. Я, кажется, был совершеннолетним, в здравом уме и твердой памяти, когда ввязался в это дело". Мурашки поползли у него по спине. Воображением юриста он забегал далеко вперед. Будущее отчетливо возникало перед глазами. Вот он стоит в зале суда, и Холл подвергает его перекрестному допросу. "Это вы осуществляли слияние всех лотерейных банков, действуя по указаниям гангстера Тэккера, "Пивного Барона" Тэккера? Вы и гангстер, известный под кличкой Джо-Фазан Минч, и гангстер, по имени Лео Минч, так или не так?" Да, так. "Они считали вас своим, так или не так? Эти гангстеры - "Пивной Барон" и Джо-Фазан - отдавали вам приказания, и вы принимали приказания от этих гангстеров и исполняли то, что эти гангстеры вам приказывали? Так или нет?" Да, сэр, да, сэр, правильно, сэр. "Вы принадлежали к их банде? Да или нет? Вы были гангстером, да или нет? Вы были гангстером наравне с "Пивным Бароном" и Джо-Фазаном и прочими убийцами, наравне с этим Лео и другим отребьем, подонками общества, так или нет? Вы были таким же убийцей, как и они? Так или нет?" Я протестую. А какие имеются основания? Эти обвинения могут быть доказаны только опросом свидетелей. Слабо! Слабо! Сразу видно, что слабо, достаточно взглянуть на лица присяжных. Я прошу занести в протокол мое заявление. После этого он может сделать заявление и доказать юридически, что формально он не принадлежал к банде. Он был их юристом. Слабо! Слабо! Всем известно, как присяжные любят юридические уловки. "Оставив в стороне юридические формальности, вы были гангстером, так или нет? Вместе с "Пивным Бароном" Тэккером, уголовником-рецидивистом, вместе с Джо-Фазаном Минчем, уголовником-рецидивистом, вместе с Лео Минчем, имевшим привод за бутлегерство? Так или не так? Говорите правду. Вы принесли присягу. Вы поклялись на Библии. Вспомните вашу присягу и скажите - разве это неправда?" Уилок выпрямился. Он заставил себя на минуту не думать ни о чем и сидел, уставясь на чашку, которую держал в руке. Внезапно он ощутил тяжесть револьвера, полученного от Джонстона еще утром. Револьвер лежал в боковом кармане пиджака. "Да, - подумал он. - Я - гангстер с револьвером в кармане". Он ждал, что им овладеет страх. Он сам назвал себя так, и это была правда. Ему казалось, что он потеряет голову, вскочит, отшвырнет чашку с кофе, выбежит из ресторана и опрометью бросится по улицам на вокзал. На какой вокзал? На любой. Нет, не на вокзал. На вокзале его, быть может, уже поджидают. На шоссе - ловить машины. Стоять на дороге и, подняв большой палец вверх, выпрашивать, чтобы его вывезли из города в грузовике, в кузове грузовика, и прятаться под мешками при проездах через заставы. Уилок увидел свое бледное, испуганное лицо, выглядывающее из-под мешков, и едва не рассмеялся. Не от кого ему прятаться. Тэккер пока ничего не сделал. Очень может быть, что он даже и не знает ничего о Лео. Уилок вдруг заметил, что не чувствует страха. Он все так же крепко держал чашку с кофе. Поставив ее на стол, он приложил руку к сердцу. Сердце билось часто, но это просто от волнения и, может быть, еще от жалости к Лео. Лео был унылый, раздражительный человек, но чем-то он нравился Уилоку. Генри перевел дух. Ему было жаль Лео, - вот и все, и он был немного взволнован, - вот и все, - оттого, что не мог предугадать, на что решится Тэккер. Вот что Дорис уже успела сделать для Уилока. Она вывела его из душевного кризиса и приостановила начавшийся в нем процесс самопроверки. Уилок застал Тэккера разгуливающим по квартире в носках и нижней сорочке. В воздухе висела густая пелена табачного дыма и пахло виски. В столовой было с десяток пепельниц - все набитые до краев обожженными спичками, пеплом, окурками сигарет и сигар. Вся мебель была засыпана пеплом: пепел сыпался из пепельниц, кучками лежал на полированном дереве. Две пустых и три початых бутылки виски стояли на столе среди целой батареи бутылок из-под содовой; рядом стояло ведерко с водой, в котором плавали кусочки льда. Тэккер, по-видимому, был один. - У вас тут, я вижу, собиралось целое общество, - сказал Генри. - Куча народу. А теперь я ложусь спать, - томно сказал Тэккер. Лицо его осунулось, глаза смыкались. - Это тянется с самого утра, - сказал он. - Сейчас приму ванну, побреюсь и чистенький лягу в постель. Усну как убитый, ручаюсь вам. Уилок улыбнулся. - Это доказывает, что у вас совесть нечиста, - сказал он. - Что именно? - Бритье и ванна. - Неужели? - Тэккер в упор посмотрел на Уилока. - Кто это говорит? - Ученые так говорят, психологи. - Да? Это полезно знать. Ну, что у вас, выкладывайте. Я рад вас видеть, мне нужно вам кое-что сказать, но прежде выкладывайте, с чем вы пришли. Уилок протянул ему газету. Тэккер не взял газеты. - Видел, - сказал он. - Вот с этим я и пришел. - Ну так садитесь. - Тэккер оглядел комнату. - Черт! - сказал он. - Как гостиная в третьеразрядном заведении. Уилок выбрал себе кресло, поглубже уселся в него и закинул ногу за ногу. Он сидел спокойно, удобно развалясь в кресле с таким видом, славно приготовился слушать что-то очень занимательное, но щека у него начала дергаться. Тэккер подошел к столику, стоявшему у стены, и принялся искать чистые стаканы. Чистых не оказалось. Тэккер взял два первых попавшихся, сунул их в ведерко с растаявшим льдом, зачерпнул воды, поболтал ее в стаканах и выплеснул на ковер. Потом налил виски. - Содовой больше нет, - сказал он. Уилок ничего не ответил, и Тэккер сел рядом с ним и протянул ему стакан. Он сидел на краешке стула, наклонившись к Уилоку. - Я скажу вам, чем я занимался целый день, - сказал Тэккер. - Я думал сказать вам завтра, но из-за этого вот, - он указал на газету, - хорошо, что вы пришли сегодня. Из-за этого мне придется поспешить. - Он отхлебнул виски, подержал во рту и пополоскал рот, прежде чем проглотить. - Я столько пил сегодня, что уже потерял вкус, - оказал он. - И никогда еще в жизни я столько не говорил. Начал говорить с семи утра, и во рту у меня еще ни крошки не было, один сэндвич съел за целый день. Сколько сейчас времени? Часа два, три? Уилок молча показал ему свои часы. - Не вижу, - сказал Тэккер. - Я без очков. - Двадцать минут пятого. И кто же вас слушал? - Сейчас скажу. - Я только этого и жду. Тэккер с минуту глядел на него, и Уилок спокойно встретил его взгляд, не опуская глаз, и выдержал его, и в конце концов Тэккер сдался и отвел глаза. - Знаете, - сказал Тэккер, - что-то становится прохладно. - Он встал, отхлебнул еще виски, поставил стакан и потер свои голые до локтя руки. - Сейчас, - сказал он. - Я только что-нибудь накину. - И ушел в спальню. Уилок сидел и ждал. Он не переменил позы. В комнате было тепло, даже душно. Танкеру просто нужен был предлог, чтобы взять что-то из спальни. Что такое собирается он сказать, если ему понадобился револьвер? Уилок спокойно задал себе этот вопрос, но ум его заметался, как кролик, между личными впечатлениями о Танкере и рассказами про Тэккера, и изображением гангстеров в книгах и фильмах. Он обнаружил, что больше склонен верить тому, что видел в фильмах, чем своим наблюдениям над Тэккером, но все же принудил себя остаться на месте. Он сидел, весь напрягшись, глубоко уйдя в кресло, слегка покачивая ногой, закинутой за ногу, и чувствовал, как дрожат у него руки. Дрожь передавалась стакану, и он видел, что стакан тоже слегка дрожит. Тэккер возвратился в пиджаке, надетом поверх нижней сорочки. Револьвер лежал в боковом кармане. - Здесь слишком рано выключают отопление, - сказал он. Уилок улыбнулся, чтобы остановить тик. Улыбка заставила его лукаво склонить голову набок, а лукаво склонив голову, он неожиданно для самого себя сказал: - По правде говоря, я только что хотел попросить вас открыть окно - такая здесь жара. Тэккер долго, как показалось Уилоку, молчал. Лицо у него было сонное, глаза полузакрыты. - Вы, как моя жена, - сказал он наконец. - Когда я говорю - жарко, она говорит - холодно. - Вы сами знаете, что здесь дышать нечем. - А я говорю, что здесь холодно. Так я говорю и не припомню что-то, чтобы мы с вами были женаты. Уилок сдался. Тревога в нем взяла верх. Он снял ногу с колена, наклонился вперед, стиснул руки и посмотрел на Тэккера снизу вверх. - Я не собираюсь сражаться с вами, Бен, - сказал он, - для этого я слишком высокого о вас мнения. И я хочу, чтобы вы знали, как я дорожу нашей совместной работой и восхищаюсь вами по всем статьям, и считаю, что вы научили меня уму-разуму больше, чем кто-либо другой за всю мою жизнь. Тэккер был смущен. - Это звучит совсем как некролог, - сказал он. Он взял стакан, одним глотком проглотил виски и сел. - Я окажу вам, что я надумал, - продолжал он. - Слушайте. Я выложу вам все карты на стол; ведь мы с вами всегда так работали, - Тэккер усмехнулся, - во всяком случае, после того, как у нас дела пошли на лад. Так вот, я собираюсь посл