с. Плетеное кресло было выдвинуто, и на него положили целую кипу разноцветных подушек; если не считать жесткого стула у письменного стола, это было единственное в комнате законное место для сидения; остальные участницы празднества принесли с собой подушки, бросили их на пол и теперь расселись на них, по одиночке или кучками, как котята на кровати. Кто-то набросил желтый шелковый платок на лампочку, так что обычно резкий яркий свет смягчился, став золотистым. Бледно-голубые сумерки за распахнутым окном служили как бы задником сцены, задником, который скоро должен был потемнеть. Вечеринка была такой же, как любая студенческая вечеринка во времена, когда Люси училась в колледже, только все было красочнее, ярче. Потому ли, что цвета подушек были более веселыми? Или потому, что девушки были красивее -- у них не было прямых свисающих волос, не было очков, не было студенческой бледности. Нет, конечно, дело не в этом. Люси поняла -- в чем. Не было сигаретного дыма. -- О'Доннелл еще нет, -- сказала Томас, забирая стаканы у гостей и ставя на покрытый белой материей стол. -- Она, наверно, помогает Роуз установить бум, -- сказала одна из Апостолов. -- Вряд ли, -- отозвалась другая. -- Сегодня суббота. -- Даже в К.Ф.О. по воскресеньям не занимаются, -- добавила третья. -- Даже Роуз, -- заключила четвертая. -- Мисс Роуз все еще тренируется в движении с вращением? -- спросила Люси. -- О да, -- ответили ей. -- Она будет продолжать до дня Показа. -- Когда же она находит время? -- Утром, как только оденется. До первого урока. -- В шесть утра! -- ужаснулась Люси. -- Кошмар! -- Время не хуже любого другого, -- возразили ей. -- По крайней мере, ты еще свежая, и торопиться не надо, и весь зал -- твой. А кроме того, это единственное возможное время. Бум должен быть убран до первого урока. -- Ей не обязательно тренироваться, -- сказала Стюарт. -- Навык вернулся. Но она безумно боится снова потерять его перед Показом. -- О, Господи, я могу это понять, -- посочувствовала Дэйкерс. -- Подумать только, какой идиоткой будешь чувствовать себя, если повиснешь на буме, как больная обезьяна, и вся элита на тебя смотрит, и фрекен просто пронзает тебя этими своими глазами. Господи, смерть покажется тут счастливым избавлением. Если Донни не на поденщине у Роуз, то где же она? Только ее нехватает. -- Бедная Дон, -- вздохнула Томас, -- у нее еще нет места. -- Томас, получив должность младшей-из-трех в Уэльсе, чувствовала себя миллионером. -- Не беспокойся о Дон, -- заметила Хэсселт, -- ирландцы всегда падают на все четыре лапы. Мисс Пим искала глазами Иннес, но не видела ее. Бо тоже не было. Стюарт, проследив за ее взглядом, поняла заключавшийся в нем вопрос и сказала: -- Бо и Иннес просили меня сказать вам, что им очень жаль -- они сегодня не будут, но они надеются, что вы будете их гостьей на другой вечеринке, еще до конца семестра. -- Бо устраивает ее в честь Иннес, -- сказала Хэсселт. -- Чтобы отпраздновать Арлингхерст. -- Собственно говоря, мы все устраиваем вечер в честь Иннес, -- сказала Первый Апостол. -- Что-то вроде общего слета, -- подтвердила Вторая. -- В конце концов, это честь для всего колледжа, -- заметила Третья. -- Ведь вы придете, мисс Пим, -- заключила Четвертая не вопросительным, а утвердительным тоном. -- Ничто не доставит мне большего удовольствия, -- сказала Люси и добавила, радуясь возможности сойти с тонкого льда, -- А что случилось с Бо и Иннес? -- Неожиданно прикатили родители Бо и увезли их в театр в Ларборо, -- ответила Стюарт. -- Вот что значит иметь Роллс, -- сказала Томас без капли зависти в голосе. -- Носись по всей Англии, как тебе заблагорассудится. Когда мои родители хотят куда-нибудь поехать, им надо запрячь старую серую кобылу, знаете, такую невысокую, коренастую, и трястись двадцать миль до ближайшего поселка. -- Они фермеры? -- спросила Люси, представив себе пустую узкую дорогу в Уэльсе, протянувшуюся по безлюдью. -- Нет, мой отец священник. Но нам приходится держать лошадь, чтобы обрабатывать землю, а позволить себе и лошадь, и машину мы не можем. -- Да ладно, -- заявила Первый Апостол, устраиваясь поудобнее на кровати, -- и вообще кому охота теперь ходить в театр? -- Самый скучный способ провести вечер, -- сказала Вторая. -- Сиди, уткнувшись коленями в чью-то спину, -- добавила третья -- Не отрывая глаз от бинокля, -- присовокупила четвертая. -- Почему бинокль? -- спросила Люси, удивленная тем, что позиция мисс Люкс нашла поддержку среди тех, у кого пресыщенность не должна была еще разрушить жажду развлечений. -- А что без него увидишь? -- Марионеток в ящике. -- Как на пирсе в Брайтоне. -- Только на пирсе в Брайтоне можно видеть выражение лиц. Они сами как будто сошли с пирса в Брайтоне, подумала Люси. Все по очереди. Как раздвоившиеся близнецы. Когда кто-то первым произносил какую-то фразу, остальные чувствовали, что должны подкрепить это замечание дополнительными аргументами. -- Что касается меня, я ужасно рада, что можно задрать ноги и ничего не делать для разнообразия, -- заявила Хэсселт. -- Я стерла ноги новыми балетными туфлями и у меня ужасные волдыри. -- Мисс Хэсселт, -- проговорила Стюарт, явно копируя кого-то. -- Студентка обязана следить за своим телом, чтобы оно всегда находилось в соответствующем состоянии. -- Очень может быть, -- ответила Хэсселт, -- но я не собираюсь стоять целых пять миль в автобусе в субботу вечером, чтобы куда-то отправиться, меньше всего в театр. -- А потом, дорогие, это только Шекспир! -- заявила Дэйкерс. -- "Вот в чем вопрос!" -- шутливо передразнила она, прижимая руку к груди. -- Но ведь Эдвард Эйдриан, -- вступила Люси, чувствуя, что должен же кто-то защитить ее любимый театр. -- А кто этот Эдвард Эйдриан? -- совершенно искренне спросила Дэйкерс. -- Это тот тип, у которого такой утомленный вид и который похож на линяющего орла, -- ответила Стюарт, слишком занятая обязанностями хозяйки, чтобы заметить реакцию Люси: вот, оказывается, в каком убийственном, но весьма живописном образе представал Эдвард Эйдриан в трезвых глазах молодежи. -- Нас часто водили смотреть его, когда я училась в школе в Эдинбурге. -- И вам не нравилось? -- спросила Люси, вспомнив, что фамилия Стюарт входила в первую тройку в списках, вместе с Бо и Иннес, и что умственная деятельность для нее, вероятно, не является столь тяжким испытанием, как для некоторых других. -- О, это было лучше, чем сидеть в классе, -- согласилась Стюарт. -- Но это было ужасно -- старомодно. Приятно смотреть, но скучновато. Нехватает одного стакана. -- Наверно, моего, -- сказала О'Доннел, входя в комнату и отдавая хозяйке свой стакан. -- Кажется, я опоздала. Я искала туфли, которые бы налезли мне на ноги. Мисс Пим, простите меня, пожалуйста, за эти, -- и она показала на домашние шлепанцы, которые были у нее на ногах. -- Мои ноги отказались мне служить. -- А вы знаете, кто такой Эдвард Эйдриан? -- спросила Люси у О'Доннелл. -- Конечно, знаю, -- ответила та. -- С тех пор, как в двенадцать лет я увидела его в Белфасте, я без ума от него. -- Кажется, вы единственная здесь, кто знает его и восхищается им. -- А, язычники, -- сказала О'Доннелл, бросив презрительный взгляд на собравшихся, и Люси подумалось, что у О'Доннел подозрительно блеснули глаза, как будто она плакала. -- Если бы это не был конец семестра и у меня оставались бы деньги на билет, я бы сейчас была в Ларборо и сидела у его ног. И если бы, подумала Люси, сочувствуя девушке, твое отсутствие на вечеринке не приписали тому, что ты -- единственная, у кого еще нет места. Она ощутила симпатию к девушке, которая осушила глаза, не забыла извиниться за домашние шлепанцы и с веселым видом пришла на вечеринку, на которой ей нечего было праздновать. -- Ну, -- сказала Стюарт, снимая проволоку с пробки, -- теперь, когда О'Доннелл пришла, мы можем открыть бутылку. -- Господи, шампанское! -- воскликнула О'Доннелл. Вино, пенясь, полилось в толстые грубые стаканы, и все в ожидании повернулись к Люси. -- За Стюарт в Шотландии, за Томас в Уэльсе, за Дэйкерс в аббатстве Линг! -- провозгласила Люси. Все выпили. -- И за всех друзей от Кейптауна до Манчестера, -- сказала Стюарт. Выпили и за это. -- А теперь, мисс Пим, что вам положить? И Люси спокойно и с удовольствием стала наслаждаться жизнью. Роуз не была в числе гостей, и по милости Провидения в лице богатых родителей с роллс-ройсом она, Люси, была избавлена от пытки сидеть напротив Иннес, лучившейся от счастья, для которого не было ни малейшего основания. XII Однако к середине дня в воскресенье радостное настроение улетучилось, и Люси очень жалела, что не сообразила раньше и не придумала какую-нибудь отговорку вроде приглашения на ленч в Ларборо, которая позволила бы ей бежать, бежать от надвигающегося взрыва. Люси терпеть не могла взрывы, как буквальные, так и метафорические; на людей, надувавших бумажные пакеты, которые потом с шумом лопались от хлопка, она смотрела со смесью отвращения и страха. А бумажный пакет, который должен был лопнуть после ленча, был особо мерзким; отголоски этого взрыва могли быть бесконечны и непредсказуемы. В глубине души у Люси теплилась надежда, что Генриетта передумает, что немое свидетельство списков с результатами экзаменов, вывешенных на доске объявлений, может оказаться более красноречивым, чем ее, Люси, жалкие слова. Но этот крошечный зародыш надежды не привносил ободрения. Люси слишком ясно понимала: даже пошатнувшаяся вера Генриетты в Роуз отнюдь не означает того, что в ней растет убежденность в достоинствах Иннес как кандидатки в Арлингхерст. Может быть, Генриетта напишет директрисе Арлингхерста, что среди оканчивающих нет студентки, достойной занять столь высокий пост -- это было самое большое, на что стоило надеяться -- но это никак не спасет Иннес от горя, которое обрушится на нее. Нет, ей, Люси, решительно следует убежать из Лейса на время воскресного ленча и вернуться, когда все события уже будут позади. Ведь можно предположить, что в Ларборо живут люди, которых тебе пришла мысль посетить. Ведь помимо обитателей богатых вилл за чертой города с их гладкими посыпанными песком дорожками и псевдо-роскошью, с одной стороны, и городской чернью с другой должен существовать слой людей, таких, как она сама. Врачи, например. Она может придумать друга-врача -- правда, все врачи занесены в книгу. Подумай она об этом вовремя, она могла бы пригласить себя на ленч с доктором Найт; в конце концов, Найт обязана ей кое-чем. Или она могла бы взять с собой сэндвичи, просто уйти на природу и не возвращаться, пока не придет время ложиться спать. Вместо этого она сидела у окна в гостиной, ожидая, пока преподаватели соберутся вместе, чтобы идти в столовую; глядя на студенток, возвращающихся из церкви, Люси думала, а может набраться храбрости и решимости, найти мисс Джолифф и все-таки попросить у нее сэндвичей. Или просто выйти из колледжа, не сказав никому ни слова -- в конце концов, никто еще не умирал с голоду в английской провинции, даже в воскресенье. Как говорила Детерро, всюду есть деревни. Детерро первой вернулась из церкви, неторопливая в движениях, элегантная, как всегда. Люси высунулась из окна и сказала: -- Поздравляю вас с хорошим знанием ключиц. Накануне вечером, отправляясь спать, она взглянула на доску. -- Да, я сама себе удивилась, -- ответила Нат Тарт. -- Бабушка будет довольна. "Первая степень" звучит так славно, правда? Я похвасталась этим перед своим кузеном, но он сказал, что так делать неприлично. В Англии принято ждать, пока тебя спросят о твоих успехах. -- Да, -- грустно сказала Люси. -- И хуже всего то, что очень мало кто спрашивает. Число тех, кто ставит свечу в подсвечник и светит во всем доме, в Великобритании трагично мало (Мтф.V,15). -- Не в Великобритании, -- поправила Нат Тарт. -- Он говорит -- мой кузен -- что севернее реки Твид хвастать можно. Знаете, это река на границе Англии и Шотландии. Рик говорит, что в Данбаре вы можете хвастаться, а в Бервике -- нет. -- Мне бы хотелось познакомиться с Риком, -- сказала Люси. -- Кстати, он думает, что вы -- чудо. -- Я? -- Я рассказывала ему о вас. Мы в антракте говорили только о вас. -- О, вы ходили в театр? -- Ходил он. А меня повели. -- Значит, вам не понравилось? -- спросила Люси, аплодируя в душе молодому человеку, который заставил Нат Тарт делать что-то, чего ей делать не хотелось. -- О, это было, как говорится, "не слишком плохо". Когда есть немного высокопарности -- это даже приятно -- для разнообразия. А балет мог бы быть лучше. Он танцор manque [Manque -- неудачный, плохой (франц.)], этот тип. -- Эдвард Эйдриан? -- Да. -- Мысли Нат Тарт, похоже, отклонились в сторону. -- Англичане носят шляпы только одного фасона, -- произнесла она задумчиво. -- С поднятыми сзади и опущенными спереди полями. С этими словами она направилась в обход дома, оставив Люси размышлять, относилось это неожиданное замечание ко вчерашней публике или было вызвано появлением на подъездной аллее Дэйкерс. Воскресная шляпка Дэйкерс была, действительно, просто улучшенной копией шляпки, которую та носила в школе, и выглядывающее из-под узеньких полей милое улыбающееся пони-образное личико казалось еще более юным, чем всегда. Увидев мисс Пим, Дэйкерс широким жестом сняла шляпу и громко выразила радость, что видит Люси в добром здравии после суровых испытаний вчерашнего вечера. По ее словам это было первое утро за всю ее, Дэйкерс, жизнь в колледже, когда она не смогла съесть пятый кусок хлеба с джемом. -- Обжорство -- один из семи смертных грехов, -- заметила Дэйкерс, -- так что сегодня утром мне необходимо было исповедаться. Я пошла в баптистскую церковь, потому что она ближе всех. -- И вы чувствуете облегчение? -- Не знаю, чувствую ли я облегчение, теперь, когда вы спросили об этом. Все было похоже на обыкновенную беседу. Люси поняла это так, что пристыженной душе требовался ритуал. -- Во всяком случае, дружескую. -- О, страшно дружескую! Священник начал проповедь с того, что оперся на локоть и заявил: "Ну вот, друзья мои, день сегодня прекрасный". А выходя все пожимали друг другу руки. И у них есть очень красивые воинственные гимны, -- добавила Дэйкерс, перебрав в уме достоинства баптистов. Она задумалась еще на минуту и проговорила: -- По дороге в Ларборо есть еще какие-то Портсмутские братья -- -- Плимутские. -- Что плимутские? -- Плимутское братство, наверно, хотите вы сказать. -- Ну да. Я знаю, что они имеют какое-то отношение к морскому флоту. А я по склонности помпеянка. Ладно, попробую зайти к ним в будущее воскресенье. Как вы думаете, это не частное владение или что-нибудь вроде этого? Мисс Пим так не думала, и Дэйкерс шутливо махнула шляпкой, изобразив прощальный жест, и пошла вокруг дома. По одиночке, по двое и маленькими группками возвращались студентки в колледж после своей обязательной утренней прогулки. В зависимости от темперамента они приветствовали Люси взмахом руки, словом или просто улыбкой. Даже Роуз прокричала на ходу веселое "С добрым утром, мисс Пим!". Почти последними появились Бо и Иннес; они шли медленно, и вид у них был безмятежный и расслабленный. Остановившись под окном, они взглянули на Люси. -- Язычница! -- проговорила Бо, улыбаясь. Как жалко, что они не были вчера на вечеринке, сказали девушки, но будут другие вечера. -- Я сама устрою вечеринку, когда пройдет Показ, -- заявила Бо. -- Вы придете, хорошо? -- С удовольствием. Как вам понравилось в театре? -- Могло быть хуже. Мы сидели рядом с Колином Бэрри. -- Кто это? -- Известный всей Англии хоккейный полузащитник. -- Наверно, это очень помогало смотреть "Отелло". -- Это помогало вытерпеть антракты, уверяю вас. -- А вам не хотелось посмотреть "Отелло"? -- Нам -- нет. Нам до смерти хотелось посмотреть новый фильм с Ирмой Айрлэнд -- "Пылающие барьеры". Звучит очень знойно, но в действительности это просто настоящий лесной пожар. Только мои родители считают, что праздничный вечер -- это театр и коробка шоколада для антрактов. Нам не хотелось разочаровывать дорогих старичков. -- А им понравилось? -- Они были в восторге. За ужином только об этом и говорили. -- И вы осмеливаетесь называть кого-то язычником, -- заметила Люси. -- Приходите сегодня пить чай со Старшими, -- сказала Бо. Люси поспешила ответить, что уже приглашена к чаю. Бо посмотрела на ее виноватое лицо, чуть-чуть улыбнувшись, но Иннес вежливо сказала: -- Нам следовало пригласить вас раньше. Вы ведь не уедете до Показа, правда? -- Не уеду, если ничего не случится. -- Тогда вы придете к чаю в следующее воскресенье? -- Благодарю вас. Если я буду здесь -- с удовольствием. -- Это мне -- урок хороших манер, -- сказала Бо. Они стояли на посыпанной гравием дорожке, подняв к ней лица, улыбаясь. Такими она и запомнила их навсегда. Освещенными лучами солнца, спокойными, изящными, уверенными друг в друге и в том, что мир справедлив. Никакое сомнение не омрачало их души. Они считали само собой разумеющимся, что теплый гравий у них под ногами -- твердая почва, а не край пропасти, грозящей катастрофой. Колокол "за пять минут до гонга" встряхнул их. Когда они убежали, в гостиную вошла мисс Люкс; такой мрачной Люси ее еще никогда не видела. -- Не могу понять, почему я не ушла, -- проговорила она. -- Если бы я вовремя сообразила, не пришлось бы участвовать в этом гнусном фарсе. Люси ответила, что сама думала о том же. -- Полагаю, нет никаких признаков, что намерения мисс Ходж изменились? -- Насколько я знаю, нет. Боюсь, это маловероятно. -- Как жаль, что мы все не ушли куда-нибудь. Если бы мисс Ходж пришлось назвать фамилию Роуз перед совсем пустым столом, колледж понял бы, по крайней мере, что мы не желаем участвовать в этом пародийном представлении. -- Если бы не нужно было отмечаться в табеле, что "уходишь" до одиннадцати часов, я бы удрала сейчас, но у меня не хватает мужества. -- Ладно, может, нам удастся придать лицам такое выражение, что все поймут: мы считаем, что это дело дурно пахнет. Люси подумала: мисс Люкс не желает присутствовать, потому что это может быть расценено как моральная поддержка, а я просто как ребенок хочу убежать от неприятностей. Не в первый раз Люси захотелось, чтобы у нее был характер, более достойный восхищения. Вплыла мадам Лефевр; на ней был шелковый костюм темношоколадного цвета, на ярком свету отсвечивающий синим металлическим блеском и делавший ее больше, чем когда-либо похожей на экзотическую стрекозу. Отчасти в этом были виноваты , конечно, ее огромные, как фонари, глаза. Как на фотографиях насекомого, сделанных крупным планом, из каких-нибудь рассказов о природе -- глаза и хрупкое коричневое тело, такое угловатое и такое изящное. Мадам, кажется, справилась с приступом нахлынувшей было ярости и вновь обрела привычный отстраненно-презрительный взгляд на род людской; теперь она смотрела на происходящее со злым, хоть и слегка развлекающим ее отвращением. -- Никогда не присутствовала на поминках, -- заявила мадам. -- С интересом жду сегодняшнего представления. -- Вы вампир, -- сказала Люкс без всякого чувства, как будто у нее уже не было сил, чтобы реагировать. -- Сделали вы хоть что-нибудь, чтобы заставить ее изменить свое решение? -- О да, я боролась с Темными Силами. Боролась изо всех сил. Старалась быть убедительной, смею сказать. С примерами и ссылками. Кто это был осужден вечно катить камень в гору? Удивительно, как эти мифологические выдумки приложимы и к сегодняшнему дню. Интересно, можно ли поставить балет "Наказание"? Чистка конюшен и тому подобное. На музыку Баха, быть может. Хотя Бах и не очень вдохновляющий композитор в смысле хореографии. И слишком многие возмутятся и проклянут того, кто на это осмелится. -- Ох, перестаньте, -- проговорила Люкс. -- Мы собираемся потворствовать совершению мерзости, а вы рассуждаете о хореографии. -- Моя добрая, хоть и слишком серьезная Кэтрин, вы должны научиться принимать жизнь такой, какая она есть, и сторониться того, что вы не можете изменить. Совершенно правильно советуют китайцы: если насилия не избежать, расслабьтесь и постарайтесь получить удовольствие. Мы потворствуем мерзости, как вы исключительно точно определили. Однако как разумные люди мы интересуемся и побочными продуктами процесса. Любопытно посмотреть, например, как отреагирует маленькая Иннес. Окажется удар смертельным, побудит ее к каким-нибудь поступкам или бросит в пучину диких мук бессмысленных действий? -- Идите к черту с вашими метафорами. Вы городите чепуху и знаете это. Нас вынуждают морально одобрить насилие над другим человеком и, насколько я знаю, ни в истории, ни в философии, ни в китайской, ни в какой-либо другой, подобного примера нет. -- Насилие? -- произнесла фрекен, входя в комнату в сопровождении матери. -- Кого собираются насиловать? -- Иннес, -- ответила Люкс сухо. -- О-о. -- Искорка в глазах фрекен погасла, они опять стали холодными и бледными. -- Да, -- проговорила она задумчиво. -- Да. Крупно лицо фру Густавсен, похожее на лицо жены Ноя, выглядело озабоченным. Она переводила взгляд с одной преподавательницы на другую как будто желая найти хоть какой-то проблеск надежды, хоть намек на то, что проблема может быть решена. Она подошла к окну, возле которого сидела Люси, быстро кивнула, что должно было означать короткое пожелание доброго утра, и заговорила по-немецки: -- Вы знаете, что собирается делать директриса? Моя дочь очень сердится. Очень сердится моя дочь. С самого ее детства я не видела, чтобы она так сердилась. Это очень плохо, то, что происходит? Вы тоже так думаете? -- Да, к сожалению, я тоже так думаю. -- Мисс Ходж очень хорошая женщина. Я восхищаюсь ею. Но когда хорошая женщина делает ошибку, это может оказаться гораздо хуже, чем ошибка плохой женщины. Неизмеримо хуже. Жаль. Очень жаль, согласилась Люси. Дверь открылась и вошла Генриетта, в ее кильватере двигалась взволнованная Рагг. Генриетта казалась спокойной, разве только немного более величественной, чем обычно (или чем того требовали обстоятельства), а Рагг посылала всем умоляющие улыбки, как бы призывая: "девочки, будем держаться вместе и видеть все в розовом свете". Возникший в среде коллег крайний антагонизм пугал ее, и она бросала призывные взгляды на мадам, за которой обычно следовала по пятам. Однако мадам с широкой сардонической улыбкой смотрела только на Генриетту. Генриетта пожелала всем доброго утра (она позавтракала в своей комнате); она рассчитала время своего появления так точно, что прежде чем она успела договорить приветствие, отдаленный гул гонга возвестил, что настало время действий, а не слов. -- Пожалуй, пора идти вниз, -- сказала Генриетта и первой направилась к двери. Мадам, скосив глаза в сторону Люкс, выразила этим свое восхищение столь "генеральским" поведением и последовала за Генриеттой. -- И правда, поминки, -- заметила Люкс, когда они с Люси спускались по лестнице. -- Напоминает Фотерингой [Фотерингой -- замок, где казнили Марию Стюарт.]. Разгоряченному воображению Люси показалось, что тишина, встретившая их в столовой, была лишь внешней данью скромности, что она полна ожидания; и действительно в тот день колледж был возбужден, как никогда, так что Генриетта в перерыве между мясным блюдом и пудингом послала Рагг передать Бо просьбу, чтобы студентки вели себя сдержаннее. Ненадолго они примолкли, но скоро все забыли, и снова смех и болтовня неслись отовсюду. -- Они так возбуждены, потому что экзаменационная неделя позади, -- как бы извиняя студенток, сказала Генриетта и оставила их в покое. Это был ее единственный вклад в беседу -- она никогда не разговаривала за едой -- однако Рагг регулярно с храбростью произносила маленькие банальности, обводя взглядом хмурые лица сидящих за столом -- как терьер, который принес кость к ногам своего хозяина. Рагг была ни в чем не повинным инструментом казни, пассивным ножом гильотины, она осознавала свою роль и молча просила у всех прощения за это. О, пожалуйста, ради всего святого, казалось, говорила она, я только младший преподаватель гимнастики в этом заведении, это не моя вина, что я обязана вечно таскаться за ней; что вы хотите от меня? чтобы я ей сказала -- пусть объявит эту проклятую новость сама? Люси было жаль мисс Рагг, несмотря на то, что от ее банальностей она готова была закричать. Успокойтесь, хотелось ей сказать, пожалуйста, успокойтесь, в такой ситуации лучше всего помолчать. Наконец, Генриетта сложила свою салфетку, оглядела стол, дабы убедиться, что весь штат ее преподавателей кончил есть, и поднялась. Преподаватели поднялись вслед за ней, и все студентки тоже встали -- с редким рвением и единодушием. Они явно ждали этого момента. Против своей воли Люси обернулась и посмотрела на девушек, на ряды открытых, полных ожидания лиц, не способных подавить улыбку; ее отнюдь не успокоило то, что у них был такой вид, как будто достаточно малейшего повода -- и они разразятся приветственными криками. Когда Генриетта повернулась и пошла к двери, а преподаватели последовали за ней, Рагг посмотрела на веселую толпу девушек и произнесла слова, которые ей было поручено произнести: -- Мисс Ходж желает видеть мисс Роуз у себя в кабинете после ленча. XIII Лиц Люси видеть не могла, но почувствовала, как внезапно тишина стала пустой. Пустой и мертвой. Такова разница между летней тишиной, наполненной щебетом птиц, шелестом листьев, шорохом ветра в траве, и застывшей тишиной арктической пустыни. А потом как раз в тот момент, как преподаватели подошли к дверям, сквозь мертвую пустоту донесся первый слабый свистящий шопот -- они повторяли фамилию. "Роуз!" говорили они. "Роуз!" И Люси, выйдя на теплый воздух, на солнце, вздрогнула. Звук их голосов напомнил ей шуршание крошечных льдинок, которые злой ветер гнал по ровному снегу. Она даже вспомнила, где она видела такие льдинки и слышала их шорох: эту Пасху она провела в Спейсайде; они опоздали на автобус в Грэнтаун, оказались далеко от дома и им пришлось долго идти пешком под свинцовым небом и злым ветром сквозь ледяной мир. Вот и сейчас, идя через залитый солнцем двор, Люси почувствовала себя очень далеко от дома, и небо показалось ей таким же свинцовым, как в мартовскую бурю в горах Шотландии. На какой-то момент ей захотелось быть дома, в своей маленькой гостиной с ее ничем не нарушенным миром, которого не касаются человеческие проблемы и не задевают человеческие горести. Она подумала, не изобрести ли какой-нибудь предлог, который позволит ей уехать, после того, как она получит завтрашнюю почту и появится возможность на что-нибудь сослаться. Однако она, как ребенок, хотела посмотреть в пятницу Показательные выступления и у нее появился личный интерес к тому, что поначалу являлось просто новым зрелищем. Она знала всех Старших и многих Младших, расспрашивала их о Показе, делила с ними предвкушение праздника, отчасти смешанное со страхом, даже помогала шить им костюмы. Показ должен был быть вершиной, ликующей песней, точкой, к которой они шли все время обучения в колледже, и Люси не могла уехать, не увидев его, не приняв участия в нем. Преподаватели, направлявшиеся к фасаду дома, ушли вперед, а Рагг задержалась, чтобы приколоть какое-то объявление к доске; она с откровенным облегчением вытерла пот со лба и сказала: -- Слава Богу, все. Наверно, это худшее из того, что мне приходилось делать. Как только начинала думать об этом, даже есть не могла. Люси вспомнила, что, действительно, видела на тарелке мисс Рагг недоеденным большой кусок пирога. Такова жизнь, да. Перед лицом Иннес захлопнули райские врата, а Рагг не могла доесть пудинг! Из столовой еще никто не вышел -- аппетит у студенток был гораздо лучше, чем у преподавателей, и обычно они кончали есть на десять-пятнадцать минут позже, так что, когда Люси шла в свою комнату, коридоры были пусты. Она решила удрать из Лейса, пока толпа студенток не хлынула на природу. Она уйдет далеко, в зеленое, белое и желтое, что является сельской природой, она будет вдыхать май, лежать на траве, ощущать, что мир вращается вокруг своей оси и вспоминать, что это очень большой мир, что горести колледжа очень велики и горьки, но они скоро пройдут, и что по Шкале Ценностей это Очень Слабое Пиво. Люси сменила туфли на более подходящие для полевых тропинок, перешла в "старый дом", спустилась по лестнице и вышла в переднюю дверь, желая избежать встречи со студентками, которые вот-вот начнут просачиваться из столовой. В "старом доме" было очень тихо, из чего Люси заключила, что сегодня никто не задержался в гостиной после ленча. Она обошла дом и направилась к полям за гимнастическим залом, а в мозгу ее смутно шевелились мысли о Бидлингтоне и "Чайнике". Живая изгородь справа от нее была похожа на сплошную пену кремового цвета, а слева раскинулось золотое море лютиков. Вязы, колыхавшиеся в теплом воздухе, были прикованы якорями каждый к собственной пурпурной тени, а под ногами у Люси был узор из маргариток на низкой траве. Вокруг был очень славный мир, красивый, искренний, добрый мир, и день был совершенно не подходящим для того, чтобы -- о, бедняжка Иннес! бедняжка Иннес! -- опрокинуть и раздавить человека. Люси решала проблему, перейти ли маленький мостик и повернуть вдоль реки в Бидлингтон, или пойти вверх, направляясь в неизвестность, и в этот момент увидела Бо. Бо стояла на середине моста и смотрела на воду, но ее золотые волосы и зеленое платье настолько вписывались в свет-и-тень под ивами, что Люси даже не заметила, что тут кто-то есть. Когда она вошла в тень и солнце перестало слепить глаза, она увидела, что Бо взглядом следит за ней, но девушка не поздоровалась. Это было так непохоже на Бо, что Люси стало страшно. -- Хэлло, -- сказала она и облокотилась на деревянные перила рядом с Бо. -- Правда, прекрасный день? -- Ты обязательно должна говорить, как идиотка? -- спросила она себя. Ответа не последовало. Потом Бо произнесла: -- Вы знали об этом назначении? -- Да, -- ответила Люси. -- Я -- я слышала, как преподаватели говорили об этом. -- Когда? -- Вчера. -- Значит, сегодня утром, когда вы разговаривали с нами, вы знали. -- Да. А что? -- Было бы лучше, если бы кто-нибудь предупредил ее. -- Кого? -- Иннес. Не очень приятно получить кулаком по зубам в присутствии всех. Люси поняла, что Бо вне себя от гнева. До сих пор девушка всегда прекрасно владела собой, но сейчас она была так расстроена, что почти не могла говорить. -- Но как я могла предупредить? -- задала Люси логичный вопрос, придя в смятение от того, что на нее хотели возложить личную ответственность за дело, в которое она не считала себя вправе вмешиваться. -- Я не могла даже упомянуть об этом раньше, чем мисс Ходж объявила о своем решении. Насколько я понимаю, она могла изменить его; когда я рассталась с ней, еще оставалась вероятность, что она посмотрит на вещи с... -- Люси замолчала, поняв, куда это может ее завести. Но и Бо тоже поняла. Она резко повернула голову и посмотрела на мисс Пим. -- О, вы спорили с ней. Значит, вы не одобрили ее выбор? -- Конечно, нет. -- Люси поглядела на рассерженное юное лицо, находившееся так близко от ее собственного, и решила быть откровенной. -- Знайте, Бо, никто не одобрил. Преподаватели восприняли это так же, как вы. Мисс Ходж мой старый друг, я обязана ей многим, я восхищаюсь ею, но что касается этого назначения -- она приняла решение, не считаясь ни с кем. Услышав об этом, я пришла в отчаяние, я бы сделала что угодно, только бы отменить его, проснуться завтра утром и обнаружить, что все -- дурной сон; но предупредить... -- она развела руками, выражая свою беспомощность. Бо снова уставилась на воду. -- Такая умная женщина, как вы, должна была бы придумать что-нибудь, -- пробормотала она. Слова "умная женщина" внезапно показали, насколько Бо еще молода и как она нуждается в защите; это было очень непохоже на уверенную в себе светскую девушку Бо -- искать помощи у совершенно ординарной Пим или называть ее "умной женщиной". Оказывается, Бо еще ребенок; рассерженный, задетый тем, как дурно поступили с ее подругой. В этот момент она нравилась Люси еще больше, чем всегда. -- Хоть бы намек, -- продолжала бормотать Бо, обращаясь к реке, -- хоть бы предположение, что кто-то еще может оказаться на беговой дорожке. Что угодно, что могло бы предупредить ее. Смягчило бы удар. Предостерегло бы, чтоб она не была так открыта со всех сторон. Можно наказывать, но нельзя устраивать побоище. Вы могли бы принести маленькую жертву ради этого, разве не так? Люси с запозданием почувствовала, что, пожалуй, могла бы, и спросила: -- Где она? Где Иннес? -- Не знаю. Она удрала из колледжа, прежде чем я успела поймать ее. Я знаю, что она побежала сюда, но куда она пошла потом, не знаю. -- Она воспримет это очень болезненно? -- А вы ждете, что она будет вести себя в этом кошмарном безобразии храбро и благородоно? -- зло сказала Бо, но потом спохватилась. -- О, извините. Пожалуйста, простите меня. Я знаю, вы тоже огорчены. Просто я не гожусь сейчас для разговоров. -- Да, мне очень жаль, -- сказала Люси. -- С первого раза, как я ее увидела, я восхищалась Иннес, и я думала, что она добьется большого успеха в Арлингхерсте. -- Добилась бы, -- пробормотала Бо. -- А как приняла новость мисс Роуз? Наверно, была удивлена? -- Я не стала дожидаться ее, -- отрезала Бо, а потом сказала: -- Я, пожалуй, пойду вверх по реке. Там есть небольшие заросли боярышника, который она очень любит; может, она там. -- Вы обеспокоены? -- спросила Люси, чувствуя, что если Бо намеревается искать подругу только для собственного успокоения, то Иннес наверняка предпочла бы сейчас побыть одной. -- Не думаю, что она решит покончить с собой, если вы это имеете в виду. Но, конечно, я волнуюсь за нее. Удар вроде этого был бы болезненным для любого, особенно сейчас, в конце семестра, когда все устали. Но Иннес -- Иннес всегда всему придавала очень большое значение. -- Бо помолчала и снова стала смотреть на воду. -- Когда мы были Младшими и мадам мучила нас своим сарказмом -- мадам может быть просто ужасной -- мы выходили из класса с синяками, а у Иннес была по-настоящему содрана кожа; действительно, до голого мяса. Она никогда не плакала, как другие, когда им невмоготу. Она просто -- просто сгорала изнутри. -- Бо замолчала, очевидно, решив, что и так наговорила достаточно. Она чуть было не проявила нескромность и пришла к выводу, что не следует обсуждать подругу с почти посторонним человеком, пусть даже доброжелательно настроенным. -- У нее нет смазки на перьях, у Иннес, -- заключила она. Бо сошла с мостика и двинулась по тропинке под ивами. Перед тем, как скрыться из виду, она остановилась и сказала: -- Если я нагрубила, пожалуйста, простите меня. Я не хотела. Люси продолжала смотреть на гладкую тихую воду, изо всех сил желая, чтобы можно было достать маленькую красную книжку, которую она так неосмотрительно кинула в ручей два дня назад, и думая о девушке, у которой не было "утиной спинки" -- не было защитного механизма против мирской непогоды. О девушке, которая не хныкала и не смеялась, которая вместо этого "сгорала изнутри". Хорошо бы Бо не нашла ее, пока не пройдет самый тяжелый момент, подумала Люси. Иннес не бросилась к Бо за сочувствием, она убежала сразу и как можно дальше от людей, и лучше оставить ее в одиночестве, которого она искала. А Бо, во всяком случае, полезно будет узнать, что в мире существуют и препятствия, и разочарования; до сих пор жизнь была слишком ласковой к Бо. Жаль, что ей приходится учится за счет Иннес. Люси перешла мостик, оказавшись на игровой площадке и пошла по полю, пользуясь проходами в живой изгороди там, где они попадались. Она надеялась, что не встретится с Иннес и на всякий случай решила, если это произойдет, не смотреть в ее сторону. Но Иннес не было. Вообще никого не было. Все еще переваривали съеденный ростбиф. Люси была наедине с цветущими кустами изгороди, пастбищем и синим небом. Потом она дошла до края склона, откуда открывался вид на широкую долину; там она села на землю, прислонившись спиной к дубу; в траве жужжали насекомые, в небе проплывали большие белые облака, а тень от дерева медленно двигалась по кругу у ее ног. Способность Люси к ничегонеделанью была почти бесконечной, и это приводило в отчаяние и ее наставников, и ее друзей. Только когда солнце коснулось верхнего края кустов изгороди, она поднялась и решила двигаться дальше. Результатом ее раздумий было одно: она поняла, что не может сегодня сидеть со всеми за ужином; она будет гулять, пока не натолкнется на какую-нибудь маленькую гостиницу, а потом в сумерках вернется в колледж, когда колокол "спать" уже разгонит всех по комнатам. Люси сделала большой полукруг по полям и примерно через полчаса увидела вдалеке шпиль, показавшийся ей знакомым; это перенесло ее мысли от поисков какой-нибудь гостиницы на вопрос, открыт ли "Чайник" по воскресеньям. А даже если закрыт, может быть, ей удастся уговорить мисс Невилл дать ей заморить червячка чемнибудь хотя бы из консервной банки. Было уже половина восьмого, когда Люси добралась до окраин Бидлингтона. Она посмотрела на Памятник Мученикам -- единственное уродливое сооружение в поселке -- почти ощутив общность судьбы, но увидела открытую дверь "Чайника" и успокоилась. Милая мисс Невилл. Милая, большая, ловкая, деловая, приветливая мисс Невилл. Люси вошла в уютную комнату, уже погрузившуюся в тень от расположенных напротив домов, и обнаружила, что она почти пуста. Какая-то семья занимала стол у окна на улицу, а в дальнем углу сидела молодая пара, которой, очевидно, принадлежал дорогой coupe [Coupe -- двухместная машина (франц.)], стоявший в конце сада. Какая умница мисс Невилл, подумала Люси. После того, как схлынула июньская воскресная толпа посетителей, комната по-прежнему была идеально чистой и в ней пахло цветами. Оглядываясь, Люси выбирала, за какой стол сесть, как вдруг чей-то голос окликнул ее. -- Мисс Пим! Первым побуждением Люси было удрать; у нее не было никакого настроения болтать сейчас со студентками, но тут она увидела, что это Нат Тарт. Нат Тарт представляла собой женскую половину сидящей в углу пары. Мужской половиной был, несомненно, "мой кузен", Рик, который полагал, что она, Люси, чудо и который на языке колледжа именовался "этот жиголо". Детерро встала, подошла к Люси поздороваться -- в том, что касалось формальностей, ее манеры были очаровательны -- и повела ее к своему столу. -- Как замечательно! -- воскликнула она. -- Мы говорили о вас, и Рик сказал, как бы ему хотелось познакомиться с вами, а вот и вы. Это чудо. Это мой кузен, Ричард Гиллеспи. Его при крещен