зайти часа в два". Я зашел в два. А! -- закричал Дудко. -- Как я рад! Сто лет не виделись! Надеюсь, принесли рецензию? ".. С вашим талантом!.. С вашим чувством юмора!.. " И так далее. С тех пор я напечатал в этом журнале десяток рецензий. Однако раньше двух я там не появляюсь... В общем, меня изредка публиковали. Хоть и не по специальности. На этот счет имеется такая запись: СОЛО НА УНДЕРВУДЕ Лерман и я -- оба попали в энциклопедию. В литературную, естественно, энциклопедию. Лерман на букву... "Ш" (библиография к Шоло- хову). Я -- на букву "О" /библиография к Окуд- жаве/. Какое убожество... Разумеется, я получал не только грустные известия. Мою работу в частном порядке хвалили уважаемые люди. Рассказы нравились Гору, Пановой, Бакинскому, Меттеру. Я получал от них дружеские записки. Постепенно этого мне стало явно недостаточно. КАК ЗАРАБОТАТЬ 1000 (ТЫСЯЧУ) РУБЛЕЙ В журнале "Нева" служил мой близкий приятель -- Лерман. Давно мне советовал: -- Напиши о заводе. Ты же работал в многотиражке. И вот я сел, Разложил свои газетные вырезки. Перечитал их. Решил на время забыть о чести. И быстро написал рассказ "По заданию" -- два авторских листа тошнотворной елейной халтуры. Там действовали наивный журналист и передовой рабочий. Журналист задавал идиотские вопросы по схеме. Передовик эту заведомую схему -- разрушал. Деталей, откровенно говоря, не помню. Перечитывать это дело -- стыжусь. В "Неве" мой рассказ прочитали и отвергли. Лерман объяснил: -- Слишком хорошо для нас. -- Хуже не бывает, -- говорю. -- Бывает. Редко, но бывает. Хочешь убедиться -- раскрой журнал "Нева"... Я был озадачен. Я решился продать душу сатане, а что вышло? Вышло, что я душу сатане -- подарил. Что может быть позорнее?.. Я отослал свое произведение в "Юность". Через две недели получил ответ -- "берем". Еще через три месяца вышел номер журнала. В текст я даже не заглянул. А вот фотография мне понравилась -- этакий неаполитанский солист. В полученной мною анонимной записке этот контраст был любовно опоэтизирован: Портрет хорош, годится для кино... Но текст -- беспрецедентное говно! Ах вот как?! Так знайте же, что эта халтура принесла мне огромные деньги. А именно -- тысячу рублей. Четыреста заплатила "Юность". Затем пришла бумага из Киева, Режиссер Пивоваров хочет снять короткометражный фильм. Двести рублей за право экранизации. Затем договор из Москвы. Радиоспектакль силами артистов МХАТа. Двести рублей. Далее письмецо из Ташкента. Телекомпозиция. Очередные двести рублей. И еще в письме такая милая деталь: "... Журналист в рассказе не имеет фамилии. Речь ведется от первого лица. Мы сочли закономерным дать герою -- Вашу фамилию. Роль Довлатова поручена артисту Владлену Генину... " Спрашивается, кто из наших могучих прозаиков увековечен телепостановкой? Где Шолохов, Катаев, Федин? Я и Достоевского-то не припомню... Надеюсь, товарищ Генин воплотил меня должным об- разом... Тысячу рублей получил я за эту галиматью. Тысячу рублей в неделю. Разделить на пять. Двести рублей в сутки. Разделить на восемь. (При стандартном рабочем дне. ) Выходит -- двадцать пять. Двадцать пять рублей в час! Столько, я думаю, и полковники КГБ не зарабатывают. А нормальные люди -- тем более. КРУГОМ ОДНИ ЕВРЕИ Перехожу к одному из самых гнусных эпизодов моей литературной юности. Это мероприятие состоялось в январе 68-го года. Пригласительные билеты выглядели так: Вторник, 30 января 1968 г. Ленинградское отделение Союза писателей РСФСР) приглашает Вас на ВСТРЕЧУ ТВОРЧЕСКОЙ МОЛОДЕЖИ Выступают поэты и прозаики; ТАТЬЯНА ГАЛУШКО АЛЕКСАНДР ГОРОДНИЦКИЙ СЕРГЕЙ ДОВЛАТОВ ЕЛЕНА КУМПАН ВЛАДИМИР МАРАМЗИН ВАЛЕРИЙ ПОПОВ Молодые артисты, художники, композиторы. Начало в 19 часов. Встреча состоится в Доме писателя им. Маяковского (ул. Воинова, 18). Кроме того, собирались выступить Бродский и Уфлянд. Их фамилий не указали. Что же произошло дальше? Разумеется, мы не подсчитывали, какая часть выступающих -- евреи. Кто бы стал этим заниматься?!.. СОЛО НА УНДЕРВУДЕ Мы беседовали с классиком отечественной литературы -- Пановой. Конечно -- говорю, -- я против антисемитизма. Но ключевые позиции в русском государстве должны занимать русские люди: Дорогой мой, -- сказала Вера Федоровна. -- это и есть антисемитизм. То, что вы сказали, -- это и есть антисемитизм. Ибо ключевые позиции в русском государстве должны занимать НОРМАЛЬНЫЕ люди... Народу собралось очень много. Сидели на подоконниках. Выступления прошли с большим успехом. Бродский читал под неумолкающий восторженный рев аудитории. Через неделю он позвонил мне: -- Нужно встретиться. -- Что случилось? -- Это не телефонный разговор. Если уж Бродский говорит, что разговор не телефонный, значит, дело серьезное. Мы встретились на углу Жуковского и Литейного. Иосиф достал несколько листков папиросной бумаги: -- Прочти. Я начал читать. Через минуту спросил: -- Как удалось это раздобыть? -- У нас есть свой человек в Большом доме. Одна девица копию сняла. Вот что я прочел; Отдел культуры и пропаганды ЦК КПСС тов. Мелентьеву Отдел культуры Ленинградского ОК КПСС тов. Александрову Ленинградский ОК ВЛКСМ тов. Тупикину Дорогие товарищи! Мы уже не раз обращали внимание Ленинградского ОК ВЛКСМ на нездоровое в идейном смысле положение среди молодых литераторов, которым покровительствуют руководители ЛОСП РСФСР, но до сих пор никаких решительных мер не было принято. Например, 30 января с. г. в Ленинградском Доме писателя произошел хорошо подготовленный сионистский художественный митинг. Формы идеологической диверсии совершенствуются, становятся утонченнее и разнообразнее, и с этим надо решительно бороться, не допуская либерализма. К указанному письму прикладываем свое заявление на 4-х страницах. ЗАЯВЛЕНИЕ Мы хотим выразить не только свое частное мнение по поводу так называемого "Вечера творческой молодежи Ленинграда", состоявшегося в Доме писателя во вторник 30 января с. г. Мы выражаем мнение большинства членов литературной секции патриотического клуба "Россия" при Ленинградском обкоме ВЛКСМ... Что же мы увидели и услышали? Прежде всего огромную толпу молодежи, которую не в состоянии были сдерживать две технические работницы Дома писателя. Таким образом, на вечере оказалось около трехсот граждан еврейского происхождения. Это могло быть, конечно, и чистой случайностью, но то, что произошло в дальнейшем, говорит о совершенно противоположном. За полчаса до открытия вечера в кафе Дома писателя были наспех выставлены работы художника Якова Виньковецкого, совершенно исключающие реалистический взгляд на объективный мир, разрушающие традиции великих зарубежных и русских мастеров живописи. Об этой неудобоваримой мазне в духе Поллака, знакомого нам по цветным репродукциям, председательствующий литератор Я. Гордин говорил всем братьям по духу как о талантливой живописи, являющей собой одно из средств "консолидации различных искусств". Этот разговор, дерзкий и политически тенденциозный, возник уже после прочтения заурядных в художественном отношении, но совершенно оскорбительных для русского народа и враждебных советскому государству в идейном отношении стихотворных и прозаических произведений В. Марамзина, А. Городницкого, В. Попова, Т. Галушко, Е. Кумлан, С. Довлатова, В. Уфлянда, И. Бродского. Чтобы не быть голословным, прокомментируем выступление ораторов перед тремя сотнями братьев по духу. Владимир Марамзин со злобой и насмешливым укором противопоставил народу наше государство, которое якобы представляет собой уродливый механизм подавления любой личности, а не только его, марамзииской, ухитряющейся все-таки показывать государству фигу даже пальцами ног. А Городницкии сделал "открытие", что в русской истории, кроме резни, политических переворотов, черносотенных погромов, тюрем, да суеверной экзотики ничего не было. Не раз уже читала со сцены Дома писателя свои скорбные и злобные стихи об изгоях Татьяна Галушко. Вот она идет по узким горным дорогам многострадальной Армении, смотрит в тоске на ту сторону границы на Турцию, за которой близка ее подлинная родина, и единственный живой человек спасает ее на нашей советской земле -- это давно почивший еврей по происхождению, сомнительный поэт О. Мандельштам. В новом амплуа, поддавшись политическому психозу, выступил Валерий Попов. Обычно он представлялся как остроумный юмористический рассказчик, а тут на митинге неудобно было, видно, ему покидать ставшую родной политическую ниву сионизма. В коротеньком рассказе о. Попов сконцентрировал внимание на чрезвычайно суженном мирке русской девушки, которая хочет только одного -- самца, да покрасивее, но непременно наталкивается на дураков, спортсменов, пьяниц, и в этом ее социальная трагедия. Трудно сказать, кто из выступавших менее, а кто более идейно закален на своей ниве, но чем художественнее талант идейного противника, тем он опаснее. Таков Сергей Довлатов. По мы сейчас не хотим останавливаться на разборе художественных достоинств прочитанных сочинений, ибо когда летят бомбы, некогда рассуждать о том, какого они цвета: синие, зеленые или белые. То, как рассказал Сергей Довлатов об одной встрече бывалого полковника со своим племянником, не является сатирой. Это -- акт обвинения. Полковник -- пьяница, племянник -- бездельник и рвач. Эти двое русских наливаются, вылезают из окна подышать свежим воздухом и летят. Затем у них возникает по смыслу такой разговор: "Ты к евреям как относишься? " -- задает анекдотический и глупый вопрос один. Полковник отвечает: "Тут к нам в МТС прислали новенького. Все думали -- еврей, но оказался пьющим человеком!.. " А Лев Уфлянд* еще больше подливает желчи, плюет на русский народ. Он заставляет нашего рабочего человека ползать под прилавками пивных, наделяет его самыми примитивными мыслями, а бедные русские женщины бродят по темным переулкам и разыскивают среди грязи мужей. И в такой "дикой" стороне, населенной варварами, потерявшими, а может быть, даже и не имевшими человеческого обличия, вещает "поэтесса" Елена Кумпан. Она поднимается от этой "страшной" жизни в нечто мистически возвышенное, стерильное, называемое духом, рожденным ее великим еврейским народом. *Сам ты лев. Уфлянда зовут Владимир (прим. автора). Заключил выступление известный по газетным фельетонам, выселявшийся из Ленинграда за тунеядство Иосиф Бродский. Он, как синагогальный евреи, творя молитву, воздевал руки к лицу, закрывал плачущие глаза ладонями. Почему ему было так скорбно? Да потому, как это следует из его же псалмов, что ему, видите ли, несправедливо исковеркали жизнь мы -- русские люди, которых он иносказательно называет "собаками". Последний псалом Иосифа Бродского прозвучал, как призыв к кровной мести за все обиды и оскорбления, нанесенные русским народом еврейскому народу. Подведя итоги, нужно сказать, что каждое выступление сопровождалось бурей суетливого восторга и оптимистическим громом аплодисментов, что, естественно, свидетельствует о полном единодушии присутствующих. Мы убеждены, что паллиативными мерами невозможно бороться с давно распространяемыми сионистскими идеями. Поэтому мы требуем: 1. Ходатайствовать о привлечений к уголовной, партийной и административной ответственности организаторов и самых активных участников этого митинга. 2. Полного пересмотра состава руководства Комиссии по работе с молодежью ЛОСП РСФСР. 3. Пересмотра состава редколлепш альманаха "Молодой Ленинград", который не выражает интересы подлинных советских ленинградцев, а предоставляет страницы из выпуска в выпуск для сочинений вышеуказанных авторов и солидарных с ними "молодых литераторов" Руководитель литературной секции Ленинградского клуба Россиян при Обкоме ВЛКСМ (В. Щербаков) Члены литсекции (В. Смирнов) (Н. Утехин) 4. 2. 68. Стоит ли комментировать этот зловещий, пошлый и безграмотный документ? Надо ли говорить, что это -- смесь вранья и демагогии? Однако заметьте, приемы тридцать восьмого года жизнестойки. Письмо вызвало чуткую реакцию наверху. Требования "подлинных советских ленинградцев" были частично удовлетворены. Руководители Дома Маяковского получили взыскания. Директора попросту сняли. "Молодой Ленинград" возглавил Кочурин -- человек невзрачный, загадочный и опасный. Единственное, чего не добились авторы, -- так это привлечения молодых литераторов к уголовной ответственности. А впрочем, поживем -- увидим... ПРИМЕЧАНИЕ Читая это заявление, я, разумеется, негодовал. Однако при этом слегка гордился. Ведь эти барбосы меня, так сказать, похвалили. Отметили, что называется, литературные способности. Вот как устроен человек! Боюсь, не я один... СОЛО НА УНДЕРВУДЕ Один наш знакомый горделиво восклицал: "Меня на работе ценят даже антисемиты! " Моя жена в ответ говорила: "Гитлера антисемиты ценили еще больше... " ПЕЧАЛЬНО Я ГЛЯЖУ... Язвительное пророчество Анатолия Наймана сбывалось. Я становился "прогрессивным молодым автором". То есть меня не печатали. Все, что я писал, было одобрено на уровне рядовых журнальных сотрудников. Затем невидимые инстанции тормозили мои рукописи. Кто управляет литературой, я так и не разобрался... СОЛО НА УНДЕРВУДЕ Вера Панова рассказывала. Однажды ей довелось быть на приеме в Кремле. Выступал Никита Хрущев. Он как следует выпил и поэтому говорил долго. В частности, он сказал: "У дочери товарища Полянского была недавно свадьба. Молодым преподнесли абстрактную кар- тину. Она мне решительно не понравилась... " Через три минуты он сказал: "В доме товарища Полянского была, как известно, свадьба. И вдруг начали танцевать... как его? Шейк! Это было что-то жуткое... " И наконец, он сказал: "Как я уже говорил, в доме товарища Полянского играли свадьбу. Молодой поэт читал стихи. Они показались мне слишком заумными... " Тут Панова не выдержала. Встала и говорит Хрущеву: "Все ясно. дорогой Никита Сергеевич! Эта свадьба явилась могучим источником познания жизни для вас... " Естественно, что я подружился с такими же многострадальными, голодными авторами. Это были самолюбивые, измученные люди. Официальный неуспех компенсировался болезненным тщеславием. Годы жалкого существования отражались на психике. Высокий процент душевных заболеваний свидетельствует об этом. Да и не желали в мире призраков соответствовать норме. СОЛО НА УНДЕРВУДЕ Как-то раз Найман и Губин поссорились. Заспорили -- кто из них более одинок. Конецкий и Базунов чуть не подрались. Заспорили -- кто из них опаснее болен. Шигашов и Горбовский вообще прекратили здороваться. Заспорили -- кто из них менее нормальный. "До чего же ты стал нормальный! " -- укорял приятеля Шигашов. "Я-то ненормальный, -- защищался Горбовскии, -- абсолютно ненормальный. У меня есть справка из психоневрологического диспансера... А вот ты -- не знаю. Не знаю... " Строжайшая установка на гениальность мешала овладению ремеслом, выбивала из будничной житейской колеи. Можно быть рядовым инженером. Рядовых изгоев не существует. Сама их чужеродность -- залог величия, Те, кому удавалось печататься, жестоко расплачивались за это. Их душевный аппарат тоже подвергался болезненному разрушению. Многоступенчатые комплексы складывались в громоздкую безобразную постройку. Цена компромисса была непомерно высокой... Ну и конечно же, здесь царил вечный спутник российского литератора -- алкоголь. Пили много, без разбору, до самозабвения и галлюцинаций. Увы, я оказался чрезвычайно к этому делу предрасположен. Алкоголь на время примирял меня с действительностью. СОЛО НА УНДЕРВУДЕ Однажды меня приняли за Достоевского, Это было так. Я выпил лишнего. Сел в автобус. Отправился по делам. Рядом оказалась девушка, и я заговорил с ней. Просто чтобы не уснуть. Автобус шел мимо ресторана "Приморский", когда-то он назывался -- "Иванова". И я, слегка качнувшись, произнес: "Обратите внимание, любимый ресторан Достоевского" Девушка отодвинулась и говорит: "Оно и видно, молодой человек!., " Пьяный Холоденко шумел: "Ну и жук этот Фолкнер! Украл, паскуда, мой сюжет!.. " Относился я к товарищам сложно, любил их, жалел. Издевался, конечно, над многими. То и дело заводил приличную компанию, но всякий раз бежал, цепенея от скуки. Конечно, это снобизм, но говорить я мог только о литературе. Даже разговоры о женщинах казались мне всегда невыносимо скучными. По отношению к друзьям владели мной любовь, сарказм и жалость. Но в первую очередь -- любовь. СОЛО НА УНДЕРВУДЕ Горбовский, многодетный отец, рассказывал- "Иду вечером домой. Смотрю, в грязи играют дети. Присмотрелся -- мои... " Инга Петкевич как-то раз говорит мне: "Когда мы были едва знакомы, я подозревала. что ты -- агент! госбезопасности". "Но почему? " -- спросил я. "Да как тебе сказать: Явишься, займешь пятерку -- своевременно отдашь. Странно, думаю. не иначе как подослали... " Поэт Охалкин надумал жениться. Затем невесту выгнал. Мотивы: "Она, понимаешь, медленно ходит. А главное -- ежедневно жрет... " ПОЗВОЛЬТЕ РАСПИСАТЬСЯ Молодой писатель Рид Грачев страдал шизофренией. То и дело лечился в психиатрических больницах. Когда болезнь оставляла его, это был умный, глубокий и талантливый человек. Он выпустил единственную книжку -- "Где твой дом", В ней шесть рассказов, трогательных и сильных. Когда он снова заболел, я навещал его в Удельной, Разговаривать с ним было тяжело. Потом он выздоровел. Журналист по образованию, Рид давно бросил газетное дело. Денег не было. Друзья решили ему помочь. Литературовед Тамара Юрьевна Хмельницкая позвонила двадцати шести знакомым. Все согласились давать ежемесячно по три рубля. Требовался человек, обладающий досугом, который бы непосредственно всем этим занимался, Я тогда был секретарем Пановой, хорошо зарабатывал и навещал ее через день. Тамара Юрьевна предложила мне собирать эти деньги и отвозить Риду. Я, конечно, согласился. У меня был список из двадцати шести фамилий. Я принялся за дело. Первое время чувствовал себя неловко. Но большинство участников мероприятия легко и охотно выкладывали свою долю. Алексей Иванович Пантелеев сказал: -- Деньги у меня есть. Чтобы не беспокоить вас каждый месяц, я дам тридцать шесть рублей сразу. Понадобится больше -- звоните. -- Спасибо, -- говорю. -- Это вам спасибо... Метод показался разумным. Звоню богачу N. Предлагаю ему такой же вариант. Еду на Петроградскую. Незнакомая дама выносит три рубля. Зайти не предлагает. Мы стояли в прихожей. Я сильно покраснел. Взгляд ее говорил, казалось: -- Смотри, не пропей! А мой, казалось, отвечал: -- Не извольте сумлеваться, ваше благородие... У литератора Брянского я просидел часа два. Все темы были исчерпаны. Денег он все не предлагал. -- Знаете, -- говорю, -- мне пора. Наступила пауза. -- Я трешку дам, -- сказал он, -- конечно, дам. Только, по-моему, Рид Грачев не сумасшедший, -- Как не сумасшедший? -- А так. Не сумасшедший и все. Поумнее нас с вами. -- Но его же лечили! Есть заключение врача... -- Я думаю, он притворяется. -- Ладно, -- говорю, -- мы собираем деньги не потому, что Рид больной. А потому, что он наш товарищ. И находится в крайне стесненных обстоятельствах. -- Я тоже нахожусь в стесненных обстоятельствах. Я продал ульи. -- Что?! -- Я имел семь ульев на даче. И вынужден был три улья продать. А дача -- вы бы поглядели! Одно название... -- Что ж, тогда я пойду. -- Нет, я дам. Конечно, дам. Просто Рид не сумасшедший. Знаете, кто действительно сумасшедший? Лерман из журнала "Нена". Я дал в "Неву" замечательный исповедальный роман "Одержимость", а Лерман мне пишет, что это "гипертрофированная служебная характеристика". Вы знаете Лермана? -- Знаю, -- говорю, -- это самый талантливый критик в Ленинграде... С писателем Рафаловичем встреча была короткой. -- Вот деньги, -- сказал он, -- где расписаться? -- Нигде. Это же не официальное мероприятие. -- Ясно. И все-таки для порядка? -- Вы не беспокойтесь, -- говорю, -- я деньги передам. -- Как вам не стыдно! Я вам абсолютно доверяю. Но я привык расписываться. Иначе как-то не солидно... -- Ну хорошо. Распишитесь вот тут. -- Это же ваша записная книжка. -- Да, я собираю автографы. -- А что-нибудь порядка ведомости? -- Порядка ведомости -- нету. Рафалович со вздохом произнес: -- Ладно. Берите так... Конечно, уклонился я от этого поручения. Мои обязанности взяла на себя Тамара Юрьевна Хмельницкая. Помочь Риду не удалось. Он совершенно невменяем... ДИРЕКТОР КОНДРАШЕВ Есть один документ, характеризующий наши литературно-издательские порядки. (Копия снята в Ленинградском обкоме. ) Предыстория документа такова. Вышла нашумевшая книга -- "Мастера русского стихотворного перевода". Ей была предпослана статья Эткинда. Коротко одна из его мыслей заключалась в следующем. Большие художники не имели возможности печатать оригинальные стихи. Чтобы заработать на хлеб, они становились переводчиками. Уровень переводов возрос за счет качества литературы в целом. Теперь читаем: Заведующему Отделом культуры Ленинградского обкома КПСС тов. Александрову Г. П. Клеветническое утверждение Е. Эткинда о характере развития нашей литературы в советский период во вступительной статье к книге "Мастера русского стихотворного перевода" не может не вызвать у меня возмущения. Хотя с января 1968 года редакция "Библиотеки поэта" не подведомственна мне в смысле прохождения рукописей, но я, как руководитель отделения издательства, как коммунист, не имею права оправдывать себя юридическим невмешательством. Есть сторона политико-моральная, обязывающая каждого члена партии любыми средствами бороться за чистоту нашей идеологии. Строгие административные меры, которые будут предприняты руководством издательства к людям, непосредственно допустившим антисоветский выпад Эткинда -- это естественно, но главный вывод из случившегося, главное состоит в том, чтобы повысить в издательстве воспитательную работу в соответствии с решением апрельского Пленума ЦК КПСС, исключить малейшую возможность протащить в отдельных произведениях взгляды, чуждые социалистической идеологии нашего общества. Директор Ленинградского отделения издательства ^Советский писатель" Г. Ф. Кондрашев 11. 10. 68 Чего можно ждать от издательств, если "ключевые позиции" в них занимают такие люди?.. В ТЕНИ ЧУЖОГО ЮБИЛЕЯ Летом 68-го года меня отыскал по телефону незнакомый человек. Назвался режиссером Аристарховым. Сказал, что у него есть заманчивое предложение. Мы встретились. Режиссер производил впечатление человека, изнуренного многодневным запоем. (Что с готовностью и подтвердил. ) Вид его говорил о тяжком финансовом бессилии. Аристархов предложил мне написать сценарий документального фильма о Бунине. Приближался юбилей нобелевского лауреата. Я позвонил моему бедствующему товарищу, филологу Арьеву. Вдвоем мы написали заявку на шестнадцати страницах. Мы любовались своим произведением. В нем были четко сформулированы идейные предпосылки. Все-таки Бунин -- эмигрант. Бежал от коммунистов, скончался в эмиграции. При этом -- классик русской литературы. Один из четырех русских нобелевских лауреатов. Мы выдвинули термин "духовная репатриация" Бунина и очень этим гордились. Упоминая о приближающемся столетии Бунина, мы взывали к чувству национальной гордости. Мы украсили заявку готовыми фрагментами будущего сценария. Наконец, выразили скромную готовность посетить Францию, чтобы тщательнее исследовать архивы Бунина. Аристархов восхищался нашим кинематографическим чутьем. Ведь опыта мы не имели. -- Саму заявку можно экранизировать, -- говорил Аристархов, -- я ее не только чувствую, я ее вижу! Его левый карман был надорван. Полуботинки требовали ремонта. Шнурки отсутствовали. То и дело он начинал бредить: -- Экипаж с поднятым верхом... Галки фиолетовыми пятнами отражаются в куполе собора... Стон колодезного журавля... Веранда... Брошенный мольберт... Далее он цитировал стихи Бунина: -- Что ж, камин затоплю, буду пить... И Аристархов, действительно, запил. Бунин отодвинулся на второй план. -- У нас, -- говорил режиссер, -- есть техническая лаборатория. И там стоит электрофон, который записывает шепот на расстоянии четырехсот метров. Спрашивается, чем же тогда располагает КГБ?.. Аристархов пил месяца два. Мы раздобыли адрес студии. Узнали фамилию редактора. Послали ему заявку, минуя Аристархова. Ответ пришел месяца через три. Экспериментальная творческая киностудия Москва, Воровского, 33 Уважаемые товарищи Арьев и Довлатов! Могу сообщить вам, что заявка на фильм о Бунине произвела яркое впечатление. Чувствуется знание темы, владение материалом, литературная и кинематографическая подготовленность авторов. Но, увы, экспериментальная творческая киностудия лишена возможности производить документальные фильмы. Хочу открыть вам маленький секрет -- ваша заявка используется в качестве учебного пособия для начинающих авторов. С уважением и наилучшими пожеланиями член сценарно-реуакиионной коллегии ЭТК (Л. Гуревич) 24 сентября 1968 г. Письмо было довольно загадочным. Мы долго исследовали противоречивый текст. Арьев произнес с каким-то непонятным удовлетворением: -- Нам отказали. Причины не имеют значения. Через неделю я получил открытку из Москвы: Наивный Сережа! Гуревичу не верьте. Вот истинные причины отказа. Бунин нахально родился в 1870 году. Почти одновременно с товарищем Лениным. Юбилей вождя мирового пролетариата, конечно же, затмил юбилей белоэмигранта. Короче, ваш изысканный Бунин провалился. Мой неотесанный Шолохов оплачен и запускается в производство. Целую. Ваш Евгений Рейн. ВОСТОК ЕСТЬ ВОСТОК Мне позвонил драматург Александр Володин: -- Сергей, хотите заработать? -- Очень, -- сказал я. -- Жду вас на "Ленфильме". Приехали двое из Тбилиси. Члены ЦК комсомола Грузии. Окончили в Москве сценарные курсы. Имеют предписание -- снять дипломную художественную короткометражку на "Ленфильме". -- А я-то при чем? -- Сценарий ужасный. Надо его переписать. Тут уже составляют договор. Вы будете третьим соавтором. Заработаете рублей четыреста. -- Ого! Я приехал на "Ленфильм". Грузины производили сильное впечатление. Это вам не Аристархов! Замшевые куртки, джинсы, ковбойские сапожки... Один представился: -- Джон. Второй сказал: -- Гриша. Сценарием они были вполне довольны. Попытку "Ленфильма" навязать им соавтора восприняли мужественно. Это взятка, решили они, - которую необходимо дать студии. То есть все правильно. В грузинских традициях. Я быстро прочитал сценарий. Действительно, жалкое произведение. Дорожная кутерьма с пощечинами. Уцененный Чаплин. -- Картина будет немая, -- сказал Джон, -- в манере тридцатых годов. Гриша украдкой заглянул в какие-то бумаги, страшно напрягся и произнес: -- В рамках обусловленного молчания... Мы уединились, чтобы все обсудить. Джон и Гриша вели себя миролюбиво. Я был неотвратимым злом, той данью, которую гений вынужден платить современному обществу. С нами заключили договор. Я., взял экземпляр сценария, чтобы дома его переписать. На прощание грузины сказали: -- Мы по своим убеждениям джасис-сс-с... -- Кто? -- не понял я. -- Джасис-сс-с... Я растерялся: "Джазисты, что ли?.. " -- Кто? -- еще раз спрашиваю. -- Джойсисты, последователи Джойса, -- объяснил сообразительный Володин. Вот уж не подумал бы, читая сценарии. Начинался он так: "Большой вагон. Сидит Гурам. Билета нет... " Неделю я переписывал сценарий. В моей редакции он назывался: "Ослик должен быть худым". Первые кадры были такие. С нарастающим шумом мчится поезд. Неожиданно замедляет ход. Тормозит. Из окна высовывается машинист. Терпеливо ждет, В чем дело? Камера приближается. Через рельсы переползает майский жук... Володин текст одобрил: -- Неплохо, -- сказал он, -- даже здорово! Я встретился с грузинами. Они внимательно читали текст, передавая друг другу страницы. Наконец Джон сказал: -- Хороший сценарий. Не хуже того, что был. Я посвящаю его тебе, Гриша! -- А я -- тебе, Джон! Мы отвезли сценарий на "Ленфильм". Через несколько дней позвонил Володин: -- Сергей, я вас жутко подвел. Непредвиденная история. Грузины оказались самозванцами, мошенниками. То есть, они действительно члены ЦК комсомола. Но все остальное -- липа. Они не заканчивали сценарных курсов. У них фальшивые справки, дипломы, предписания. А "Ленфильм" без особых предписаний короткометражек не снимает. Но деньги вы получите. Я спросил: -- Грузины арестованы? -- Грузины пьют коньяк в буфете... Денег я нс получил. Зашел к руководителю Второго творческого об'единения Дмитрию Молдавскому. Начал ему объяснять, как и что, Молдавский рассеянно улыбался. Вдруг я заметил, что он меня рисует. И довольно похоже. Я понял, что разговаривать с ним бесполезно, и ушел. Володин говорил потом: -- Знаете, я все понимаю. То, что эти жулики в ЦК, -- понимаю. То, что бездарные, -- понимаю. То, что у них фальшивые бумаги, -- понимаю. То, что "Ленфильм" вам не заплатил, -- понимаю. Я одного понять не в силах. Одно мне кажется совершенно непонятным! То, что эти мошенники осмелились не угостить вас коньяком!.. А я вдруг подумал -- надо уезжать из Ленинграда... ВЕРТИКАЛЬНЫЙ ГОРОД Таллинн называют искусственным, кукольным, бутафорским. Я жил там и знаю, что все это настоящее. Значит, для Таллинна естественно быть чуточку искусственным... Эстонскую культуру называют внешней. Что ж, и на том спасибо. А ругают внешнюю культуру, я думаю, именно потому, что ее так заметно нс хватает гостям эстонской столицы. В Эстонии -- нарядные дети. В Эстонии нет бездомных собак. В Эстонии можно увидеть такелажников, пьющих шерри-бренди из крошечных рюмок... Почему я отправился именно в Таллинн? Почему не в Москву? Почему не в Киев, где у меня есть влиятельные друзья?.. Разумные мотивы отсутствовали. Была попутная машина. Дела мои зашли в тупик. Долги, семейные неурядицы, чувство безнадежности. Мы выехали около часу дня. Двадцать шесть рублей в кармане, журналистское удостоверение, авторучка. В портфеле -- смена белья, Знакомых у меня в Таллинне не было. Было два телефона, кем-то небрежно продиктованных... Мы приехали вечером. Телефонный звонок. Первая удача -- есть где остановиться. Наутро я уже сидел в кабинете заместителя редактора "Молодежи Эстонии", Начал печататься как внештатный автор. Зачем работал ответственным секретарем в портовой многотиражке. Еще через месяц пригласили в отдел информации "Советской Эстонии". Материальное и гражданское положение несколько стабилизировалось. Я зарабатывал около трехсот рублей в месяц. Обучился выпивать по-западному: лимон, маслин, жалкие наперстки... Гонорарная касса работала ежедневно. Напечатался -- и в тот же день получай. Но и тут я опоздал. (Злополучный шапочный разбор. ) Эстонские привилегии шли на убыль. Началось с мелочей. Пропала ветчина из магазинов. Затем ввели четыре гонорарных дня. В баре Дома печати запретили торговать коньяком. Кроме этих частностей были также другие, идеологические перемены. Однако не будем забегать вперед... СОЛО НА УНДЕРВУДЕ Это было в Таллинне. Захожу в магазин. Хочу купить застежку-молнию, спрашиваю. "Молнии есть? " "Нет". "А где ближайший магазин, в которое они продаются? " Продавец ответил: "Хельсинки... " У меня появились друзья среди таллиннской интеллигенции. Журналисты, филологи, молодые ученые. Я давал им свои рассказы. Город маленький, все друг друга знают, слухи распространяются быстро. Мне сообщили, что в издательстве ждут, когда я представлю рукопись. Я отобрал шестнадцать самых безобидных рассказов и пошел в издательство. Редактор Эльвира Кураева встретила меня чрезвычайно приветливо. Через несколько дней звонит -- очень понравилось. Даем на рецензию в Тартуский университет. -- А можно самому Лотману? -- Вообще-то можно. Юрий Михайлович с удовольствием напишет рецензию, Только я не советую. Его фамилия привлечет нежелательный интерес. Пошлем доценту Беззубову. Это очень знающий человек, специалист но творчеству Леонида Андреева. Вы любите Андреева? -- Нет. Он пышный и с надрывом. Мне вся эта компания не очень-то: Горький, Андреев, Скиталец... -- Неважно, Беззубое -- человек широкого диапазона. -- Да я не возражаю.,, Беззубов написал положительную рецензию. Приводить ее целиком не имеет смысла. Вот последний абзац: "С. Довлатов является зрелым писателем. Его рассказы обладают несомненными литературными достоинствами". Через три недели со мной был подписан договор 36/ЕИ-74. О моей книжке заговорили. Руководитель издательства Аксель Тамм объявил, что это лучшая книжка у них за последние годы. В своих интервью корреспондентам газет директор "Ээсти раамат" обязательно называл мою фамилию. Чем был вызван такой успех? Ведь цену своим рассказам я знаю. Не такие уж они замечательные. Дело в литературной ситуации. Среди эстонских писателей есть очень талантливые. Например -- Ветемаа, Унт, Каплинский, Ардер. На эстонском языке издается все, что они пишут. Оно и понятно, язык локальный, тиражи маленькие. Кто там услышит в Москве? Молодой эстонский поэт выпустил книгу с фаллосом на обложке. Такой обобщенный, но узнаваемый контур. Не перепутаешь... Я не хочу сказать, что это высокое творческое достижение. Просто факт, свидетельствующий о мягком цензурном режиме. Разумеется, есть и в эстонской литературе категорические табу -- национальный вопрос, к примеру. И тем не менее... С русским языком дело обстоит несколько иначе. У русских авторов возможностей значительно меньше. Хотя слабая тень эстонских привилегий ложится и на них. Помимо этого, русская литературная секция в Таллинне очень малочисленна. Уже три года здесь не принимали в Союз новых членов. Поэтому мной так и заинтересовались. Гранки пришли буквально через месяц. Затем -- вторая корректура. То есть по срокам нечто фантастическое!.. Позднее я узнал, что рукопись все же тормозили. У кого-то она вызывала законное недоумение. Автор почему-то ленинградец. (Я работал в Эстонии с ленинградской пропиской. ) Да и тексты оказались не столь уж безобидными, В общем, тормозили... СОЛО НА УНДЕРВУДЕ Аксель Тамм передал мне один разговор. Цензор говорила "Довлатов критикует армию". "Где, покажите". Это, конечно, мелочи, детали, но все же... " "Покажите хоть одну конкретную фразу". "Да вот. "На ремне у дневального болтался штык". "Ну и что? " "Как-то неприятно -- болтался штык... Как-то легкомысленно... " Аксель Тамм не выдержал и крикнул цензору: "Штык -- не член! Он не может стоять! Он болтается... " Как-то вызвал меня главный редактор: -- Слушайте, кто ваши друзья в Ленинграде? -- Трудно сказать. В основном, начинающие писатели, художники... А что? -- Да ничего. Я тоже бог знает с кем дружу... В каких-нибудь манифестациях участвовали? -- Боже упаси. -- Бумаги подписывали? -- Какие бумаги? -- Вы меня понимаете. Разные. -- Разные -- никогда. -- Странно. -- А что такое? -- Отношение к вам странное. -- Объясните же наконец... -- Ладно. Не переживайте. Все будет хорошо... Я ожидал верстку. Жизнь представлялась в розовом свете... Тут самое время отвлечься. Поделиться ярким эстетическим впечатлением. ЧЕРНАЯ МУЗЫКА В Таллинне гастролировал Оскар Питерсон, знаменитый джазовый импровизатор. Мне довелось по- бывать на его концерте. Накануне я пошел к своему редактору: -- Хочу дать информацию в субботний номер. Нечто вроде маленькой рецензии. Редактор Генрих Францевич Туронок по своему обыкновению напугался: -- Слушайте, зачем все это? Он -- американец, надо согласовывать. Мы не в курсе его политических убеждений. Может быть, он троцкист? -- При чем тут убеждения? Человек играет на рояле, -- Все равно, он -- американец. -- Во-первых, он -- канадец. -- Что значит -- канадец? -- Есть такое государство -- Канада. Мало того, он -- негр. Угнетенное национальное меньшинство. И наконец, его знает весь мир. Как же можно нс откликнуться? Туронок задумался. -- Ладно, пишите. Строк пятьдесят нонпарелью... Питерсон играл гениально. Я впервые почувствовал, как обесценивается музыка в грамзаписи. В субботнем номере появилась моя заметка. Воспроизвожу ее не из гордости. Дело в том, что это -- единственный советский отклик на гастроли Питерсона. СЕМЬ НОТ В ТИШИНЕ В его манере -- ничего от эстрадного шоу: классический смокинг, уверенность, такт. Белый платок на крышке черного рояля. Пианист то и дело вытирает лоб. Вдохновенный труд, нелегкая работа... Концерт необычный, без ведущего. Это естественно. Музыкальная тема для импровизатора -- лишь повод, формула, знак. Первое лицо здесь не композитор, создавший тему, а исполнитель, утверждающий метод ее " разработки. Исполнитель -- неудачное слово. Питерсон менее всего исполнитель. Ов творец, созидающий на глазах у зрителей свое искусство. Искусство легкое, мгновенное, неуловимое, как тень падающих снежинок... Подлинный джаз -- искусство самовыражения. Самовыражения одновременно личности и нации. Стиль Питерсона много шире традиционной негритянской гармонии. Чего только не услышишь в его богатейшем многоголосии?! От грохота тамтама до певучей флейты Моцарта. От нежного голубиного воркования до рева хозяина джунглей. О джазе писать трудно. Можно говорить о том, что Питерсон употребляет диатонические и хроматические секвенции. Использует политональные наложения. Добивается гармонических отношений тоники и субдоминанты. То есть затронуть пласты высшей джазовой математики.,. Зачем? Вот он подходит к роялю. Садится, трогает клавиши. Что это? Капли ударили по стеклу, рассыпались бусы, зазвенели тронутые ветром листья?.. Затем все тревожнее далекое эхо. И наконец -- обвал, лавина. А сотом снова -- одинокая, дрожащая, мучительная нота в тишине... Питерсон играет в составе джазового трио. Барабаны Джейка Хенна -- четкий пульс всего организма. Его искусство -- суховатая музыкальная графика, на фоне которой -- ярче живопись пианиста. Контрабас Нильса ГГедерсена -- намеренно шершавый, замшевый фон, оттеняющий блеск импровизаций виртуоза. Что сказать в заключение? Я аплодировал громче всех. У меня даже остановились новые часы!.. Захватив номер "Советской Эстонии", я отправился в гостиницу. Питерсон встретил меня дружелюбно. Ему перевели "с листа" мою заметку. Питерсон торжественно жал мне руку, восклицая: -- Это рекорд! Настоящий рекорд! Впервые обо мне написали таким мелким шрифтом!.. ОБСУЖДЕНИЕ В ЦК Наконец пришла из типографии верстка. Художник нарисовал макет обложки -- условный городской пейзаж в серо-коричневых тонах. Мне позвонил Аксель Тамм. Я заметил, он чем-то встревожен. -- В чем дело? -- спрашиваю. -- ЦК Эстонии затребовал верстку. В среду -- обсуждение. Я нервничал, ждал, волновался. Обсуждение было закрытым. Меня, естественно, не пригласили. То есть это, конечно, не очень естественно. В общем, не пригласили. Целый день я пил коньяк. Выкурил две пачки "Беломора". Наконец звонит Эльвира Кураева: -- Поздравляю! Все отлично! Будем издавать! Позже я узнал, как все это было. Сообщение делал инструктор ЦК Ян Труль. Мне кажется, он талантливо построил свою речь. Вот се приблизительное изложение: "Довлатов пишет о городских низах. Его персонажи -- ущербные люди, богема, Их не печатают, обижают. Они много пьют, Допускают излишества помимо брака. Чувствуется, рассказы автобиографические. Довлатов и его герои -- одно. Можно, конечно, эту вещь запретить, Но лучше -- издать. Выход книги будет естественным и логичным продолжением судьбы героев. Выход книги будет частью ее сюжета. Позитивным жизнеутверждающим финалом. Поэтому я за то, чтобы книгу издать... " Я ждал сигнального экземпляра, медленно тянулись дни, полные надежд. Еще раз позволю себе отвлечься. ПРЕКРАСНАЯ ЭЛЛЕН Однажды сижу я в редакции, Заходит красивая блондинка. Модель с рекламного плаката финской бани. -- Здравствуйте. Меня зовут Эллен. -- Очень приятно.