да сказал, что подумает об этом, и он, конечно, не подумал. Теперь, по-видимому, ясно, что он сделал ошибку. Это выглядело абсурдным, когда об этом говорила Василия, таким же абсурдным оно казалось и сейчас. И Амадейро задал тот же вопрос, что и тогда, хотя и не надеялся получить ответ (да и откуда быть ответу?): - Куда они могли уйти, Мелун? - Об этом не говорится ни слова, шеф. - Ну, а когда они ушли? - Об этом тоже ни слова, шеф. Мы получили известие сегодня утром. Беда в том, что интенсивность излучения на Солярии и так была низка. Население очень разбросано, а роботы хорошо экранированы. Интенсивность там ниже, чем на других планетах Внешних Миров, на два порядка ниже, чем у нас. - Итак, однажды кто-то обратил внимание, что эта интенсивность упала до нуля, но никто не заметил, когда именно это случилось. Кто обратил внимание? - Никсонийский корабль, шеф. - Каким образом? - Корабль вынужденно оказался на орбите Солярии для ремонта. По гиперволне он просил разрешения, но ответа не получил. Им ничего не оставалось делать, как задержаться на орбите и произвести ремонт своими силами. За это время их никто не беспокоил. Наконец они своими приборами обнаружили, что не получают ответа, но и вообще никаких сигналов. Когда точно прекратилось излучение, они сказать не могут. Последняя запись сообщения с Солярии была сделана больше двух месяцев назад. - А другие три ее пункта? - пробормотал Амадейро. - Простите, шеф? - Нет, нет, ничего, - ответил Амадейро, но сильно нахмурился и задумался. XIII. РОБОТ - ТЕЛЕПАТ 57 Мандамус ничего не знал о событиях на Солярии, когда через несколько месяцев вернулся из продолжительного третьего путешествия на Землю. В первое путешествие, шесть лет назад, его послал Амадейро, с некоторым затруднением сделав его аккредитованным послом Авроры, договориться о некоторых мелочах, связанных с переходом торговых кораблей границы космонитской территории. Он подвергся там церемониальным и бюрократическим неприятностям, и ему быстро стало ясно, что такой эмиссар весьма ограничен в перемещении. Но это не имело значения, потому что он узнал то, что хотел узнать. Он вернулся с новостями. - Я сомневаюсь, доктор Амадейро, что там будут вообще какие-нибудь проблемы. Земное правительство не имеет никакой возможности контролировать въезд и выезд. Каждый год Землю посещают миллионы поселенцев с десятков планет, и каждый год миллионы гостей разъезжаются по домам. Похоже, каждый поселенец считает свою жизнь не полной, если он периодически не вдыхает воздух Земли и не бывает в ее переполненных подземельях. Я думаю, это поиски корней. Они вроде бы и не замечают этого абсолютно кошмарного существования на Земле. - Я это знаю, Мандамус, - устало ответил Амадейро. - Только умозрительно, сэр. Вы не можете по-настоящему понять это, пока сами не увидите. Один раз побывав там, вы обнаружили бы, что ничто из вашего "знания" не подготовило вас к реальности. Поэтому не должен бы хотеть вернуться... - Наши предки наверняка не хотели возвращаться, как только оставили планету. - Наверное, - согласился Мандамус, - но в те времена межзвездный перелет не был таким легким, как сейчас. Он занимал много месяцев, а Прыжок был хитрой штукой. Теперь же перелет считается в днях, а Прыжок - самое обычное дело. Если бы во времена наших предков возвращение на Землю было таким же легким, как сейчас, кто знает, оторвались бы мы или нет. - Давайте без философии, Мандамус. Ближе к делу. - Да, конечно. Кроме прихода и ухода бесчисленных потоков поселенцев, каждый год миллионы людей эмигрируют на Поселенческие Миры. Кое-кто почти сразу же возвращается, не сумев адаптироваться. Другие приживаются в новых мирах, но очень часто приезжают в гости на Землю. Нет никакой возможности следить за этими приездами и отъездами, да Земля и не пытается. Такие попытки могут вызвать задержки потока, а Земля прекрасно понимает, что каждый посетитель везет монету. Туристический бизнес, если можно так выразиться, является самой прибыльной индустрией Земли. - Я полагаю, вы хотите сказать, что мы без труда можем поместить на Земле гуманоидных роботов. - Без всякого труда. Теперь, когда они правильно запрограммированы, мы можем послать на Землю несколько групп с железными документами. Мы ничего не можем сделать с их почтением к людям, но это не выдаст их: его примут за обычное почтение поселенцев к планете предков. Но я сильно подозреваю, что нам не высадить их в каком-либо космопорте. Обширные пространства между стальными Пещерами практически не населены, если не считать примитивных рабочих роботов, и приземлившийся там корабль не будет замечен или, во всяком случае, не привлечет внимания. - Я думаю, это слишком рискованно, - сказал Амадейро. 58 Две группы человекообразных роботов были посланы на Землю и смешались с жителями Городов, прежде чем найти способ выбраться в пустынные области между городами и общаться с Авророй по защищенному гиперлучу. Мандамус, который глубоко обдумал дело и долго колебался, сказал: - Я снова поеду туда, сэр. Я не уверен, что они найдут правильное место. - А вы сами-то знаете правильное место? - саркастически спросил Амадейро. - Я тщательно копался в древней истории Земли, сэр, и знаю, что найду его. - Не думаю, что мне удастся убедить Совет послать вас на военном корабле. - Нет, я и не хотел бы этого. Это хуже, чем просто бесполезно. Я хочу одноместное судно с достаточным запасом энергии в оба конца. Вот таким образом Мандамус нанес второй визит на Землю и высадился неподалеку от одного из земных городов. Со смесью облегчения и удовлетворения он нашел несколько роботов на нужном месте и оставался некоторое время с ними, чтобы приглядеть за ними, за их работой, дать несколько приказов в связи с этой работой и сделать кое-какие улучшения в их программе. А затем, под любопытными взглядами нескольких примитивных роботов земного производства, Мандамус пошел к Городу. Это был рассчитанный риск, и Мандамус, отнюдь не герой, чувствовал неприятное сердцебиение. Но все прошло хорошо. Страж у ворот был слегка удивлен, когда появился человек со всеми признаками долгого пребывания на открытом пространстве. У Мандамуса были документы поселенцев, и страж только пожал плечами. Поселенцы не против открытого пространства и, говорят, иной раз делают небольшие экскурсии в поля и леса над уровнем Города. Так что страж бегло взглянул на бумаги, а больше их никто не спрашивал. Внеземной акцент Мандамуса (он старался делать этот акцент возможно менее аврорским) принимался без обсуждения, и никому не могло прийти в голову, что Мандамус - космонит. Прошло уже два столетия с тех пор, как космониты имели на Земле постоянную базу. Посольство Внешних Миров было мало, а в последнее время стало еще меньше, и земляне из провинций, видимо, даже забыли о существовании космонитов. Мандамус слегка опасался, что тонкие прозрачные перчатки и носовые фильтры, которые он все время носил, могут обратить на себя внимание, но этого не случилось. Никто не ставил ему барьеров в его путешествиях между городами: у него было достаточно денег, а монета громко говорила на Земле - да, по правде сказать, и во Внешних Мирах. Он начал привыкать к отсутствию за спиной робота и когда встречал аврорских гуманоидных роботов в том или ином Городе, то твердо объяснил им, что они не должны идти за ним по пятам. Он выслушивал их отчеты, давал инструкции, если требовалось, и устраивал их отправку за пределы Города. Наконец, он вернулся к кораблю и улетел. Никто не обратил на него внимания ни при его появлении, ни при его отъезде. - Вообще-то говоря, - задумчиво сказал он Амадейро, - земляне не такие уж варвары. - Вот как? - На своей планете они ведут себя совершенно по-человечески. В их дружелюбии есть даже что-то привлекательное. - Уж не жалеете ли вы о задаче, которой занимались там? - Я плохо себя чувствовал, когда ходил среди них и думал, что они не знают о том, что случится. Не могу заставить себя радоваться тому, что я делаю. - Сможете, Мандамус. Подумайте о том, что как только работа будет сделана, вам будет обеспечен пост Главы Института в скором времени. Это подсластит вашу работу. И с тех пор Амадейро не спускал глаз с Мандамуса. 59 В третьем путешествии Мандамуса большая часть его прежней неловкости пропала, и он держался почти как настоящий землянин. Проект медленно сдвигался с мертвой точки по незначительной линии прогресса. Во время первых своих посещений он не испытывал проблем со здоровьем, но в третий раз, без сомнения, по излишней самоуверенности, он, видимо, подверг себя чему-то и, наконец, настало время, когда его встревожило истечение из носа, сопровождаемое кашлем. Визит в амбулаторию и последовавшая инъекция гамма-глобулина принесла немедленное облегчение, но он счел амбулаторию страшнее болезни: все там, похоже, болели чем-то заразным или были в контакте с заразными больными. Но сейчас, во всяком случае, он вернулся к спокойным порядкам Авроры и был несказанно рад этому. Он слушал сообщение Амадейро о солярианском кризисе. - Вы ничего не слышали об этом? - спросил Амадейро. Мандамус покачал головой. - Ничего, сэр. Земля на редкость провинциальный мир. Восемьсот Городов с восемью миллиардами жителей. Можно подумать, что поселенцы существуют только для того, чтобы посещать Землю, а космонитов вообще не существует. Последние известия в любом Городе на девяносто процентов относятся к этому Городу. Земля - замкнутый, боящийся пространства мир, как умственно, так и физически. - Однако вы говорили, что они не варвары. - Агорафобия - не обязательно варварство. По их словам, они цивилизованы. - По их словам! Ну, ладно, это неважно. Сейчас проблема - Солярия. Ни один из Внешних Миров не движется. Принцип невмешательства - главнейший, и считается, что внутренние проблемы Солярии - дело одной Солярии. Наш Председатель инертен, как и все, хотя Фастальф умер и его парализующие пальцы больше не давят на нас. А сам я ничего не могу сделать... до тех пор, пока не стану Председателем. - Как они могут предполагать, что у Солярии внутренние проблемы, в которые нельзя вмешиваться, если соляриане исчезли? - Они не видят глупости, а вы сразу увидели? - ядовито сказал Амадейро. - Они говорят, что нет твердой уверенности в полном исчезновении соляриан, и пока хоть сколько-нибудь их остается на планете, другие Внешние Миры не имеют права влезать туда без приглашения. - Как же они объясняют отсутствие излучения? - Они думают, что соляриане, может быть, ушли под землю или развили технологию, устраняющую утечку излучения. Говорят также, что никто не видел, как соляриане уходили, и что им абсолютно некуда податься. Конечно, никто не следил, поэтому и не видели. - Чем они доказывают, что солярианам некуда уйти? Пустых планет много. - Аргумент - что соляриане не могут жить без своей несметной толпы роботов, а взять их всех с собой они не смогут. Явись они, например, сюда - как по-вашему, сколько бы роботов мы выделили им? - А каков ваш аргумент против этого? - Никакого. Но, исчезли они или нет, ситуация странная и беспокоящая, и просто невероятно, что никто не хочет расследовать ее. Я всех предупреждал, насколько мог настойчиво, что инерция и апатия станут нашим концом, что как только Поселенческие Миры узнают, что Солярия опустела - или, возможно, опустела - они без колебаний кинутся расследовать дело. У этих насекомых бездумное любопытство, я хотел бы, чтобы у нас была часть его. Они, не подумав дважды, рискуют жизнью, если им светит какая-то прибыль. - Какая же прибыль в данном случае, доктор Амадейро? - Если соляриане ушли, они должны были оставить почти всех своих роботов. Они были исключительно изобретательными роботехниками, и поселенцы, при всей их ненависти к роботам, не поколеблются захватить их и продать нам за хорошие деньги. Они уже объявили об этом. Два поселенческих корабля уже высадились на Солярии. Мы послали протест, но они, разумеется, не обратили на него внимания, а мы, ясное дело, ничего больше не сделаем. Наоборот: некоторые Внешние Миры уже посылают запросы о том, какие роботы будут продаваться и за какую цену. - Наверное, так и должно быть, - спокойно сказал Мандамус. - Так и должно быть, что мы ведем себя так, как о нас говорят поселенческие пропагандисты? Что мы действуем так, словно и в самом деле дегенерируем и скатываемся к гниению? - Зачем повторять их жужжание, сэр? Мы уравновешены и цивилизованы, и пока еще нам никто не вредит. Если это случится, мы будем драться и, будьте уверены, сотрем их в порошок. Технологически мы пока впереди них. - Но мы и сами потерпим урон, а это не очень приятно. - Это означает, что мы не готовы к войне. Если Солярия опустела и поселенцы хотят ограбить ее, возможно, нам не следует мешать им. В конце концов, я могу предсказать, что мы сделаем свой ход через несколько месяцев. По лицу Амадейро прошло нечто вроде яростной жадности. - Месяцев? - Я уверен в этом. Поэтому первое, что мы должны сделать, это избегать провокации. Мы погубим все, если ввяжемся в конфликт без необходимости, и потерпим урон; даже если и победим, а зачем нам это? Через какое-то небольшое время у нас будет полная победа без сражений и без урона. Бедная Земля! - Если вы так печалитесь о землянах, - сказал Амадейро с притворной легкостью, - то вы, возможно, ничего и не сделаете им. - Наоборот, - холодно сказал Мандамус, - именно потому, что я жалею их, я и намерен сделать им кое-что и знаю, что это будет сделано. Вы будете Председателем! - А вы будете Главой Института. - Маленький пост по сравнению с вашим. - А после моей смерти? - почти рыкнул Амадейро. - Так далеко я не заглядываю. - Я совершенно... - начал Амадейро, но его прервало жужжание аппарата для сообщений. Амадейро не глядя, чисто автоматически положил рук на выходную прорезь, взглянул на появившуюся тонкую полоску бумаги и медленно улыбнулся. - Два поселенческих корабля, высадившихся на Солярии... - сказал он. - Да, сэр? - хмуро спросил Мандамус. - Уничтожены! Оба! - Как? - Взрывным пламенем радиации, легко определенным из космоса. Вы понимаете, что это значит? Соляриане вовсе не ушли, и слабейший из наших миров легко справился с поселенческими кораблями. Это отличный щелчок по носу поселенцам, и они его не забудут. Вот, почитайте сами, Мандамус. Мандамус оттолкнул бумагу. - Но это не обязательно означает, что соляриане все еще на планете. Они просто могли оставить мину-ловушку. - Какая разница, личная атака или мина-ловушка, ведь корабли-то разрушены. - Их застали врасплох. А как будет в следующий раз, когда они предупреждены? А что, если они сочтут эти события намеренным нападением космонитов? - Мы ответим, что соляриане только защищались от намеренного вторжения поселенцев. - Сэр, вы советуете вести словесную битву? А если поселенцы не станут разговаривать, а сочтут уничтожение их кораблей военным действием и немедленно ответят? - С чего бы это? - Потому что они такие же безумцы, как и мы, когда задета наша гордость, тем более, что у них большие истоки насилия. - Ну, их больше. - Вы же сами признали, что даже в этом случае они нанесут нам непоправимый ущерб. - Чего вы от меня хотите? Аврора-то не уничтожала эти корабли. - Убедите Председателя сделать совершенно ясным, что Аврора тут ни причем, что вина за такие действия лежит на одной Солярии. - И бросить Солярию? Это будет трусливым актом. Мандамус возбужденно выпалил: - Доктор Амадейро, вы никогда не слыхали о стратегическом отступлении? Убедите Внешние Миры отступить на небольшое время под каким-нибудь приличным предлогом. Ведь всего через несколько месяцев наш план на Земле принесет плоды. Конечно, всякому тяжело отступать и извинить космонитов за то, что они не знают происходящего - но мы-то знаем. В сущности, мы с вами с нашим особым знанием можем рассматривать это событие как божий дар. Пусть поселенцы разбираются с Солярией, пока готовится их уничтожение на Земле. Неужели вы предпочитаете, чтобы мы были уничтожены накануне нашей победы? Амадейро неожиданно для себя опустил глаза под прямым взглядом глубоко сидящих глаз Мандамуса. 60 У Амадейро никогда еще не было такого скверного времени, как период, последовавший за разрушением поселенческих кораблей. К счастью, Председателя удалось уговорить принять политику Амадейро. Уговорить других членов Совета было намного труднее. Амадейро доходил до белого каления, рисуя ужасы войны и объясняя необходимость выбрать правильный момент для удара, если война все-таки будет. Он изобрел новые доказательства, что этот момент еще не наступил, и пользовался ими в беседах с другими лидерами Внешних Миров. Естественная гегемония Авроры проявлялась в высшей мере, чтобы заставить их уступить. Но когда прибыл капитан Бейли со своим кораблем и своей просьбой, Амадейро почувствовал, что ничего больше не может сделать. Это было уже чересчур. - Это абсолютно невозможно, - говорил он. - Неужели мы позволим ему высадиться на Авроре с его бородой, в его дурацкой одежде, с его непонятным акцентом? Как я могу просить Совет отдать ему в руки космонитку? Это абсолютно беспрецедентный акт за всю нашу историю. Космонитскую женщину! - Вы всегда называли эту космонитку "солярианкой", - сухо сказал Мандамус. - Для нас она солярианка, но когда дело касается поселенцев, она космонитка. Если его корабль приземлится на Солярии, как намекал этот капитан, его могут уничтожить, как и те корабли, вместе с капитаном и женщиной. И тогда мои враги довольно справедливо обвинят меня в убийстве... и моя политическая карьера не выдержит этого. - Вы лучше подумайте о том, что мы работали почти семь лет, устраивая финальное разрушение Земли, и нам осталось каких-то несколько месяцев для завершения проекта. Неужели мы рискнем на войну и разрушим все, что сделали, когда победа так близка? Амадейро покачал головой. - Друг мой, у меня же нет выбора в этом деле. Совет не согласится, если я посоветую выдать женщину поселенцу. И этот самый мой совет обернется против меня. Пострадает моя политическая карьера, и вдобавок может начаться война. Кроме того, мне просто непереносима мысль, что космонитка должна служить поселенцу. - Можно подумать, что вы влюблены в солярианку. - Вы знаете, что нет. Я всем сердцем желал бы, чтобы она умерла два столетия назад. Но не так, не на поселенческом корабле... Но я забыл, что она ваш предок в пятом поколении. Мандамус посмотрел на него чуть дольше, чем обычно. - Но мне-то что до этого? Я индивидуальный космонит, сознающий себя и свое общество, а не какой-нибудь древний член племенного конгломерата, - на минуту Мандамус замолчал и его худое лицо выразило глубокую сосредоточенность. - Доктор Амадейро, не могли бы вы объяснить Совету, что эту мою прабабку берут не как космонитскую заложницу, а потому, что она единственная, кто знает Солярию, где она провела детство и юность, и это может сделать ее существование существенной частью расследования, каковое будет полезно и нам, а не только поселенцам? В конце концов, разве не желательно узнать, что там с этими жалкими солярианами? Женщина предположительно вернется обратно с рапортом о событиях, если останется жива. Амадейро подергал себя за губу. - Это может сработать, если женщина поедет добровольно, если ясно покажет, что понимает важность дела и желает выполнить свой патриотический долг. Но тащить ее силой на борт корабля немыслимо. - Ну, допустим, я побываю у нее и постараюсь убедить ехать добровольно. Допустим также, что вы поговорите с этим поселенческим капитаном по гиперволне и скажете ему, что он может высадиться и получить женщину, если сможет уговорить ее поехать по доброй воле или хотя бы чтоб она сказала, что едет по доброй воле. - Попробовать можно, но я не думаю, что это удастся. Однако, к удивлению Амадейро, дело удалось. Он ошеломленно выслушал Мандамуса, сообщившего ему детали. - Я завел разговор о человекообразных роботах, - сказал Мандамус, - и выяснил, что она ничего о них не знает. Отсюда я сделал вывод, что и Фастальф ничего не знал. Это была одна из тех вещей, которые мучили меня. Затем я много говорил о своих предках в том плане, чтобы заставить ее рассказать о том землянине, Илие Бейли. - Что именно о нем? - резко спросил Амадейро. - Ничего, кроме того, что она говорила о нем и вспоминала. Этот поселенец, что хочет ее забрать, потомок Бейли, и я подумал, что это может оказать на нее влияние и заставить ее отнестись благосклонно к требованию поселенца. Так или иначе, это сработало, и через несколько дней Амадейро почувствовал, что с него спало почти непрерывное давление, терзавшее его с начала солярианского кризиса. 61 Одно было приятно для Амадейро во время этого солярианского кризиса: он не видел Василии. Время было явно неблагоприятное, чтобы видеться с ней. Он не желал, чтобы она докучала ему своими мелкими заботами насчет робота, которого она считала своим, вопреки закону, когда все мысли и нервы Амадейро были заняты истинным кризисом. Не желал он также ввязываться в ссору, которая легко могла вспыхнуть между ней и Мандамусом из-за вопроса, кто со временем станет Главой Института Роботехники. В любом случае он склонился к решению, что его преемником должен стать Мандамус. На всем протяжении солярианского кризиса Мандамус не спускал глаз с того, что было важно, даже когда сам Амадейро чувствовал слабость, Мандамус оставался холодно-спокойным. Именно Мандамус подумал о возможности, что солярианка добровольно поедет с поселенческим капитаном, и сманеврировал так, что она согласилась. И если его план разрушения Земли сработает как должно, тогда Амадейро присмотрит, чтобы Мандамус стал со временем его преемником на Посту Председателя Совета. Это будет только справедливо, подумал Амадейро в редком порыве самоотверженности. Следовательно, в этот вечер он не слишком много думал о Василии. Он ушел из Института с небольшим отрядом роботов и сел в свой наземный кар. Один робот вел кар, два других сели на заднее сидение вместе с Амадейро. Сквозь сумерки и холодный дождь они спокойно привезли Амадейро к его дому, где его встретили в дверях еще два робота. И за все это время он ни разу не вспомнил о Василии. Увидев ее у себя в гостиной, где она смотрела по трехмерке замысловатый балет роботов, в то время как ее личные роботы стояли за ее креслом, а роботы Амадейро - в нишах, он сначала даже не разозлился на это вторжение, а только задохнулся от изумления. Ему потребовалось некоторое время, чтобы отдышаться и получить возможность заговорить. Вот тогда пришла злость, и он грубо спросил: - Что вы здесь делаете? Как вы вошли? Василия была совершенно спокойна. В конце концов, появление Амадейро не было для нее неожиданностью. - Что делаю? Жду вас. Войти не составляло труда. Ваши роботы знают мой внешний вид и мое положение в Институте. Почему бы им не впустить меня, если я сказала, что договорилась с вами? - Мы не договаривались. Вы силой вторглись в мой дом. - Не совсем так. Есть границы доверия, которые можно требовать от роботов. Посмотрите на них: они не спускали с меня глаз. Если бы я стала рыться в ваших вещах, просматривать ваши бумаги, одним словом, пользоваться вашим отсутствием, уверяю вас, это бы у меня не вышло. Мои два робота не сладили бы с вашими. - Но вы знаете, что действовали вопреки обычаю космонитов? Вы бессовестная женщина, и я вам этого не забуду. Василия чуть побледнела от этого прилагательного, но твердо сказала: - Надеюсь, что не забудете, Келдин, потому что я сделала это для вас, и будь я действительно такая, как вы меня назвали, я бы ушла сейчас, и вы до конца дней остались бы неудачником, каким были в течение двух столетий. - Я не останусь им, что бы вы ни сделали. - Вы говорите так, словно уверены в этом, но, видите ли, вы не знаете того, что знаю я, и я могу сказать, что без моего вмешательства вы так и останетесь неудачником. Мне наплевать, что этот тонкогубый, остромордый Мандамус состряпает для вас... - Почему вы упоминаете о нем? - быстро спросил Амадейро. - Потому что так хочу, - несколько раздраженно ответила Василия. - Что бы он ни делал или собирался сделать - не пугайтесь, я не знаю и не имею представления, что именно - это не сработает. Я ничего об этом не знаю, но знаю точно, что не сработает. - Вздор болтаете. - Вам лучше бы выслушать этот вздор, Келдин, если вы не хотите, чтобы все пошло прахом. Пропадете не только вы, но, может быть, все Внешние Миры, один за другим. Но вы можете и не пожелать выслушать меня. Выбирайте. - Почему я должен слушать вас? Какой мне смысл? - Хотя бы потому, что я говорила вам, что соляриане готовятся покинуть планету. Если бы вы прислушались тогда к моим словам, для вас не было бы неожиданностью, когда они это сделали. - Солярианский кризис пока что идет нам на пользу. - Нет, - сказала Василия. - Может вам так кажется, но это не так. Он уничтожит вас, чтобы вы ни делали, если вы не пожелаете выслушать меня. Губы Амадейро побелели и слегка дрожали. Упоминание о двух столетиях поражения произвело свое действие, и солярианский кризис не помогал, поэтому что ему не хватало внутренней силы приказать своим роботам выкинуть Василию вон, как следовало бы. Он глухо сказал: - Ладно, только давайте короче. - Вы не поверите тому, что я хочу сказать, так что позвольте мне говорить по своему усмотрению. Вы можете в любое время остановить меня, но этим вы разрушите Внешние Миры. Конечно, это произойдет после меня, и я не войду в историю - поселенческую историю, кстати - как величайший пробел в записи. Говорить? - Говорите. А когда кончите - уходите. - Я так и намерена сделать, Келдин, конечно, если вы ОЧЕНЬ вежливо не попросите меня остаться и помочь вам. Могу я начать? Амадейро ничего не ответил, и Василия начала: - Я вам говорила, что во время моего пребывания на Солярии я поняла, что они проектируют какую-то очень странную структуру позитронных связей, и эта структура очень сильно поразила меня как попытка произвести роботов-телепатов. Почему я подумала об этом? - Не могу сказать, - холодно ответил Амадейро, - какая-то патология в вашем мышлении. Василия отмахнулась с гримасой. - Подумайте, Келдин. Я потратила несколько месяцев, размышляя об этом, поскольку я достаточно проницательна и понимаю, что тут не патология, а какая-то поразительная подсознательная память. Я мысленно вернулась к детству, когда Фастальф, которого я считала отцом, находясь в великодушном настроении, дал мне в собственность робота. - Опять Жискар? - нетерпеливо пробормотал Амадейро. - Да, Жискар. Всегда Жискар. Мне было тогда десять лет, и у меня уже был инстинкт роботехника, или, я бы сказала, что я родилась с этим инстинктом. Я еще очень мало знала математику, но понимала структуру. В последующее десятилетие мое знание математики основательно улучшилось, но я не думаю, чтобы я заметно продвинулась в своем чувстве структуры. Мой отец сказал бы: "Маленькая Вас (он экспериментировал с ласковыми уменьшительными, чтобы посмотреть, как это действует на меня), ты гений структуры". Я думаю, что я действительно... - Избавьте меня. Я признаю вашу гениальность. Но я еще не обедал. Вы понимаете? - Ну, что ж, - резко ответила Василия, - прикажите подать обед и пригласите меня пообедать с вами. Амадейро хмуро поднял руку и сделал быстрый жест. Роботы сразу же принялись за работу. - Я видимо, играла с рисунком связей для Жискара и приходила к отцу показать рисунки. Он качал головой, смеялся и говорил: "Если ты добавишь это в мозг Жискара, бедняга больше не сможет говорить, и ему будет больно". Я помню, спрашивала, может ли Жискар чувствовать боль, и отец говорил: "Мы не знаем, что он будет чувствовать, но он будет действовать так, как действовала бы ты при сильной боли, поэтому мы можем сказать, что он чувствует боль". А иногда я показывала рисунок, отец снисходительно улыбался и говорил: "Ну, что ж, это ему не повредит, маленькая Вас, и, наверное, стоит попробовать". И я пробовала, иногда переделывала, а иногда оставляла. Я делала это не из садистских побуждений: я очень любила Жискара и не хотела вредить ему. Когда мне казалось, что какое-то мое улучшение - я всегда считала это улучшением - позволяет Жискару говорить более свободно, действовать быстрее и интереснее и вроде бы не вредило, я оставляла это. И вот однажды... Возле локтя Амадейро остановился робот. Он не смел прервать гостью, кроме как в самом неотложном случае, но Амадейро понял значение этого ожидания. Он спросил: - Обед готов? - Да, сэр, - ответил робот. Амадейро сделал довольно нетерпеливый жест в сторону Василии. - Приглашаю вас пообедать со мной. Они прошли в столовую, где Василия еще ни разу не была. Вообще-то Амадейро, как частное лицо, был известен своим пренебрежением к правилам общественной вежливости. Ему не раз говорили, что он больше преуспел бы в политике, если бы принимал гостей в своем доме, но он всегда вежливо улыбался и отвечал: "Слишком велика цена". Наверное, как раз из-за отсутствия приемов, столовая не имеет никаких признаков оригинальности и творчества, подумала Василия. Стол, посуда, приборы предельно просты. А стены просто окрашены вертикальными полосами. Все это вместе, пожалуй, угнетает аппетит, решила она. Суп был так же прост, как и посуда: чистый бульон, и Василия принялась за него без всякого энтузиазма. - Моя дорогая Василия, - сказал Амадейро, - вы видите, как я терпелив. Я не возражаю, чтобы вы написали свою автобиографию, если вам так хочется. Но вы, кажется, намерены рассказывать мне некоторые ее главы? Если так, то я должен сказать, что мне это совершенно не интересно. - Через некоторое время вам станет очень интересно. Однако, если вы обожаете провал и не хотите ничего добиться, то так и скажите. Тогда я молча поем и уйду. Хотите? - Ладно, давайте дальше, - вздохнул Амадейро. - Так вот, однажды я неожиданно придумала структуру, более замысловатую, более приятную и более заманчивую, чем все, что я видела раньше, да и по правде сказать, и в дальнейшем. Мне очень хотелось показать ее отцу, но он уехал на какую-то встречу на другую планету. Я не знала, когда он вернется, и отложила рисунок, но каждый день смотрела на него с возрастающим интересом. Наконец, я больше уже не могла ждать. Схема была так прекрасна, что мысль о ее вредоносности была бы смешна. Я тогда только-только вступила во второе десятилетие и еще не вполне изжила безответственность, поэтому я изменила мозг Жискара, введя в него эту схему. Она не повредила, это было ясно сразу. Он очень легко отвечал мне и, как мне показалось, стал понимать много быстрее и сделался гораздо умнее, чем был. Я нашла, что он теперь очарователен и еще более достоин любви. Я была восхищена, но немного и нервничала. Модифицировать Жискара без одобрения Фастальфа было явным нарушением предписанных мне правил, и я это прекрасно знала, но не хотела разрушить то, что сделала. Когда я изменила мозг Жискара, я оправдывалась перед собой, что это ненадолго, что потом я нейтрализую изменение. Но когда изменение было произведено, мне стало ясно, что я НЕ СТАНУ нейтрализовывать его. И с тех пор я больше не модифицировала Жискара, боясь испортить то, что уже сделала. И я так и не сказала об этом Фастальфу. Я уничтожила все записи чудесной структуры, и Фастальф так и не узнал, что Жискар был изменен без его ведома. А затем мы с Фастальфом расстались, и он мне не отдал Жискара. Я кричала, что Жискар мой, что я люблю его, но добродушная благожелательность Фастальфа, которую он всю жизнь выставлял напоказ - любовь ко всему, большому и малому - никогда не могла встать на пути его личных желаний. Он отдал мне других роботов, в которых я не нуждалась, но Жискара оставил у себя. А когда он умер, он завещал Жискара солярианке - еще одна пощечина мне. - Если все это говорится для того, чтобы передать владение Жискаром от солярианки к вам, то это не поможет. Я вам уже объяснил, что не могу игнорировать завещание Фастальфа. - Дело не только в этом, Келдин. Тут гораздо большее. Бесконечно большее. Вы хотите сейчас остановить меня? Амадейро скривил губы. - Я слушаю вас уже так долго, что, пожалуй, сваляю дурака и дослушаю. - Вы сваляли бы дурака, если бы не дослушали, потому что теперь я перехожу к самой сути. Я никогда не переставала думать о Жискаре, о жестокости и несправедливости, с какой меня лишили его, но почему-то никогда не думала о схеме, которую я изменила в нем, руководствуясь только собственными познаниями. Я совершенно уверена, что не смогла бы воспроизвести тот рисунок, и помню только то, что он совершенно не походил на то, что я когда-либо видела в роботехнике... до тех пор, пока мельком не увидела нечто похожее на Солярии. Солярианская схема показалась мне знакомой, но я не понимала, почему. Только через несколько недель я вытянула откуда-то из подсознания беглую мысль о том рисунке, который я придумала два с половиной столетия назад. Хотя я не могла вспомнить точно свою схему, я поняла, что солярианская была лишь бледной тенью моей, не больше. Это был только намек на что-то такое, что я заключила в чудесную сложную симметрию. Но я смотрела на солярианскую с тем опытом, который я приобрела за два с половиной столетия глубокого проникновения в теорию роботехники, и он намекнул мне на телепатию. Если эта простая малоинтересная схема давала такой намек, что же должен был означать мой оригинал, тот, что я изобрела в детстве и больше не трогала? - Вы сказали, что подходите к сути, Василия. Стану ли я окончательно дураком, если попрошу вас прекратить стоны и жалобы и подать суть в одной простой фразе? - поинтересовался Амадейро не без сарказма. - Охотно. Я сказала вам, Келдин, что я, сама того не зная, сделала Жискара роботом-телепатом, и таковым он и остался до сих пор. 62 Амадейро долго смотрел на Василию, а потом, поскольку рассказ, похоже, подошел к концу, вернулся к своему рыбному муссу и стал задумчиво есть. Через некоторое время он сказал: - Этого не может быть! Не считаете ли вы меня идиотом? - Я считаю вас неудачником, - сказала Василия. - Я не говорю, что Жискар может читать мысли, что он воспринимает в чужом мозгу слова или идеи, это, вероятно, невозможно даже в теории. Но я уверена, что он может определить эмоции и общую мысленную активность и, вполне возможно, умеет изменять их. Амадейро резко затряс головой. - Невозможно! - Невозможно? Подумайте. Два столетия назад вы почти добились своей цели. Фастальф был у вас в кулаке. Председатель был вашим союзником. Что произошло? Почему все пошло наперекосяк? - Землянин... - начал Амадейро, задохнувшись от воспоминаний. - Землянин, - передразнила Василия, - землянин? Или солярианка? Нет! Нет! Это Жискар, который был там все время. Чувствовал, направлял. - Ему-то какой интерес? Он же робот. - Робот, преданный хозяину, Фастальфу. По Первому Закону он следил, чтобы Фастальфу не повредили, и как телепат не мог учитывать один лишь физический вред. Он знал, что если Фастальф не сможет идти своим путем, не сможет поддержать заселение подходящих для этого планет Галактики, он будет глубоко разочарован, и это в телепатическом сознании Жискара было бы вредом. Он не мог допустить этого вреда и вмешался. - Нет, нет, - с отвращением сказал Амадейро, - у вас какое-то дикое романтическое желание, чтобы это было так, но так не было. Я прекрасно помню, что произошло. Это все землянин. Чтобы объяснить события, не нужно никакого робота-телепата. - А что случилось потом, Келдин? За два столетия вы хоть раз взяли верх над Фастальфом? При всех фактах в вашу пользу, при явном банкротстве политики Фастальфа, вы хоть раз получили большинство в Совете? Когда вы могли настолько повлиять на Председателя, чтобы пользоваться реальной властью? Как вы объясните это, Келдин? За все эти два столетия землянин не бывал больше на Авроре. Он умер более ста шестидесяти лет назад, его жалкая короткая жизнь проходит за восемь десятилетий. Однако ваши неудачи продолжаются, у вас непревзойденный рекорд провалов. Даже сейчас, после смерти Фастальфа, смогли ли вы полностью использовать обломки его коалиции, или успех все еще ускользает от вас? Что же остается? Землянин умер. Фастальф умер. Остается Жискар, и именно он работал против вас все это время. Теперь он так же предан солярианке, как раньше Фастальфу, а солярианка не имеет причин любить вас, я думаю. Лицо Амадейро исказилось злобой. - Нет. Это не так. Это ваше воображение. Василия оставалась холодно-спокойной. - Нет, я ничего не воображаю. Я объясняю. Я объяснила то, чего вы не могли объяснить. Может, у вас есть альтернативное объяснение? А я могу помочь вам. Передайте мне право собственности на Жискара, и события сразу же начнут изменяться в вашу пользу. - Нет, - сказал Амадейро. - Они уже сдвинулись в мою пользу. - Вы можете так думать, но так не будет, пока Жискар работает против вас. Как бы близко вы ни подошли к победе, как бы вы ни были уверены в успехе, все расползается, пока Жискар не окажется на вашей стороне. Так случилось два столетия назад, так случится и теперь. Лицо Амадейро вдруг просветлело. - Ну, если подумать, то неважно, что со мной нет ни Жискара, ни вас, потому что я докажу вам, что Жискар не телепат. Если бы он был телепатом, как вы говорите, если бы он мог поворачивать все по своему желанию или по желанию своей хозяйки, разве он позволил бы солярианке сделать то, что возможно будет ее концом? - О чем вы говорите, Келдин? - Вы знаете, Василия, что на Солярии были уничтожены два поселенческих корабля? Или вы в последнее время были заняты только мечтами о свежих и счастливых днях детства, когда вы модифицировали вашего любимца-робота? - Напрасный сарказм, Келдин. Я слышала насчет поселенческих кораблей. Ну и что? - Третий поселенческий корабль идет туда для расследования. Его тоже могут уничтожить. - Возможно, но, с другой стороны, он примет меры предосторожности. - Так он и сделал. Он потребовал и получил солярианку, считая, что она знает планету и поможет избежать уничтожения. - Вряд ли, поскольку она не бывала там больше двух столетий. - Правильно! Много шансов за то, что она умрет там вместе с ними. Мне лично наплевать, я даже порадуюсь ее смерти, и вы, я думаю, тоже. Но помимо этого у нас будет хороший предлог жаловаться на Поселенческие Миры, и им трудно будет уверять, что разрушение их кораблей было намеренным действием со стороны Авроры. Разве мы стали бы убивать своих? Вот теперь вопрос, Василия, зачем бы Жискару с его могуществом, какое вы ему приписываете, и преданностью, позволить солярианке добровольно пойти на вполне вероятную смерть? Василия была ошеломлена. - Она действительно поехала по своей воле? - Действительно. Абсолютно добровольно. Было бы политически невозможно