ил из машины свой синий "самсонит" и мешок с покупками, ему не терпелось переодеться. Туалет в кафе имелся всего один, на одну персону вне зависимости от пола, в туалете этом была даже ванна, так что он вполне заслуживал гордое название "ванная комната". Судя по всему, ванной этой никто никогда не пользовался - на внутренней ее поверхности была намалевана русалка в натуральную величину. Неизвестный злоумышленник прилепил к животу морской девы коричневый окурок, чуть повыше того места, где кончается кожа и начинается чешуя. Райделл обнаружил, что Кевиновы брюки лопнули сзади по шву, и с тоской задумался, сколько же это времени разгуливал он в таком вот пикантном виде, с голой задницей. Ладно, будем считать, что авария произошла только что, в машине, иначе кто-нибудь да сказал бы, да хотк тот же самый Фредди. Он снял интенсекьюровскую рубашку, затолкал ее в урну для мусора, надел одну из черных футболок, расшнуровал ботинки и задумался. Предстояла сложная задача - переодеть трусы, брюки и носки, ни разу не встав босыми ногами на подозрительно мокрый пол. Залезть в ванну? Да нет, там тоже грязно. В конечном итоге ему удалось выполнить все необходимые операции, сперва - стоя на снятых ботинках, а затем - полусидя на стульчаке; вся старая одежда отправилась в ту же самую урну. Размышляя, сколько же там осталось на этой голландской кредитной карточке, Райделл переложил бумажник в правый задний карман новых джинсов, а затем надел бордовую куртку. Умылся под жиденькой струйкой чуть тепловатой воды. Причесался. Уложил остальную одежду в "самсонит", не забыв и магазинный мешок - пригодится для грязного белья. Хорошо бы, конечно, принять душ, но с этим йридется повременить, переодеться удалось - и то слава богу. На этот раз очки Уорбэйби оказались прозрачными. - Фредди рассказал тебе немного насчет моста? - Ну да, - кивнул Райделл. - Они там все сатанисты, пьют кровь христианских младенцев. Уорбэйби сверкнул глазами на скромно потупившегося Фредди. - Описание излишне колоритное, однако очень близкое к истине. Место не из самых приятных. К тому же оно фактически выпадает из сферы действия правоохранительных органов. К примеру, там ты не встретишь наших друзей Шитова и Орловского, во всяком случае - в их официальном качестве. Еще один ледяной взгляд, и улыбка, появившаяся было на лице Фредди, увяла. - Фредди мне все уже объяснил. Вы хотите, чтобы я отправился на мост и нашел эту девушку. - Да, - мрачно кивнул Уорбэйби, - совершенно верно. Очень хотелось бы сказать тебе, что ничего опасного там нет, однако это не так. К крайнему моему сожалению. - Да-а... И насколько же это опасно? - Очень, - вздохнул Уорбэйби. - А эта девушка, она что, тоже опасна? - В высшей степени, - отчеканил Уорбэйби. - Тем более что внешность ее не внушает ни малейших опасений. Да что там говорить, ты же сам видел, что они сделали с горлом этого человека. - Господи, - поражение выдохнул Райделл, - неужели вы думаете, что эта девочка способна на такое? - Ужас, - печально кивнул Уорбэйби. - Люди делают ужасные вещи. Только теперь, вернувшись к машине, Райделл заметил, что припарковал ее прямо под огромной стенной росписью. Джей-Ди Шейпли, в черной кожаной куртке на голое тело, возносится в рай на руках полудюжины белокудрых, предельно педерастичных ангелов. Голубыми сверкающими спиралями ДНК, исходящими из его живота, Шейпли поражал вирус СПИДа - ржавый, отвратительного вида шар со множеством зловещих механических лап, очень похожий на боевую космическую станцию из какого-нибудь фантастического фильма. До чего же это было дико - быть этим вот парнем, Шейпли. А быть кем-нибудь другим, разве это не дико? Тоже дико. Но вот что особенно дико, так это быть Шейпли и умереть, как он, а потом глядеть на эту вот картинку. "ТЕПЕРЬ ОН ЖИВЕТЕ НАС, - гласила надпись большими, в добрый фут высотой, буквами, - И ТОЛЬКО ИМ МЫ ЖИВЕМ". Истина, с которой мог бы поспорить разве что Саблетт, так и не сделавший себе ни одной прививки. 18 КОНДЕНСАТОР У Шеветтиной матери был одно время дружок по фамилии Оукли, который пил по-черному, а в свободное от пьянки время возил бревна на лесопилку, если, конечно, не врал. Долговязый мужик с голубыми, широко посаженными глазами и лицом, изборожденным глубокими вертикальными морщинами. Мамаша восхищалась этими морщинами, говорила, что с ними Оукли похож на самого взаправдашнего ковбоя. И никакой у него не ковбойский вид, а такой, ну вроде как опасный, думала про себя Шеветта, но с матерью не спорила. К слову сказать, ничего опасного в Оукли не было, ну разве что примет на грудь слишком уж много - бутылку там виски или две - и перестанет понимать что к чему. Иногда он начинал приставать к Шеветте, путал ее с мамашей, но Шеветте каждый раз удавалось вывернуться; проспавшись, Оукли не знал, куда глаза деть, и он шел в лавку и покупал ей всякие побрякушки, ну чтобы вину свою хоть как-то загладить. А сейчас, глядя сверху, через люк, на этого незнакомого мужика, Шеветта вспомнила тот случай, когда Оукли, трезвый как стеклышко, отвел ее в лес и дал пострелять из револьвера. У этого, в комнате, было лицо вроде как у Оукли, и глаза такие же, и морщины на щеках. Такие морщины, как вроде человек много улыбается, да он и сейчас улыбался, тип этот, только вот улыбка у него была такая, что никого не развеселит, не успокоит, и еще эти золотые зубы. - Спускайся, - сказал он не очень громко, но все равно это звучало как приказ, за невыполнение которого того и гляди поставят к стенке. - Ты что, парень, с буя сорвался? - В голосе Скиннера не чувствовалось страха - недоумение, любопытство, но никак не страх. Сухой, совсем негромкий щелчок, и яркая голубая вспышка. Японец осел на пол, сразу как-то осел, неожиданно. Шеветта даже сперва подумала, что этот тип его застрелил. - Заткнись, - бросил бандюга Скиннеру и снова повернулся к Шеветте. - Спускайся. Сколько раз тебе говорить? Пальцы Сэмми Сэла тронули ее за затылок, чуть подтолкнули к люку, снова исчезли где-то там сзади. Этот тип, он же, пожалуй, и не подозревает даже, что здесь, на крыше, есть еще какой-то Сэмми Сэл. А очки у Сэмми Сэла. И никакой этот мужик не коп, скорее уж наоборот. - Извините, пожалуйста, - сказал японец. - Мне очень неудобно перед вами, но... - Сейчас я всажу тебе пулю в правый глаз. И все лыбится, лыбится, и голосок - ну прямо словно предлагает: "Хочешь, я куплю тебе сэндвич?" - Сейчас, - сказала Шеветта, - иду. - И этот не стал больше стрелять ни в нее, ни в никого. Она вроде как слышала, как Сэмми Сэл шагнул по крыше, отступил от нее и от люка, но не стала, конечно, оборачиваться. И она не знала, стоит закрывать за собой люк или нет, и решила, что не стоит, ведь мужик сказал ей спуститься и ничего больше. Чтобы закрыть, ей нужно будет повернуться и протянуть руку назад, к крышке, а хрен там хрена этого знает, подумает еще, что она достает оттуда пистолет или еще что. Ну прямо тебе как в кино. Чистый цирк. Спрыгивая с нижней ступеньки на пол, Шеветта старалась держать руки на виду, чтобы хрену этому было видно. - Что ты там делала? И улыбочка, все та же долбаная улыбочка. Пистолет и близко не похож на старый громадный и неуклюжий револьвер, привезенный Диком Оукли из Бразилии. Маленькая такая, тупорылая, почти квадратная хреновина из тускло-серого, точь-в-точь как инструмент в Скиннеровом ящике, металла. А на кончике дула, вокруг дырки, кольцо другого металла, блестящего, вроде как глаз с черным зрачком. - На город смотрела. Шеветта не ощущала особого страха. Да она сейчас и вообще ничего не ощущала, кроме дрожи в ногах. Тип поднял голову, скользнул взглядом по черному зеву люка; рука, сжимавшая пистолет, не шевелилась, как каменная. Шеветта боялась, а вдруг он спросит, одна она была на крыше или с кем; ответишь неуверенно, или там со слишком горячей уверенностью, так он ведь сразу поймет, что врешь. - Ты знаешь, за чем я пришел. Скиннер сидел в кровати, привалившись спиной к стенке; от недавней его сонливости не осталось и следа. Японец - не только живой, но, похоже, даже не раненый - сидел на полу, широко раскинув длинные костлявые ноги. - Ясненько, - сказал Скиннер, - наркотики или деньги. Только ты сильно ошибся адресом. Если хочешь, могу дать тебе пятьдесят шесть долларов и лежалый хабарик с дурью. - Заткнись. - Золотоносная улыбка исчезла, теперь у мужика словно вообще не было губ - тонкая, как карандашом проведенная линия и все. - Я не с тобой разговариваю. Скиннер хотел вроде бы что-то сказать или, может, засмеяться, но не сделал ни того ни другого. - Очки. Тип снова сверкнул этой своей улыбкой, которая и на улыбку-то не похожа, и поднял пистолет, так что Шеветта глядела теперь прямо в злобный черный зрачок. Ну пристрелит он меня, - мелькнула у нее мысль, - ну и что? А где он их потом искать будет? - Хэпберн, - сказал Скиннер с этой своей легкой, чуть ненормальной улыбочкой, и только теперь Шеветта заметила, что во лбу Роя Орбисона, который на стене, на постере, появилась круглая, аккуратная такая дырочка. - Там. - Она указала на люк. На нижний люк, люк в полу. - Где? - В багажнике велосипеда. (Только бы Сэмми не наткнулся в темноте на эту ржавую тележку, не загремел.) Тип взглянул на потолочный люк - ну прямо мысли слушает. - Лицом к стене, раскинь руки. - Он подошел ближе. - Ноги пошире. - Холодное прикосновение к затылку, пистолет, наверное. Бесстрастная, словно механическая, рука скользнула под куртку, ищет оружие... - Так и стой. Скиннеров нож - тот, керамический, с фрактальным лезвием - бандит прозевал. Шеветта чуть повернула голову и увидела, как он одной рукой обкручивает запястье японца чем-то красным и вроде как резиновым - яркая такая штука, ну вроде как эти мягкие жевательные конфеты, на червяков похожие, которыми торгуют из больших стеклянных банок. Потом он проволок косоглазого дурика через всю комнату, пропустил красную хреновину через стальной кронштейн столика, того самого, за которым Шеветта завтракала, и обмотал свободным ее концом второе, покорно подставленное запястье. Этим дело не кончилось. Затянутая в резиновую перчатку рука извлекла из левого кармана черного дождевика еще одну такую же штуку и встряхнула ее, как игрушечную змею. - Сиди, старик, на своей кровати и не рыпайся. Бандюга ткнул Скиннера пистолетом в висок, наклонился и опутал его руки. Скиннер молчал и не шевелился. Затем настала очередь Шеветты. - Тебе мы сделаем спереди, а то по лестнице не сможешь спуститься. Веревка эта, или как ее, оказалась холодной, скользкой, и типу этому не пришлось ее завязывать там или защелкивать, она сама склеилась на запястьях в кольцо, даже не склеилась, а срослась, безо всяких там швов. Веселенькие такие пластиковые браслеты, ярко-красные, ну прямо тебе детская игрушка. Теперь с молекулами каких только фокусов не делают. - Я буду за тобой следить, - сказал он и снова стрельнул глазами на потолочный люк. - Так что спускайся медленно, безо всяких штучек. Если ты спрыгнешь или побежишь, когда будешь внизу, - я тебя убью. Шеветта ни секунды не сомневалась, что так он и сделает, если сможет, а вот сможет ли? Оукли, помнится, говорил в тот раз, в лесу, что это очень трудно - попасть в цель, когда стреляешь прямо вниз, а прямо вверх еще труднее. Так что стоило, пожалуй, рвануть, как только под ногами будет ровное место, всего-то и надо что отбежать от лестницы на шесть футов, а там уже угол, и поминай как звали... Шеветта еще раз взглянула в черный с серебряной радужкой зрачок пистолета и решила, что эта, насчет рвануть, идея не такая уж, в общем-то, и удачная. Она подошла к люку и встала на колени. Спускаться по чуть ли не вертикальному трапу со связанными руками - номер трудный, почти акробатический; мужик помог Шеветте, ухватив ее за шкирку Скиннеровой кожанки. В конце концов она поставила ноги на третью от верха ступеньку и вцепилась пальцами в край люка, дальше уже было попроще. Она переставляла ноги на одну ступеньку вниз, отпускала ступеньку, за которую держалась руками, и хваталась за следующую - тут-то, собственно говоря, и был весь фокус: не успеешь перехватить достаточно быстро, потеряешь равновесие и сверзишься вниз, сделаешь чересчур резкое движение - тот же самый плачевный результат. А потом - все по новой. Шеветта опускалась почти механически, думая совсем о другом, и как-то так вышло, что лестничная эта эквилибристика помогла ей просмотреть все возможные варианты и выбрать из них самый вроде бы осуществимый. Она думала спокойно и методично, немного даже удивляясь собственному спокойствию, знакомому спокойствию. Точно так же чувствовала себя Шеветта в Бивертоне, в ту ночь, когда она перебралась через колючую проволоку, взяла и перебралась, ничего не планируя заранее. А еще в тот раз, когда эти шоферюги-дальнобойщики решили затащить ее в свою спальную конуру; она тогда сделала вид, что не имеет, собственно, ничего против, а затем выплеснула одному из них в морду целый термос горячего кофе, врезала другому ногой по балде и выскочила наружу. Шоферюги искали ее битый час, светили повсюду и фарами, и фонариками, а она все лежала и лежала в болоте, в кустах, и боялась пошевелиться, а комары жрали ее заживо. Так и стоят перед глазами ослепительно-яркие лучи, пляшущие на чахлых болотных кустиках. Все, площадка. Шеветта отступила от лестницы, стараясь держать связанные руки на виду, а то еще что подумает. Мужик спустился быстро, бесшумно и даже красиво - ни одного лишнего движения. Только сейчас Шеветта обратила внимание, из какой странной ткани сшит его дождевик - ни малейшего глянца, и даже не матовая она, а словно вообще не отражает света, нисколько. А на ногах - ковбойские сапоги, тоже черные. Бегать в таких не хуже, чем в кроссовках, хотя мало кто об этом догадывается. - Где они? Короткая улыбка, мгновенная вспышка золота. Темно-русые волосы гладко зачесаны назад. Демонстративное движение стволом - чтобы Шеветта не забывалась, не думала ни о каких глупостях. Рука, держащая пистолет, начинала потеть, под белой резиновой перчаткой угадывались темные капли влаги. - Дальше можно спуститься на... - Шеветта осеклась. Желтая корзина подъемника была наверху, точно на том месте, где ее оставили они с Сэмми Сэлом. А как же этот-то поднялся, и японец тоже? Новый проблеск золота. - Мы воспользовались лестницей. Ну да, служебная лестница, для маляров, стальные, чуть не насквозь проржавевшие скобы. Мало удивительного, что у японца поджилки потом дрожали. - Так что, - спросила Шеветта, - ты идешь? По пути к подъемнику она старательно смотрела себе под ноги, чтобы не забыться, не взглянуть назад и вверх - что там делает Сэмми. Спуститься он не мог - если медленно, осторожно, то не хватило бы времени, а скатываться по трапу быстро, так это какой бы грохот стоял. Шеветта перекинула ногу через высокий пластиковый борт и беспомощно оглянулась. Золотозубый подсадил ее, затем тоже влез в корзину и выжидательно замер. - Этот вниз, - сказала она, указывая на один из рычагов. - Давай. Шеветта сдвинула рычаг на деление, на другое; снизу донесся вой мотора, корзина поползла под уклон. Внизу, под лампочкой, заключенной в мятую алюминиевую сетку, виднелся пятачок света. Интересно, подумала Шеветта, а что бы было, если бы Фонтейн, или там кто еще, появился бы сейчас, пришел бы, скажем, электрическое хозяйство проверить? Пристрелил бы его этот хмырь, точно пристрелил бы, а если двое или трое - всех бы пристрелил. Перещелкал бы одного за другим, а потом скинул в воду, это ж у него прямо на морде написано, большими буквами. Он вылез из корзины боком, не спуская с Шеветты глаз, затем помог и ей. Помост под ногами ощутимо вибрировал - снова поднялся ветер, и мост гудел, как гигантская эолова арфа. Издалека доносились обрывки смеха. - Где? - спросил бандюга. - Вон тот, розовый с черным. - Щеветта указала связанными руками на два велосипеда. Бандюга даже не сказал "иди вперед", или там "достань", а только молча махнул пистолетом. - Держись подальше, - сказал Шеветтин велосипед, когда до него оставалось футов пять. - В чем дело? Толчок стволом в спину, не то чтобы болезненный, но неприятный. - Второй велосипед выступает, у этой рухляди охранная система. Шеветта нагнулась, нажимом большого пальца освободила велосипед Сэмми Сэла, однако не стала просовывать руку в распознающую петлю. - Ты что, засранец, английского языка не понимаешь? - угрожающе процедил велосипед. - Может, тебе по-другому объяснить? - Выключи его, - скомандовал бандюга. - О'кей. Шеветта знала, что нужно сделать это одним быстрым движением - взяться двумя пальцами за резиновую изолирующую покрышку и качнуть велосипед в сторону. А вот что бандюга наклонился так низко, что рама влепила прямо в его пистолет, - это уж было чистым везением. Конденсаторы энергетических тормозов выбросили весь свой заряд в охранную систему, замаскированную липовой ржавчиной и артистически замусоленной проводящей лентой; рванувшись наружу, заряд превратился в короткую ослепительную молнию. Бандюга громко ударился коленями о помост, глаза его помутнели, на губах раздулся и тут же лопнул серебристый пузырек слюны. Шеветте показалось даже, что над тупорылым пистолетом поднимается струйка пара. - Беги, - скомандовала она себе и пригнулась, но тут послышался звук, похожий на суматошное хлопанье крыльев, а еще через мгновение какой-то длинный черный предмет ударил полуобморочного бандита по спине, бросил его ничком на помост. Рулон толя; Шеветта подняла голову. Сэмми Сэл стоит на одной из углепластовых стяжек, обхватив рукой вертикальную опору. Стоит и улыбается, хотя нет, не может она этого видеть, слишком уж далеко, да и темно тоже. - Ты забыла, - сказал Сэмми и бросил вниз что-то маленькое и темное. Ни на что не надеясь, Шеветта подняла связанные руки и выхватила из воздуха гладкий продолговатый футляр - очки словно сами стремились к ней вернуться. Она так и не поняла, зачем Сэмми это сделал. И никогда уже не поймет - тупорылый пистолет разразился долгим кашляющим звуком, засверкали, сливаясь воедино, голубые вспышки; Сэмми Сэл качнулся назад и исчез, словно его и не было никогда на этом месте. Шеветта бросилась бежать. 19 СУПЕРБОЛ Красная пластиковая змейка, пропущенная сквозь стальной кронштейн скиннеровского стола, цепко держала Ямадзаки за руки, не позволяя подняться с колен. Где-то вдалеке дробно застучал и тут же смолк автомат - или какой-нибудь пневматический инструмент. Голова Ямадзаки кружилась от сильного, едкого запаха; чуть подумав, он решил, что это - запах его собственного страха. На столике прямо перед глазами стояла щербатая тарелка с пятном засохшей зеленоватой грязи на краю. - Все, что у меня есть, я ему так и сообщил, - сказал Скиннер, поднимаясь на ноги; его руки были связаны за спиной. - А ему не надо. Никогда не угадаешь, что им надо, верно? Миниатюрный телевизор соскользнул с края кровати и грохнулся об пол, плоский экран вылетел и повис на радужной ленте кабеля. - Мать твою. Скиннер нагнулся и сморщился от боли; Ямадзаки был уверен, что старик сейчас упадет, однако тот наклонился вперед, чтобы удержать равновесие, и шагнул раз, другой. Ямадзаки напряг руки - и вскрикнул, почувствовав, как затягиваются пластиковые узы. Словно живые. - Тянешь их, выкручиваешь, а они все туже и туже, - послышался сзади голос Скин- нера. - Стандартное снаряжение копов - не теперь, когда-то. Потом это говно запретили. Комната содрогнулась от тяжелого удара, лампочка под потолком испуганно замигала. Ямадзаки оглянулся и увидел, что Скиннер сидит на полу, выставив вверх костлявые колени и чуть наклонившись вперед. - Тут у меня двадцати дюймовые бокорезы. - Старик указал левой ногой на ржавый, помятый ящик с инструментами. - Только бы их достать. Пальцы левой ноги Скиннера расширяли дыру в сером драном носке, выбирались наружу. - А и достану, так хрен я с ними управлюсь... - Он замер и взглянул на Ямадзаки. - Есть идея получше, не знаю точно, как тебе понравится. - Да, Скиннер-сан? - Посмотри на этот кронштейн. Сломать кронштейн? Нет, не получится. Грубая, небрежная сварка, незачищенные капли застывшего металла, и все же сооружение выглядит весьма солидно. Девять головок разнокалиберных болтов. Подкос изготовлен из пачки стальных пластин, стянутых внизу и вверху ржавой железной проволокой. - Я сам это сделал, - сказал Скиннер. - В подкосе три толстых ножовочных полотна. Зубья не сточены, как-то все недосуг было. Пощупай, они там кверху, чтобы портки не цеплялись. Ямадзаки провел пальцем по мелким острым зазубринам. - Давай, Скутер, работай. Отличный металл, перережет все что угодно. Почему я их и взял. - Я перепилю эту веревку? Ямадзаки поставил кисти на равном расстоянии от кронштейна и чуть натянул пластиковую змею. - Постой. Этой долбаной штуке не понравится, что ты ее пилишь. Нужно сделать все очень быстро, иначе она врежется в руки до самых костей. Да подожди ты, кому говорят! Ямадзаки застыл. - Не нужно посередине. Перепилишь в этом месте - на каждом запястье останется по браслету, и это говно будет затягиваться ничуть не хуже, чем раньше. Нужно работать прямо на стыке, перепилить один браслет и сразу же заняться вторым, пока он тобой не занялся. А я попробую открыть эту хрень... - Скиннер стукнул ногой по ящику, там что-то забренчало. Ямадзаки приблизил лицо к пластиковой змейке и повел носом; пахло чем-то медицинским. Он глубоко вздохнул, стиснул зубы и начал яростно пилить. Красные, словно игрушечные, браслеты стянулись, превратились в стальные тиски, запястья обожгло невыносимой болью. Ему вспомнилась хватка Лавлесса. - Терпи, - сказал Скиннер, - ты сможешь. Пластик распался с неожиданно громким щелчком, это было похоже на звуковой эффект какого-нибудь детского мультфильма. На мгновение он почувствовал свободу - левый браслет расслабился, вбирая в себя массу правого и перемычки. - Скутер! Расслабился - чтобы тут же стянуться с удвоенной силой. Не помня себя от боли, Ямадзаки бросился к инструментальному ящику, успел смутно удивиться, что крышка уже откинута, и в тот же момент Скиннер ударил по ржавому, облупленному боку пяткой; ящик перевернулся, на пол посыпались сотни замысловатых металлических предметов. - Синие ручки! В куче хлама мелькнули длинные, неуклюжие рукоятки, обмотанные синей изолентой. Времени было в обрез - красная удавка ушла уже в тело почти наполовину и продолжала сжиматься. Правой, свободной, рукой Ямадзаки схватил кусачки, безжалостно вонзил толстые короткие лезвия в тыльную сторону левого запястья и навалился на верхнюю рукоятку. Взрыв боли. Звонкий щелчок. Все. Скиннер шумно, с облегчением выдохнул. - Как ты там? В порядке? Ямадзаки осмотрел свои руки. На левой - глубокая синеватая борозда. Кровоточит, но не сильно, можно было ожидать и худшего. Он окинул взглядом пол; остатки наручников куда-то запропастились. - Теперь меня, - сказал Скиннер. - Только подцепи снизу, ладно? Постарайся не прихватить тело. А потом вторую руку - как можно быстрее. Ямадзаки пощелкал кусачками, встал на колени, подсунул одно из лезвий под яркое, совершенно безобидное пластиковое кольцо, свободно висевшее на правом запястье старика. Полупрозрачная, вся в коричневых пятнах кожа, вздутые, перекрученные вены. Наручник лопнул на удивление легко - и тут же захлопнул левое запястье Скиннера; он извивался, как самая настоящая змея, только что не шипел. Не дожидаясь, пока злобная тварь сольет два своих кольца в одно и начнет сжиматься, Ямадзаки подцепил ее кусачками и перерезал. Новый, четвертый уже по счету щелчок, и наручники исчезли, только что были - и нет их; Ямадзаки недоуменно моргнул. - Старуха, дверь закрой! - зычно заорал Скиннер. - Что? - Запри этот долбаный люк! Ямадзаки бросился в угол, захлопнул крышку люка, запер ее на засов. Вполне возможно, что эта массивная бронзовая пластина была когда-то частью корабля. - А девушка? - оглянулся он на Скиннера. - Постучит, если надо. Ты что, хочешь, чтобы сюда вернулся этот хрен со своим пистолетиком? Ямадзаки не хотел. Его взгляд скользнул по потолочному люку. По открытому потолочному люку. - Сбегай наверх, посмотри, как там Дон Педрила. - Простите, Скиннер-сан? - Ну тот - черный голубой, длинный. Ямадзаки не понимал, о ком (или о чем) говорит Скиннер, однако послушно полез по лестнице и высунул голову наружу. Сильный, порывистый ветер бросил ему в лицо пригоршню дождя, мост превратился на мгновение в древний корабль, в проржавевшую железную шхуну, бесцельно дрейфующую в безбрежности ночного океана: пластиковые паруса разорваны ветром, матросы - кто умер, кто сбрендил, кто попросту напился, а Скиннер, выживший из ума капитан этой посудины, все еще пытается что-то сделать, все еще выкрикивает снизу никому не нужные, никому не понятные команды. - Тут нет никого, Скиннер-сан. Дождь хлынул как из ведра, городские огни исчезли. Ямадзаки нырнул в люк, захлопнул крышку, запер на хлипкую - никакого сравнения с тем бронзовым засовом - щеколду. Спустился вниз. Скиннер сумел каким-то образом встать и шел теперь, покачиваясь, к своей кровати. - Вот же мать твою, - пробормотал он, падая на матрас, - кто-то сломал телевизор. - Скиннер? Ямадзаки наклонился над кроватью. Глаза Скиннера закрылись, дышал он часто, неглубоко и неровно. Скрюченные пальцы левой руки судорожно скребли спутанную поросль седых волос, вылезавшую из расстегнутого воротника до дыр заношенной фланелевой рубахи. Сквозь едкую вонь пороха, выбросившего пулю из короткого, тупого ствола лавлессовского пистолета, пробивался кислый запашок мочи. Ямадзаки печально вздохнул - по засаленным, серым от грязи джинсам Скиннера расползалось темное пятно. Ну и что же теперь? Несколько минут Ямадзаки не двигался, затем присел на заляпанную краской табуретку, стоявшую у того самого, на кронштейне, столика. Он благодарно провел рукой по зубьям ножовочных полотен, посмотрел вниз, увидел на полу, рядом со своей левой ногой, нечто вроде мячика и нагнулся. Нет, не мячик. Блестящий шар из алого пластика, прохладный и чуть податливый. Наручники, либо Скиннеровы, либо его собственные. Ямадзаки сидел, смотрел на Скиннера и слушал, как стонет на ветру мост. Только безымянный, почти суеверный страх не позволил ему прижаться ухом к тянущемуся вдоль комнаты ванту - источнику этих тревожных звуков. В какой-то момент Скиннер очнулся, почти очнулся, и попытался сесть. Он кого-то звал. Девушку? - Она ушла, - сказал Ямадзаки, придерживая Скиннера за плечо. - Разве вы не помните? - Давно, - пробормотал Скиннер, - давно ушла. Двадцать лет. Тридцать лет. Блядство. Время. - Скиннер-сан? - Время. Вот оно-то и есть самое блядское блядство. - Посмотрите. - Ямадзаки показал старику красный шар. - Видите, во что они превратились? - Супербол, - с неожиданной отчетливостью сказал Скиннер. - Простите? - Иди, Скутер, и выброси его на хрен. - Глаза Скиннера снова закрылись. - Зашвырни это говно далеко-далеко... 20 ПОЛНАЯ ПУСТОТА - Ты не поверишь, - сказал Найджел. - Вот только что, секунду назад, эта хрень пошевелилась. Сама. Шеветта сидела, плотно зажмурившись. Найджел пробормотал что-то еще, затем тупая сторона керамического ножа плотно прижалась к ее запястью, раздался резкий звук - вот так же примерно лопается латаная-перелатаная велосипедная камера, - и правая рука ощутила свободу. - В рот компот! Господи... Сильные пальцы бесцеремонно рванули левую руку Шеветты, она услышала второй щелчок и решилась наконец открыть глаза. По монбланам металлолома плясало ярко-красное пятнышко. Голова Найджела - он следил за этими дикими прыжками - качалась вверх-вниз, точно так же как голова гипсовой собачки из Скиннеровых запасов, которую Шеветта продала с неделю назад. Узкое помещение было загромождено металлом - куски старых велосипедных рам, пыльные банки, набитые ржавыми спицами, все что угодно. Мастерская, где Найджел мастерил свои тележки и ремонтировал как уж мог велосипеды немногих своих клиентов. Поплавок, свисавший с левой его мочки, раскачивался в противофазе движениям головы и закрутился на месте, когда резко выброшенная рука выхватила из воздуха непонятный предмет. Красный пластиковый шар. - Да-а, - уважительно протянул Найджел. - И кто же это нацепил на тебя такое? Шеветта дрожала с головы до ног, дрожь пробегала по ней, как нечто отдельное от тела, живое. Живое, как эти красные наручники. Вот так же чувствовала она себя, когда вернулась к трейлеру и обнаружила, что мать ушла, ушла насовсем, собрала вещи и ушла. Ни записки, ничего, только кастрюлька на плите да банка равиоли. И открывалка для консервов. Шеветта даже не прикоснулась к банке; с того самого дня она ни разу не ела равиоли и точно знала, что никогда не будет их есть. В тот день и пришло ощущение, проглотившее все прочие, проглотившее весь мир, ощущение настолько огромное, что убедиться в его присутствии можно было только от противного - подсчитав потери или вспомнив о лучших временах, а так его, ощущения этого, вроде и не было вовсе. Шеветта бродила внутри него бессмысленными кругами, тыкалась то туда, то сюда, пока не попала за колючую проволоку, в Бивертон, в место настолько скверное, что оно было как бритвенно-острый осколок стекла, чьи уколы проникали даже сквозь эту мутную, непомерно огромную пустоту. Но даже теперь это ощущение, проглотившее мир, было едва заметно, оно всегда таилось где-то сбоку, ускользало от прямого взгляда. Не ощущение даже, а нечто вроде газа, пара, от него першило в горле, его мертвенный холод заполнял каждую комнату, встречал Шеветту за каждым углом. - Ты как, в порядке? Найджел. Сальные нечесаные волосы, в правой руке - красный блестящий шар, в уголке рта - янтарно-желтая зубочистка. Долгое время Шеветта боялась, а вдруг оно вернется, ведь может же быть, что лихорадка не выжгла начисто какую-то там цепь в мозгу, а только слегка повредила. Однако по мере того как она привыкала к мосту, и к Скиннеру, и к работе, пустота все больше заполнялась новыми, обыденными вещами, на месте старого мира вырастал новый, за одним днем приходил другой, такой же безбедный, что бы она ни делала ночью - танцевала в "Диссидентах", трепалась с друзьями и подружками или спала, свернувшись калачиком, в своем спальном мешке, в Скиннеровой комнатушке, под завывание ветра и низкое пение тросов, уходившее по опорам моста вниз, в скальную породу, в материковую платформу, которая (это все Скиннер рассказывал) тоже плывет, как корабль в море, только это море - самое медленное на свете. А теперь все это сломалось. - Вета? Та парашютистка, девушка, которую выудили полупрозрачным пластиковым багром и втащили на борт катера, она была вся об- висшая, как макаронина, и такая же белая, ну, не белая, а вроде как бесцветная, а изо рта ее текла вода, и из носа тоже. Шлепнешься соответствующим образом, так ни одной косточки не останется целой, это тоже Скиннер сказал. Она из бара прыгала - влетела в чем мать родила, вскочила на ближний к перилам столик и сиганула головой вперед, а потом ее затащило, не ее, конечно, а тело ее затащило в эту светящуюся сеть, которую вроде как забрасывают с японских рыболовных плотов, только это все декорация, для туристов. Вот и Сэмми Сэл, он тоже сейчас так, если не попался в сети, не зацепился ни за что, выплыл уже из мертвой зоны, где вода отравлена шелупайками бессчетных слоев свинцовой краски, так что рыбы и нос сунуть боятся, выплыл и попал в течение, которое подхватывает всех мертвецов моста, проносит их мимо Мишшн-Рок, чтобы выкинуть в конечном итоге к ногам затянутых в микропору богачей, бегающих, драгоценного своего здоровья ради, трусцой по бетонным набережным Чайна-Бэйзин [Мишшн-Рок, Чайна-Бэйзин - старые прибрежные районы Сан-Франциско, где располагаются заброшенные доки и верфи. Существует план (у Гибсона он уже реализован) "освоить" район заново, застроить престижными домами.]. Не в силах сдержать тошноту, Шеветта согнулась над пустой железной банкой. - Тебе что, плохо? Да? Плохо? - неуверенно бормотал Найджел. Он порывался дотронуться до Шеветты, успокоить ее - и тут же смущенно отдерги- вал руку. Ужас какой-то. А что, если она возьмет вот сейчас и шлепнется в обморок? Или промахнется мимо так удачно подвернувшейся банки из-под грунтовки (этой густой серой замазкой Найджел выравнивал самые грубые огрехи своих ремонтных работ)? Ведь тогда предстоит нечто неслыханное, невообразимое - генеральная уборка. - Вот, выпей воды, тебе нужно, выпей. Вообще-то эта жестянка предназначалась для закаливания мелких стальных предметов; взглянув на воду с радужными пятнами машинного масла, Шеветта почувствовала новый приступ тошноты, но через секунду ей полегчало. Сэмми Сэл умер. А может быть - и Скиннер. И Скиннер, и этот студент-аспирант, или кто он там, остались наверху, связанные этими кошмарными пластиковыми червяками. - Шев? На этот раз Найджел совал ей в руку предусмотрительно открытую банку пива. Шеветта отрицательно помотала головой и зашлась долгим, мучительным кашлем. Найджел неуверенно переступил с ноги на ногу, затем повернулся к единственному в мастерской окну - треугольной дырке, забранной осколком люцита. - Льет, - удовлетворенно сообщил он. Вечерний мир продолжал жить нормальной, пусть даже не очень уютной жизнью. - Льет как из ведра. Убегая от убийцы, от его пистолета и его глаз, от жуткой, с золотым высверком, ухмыл- ки, сжимая связанными руками плоский темно-серый футляр, Шеветта заметила, что бегут и все остальные, только они бегут от начинающейся грозы, от первых, почти еще теплых капель дождя. Вот Скиннер, он, конечно же, знал о ненастье заранее, у него же есть этот здоровый, в футляре, как колесо допотопного парохода, барометр, он всегда следит за погодой. Скиннер, жив ли он там, в своем гнезде, на самой верхотуре моста? Другие тоже, наверное, знали, но это тут стиль такой - дождаться дождя, а затем от него улепетывать, задерживаться ради каких-нибудь последних дел, последней затяжки, последнего покупателя. В это время - лучшая торговля, люди покупают, почти не задумываясь, некогда им задумываться. Потом, правда, кое-кто гибнет - если гроза окажется слишком уж сильной, и не всегда это новички, никому не знакомые люди, остающиеся снаружи и цепляющиеся, вместе со своим жалким скарбом, за стены, за лотки убежавших домой торговцев, за что придется. Иногда, если ветер сильный и под каким-нибудь таким подходящим углом, в воду рушатся целые секции с обитателями и со всем; Шеветта не видела еще такого ни разу, только слышала. Странное дело, редко кто из новичков спускается на нижний уровень, где нет дождя и ветер слабее, а ничто ведь им не мешает, и никто. Шеветта провела тыльной стороной ладони по губам, взяла у Найджела банку, сделала один глоток и тут же ее вернула - теплое пиво не лезло в горло. Найджел вытащил изо рта зубочистку с явным намерением глотнуть пива, но передумал и поставил банку на стеллаж, рядом с паяльной лампой. - Что-то у тебя не так, - сказал он. - Сильно не так, я же чувствую. Шеветта помассировала запястья. На тех местах, где находились недавно пластиковые наручники, быстро вспухали красные влажноватые рубцы. - Да... - Она заметила свой керамический нож, взяла его, машинально закрыла и спрятала. - Да, сильно не так... - А что не так, что случилось? Найджел мотнул головой, стряхивая упавшие на глаза волосы, - движение лохматого встревоженного пса. Потрогал кончиками пальцев один непонятный инструмент, другой. Его руки казались чем-то самостоятельным, отдельным - бледные, грязноватые зверьки, ловкие и безгласные, способные быстро, безо всякой помощи со стороны разрешить проблемы, непосильные для самого Найджела. - Ясно, - решил он, - это японское дерьмо расслоилось, как ему и полагается, и ты... - Нет. Шеветта почти его не слышала. - Сталь. Курьеру, при его-то работе, нужен стальной велосипед.. Тяжелый. С большой корзинкой впереди. А не туалетная бумага, обмотанная каким-то там дурацким арамидом. Он же ничего, считай, и не весит, велосипед этот твой. А что, если ты столкнешься с автобусом? В-в-врежешься в-в з-заднюю стенку? У т-тебя же м-м-масса больше, ч-чем у в-ве- лосипеда, п-перелетишь ч-через руль, расшибешь г-г-г... расшибешь с-себе... Руки плясали в воздухе, изгибались и сплетались, демонстрируя кинематику придуманной Найджелом аварии. Шеветта подняла глаза и увидела, что он дрожит. - Найджел. - Она встала. - Эту штуку надели на меня просто так, ради шутки. Есть тут один такой юморист. Вот так оно все и было, ты понимаешь? - Она двигалась, - неуверенно возразил Найджел, - я точно видел. - Не очень удачная шутка, не очень смешная. Но я знала заранее, к кому нужно обратиться. К тебе. И ты все сделал, быстро и хорошо. Найджел смущенно мотнул головой, длинные лохмы снова упали ему на глаза. - Хорошо, что у тебя был этот ножик, здорово режет. - Он замолчал и нахмурился. - Только все равно ножик должен быть стальной... - Да, - кивнула Шеветта. - Мне нужно идти. Она наклонилась и взяла банку из-под грунтовки. - Выкину куда-нибудь. Извини. - Гроза ведь, - забеспокоился Найджел. - Ты подождала бы, пока кончится. - Нужно. Ничего со мной не сделается. А если бы этот, золотозубый, нашел, куда она спряталась, - что бы тогда? Он бы и Найджела убил. Или изуродовал. Или перепугал. - Я их разрезал - и вот. - В руке Найджела поблескивал красный шар. - Выброси эту штуку. - Почему? - Посмотри. - Шеветта показала свои воспаленные запястья. Найджел выронил шар, словно тот жег ему руку, и тщательно вытер пальцы о собственную грязную футболку. - Ты не мог бы одолжить мне отвертку? Простую, не крест. - Они у меня все изношенные... - Бледные зверюшки радостно заплясали по нескончаемым полкам с инструментами, Найджел мрачно за ними наблюдал. - Все эти винты со шлицем, я их сразу выкидываю и заменяю. Шестиугольная головка под ключ, вот это - самое то... - Мне и нужна изношенная. Правая рука замерла, словно делая стойку, и ловко выхватила из залежей хлама желанную добычу - чуть погнутую, с черной рукоятью отвертку. - То что надо, - кивнула Шеветта, расстегивая один из карманов Скиннеровой куртки. Отвертка лежала на почти молитвенно протянутых ладонях, глаза Найджела робко прятались в зарослях волос. - Я... Ты... Ты мне очень нравишься. - Да. - В одной руке Шеветты была гнутая отвертка, в другой - банка, полная блевотины. - Да, я знаю. Стесненная вкривь и вкось наляпанным пластиком крыш, дождевая вода пробиралась вдоль канализационных труб и силовых кабе- лей, обрушиваясь на верхнюю палубу в самых неожиданных местах, под самыми неожиданными углами - миниатюрные ниагары, струящиеся по рифленому железу, слоистому пластику и фанере. Прямо на глазах Шеветты, стоявшей в дверях Найджеловой мастерской, лопнул брезентовый навес - огромный, туго натянутый пузырь г