рное, вас теперь ожидает повышение по службе. - Все в руках халифа, - сказал дабир. - Я обещал Имрану помилование. - Ну, что ж, он заслужил это. Отпустите его. - Нужен официальный документ. Я как-то об этом сразу не подумал. К правителю теперь с этим не пойдешь. Нужен фирман халифа. - Я напишу прошение на имя халифа, думаю, что он помилует его. - Как вино? - спросил Ахмад Башир. - Немного кислит, но в такую жару самый раз. Где вы его берете, если не секрет? - Конфискую у контрабандистов. Они привозят его из Сирии. Абу-л-Хасан засмеялся, затем спросил: - Вы помирились со своей женой? - Я дал ей развод, - резко сказал Ахмад Башир. Абу-л-Хасан удивленно поднял брови: - Вот как? - Да. Поверите, устраивала мне скандал всякий раз, когда я посещал рабыню. Куда это годится, мужчина я в своем доме или нет? Дрянь неблагодарная! У других людей по три, по четыре жены, а у она одна была, вот и села на голову. Представляете, раис, я - человек с таким положением и имел всего одну жену. - Вы правильно поступили, - сказал Абу-л-Хасан, выпитое вино усилило мужскую солидарность. - Да, но теперь не знаю, что делать. Видите ли, ее отец катиб у Аглабидов в Кайруане. У старика большие связи, он заведует диваном переписки. Начнет теперь козни строить против меня. К тому же здешний правитель затаил на меня зло. Вообразите, что будет. Одна надежда на вас, раис. Я вам помог, не думая ни о чем. Не оставьте меня. - Я попрошу вазира, чтобы он замолвил за вас слово перед Бадр-ал-Мутадидом. Я знаю, что должность начальника мауны сейчас свободна. - Благодарю вас, раис, - Ахмад Башир заметно повеселел. - Расскажите, как там при дворе? Интересная, наверное, жизнь - приемы, выезды. Абу -л-Хасан обглодал ножку куропатки, вытер губы и сказал: - Я бы поменялся с вами местами, если бы это было возможно. - Да что вы говорите? - А вот представьте, что сейчас, в эту жару вам назначена аудиенция. Так вы должны под свою одежду надеть джуббу, стеганую ватой. - Зачем? - Чтобы не выступал наружу пот. Да, да. Придворный в присутствии халифа должен как можно меньше смотреть по сторонам, оборачиваться, двигать руками или другими частями тела, переминаться с ноги на ногу, чтобы отдохнуть. Никто не имеет права шептаться с кем-либо, подавать соседу знаки. Стоя перед халифом, нельзя читать никаких записок, кроме тех, что нужно прочесть по его желанию. Придворный должен стоять, с того момента как он вошел, до того как уйти, на соответствующем его сану месте. Боже упаси встать на место, предназначенное высшему или низшему рангу, разве что халиф сам подзовет. Нельзя двигаться, пока говорит халиф, и нельзя продолжать стоять, когда беседа окончилась. Надо сдерживать смех. Совершенно запрещено сморкаться и плевать, кашлять и чихать. Таким образом, самый лучший придворный, который безгласен и бесплотен. - Как все сложно, - сказал озадаченный начальник полиции. - Сложно, - усмехнулся Абу-л-Хасан, - это, мой друг, несложно, это можно запомнить. Бывают ситуации, для которых нет предписаний. Я расскажу историю для наглядности. Вазир Убайдаллах ибн Сулайман стоял перед самим ал-Мутадидом би-иллах, да благословит его Аллах. В это время стороной проводили льва. Вдруг лев вырвался из рук надсмотрщика. Поднялся переполох, люди бросились врассыпную. Убайдаллах тоже бежал в испуге и забрался под трон, а ал-Мутадид остался сидеть на своем месте. Когда льва схватили, халиф сказал: "Как слаб ты духом, Убайдаллах. Лев не схватил бы тебя, ему бы не позволили..." Что, вы думаете, ответил вазир? Он сказал: "Мое сердце, о эмир верующих - сердце катиба, а душа - душа слуги, не хозяина". Когда он вышел, друзья стали укорять его за это, и он сказал им: "Я поступил правильно, а вы ошибаетесь. Клянусь Аллахом, я не боялся льва, ибо знал, что он не настигнет меня, но я решил, что халиф, видя мою нерешительность и нерасторопность, будет мне доверять, и не будет опасаться, что я причиню ему зло. Если бы он увидел мое мужество и отвагу, он бы задумался о той опасности, которую я могу для него представлять. И тогда над моим благополучием нависла бы угроза". Ахмад Башир наполнил кубки и сказал: - Как это неожиданно. Не сразу это может прийти в голову. А ведь он прав, этот вазир. Умнейший человек. - Он умер два года назад. Я начинал службу при нем. Абу-л-Хасан пригубил вино. - Да, друг мой, при дворе необходимо обдумывать каждый шаг. Особенно трудно проходится поэтам. Вот, к примеру, что случилось с Абу-л-Наджм ар-Раджизом? Знаете? - Нет. - Он прочел халифу Хишаму ибн Абу ал-Малику свою касыду, которая начинается словами: "Слава Аллаху, мудрому, дающему, он одаривает и не скупится..." А заканчивается словами: "Солнце стало подобным косоглазому". Хишам подумал, что поэт обругал его, и приказал отрубить ему голову... Да, а вы говорите. А на слова поэта, Зу-р-Руммы, который прочитал: "Почему льется вода из глаз твоих, как будто она течет из бурдюка" Хишам сказал: "Не из моих, а из твоих глаз сейчас польются слезы". Приказал повалить его и всыпать палок. - Пожалуй, я не буду меняться с вами местами, - сказал Ахмад Башир. - И это верно, - отозвался Абу-л-Хасан, прислушиваясь к звукам лютни, доносившимся с женской половины дома. - Хорошо играет, - заметил он. - Нравится? - одобрительно спросил Ахмад Башир. - Это рабыня играет, хотите, подарю ее вам? - А что я с ней буду делать? - Как что? - удивился начальник. - Да нет, не в этом смысле. Что я с ней здесь буду делать? Доставить ее в Багдад обойдется мне дороже, чем купить рабыню на Суке. Надо будет купить ей лошадь, дорожное платье, кормить, поить. Ведь еда в дороге обходится намного дороже, чем дома. - Да это верно. Я об этом как-то не подумал. Вот что значит государственный человек. Обо всем сразу подумал. Абул-Хасан поднялся из-за стола и стал раскланиваться. Начальник полиции стал его удерживать. - Посидите подольше. Когда еще увидимся. Вы такой приятный собеседник. - Нет, нет. Предстоит дальняя дорога, нужно как следует отдохнуть. Благодарю за угощение и отдельно за помощь, которую вы мне оказали в поимке Убайдаллаха. Обо всем будет подробно изложено в докладе моем на имя халифа ал-Муктафи би-иллах, да благословит его Аллах. Я уверен, что он вознаградит вас в той мере, которую вы заслуживаете. Сахиб аш-шурта крикнул дежурного мухтасиба и велел проводить Абу-л-Хасана в кайсару. На этом они и раскланялись. Абу-л-Хасан не уехал на следующий день. Проснувшись наутро, он вдруг подумал о превратностях судьбы. Мало ли что может произойти с Убайдаллахом за то время, пока повернется колесо правосудия. Он мог умереть от тюремных лишений, его могли освободить единомышленники. Необходимо было допросить его, а протокол доставить халифу и тем самым обезопасить себя. Когда Ахмад Баширу доложили чуть свет, что его хочет видеть некий дабир из Багдада, Сахиб аш-шурта спросонок подумал, что все это когда-то было, и он был немало удивлен, увидев перед собой вчерашнего гостя. - Что случилось? - встревожился он. - На радостях я забыл его допросить,- сказал Абул-Хасан. - Это необходимо сделать прямо сейчас. Вынужден вновь просить вас о помощи. - Ну что ж, - улыбнулся Ахмад Башир, он был рад возможности вновь услужить человеку, от которого зависела его дальнейшая судьба, - это мы сейчас устроим. Доставить его сюда или пойдем в тюрьму? - Мне нужно, чтобы он ответил на все мои вопросы, а не изображал из себя героя. - Понимаю, - сказал сахиб аш-шурта, - есть такой человек, ему все говорят правду. Прошу следовать за мной. - Нужен еще доверенный человек, который запишет все, что скажет арестованный. Ахмад Башир крикнул Бахтияра и приказал ему: - Найди мне доверенного человека, грамотного. Бахтияр на секунду задумался, улыбнулся и ответил: - Раис, там у меня сидит ходжа Кахмас, ну тот, кого мы засылали на собрании, богослов. - Что ему нужно? - С жалобой пришел, говорит, угрожают расправой. - Кто? - Не знаю раис. Возьмите его с собой, все равно я не знаю, что с ним делать. - Зови его. Комната для допросов находилась в подземелье. Это было сырое помещение со стенами, выложенными из неотесанного камня. У стены стояла лавка, стол для писаря. Стражники привели Убайдаллаха, привычными движениями подняли его связанные руки и зацепили за крюк, торчащий из потолка. Появился человек, держащий в руках небольшой ящик. Это был палач. - Что вам нужно от меня? - встревожено, спросил Убайдаллах. - Этот господин задаст тебе несколько вопросов, - сказал Ахмад Башир. - Будь благоразумен и говори правду. - Я всегда говорю правду, - улыбнулся Убайдаллах. Пока он держался с достоинством. Ахмад Башир усмехнулся и посмотрел на Абу-л-Хасана. Тот кашлянул и приступил к допросу. - На каком основании вы провозгласили себя махди? - Я принадлежу к потомкам Фатимы. - К какой ветви? - Я не скажу вам этого. - Почему же? - Потому что не считаю это необходимым. - Это ваш окончательный ответ? - Да. Абу-л-Хасан посмотрел на Ахмад Башира. Тот кивнул и сказал человеку с завязанным лицом: - Приступай. Палач открыл свой ящик, достал из него плеть, размотал ее и спросил: - Как бить - с оттяжкой или без? - С оттяжкой, - приказал сахиб аш-шурта. Палач отвел руку, труся плетью и с неожиданной силой опустил ее на оголенную спину Убайдаллаха. Мессия захлебнулся в крике, голова его упала на грудь. Кожа в месте удара лопнула, показалась сукровица. Палач отвел руку для второго удара. - Подожди, - остановил его Абу-л-Хасан, морщась, он вглядывался в лицо махди, - кажется он в обмороке. - С одного-то удара? Слабоват, - покачал головой палач в маске. - А что же ты хотел, все-таки врач. Это ваш брат привычен к битью. Дай ему воды. Палач взял ведро воды и плеснул на Убайдаллаха. Махди очнулся и, часто дыша, испуганно смотрел на окружающих. - Послушай, - сказал ему сахиб аш-шурта,- вот в этом ящике (Убайдаллах затравлено проследил за его рукой) лежит много приспособлений, которые заставят тебя говорить. Тебе оторвут ногти на всех пальцах, отрежут уши, отобьют все внутренности. Ты же врач, знаешь, чем это грозит человеку. Все равно ты все расскажешь. Подумай, стоит ли причинять своему телу столько страданий. И главное, жертва будет напрасной, никто не оценит твоего мужества, потому что о тебе никто не узнает. - Хорошо, - хрипло сказал Убайдаллах. - Ну вот, прекрасно, я знал, что мы договоримся, - и, обращаясь к Абу-л-Хасану: - Прошу вас, раис. - Назови свое настоящее имя, - спросил дабир. - Саид, - после недолгого молчания произнес махди. - Откуда ты взялся, почему называешь себя потомком Фатимы и махди? - Мой дед Абдаллах - сын Маймуна Каддаха - глазного врача, известного операциями по удалению катаракт. - Да, я слышал о таком, - кивнул Абу-л-Хасан, - глазной врач Маймун, перс. Значит он был твоим прадедом? - Именно так. Мой дед Абдаллах был другом Мухаммада, сына седьмого имама Исмаила. После его смерти он стал проповедовать его веру. И мой отец делал это и завещал моему брату Ахмеду. Брат умер, а сын его еще мал, поэтому я заступил его место и отправился в Магриб, изменив свое имя. Допрашиваемый замолчал и опустил голову. - Вера у нас у всех одна, - заметил Абу-л-Хасан, - меня всегда удивляют люди, которые внутри одной веры что-то еще проповедуют, - и обращаясь к ходже Кахмасу, - вы все записали? - Да, - ответил ходжа Кахмас. - Припишите внизу: "Отрекаюсь и признаю, что я не махди, а самозванец", - теперь дайте ему, пусть подпишет своим настоящим именем. Узник подписал бумагу. Казалось, он потерял интерес к происходящему. - Он вам больше не нужен, - спросил Ахмад Башир. - Нет, - ответил Абу-л-Хасан, разглядывая подпись на бумаге. Сахиб аш-шурта вызвал стражу и приказал увести арестованного. Затем он отпустил палача. - Ходжа Кахмас, - обратился к богослову Абу-л-Хасан, - о том, что вы здесь слышали и записали, не должна узнать ни одна душа. Это государственная тайна. Вы свободны. Ходжа Кахмас поклонился. Как ученый, он обладал прекрасной памятью и поэтому, придя к себе домой, воспроизвел весь текст протокола допроса, скрепил его своей личной подписью и зашил в полу халата. На всякий случай. В жизни бывают всякие случаи. * * * Абу-л-Хасан въехал в Багдад через ворота Аш-шамасийа. Начиная от ворот, все базары, улицы, крыши и дороги были запружены простонародьем. На Тигре стояли шаза и таййары, забзабы и сумайрийи, празднично убранные и разукрашенные. В детстве Абу-л-Хасан мечтал стать моряком, и поэтому прекрасно разбирался во всех типах речных судов. - Эй! - крикнул Абу-л-Хасан, одному из зевак, свесившемуся с балкона. - По какому случаю празднество? - Халиф отдает свою дочь замуж, - ответили ему сразу несколько голосов. Перед дворцом Ал-Дар-ал-Азиз были выстроены войска. Празднично одетые, они стояли по народностям: тюрки, дейлемиты, курды, гуззы-бахриты. Лошади под всадниками были с золотыми и серебряными сбруями. Сами всадники блистали многочисленным оружием и снаряжением. За ними стояли гуламы и хадимы, в чистом платье, перепоясанные мечами, украшенными драгоценными камнями. У Абу-л-Хасана был постоянный пропуск, поэтому он беспрепятственно проник во дворец. Идя по коридорам и галереям, где были выстроены хаджибы и их заместители, он чувствовал на себе их взгляды и стеснялся своей запыленной одежды. Праздничный прием происходил в открытом меджлисе, и поэтому в зале стояли слуги с рогатками в руках и иногда стреляли по пролетавшим воронам и другим птицам, чтобы они не каркали и не кричали. Прием вот-вот должен был начаться. Абу-л-Хасан прижался к стене и стал наблюдать церемонию. Это зрелище всегда вызывало в нем трепет и мысли о величии власти эмира верующих. Сам халиф восседал на троне, он сидел на подушке, обитой шелковой армянской тканью. Такие же подушки лежали на всех почетных местах. Халиф был одет в черный шелковый кафтан. Голову его венчала черная русафийа. На поясе его висел меч пророка. Между двух подушек, слева от трона лежал другой меч, в красных ножнах, а перед ним "Коран Османа". На плечи был, накинут плащ пророка, а в руках он держал посох пророка. Гуламы и телохранители стояли позади трона и вокруг него, вооруженные мечами, табарзинами и палицами. За троном и по обе стороны от него стояли саклабы и отгоняли от халифа мух опахалами. Хаджиб ал-худжаб дошел до центра зала и поцеловал землю, потом вышел и вызвал наследника престола. Это был сын халифа, ал-Му'тазза, за ним шли другие сыновья. Затем появился вазир ал-Аббас ибн ал-Хасан, хаджибы шли перед ним, до тех пор, пока не достигли трона, после этого они отступили, а вазир, поцеловав землю перед халифом, пятясь, пошел назад и остановился справа, в пяти локтях от трона. Следующим был Исфах-салар, поцеловав землю он остановился слева от трона, за ним появились главы диванов и катибы. Следом вели каидов , перед, которыми шли помощники хаджибов и расставляли их соответственно званиям. Затем провозгласили появление хашимитов. Они подошли к краю ковра и стали обособленной группой. После них появились кади ал-кудат. После этого разрешили войти всем остальным. Вместе с ними в сахн-ас-салам вошел и Абу-л-Хасан. Воины были выстроены в два ряда между двумя канатами, натянутыми в зале, чтобы не создавалась толчея. Увидев знакомого хаджиба, Абу-л-Хасан подозвал его и попросил передать вазиру записку. - Не могу, - ответил хаджиб, - это нарушение этикета, и ты прекрасно об этом знаешь. Где ты пропадал? - Ну, просто скажи, что я здесь. - Если хаджиб ал-худжаб увидит, что я шепчу вазиру без его или халифа повеления, он меня тут же выгонит. - Ладно, иди занимайся своим делом. Хаджиб отправился на свое место, а Абу-л-Хасан стал пристально смотреть на вазира, и тот, почувствовав взгляд, обернулся. Заметив Абу-л-Хасана, вазир подозвал одного из хаджибов и о чем-то распорядился. Хаджиб почтительно кивнул и направился к Абу-л-Хасану. Тот с улыбкой поджидал его, предвкушая долгожданную минуту, когда он сможет объявить об успешном завершении своей миссии. Но хаджиб быстро вернул его к реальности. - О, Абу-л-Хасан, вазир недоволен, что ты явился сюда в таком неприглядном виде. Он велел придти к нему с докладом завтра утром. Смущенный дабир пробормотал слова извинения, повернулся и пошел восвояси, чтобы не портить праздник своей грязной одеждой. Он несколько переоценил значение своей персоны или просто давно не был при дворе, отвык. Тая чувство обиды Абу-л-Хасан отправился домой, где потребовал от слуг, чтобы они нагрели воду, помыли его и переодели в домашнее платье. Затем он приказал принести в его спальню вина, закусок и привести наложницу. Но когда насурьмленная и нарумяненная наложница, держа в руках бубен, переступила порог его комнаты, Абу-л-Хасан спал, даже не притронувшись к еде. Утром, затемно, в сопровождении раба, несшего факел, Абу-л-Хасан отправился на аудиенцию к вазиру ал-Аббасу ибн ал-Хасану. Вазир начинал свой рабочий день рано, принимал посетителей, читал бумаги, подписывал приказы, отдавал распоряжения. Обычно он работал до полудня, затем отдыхал, а после обеденного сна отправлялся на ежедневный доклад к халифу. Когда Абу-л-Хасан со словами приветствия на устах вошел в приемный покой, вазир сидел со страдальческим выражением на лице и держал у виска мешочек, из которого капала жидкость, видимо там был лед. - С прибытием тебя, Абу-л-Хасан. Рад видеть тебя целым и невредимым. Какие вести ты привез? Только умоляю, не говори, что он опять ушел от тебя. Абу-л-Хасан улыбнулся - вазир не собирался отчитывать его за вчерашнее. - Убайдаллах арестован мной в Сиджильмасе и в настоящее время содержится в темнице. Вазир встал, обхватил руками катиба и поцеловал его в лоб. - Дорогой ты мой! Ты не обманул моих ожиданий. Напишешь на мое имя подробный отчет. Тебя ожидает награда, а от меня - тысяча динаров. - На ваше или на имя халифа? - Пиши на мое, а я напишу свой отчет халифу. "И припишешь все заслуги себе", - подумал Абу-л-Хасан. Вазир застонал, схватившись за голову, вернулся на свое место и поднес мешочек к виску. - Если бы ты знал, Абу-л-Хасан, как у меня болит голова. Ты думаешь, я спал этой ночью? Ни одной минуты. Из-за стола - прямо сюда. А сколько вина было выпито! - В поимке Убайдаллаха участвовал один заключенный, смертник. Ему было обещано помилование. - За что он приговорен к смерти? - За убийство налогового инспектора. - Это будет сложно. - Почему? Дело стоило того. - Это так. Но налоги - основа благополучия государства. Вот если бы он убил жену, допустим, из ревности. - Можно представить так, что он убил его из ревности к своей жене, а тот случайно оказался мутаккабилем. - Ну что ж, это совсем меняет дело. Попробую. А ты иди сейчас ко мне в канцелярию. На моем столе лежит бюджет. Его надо утвердить, и халиф поручил мне проверить его. Посмотри его. - Почему я, господин? Это по другому ведомству. - Я знаю, но ты должен понимать, дело очень важное. Ну, кому, кроме тебя я могу доверять? Сам подумай. Ты же работал в диване расходов. - Хорошо, я посмотрю, - сказал Абу-л-Хасан. -Вот так всегда! Спрашивается, какое отношение имею я к бюджету? - Ну, ну, не ворчи. Иди занимайся, а я полежу немного. Абу-л-Хасан поплелся в канцелярию. Там сидели несколько писцов и шуршали бумагами, один из них щелкал костяшками счетов. Катиб, ни слова не говоря, забрал у него счеты и сел за большой стол у окна, выходившего на Ал-Хайр. Подумав немного, Абу-л-Хасан пересел за другой свободный столик у окна, выходившего на Тигр. Вазир появился вечером, когда в канцелярии кроме Абу-л-Хасана, устало потиравшего глаза, никого уже не было. Вазир был навеселе. - Ну, могу я подписывать бюджет? - В статье расходов госпоже, да укрепит Аллах ее здоровье, эмирам, расходы на гарем и слуг: в месяц - 61930 за 12 месяцев указана цифра 743196 динаров, тогда как это должно составлять 743160 динаров. Далее, жалование лодочникам, обслуживающим халифа и четыре дежурных лодки, плюс пенсия детям павших за веру, 30 дней - 102 динара, за 12 месяцев - здесь указано 1280 динаров, а должно быть 1224 динара... Далее, статья непредвиденные расходы султана верующих занижена на 19420 динаров. Жалования внутренней охране дворца я не смог проверить, потому что не указан платежный месяц, а только годовой расход. Остальное сходится. - Хорошо, - сказал довольный вазир, - значит, я могу вернуть его на доработку. Важные документы, чем дольше не подписываешь, тем лучше. Иди отдыхай. Ты поработал на славу. - Как насчет помилования? - Все в порядке. Халиф согласился. Надо составить прошение, приложить к нему характеристику начальника тюрьмы и мое ходатайство. - Что же мне теперь в Сиджильмасу за характеристикой ехать? - Ну, зачем же ехать? Есть почта. Отправь туда запрос. - Но это же затянет дело надолго. - А что делать? Бумаги любят порядок. Не мне тебя учить. Ведь ты теперь глава дивана тайной службы. Абу-л-Хасан поклонился и поблагодарил вазира. - Ну иди, отдыхай, - добродушно сказал вазир. - У меня есть еще одна просьба. - Говори. - Сахиб аш-шурта Сиджильмасы из-за этого дела может потерять место. - Почему? - По моей просьбе он действовал тайно и поэтому настроил против себя местного правителя. Нельзя ли дать ему здесь должность. Ведь он защищал трон халифа. - Ты прав Абу-л-Хасан, я подумаю, что ему предложить. Не беспокойся, иди отдыхать. Ты хорошо потрудился. Абу-л-Хасан попрощался и ушел. Часть вторая Знаток фикха Дверь с грохотом закрылась за его спиной. Слышно было, как надзиратель задвигает тяжелый засов. Имран прошел вперед, опустился на пол и сел, привалившись спиной к стене. Именно в этой позе, несколько дней назад он встретил сахиб аш-шурта. На мгновенье Имрану показалось, что ничего не было: ни предложения сахиб аш-шурта, ни бегства, ни ночного собрания, ни знакомства с исмаилитским даи Ибрахимом, ни повторного ареста у северных городских ворот. Если бы не джуба серой шерсти, купленная им у старьевщика, на деньги сахиб аш-шурта, все произошедшее с ним можно было принять за наваждение. Острым воспоминаньем кольнуло обещание сахиб аш-шурта сохранить ему жизнь. Ни словом, ни жестом Имрану не дали знать, как скоро его освободят. Нехорошее предчувствие вдруг охватило его. Имран вскочил, бросился к двери и стал бить по ней кулаками. - Что случилось? - отозвался из-за двери стражник. - Передайте сахиб аш-шурта, чтобы он пришел ко мне, - крикнул Имран. - Кому-кому? - изумленно переспросил стражник. - Сахиб аш-шурта, - неуверенно повторил Имран. - А может сразу правителю передать? - ядовито сказал стражник - Чего уж там, - и захохотал. Имран втянул голову в плечи и, как побитая собака, вернулся на свое место. Каждый следующий день убеждал его в правоте собственных опасений. Он метался по камере, молотил в дверь, плакал, разодрал на себе одежду. Все было тщетно. Сахиб аш-шурта хранил молчание. Через неделю Имран смирился, но целыми днями лежал безучастно, глядя перед собой - на дверь, на стены, на потолок. О своих детях он старался не думать. В том, что его обманули, использовав, в грязной игре, сомнений не было. Вызывало недоумение лишь то, что его не торопились обезглавить. Этому он никак не мог найти объяснений. Время остановилось для него. Через месяц Имрана неожиданно перевели в другую камеру. Когда вошел надзиратель и объявил ему об этом, он обрадовался и счел это добрым знаком. По-видимому, какие-то рычаги пришли в ход. Затем он, заложив руки за спину, долго шел по извилистому узкому коридору, слыша за собой тяжелое дыхание конвоира. У одной из дверей ему велено было остановиться и повернуться лицом к стене. Лязг засовов и команда "пошел". Дверь за ним захлопнулась. Новое жилище было больше в площади и имело крошечное оконце, размером с кулак, под самым потолком, из которого в камеру проистекал солнечный свет. - Мир тебе, узник, в этой юдоли скорби, - услышал он чей-то звучный голос. Имран вздрогнул от неожиданности и, сощуря глаза, посмотрел в угол, откуда донеслось приветствие. Как это было ни странно, но голос говорившего, показался ему знаком. - И вам мир, - вежливо ответил Имран. - Кто ты, за что тебя лишили свободы? - Я убил мутакаббиля. Жду смертной казни, - сказал Имран. О том, что его должны помиловать, он решил умолчать. Во-первых, чтобы не сглазить, во-вторых... ему только сейчас пришло на ум, что сабийи могут отомстить ему. Ибрахим находится в этой же тюрьме, кто знает, может быть в соседней камере, и если он уже догадался о роли Имрана в этой истории, то ему не сдобровать. Человек, лежавший в углу, поднялся, подошел к двери и ударил в нее кулаком. - Что? - отозвался стражник. - Позови старшего, - приказал человек. Через несколько минут дверь отворилась, и появился старший. - Слушаю, вас, ходжа, - почтительно сказал надзиратель. - Эй ты, - тыча ладонь в лицо надзирателю, сказал человек - я просил тихую камеру, где бы я мог спокойно размышлять о Боге. Мало того, что подселили ко мне человека, я дал согласие на это, но моим условием было, что это будет смирный заблудший человек. А вы привели ко мне убийцу. Я не могу находиться с ним рядом. - Это приказ начальника тюрьмы. Ходжа, камеры переполнены, к тому же этот человек мирный сельчанин и его казнь отложена, может, его помилуют. - Хорошо, иди и не опаздывай с ужином, - сказал заключенный. Не дожидаясь, когда надзиратель выйдет, он повернулся к нему спиной. Заинтригованный Имран во все глаза наблюдал за этой сценой. Новый сосед по камере обладал непонятной властью. Это был чернобородый человек, неопределенного возраста, горбоносый с глубоко посажеными глазами. - Ну что, злодей, - сказал он, - смею надеяться, что ты не перережешь мне ночью глотку. Как тебя зовут? - Нет, - честно сказал Имран и назвал свое имя. - Поверю, а что мне еще остается делать, с виду ты и вправду не похож на злодея. Хотя говорят, что такие, как ты, самые опасные. Иди садись, вон твое место. Имран подошел к указанной циновке и сел на нее. - А хочешь знать как меня зовут? - спросил сосед. Имран кивнул. - Меня зовут Ослиная Голова. Человек остался доволен изумлением, отразившемся на лице Имрана. - Что, не веришь? Имран покачал головой. - Во всяком случае, с недавних пор меня зовут именно так, Кахмас - Ослиная Голова. К вашим услугам богослов, факих, ходжа Кахмас по прозвищу Ослиная Голова, отныне это будет моей нисбой. Ходжа Кахмас водрузил на голову зеленую чалму, лежавшую в изголовье и поклонился. - Зеленая чалма, - воскликнул Имран, тыча пальцем в пресловутый предмет. - Ты поразительно догадлив, друг мой, - заметил Ходжа Кахмас, - чалма именно зеленая, что с того? - Я вас видел, - продолжал восклицать Имран. - Что с того? - спокойно спросил ходжа Кахмас. - Многие меня видели. В медресе, где я читаю лекции студентам, и в суде, где я выступаю в роли консультанта по вопросам фикха. -Да нет же, вы были на тайном собрании сабийев. -Да, - горестно сказал ходжа Кахмас, - пусть будет проклят тот день, с него начались мои несчастья! Один мухтасиб попросил посетить это собрание и опровергнуть проповеди еретиков. Я кое-чем был обязан этому мухтасибу, кроме того полемика - это мое призвание, я почувствовал живейший интерес... Лучше бы у меня язык отсох в тот день! Через сутки мне подбросили записку со словом "берегись". А сабийи слов на ветер не бросают. Я побежал к мухтасибу, а он, мерзавец, вместо того, чтобы дать мне охрану, как подобает человеку моего положения, предложил временно посидеть в тюрьме. Мол, людей для охраны не хватает, а здесь безопасно. И вот теперь я все свободное от лекций и консультаций время провожу среди воров и насильников. Я, ходжа Кахмас, которому сам Ал-Йаман б. Рибаб предрекал блестящее будущее! Ну, а как ты сюда попал? Имран в который раз за последние несколько дней рассказал свою историю. Ходжа Кахмас покачал головой, таким образом, выразив сочувствие, а затем задал вопрос: - Как же ты попал на это собрание? Имран подумал, что если сахиб аш-шурта обманул его, то и он не обязан хранить молчание. Кто знает, какие возможности у этого человека? Так бывает, - уповаешь на одного, а помогает тебе совсем другой. Имран рассказал о сделке, заключенной им с сахиб аш-шурта. - Да а, - протянул ходжа Кахмас - плохи твои дела. Как я слышал, у начальника шурта неприятности по службе, к тому же его жена обратилась к кади с требованием (и все из-за того, что он дал ей развод) наказать мужа за прелюбодеяние. Наш судья вынес вердикт о том, что сей муж не подлежит хадду, поскольку он вступил в связь со своей рабыней. Не применяется хадд также к тому, кто вступил в связь с рабыней своего сына или внука, так как на это есть прямое указание посланника Аллаха: "И ты, и то, чем ты владеешь, принадлежит твоему отцу". Тогда истица стала утверждать, что рабыня принадлежала ей, а значит прелюбодеяние имело место. Кади обратился ко мне за советом. Я же привел слова ал-Мугира, который рассказывал со слов ал-Хайсана б. Бадра, передававшего со слов Харкуса, что Али не подверг хадду человека, вступившего в связь с рабыней своей жены, а Исмаил рассказал следующее со слов аш-Шаби: "Пришел человек к Абдаллаху и сказал ему: "Я вступил в связь с рабыней своей жены". Тот ответил: "Побойся Аллаха и не повторяй этого""... Ходжа Кахмас еще долго бы блистал своими знаниями, но Имран перебил его, произнеся: - Вот в чем причина. После этого он с мрачным видом лег, повернулся к стене лицом и не встал даже к ужину. * * * У сахиб аш-шурта, в самом деле были неприятности. Через несколько дней после отъезда Абу-л-Хасана, опять-таки во время послеобеденного сна, когда Ахмад Башир лежал, положив голову на бедро Анаис, вошел евнух и сказал, что Бахтияр просит его безотлагательно прибыть в здание шурта. Рассерженный сахиб аш-шурта вошел в приемный покой со словами: - Эй, мухтасиб, что за манеру ты взял будить после обеда? - Простите, господин, - ответил Бахтияр. - Что случилось? - Эти люди утверждают, что прибыли для проверки работы шурта. Ахмад Башир повернулся, трое сидящих у стены встали. Двоих он узнал, чиновники из судейских, лицо третьего было ему незнакомо. - У вас есть предписание? - спросил сахиб аш-шурта. Незнакомец протянул ему фирман, скрепленный печатью канцелярии Аглабидов. Ахмад Башир засмеялся. - Ничего, ничего, - сказал он удивленным людям, - приступайте. Бахтияр, дай им бумаги, какие понадобятся, - сахиб аш-шурта узнал на бумаге подпись своего тестя. При проверке были вскрыты грубые нарушения финансовой дисциплины. Так, например, при сведении платежных ведомостей, оказалось, что суммы, проходящие по статье "вознаграждение секретных агентов" выплачивались несуществующим лицам. Это было выявлено элементарным соотношением общей суммы расходов с количеством осведомителей, чьи личные дела имелись в картотеке. Сахиб аш-шурта пытался объяснить, что хорошим агентам приходилось платить вдвое, втрое больше. Но из-за существующих жестких норм приходилось проводить эти деньги на подставных лиц. - Я прекрасно вас понимаю, раис, - ответил ему дабир из Кайруана, - но существует порядок и его нельзя нарушать, это противоречит правилам. - Кроме того, при проверке камер предварительного заключения были обнаружены люди, содержащиеся без предъявленных им обвинений. - Разве всех упомнишь, - растерянно сказал Бахтияр, не выдержав взгляда начальника. Также сахиб аш-шурта были предъявлены жалобы, накопившиеся на него в канцелярии правителя Сиджильмасы. Но самым серьезным оказалось обвинение в недостаче золота, добытого на приисках Сиджильмасы и отправленного в прошлом году в Кайруан. Ахмад Башир знал, что тестю удалось тогда замять это происшествие. Теперь, видимо, делу был дан ход. Сахиб аш-шурта предлагалось в кратчайший срок возместить ущерб. Ахмад Башир попробовал договориться с комиссией. Чиновник - существо продажное по своей природе, начальник прекрасно знал это. Но проверяющие, оставаясь наедине с ним, рассыпались в благожеланиях, клятвенно заверяли его в искреннем расположении, но от денег наотрез отказывались, кивали друг на друга. Мол, если он возьмет, тогда и я не откажусь. Они выполняли чей-то заказ, и он прекрасно знал чей. От Абу-л-Хасана не было известий, и впервые за много лет Ахмад Башир почувствовал растерянность. - Скажи, любезный, - спросил он дабира, - если я возмещу ущерб, меня оставят в этой должности? - Я уверен, - заулыбался чиновник, - никаких распоряжений не было на этот счет. Сахиб аш-шурта вернулся в дом и прошел на женскую половину. Анаис спала, разметавшись по постели. Он сорвал полог в стенной нише, выбросил одежду, висевшую там, опустился на колени и отодрал половицы. Все свои деньги он хранил здесь, в металлическом ящике. До Ахмад Башира, все еще продолжавшего внутренний диалог с дабиром, не сразу дошло, что пальцы не ощущают привычного холода металла. Не веря осязанию, он просунул голову в дверную нишу и заглянул в яму... Тайник был пуст. Пятьсот тысяч динаров, собранных им за пятнадцать лет службы в полиции, и золото, которого недосчитались в Кайруане, исчезли. Сахиб аш-шурта долго сидел недвижно, глядя перед собой, время от времени цедя сквозь зубы: "Ах ты тварь". Никто, кроме жены, не мог этого сделать, она одна была посвящена в тайну хранилища. Из оцепенения его вывел голос Анаис: "Что случилось?" - сонным голосом спрашивала она. - Ничего, милая, - глухо отозвался Ахмад Башир, - лежи, лежи. Он поднялся, подошел к двери и крикнул евнуха. Али появился тут же, словно стоял за дверью. - Иди, - сказал сахиб аш-шурта, - иди передай Бахтияру, что я велел комиссии убираться к дьяволу, буду отдыхать, и чтобы ни одна собака, не смела меня беспокоить. После этого он закрыл дверь, разделся и лег рядом с Анаис... На следующий день сахиб аш-шурта был вручен фирман о снятии его с должности. Ахмад Башир поглядел на дату, приказ был подписан несколько дней назад. - Как быстро вы успели обернуться, - усмехнулся он, расписываясь в получении, - до Кайруана путь неблизок. - Вам надлежит освободить дом, - невозмутимо заявил дабир, - жилье казенное, его займет ваш преемник. - Уж не ты ли? - спросил Ахмад Башир. - Ну что вы, - улыбнулся дабир - мы по другой части. Ахмад Паша вернулся и сказал Анаис, которая сидя перед зеркалом, расчесывала волосы. - Собирайся, душа моя, мы переезжаем. - Куда? - удивилась Анаис. - В кайсару. Не забудь мою черную чалму, говорят, при дворе халифа этот цвет предпочтителен. Скоро мы уедем в Багдад. Да, - после небольшой паузы, словно убеждая себя, добавил Ахмад Башир, - я думаю, что скоро. * * * Утром ходжа Кахмас в сопровождении двух стражников отправился в здание суда. Из ворот тюрьмы он выходил с опаской, стражники, на его взгляд, не проявляли достаточного рвения, оберегая его персону, шли с ленцой, зевая. На некоторых оживленных улочках, ему даже приходилось сталкиваться с прохожими. Это было опасно для его жизни. Ходжа Кахмас хотел, чтобы перед ним расступались, как бывает, когда идет вельможа в сопровождении охраны, но он почему-то производил впечатление арестанта. У суда, который находился в одном из помещений мечети, было многолюдно: истцы и ответчики, ведущие тяжбы, сидели группами, в окружении сторонников; муллы, готовые за несколько дирхемов заключить или расторгнуть брак; писцы, с висящими на груди чернильницами, которые за полдирхема могли составить любое прошение или написать письмо и отнести его на почту; несколько бездельников, готовых за скромную, по их понятиям, плату выступить свидетелями на любой стороне. Стража осталась во дворе, а ходжа Кахмас вошел в дверь, у которой стояли два авана. Факих поклонился кади и, сделав вид, что не замечает его насупленных бровей, прошел и сел на свое место. В зале, кроме судьи, сидевшего на ковре спиной к колонне, находились еще два судебных служителя, два катиба и два писца. Один из судейских подошел к ходже и тихо сказал: - Кади спрашивает, почему ты опять опоздал? - Я еще в прошлый раз объяснил, - раздраженно ответил ходжа Кахмас, - я сейчас живу в тюрьме. Судейский кивнул и, вернувшись, передал ответ судье. Затем он вновь подошел к ходже. - Кади не спрашивает, где ты живешь, это твое личное дело, он спрашивает, почему ты опаздываешь на заседания? - Потому что я вынужден ждать, когда за мной придет охрана. Если они опаздывают, соответственно опаздываю и я, они поздно пришли за мной, поэтому я опоздал. Судейский кивнул и вернулся к кади. Тот выслушав посыльного, покачал головой и ударил в ладоши. Судопроизводство началось. Секретарь выступил вперед и провозгласил: - Слушается тяжба Хубайра против Абу-л-Фатха. В зал вошли и сели перед судьей двое простолюдинов. - В три часа пополудни на рынке пряностей Хубайр ударил Абу-л-Фатха и сломал ему зуб. Этому есть свидетели, они ждут во дворе. Абу-л-Фатх требует правосудия. Прочитав это со свитка, который он держал в руках, судейский посмотрел на кади. Судья спросил у обвиняемого: - Ты не отрицаешь, что сломал ему зуб? - Нет, - ответил обвиняемый, - но я не виноват. Он непочтительно отозвался о моей матушке. Судья поднял руку, требуя молчания, и повторил: - Ты не отрицаешь, что сломал ему зуб? - Нет, - с вздохом признал Абу-л-Фатх. - Смотрите, судья, - сказал истец, обнажая зубы, в которых была видна дырка. - Хорошо, хорошо, - брезгливо произнес судья, - закрой рот, я тебе не зубной врач. Возмещение ущерба - тысяча дирхемов. Одна десятая часть - судебные издержки. Свободны. Следующий. Судейский развернул свиток и прочитал: - Масуди. Стоящий у двери выкрикнул имя, и в зал в сопровождении мухтасиба ввели человека, следом вошли еще двое, свидетели. - Что с этими? - спросил судья. Судейский заглянул в свиток. - Торговец седлами Масуди обвиняется в потреблении вина. - Признаешь? - спросил судья. - Признаю, - ответил Масуди, - взываю к милосердию, перепутал, думал вода. - Восемьдесят ударов плетью, - произнес судья и вопросительно посмотрел в сторону Ходжи Кахмаса. - Сорок, - отозвался ходжа Кахмас, - посланник Аллаха и Абу Бакр правдивый назначили сорок ударов за пьянство. Омар ал Хаттаб довел до восьмидесяти ударов. - Восемьдесят, - повторил судья и махнул рукой, - свободны. Следующий. Судейский заглянул в свиток. - Хайсам обвиняется в воровстве имущества. Ввели арестованного. - Признаешь? - спросил имам. - Нет, - ответил Хайсам, левая рука до локтя у него отсутствовала. - Чему равна стоимость украденного? - спросил судья. - Пятидесяти дирхемам, - ответил судейский. - Свидетели есть? - Есть. - Вторая кража? - Вторая. - Наведите справки о свидетелях, если они достойные люди, отрубите ему ногу. - Нет! - закричал Хайсам. - Не рубите мне ногу! Я не воровал, меня оболгали. - Уведите его, - поморщился судья. - В каком месте рубить ему ногу? - спросил судебный исполнитель. Судья посмотрел на Ходжу Кахмаса. - Что ты скажешь, ходжа? - Пророк велел рубить вору ногу в суставе или середине с