когда-нибудь ложитесь? Во сколько ни открой, уже стоит! Заходи уж. У Имрана не было ни сил, ни желания объяснять, что он не поденщик, и он вошел вовнутрь. - Вон, - сказал сторож, указывая рукой, - иди туда, лавка Ибн Лайса, третья справа, ему сегодня нужен работник. Имран вздохнул и поплелся к лавке Ибн Лайса, ему уже было все равно, он даже почувствовал облегчение,от того, что за него что-то решили. - Хоть бы спасибо сказал, - крикнул сзади сторож, - скотина неблагодарная. Имран, не оборачиваясь, поднял руку в знак благодарности. Лавка была закрыта, но едва Имран стукнул в ставни, как послышался бодрый голос и появился хозяин. Ибн Лайс оказался тучным человеком с красной бородой. - Поденщик? - спросил он. Имран кивнул, не вдаваясь в подробности. Он чувствовал озноб и, напрягая тело, пытался унять дрожь. - Пять дирхемов и обед, согласен? Имран кивнул. - Заходи. Имран вошел в лавку. - Вон мешки в углу, это соль. Выноси пока их на улицу под навес, сейчас подвода подойдет, в Самарру хочу отправить, у шурина в лавке пусто, просил подбросить товару. Погрузи на телегу, потом дам другую работу. Имран кивнул и принялся за работу. Он перенес все мешки на улицу, затем погрузил их на подъехавшую арбу. Потом подошла другая арба с товаром, и Имран разгрузил ее. Так он проработал полдня, и его позвали обедать. На кухне, куда его отвела повязанная платком голубоглазая девушка, горел очаг и Имран сел поближе, надеясь согреться. Девушка дала ему тарелку, на которой лежали хлебная лепешка, кусок вареной тыквы и сыр. - У вас что, пост? - спросил Имран, обозрев содержимое тарелки. Девушка прыснула и убежала. Через некоторое время Имран услышал, как она сказала: - Отец, я побегу, меня отпустили только забрать вещи. Хозяин лавки что-то ответил, но что именно Имран не разобрал, так как в это время заговорила хлопотавшая на кухне женщина. - Пост, - ворчливо сказала она, - у них каждый божий день пост, второй месяц жалование не платит. Брали кухаркой, а я и стираю и убираю, жена у него умерла, а детей куча, раньше хоть старшая дочка помогала, а он ее в прислуги отдал, и я теперь одна надрываюсь. Тебе, парень, сколько за работу обещали? - Тебя это не касается, - буркнул Имран. Женщина ему не понравилась. Насилу проглотив кусок хлеба с сыром, он отставил тарелку, опустил голову на руки, а руки на колени. Ему было худо. В горле торчал какой-то кусок, причинявший боль при сглатывании, и он никак не мог согреться. Имран закрыл глаза и тут же провалился в мгновенный сон, где почему-то увидел Рахмана, телохранителя Абу Абдаллаха, который показывал, как надо двигаться в драке с несколькими людьми, чтобы держать всех в поле зрения. Локоть Имрана соскользнул с колена и, роняя голову, он очнулся. Кухарка, подойдя ближе, взглянула ему в лицо и сказала: - Мужчина, кажется, у тебя жар, ты болен? - Кажется, - едва слыша свой голос, ответил Имран. - Эй, работник, где ты там? Имран поднялся и пошел на зов. - Не туда, - сказала кухарка, - выход вон там. Ибн Лайс отвел Имрана на склад и принялся объяснять, что делать, но вдруг послышался чей-то истошный крик и слова: "Отец, отец". Торговец сделался бледен, говоря: "Господи, спаси и помилуй", выскочил наружу, откуда вскоре донеслись возбужденные голоса, а затем звук смачной оплеухи. Немного помедлив, Имран выглянул, и глазам его предстала следующая картина. Двое мужчин наскакивали на торговца, за спиной которого пряталась его дочь, та самая голубоглазая девушка, которая недавно принесла Имрану еду. Имран вышел, надеясь своим появлением разрядить обстановку. Его это, конечно, не касалось, но и сидеть на складе, делая вид, что ничего не слышишь, было бы трусостью. - Хозяин, - вежливо сказал Имран, - не нуждаетесь ли вы в моем участии? - Не надо, - сказал Ибн Лайс, скосив глаз на работника. Защищая свою дочь он все же боялся преступить пределы дозволительные торговцу-иудею, живущему среди мусульман, и надеялся, что негодяи, приставшие на улице к его дочери угомонятся, отвесив ему пару оплеух. - Эй ты, недоносок, - сказал один из мужчин, обращаясь к Имрану, - зайди в свою конуру и не высовывайся. Имран ощутил знакомое возбуждение и улыбнулся. Как давно он не ощущал этого пьянящего чувства! - Иди сюда, сын потаскухи, - сказал Имран, ему стало вдруг легко и недомогание как рукой сняло, - иди сюда. "Сын потаскухи" и второй, его товарищ, оставили своих жертв и подступили к Имрану. Это были молодые люди в халатах подбитых ватой и в заплатанных шароварах. У каждого на плече висел аркан, а на поясе нож. Извлекая из подошвы нож, Имран успел удивленно отметить, что эти негодяи ходили вооруженными , в то время как ношение оружия населению было запрещено. Первый выпад Имран успешно отбил ногой и, не давая противнику подобрать выбитый нож, поднял его сам, видя растерянность, отразившуюся на лицах врагов, не ожидавших такого отпора. Комната была мала, и их численный перевес не имел особенного значения. Имран бросился вперед и, сделав несколько молниеносных движений, нанес обоим глубокие порезы, отчего лица противников окрасились кровью. В довершении ко всему, тот, у кого в руках еще остался нож, споткнулся о словно ненароком подставленную ногу Ибн Лайса и грохнулся оземь. Нож при этом оказался в пределах ноги Ибн Лайса и тот не преминул наступить на него. Имран, не теряя времени, освободил одну руку и нанес противнику прямой удар в челюсть. Негодяй, взмахнув руками, упал на своего дружка. Имран, принялся, было, избивать обоих ногами, но ему это очень быстро надоело. С помощью торговца он вышвырнул негодяев из лавки. Ибн Лайс расплылся в улыбке. - Ах, как славно мы их вздули, - восхищенно сказал он. Имран, тяжело дыша, спрятал свой кинжал. Заметив радостный взгляд девушки, он невольно смутился. Протянув нож хозяину, сказал: - Спрячьте это. Хозяин повертел в руках ножи, помрачнел и бросил их в угол. - Зря ты, парень, полез не в свое дело, - расстроено сказал он, - это были айары, с ними лучше не связываться. Придут, не сносить мне теперь головы. Ох, надо пойти к хаджиб-ал-бабу. - Кто это, айары? - спросил Имран, припоминая, что он уже слышал это слово. Хозяин, не отвечая, выглянул на улицу. - Кажется, ушли. Эй, старуха! На зов вышла кухарка. - Отведи ее. - Сам бы отвел, хозяин, боюсь я, - жалобно сказала женщина. - Я бы отвел, да боюсь, вернутся, лавку еще сожгут. Эх, парень, наделал ты делов! Не умер бы я от пары оплеух. - До чего ж ты неблагодарный человек, - разозлился вдруг Имран, - все вы торговцы такие. Ладно, придержи язык, - остановил его Ибн Лайс, - ишь разошелся. Имран вдруг почувствовал такую слабость, что вынужден, был схватиться за стену, чтобы не упасть. Боевой пыл исчерпал в нем последние силы, и сейчас болезнь неумолимо накатывалась на его тело. - Больной он, хозяин, - сказала кухарка, - жар у него, простыл бедолага. Много не наработает. - Ладно, идите, - приказал Ибн Лайс, - я пригляжу за ним, не гнать же его теперь, да быстрее возвращайся. Девушка бросила на Имрана благодарный взгляд, улыбнулась и исчезла за порогом. Хозяин взял Имрана за локоть и повел, говоря: - Пойдем к очагу, я дам тебе попить горячего, согреешься. Усадив работника поближе к огню, Ибн Лайс сказал: - Жаль, парень, что Коран запрещает вам вино. Я бы сейчас согрел тебе кружку, сразу полегчало бы. - Ты что, читал Коран? - спросил Имран. - Нет. - И я не читал, так что неси вино и не доверяй болтовне глупцов. Хозяин хмыкнул, пошарил в углу и достал закутанный в тряпье кувшин. - Я тоже горячего попью, - сказал Ибн Лайс, наливая вино в железную миску и ставя ее на огонь. По комнате тотчас поплыл пряный винный дух. - Смотри, как бы не закипело, - через некоторое время заметил с беспокойством Имран. - И то, - согласился хозяин. Снял миску и разлил вино в глиняные чаши. Имран сделал несколько глотков, обжигаясь и дуя на вино, и блаженно вздохнул. Это было именно то, чего ему сейчас недоставало. - А куда ты дочку отправил? - Служит она у одного вельможи. - Торговля плохо идет? - Плохо. Еле концы с концами свожу. В городе был голод прошлой зимой. Два раза грабили лавку, еле поднялся. Жена умерла, детей выводок целый. Пришлось старшую пристроить. - Замуж бы выдал. - Не берут. - Почему? Она красивая. - Иудеи мы, мало здесь нас, - сказал Ибн Лайс. - А ты, приятель, откуда взялся. - Издалека, - уклончиво ответил Имран. Осторожность украшает героя. Ибн Лайс понимающе усмехнулся и не стал настаивать на ответе. - Как же тебя сюда занесло? Имран тяжело вздохнул и поставил пустую чашу у ног. - Жизнь, - сказал он, - это старая шлюха и дает она тому, кто превосходит остальных в подлости, коварстве и вероломстве. Ибн Лайс при этих словах едва не пролил вино. - Крепко сказано. - Я бы крепче сказал, да слов таких не знаю. А знаю одно,- в жизни нет справедливости. Благородные люди прокладывают дорогу проходимцам. Погибает всегда герой, часто с помощью проходимцев. А возмездие почему-то никого не настигает. Ибн Лайс внимательно посмотрел на Имрана. - Однако на простого поденщика ты не похож. Имран пожал плечами. - Ты ошибаешься, парень, - вздохнув, сказал Ибн Лайс, - справедливость есть, только она, как бы это сказать. Она велика, как велик Господь Бог и творит он ее по своим меркам. Ведь когда ты наступаешь на муравья, ты не думаешь о том, что творишь зло, а муравей при этом говорит, что нет справедливости, человек мол,раздавил его и пошел себе дальше, и кара его не настигнет. - Значит, мы муравьи? - спросил Имран. - Выходит так, - с грустью ответил Ибн Лайс. Наступило молчание. Огонь в очаге стал угасать. Ибн Лайс поднялся, чтобы подбросить сучьев. Когда он вернулся, Имран спал, уронив голову на грудь. Торговец дотронулся до его лица. Работник пылал как жаровня. "Эх, - сказал хозяин, - нанял я тебя на свою голову". Он растолкал Имрана и помог ему дойти до лежанки. Вернулась кухарка, подошла к хозяину, и они долго разговаривали, стоя над Имраном. Их голоса раздражали нашего героя и он, с трудом разлепив веки, сказал: - Нельзя ли потише. - У тебя в Багдаде есть родные или знакомые? - Есть, - ответил Имран и провалился в беспамятство. В поздние послеобеденные часы Абу-л-Хасан нанес визит вазиру Али ибн Иса. Ему пришлось ждать, так как вазир диктовал поручения своим чиновникам. Наконец, к Абу-л-Хасану вышел секретарь и пригласил войти. Глава тайной службы вошел и склонился в поклоне. Али ибн Иса сидел, спиной к занавеске, и производил впечатление очень бодрого, несмотря на свой возраст, а было ему больше шестидесяти, человека. Но начальнику шпионов было известно, что занавеска закрывает стенную нишу набитую подушками, на которые опирался, усталый вазир. - Рад видеть тебя, о Абу-л-Хасан, - произнес вазир, - должен сказать, что при твоем появлении у меня всегда светлеет в глазах. - Ваши слова - лучшая награда для меня, - ответил Абу-л-Хасан, - но справедливости ради замечу, что светлеют ваши глаза от света ваших глазах отражающегося от меня. - Другой ответ был бы недостоин раиса тайной службы, - с улыбкой сказал вазир, - но довольно говорить друг другу любезности. Скажи, что нового при дворе? - Все хорошо, хвала Аллаху, видел повелителя правоверных, жив-здоров, выглядит прекрасно, - Али ибн Иса удивленно поднял брови. - Неужели он дал тебе аудиенцию? - Нет. Я видел его на ристалище. Эмир верующих наблюдал поединок евнуха Муниса с гвардейцами. - С дейлемитами? - Нет, с тюрками. - Что бы это значило? - спросил вазир. - Гвардейцев, между прочим, было четверо, а Мунис один. - Вот как, - рассеянно удивился Али ибн Иса, - и что бы это значило? - У меня есть соображения на этот счет. - Прошу. - Халиф желает видеть Муниса военачальником, но в силу своей молодости, испытывает некоторую неуверенность в целесообразности этого. - Военачальником? Евнуха и раба? Ты уверен в этом? - В этом нет ничего удивительного, я видел, как он дрался сегодня, это прирожденный воин. Было бы удивительно, если бы халиф прочил на это место человека более достойного, но не имеющего к этому призвания. К тому же история знает немало примеров тому, как рабы проявляли способности, подобающие государственным мужам. Абу-л-Хасан умышленно не дал прямого ответа на вопрос. Во-первых, если дело не выгорит, можно будет утверждать, что им было высказано лишь предположение. Во-вторых, не говоря прямо, он давал возможность вазиру через некоторое время счесть эту версию своим умозаключением. - Но он евнух, - настаивал Али ибн Иса. - Я думал об этом. - Любопытно. - У евнухов удаляется часть тела, которую принято считать мужским достоинством. Следовательно, случись им получить доверие и возможность, не вообразить рвение, с каким они будут компенсировать свой недостаток. - Возможно, - задумчиво сказал Али ибн Иса, постукивая указательным пальцем по лбу, - но твои умозаключения представляются мне слишком сложными. Кстати, это беда умного человека. Любую возникшую проблему он старается продумать путем сложных логических построений, и в семи случаях из десяти он проигрывает, так как противник, оказывается, двигался простейшим путем, то есть тем, какой приходит на ум сразу. - Прошу простить меня. Наверное, вы устали, а я утомляю вас своими домыслами. - Нет, нет, ты хорошо сделал, что рассказал мне об этом. Сомнительно, что халиф поступит так, как ты говоришь, но поступил ты правильно. - Вы позволите мне удалиться? - Да, конечно, иди отдыхай. Я доволен тобой. У выхода Абу-л-Хасан остановился и произнес то, что приберегал напоследок. - Кстати, Ибн ал-Фурат тоже был там, - Али ибн Иса встрепенулся и посмотрел на Абу-л-Хасана. - Ибн ал-Фурат? - Да, и простите, мне только сейчас это пришло в голову. - Что именно? - Если Ибн ал-Фурат озвучит тайное желание ал-Муктадира, он усилит свое влияние. - Не называй повелителя правоверных по имени, это невежливо, и не мне учить тебя манерам. - Простите, - сказал Абу-л-Хасан, склонился в почтительном полупоклоне и так быстро исчез, что в следующее мгновение, всемогущий вазир сделал мозговое усилие, чтобы сохранить в памяти воспоминание о начальнике тайной службы. Абу-л-Хасан покинул дом вазира с улыбкой на устах. Он был доволен собой. Перед тем как отправиться домой, он зашел в присутствие, чтобы прочитать последние донесения агентов. В приемной навстречу ему поднялся тучный мужчина в черной чалме и, не дав опомниться, заключил в объятья. Силой посетитель обладал изрядной, как ни пытался Абу-л-Хасан отстраниться, ничего не получилось. Он лишь поймал взгляд секретаря, настороженно следившего за ними и делавшего какие-то знаки. - Дорогой друг, - бубнил в ухо незнакомец, - как я рад вас видеть! Получив, наконец, свободу движений, Абу-л-Хасан вгляделся в лицо посетителя и... какое-то давно забытое, но оставившее светлую печаль, событие глянуло на него глазами посетителя. Секретарь сказал на всякий случай: - Господин сказал, что вы его ждете. - Это вы, вы живы! - наконец произнес Абу-л-Хасан. - Да, это я, раис. Будучи проездом в славном городе Мансура11 не мог не навестить вас. Бывший сахиб аш-шурта был бодр и весел. - Вы правильно поступили. На лице Абу-л-Хасана была неподдельная радость: - Что же мы стоим, проходите в мою комнату. Идя за Ахмад Баширом, раис чуть не засмеялся, до того он был рад видеть этого человека живым. Узнав о смерти Ахмад Башира, Абу-л-Хасан расстроился, пенял себе за недостаточное участие в судьбе человека. И чем более прочилось положение Абу-л-Хасана, и росло его благосостояние, тем более терзали его угрызения совести. Вошли в комнату, и Абу-л-Хасан сказал: - А зачем сюда, поедем ко мне домой. - Стоит ли беспокоиться, - неуверенно сказал Ахмад Башир. - Стоит, стоит. Помните, как славно вы угостили меня в Сиджильмасе? - Давно это было, - невесело произнес Ахмад Башир Абу-л-Хасан вызвал охрану и предложил гостю последовать за ним. - К чему столько солдат? - удивился Ахмад Башир, увидев отряд вооруженных людей. - Положение обязывает, - сказал Абу-л-Хасан, - вы не видели выезд Назука. - Кто этот Назук? - Сахиб аш-шурта Багдада. - Надо же, - процедил сквозь зубы Ахмад Башир. Абу-л-Хасан положил руку на плечо Ахмад Башира. - Простите меня, друг мой. Если бы вы знали, как я переживал вашу неудачу. - Пустое, - беспечно отозвался Ахмад Башир, он уже справился с собой, - я недурно провел все это время, многое повидал. Должен вам сказать, что умному человеку все равно, чем заниматься, он во всем добьется успеха, главное - не бояться риска. - Совершенно верно, - подхватил Абу-л-Хасан, - прекрасно сказано. Всегда приятны слова, освобождающие вас от чувства вины, которое появляется при виде человека, обошедшегося без вашей, необходимой для него помощи. - Уже скоро, - сказал Абу-л-Хасан, - вон за тем поворотом мой дом. Процессия двигалась неспешным шагом. Улицы были безлюдны. Редкие прохожие торопились уступить дорогу военным. Начинало темнеть, и блестящая луна неумолимо поднималась на небосвод. - Какая хорошая в этом году зима, - заметил Абу-л-Хасан, - вы не находите? Поговорили немного о погоде. Абу-л-Хасан сказал, что морозы случаются редко, но каждый раз это стихийное бедствие для Багдада. Голод, мор и, как правило, народные волнения. У ворот своего дома Абу-л-Хасан отпустил охрану, надо признаться, пользовался он ею редко. Начальнику тайной службы не подобает привлекать к себе внимание. Захотелось произвести на гостя впечатление. - Хороший дом, - сказал, оглядевшись, Ахмад Башир, - да будет вам польза от него. - Благодарю вас, - ответил Абу-л-Хасан, и приказал подать ужин .. Вслед за хозяином, Ахмад Башир поднялся на второй этаж. Комната была устлана коврами, вскоре слуга внес мраморную столешницу, а другой, торопясь, принялся уставлять ее закусками, хлебом, кубками для питья. Руководил всем этим уже известный читателю, Хамза. Вино принесли в последнюю очередь. Два стеклянных запечатанных сосуда. Абу-л-Хасан собственноручно вскрыл один и наполнил кубки. Выпили, пожелав, друг другу добра и здоровья. Хамза прислуживал за столом, но вскоре был отправлен вниз. - Я позову, - пообещал хозяин. Первый сосуд опустел довольно быстро. Беседа ладилась. Вспоминали подробности поимки лже-махди, смеялись. Но в какой-то момент Ахмад Башир, помрачнев, сказал: - Удавить надо было его тогда в тюрьме. Сколько лет сражений, сколько достойных людей погибло, не говоря о том, что его люди убили Анаис. А что ему стало, царствует и все наши усилия пошли прахом. Кстати, что стало с той бумагой, которую мы взяли у него? Я не слышал фетвы, где бы она фигурировала. Абу-л-Хасан усмехнулся. - Между прочим, я испытал разочарование раньше вас. Я ехал, прижимая к груди вожделенную бумагу. Вообразите гордость, с какой я вступил во дворец, но оказалось, что я приехал не вовремя. В тот день случилась свадьба. Халиф выдавал свою дочь замуж, им было не до пустяков. На следующий день у всех болела голова с похмелья, правда, к вечеру я получил свою нынешнюю должность, что я считаю невероятным везением. Ведь обо мне могли забыть. Что же касается фетвы, то пока Убайдаллах сидел в тюрьме, она была неактуальна. Потом случился заговор, дворцовый переворот, изменилась политическая ситуация. - Значит, все было напрасно. Подумать только, какие потрясения я испытал, и все для того, чтобы у них изменилась политическая ситуация, - злобно сказал Ахмад Башир. Наступило неловкое молчание. Вот они - две стороны одной монеты. Плюсы и минусы одного и того же дела. За столом сидели два человека, из которых один нажился, а другой разорился на одной и той же торговле. Чтобы разрядить напряжение, возникшее за столом, Абу-л-Хасан крикнул управителя. Появился Хамза и, скрестив руки на груди, стал перед ними. В уголках его губ таилась доброжелательная улыбка. Абу-л-Хасан долго молчал, глядя на хаджиба тяжелым взглядом, но раздражение его улеглось и вместо того, чтобы сорвать на нем зло, он спросил: - Ну, что новенького? - Где, хозяин? - невозмутимо спросил Хамза. - Ну, где-нибудь, вообще. - Анна. - Какая Анна? - удивился Абу-л-Хасан. - Ваша новая служанка, господин. - А-а, и что же с ней случилось? Ахмад Башир, до того безразлично пивший вино, услышав женское имя, заинтересовано посмотрел на слугу. - Я отпустил ее домой, - продолжал Хамза, - взять свои вещи, так вот, когда она возвращалась, к ней привязались два айары. Поведение их было столь непотребным, что ей пришлось спасаться бегством, но, мерзавцы не успокоились и стали преследовать ее и даже ворвались к ней домой. Ее отец пытался успокоить их, но безуспешно и, если бы не работник-поденщик, случившийся там, страшно подумать, чем все могло бы кончиться. - Что же сделал работник? - спросил Абу-л-Хасан. - Работник вышел на шум из другой комнаты и, видя такое дело, обругал их последними словами. Они бросились на него с ножами и, представьте себе, работник, вместо того чтобы дать деру, как сделал бы любой нормальный человек на его месте, например, я, вдруг тоже достает нож и начинает столь искусно им орудовать, что обращает айаров в бегство. - Надо же, - сказал Абу-л-Хасан. - Я говорю, - продолжал Хамза, - что не мешало бы в каждом доме иметь по такому работнику, тогда айары не распоясались бы так. - Это верно, - согласился Абу-л-Хасан. - А откуда он достал нож? - спросил Ахмад Башир, внимательно слушавший хаджиба. - Не знаю, господин, - пожал плечами Хамза. - А нельзя ли спросить? - Сейчас узнаю, - ответил Хамза и, обращаясь к Абу-л-Хасану, - вы позволите, господин? - Иди, - разрешил хозяин. Хамза с достоинством склонил голову и вышел. - Что это за айары? - спросил Ахмад Башир. - По-моему, я где-то уже слышал это слово. - Банда разбойников, - раздраженно сказал Абу-л-Хасан, - городское дно, отребье, никчемные мастеровые, разорившиеся лавочники и прочая чернь. Они якобы придерживаются кодекса чести: сдержанность, сила воли, стойкость и пренебрежение к боли, преданность в дружбе, целомудрие (не прелюбодействуют не лгут, соблюдают харам), не бесчестят женщин, а вместе с тем они не гнушаются забирать имущество у людей и причину для этого придумали, мол, богатство - причина людской злобы. Узнают они друг друга по заплатанным штанам и особому языку, носят ножи и арканы. - Кажется, в Багдаде запрещено ношение оружия, - заметил Ахмад Башир. - Это так, но для них время от времени делают исключение. Некоторые умники считают, что от них может быть польза в деле наведения порядка в городе, что они могут быть народной дружиной и помогать полиции, и действительно было время, когда они хорошо проявили себя, защищая Багдад в 196 году при осаде города армией ал-Ма'муна. - Но все это чревато последствиями, - сказал Ахмад Башир, - черни нельзя давать оружие. - Сразу видно настоящего полицейского, - улыбнулся Абу-л-Хасан. - Скорее это выглядит так, - когда власть не может справиться с ними, она, чтобы скрыть свою беспомощность, придает айарам некоторую законность. - До чего же приятно разговаривать с умным человеком, - с досадой сказал Абу-л-Хасан. Неприятно, когда вещи называют своими именами, как никак он был представителем власти. Появился Хамза. - Она не помнит, - заявил он. - Ну ладно, - сказал Ахмад Башир, - все равно надо сходить, посмотреть. - А что такое? - спросил Абу-л-Хасан. - Товарищ мой потерялся. - Багдад город большой, почему вы думаете, что это именно он? Ахмад Башир улыбнулся. - Не знаю, мне так показалось, по повадкам смахивает. А!!! Подождите, вы же его знаете. Помните того бродягу в Сиджильмасе, крестьянина, приговоренного к смерти, мы использовали его в операции против Убайдаллаха. Вы еще обещали выхлопотать ему помилование. - Да, да, - рассеянно сказал Абу-л-Хасан, - но я свое слово сдержал. Кстати, и в отношении вас тоже. - Да, - согласился Ахмад Башир, - кто же знал, что так получится. - Вы не сказали мне, чем сейчас занимаетесь, - сказал Абу-л-Хасан, чтобы переменить тему. - Разве? - удивился Ахмад Башир. - А вы спрашивали? - Кажется, нет. - Так поэтому, наверное, я и не сказал. Я занимаюсь торговлей, вернее, занимался до последнего времени, и дела шли успешно, пока я по глупости не сделал доброе дело, тут-то меня и взяли в оборот. Есть люди, которым благотворительность противопоказана, вы понимаете, о ком я говорю? Абу-л-Хасан засмеялся. - Вы говорите загадками, друг мой. - В следующий раз я расскажу вам эту историю, а сейчас мне надо поторопиться, чтобы застать на месте того поденщика. Сдается мне, что это все-таки мой приятель. Он со странностями, сегодня утром неизвестно на что обиделся и ушел от меня. Скажите мне напоследок, все-таки это не дает мне покоя, тот протокол допроса у халифа... или он даже не покидало пределы вашего ведомства и наш труд оказался напрасен? - Я передал протокол вазиру Аббасу, моему тогдашнему начальнику, а как он с ним распорядился - неизвестно, известно только, что сам он был убит во время заговора против нынешнего халифа. Ахмад Башир поднялся. - Благодарю за угощение, вы позволите навестить вас еще раз? Я пробуду в Багдаде еще какое-то время. - Я буду рад видеть вас, друг мой. - Может ли слуга показать мне дом, в котором живет ваша служанка? - Конечно, но может быть, вызвать охрану, ведь айары могут вернуться. Несмотря на свой кодекс, они народ довольно злобный и мстительный. - Не стоит беспокоиться. Абу-л-Хасан долго уговаривал гостя, но тот был непреклонен. - Где вы остановились? - напоследок спросил Абу-л-Хасан. Ахмад Башир широко улыбнулся. - Все там же, караван-сарай в квартале Аш-шамасия. Вы позволите расспросить вашу служанку? Абу-л-Хасан вызвал Анну, и Ахмад Башир задал ей несколько вопросов. Затем он раскланялся. Оказавшись за воротами, он сказал себе: "А девица недурна", и в сопровождении слуги отправился к дому Ибн Лайса. Абу-л-Хасан, оставшись наедине с Анной, еще раз расспросил ее. Девушка подробно рассказывала о случившемся, а Абу-л-Хасан невольно разглядывал ее. Стриженую голову она повязала платком, пропустив концы под подбородком и сделав узелок на затылке. В уголках губ таилась улыбка, которая почему-то вселяла в Абу-л-Хасана неясную тревогу. Закончив рассказ, она подняла на хозяина голубые глаза, и от этого взгляда Абу-л-Хасан почувствовал себя зеленым юнцом. Глубоким вздохом он возобновил положение вещей и сказал: - Хочешь вина? Служанка помотала головой. - А еды? Она утвердительно кивнула. - Ешь. Анна благодарно кивнула и присела к столешнице. - Сколько тебе лет? - через некоторое время спросил Абу-л-Хасан. - Тринадцать, господин, - с набитым ртом сказала девушка. Абу-л-Хасан никому из слуг не позволил бы отвечать с набитым ртом, но сейчас он только улыбнулся. - Ты помогла мне утром, боль прошла очень быстро. - Я рада, что смогла это сделать. Анна перестала есть и поднялась из-за стола. - Ешь, что же ты? - Спасибо я сыта. - Но ты не могла так быстро насытиться. - Честно говоря, господин, я не хотела есть, Хамза накормил меня. Просто мне показалось, что вам будет приятно посмотреть, как я ем. Изумленный Абу-л-Хасан спросил: - Почему же ты в таком случае не выпила вина, чтобы доставить мне удовольствие? - Это другое, у господина создалось бы обо мне превратное впечатление, питье вина не красит девушку. - А ты умна. - Спасибо, господин. Девушка определенно нравилась ему. Платье и кафтан, надетые на Анну не давали никакой возможности разглядеть ее формы. Подумав об этом, Абу-л-Хасан непроизвольно протянул руку и наткнулся на ее упругую грудь. Издав пронзительный визг, Анна отпрыгнула в сторону. Прибежал испуганный Хамза. Не решаясь войти, он остановился за дверью и кашлянул, давая знать, что он поблизости. - Прости, - сказал девушке Абу-л-Хасан, - у меня это получилось нечаянно, можешь идти. Анна поклонилась и вышла из комнаты. - Можешь войти, - разрешил Абу-л-Хасан. - Ну, - весело спросил Абу-л-Хасан, - чего ты прибежал? - Я подумал, господин...- Хамза замялся. - Чего ты подумал, что мне может понадобиться твоя помощь? Но я не настолько еще стар. Хамза стоял, утратив дар речи. - Ты думаешь, я не могу взять ее к себе на ложе? - продолжал Абу-л-Хасан. - Можете господин, но я не думаю, что от этого будет польза. Она не рабыня, к тому же иудейка, ее отец поднимет шум, подаст жалобу. - Хамза, а с чего это ты покровительствуешь ей, уж не получил ли ты от ее отца бакшиш? По тому, как Хамза вдруг напустил на себя полнейшее безразличие, Абу-л-Хасан понял, что без этого не обошлось. - Я, господин, сразу проникся к ней расположением, - наконец нашелся Хамза. - Она девица неглупая, к тому же недурна собой. - Это верно, - рассеянно сказал Абу-л-Хасан, его мысли уже приняли иное направление. Хамза хорошо знал своего господина, заметив, особенное выражение его лица, он молча поклонился и вышел, радуясь, что все обошлось. Последние полчаса перед сном Абу-л-Хасан задавал себе один и тот же вопрос - для чего бывшему начальнику полиции понадобился протокол допроса Убайдаллаха? Так и не найдя на него ответа, он улегся спать. Часть пятая У айаров Слуга остановился у дома с закрытыми ставнями. - Это здесь, господин. Ахмад Башир огляделся. Ввиду позднего времени все лавки на рынке вокруг были закрыты. - Ты уверен? - спросил он. - Да, господин, это лавка ее отца. - Ну, спасибо тебе, дружок. Можешь возвращаться. - А вам больше ничего не нужно? - Нет. Слуга поклонился и отправился обратно. Ахмад Башир еще раз поглядел по сторонам и, подойдя к двери, постучал. В ответ сразу же послышался женский голос. - Что надо? Видимо, женщина прислушивалась к голосам, стоя за дверью. - Открой, женщина, мой друг здесь работает. - Какой еще друг? - спросили из-за двери. Но дверь открылась и женщина впустила Ахмад Башира. Войдя в комнату, Ахмад Башир присвистнул от удивления. В доме все было перевернуто верх дном. - Увезли твоего друга, - сообщила женщина, - айары вернулись, а он слабый лежал без памяти. Заболел, а до этого такую драку устроил, хозяина побили, видишь, все переломали здесь. На мою честь покушались, - не без гордости добавила она. Ахмад Башир с сомнением посмотрел на нее. - Ты в этом уверена, женщина? - спросил он. Она с таким негодованием вскинула на него глаза, что он поспешил задать ей новый вопрос. - А где же хозяин? - К накибу пошел, жалобу подавать. Только вряд ли, их все боятся. - А ты не знаешь, куда они пошли? Кухарка пожала плечами. Ахмад Башир, оставив женщину, вышел на улицу. Первый же прохожий, к которому он обратился с вопросом, где он может найти айаров, воскликнув "Бисмиллах", поспешил удалиться. Но Ахмад Башир, продолжая расспросы, встретил словоохотливого базарного старшину, который сказал, что айаров лучше искать на пустырях в заброшенных строениях, но тут же посоветовал не делать этого. - Их предводителя зовут Азиз, - добавил старшина. - Ты знаком с ним, уважаемый? - спросил Ахмад Башир. - Заочно, так же впрочем, как и все торговцы на этом рынке. Он обложил всех данью. Так что открой лавку, и он сам к тебе придет. - У меня нет столько времени. - Ну, тогда иди в любой кабак, кого-нибудь из них встретишь. Ахмад Башир поблагодарил старшину и отправился на поиски. Джафара ас-Садика, шестого имама, признаваемого всеми мазхабами и сектами, Имран встретил во дворе соборной мечети. Он шел по айвану, когда увидел мужчину лет пятидесяти, идущего по двору как раз навстречу. Лишь только глянув ему в лицо, Имран сразу понял, что перед ним имам Джафар, по прозвищу Правдивый, и в этом не было ничего удивительного. Лицо Джафара излучало доброту и знание, от него исходил свет, во всяком случае, так показалось Имрану. Так бывает невозможным не узнать царя среди подданных, вельможу среди черни. Удивительным было то, что Джафар, ответив на приветствие, назвал Имрана по имени. - Как твои дела, сынок? - спросил он, улыбнувшись. Оторопев, Имран все же сообразил, что это не тот случай, когда можно кривить душой. Вздохнув, он сказал: - Бывали дни и получше, правда это было так давно, что я их не помню. -Потом он добавил. - Ну и заварили же вы кашу. Джафар на это ничего не ответил и Имран, подумав, что он обиделся, поспешил извиниться. Джафар вновь улыбнулся и кивнул головой. Имран хотел подойти ближе, но не смог. Так они и говорили, Имран на айване, а Джафар во дворе. - Тебя что-нибудь тревожит? - спросил имам. Пока Имран подбирал слова в ответ, Джафар продолжил: - Я вижу, что ты жив и здоров, меня это радует. - Я не знаю, как жить дальше, - наконец сказал Имран. - Казалось бы, я получил все, чего хотел: избежал смерти, воссоединился с семьей, но ничто мне не в радость. Жена, о которой я грезил долгими ночами в тюрьме, оказалась чужим человеком; дети, по которым я так страдал, вполне обошлись без меня. У меня чувство, словно меня подло обманули. В моей душе поселилась тоска, я раздираем сомнениями. Джафар внимательно слушал, изредка кивая головой. Он стоял во дворе, залитом беспощадным солнечным светом и поэтому, подняв глаза на Имрана, он приложил ладонь козырьком к глазам. Джафар сказал: - Это потому, сын мой, что ты постиг знание, оно не дает тебе покоя. - Что же мне теперь делать, как жить дальше? - спросил Имран. - У каждого свой путь, - печально сказал Джафар. - Так вы не знаете? - расстроился Имран. Джафар покачал головой. - У каждого свой путь, - повторил он. - Ничто не изменится от того, что я укажу тебе наиболее верный для тебя путь, ты ведь все равно пойдешь своей дорогой, той на которую укажет тебе твой разум и твое сердце. Ведь человек создан по образу и подобию Божьему, а значит он тоже Демиург, творит свою жизнь и свою судьбу. Ведь если я скажу, что наиболее правильным для тебя будет вернуться домой, ты же все равно не сделаешь этого. - Нет, не сделаю. - Ну вот, видишь. Имран поник головой. - Скажи в таком случае, - горестно спросил он, - почему нет справедливости на свете? Почему одни приобретают незаслуженно, а другие теряют последнее, что у них есть? - Я тебе больше скажу, - засмеялся Джафар. Справедливости нет не только на свете, ее нет даже во тьме. Имран изумленно поднял голову. Лицо Джафара изменилось: в уголках губ играла недобрая усмешка, а глаза смотрели холодно и властно. - Ее нет в том смысле, в каком люди и ты в частности ее воображают. Все очень просто: на часах Господа Бога человеческая жизнь слишком малая величина, чтобы за время отмеренное ей свершилось то, что по нашему разумению должно свершиться, воздалось все, что должно воздастся каждому по его делам. Часы Создателя размером во вселенную. Не вообразить шаг маятника этих часов, поколения меняются прежде, чем он сделает шаг и вернется в исходное положение. К сожалению, нашей жизни не хватает, чтобы увидеть плоды наших поступков... Джафар ас-Садик замолчал, оборвав свою речь. Молчал и подавленный Имран, опустив голову. Когда же он поднял взгляд, имам удалялся и последнее, на что обратил взгляд Имран, то, что Джафар не отбрасывал тени. Вместо того, чтобы по совету старшины заняться поисками Имрана на пустыре, Ахмад Башир отправился в ближайший кабачок, где как следует, выпил. После чего задал хозяину вопрос, но желаемого ответа не получил. Тогда он нанял за один дирхем какого-то пьяницу, согласившегося факелом освещать ему путь и отправился в другой кабак, где еще выпил и задал хозяину вопрос. Этим, странным на первый взгляд,действиям Ахмад Башира было несколько объяснений: во-первых, ему не хотелось бродить ночью по пустырю в темноте, рискуя быть ограбленным или даже убитым руками каких-нибудь бродяг, предпочитающих селиться в таких местах. Во-вторых, пятнадцать лет службы в полиции убедили его в том, что, казалось бы, наиболее логически оправданные поступки, как правило, приводят к отрицательным результатам. В-третьих, Ахмад Башир был в душе сторонником учения кадаритов и справедливо полагал - уж коли суждено ему найти пропавшего товарища, то найдет его, в какую бы сторону он не двигался. Всякий раз, рассчитываясь с хозяином, Ахмад Башир вынимал из кармана вместе с горстью монет белую круглую печать, но результата эти действия не имели. Пьянице, сопровождавшему его, надоело молчать, и он обратился к господину с просьбой купить ему вина в счет обещанного дирхема. Ахмад Башир отказался выполнять эту просьбу, во-первых, потому что не любил давать авансы, а во-вторых, опасался, что бродяга, выпив, не сможет выполнять свои обязанности. Тогда пьяница, желая ускорить расчет, спросил: - А кого, собственно, ищет господин? - Азиза, - коротко сказал Ахмад Башир. - Предводителя айаров? - спросил пьяница. Ахмад Башир поглядел на него и сказал: - Да. Пьяница засмеялся и воскликнул: - Господин! Зачем же его искать по всему Багдаду, когда его вотчиной является Баб-ал-Басра? - Ну, веди, - сказал Ахмад Башир. Бродяга привел его в квартал Баб-ал-Басра и указал на двухэтажный дом на окраине. - В подвале кабак, - сказал он, - он здесь обычно сидит. Меня туда не пустят, вернее не выпустят, слишком задолжал. Дай мне мои деньги. И потом - очень я не люблю айаров. - Сколько ты должен? - спросил Ахмад Башир. - Целый динар. Ахмад Башир достал золотую монету. - Иди, расплатись, заодно посмотришь, там ли Азиз, сколько с ним свиты, и есть ли у них оружие. Провожатый схватил монету и сказал: - Еще полдирхема на выпивку... ну не могу же я просто войти и выйти, это будет подозрительно. Ахмад Башир счел эти слова разумными. Бродяга, получив прибавку, тут же исчез. Ахмад Башир прошел взад-вперед, производя разведку, затем спрятался в тень и принялся выжидать. К ночи еще больше похолодало, небо прояснилось, а звезды висевшие над Багдадом опустились еще ниже, холодным блеском вызывая у Ахмад Башира озноб и внутреннюю дрожь. Он изрядно продрог, когда, наконец, появился провожатый. Разгоряченный вином, он щедро улыбался. - Ну? - нетерпеливо спросил Ахмад Башир. - Там он, слева от двери сидит, двое с ним. - Как он выглядит? - Обыкновенно. Да ты его сразу узнаешь, наглый больно. Ахмад Башир отпустил провожатого и вошел в кабак. Ибн ал-Фурат ужинал очень поздно и, как всегда, в окружении своих девяти советников, из которых четверо были христианами. У вазира не было спеси, свойственной сановникам его ранга. Отпрыск знатного рода, он избавился от высокомерия по отношению к людям в зрелом возрасте, увидев во сне хлеб, до которого не смог дотянуться. После этого всю оставшуюся жизнь в его доме раздавали хлеб, как милостыню. В нем вообще было что-то от великодушного монарха. Он никогда не преследовал своих врагов. Так, вступив в должность вазира, он разорвал, не читая, все их письма, доставшиеся ему от предшественника, утверждая, что милость и нем