н быстро придал своему лицу скорбное выражение. - Вот, дорогой Баака, Сандро прискакал, Андукапар совсем плох, священник душу облегчал. Княгиня Гульшари просит светлейшего Баграта и Симона немедленно приехать... - Светлейший князь Баграт, прикажи вырвать лживый язык у презренного Сандро! Раб напрасно тебя беспокоит. Не успели ворота Тбилиси закрыться за печальной арбой, как Андукапар вскочил на коня и совсем здоровый предстал перед княгиней Гульшари. Единственное, что огорчало Андукапара, это неудачная ночная охота. Князья незаметно переглянулись. Сандро подвинулся ближе к князю Баака, но Датико, положив руку на шашку, стал между начальником и оруженосцем. - Правду ли говорит князь Баака? - с фальшивым гневом закричал на оруженосца Баграт. - Если ты мне солгал, то пощады не будет. - Князю неправду донесли, мой господин с трудом на арбе доехал. - Ты врешь, собачий сын, - закричал Датико, - подавиться тебе кинжалом, я сам вас, волков, выследил. Симон рванулся к выходу, Баака загородил собою выход. - Не трудись, царевич, разговор еще не окончен. Я требую, чтобы за лживые сведения Сандро был отдан под мою стражу. Сандро нагло засмеялся. - Ты забыл, князь, я слуга доблестного Андукапара и подвластен только ему. - Как смеешь ты, дерзкий, отвечать, не дожидаясь моих слов, - закричал Баграт. - Баака, я сам накажу раба, до выяснения правды лжец будет находиться под моей стражей... Царевич Симон выедет сегодня в Арша и, если скажется правдой... - Пока царь Луарсаб не разрешит, никто отсюда не выедет, - холодно оборвал Баака. - Вероятно царь с моею помощью железом и огнем развяжет подлый язык Сандро. Нельзя позволить слуге обманывать господина, а тебе, светлейший Баграт, вредно напрасное беспокойство... С твоего разрешения, я арестую Сандро. Князья быстро переглянулись. - Так, значит, ты, подлая собака, приехал сюда со лживыми сведениями? Уж не затеваешь ли ты злодейства, что так упорно передаешь просьбу моей сестры поспешить к умирающему? Так получай по заслугам! И раньше, чем Баака и Датико могли что-либо сообразить, Симон выхватил шашку и с размаху рассек Сандро голову. Кровавые полосы потекли по полу шатра. Датико едва отскочил в сторону. Сандро грузно повалился, в последних судорогах цепляясь за бахрому ковра. Датико, чуть бледный, стал впереди Баака. "Да, - подумал Баака, - они ловко избавились от разоблачения, их пытать огнем и железом не будешь". Он посмотрел на Шадимана, равнодушно перебирающего кисти пояса. - Князь Шадиман, тебе надлежит уведомить царя о злодействе. - Ошибаешься, князь Баака, ты больше всех виноват. Не я ли в присутствии царя просил тебя не покидать Метехи? Разве можно было бросать замок на царевича Кайхосро, который даже жениться на дочери Бориса Годунова опоздал. Баака хотел не менее резко ответить, но, покосившись на Датико, промолчал: "Не к лицу князьям ссориться в присутствии дружинника". - Хорошо, князь Шадиман, я сам расскажу царю... Ты прав, я плохо играю в "сто забот", но за свои промахи всегда умел отвечать. И, повернувшись, вышел. За ним, пятясь и крепко сжимая рукоятку, вышел Датико. Луарсаб сидел на обрыве, прислонясь к дереву. Вокруг него расположилась свита в девять Херхеулидзе. Два брата, играя на пандури, развлекали царя песнями о любви. Луарсаб, улыбаясь, слушал. Вот уже пятый день он не видел Тэкле. Ему надоели и красота гор, и восход солнца, и закат, и песни, он рвался в Тбилиси, но до конца назначенного срока осталось два дня. Не пристало царю показывать слабость, и он любовался красотой гор, восходом и заходом солнца и ежедневно объезжал места, где приехавшие раньше амкары - каменщики и плотники - возводили укрепления против врага Картли. Луарсаб слушал песни и вежливо улыбался. Вдруг он поднял голову и растерянно посмотрел на подошедшего Баака... Баака молчал. Датико стоял сзади князя, бледный, с трясущимися руками. - Баака... Что!.. Что!.. Луарсаб притянул к себе Баака, стараясь овладеть собою. - Мой светлый царь... Баака не мог найти слов. - Царица, Тэкле... больна? Жи... ва? - задыхаясь, спросил Луарсаб. Датико не выдержал. Повалившись в ноги царю, сквозь рыдания проговорил: - Бог не допустил несчастья... По всей стоянке разнеслись тревожные звуки сзывающих рогов и барабанов. Шум, гул, топот ног. Дружинники схватились за оружие. - Коня! - прохрипел Луарсаб. На выступ обрыва взбежал Шадиман. Ворот куладжи разорван, на правом виске сабельная рана, кровь каплями стекает по выхоленной бороде. Луарсаб с изумлением бросился к нему. - Измена?! Где Баграт, Симон?! Кто ранил тебя? - Успокойся, мой светлый царь, пока Шадиман жив, измены не будет... С Симоном поссорился... Я приказал им немедленно покинуть стоянку. Не мог иначе. На наше горе они ответили равнодушием. - Шадиман приложил к виску платок. - Ничего, эта рана дорого обойдется Симону. Баака отлично понял игру. Он с отвращением смотрел на Шадимана: "Выпустил разбойников. Разоблачить? Но разве царь поверит? Не Шадиман ли при царе упрашивал его, Баака, остаться в замке? И потом, Шадиман постарается набросить на Баака тень или... избавиться от начальника метехской охраны другим способом, и Луарсаб останется один в полной власти Шадимана, а это значит - Тэкле не найдется..." Все это в момент пронеслось в голове Баака, и он крикнул страже: - Седлать коней! Ты хорошо сделал, князь Шадиман, изгнав гиен, не надо было их приглашать сопутствовать царю. - Сами навязались! - вспылил Шадиман. - Где царица?! - грозно спросил Луарсаб. - Оруженосец Андукапара Сандро говорил: царица с Зугзой тайно покинули замок. Не беспокойся, мой царь, Зугза убережет царицу, рабыня всегда ее любила... - С Зугзой?! По... кинула замок?! - бессмысленно повторил Луарсаб. - Где Сандро? Привести сюда. - Мой царь, Сандро уже поплатился жизнью, раб осмелился надеть шашку больного Андукапара. Вдруг Луарсаб рванулся вниз. За ним бросились все. Вскочив на первого коня, Луарсаб поскакал из стоянки. В беспорядке мчались свита, слуги, дружинники, князья. Скакали Шадиман, Баака. Младший Херхеулидзе, держа на поводу золотистого коня Луарсаба, привстал на стременах и перескакивая через рвы и овраги, догнал Луарсаба. Конь под царем хрипел, задыхался. Херхеулидзе, почтительно, но настойчиво взяв под уздцы царского коня, предложил пересесть на золотистого. Луарсаб оглянулся, не замечая, перескочил на своего коня, поскакал дальше, но уже овладел собою. Овладели собою и Шадиман и Баака. Конь Луарсаба спотыкался от усталости. На вынужденной остановке Шадиман решил договориться с Баака. - Не думаешь ли, мой Баака, что Тэкле бежала в Иран к брату? - Я, конечно, так не думаю, ибо царица даже Русудан не пожелала видеть. И потом, зачем понадобилось некоторым разбойникам усыплять мою стражу? Но царя не надо распалять правдой. Андукапар, Баграт, Симон и собаки Магаладзе имеют много сторонников. Теперь, когда Иран готовится напасть на нас, не время воевать с собственными князьями. - Ты прав, Баака... Можно сказать, что царица в монастырь ушла, давно собиралась. - Советую тебе, Шадиман, перевязать голову, твоя царапина совсем затянулась... Можно сказать, в монастырь... Думаю, царице Мариам известно, как спаслась Тэкле, надо заставить ее молчать. Но и Луарсаба не следует посвящать в тайну молельни. Зугза, вероятно, знала... - Если знала, должна умереть... Шадиман тщательно перевязал "рану" шелковым платком. - Не достанешь казашку; думаю, в эйлаг вернулась. Шадиман пристально посмотрел на Баака... Неужели уже узнал?! Нет, просто умно придумал. - Тогда можно сказать Луарсабу, что Зугза обманом уговорила царицу скрытно повидать Русудан и по дороге пленила... - Луарсаб войной пойдет на казахов. - Ну что ж, это успокоит его. Если там не найдет, значит, умертвили царицу из мести за Зугзу... Опять хорошо: Саакадзе в замок Зугзу привез. - Думаю, это лучше, чем в монастырь. В монастыре не могла спрятаться. Магаладзе нашли бы. Довольные друг другом, первый вельможа и начальник охраны уже спокойно следовали за молчаливым Луарсабом. "Конечно, Баака все знает, но не откроет Луарсабу, - думал Шадиман. - Князь всегда охранял спокойствие и порядок царского замка. Мысль о том, чтобы дать возможность царю успокоиться в битве с казахами, - мудрая мысль... Думаю, Мариам сделала все, чтобы Тэкле не вернулась тем путем, каким бежала. А другим вернуться ей не даст князь Шадиман. Впрочем, монастыри не мешает обшарить. Особенно Кватахевский, могла у Трифилия спрятаться. Он никогда не был мне другом". "Конечно, Шадиману теперь незачем будет отправлять меня в рай за мои метехские муки раньше срока, - думал Баака. - Значит, Луарсаб не останется всецело во власти Шадимана. Если же мне тайно удастся найти Тэкле, то... конец "змеиному" князю. Жаль... Тэкле не догадается укрыться у Трифилия. Он, конечно, не упустил бы случая обличить Шадимана". В этот час Керим покидал замок Нугзара Эристави. Керим озабоченно оглядывался. Скорей, скорей в Исфахан! Он везет своему покровителю и другу Георгию Саакадзе страшную весть. И еще - людям Али-Баиндура удалось в Стамбуле выследить Цицишвили и Джавахишвили. Потом он должен рассказать о сдержанности и отказе старика Мухран-батони, Эристави Ксанских и еще некоторых князей от союза с Эристави Арагвским и от поддержки Саакадзе в случае его мирного возвращения. Керим выехал на рассвете с караваном богатого персидского купца и, только перейдя границу Картлийского царства, превратился из погонщика снова в изящного Керима, снискавшего себе на исфаханском майдане уважение за ум и замечательную судьбу. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Уже серебряная луна обшарила все купола и крыши, когда Луарсаб на взмыленном коне влетел в ворота Метехи. "Точно вымер замок", - промелькнуло в разгоряченной голове Луарсаба. - Где моя жена? Где царица Картли, Тэкле? - грозно кричал Луарсаб, ворвавшись к Мариам. - Сын мой, сын мой! - простонала Мариам. Луарсаб выбежал, бросился в покои Тэкле. Там все было тщательно прибрана после буйства Датико. Долго метался Луарсаб по комнатам... Вот-вот выпорхнет его розовая птичка. Но нет, затихшие покои говорили о потере лучшего украшения его жизни. Ярость охватила Луарсаба. Обнажив шашку, он кричал: "Всех зарублю!" Но замок опустел, даже царевич Кайхосро решил на время исчезнуть. Почему-то царь бросился в покои Андукапара. На распахнутом окне колебалась легкая занавеска. Посреди комнаты стоял отодвинутый от стола арабский табурет. Луарсаб яростно стал крошить его шашкой. Разлетелись черные щепки, подпрыгивал раздробленный перламутр инкрустаций, лязгнул и покатился серебряный круг. Напрасно Шадиман уговаривал царя не показывать "слабости духа" перед людьми замка, напрасно верный Баака тихо говорил о принятых им мерах к розыску царицы. Луарсаб, не слушая, метался по замку, то взбегая на самые верхние площадки башен, то проникая в подвалы, в затаенные уголки, где в детстве, играя в войну, любил устраивать "засады противникам". Пораженный какой-то мыслью, Луарсаб внезапно остановился. А что, если?!. - Открыть подземелье! Баака приказал страже нести фонари и, взяв ключи, пошел вперед. У входа в высокую башню остались братья Херхеулидзе и верные дружинники. Одурманивающая затхлость ударила в лицо Луарсаба. Вздрагивали потускневшие огоньки фонарей. Гулко раздавались шаги в запутанных коридорах. Страшная картина предстала перед глазами Луарсаба. Он знал, только князья - важные политические противники Багратидов - содержатся здесь, в подземелье. Но люди ли это?! На истлевшей соломе сидели полубезумные живые скелеты. Грязные отрепья едва держались на костлявых плечах. Зеленая плесень равнодушно стекала с потолка и стен на сидевших. - Господи Иисусе! Луарсаб перекрестился, руки его безжизненно упали. Он почувствовал в себе необычайную опустошенность. Луарсаб в изнеможении прислонился к мокрой стене, вмиг его богатая одежда покрылась пятнами. Он ясно увидел себя среди мертвецов. Баака с тревогой наблюдал за царем. - Мой светлый царь, здесь воздух тяжелый, пора оставить подземелье... - Да, да, пора оставить... Выпустить всех! Одеть! Накормить!.. - Мой царь!.. - Или я больше не царь Картли?! Открыть подземелье! Отныне у меня под ногами не устраивать живое кладбище! Пленникам объявили "милость" царя, но они, не поняв, с ужасом смотрели на Баака. В полуугасшем сознании осталось только одно: "Отсюда берут на пытку". Полумертвецы прижались к скользким стенам. - Вытащить силой и навсегда заколотить подземелье! - приказал Луарсаб. Вой, плач, стоны гулко отдавались под низкими сводами. Жалобно звенели цепи. Луарсаб устало следил, как дружинники волокут на свободу обезумевших от страха узников. Из подземелья Луарсаб, шатаясь, вышел последним. Он поднял голову: какое странное небо! Точно выкрашено голубой краской. В молельне Тэкле он опустился перед иконой святой Нины. Прошел день, прошла ночь. На страже стоят Датико и три дружинника. Утром в молельню робко вошла Мариам. Луарсаб поднял на нее потухшие глаза. Мариам задрожала: на нее смотрело постаревшее лицо, черные волосы поблекли, насмешливые губы опустились. - Сын, клянусь, я... Мариам зашаталась и упала без чувств на ковер. Луарсаб внимательно, словно впервые увидев, рассматривал мать: "Обманутая разбойниками или великая грешница?" Ему вспомнилась смерть отца. Луарсаб осторожно, точно боясь запачкать цаги, обошел лежащую и вышел из молельни. Медленно перезванивались колокола. По всей Картли шло молебствие о здравии царя Луарсаба и царицы Тэкле. Никому не объявлялось об исчезновении царицы, но по всем монастырям разосланы были верные люди, одни от Шадимана, другие от Баака. Встревоженный состоянием Луарсаба, приезжал католикос, упорно не уезжал архиепископ голгофский, спешно прибыл настоятель Трифилий. Совещались. Увещевали царя успокоиться. Шадиман обрадовался. Трифилий волнуется, значит, Тэкле не у него. Вдруг Трифилий оборвал речь о божьей воле, о ниспослании небом испытания и заговорил о земном. Разве богу равный царь имеет право предаваться печали? Разве имеет право оставлять подданных без высокого внимания? Кто же позаботится о народных нуждах? Церковь? Эти ли увещевания помогли, или настойчивые беседы Шадимана о пленении Зугзою царицы, но Луарсаб стал прислушиваться к советам Трифилия - ждать, вероятно, скоро Тэкле даст о себе знать, и к советам Шадимана - готовиться к войне с казахским ханом, братом Зугзы, и к тайным советам Баака - обыскать все женские монастыри и обещать большую награду тому, кто найдет царицу или Зугзу. Все стали искать Тэкле: крестьяне, соблазненные званием азнаура и наделом, князья - богатым имением, зачислением в свиту царя, монастыри - огромными вкладами, купцы - льготами и отменой на год пошлин, амкары - отменой на год всех налогов и званием "метехского амкара", и весь "другой народ" - большой суммой монет и тарханными грамотами. Но больше всех искали скрытно друг от друга Шадиман и Баака. В женские монастыри беспрестанно стучались странницы, богатые княгини, дружинники, суля награду монастырю. Стучались придворные князья, мдиванбеги, священники, монахи, архиепископы, угрожая страшной карой в случае сокрытия царицы. Умоляли. Грубо обыскивали. Сурово допрашивали. Стучались и в ворота монастыря святой Нины. Ужаснулась Нино. Кто ищет? Царь? Шадиман? Андукапар? Баграт? Нет, Нино не позволит удушить царицу. Пусть Георгий вернется, ему одному вручит Нино "дорогое дитя". Если даже царь приедет, не отдаст. Разве Шадиман не властвует по-прежнему в царском замке? Нет, Нино не погубит "невинную душу". Пусть вернется Георгий. Нино собрала в церкви всех инокинь и послушниц. Раскрыв евангелие, она сурово произнесла: - Помните, у меня в келье лежит больная странница, но для посторонних людей в монастыре чужих нет. Если кто проговорится, то пусть ту постигнет болезнь глаз, пусть ее тело покроется язвами и чесоткой, пусть коршун выклюет у нее сердце, пусть будет она предана анафеме, да примет она муку грешника, кипящего в меди и смоле, да обсыплют ее голову земляные и водяные черви. В ужасе слушали монахини проклятия. Дрожащими губами произнесли они потребованную игуменьей клятву молчания. Неудивительно, что на все просьбы и угрозы монахини отвечали односложным "нет". "Много странниц и богомолок приходит и уходит, а светлая царица не приходила... Казашка? Совсем не видели... Богатые княгини? Были и ушли..." Чтобы не навлечь подозрения, ворота для многочисленных странниц и других ищеек были по-прежнему широко открыты. Никто не мог догадаться, что в глубокой нише кельи игуменьи лежит выздоравливающая Тэкле. В Метехи жизнь замерла. Луарсаб ничего не замечал. Шадиман полновластно распоряжался Картли. Луарсаб по-прежнему доверял своему везиру. Но духовная связь между царем и его воспитателем оборвалась. Удерживали их от окончательного разрыва личные интересы: Луарсаб боялся объединения Шадимана с Багратом и Андукапаром. Шадиман понимал - хитрый Баграт никогда не даст ему положения, занимаемого при Луарсабе, а может, даже постарается избавиться от лишнего правителя. Только один Баака пользовался по-прежнему полным доверием Луарсаба, но царь ничем не обнаруживал окрепшей привязанности к преданному князю: "Всех близких мне постигает печальная участь". Луарсаб не изменял холодно-вежливого обращения с Мариам. Не помогли ни слезы, ни клятвы. Не помогли и увещевания католикоса. Луарсаб надел черную куладжу и снял все драгоценности. Несколько раз Мариам порывалась рассказать Луарсабу о бегстве Тэкле, но страх перед Шадиманом и уверенность, что время излечит Луарсаба, удерживали ее от откровенности... Придворные вернулись - только мужчины: женщин Луарсаб не приглашал. Тоскующая Мариам пробовала сама позвать некоторых княгинь, но никто не ответил, даже Нино Магаладзе сослалась на нездоровье. Луарсаб целые дни проводил в молельне Тэкле. Он долгие часы простаивал на коленях перед иконой святой Нины, умоляя вернуть его счастье, его жизнь. Загадочно смотрела на царя из золотого оклада святая Нина. Мрачную тишину, воцарившуюся в Метехи, неожиданно нарушил прискакавший от шаха гонец. Луарсаб встрепенулся. Он приказал спешно, но незаметно готовиться к войне. И Шадиман повеселел: - Видишь, мой светлый царь, судьба советует тебе то же, что советовал я. Действительно, шах Аббас просил "своего младшего брата", царя Луарсаба, немедленно напасть на Казахию и убить Омар-хана, выразившего шаху непокорность. Через несколько дней грузинские войска подошли к Казахии. Приблизившись к степным просторам, Луарсаб удивился, заметив спешные военные приготовления хана Казахии. Казахи ордой бросились на стройные ряды грузинского войска. Бой длился только один день. Луарсаб стремительно рвался в глубь Казахии. Помня желание шаха, Луарсаб в конном бою лично догнал Омар-хана, ударом меча отсек ему голову, велел надеть ее на пику и немедленно отправить в Исфахан, к шаху. Гибель хана парализовала дальнейшие действия казахов, и они, бросая все, бежали в горы. Порывисто подскакал Луарсаб к становищу хана. Плач и крик женщин рвались из прикрытого паласами шатра. Шадиман велел окружить становище хана и никого не выпускать. Он упросил Луарсаба не входить в шатер, а распоряжаться вблизи, пока он с дружинниками не обыщет ханский шатер, не пригонит всех обитателей к ногам царя. Царь посмотрел на Баака и согласился. Баака и Шадиман, сопровождаемые дружинниками, бросились в ханский шатер. Они не удивились, увидев среди женщин Зугзу. Казашка стояла на тахте, бледная, с обнаженным кинжалом. Перед ее глазами промелькнуло первое пленение, позорное шествие по тбилисскому майдану, унизительное рабство у царицы Мариам. - Живой не сдамся! - закричала Зугза, взмахнув кинжалом. - Постой, Зугза, мы никого не пленим, если ты выдашь нам царицу Тэкле. - Ее здесь нет, клянусь прахом моего брата. Шадиман облегченно вздохнул. - Где царица Тэкле? Ведь ты вместе с ней скрылась? Или ты хочешь убедить нас, что ты не знаешь, где царица, а бежала ты из страха, как сделали все придворные? Зугза слишком долго жила в Метехи, чтобы не догадаться, каким путем она может спасти себя и свою семью от плена и разорения. Она посмотрела на бледного и молчаливого Баака... Нет, честный князь не может спасти ее. - Ты прав, высокий князь, как только я узнала об исчезновении царицы, я в ужасе бежала, спрятавшись в арбе княгини Цицишвили. - Пойдем, повтори царю сказанное мне и князю Баака. Вся твоя семья останется невредимой. Зугза смело пошла за Шадиманом, провожаемая радостными и тревожными возгласами женщин. Царя Луарсаба она не боялась. Как ни была Зугза ожесточена против Метехи, вид Луарсаба тронул ее сердце. Она упала к ногам царя и, рыдая, повторила то, что требовал Шадиман. - Князь Баака сказал: "Если не убережешь царицу, обрею тебе голову". Зугза не могла остаться в Метехи с обритой головой, и пусть зубы шакала вонзятся в мое сердце, пусть летучая мышь запутается в моих волосах, пусть змея обовьется вокруг моего стана, пусть стрела врага застрянет в моей груди, пусть мое тело покроется язвами, если царица Тэкле находится в Казахии. Зугза клялась для Шадимана и для Баака. Луарсаб испытующе смотрел в лицо казашки, словно хотел проникнуть в душу. Зугза заколебалась. Она вскинула на Шадимана глаза и, встретив жестокий, неумолимый взгляд, поняла невозможность признания. - Ты как будто хочешь мне что-то сказать, моя Зугза; не бойся, царь Луарсаб умеет быть благодарным. Зугза еще сильнее разрыдалась. Вдруг она порывисто вскочила: - Да, царь, ты прав, я хочу... - но, увидя угрожающее движение руки Шадимана, поспешно добавила: - предупредить тебя... Зачем твои дружинники убили моего бедного брата? Он не по своей воле собирался вторгнуться в Картли. Ему приказал шах Аббас обезглавить тебя и послать в Исфахан твою голову. Пораженный Луарсаб быстро взглянул на не менее удивленных Шадимана и Баака. - Откуда узнала, добрая Зугза? - благодарно спросил Баака. - О мой князь, брат любил меня, советовался обо всем, я выкрала у него послание шаха, хотела потихоньку переслать любимому царю Луарсабу. Зугза, вынув из кармана широкой кофты свиток, протянула царю. Луарсаб прочел послание, схожее с полученным им от шаха, только в этом послании речь шла о голове Луарсаба, а не Омар-хана. Он понял: этим коварством шах решил натравить друг на друга Казахию и Картли. - Прости мне, Зугза, и проси, что хочешь, за кровь брата. - Если шах пойдет на тебя войной, светлый царь, обещай поймать Георгия Саакадзе и живым отдать мне. Он мой! "Бедная Зугза до сих пор не разлюбила Георгия", - подумал Луарсаб. - Дорогая Зугза, обещаю, но не хочу обманывать: Георгий Саакадзе не из тех, кого можно пленить. - Знай, мой царь, один Георгий может найти царицу Тэкле. Я видела сон, мой царь, она жива... Луарсаб взволнованно слушал Зугзу. "Неужели, если бы знала, не сказала бы, какая ей польза скрывать?" - Возьми, Зугза, на память! - Луарсаб снял с мизинца кольцо с голубым божком - зависть князей Картли - и отдал растерявшейся Зугзе. - Я прикажу войску сегодня же уйти и ничего не трогать в твоей Казахии. Луарсаб встал, устало провел по глазам бледной рукой и, вскочив на коня, медленно поехал вперед. За ним двигалась свита, братья Херхеулидзе и дружинники. Шадиман и Баака медлили садиться на коней. Они выразительно смотрели друг другу в глаза. Шадиман понял: Баака не даст ему остаться наедине с Зугзой. - Скажи нам, Зугза, где царица Тэкле, ты получишь большой выкуп. - О аллах! Если бы я знала, где царица, поспешила бы сказать об этом измученному царю. Нет, высокий князь Шадиман, можешь на куски меня изрубить, но Зугза больше ничего не знает. - Значит, только Георгий получит Тэкле? - насмешливо спросил Шадиман. - Только Георгий, клянусь головой моего последнего брата. - Пойдем, Баака. - Проклятый шайтан! - прошептала Зугза вслед удаляющемуся Шадиману, под складками кофты сжимая кинжал. - Ты думаешь, я испугалась тебя? Нет! Я хочу Георгию, моему Георгию отдать Тэкле. Я спасла царицу, сестру Георгия, разве за это он не полюбит меня?.. Жена?.. Мужчине старая жена, обремененная детьми, нужна только для виду, а для любви он всегда хочет горячие объятия. Зугза сдержала клятву, данную Нино. Напрасно Шадиман подсылал чубукчи к Зугзе, обещая земли, драгоценности, стада, табуны коней, обещая все, что она потребует за выдачу Тэкле. Напрасно Датико украдкой прокрался к Зугзе в эйлаг, умоляя ради страдающего царя, ради ее любви к царице открыть Баака, где спрятана Тэкле. Зугза была неумолима. Только Георгий Саакадзе узнает, где его сестра. - Значит, царица жива? - спросил Датико. - Для Баака скажу: наверно не знаю, но думаю - жива... ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Усталым вернулся Луарсаб в Тбилиси. Он жаждал сражений, он любил поле битвы, но бессмысленное истребление казахов не дало ему ни славы, ни успокоения. Напротив, открылась бездна, куда шах Аббас старается столкнуть его царство. Надо быть сильным, надо отрешиться от своего сердца. Он в последний раз обошел покои Тэкле и велел заколотить двери, а ключ от главного входа спрятал в ларец с драгоценностями. Выйдя из своего затворничества, он самозабвенно принялся за дела царства. Шадиман поспешил воспользоваться благоприятным настроением Луарсаба. Он наконец открыто признался царю о посланных им в Стамбул князьях Цицишвили и Джавахишвили для тайной разведки положения Османской империи. Князья вернулись. Сейчас подходящее время войти в союз с султаном. Турки могут оказать мощную военную помощь. Им необходимо оттянуть персидские войска из Анатолии. Луарсаб и сам понимал теперь необходимость союза с Турцией, но решил принять вернувшихся князей в присутствии Трифилия и на малом совете обсудить дела Картли. Запершись в своих покоях с Трифилием, Шадиманом и лично им приглашенным Баака, Луарсаб долго совещался с умными советниками. Выяснилась необходимость приезда Абдул-бека для окончательного обсуждения фермана о военном союзе Картли и Стамбула. Шадиман тайно торжествовал: его игра в "сто забот" оказалась правильной. Потом Шадиман приступил к щекотливому делу. Раньше устроил молебствие в Сионском соборе, где хор певчих из детей священников, облаченных в серебряно-синие стихари, встретил царя торжественным пением. Луарсаб растроганно слушал звонкие переливы детских голосов. Потом на царской аспарези Шадиман устроил праздник детей. Княжеские дети, разодетые: мальчики - в доспехи витязей, а девочки - в древнее одеяние грузинских царевен, шумно заполнили площадь. Шадиман уговорил Луарсаба посетить детский турнир и своим вниманием расположить к себе князей. - Время такое, - добавил Шадиман, - каждый нужен. Луарсаб подчинился необходимости. На аспарези он заинтересовался ловкостью мальчиков, метающих копья, джигитующих и пускающих стрелы в крылатого дракона. Заинтересовался хрупкими девочками, с необычным изяществом протанцевавшими перед ним лекури. Цицишвили, выступив вперед, благодарил от всех князей царя за внимание и весьма искусно упомянул о том, что эти дети - цвет грузинских фамилий, будущие слуги наследника царя Луарсаба Багратида. На другой день в Метехском замке Шадиман навел царя на разговор о княжеских детях и как бы невзначай проговорил: Трифилий осторожно поддержал Шадимана: - Царю Картли необходимо потомство... Этого требуют интересы царства. - Нельзя давать Баграту лишние надежды... Луарсаб понимал правильность совета, но сердцем возмутился: только три месяца прошло, как отняли Тэкле, уже другую жену заставляют взять... И он упрямо проговорил: - Наследника буду иметь от Тэкле или ни от кого. - Мой царь, может, царица уже покинула пределы Грузии, может, она пожелала неизвестной схимницей кончить жизнь в святых местах. - Семь лет буду искать, если не найду, тогда... тогда возобновим этот разговор. Ты как советуешь, мой Баака? - неожиданно спросил Луарсаб. - Я думаю, мой царь, в словах умного князя Шадимана и благочестивого отца Трифилия много правды. Нельзя допускать Баграта надеяться... но не время сейчас думать о свадьбе. На нас собирается напасть грозный враг, надо все помыслы обратить на защиту Картли... Бог даст, избавимся от опасности, тогда твоя мудрость, мой царь, подскажет верное решение. - Баака прав, отложим заботу о моем потомстве до победы над шахом. Кто знает, какая судьба ждет меня на поле битвы? С Георгием Саакадзе бороться буду! - задумчиво проговорил Луарсаб. Трифилий переглянулся с Шадиманом. Они поняли, что бесполезно настаивать. Потом перешли к обсуждению предложения Шадимана - созвать княжеский совет. - Да, мой царь, необходимо объединить вокруг трона князей Нижней, Верхней и Средней Картли. Должны на время забыть личную вражду, должны придвинуть войска к границам Ирана. Баака хорошо понял, что значит "на время забыть личную вражду". Значит, Шадиман опять хочет водворить Андукапара с Гульшари в Метехи. Этого нельзя допустить. И он вопрошающе взглянул в глаза Трифилию. - Думаю, Шадиман, не время всех князей сзывать: очень будет заметно для шахских лазутчиков, - медленно начал Трифилий, разглаживая бороду. - Опять же, если один князь с женой приедет, всех с семьями надо приглашать. Приедут с княжнами, пиры для молодежи надо устраивать. Вредно сейчас ради пиров налогами обременять народ. - Может быть, отец Трифилий, пригласить только Арагвских Эристави? - прищурился Шадиман. - Думаю, и Арагвских Эристави непременно надо пригласить: ведь они царю никакого зла еще не сделали, - укоризненно глядя на Шадимана, протянул Трифилий. Шадиман досадливо нахмурился. - Пригласить надо старейших князей, главу каждой фамилии, тогда никто в обиде не будет, а главное, поменьше шума и суматохи, - добавил царь и невольно стал присматриваться к неприятной морщинке у глаз Шадимана. После долгого обсуждения Трифилий спешно выехал в Самухрано. Баака разослал приглашения во все княжеские замки. Андукапару тоже было послано письмо: "Славящий троицу, я, князь Баака Херхеулидзе, сообщаю тебе, высокочтимому князю, хранителю знамени Амилахвари. Жаль, князь, что твоя болезнь не позволяет тебе покидать замок Арша. Присутствие опытного начальника и бесстрашного витязя было бы очень полезно на совете князей. Также сожалеем о невозможности приезда прекрасной княгини Гульшари, неотлучно находящейся при больном муже. Царица Мариам, наверно, порадовалась бы близкому другу, тем более, многие из княгинь забыли расположение к ним царицы Мариам и воздерживаются от встречи с ней. Пребываю в вечной мысли о благе трона Багратидов, зоркий начальник охраны Метехского замка князь Баака Херхеулидзе". Получив такое приглашение, Андукапар заскрежетал зубами. Баака все знает, ехать в замок невозможно. Гульшари неистовствовала. Она уже рисовала соблазнительную картину возвращения в Метехи, уже подготовила слова притворного сочувствия, уже видела, как войдет в доверие Луарсаба и снова станет первой в Метехском замке... Дала пощечину подвернувшейся служанке, изодрала тонкие кружева на своей шали и наконец набросилась на Андукапара: - Это Баака приказывает нам, могущественным князьям Амилахвари, сидеть покорно в замке Арша? Что же молчит Шадиман? Неужели так трудно справиться с надоевшей всем сторожевой собакой? Угрожали, спорили, но поехать в Метехи побоялись. На семейном совете решили - поедет один Баграт с пышной внушительной свитой. Трифилий, сопровождаемый монастырскими азнаурами и двумя монахами-писцами, подъезжал к Самухрано. Настоятель важно восседал на черном коне. Чепрак из черного сукна, вышитый тамбурным швом, придавал суровую торжественность всаднику и коню. Проехали мухранскую долину. По отлогам и склонам тянулись виноградные сады. Лозы сгибались под золотистыми, черными, покрытыми дымкой и розовыми гроздьями. В каждой виноградине - частица солнечного луча, частица веселья и радости. От Ксани, шумящей по лощине, разветвлялись оросительные каналы. В полях пестрели яркие платки на головах работающих княжеских крестьян. Вдали виднелись обширные саманники, а слева - благоустроенные буйволятники. На изломах гор сторожевые башни охраняли родовое владение Теймураза Мухран-батони. Дорога повернула к замку. Трифилий застал старика Мухран-батони за важным делом: князь вписывал в фамильную хронику новый приплод своих охотничьих собак. На лице князя светились радость и гордость: - Вот, святой отец, пятьдесят пятое поколение выращиваю, еще мой отец начал запись. Изволь, взгляни - это настоящая поэма "Собакиада". Здесь идет рассказ о том, как мой отец, да живет о нем славная память в земле Иверской, обменял у князя Абхазети, светлейшего Отара Шервашидзе, двух щенков мужского и женского пола, отдав за них целое семейство месепе. Собаки не обманули ожидания отца. Тут старый князь пустился в длительное описание выдающихся качеств собачьих бабушек и прадедушек. Вежливо слушал биографию благородных собак Трифилий. Перед его внутренним взором мелькали десятки, сотни псов: белых с черными пятнами, черных с золотистой отметиной, золотистых с коричневыми ногами, серых с черным хвостом... Мчались огромные стаи лающих овчарок, затравленные зайцы, медведи, ветвисторогие олени, золотистые лисицы... Хрипя, падали затравленные волки, били крыльями фазаны... Эта собачья эпопея способна была спутать лучшие мысли, но только не у отца Трифилия. Он вежливо слушал, обдумывая предстоящий разговор, намереваясь начать его именно с собачьей преданности! Только после обеденного отдыха, гуляя с князем по аллее тенистых чинар и любуясь заходом солнца, Трифилий заговорил о цели своего приезда. Мухран-батони внимательно выслушал Трифилия. Польщенный и обрадованный приглашением царя занять на съезде князей главенствующее место и вести совещание в соответствии с его, князя Мухран-батони, пониманием дел и обстоятельств, он обещал тщательно обдумать предложение. Ночь застала старого князя и настоятеля за обсуждением предстоящего съезда и за серебряным кувшином терпкого вина, уже третий раз опустошаемым. И каждый раз, когда в комнату врывался собачий лай, Мухран-батони, горделиво разглаживая серебристый ус, благодушно говорил: "Мта беспокоится..." "Дэви не спит..." "Оглан плохой сон видит..." Наутро Трифилий выехал в Тбилиси. За неделю до съезда приехал суровый Мухран-батони с княгиней. Свита князя состояла из шести азнауров и двух слуг; с княгиней приехала только одна прислужница. На Мухран-батони был надет боевой панцирь, латы, шлем и кольчуга, за левым плечом торчали стрелы, на поясе висел фамильный меч. Свита - также в воинственных одеяниях. Княгиня - в темном платье. Луарсаба глубоко тронул скромный приезд, означавший сочувствие его горю. Царь обнял старого князя и с волнением сказал: - Дорогой мой князь, в это тяжелое и ответственное время будь мне отцом, распоряжайся в замке, словно я у тебя в гостях. Старая княгиня, уже много лет не выезжавшая из Самухрано, сдержанно поздоровалась с царем. Луарсаб поцеловал конец ленты на поясе и сам проводил ее о отведенные покои. Суровый Мухран-батони взял в свои твердые руки дела съезда. Он не ошибся: князья, узнав, как приехал к царю старейший князь Картли, тоже отказались от намерения блеснуть, и никто не осмелился прибыть со свитой более чем в пять человек. Княгини отложили богатые наряды, тем более, что Мухран-батони властью княжеского совета отменил не только пиры и празднества, но даже встречи с княгинями за яствами. Царь посетит два раза княгинь для приветствия: первый раз - когда они съедутся, и второй раз - пожелать счастливого пути и поблагодарить за внимание, когда будут уезжать. Шадиман, осмотрев приехавших княжон, с досадой подумал: "Козы - и ни одной газели". К воротам замка Арша подъехал всадник, одетый гурийцем, в сопровождении двух слуг. Азнаур пригласил всадника подождать в охотничьем зале и побежал наверх. На площадке его догнал оруженосец Симона "Черный башлык" и что-то торопливо зашептал на ухо. Азнаур вошел в комнату Андукапара в разгар спора о свите для сопровождения Баграта в Метехи. Андукапар, жестикулируя, настаивал на шестнадцати - в свиту и четырех слугах. Гульшари, стуча по столику, кричала: - Нет, не меньше тридцати двух в свиту и восьми слуг. Осторожный Симон находил достаточным двенадцать в свиту и трех слуг. - Этого довольно, чтобы показать силу и превосходство царевича Баграта Багратида. Трусливый Баграт был скромнее всех: - Девять в свиту и трех слуг. Азнаур, неожиданно для себя, посоветовал: - Восемь в свиту и трех слуг. Гульшари, изумленная дерзостью, откинулась на мутаки. Андукапар остановился перед азнауром. Смущенный азнаур, кашлянув, поспешил доложить: - Светлейший мой господин, приехал из Стамбула посол Али-паша от верховного везира Осман-паши. - Что, у тебя курдюк во рту застрял? Почему заставляешь ждать высокого гостя? Андукапар повернулся к двери. - Господин, не торопись... Этот Али-паша - переодетый Али-Баиндур-хан, лазутчик шаха Аббаса. Его узнал "Черный башлык". Он видел хана вместе с Сандро у амкара Сиуша. Князья тревожно переглянулись. - Возьми палку и гони его из замка! - крикнул Симон. - Постой! - заволновалась Гульшари. - Проведи хана-пашу в зал со всеми почестями и уважением. Али-Баиндура ввели в покои Баграта. Осведомившись, может ли он говорить свободно, и получив утвердительный ответ, Али-Баиндур искусно повел речь о несговорчивом царе Луарсабе, о политике Стамбула, желавшего союза с Картли для совместной борьбы с общим врагом - шахом Аббасом. Али-Баиндур так подробно обрисовал положение дел в Турции и Картли, что закралось сомнение, не ошибся ли "Черный башлык". Князей так и подмывало начать расхваливать султана и блестящую Турцию. И только легкость, с которой Али-Баиндур предложил Баграту престол Картли взамен союза с Ираном, убедила опытных князей в хитрости шаха Аббаса. Не дослушав до конца, Баграт резко оборвал Али-Баиндура. - Как осмелился Осман-паша прислать ко мне посла с коварным предложением? Разве светлейший Баграт не выгонял уже непрошеных турецких гостей из своего замка? Разве первый раз предлагает султан законному Багратиду занять трон его предков за измену великому из великих, любимому из любимых шах-ин-шаху - "льву Ирана"? - Но, светлейший Баграт, теперь другое дело! Теперь тебе представляется возможность занять престол... Подумай, связь с блистательным Османским государством! - Передай своему султану: светлейший Баграт жизнь готов отдать за один благосклонный взгляд шах-ин-шаха. И советую тебе поскорее убраться в свою мерзкую Турцию, иначе мне придется обнажить шашку, отточенную только вчера... Впрочем, Али-паша, поспеши к царю Луарсабу... В Метехи сейчас княжеский съезд выслушивает князей Цицишвили и Джавахишвили. Они были посланы, как тебе известно, Луарсабом к султану с предложением союза против великого шаха Аббаса. - Ты можешь по дороге заехать и к Магаладз