тры! - вскрикнул почти громко Теймураз, вспоминая прошедшее. Он поднял перо, гневно обмакнул в чернила, но перо упрямо выпало вновь из его руки. С невероятным возмущением тогда отклонил он, Теймураз, предложение царя Георгия. Как, он, царь Кахети, Багратиони, будет униженно просить зазнавшегося плебея возглавить войну?! Или царь Картли-Кахети совсем пал?! Или не он всю жизнь боролся с шахом Аббасом и постоянно отвоевывал свое царство? Выходит, что Георгий Саакадзе сильнее, чем Теймураз Багратиони?! Не бывать такому! И персов изгонит! И воцарится! Никогда он не нуждался в услугах какого-то ностевца! Имеретинский царь что-то начал говорить о Гонио, но вовремя вспомнил, вероятно, что царь Теймураз был его гостем... С каждым днем все тягостнее становилось его пребывание в Имерети. Пробовал он осторожно действовать через имеретинского католикоса Малахия. Но и тут натолкнулся на упорное желание "для блага Грузии" примирить царя с Моурави... "Подумай, царь, - умилялся католикос Имерети, - не чудесное ли это ниспослание неба? Моурави с горсточкой азнауров запер Симона в Тбилиси, даже храбрый Хосро-мирза и храбрейший Иса-хан не смеют высунуть оттуда не только копье, даже нос. Кто не знает, как, оставленный князьями, прибег Моурави к молитве, и божья матерь помогла ему в битве с врагами Христа?" А за окном шумят и шумят листья. И сквозь жалобу леса снова пробиваются слова Малахия: "Не беру на себя грех осуждать святого отца, но не благоразумнее ли для картлийского духовенства помочь богоугодному делу?" - А мы, царь Багратиони, не богоугодное хотим свершить?! Теймураз с силой ударил по мраморной подставке. Чернильница отскочила. Тотчас придвинув ее обратно, он резко обмакнул перо и погрузил свои мысли в "Жалобу на мир": "Миру, смотри, не доверься..." Вдруг Теймураз откинулся: ему почудилось, что он мчится на колеснице... неожиданно на узком повороте круто повернуло колесо. И почувствовал укол в сердце, точно слова Малахия вонзались в него. Елейно, наставительно звучал голос имеретинского католикоса: "Да благословит господь бог твое оружие, царь Теймураз! Да пребудет с тобой благодать!.. Но... почему картлийское духовенство, сильное войском, не пришло к тебе на помощь?" Он долго не отвечал католикосу Малахия и внезапно повелительно вскрикнул: "Неблагоразумно подвергать церковь опасности, когда магометане сидят в Картли-Кахети!" Почему-то Малахия вскинул руки, и голос его напомнил шуршание шелковой рясы: "А не потому ли, что святой отец боялся тебе доверить войско?.." Дикая ревность вновь обуяла Теймураза. В сердце разгоралась ненависть. "О, болит мое сердце!" - нервно вписал он в восемнадцатую строфу и, сломав перо, заметался по сакле. Малахия тысячу раз прав! Святой отец доверил Саакадзе для Марткобской битвы монастырское войско, а ему, царю, даже не предложил... Тем важнее уничтожить Саакадзе, и как можно скорее. Неразумно терпеть своевольника! Пока жив Георгий Саакадзе, не может быть спокоен ни один царь!.. Делить славу с ностевским "барсом"?! Это ли не унижение?! Нет, царь Теймураз может царствовать только единолично!.. "С горсточкой азнауров!.." А он, царь Теймураз, не отбивался от врагов Кахети с горсточкой царских дружинников?! За окном раздалась нежная тушинская песня. Проходили девушки, неся подносы, покрытые вышитыми платками. Теймураз отодвинулся от окна. "Наверно, несут Дареджан сладости..." Теймураз удивленным взором окинул саклю: как попал он сюда? И пред ним ярко предстал Кутаиси. Царевич Александр считал лишним скрывать свое восхищение Дареджан. Хуже, что и она под жаркими взглядами Александра расцветала, как весенняя фиалка. И царица Натиа на стороне влюбленных: "Наследник имеретинского трона! Дареджан достойна стать..." Будто он, Теймураз, не знает, что наследник - любитель чужих жен!.. А войско этот наследник в состоянии дать ему?! И время ли разъярять Зураба, мужа Нестан-Дареджан?! Почему женщины так не похожи на свои изображения на персидских миниатюрах? Почему царица Натиа сидит перед ним часами, сварливо упрекая его в нелюбви к дочери? И что за неприятная привычка грызть зубами конец поясной ленты? И почему так нелепо великое перемешивается со смешным?.. Почему он, царь двух царств, вырабатывающий план войны с шахом Аббасом, должен подносить ей розы и умолять не портить зубы и грызть лучше лепестки?.. А что было, когда Зураб прислал в Кутаиси двух доверенных арагвинцев с подарками! Дареджан ножкой, обутой в атласную сандалию, вышвыривала драгоценные украшения из своих покоев, а он, царь, озираясь, как вор, вновь их вносил. Прислужницы торопливо прятали их в сундуки, а Дареджан нежными ручками, подобными лилиям, переворачивала тяжелые сундуки, раскидывая золото и камни. И царица Натиа ползала на животе, достойном сравнения с луной, и лихорадочно запихивала ценности в маленький бархатный хурджини. А он, устав, как не уставал от жарких схваток у стен Упадари, поспешно дочитывал послание Зураба. Арагвский владетель клялся в преданности и верности ему, царю Теймуразу. Он вовремя подоспеет на помощь. Теперь приходится вести большую игру, ибо опасается, что Хосро-мирза нападет и разорит Ананури. Везде у мирзы лазутчики; горцы как в клещах. Лучше царю с семьей и двором переждать в Имерети. Саакадзе ослабевает сам, но и персов немало уложил, - и то и другое необходимо. "Необходимо для кого?" - усмехнулся Чолокашвили. И злорадствовала царица Натиа. И не правы ли они? Вот сколько месяцев минуло, а Зураб больше ни одного гонца не прислал... И в одно из солнечных утр, когда он, Теймураз, размышлял, почему в Русии ни один царь не пишет шаири, прискакали посланцы от тушин. Выбирать не приходилось. Он был готов тут же броситься к коню, но все же два дня заставил тушин уговаривать себя. Обидно было, что царь Георгий и даже царица Тамара не очень настойчиво, только соблюдая гостеприимство, убеждали остаться. Но и он отомстил - если не царю и царице, то наследнику наверно! Никакие уговоры оставить семью венценосца не помогли, и наследник Александр словно ошпаренный дьявол, метался по дворцу. А Дареджан, подобно виноградной лозе, перегнувшись через балкон, источала из глаз соленые жемчужины. Но он, царь и творец шаири, был непоколебим: "Мы возжелали вернуться на царство с царицей и Нестан-Дареджан. Владетель Арагвского княжества, Зураб Эристави, по жене соскучился". И, словно не замечая ревнивого пламени в глазах Александра и гнева в глазах Дареджан, повелел спешно готовиться к отъезду. В пути, пробираясь между Малой Лиахвой и Меджудой, тушины на расспросы Чолокашвили и других князей открыто отвечали, что все грузины-горцы не доверяют Зурабу, связанному дружбой с персидскими сардарами, которые, очевидно с согласия Зураба, закрыли их в горах. А они, горцы-грузины, всегда верны своему слову. И как тогда, в светлый день возвращения царя Теймураза из Гонио, поклялись Георгию Саакадзе и согласились признавать одного бога, а царем одного Теймураза, так и теперь не отступили от священной клятвы. Пусть царь Теймураз возглавит их в борьбе со своими врагами и врагами царства. Нет, не казался ему, Теймуразу, тяжелым обратный путь в кахетинские горы. А радостные встречи с горцами в аулах и поселениях вселяли надежду на победу. Князья вошли тихо - Чолокашвили, Джандиери, Чавчавадзе и Вачнадзе. Стараясь не звенеть оружием, опустились на скамью против царя. Сверкнув красноватыми зрачками, Теймураз сразу стал упрекать советников в медлительности: "В чем, наконец, задержка?! Почему не вынуждаете горцев приступить к войне?!" Придав лицу выражение почтительности, Чолокашвили спокойно объяснил, что горцев нельзя упрекать в нерадении. Они сами рвутся в бой - кони все перекованы, оружие отточено, колчаны полны стрел, в перекидных сумках запас, - но еще не вернулись последние разведчики, и потому ангелы гор не зажигают на вершинах сигнальные огни. Теймураз раздраженно хрустнул пальцами и язвительно протянул, что если ангелам гор вздумается еще год держать кремни под свернутыми крыльями, то уже никакие огни не распалят его десницу. Вачнадзе невольно остановил свой взор на руке царя, сжимающей гусиное перо, и напомнил, что тушины не только год, но даже месяц не могут ждать, что отары овец до сих пор в горах и не могут спуститься на пастбища Алванского поля, захваченного Исмаил-ханом, а для тушин Алванское поле равноценно жизни. Счел нужным и Джандиери осторожно сообщить царю о добытых разведчиками-тушинами сведениях о Зурабе Арагвском, который, если этим сведениям верить, собирается объявить себя царем Хевсурети, Пшавети и Мтиулети, в чем ему потворствуют Хосро-мирза, Иса-хан и даже князь Шадиман Бараташвили. Теймураз так растерянно оглядывал князей, словно перед ним предстали послы незнакомой ему страны. Затем он разразился таким возмущением, что если бы оно имело вес, то пришлось бы грузить целый караван. И успокоился лишь тогда, когда князь Джандиери поторопился заявить, что горцы и не помышляют изменить царю Теймуразу, - наоборот, они рассчитывают, что царь защитит их от посягательства ненавистного им арагвского владетеля. Они готовы удвоить и утроить добровольную дань скотом и шерстью, дабы царь после победы мог восстановить Кахети. Но они надеются, что Алванское поле опять будет отдано им всецело под пастбище. - Видишь, светлый царь, - приободрился Чавчавадзе, - не совсем бескорыстно стали под твое знамя тушины: Кахети им как горящий очаг нужна. А без Алванского поля им не богатеть. Хевсуры же, пшавы и мтиульцы ждут от богоравного Теймураза грозного запрета накладывать хищническую длань на их горы, леса и воду. Значит, сомневаться не приходится, горцы с такой же охотой обрушатся вниз на персов, с какой отшельник поднимается на вершины за святой благодатью. Теймураз встрепенулся, потом величаво откинулся. Да, если не он, то кто же защитит горцев?! Да, горцы - верная его опора, древний столп Кахетинского царства. Пусть грядет победа! И пусть с непокорных высот хлынет на Алванское поле золотое руно тушин! Хотел еще что-то поэтичное выразить Теймураз, но вошел начальник телохранителей и, преклонив колено, просил у царя оказать милость двум арагвинцам, приезжавшим с подарками князя Зураба в Кутаиси, и допустить их предстать пред его светлым челом. - Что?! - вскипел Теймураз, наливаясь кровью. - Опять подарки?! Браслеты?! Запястья?! Здесь не Кутаиси! Куда будет их вышвыривать Нестан-Дареджан? В пропасть?! А узнав, что арагвинцы пробирались через неведомые кручи и не привезли даже грамоты, Теймураз еще сильнее вскипел: - Что?! Как осмелился дерзкий прислать гонцов, не снабдив их знаками восхищения своим царем?! И как посмел не оказать внимания прекрасной Нестан-Дареджан, которая в своем великодушии снизошла до фамилии Эристави?! Или горный медведь забыл, кто вознес "Похвалу Нестан-Дареджан"?! Стихотворец Теймураз Первый вознес! Вачнадзе решил схватить за уздцы Пегаса, на которого вскочил Теймураз, и со всей поспешностью ввел к царю арагвинцев. Теймураз сурово взглянул на гонцов... он снова был только царь. Ананурские азнауры вели себя странно. Пустились в подробные описания неудовольствия Исмаил-хана, которому доставили из Тбилиси грамоту Хосро-мирзы, действиями как самого мирзы, так и Иса-хана, требовавших переслать в Картли пять тысяч сарбазов. И неожиданно спросили: много ли войск у царя, не считая кахетинских дружин? Теймураз насторожился. Может, Зураб обманывает, что ради большого замысла рискнул притвориться предавшимся шаху Аббасу? Вероятно, не столько притворился, сколько предался, а лазутчиков прислал в расчете захватить без риска царя Кахети и получить от шаха в награду горский трон. Или еще хуже... - Теймураз даже вздрогнул, - не в сговоре ли он с Саакадзе?! И не злоумыслили ли они вдвоем разделаться с царем Теймуразом?! И тогда "барс" вскочит на трон Багратиони, а медведь на трон горского царства!.. Дикие мысли обуяли Теймураза. И он окончательно дал себе слово, что, разделавшись с персами, обагрит свой меч кровью единомышленника... Единомышленника?.. Теймураз сам испугался своих мыслей. Он вдруг ясно осознал, что у него и у Георгия Саакадзе одни помыслы... Какие?.. Единовластие? Но... Саакадзе оно выгодно - для азнауров, для купцов и амкаров, для глехи, а Теймуразу - для себя!.. Возврат захваченных турками и персами грузинских земель?.. Но Саакадзе это выгодно для возвышения азнауров и для обогащения городов и деревень, а царю Теймуразу - для обогащения и укрепления царской власти... Саакадзе замыслил расширение торговли, пошлинами с которой будет пополняться казна царства, - значит, станут обогащаться купцы и амкары, - покровительствовать зодчеству, расширять города и прокладывать дороги. Да благословит бог! Он, царь Теймураз, об этом не спорит! Но "сундук щедрот" должен храниться у его изголовья, богатство ему самому нужно! Ему надоело скитаться с глиняным кувшином и залатанным хурджини! Георгий Саакадзе стремится к возрождению сильного грузинского царства "от Никопсы до Дербента", но с тем, чтобы вокруг трона назойливо толпились чохи и чувяки. Он, царь Теймураз, тоже желает раздвинуть границы своего удела "от Никопсы до Дербента", но с тем, чтобы вокруг трона объединилось покорное царю княжеское сословие, долженствующее придать царю - силу, царству - блеск! Кто из смертных дерзает покушаться на установленный богом порядок?.. Георгий Саакадзе?.. Да, у обоих - у царя и у Моурави - помыслы одни, но... но цели разные. И дерзкий будет раздавлен под обломками шаткой башни, которую он воздвигал всю жизнь... На другой день царь отпустил арагвинцев. Он хитро притворился, что ни в чем не подозревает Зураба, а насчет войска сказал правду, он сам в догадках, ибо горцы не ведут точного счета, а кахетинские князья тоже не присылают сведений о дружинах, ожидая, когда он, Теймураз, спустится с гор. И тут же не преминул язвительно добавить, что подарки зятю не шлет из-за бедности - сам у тушин гостит. По той же причине не одаривает посланцев князя Зураба. Недовольные покинули арагвинцы Паранга. Вдобавок хевсуры сумрачно косились на их короткие хевсурские бурки, а тушины, вооруженные до горла, под видом почетной стражи провожали их по тропе Баубан-билик до последнего поворота. Что сказать князю Зурабу? Он приказал точно узнать, сколько войска собрали горцы, особенно хевсуры и пшавы. Ведь он недаром слукавил, будто не заметил их ухода из Хевсурети и Пшавети. И еще князь приказал склонить колено перед Нестан-Дареджан и в горячих словах передать поклонение Зураба Эристави. Но, несмотря на настойчивую просьбу, дочь царя даже не вышла к ним и за два дня их пребывания в ауле не изволила подойти хотя бы к узкому окну. И самого главного не выведали они: когда царь спустится с горцами в Кахети. Хорошо еще, что удалось обмануть царя, будто они уже были у Исмаил-хана, иначе бы повелел положить перед ним послание... Еще угрюмее стали арагвинцы, покинув Телави. По их мнению, Исмаил-хан попросту высмеял просьбу о переброске пяти тысяч сарбазов в Картли. Жизнь Хосро-мирзы и Иса-хана ему, Исмаилу, дороже каравана алмазов. А если рыскающие по всей Кахети неуловимые тушины пронюхают об ослаблении войска Исмаил-хана, то, да будет свидетелем святой Хуссейн, - царь Теймураз, окрыленный тушинами, как коршун слетит на Телави. И кому не известно, что вселенная во власти аллаха! А вдруг пожелает он указать Исмаил-хану дорогу на Иран? Тогда хотел бы он, хан, знать, по какой бархатной дороге последуют за ним гонимые Непобедимым Иса-хан и Хосро-мирза? О аллах, почему нигде не сказано, что делать с царями, подобными Симону?! Разве картлийские князья похожи на кахетинских? Кахетинские уже подстрижены, как хороший персидский ковер, а картлийские все еще похожи на груду лохматой шерсти. Потому сардары в Тбилиси не могут использовать даже серную воду, а у него, Исмаила, не только минбаши, юзбаши и онбаши, но и сарбазы растолстели от еды, а их тюки - от богатства. Его же личные кисеты, ларцы и амбары наполнены такими сокровищами, что он в молитве вопросил аллаха, откуда они взялись, ибо после веселой прогулки шах-ин-шаха Кахети уподобилась пустыне. Тут арагвинцам захотелось всадить в Исмаил-хана по два кинжала. Но из преданности князю Зурабу они, затаив возмущение, пустились на хитрость и бесстрастно сообщили о намерении храброго Хосро-мирзы, в случае отказа Исмаил-хана, прислать в Кахети десять тысяч сарбазов, с тем, чтобы лишить его даже личной охраны. Оробевший Исмаил-хан тут же согласился не раздражать отказом тбилисских затворников, но потребовал присылки опытных проводников, дабы они могли провести в сохранности его тысячи на приличном расстоянии от когтей хищников. Надо было много лет воевать под знаменем Великого Моурави, чтобы знать такие тропы из Кахети в Картли, где и зверь не пробежит и орел не пролетит, а только одинокий гонец, с посланием, зашитым в чоху, может рискнуть пробраться. По такой тропе возвращались сейчас в Картли арагвинцы. Меч лежал посередине каменного плато. Его касались то солнечные стрелы, то лунные клинки, то холодил его ветер, то раскалял полуденный жар. Но ничего не ощущали десять старцев, безмолвно сидевших вокруг меча. Не раз казалось, что их созерцанию наступает конец. Но тут один из хевсуров находил едва заметную царапину и доказывал, что сделана она семьдесят лун назад хевсуром Миндия из Шатиля в знак победы над кистинцами. И снова десять старцев погружались в созерцание. Но тут поднимал голову кто-нибудь из тушин, указывал на едва заметную насечку на рукоятке и напоминал, что сто двадцать лун назад - о чем сохранилась песня - она сделана тушином Мети из Ваббы, в знак победы над шамхальцами. И снова десять старцев погружались в изучение меча, то проверяя отвес, то испытывая закалку, то приближая к глазам, то отдаляя. Десять старцев даже не обратили внимания на возвращение из Бенари Гулиа и хелхоя. Будто не кони прошли мимо них, а прозрачные видения. Но Анта Девдрис и старейшие сосредоточенно выслушали посланцев. Георгий Саакадзе сказал: "Скоро пришлю ответ". И вот Анта Девдрис приказал день и ночь стеречь тропу, дабы почетно встретить посланника Моурави. Один за другим гасли в нишах ночные светильники. Бледная полоска света настойчиво проникала в узкое окно, как бы маня взбежать по ней навстречу расцветающему утру. Нестан-Дареджан улыбнулась, с наслаждением потянулась на мягкой постели и розовеющей из-под кисеи рукой взяла с трехногого столика крошечное евангелие. Там, между строками молитвы, она снова прочла данную ею царевичу Александру клятву верности. Перевернув страничку, она с еще большим удовольствием прочла клятву верности, данную ей имеретинским наследником. Теплая волна прилила к ее щекам, и она нежно прикоснулась губами к крестику на переплете. Вдруг она прислушалась и проворно юркнула под шелковое одеяло, - голос отца потрясал стены. А ей так не хотелось нарушать очарование мягкого утра. И что стоит стихотворцу, тем более венценосному, в колчане у которого столько ярких созвучий и метких слов, уединиться и в торжественной тишине начертать оду прославления царевича Александра Имеретинского! Именно в этот самый миг Теймураз кричал, что его насильно вытянули, неизвестно для чего, из Имерети. Уж не забыли ли тушины, кем ниспослан он им в цари?! Отцом небесным! И долг царя - повелевать! А долг подданных - подчиняться! И с богом да пойдут на врага тушины, хевсуры, пшавы и мтиульцы! Князья хранили упорное молчание. Но хевис-тави встал, прикоснулся правой рукой к нагруднику, обшитому бусами, и низко поклонился: - Мы преклоняем голову пред твоим престолом! Ты - царь, ты и все! Но в Тушети собраны лучшие воины, отважные витязи, опытные хевис-цихе, бесстрашные богатыри, меч и сердце гор, они или побеждают, или совсем не возвращаются. И если действовать опрометчиво, можно обезлюдить наши общины. Я сказал от сердца и от ума. Поднялся Анта Девдрис. Седые брови его сдвинулись, он с укоризной взглянул на упорно безмолвствующего Чолокашвили и озабоченно проговорил: - Да хранит тебя богом прославленный и победоносный святой Георгий Лашарский! Я за тушин клянусь всеми горными и долинными духами и так говорю: мы сами тяготимся ожиданием, но вестник войны близок, и тогда... - Не тогда, а сейчас! Не оспаривайте истины! Или через два дня вы пойдете за мной, или я откажусь от вас! Джандиери болезненно поморщился. В башне долго молчали. Горцы неподвижно ожидали слова Анта Девдрис. Наконец он поднялся: - Печалит сердце твой гнев. Никогда мы не допустим, чтобы ты оставил нас. Мы признаем одного бога, а царем Теймураза! И мы передадим твое повеление старейшим. Завтра утром мы принесем тебе ответ... А ночью, облитые потоком лунного света, четыре всадника неслышно приблизились к Баубан-билик. Им дали возможность въехать на первую площадку и тут решительно схватили коней за уздцы. - Тише! - шепнул передовой всадник. - От Георгия Саакадзе! Легкий крик совы, и, казалось, весь лес ожил, - но спустились лишь пять тушин. Приглушенные переговоры - и всадники, поднявшись на предпоследнюю площадку, спешились. Здесь уже ждали их Анта Девдрис и хевсурский хевис-тави. На просьбу войти в Паранга и принять гостеприимство самый рослый всадник сбросил башлык. Анта Девдрис и хевис-тави невольно отступили к сакле. - Георгий! - Моурави! - Марш ихвало! - Победа! - Марш ихвало! Победа, друзья! Но... тише, не следует тревожить сон царя. А гостеприимство, считай, я, Даутбек, Димитрий и Эрасти уже от тебя, Анта Девдрис, приняли, ибо в час войны хлеб и соль отведывают на ходу. Времени мало, утренняя заря должна застать нас в пути. Начнем разговор. Анта Девдрис скинул с плеч бурку и расстелил на камне. Все молча уселись. После обмена обычными приветствиями и пожеланиями здоровья семье, размножения скота, увеличения благосостояния дома и счастливой охоты за вражескими кистями, дабы больше не могли замахиваться шашкой, Саакадзе заговорил вполголоса: - Ты призвал меня, Анта Девдрис, и вот я пришел... Почему не внемлете моему совету? Почему не учитываете опыт прошлого? Разве не Теймураз проиграл сражение на Марабдинском поле? Разве не он отдал Картли-Кахети? А сам? Исчез в Имерети? А за ним исчезли князья, попрятавшиеся по родовым замкам! Вспомните, как вы тогда молили упрямца доверить мне ведение войны. Почему же, вместо того чтобы прибегнуть к моей помощи, вы отправились в Имерети и молили царя вернуться, предлагая ему горское войско? Почему не догадались мне предложить? Я бы с таким войском не только уничтожил Исмаил-хана, но и заставил бежать без оглядки Хосро-мирзу и Иса-хана. Я бы залечил с вами все раны, нанесенные врагами... - Георгий, и теперь не поздно... Без царя мы не можем, а Теймураз нам подходит: он полностью отдал нам Алванское поле, без этого пастбища не жить тушинам; никогда не покушался он наложить руку на нашу свободу, никогда не требовал подчинения ему наших общин... Дань наша добровольная, определяют вес ее наши старейшие, а скрепляют воском Хевис-бери и старший деканоз. Без царя нельзя спускаться в Кахети, ибо князья непосильными пошлинами разорят все наше достояние. Анта Девдрис умолк. Тогда заговорил хевис-тави: - Ты, Георгий, сам во всем виноват. Разве не молили мы тебя большой мольбой воцариться? Какому бы царю еще так покорялись и так бы рады были, как тебе? Ты отказал нам и сам помог Теймуразу вернуться на царство. Почему же в черный день ты не желаешь быть с нами? Теймураз не выполнил обещанное тебе? А какой царь выполняет? Что делать, раз богом послан?.. Царь Теймураз лучше других, народ его любит, и не только за корону - за простое сердце, за радушие и... за песни. Народ Грузии любит песни... горцы тоже... - Ты, Анта Девдрис, и ты, хевис-тави, меня не переубедите. Решение мое созрело в долгие бессонные ночи, в трудные ратные дни... Но я по зову твоему, Анта Девдрис, пришел помочь вам одержать победу. Скоро я нанесу Хосро-мирзе и Иса-хану такую рану в сердце, что они вместе с двадцатью тысячами сарбазов в два прыжка достигнут Ирана. Запомните: раз я так сказал, так и будет. Но вижу: вы признаете царем одного Теймураза, а полководцем - одного Георгия Саакадзе, раз призвали меня. И поэтому я повелеваю: во имя сбережения жизни тушин, хевсуров, пшавов, мтиульцев! Во имя процветания ваших общин! Во имя сохранения независимости ваших гор и во имя грядущей победы - ни один тушин не спустится вниз! Ни одна хевсурская шашка не обнажится! Ни один пшавский конь не ступит на Баубан-билик и ни один мтиулец не вынет стрелу из колчана, пока я не дам сигнала!.. Тебя, Анта Девдрис, назначаю моим помощником. Я незримо буду рядом с тобой. План разгрома Исмаил-хана мною начертан на коже. И клянусь святым крестом, горцы победят! Запомни, Анта Девдрис: горцы, а не царь Теймураз!.. Через час были осушены кувшины и матары. Полная луна царствовала над высотами Тушети, погружая башни и леса в прозрачное серебро. Перед Саакадзе стояли десять старцев. Меч держал на вытянутых руках тушин, ибо нашли на мече надрез, который сто десять лун назад сделал отважный тушин Важа из Паранга, усмиритель лезгин Джари. Вокруг каменного плато, плечом к плечу, стояли вооруженные горцы. Они, не скрывая восхищения, смотрели на отважного Моурави, который не устрашился ни вражеских полчищ, ни дальности пути, откликнулся на их зов и пришел. Анта Девдрис положил руку на меч и поклялся выполнить волю избранного тушинами полководца. Утром Гулиа повезет в Терки, воеводе Хворостинину, тушинский меч от Георгия Саакадзе. Наступило время прощания. Главный деканоз высек огонь из кремней, взял за рога жертвенного барана и сжег клок шерсти. Сверкнул длинный нож, и деканоз, высоко подняв заливающегося кровью жертвенного барана, сбросил его в пропасть. Окунув палец в кровавую лужицу, деканоз начертал крест на лбу Георгия Саакадзе и Анта Девдрис, точно соединяя их для общей битвы. Георгий окинул проникновенным взором раскинувшиеся перед ним горы, молча всем поклонился, накинул бурку и, круто повернувшись, пошел вниз. За ним, сжимая боевое знамя Алами, следовал Анта Девдрис. На второй площадке молодые тушины, окружив Моурави, запели: Над Кахети слышен крик кукушки или нет? На Алванском поле персов пушки или нет? Угрожают персы нам тушинам или нет? Ждать ли молний боя тут в тиши нам или нет? Мы теперь царя услышим слово или нет? Кровь прольется на Алванском снова или нет? С ханами внизу покончим разом или нет? В жаркий бой пойдем за Теймуразом или нет? Знаем злую правду Хевис-бери или нет? Захватили нашу землю звери или нет? Ты скажи, ковать коней для боя или нет? С черной согласимся мы судьбою или нет? Ночь накинет бурку на высоты или нет? Мы добычу принесем с охоты или нет? Опознать мы друга горцев вправе или нет? В жаркий бой пойдем за Моурави или нет? Над Кахети слышен крик кукушки или нет? На Алванском поле персов пушки или нет? Угрожают персы нам, тушинам или нет? Ждать ли молний боя тут в тиши нам или нет? Саакадзе отечески опустил руку на плечо молодого тушина и поблагодарил за песню. Анта Девдрис торжественно протянул полководцу боевое знамя. И Саакадзе так сжал Алами, пропитанное запахом битв, словно уже держал в своей могучей руке объединенное горское войско. Эрасти подвел нетерпеливо фыркающего коня. Саакадзе взялся за луку седла, и ему почудилось, что у Джамбаза от лунного сияния дымится грива и что из ущелья вместе с пламенем вырвался вопль женщин и детей. Саакадзе порывисто обернутся: - Помните, прославленные отвагой витязи, бой выигрывают неустрашимость, совесть и честь!.. В зеленой полумгле терялась тропа, увлекавшая вниз всадников и коней. Лишь на миг блеснул огромный щит, на котором между пятью запонами загадочно и беспокойно распластал могучие крылья грифон. И об узорчатую сталь ударились лунные лучи и раскололись, как сонм вражеских клинков. И долго вслед первому "барсу" неслось с тушинских вершин: - Марш ихвало!.. Марш ихвало!! - Ходи невредимым!!! Конец четвертой книги СЛОВАРЬ-КОММЕНТАРИЙ Авлабрис-кари - Авлабарские ворота в старом Тбилиси. Алавердский монастырь (кафедрал) воздвигнут в Кахетии в X-XI вв. Знаменитый памятник древнегрузинской церковной архитектуры. Расположен вблизи руин древней столицы Кахетинского царства - Греми. Баграт III - царь из династии Багратиони (975-1014), успешно боролся с феодальной знатью, в том числе и со всеми родичами, царевичами Багратиони, за объединение Грузии, что ему в основном и удалось. Исключение составил Тбилисский эмират, во главе которого стояли эмиры, отложившиеся от Арабского халифата. Но при Баграте III Тбилисский эмират был уже прочно окружен владениями грузинского царя и напоминал осажденную крепость. Байрам - праздник разговенья мусульман, наступающий вслед за постом рамазан. Бармы (старорусск.) - оплечье, т.е. надевавшаяся на плечи часть парадной одежды царей и князей с нашитыми на ней изображениями и драгоценными камнями. Баул - русский зимний закрытый возок. Белье богородское - деревянные игрушки, скульптура малых форм; выделывались в деревне Богородское Загорского района Московской области. Берендей (старорусск.) - перевязь через левое плечо, к которой привешивались патроны, заряды в берендейках - трубочках. Бетания - монастырь, в нескольких километрах от Тбилиси, в ущелье реки Вери. В большом храме, постройку которого относят к концу XII века, хорошо сохранилась роспись с историческими портретами царицы Тамар и сына ее, царя Георгия IV Лаша. Бехадыран (перс.) - "Полк богатырей". Бешкеш (от перс.-тур. бакшиш) - всякого рода подношения. "Бисмилляги ррагмани ррагим!" (арабск.) - "Во имя бога милосердного и милостивого!" Большой приход - приказ, ведавший доходами и расходами в Московском государстве, - в частности, расходами на содержание иноземных послов. Бродник - бродяга из ссыльных. Буиндук - прибор из двух металлических пластин, связанных вместе, который турки применяли при боевых действиях, предохранял шею коня от поражения рубящим и колющим оружием. Василий II Васильевич Темный - великий князь Московского удельного княжества (1425-1462). Успешно боролся за усиление великокняжеской власти, за объединение русских земель вокруг одного политического центра - Москвы, в самые трудные моменты находя поддержку среди московского населения. Был пленен своими противниками, другими удельными князьями, и ослеплен (отсюда его прозвище - Темный). Несмотря на слепоту, продолжал ожесточенную войну с феодалами. Воздвизальный крест - деревянный крест, употребляемый в восточной христианской церкви на вечернем служении, накануне праздника воздвижения. Волновая ткань - волнистая, струистая (муаровая). Воскрылия (старорусск.) - край, подол верхней одежды. Всполох (старорусск.) - набат, тревога (удары по барабану). Гаретубани - квартал старого Тбилиси (Загородный). Гарматы (старорусск.) - пушки. Георгий V Блистательный - царь из династии Багратидов (Багратиони) (1314-1346). Его решительная внутренняя политика привела к усмирению ряда непокорных правителей отдельных областей, пользовавшихся покровительством монголов. Активная внешняя политика Георгия V привела к положительному результату борьбу за Трапезундское царство и способствовала установлению оживленных сношений с мусульманскими странами (в частности с могущественным Египтом). Грузии в первой половине XIV века удалось восстановить свое прежнее международное значение (потерянное в период монгольского ига). Гости - купцы. В Московском государстве во второй половине XVI века высший слой купечества был наделен привилегиями и получил четкую организацию. Он разделялся на три группы: гостей, гостиную сотню и суконную сотню. Число гостей было ограниченно и, по-видимому, в XVII веке не превышало пятнадцати человек. Гости и торговые люди гостиной и суконной сотни должны были выполнять различные казенные поручения финансового и торгового характера. Гости являлись самыми крупными представителями купеческого капитала XVII века. Гуль (перс.) - демон, оборотень, обитающий в пустыне, сбивающий путника с дороги и пожирающий заблудившихся. Гурда - старинная кавказская шашка. Дабаханэ - так назывался в старом Тбилиси кожевенный ряд, мастерские, расположенные на правом берегу Куры вблизи площади - майдана. Давид-Гареджийская обитель - Давид Гареджа - пещерный монастырь VI века в Кахети. Во время нашествий полчищ шаха Аббаса I на Кахети персы зарубили в Давид-Гареджийской лавре шестьсот молящихся монахов. Дети боярские - в Московском государстве провинциальные дворяне делились на выборных дворян, детей боярских дворовых и детей боярских городовых. Дети боярские дворовые могли участвовать в дальних походах; дети боярские городовые нecли военную службу в своем городе, где составляли конное войско. Название свое получили в связи с тем, что в походах и сражениях охраняли бояр. Див - по персидскому поверью, бес, злой дух обитающий в мире мрака. Дискос (церковносл.) - блюдце с поддоном на которое кладется при богослужении "агнец" - часть просфоры. Дороги (старорусск.) - восточная шелковая полосатая ткань, иногда с узорами - "травами". Дробница (старорусск.) - украшение из драгоценных камней, бисера и т.п. в виде дробинок; медальон, оправленный такими дробинками. Дублон (дубло, дубла) - старинная золотая испанская монета. Думные дворяне - высший разряд (по служебному положению) дворянства в Московском государстве с XVI-XVII веках. Заседали в Боярской Думе, но занимали здесь место ниже думных бояр и сокольничих. Думные дьяки - звание, жаловавшееся в Московском государстве в XVI-XVII веках дьякам - должностным лицам (ближайшим помощникам начальников приказов - учреждений) за заслуги и дававшее им право участвовать в заседаниях Боярской Думы. Один из думных дьяков ведал иностранными делами посольского приказа. Дьяк - должностное лицо в Московском государстве в XVI-XVII веках, ведающее делами какого-либо учреждения (приказа). Елисеевский пер. - ныне улица Неждановой. Жильцы - молодые люди из провинциальных дворян - детей боярских, стряпчих и стольников в Московском государстве, служившие по наряду в столице. Они составляли московское охранное войско, развозили царские указы и использовались для разных посылок. Во время мира жили в Москве по три месяца, а потом сменялись другими. Задеба - задира, задорный человек. Зибир (перс.) - змея. Зипун - верхняя одежда русских крестьян, обычно из самодельного сукна. Зульфекар (арабск.) - меч Магомета, обоюдоострый и раздвоенный на конце. По верованию мусульман, перешел к Аали, зятю Магомета. Магометане изображали Зульфекар на знаменах. Иван IV Васильевич Грозный - русский царь (1533-1584). Иоанн III Васильевич Собиратель - великий князь Московский. Княжение его - 1462-1505 годы. Исани-Хавлабар - предместье Тбилиси; ныне Авлабар - один из районов столицы Советской Грузии. Казенный двор - царская драгоценная казна в Москве в XVII веке - золотые и серебряные вещи, дорогие одеяния, меха и т.п. Камка, камча - шелковая китайская ткань с разводами, ныне мало употребительная. Карабадини (груз.) - лечебник, известен в Грузии издревле и пользовался большой популярностью. О Карабадини упоминает итальянский миссионер Арканджело Ламберти (1654) в своем труде "Описание Колхиды". Картвел - грузин. Название это происходит от имени легендарного прародителя грузинского народа Картлоса. Отсюда: Сакартвело - Грузия. Картаули - грузинский танец вроде лезгинки. Келарь - инок, наблюдающий за монастырскими припасами и ведающий "светскими" делами монастыря. Келех, келехи (груз.) - поминки. Кика - старинный русский женский головной убор с рожками, род повойника. Киоск (перс.) - павильон, небольшая легкая постройка. Крестовые дьяки - в XVII веке - служители Московской патриархии; выполняли различные поручения патриарха. Кукуй - так прозвали Немецкую слободу в Москве при царе Иоанне III Васильевиче. От немецкого "Гукке, гукке хир!" - "Смотри, смотри!". Кула (груз.) - шарообразный сосуд с тонким длинным горлышком из кокосовою ореха или из корня грушевого дерева. Кунтуш (польск.) - верхняя одежда (кафтан) с разрезными рукавами. Кьяфыр (перс.) - "неверный", гяур. Лопанец (старорусск.) - дурно выжженный, треснувший горшок. Луарсаб I - царь Картли (1534-1558) из династии Багратиони. Отважно боролся с иранским шахом Тахмаспом за независимость Грузии. Миджнур (груз.) - влюбленный. Мтиульцы, или мтиулы - грузины-горцы, живущие вдоль верхнего течения Арагви. Мурмолка (старорусск.) - меховая или бархатная шапка с плоской тульей. Наручи (старорусск.) - в старину - часть брони или лат. Защищали от локтя до кисти. Насека - трость с серебряной булавой, знак атаманской власти в казачьем войске. Немврод - легендарный тиран, ввергнувший в огненную печь пророка Ибрагима (Авраама). По легенде, бог прогневался на Немврода и послал на него москита, который через ухо проник ему в мозг и терзал до тех пор, пока тиран не погиб. Нина (Нино) Каппадокийская - девушка-христианка, родом из Каппадокии; по преданию, принимала (IV век) деятельное участие в обращении Грузии в христианство. Об этом рассказывают грузинские и иноземные церковные писатели IV века, в том числе и греко-римские. Новая четь, или Кабацкая четь, - ведала в Московском государстве в XVII веке доходом с кабаков в Москве и во многих других городах. Окольничий - один из высших боярских чинов в Московском государстве, приближенных царя. Осанна (древнеевр.) - восторженное славословие, превозношение кого-нибудь. Оселедец - чуприна, чуб, который запорожцы, а потом кубанские и терские казаки носили на бритой макушке. Оубаш (перс.) - бродяга, разбойник. Охабень (старорусск.) - кафтан с откидным меховым воротником и прорехами для рук. Паволока (старорусск.) - дорогая привозная ткань, бумажная или шелковая; также - покрывало, чехол, наволока. "Педэр сухтэ!" - "Сын сожженного отца!" - персидское ругательство. Пери (перс. миф.) - добрая фея, охраняющая людей от "злых духов". Пирхана - часть костюма персиянки, короткая кисейная рубашка в виде кофточки. Питиахши - так величались в V веке правители разных кантонов (округов) Грузии, признавших над собою власть персидских царей. Пищаль (старорусск.) - старинная пушка или тяжелое кремневое ружье. Допетровская Русь знала несколько типов пищалей. Пищали ручные (ручницы) бывали военные и охотничь