ворота Метехи неистово заколотили копьями, дротиками. Чубукчи ворвался в покои Шадимана, который советовался с Зурабом и Липаритом, заказать ли для легких царских дружин изогнутые турецкие шашки или оставить грузинские. - Господин, светлый князь!.. Арагвинцы из Кахети прискакали, говорят... царь Теймураз изгнал Исма... Не дослушав, князья ринулись к балкону, где уже собрались не только все князья, но даже и княгини. Среди придворных, забыв свой сан, бледный, с трясущимися руками, - царь Симон. На него не обращали внимания, наперебой засыпая вопросами всадников, заполнивших двор. Около двухсот арагвинцев на взмыленных конях, запыленные, в изодранных одеждах, некоторые с перевязанными головами, спешившись, хрипло просили хоть глоток воды. Величаво войдя, Зураб зычно крикнул: - Дать вина! И когда напьетесь, пришлите наверх толковых дружинников, пусть они расскажут. Забегали слуги. Нетерпение было так велико, что вино разливали по чашам и подавали арагвинцам так, как воду при тушении пожара. Но вот трое из них, сопровождаемые оруженосцами, направились к балкону. Перебивая друг друга, несвязно, перескакивая с одного события на другое, без конца и начала, рассказали они, как неожиданно ночью царь Теймураз, спустившись с тушинами с гор, напал на Исмаил-хана, как яростно дрались тушины. Сарбазов хоть и больше было, но не успели на коней вскочить. Потом опомнились ханы, собрали войско, но поздно, ибо хевсуры, наверно семьсот всадников, сзади напали. - От скрежета шашек, господин, ночь стонала, - довольно весело проговорил молодой арагвинец, - мы едва одеться успели. - А когда оделись, на чьей стороне дрались, петушиные хвосты?! - выкрикнул Андукапар. - Князья? Прошу в "оранжевый зал"! - поспешно проговорил Шадиман, опасаясь правды, боясь столкновения между Андукапаром и Зурабом. - Выбери других трех арагвинцев, чубукчи! - Здесь, господин. - Приведи троих, остальных пусть накормят. - Не время! - возвысил голос Зураб. - Отправляйтесь в помещение, что у ворот, для арагвинцев. Сколько бы еще ни прибыло, всех сосчитайте. - И вдруг, с ненавистью вспомнив о царе Орби, заорал: - Почему, ишачьи дети, сразу не отступили к Тбилиси? Кто позволил драться? Где остальные? - Светлый князь, разве наша вина? Давно азнаур Миха просил хана отпустить нас обратно, напрасно убеждал, что только сопровождали Иса-хана и Хосро-мирзу. Разве у собак магометан... - арагвинец осекся, - разве у... у ханов совесть есть? Под разными предлогами задержал, потом делить нас стал: пять сотен арагвинцев в свою свиту зачислил, три сотни одному хану отдал - щедрый! - две сотни... - Где Миха? Почему допустил? Почему, волчьи хвосты, покорялись? Как смел, сатана, за своих рабов мое войско считать? И Цицишвили и Липарит пытались спросить, на чьей стороне сражались арагвинцы, но Зураб так рассвирепел, так осыпал бранью то арагвинцев, то Исмаила, что никто не смог вмешаться и хоть слово сказать. - Все убирайтесь из Метехи! Ни один чтобы здесь не оставался! Шадиман было запротестовал: еще как следует не расспросили. Но Зураб настоял - раньше княжеское совещание, а потом расспросы; главное известно. Когда у дверей "зала оранжевых птиц" выстроилась стража, расставленная молодым Качибадзе, и князья взволнованно принялись обсуждать событие, неожиданно вошел царь Симон, а с ним Гульшари. Шадиман обомлел: такое еще ни одна царица себе не позволяла. Но Симон, очевидно, науськанный сестрой, выкрикнул: - Кто смеет в час опасности, грозящей моему царскому дому, забывать, что царь здесь я? - О какой опасности говоришь, мой царь? Если желаешь затруднять себя, никто не сможет противодействовать. Но я, везир, доверенный шаха Аббаса, считаю, что раньше князья все обсудят, потом царю доложат. - Теперь поздно считать, раз пожаловал. Совещайтесь при мне! - Сейчас начнется военный разговор. Может, прекрасная Гульшари не пожелает скучать? - Тебя, князь Бараташвили, лучше озабочивали бы веселые нападения Саакадзе на владения Биртвиси, а о моей скуке я сама позабочусь. Мы, царская семья, пожелали сейчас вместе быть. Наш враг Теймураз... - Я отказываюсь участвовать при княгине в Высшем совете! - прервал Гульшари князь Джавахишвили; как только он услышал о победе Теймураза, он мучительно стал придумывать предлог, дабы ускакать с семьей в свой замок. Тревога охватила Шадимана, он почти угадал намерение князя, - а за ним ведь могут многие увильнуть от рискованного совещания. Вот почему обычно сдержанный Шадимане, обращаясь к царю, повысил голос: - Царь Симон! Приличествует ли одной княгине Гульшари, оставив гостей, присутствовать здесь? Если находишь такое нужным, тогда разрешай всем княгиням пожаловать на царский совет. Гульшари, гневно сверкая глазами, готова была приколоть Андукапара, но он тоже почувствовал опасность бегства князей из Метехи и резко сказал: - Прошу тебя, достойная и благородная княгиня Гульшари, вернуться в свои покои. Княгини не должны скучать в царском замке. "И это - витязи! - презрительным взглядом обвела Гульшари сумрачных князей. - Ни один не способен преклонить колено перед царственной красавицей, обвить свой меч лентами ее цветов, вызвать оскорбителя на поединок! О нет, не нужна мне свита из мокрых воробьев!" И, надменно откинув кружевную вуаль, Гульшари величественно покинула зал, не отвечая на поклоны. Наступила тягостная пауза. Никто не решался заговорить первым: многие боялись выдать охватившую их радость; другие беспокоились, как бы не попасть в подземелье за... за измену царю Симону. Цицишвили пытливо смотрел на Мирвана. Стали поглядывать на него и другие. Мирван, наконец, сдался на немую просьбу князей. - Ну что же, князья, мы здесь одни, будем откровенны: радоваться должны, что грузинский царь изгнал из Кахети хана Исмаила. - И ты, князь, находишь возможным выражать свою радость в присутствии царя Симона, верного вассала грозного шаха Аббаса? - А ты, князь Андукапар, желал бы другое? Мы здесь - Высший княжеский совет царя Картли Багратида Симона Второго. И должны обсудить мы, что выгодно для нашего царства. Прямо скажу! Хотя царь Теймураз никогда не оказывал благосклонного внимания нашей фамилии, но я за всех Мухран-батони отвечу: предпочитаем иметь соседом царя Теймураза, а не шахских грабителей, оставивших Кахети без одной чохи. - Так, по-твоему, выходит, царь Теймураз дальше Кахети не пойдет? - Андукапар презрительно следил за князьями. - Может, и пошел бы - привык благодаря Моурави двумя царствами владеть, - только не с кем. - Как так? А тушины? А хевсуры? А пшавы? - Тушины, благородный Цицишвили, на Картли не пойдут. Они не дружинники, и хоть и любят Теймураза, но кровное их дело Кахети. Персы согнали тушин с Алванского пастбища, а без него им все равно что не жить. Богатство тушин - скот, скалы же не кормят овец. - Я согласен с Мирваном Мухран-батони: много времени пройдет, пока кахетинский царь вспомнит Картли. Раньше Теймуразу надо свое войско собрать, страну хоть немного отстроить, торговлю возобновить, а потом уже думать о нападении на чужое царство. До этого времени светлый царь Симон сумеет сговориться с Теймуразом... - А я не так полагаю, благородный Липарит, - возразил Джавахишвили, завидуя пролетевшей за окном ласточке. - Царь Теймураз уже, наверно, войско собрал, недаром год в Тушети жил. Мы, Совет князей, спешно должны послать к нему посольство с предложением дружбы. Одобряешь, Зураб? - Я не одобряю гибель моего двухтысячного войска! Нет! Князья, сколько персам ни оказывай услуги, все равно неблагодарны. Как посмел Исмаил моим имуществом распоряжаться? Как посмел уничтожить моих арагвинцев? Как посмел... - Успокойся, князь Эристави, твои арагвинцы в целости к тебе вернутся. И еще - не считай меня легковерной овцой! - Что? Что хочешь сказать этим, Мирван Мухран-батони? Шадиман хрустнул пальцами, но сохранил спокойствие и лишь глаза его впились в насмешливо улыбающегося Мирвана. - Ради вечного бога, говори, князь! Мирван обвел советников пристальным взором. "Несомненно, они тоже подозревают Зураба, но никогда не выдадут и Симона не признают царем. И кого признавать!" Мирван обернулся: на троне, оставленный всеми, с торчащей короной на надменно поднятой голове и со скипетром в вялой руке не шевелился истукан-царь Симон. Был ли он в силах что либо понять? Вряд ли. "Нет, - подумал Мирван, - не мне защищать его и не мне сохранять Шадиману власть, это все непримиримые враги Мухран-батони, враги Моурави". И он медленно проговорил: - Я, князь Шадиман, убежден в ловкости арагвинцев. Они не дрались на стороне Исмаил-хана. - Значит, помогали Теймуразу? Князья безмолвствовали. Зураб, как пойманный волк, с оскаленным ртом, тяжело дыша, озирался на князей. "Проклятие! Мирван разгадал замысленное мной! Подобно Георгию Саакадзе, умеет распутывать узлы. А от остальных князей не ждать поддержки. Но тогда... во что бы то ни стало надо сохранить доверие Шадимана!" Зураб не спеша поднялся, важно провел по усам и, к удивлению всех, поклонился царю. - Царь царей, прикажи, и я поскачу в свое владение, соберу тебе войско! Уже два года чередовых не призывал. Сейчас и шестнадцатилетних на коней посажу. Никто не посмеет сказать, что я, полководец, осчастливленный твоим доверием, позволил дерзкому врасплох напасть на твой удел! - Зачем же тебе, князь, самому скакать? - Шадиман, не скрывая иронии, развел руками, словно намеревался схватить Зураба. - Пошли верных тебе арагвинцев, они сами справятся. - Да, князь, мы разрешаем тебе отправить верховых - пусть приведут в Тбилиси не меньше трех тысяч со знаменами и трубами, - нерешительно начал Симон, но значение его собственных слов окрылило его, и он уже повелительно закончил: - Пусть и другие князья так же поступят. Все должны защищать своего царя! Видя, что князья едва скрывают улыбки, Шадиман с горечью подумал: "Хоть бы из уважения к себе над своим царем не смеялись. Разве на троне все цари умом блистали? Но царь есть царь! Что стало с князьями? Где их уменье стоять перед троном? Чуть не спиной повернулись!" - и с подчеркнутой изысканностью отвесил Симону низкий поклон: - Твое высокое повеление, светлый царь, выполним. Я тоже пошлю чапаров в Марабду. Коварные засады, предполагаю, Саакадзе снял, - против персидского войска действовал. А царь Теймураз ему так же нужен, как лисице папаха! Не смейтесь, князья, Саакадзе не станет препятствовать вам защищать Картли. - Может, даже сам поможет? - Даже! Пусть тебя, Андукапар, такое не удивляет. Царь Симон ничего "барсу" не дал, но ничего и не обещал. А Теймураз за возвращение ему трона Кахети и за Картлийское царство горы золотые обещал Саакадзе, а поступил как обманщик. Князья было вскочили, зашумели: "К оружию!" - и... опустились на скамьи. Зураб хрипло выкрикнул: - Я покоряюсь воле нашего царя царей. Но пусть здесь останутся по крайней мере на неделю Липарит и Мухран-батони. - Уж не ты ли меня здесь удержишь? Знай, Мухран-батони сами приходят и сами уходят, когда считают нужным. Я уеду на рассвете. Не сомневаюсь, благородный Липарит пожелает сопутствовать мне. Но ты, князь Зураб, приглашен в Метехи не только Шадиманом, но и полководцами шаха Аббаса, - обязан остаться! Кто знает, не угодно ли судьбе, чтобы ты услужил Метехи, восстав против своего тестя? - О моей услуге ты, Мирван, друг Саакадзе из Носте, скоро услышишь! Не думаю, чтобы пошла она вам на пользу, ибо силу моего клинка вы почувствуете первыми! Мирван зарукоплескал. - Хорошо, князь, напомнил! Давно желал спросить: удалось тебе выкупить тех арагвинцев, которых Кайхосро Мухран-батони своим клинком в Гурию загнал? Зураб побагровел и угрожающе вскинул кулак, на указательном пальце блеснуло кольцо с боевым шипом. С большим трудом Шадиману удалось предотвратить схватку. Он вовремя заметил, что все князья вооружены "боевыми" кольцами; без них, из уважения к царскому трону, были только Мирван и Липарит. Уже солнце достигло зенита, ко никто и не вспомнил о еде. Князья явно торопились обсудить все и удалиться в свои замки. Они согласились не отступать от принятых ранее решений, согласились даже помочь конями и оружием новым царским дружинам. По предложению Бараташвили, владетеля Биртвиси, обязались не направлять посланцев к Теймуразу, а ждать, что предпримет кахетинский царь. Не одного Андукапара озадачило, с какой яростью Зураб отстаивал интересы Картлийского царства. Он почти проговорился, что опасается мести Теймураза и всеми способами готов не допускать его к пределам Картли, так услужливо, во вред царству, преподнесенной Георгием Саакадзе беспокойному стяжателю чужих владений. Это и многое им высказанное, а главное - намерение остаться в Метехи и во всем помогать везиру, успокоило Шадимана, начавшего было подозревать измену. "Нет, какой арагвинцу расчет попасть снова в лапы Теймураза? Царствовать над горцами песнопевец Зураба не допустит! А я?.. Дело покажет!" - поспешил отделаться от неприятной мысли Шадиман. То ли из гордости, то ли из боязни насильственных действий со стороны Шадимана и Андукапара, бестактно желавших удержать князей в Метехи как можно дольше, они, точно сговорившись, объявили, что не последуют примеру Мирвана и Липарита и, как было назначено, разъедутся ровно через два дня. Но грянувший веселый звон в соборах и храмах наполнил Тбилиси и заставил содрогнуться владетелей. Они готовы были ринуться к коням, одобрив призыв Палавандишвили: "Не медлить ни часа, ни минуты! Выбраться из Метехи!" И тут произошло непредвиденное событие, потрясшее Шадимана. Дверь в "зал с оранжевыми птицами" распахнулась, и стало видно, как стража опускает копья наконечниками вниз, а в зал входит, с поднятыми крестами, в торжественных одеяниях, духовенство. Впереди - архиепископ Феодосий, за ним Трифилий и десять епископов и архимандритов. Феодосий, осеняя князей направо и налево крестным знамением, оповестил: - Святой отец, католикос Картли посылает вам, князья Картли, свое пастырское благословение и радостную весть: исконные враги Христа - персы изгнаны из земель Грузии. Богом данный царь, победитель Теймураз Багратиони, воцарился вновь на престоле Кахети! Да восторжествует мир над уделом иверской божьей матери! Да будет благодать над народом обоих царств! - Аминь! - подхватили остальные. - Да расцветут цветы дружбы и взаимного доверия! - проговорил Трифилий. - Аминь! - подхватили остальные. И раньше чем кто-либо успел опомниться, духовенство так же внезапно исчезло, как появилось. Ледяное молчание сковало князей. "Церковь признала царем Теймураза!.. Бежать! Как можно скорее бежать в свои замки!.. Архиепископ Феодосий едва удостоил царя Симона поклоном!.. А может, Теймураз уже сюда спешит? Бежать! Бежать, пока не поздно!" Но страх перед Шадиманом, а главное, перед Зурабом, способным бросить их в подземелье, в чем охотно поможет ему Андукапар, вынудил князей сдержанно отнестись к вызывающим действиям церкови и, наперекор своему страстному желанию, остаться до назначенного срока разъезда. Выручил многих Фиран Амилахвари: он напомнил князьям их обещание поохотиться у него в замке Схвилос-цихе. Джавахишвили первый заверил любезного владетеля о своем согласии: о, конечно он помнит о приглашении и непременно пожалует к Фирану! Когда охота? Оказалось, хоть сейчас. Князья заволновались: "А обложен ли зверь? Готовы ли собаки? Не опоздать бы!" И многие решили ехать на охоту сегодня же, прямо из Метехи. Обрадованный Фиран стал торопить Шадимана поскорей закончить съезд: "Сколько говорить можно? Ничто так не объединит князей, как груды убитой дичи и туши джейранов". - А ты, князь Зураб, почему молчишь? Уж не собираешься ли не выполнить обещания? - Кто, я? Видно, Фиран, ты плохо меня знаешь, - Зураб подбоченился. - Клянусь, намеченные мною зайцы уже сегодня могут служить по себе панихиду! А рог, из которого я выпью за твоей скатертью в честь удачной охоты, может чувствовать себя уже пустым! Приеду, князь, вовремя. Может, удастся мне и Шадимана оторвать от Метехи. "Что особенного сказал Зураб? Отчего похолодело мое сердце? - недоумевал Шадиман. - Странно, зачем я удержал его в Метехи. Надо исправить ошибку и половчее выпроводить его". - Знаю, Фиран, ты не успокоишься, пока князь Зураб не очутится у тебя в замке. И хотя о многом необходимо потолковать нам с Зурабом, но отложим до конца охоты. Прошу тебя, Зураб, поезжай с Фираном. И то правда: отдых тебе не помешает. - Разве я похож на уставшего, дорогой Шадиман? Разреши отбыть на следующий день после выезда царя. Ты прав, есть неотложные дела... Уверен, ты одобришь. Оказалось, у многих князей неотложные дела, и они завернут на день в свои замки. Так им с помощью Фирана удалось вырваться из Метехи несколько раньше других. Оставшись с Шадиманом и подозрительно не отстающим от них Андукапаром, князь Зураб Эристави захохотал. Он хохотал неистово, громко, вызывающе. О, он, арагвский владетель, любитель охоты, узнает мелкодушных зайцев! Они едва скрывают испуг. Он узнает шатающихся при малейшем дуновении ветра. Что ж, еще неизвестно, куда ветер подует! Вот Шадиман убеждал его отдохнуть, а забыл, что духовенство опять откладывает венчание царя Симона! Нет, он, Зураб, поохотится раньше здесь, на святых отцов! Довольно с духовенством нежничать, надо заставить любителей ряс венчать царя Симона в Мцхета. Не позднее чем завтра он, Зураб, поскачет к католикосу, и не будет он князем Арагвским, если не вырвет у черных упрямцев согласие! Еще познают его силу и духовенство и князья! Немало был изумлен Шадиман, выслушав решение Зураба. Но не все ли равно? Испортить уже ничего нельзя. А другие князья? Прав Зураб: бежали, как зайцы от охотника. Но кто же охотник? Глубокое оскорбление испытывал Шадиман. Кому, кому же отдал он жизнь? Где? Где гордое княжеское сословие? А может, прав!? По какой причине должны такому царю покоряться? Кто сказал - покоряться?! Властвовать над таким царем должны! Но князьям и это не под силу. Нет, не то! Каждый из них хочет выше другого стать, только не при таком царе. Саакадзе прав, но где взять другого? Пусть подскажет, если в виду имеет. Да, и... как можно скорее! Шадиман призвал чубукчи и приказал разыскать гонца Саакадзе. Чубукчи замялся: он велел гонцу прийти дней через шесть, когда разъедутся князья, а сегодня только четвертый наступил. Сам не сказал, а чубукчи забыл спросить, где живет... Шадиман резко бросил: - Найди! И немедля! Хоть на дне Куры! Хоть в глубине Мтацминды! Хоть у черта на рогах! ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Еще вчера Зураб, намеренно в присутствии Шадимана, погнал гонца во дворец католикоса. Святой отец сразу согласился выслушать Зураба Эристави. И вот князь, дождавшись утра, приказал седлать коня. Но едва он вдел ногу в узорчатое стремя, как к нему подбежал арагвинец, всадник из четвертой сотни, умоляя заехать к Мамука, умирающему от раны, полученной в Кахети. Зураб передернулся, гаркнул на весь двор: - Если еще не умер, побеги за священником! Я, что ли, велел волчьему хвосту драться?! - Высокий князь, на здорового можно сердиться, а Мамука боится без твоего прощения умереть! - И здесь боится? - Святым Георгием молю, удостой! - Лучше бы другим святым! Нахмурившись, Зураб крикнул: - Э-э! Джибо, скачи к преподобному Феодосию, расскажи, по какой причине немного опоздаю! Ничего, богоугодное дело! - и обернулся к конным арагвинцам: - Почему в сборе двадцать дружинников? Что я, с духовенством сражаться собираюсь? - Залюбовался верховыми и приказал: - Пяти довольно! Остальные пусть в духан скачут, за здоровье Мамука выпьют, может, выздоровеет. Вслед за Зурабом из Метехи в самом плохом настроении выехал чубукчи Шадимана. Вчера, сколько он ни искал, не мог обнаружить проклятого гонца Саакадзе, будто земля его поглотила. Хорошо, старший смотритель конюшен навел его на след: о лавке Вардана заговорил - там всегда разный товар. Сначала постеснялся: "Ты, говорит, видный человек, неудобно беспокоить просьбой, думал, с дружинником поедешь". Но он, чубукчи, ему тоже уважение оказал: "А ты разве не видный? Тебе цари и князья коней дорогих доверяют. Сам знаешь - витязь без коня все равно что девушка без волос". Еще немного пошутили, и смотритель конюшен поручил ему навестить купца. Зураб оглянулся на скачущего чубукчи и свернул к мосту: "Нет, не меня выслеживает. Но даром не катается", - и приказал одному из сопровождающих его арагвинцев следить за чубукчи. Едва въехав во двор бывшего дома Даутбека и Димитрия, где разместились арагвинцы, Зураб взбежал на второй этаж и распахнул дверь в боковую комнату. У столика сидел ухмыляющийся Миха и здоровенным кулаком разбивал кахетинские орехи. Зураб поспешил обнять вскочившего мсахури. - Как моя конница, Миха? - нетерпеливо воскликнул князь. - Слава святой Нине! Все арагвинцы в строю и жаждут отдать жизнь за своего любимого князя, владетеля Арагви! - Говори, говори, Миха, скорей! Как царь Теймураз, царица? А... а... царевна Нестан-Дареджан? - Все, все хорошо! Тебе, мой князь, послание от царя. Через князя Черкезишвили передал. Князь сам должен был быть к тебе от царя послом, в последний час передумал. Почти вырвав свиток, Зураб углубился в послание. Лицо его исказилось, глаза от гнева запылали: "Не я ли, Зураб, ради Теймураза раз сто рисковал в Метехи жизнью? Разве легко обманывать Шадимана? И вот награда! Вместо благодарности и выражения любви, вместо слов о... о Дареджан, моей жене, царь упрекает меня! Я... я предался Симону! Вообразил что-то строптивец и угрожает обойтись без моей помощи. Сейчас он выехал в Упадари, где предастся ожиданию обещанного мною, и если промедлю, то... он, Теймураз, сговорится с Мелик-беком Ереванским. И близок день, когда царь Теймураз превратит золотое перо, подаренное ему музой, в карающий меч. Пусть дрожит Зураб: близок день, когда изменчивый князь увидит, что произойдет и со слишком глупым Симоном и со слишком дерзким Арагвским Эристави!.. О-о, строптивец! Не во сне ли пребываю я? Небылицы хороши в шаири! А угроз здесь не меньше, чем змей в Мугани! Что ни строчка, то ценность! Вот: "И если гонец Зураба немедля не привезет ответ, сколько мне, богоравному Теймуразу, ждать въезда в Тбилиси, то да откроется, что у царя Теймураза в колчане немало обличительных доказательств, по каким шах Аббас легко узнает, как дерзко провел князь Арагвский Хосро-мирзу и Иса-хана, перебросив в Кахети две тысячи арагвинцев на помощь царю Теймуразу. Действительно, с помощью арагвской конницы мне, царю Теймуразу, удалось уничтожить войско шаха Аббаса, изгнать Исмаил-Хана...". Зураб метался по дарбази. Хорошо, Миха догадался подать кувшин, и князь, отводя душу, хватил им по стене. Сильно запахло вином. "А разве жизнь не винный погреб? Входишь в нее твердо на двух ногах - как человек, а выходишь на четырех - как свинья! Предвкушаешь праздник, а получаешь погребальное напутствие!" - Неужели он это вслух сказал? Ногой отшвырнув осколки, Зураб заскрежетал зубами: о-о!.. он, князь, достойный ответ пошлет своему тестю!.. Но постепенно тревога овладела им: Теймураз может исполнить угрозу, написать шаху Аббасу... и... и... Шадиману! Не трудно догадаться, как расправится с ним Хосро-мирза, если нагрянет во главе новых войск. Нет! Князь Зураб Арагвский перехитрит всех и станет... прежде царем над горцами, а потом... Зураб до сумерек писал пламенное послание, полное заверений в любви и преданности: "А въедет богоравный царь Теймураз, Первый Багратиони, в Тбилиси раньше, чем предполагает. И пусть карающий меч царя превратится в золотое перо, которым царь начертает возвышенную оду в честь возвращения к нему картлийской короны..." Во дворце католикоса ждали князя Зураба с нетерпением... Архипастыри толпились у окон, то и дело обращая взоры к воротам. Творилось непонятное: все свершилось помимо них. Неужели отказ венчать Симона в Мцхета может повлечь за собой произвольное отделение церкови от царства?! Да не допустит святая троица до подобного! Но Шадиман ждет ответа. Дальше медлить опасно! Где же та благодать, которую ждали? Проходили недели, месяцы, возлагали надежды на веру, забредали в тупик, снова искали выхода... И вдруг свершилось. Но почему ничего не изменилось? И тут Трифилий подал ядовитый совет поздравить князя с победой царя Теймураза над Исмаил-ханом: неожиданность всегда ошеломляет. Опять же - господь сподобит выявить, какие князья остались верны царю Теймуразу, значит, и церкови, а какие предались Симону, значит, и шаху. Такое действие подскажет ответ Шадиману. Но вышло непонятное, даже из рук вон плохое, ибо вчера почти все князья разъехались, и ни один не пришел к святому отцу за наставлением или благословением. Неужто все себялюбцы за Симона? Или господь бог отнял у них разум - и замыслили против царя Теймураза?! - Опять же, - медленно проговорил Трифилий, словно вытягивал слова из смолы, - не осчастливил ли царь Теймураз отцов церкови лично вестью о даровании богом победы, не прислал ли гонца к святому отцу с поистине радостной вестью? Или иссякла у братьев Кахети храбрость? - Истину глаголешь, отец Трифилий, - пробасил тбилели. - Почему не съехал праведный чернец на своем седле, прости господи, с вершины Алавердском обители? - Опять же не замыслила ли кахетинская церковь возвыситься над картлийской? Давно, яко лиса к добыче, подбирается к главенствующем власти наместника Христа, святого отца католикоса. Заронить подозрение легко, побороть его трудно. Притом кахетинская церковь не раз пыталась стать выше картлийской. В поднявшемся общем шуме кто-то выкрикнул: - Да не свершится богопротивное! Уж не является ли прискакавший чернец, задержанный оголтелыми арагвинцами на два дня, не чем иным, как брошенной костью церберу? В подобной догадке было мало лестного, и отцы согласились с Трифилием: выслушать Зураба Эристави. Но если ничего полезного и утешительного для церкови не скажет шакал, начать переговоры с Георгием Саакадзе, дабы он, получив под свое знамя церковное войско, изгнал бы из Картли царя Симона с его кликой и заодно расправился бы с князьями, непокорными святой церкови. - Кто воцарится над Картли? Не это сейчас важно! Да не осквернится мусульманской стопой храм животворящий. - Опять же Георгию Саакадзе бог поможет еще раз найти царя из ветви Багратиони. - Благодушие отразилось в глазах Трифилия. - И еще раз вовремя отстранить "небогоравного" царя, если на то будет воля святой троицы. - И святого отца, католикоса Картли. - Аминь! - Но раньше выслушаем, прости господи, воистину шакала из Арагви... И вновь майдан бурлит! - Что? Что теперь будет? Кто скажет? Кто отгадает? Сдвинув набекрень папахи, вытирая большими пестрыми платками вспотевшие лбы и затылки, амкары, купцы, торговцы возбужденно выведывают друг у друга: что будет? Уже работа закипала, уже товар с аршина сам срывался, уже весы прыгали как под зурну. Уже с царем Симоном смирились - все же свой, отдельный царь. Неужели, кахетинские амкары опять в картлийский котел полезут? - Не иначе! Не свой же пустой облизывать? - Напрасно о котле беспокоишься, Сиуш: Исмаил-хан и полные и пустые утащил! - Тоже хорошо! Нашего Моурави не признавали - без шарвари остались. - Теперь пусть не надеются, второй раз не потрудится восстанавливать им Кахети. - Ничего, алазанская форель поможет... Густой смех прокатился. И снова томление, тревога: что, что будет? И, как ни странно, чем больше накалялся воздух, тем громче звучало имя Георгия Саакадзе: только Моурави способен отыскать выход, только в нем спасение! Симон законный царь, а Теймураз?.. - Если война, победит тот, на чью сторону станет наш Моурави. - Еще бы, Сиуш, война непременно будет. Где слыхал, чтобы на трон без драки влезали? - А ты за кого? - Я? Я за Великого Моурави! - А царь? - Царь нужен непременно! Царство, как человек, не может без головы жить. - Без головы уже живет - только папаху носит, потому незаметно. И вновь забросив молотки и аршины, с утра до ночи, то собирались толпой, то распадались на мелкие группы. Всех волновала судьба торговли. Каждый пытался предрешить будущее майдана. - О чем спорите? Разве без торговли живет царство? - Верно говоришь, Пануш! Пусть цари тянут каждый к себе Картли, а мы, как в люльке, посередине будем лежать. - Почему такой умный сегодня, Отар? Может, мацони с утра кушал? Разве не знаешь: если люльку сильно раскачать, ребенка можно выронить! - И то правда, для майдана небольшая польза, когда каждый день хатабала! - Э!.. Что будешь делать, если князья сами не знают, какой царь им нужен: один слишком тихий, другой слишком громкий, третий сам, без князей, любит царствовать, четвертый еще хуже - совсем не любит царствовать... - Хе-хе!.. Пятый триста дней в году празднует свое рождение! - И тридцать пять дней охотой занят. На майдане не смолкал хохот. - Что ж, самое время в люльке качаться, - вытирая кулаком глаза, кричал тучный торговец сыром. - Только чем кормить такое беспокойное дитя? - Засолом, - потешался торговец хной. - Не знаешь чем? Тогда что ты знаешь? Соленая башка! - обозлился торговец глиняными кувшинами. - На радость чертям начнут гвири скакать с новыми повелениями, и каждый постарается по моим кувшинам проехать. Вперемежку раздавались то брань, то хохот. Снова собирались толпы, чтобы тут же распасться на группы. Нестерпимый зной слепил глаза. Коки-водоносы едва успевали притаскивать воду из Куры, мгновенно разливая по чашам. В воздухе стоял гул, словно от шумного дыхания кузницы. Уже никого не радовал заказ князей: задаток дали, а где заработок? Нет, не время тратить монеты на товар! А князья на своем стоят: раньше готовый заказ, а потом монеты. Как-то сразу зашаталась жизнь - словно путник опустил поводья и конь, спотыкаясь, топчется на месте, не зная, куда идти. Лишь один Вардан Мудрый, по обыкновению, молчал, не вмешивался ни в какие споры, не выражал никаких пожеланий. Не спеша, снял он с полок бархат, шелк, парчу и другие драгоценные товары, перетащил их, по совету Нуцы, незаметно домой и запрятал в глубокие сундуки, врытые между столбами сарая в землю. Солидные купцы, зайдя в лавку Вардана за советом, метнув взгляд на полки, заполненные дешевой персидской кисеей, миткалем для деревенских рубах и грубым сукном, годным разве только на чохи зеленщикам или тулухчам, молча поворачивали назад в свои лавки, и там, за закрытыми дверями, слышалась торопливая укладка товаров в тюки и сундуки... Чубукчи подъехал неожиданно, но Вардана трудно застать врасплох... Следя за площадью, он поспешно вышел из лавки, прикрыв дверь. - Ты что, Вардан, уже закончил день? - Угадал, уважаемый. Один человек - говорят, мсахури князя Палавандишвили, - почти не торгуясь, закупил у меня парчу, бархат и шелк. Хвастал, что на приданое княжны. Не знаю, правда или нет. - Неправда. Князь Палавандишвили младшую дочь зимой венчал. Может, мсахури из Кахети? Тоже говорят: храбрый Исмаил не одну куладжу - шарвари у кахетинских князей снял, а они не против были. - Может, из Кахети, монеты запаха не имеют. - Зато лазутчиков по запаху узнают. - Может, так. Вот решил домой пойти. Сегодня жена каурму приготовила, давно хотел. - Арчил, тот, что в Метехи, просил передать: не, держи больше выбранный им товар, раздумал он чоху шить, - вспомнил чубукчи поручение старшего смотрителя конюшен. - Продай бархатному лазутчику... Кстати, о лазутчике вспомнил! Не видал ты гонца? - Какого гонца? - Саакадзевского... Мой князь зовет. - Почему должен видать? - А разве не ты был в почете, когда Саакадзе хозяйничал в Картли? - Я и сейчас в почете, когда хозяйничает Андукапар. - Почему думаешь, Андукапар? - Не я один, все чувствуют приятную руку князя. Хорошо, благородный князь Шадиман работой амкаров успокоил. Уже многие хотели закрыть лавки. - Вдруг, прислонив руку к глазам, Вардан начал всматриваться вдаль. Не понравился ему разговор лазутчика Шадимана, и он решил избавиться от непрошеного собеседника. - Уважаемый чубукчи, если гонца Моурави ищешь, сейчас к мосту поскакал. - К мосту? Чубукчи хлестнул коня и с трудом стал пробираться через Майданскую площадь. Вардан поспешно вошел в лавку. - Гурген! - позвал он спрятавшегося сына. - Беги в духан "Золотой верблюд", скажи Арчилу, пусть немедля скачет в Метехи, - князь Шадиман ищет. Скажи: старший смотритель Арчил через чубукчи передал, чтобы я не держал больше товар. Выходит, "верный глаз" может свободно гулять, опасность позади. Ночью к нам пусть придет, все же не открыто. Хочу тоже Моурави о майдане сообщить... Когда Арчил-"верный глаз" предстал перед Шадиманом, был уже полдень. В венецианском бокале таял кусочек льда, отражая солнечный луч. Шадиман, постукивая по льду серебряной палочкой, снова подробно расспрашивал о Саакадзе и даже о "Дружине барсов". Узнав, что Дато уехал с Хорешани в Абхазети проведать первенца, Шадиман встрепенулся и спросил: - Не сына ли Саакадзе сватать? Слух идет, владетель Шервашидзе дочь красивую имеет. - Нет, светлый князь, наш Автандил пока молод. А дочь Шервашидзе без носа осталась. Какая из нее жена, если Леван Дадиани, по праву мужа, нос ей отрезал? Хоть и неправда, что за измену, - все же нос снова не отрос. Шадиман не дал улыбке перейти в смех и пристально вгляделся в приятное, смелое лицо, озаренное блеском умных глаз. Не без зависти он подумал: "Ему можно доверить. Умеет Моурави, как магнит - железо, людей притягивать". - Вот что, "верный глаз", так, кажется, тебя зовут? - Так, светлый князь, я еще ни разу не промахнулся. Куда направлю стрелу, туда вонзится. - Понимаю. Хочу доверить тебе большую охоту, и если попадешь в царственного оленя, проси, что пожелаешь! Азнауром сделаю, а хочешь - женю на сестре моего мсахури. - Светлый князь, я уже осчастливлен сверх меры, раз мне доверяешь, - и, как бы в порыве благодарности, вскрикнул: - Моурави недаром тебя, светлый князь, любит! Вслух не говорит, а только всем советует уважать тебя и восхищаться твоим умом. - Странно, а я полагал наоборот; ненавидит меня - ведь всю жизнь спорим с ним. - И, взяв ломтик лимона, старательно выжал сок в венецианский бокал. - Непременно потому спорит, что дорожит тобою, князь. - Дорожит? Выходит, с меня гример берет. Шадиман задумчивым взором скользнул по лицу Арчила, уже не удивляясь, что беседует с простым дружинником. "За Моурави я готов десять князей отдать. Но что делать, в разных церквах нас крестили". Пригубив бокал, спросил: - Где пропадал ты все дни? Почему в Метехи не показывался? Разве не знаешь, где гонец должен терпеливо ожидать ответа? - Знаю, светлый князь, только твой чубукчи приказал не беспокоить тебя, пока князья не разъедутся. Как раз сегодня день подходящий. - Подходящий? Почему? - Слово имею сказать... если разрешишь, светлый князь. - Говори. - В духане сегодня чанахи пробовал, вина, конечно, немного выпил... Смотрю, арагвинцы тоже кушают и кувшины часто меняют; и так дружно на меня уставились, будто не узнают. Я, конечно, их еще больше не узнаю, а сам думаю: почему в будни так много пьют? Не успел себе ответить, как вошли дружинники князя Андукапара. Сразу арагвинцы свой характер показали: "Э-э!.. - кричат. - Когда разбогатели, что в духан пришли? Может, ваш длинный князь для вас кисеты открыл?" Тут пожилой аршанец свой ум показал: "Хотя, говорит, кисеты наш длинный князь не открыл, все ж монеты не из кисета вашего широкого князя вынули, на свои пьем". Арагвинцы такой смех подняли, что кувшины закачались. "На свои? Где свои взяли? Может, выгодно пощечины княгини Гульшари продали?" - "Пришлось, - отвечает умный аршанец, - ведь за ваши ишачьи шутки и полшаури не дадут!" Вижу, светлый князь, драка будет, если останусь, непременно шашку обнажу, - только за кого? Князь Зураб сейчас худший враг Моурави, а князь Андукапар всегда врагом был. Ушел из духана - и снова изумился; на твоем майдане арагвинцы, как у себя в конюшнях, ржут. Я хорошо их характер знаю, не раз, - чтобы им волк в рот... чихнул, - рядом дрались, всегда перед боем веселились. Князь Зураб пример показывает. Только думаю: с кем бой? Об этом хотел тебе сказать, светлый князь. - Молодец, что сказал. - Шадиман выпил до дна ледяную воду, посмотрел бокал на свет, из золотого он стал темно-красным. Так же обманчив и цвет дней в Тбилиси. Он никак не мог отделаться от мысли, что не все здесь гладко. "Лазутчики уверяют: радуется народ победе Теймураза. Такое понять можно. Если князья едва скрывают чувство удовольствия, почему должны плакать плебеи? Зураб сегодня целый день спит; клянется, что устал о шершавый камень язык точить... А за утренней совместной едой почему-то за мою умную голову пил. Уговаривал завтра к Фирану на охоту поехать... Может, измену затевает? Нет, пока воздержусь от наслаждения за фазанками гнаться. Но почему я в последнюю минуту удержал Фирана в Метехи? Этот "верный глаз" внушает мне доверие, хотя чубукчи не любит его, говорит: "Хитрость в глазах прячет". Но... я ему почему-то доверяю больше, чем Зурабу. Предателя Георгий не прислал бы, сейчас у меня с Великим Моурави дружба. Да, Теймураз нам не нужен. Но картлийцам он больше по душе, чем Симон. Значит, надо такого царя им преподнести, чтобы от радости забыли не только имя царя Кахети, но и свое... Луарсаб! Да, только он! Всеми мерами вызволить его из персидской темницы! Баака должен понять: спасение царства выше личных чувств. В послании я все описал, не может отказаться. Если бы знать, где Тэкле, ради нее на многое Луарсаб согласился бы. Но надо спешить, ибо Теймураз тоже любит спешить. Завтра же из Марабды главные дружины вызову..." - Скажи, "верный глаз", - вдруг оборвал молчание Шадиман. - Хочешь повидать своего отца? Арчил вытаращил глаза: "Уж не ловушка ли?! Или вправду возможно такое счастье?" - Светлый, благородный господин! День и ночь об этом думаю. Очень соскучился, но только как повидать? - Отвезешь от меня подарок и послание Али-Баиндуру. Слушай внимательно. Разумеется, Баиндуру для вида ценность посылаю. Главное - тайное послание передашь лично князю Баака. Ну как, готов? - Клянусь солнцем, светлый князь, все исполню! Только как скрыть от проклятого Баиндура послание? Вдруг прикажет обыскать? Тоже опытный, трудно его обмануть. Может, в цаги засунуть или внутри чохи распластать? - Не годится. - Шадиман взял с тахты пояс с медными шишечками. - Видишь ли ты здесь послание? - Нет, светлый князь. - Испытанное средство. Нажми эту шишечку и отвинти. Никто не догадается, по опыту знаю. Шадиман учил, а Арчил, вспомнив, как Саакадзе нашел послание Шадимана к лорийскому владетелю именно в поясе рыжебородого гонца, принялся, и глазом не моргнув, восхищаться якобы не известным ему до сей поры способом доставки тайных посланий. - Разумеется, просветив тебя, не придется впредь самому пользоваться этим средством, но дело важное... и... не для меня одного... Потому жертвую тайной. Вот, держи ферман на проезд по всем путям Ирана. Подписал царь Симон. A свиток к Али-Баиндуру широко откроет тебе ворота всех крепостей и городов. Когда выедешь? - Куда, светлый князь? - Как