-а-шел! - вновь раздалось сверху. - Бревном, бревном подопри! - Куда, бл-ны дети! - кричал боярин, взмахнув плетью, когда кто-то из ратных оторвал на миг руку от веревки, чтобы утереть взопревший лоб. - Я те, сукин сын! Колокол пошел и ударился краем о стену звонницы. Вновь понеслась боярская матерная брань. Колокол, врезавшись острым краем меж бревен, начал крениться. Зашевелились венцы. Вновь рубили, кричали, подымали и опускали канат. Всхрапывали лошади, косясь на медное качающееся чудовище. И только толпа стояла в молчании. Лишь тихо плакали жонки, и порой по худой промороженной досиня на заборолах щеке мужика стекала, прячась в бороде, нечаянная слеза. Колокол, наконец, лег на землю. Московские ратники подтаскивали волокушу, под уздцы пятили коней, запряженных гусем по четыре в ряд. Лошади путались в упряжи, мотая головами. Когда с помощью ваг и бревен колокол наконец взвалили на волокушу и повезли, плачь на площади стал слышнее. Уже многие плакали в голос, причитая, как по покойнику. И пока везли его по городу, взбрызгивая тающий снег, дергая постромки и надрываясь, косматые татарские кони, горожане стояли рядами, крестились на колокол и плакали. А некоторые подходили и подбегали, не обращая внимания на окрики, пинки и удары плетью московских ратных, и, сняв шапки, целовали холодный липкий металл. Колоколу предстоял далекий путь. Он будет проваливаться в ручьи и застревать на дорогах, будет ползти и ползти, пока, наконец, усмиренный навсегда, не будет вознесен на колокольню заодно с колоколами государевыми, и уже не выделится, не закричит, и будет неотличим его голос от прочих голосов колокольных в дружном благовесте московских церквей. x x x Первого февраля Иван велел поимать купеческого старосту Марка Панфильева. К нему явились в дом. Самого Панфила, уже обещавшегося Богу, не тронули. На беду, его не случилось дома. Сын так и не простился с отцом. Второго февраля, в понедельник, велено было поимать Марфу Исакову Борецкую и внука ее, Василия Федорова Исакова. Прочих, загодя намеченных Иваном Третьим - Савелкова, Репехова, Арзубьева и Толстых, - забрали в ближайшие дни той же недели. В этот день в доме Марфы Борецкой ели хлеб, рыбу и масло. Возчик, угрюмый затравленный мужик, объяснил, что посланы они из самой Кострицы, что ехали близко месяца, москвичи не давали пути, исхарчились, стояли в дороге, что три воза московские ратные люди забрали себе, что Кострица теперь государева и Демид Иваныч просили Христом-богом о том не баять и, отколь они прибыли, не говорить. Марфа помягчела лицом, вынесла горсть серебра, и возчики, не мешкая, убрались со двора. После измены ключника (узнали, что Иев Потапов вместе с Богдановыми молодцами бил челом в службу Московскому государю) было отрадно, что хоть один, хоть Демид не забыл прежних милостей и даже под угрозою, а помог напоследях: прислал снедный обоз. От дворни Марфиной оставались считанные люди. - Ну, полно, отъела своего хлеба в последний раз! - довольно произнесла Марфа, откидываясь, вытирая рот и пальцы рушником, и прибавила ровным голосом: - Идут за мной. Пиша и Олена разом подняли головы от стола, уставясь на нее, и испуганно прислушались. - Идут! - усмехнулась Марфа. И верно, во дворе шумели. Слышался топот копыт, стуки и чавканье спрыгивали с коней. В сенях отворились двери. Громкие голоса зазвучали перед самым покоем. Дверь распахнулась наотмашь. Московский барин, коренастый и широкоплечий, почти без шеи, с красным, грубым лицом и черною бородой, в харалужном колонтаре под распахнутой шубой, стоял на пороге. За ним теснились ратники. Он вошел, достал указ, подняв к лицу, не глядя на вставших женщин, начал говорить громко: - Боярыня Марфа Исакова, вдова Борецкого! Василий Федоров, сын Борецкой! По государеву слову велено тебя и внука поимать и заключить в железа! По мере того, как он читал, а два стражника, вошедших вместе с боярином, шарили по стенам, полураскрыв рты, жадными до добычи глазами и не понимали, почему так бедно у знаменитой боярыни (они не знали про летошний пожар, истребивший златоверхий терем, и про то, что Борецкая истратила почти все свое добро на оборону города), Олена и Пиша постепенно бледнели и оступали Борецкую, не то стараясь ее защитить, не то сами ища у нее спасения. Когда москвич сказал про Василька, лицо Марфы омертвело. Она повторила глухо: - С внуком значит! Боярин, сворачивая указ, заносчиво глядел на Борецкую, готовясь кивнуть стражникам. Марфа поняла: - Одетьце позволишь? - Поворотилась, бросив тронувшемуся было за ней москвичу: - Подожди тут! Все ж таки баба я! Пиша, собери Василия, Онтонине ничего не говори, пусть умрет в спокое! - сказала она и неспешно отправилась к двери. Олена кинулась было к ней. - Мама! - Постой, - отмолвила Марфа, отведя ее рукой, - и ты подожди. Прошла через заднюю в свою боковушу, плотно прикрыла дверь и привалилась, на мгновенье закрыв глаза, к косяку. Потом повела головой, словно отгоняя что-то, сняла черное покрывало со спицы - укутать Василька, соболий опашень для себя, подержала его в руках, усмехнулась, повесила назад, достала простой, хорьковый, и вдруг, поворотясь, рухнула на колени под огромные образа, едва не закричав в голос. Прошептала: - Господи, прости мне гордыню! - и закрыла руками лицо. - Надо было умереть вовремя, а не умирать семь лет подряд, ожидая конца! Себя ли я слишком любила или свой город? Сына, последнего сына не сумела защитить! Внука спасти! Гибнет род Борецких! Господи, прости мне гордыню, прости слабость женскую, но сжалься, Господи, над Господином Великим Новгородом! Громкие голоса москвичей из столовой палаты привели ее в себя. Марфа тяжело поднялась, постояла. Еще раз перекрестилась на иконы. Оделась. Вышла. Олена и Пиша с Василием уже стояли в соседнем покое. Мальчик недоуменно поворачивал голову от Пиши с Оленой к бабушке. - Увозят нас, и тебя и меня! - сказала ему Марфа. - Кто, баба? - спросил Василек. - Великий князь Московский! Дай баба тебе шапку поправит, может, боле уж и не видать... Василек смотрел на нее во все глаза, еще не понимая. Марфа распрямилась. Одевая платок, сказала Олене: - Ну, дочка, не быть тебе уже невестой ни женой. В монастырь поди! Все одно, милый твой изменил нам. Какова-то будет ему служба московская? Про Тучина напомнила просто, без насмешки, с горечью. Олена никогда не слышала такого выражения в голосе у матери. - Да и Фовра у нас вдовой осталась, кукушицей горе-горькою! - Уже совсем одевшись, Марфа подала Пише свернутую трубкой харатейную грамоту и кожаный кошель. - Вольная тебе. До раззору выправила еще. - Не надо мне! - всхлипнув, ответила Пиша. - Бери! - Марфа строже возвысила голос. - Со мной уж полно, все теперь. Бери, вольна ты, куда хошь, туда поди. Серебро в мешочке - твое. Мне уже ничего не нать. Будешь молиться, поминай иногда. Другие, поди, и забудут! Ты-то, старая, не забудешь ле? Ну, не рыдай, все в руце божьей! Давай уж на опоследях поликуемся с тобой! - Она троекратно поцеловала мокрую от слез Пишу, примолвив: - А серебро спрячь, не кажи, москвичи они завидущие, живо отберут. И во дворе не оставайсе ни часу, к Прохору поди, примет, а там хоть в деревню подавайсе, переждешь дико время-то! Потом обернулась к Олене, прикрикнула: - Не реви! - Поцеловала в лоб. Ну! Лихом не поминай, мать все же! Прощай. Пошли, Василий. Не идьте за нами! - остановила она Пишу с Оленой. - В окна погляньте, бабьих слез москвичам не казать! И Олена поняла, что сейчас у этой старой женщины, ее матери, сил больше, чем у нее, молодой и здоровой, и как невообразимо страшно остаться одной навсегда, без ее твердого слова, совета, порою и брани, и без ее властных глаз и твердых материнских рук. - Готовы мы! - произнесла Марфа, вновь входя в столовую палату, откуда давишний боярин вышел на крыльцо. Стражникам она головой показала на выход. Один из них прошел вперед, а другой остановился перед Васильком, помаргивая белесыми ресницами. - Приказано взять! "Розно повезут!" - поняла Марфа. Василек, наконец-то уразумев страшную правду того, что происходит, с криком: "Баба, баба!" - кинулся к Марфе в колени и вцепился ручонками в подол, тыкаясь головой, лицом, расширенными от ужаса побелевшими глазами. - Ну! Борецкой ты или кто?! - сорвавшись, крикнула Марфа, оторвала жалкие ручонки, встряхнула: - Гордости нет! Ступай! И москвич, пятясь задом, уволакивая ребенка, взглянувши в глаза ей, вдруг задрожал и невесть с чего проворно захлопнул за собой дверь. Оставшись одна, она еще помедлила, потом обвела очами чужое уже жило, поклонилась ему в пояс, перекрестившись на большой образ новгородского сурового Спаса в углу, и сказала негромко в пустоту, и это было последнее, что она вообще сказала перед тем, как навсегда оставить Новгород: - Исполать тебе царь Иван Васильевич! Бабу одолел и дитя малое... ЭПИЛОГ Евстигней, бывший Марфин, а теперь государев крестьянин, что когда-то мальчонкой на ее дворе драчливо собирался в ушкуйники, а теперь стал степенным молодым мужиком, со светлою округлою бородой, вышел за порог низкой, сложенной из морского плавника избы, справил малую нужду и остоялся. Тянуло с моря. Ветер предвещал ростепель. Еще не рассветливало. Ночь надвинулась на землю. Во тьме волны глухо и тяжело накатывали на ледяные камни. Он потянул носом холодную сырь - к погодью! Первые годы не знали, как выжить. Отца схоронили через лето. Пробовали пахать вымерзало. Проклинали холодную неродимую землю, а теперь приспособились, и уже казалось не страшно, хоть и тонут здесь по осеням немало. Тянули сети, добывали дорогую рыбу - семгу. Семгу меняли на хлеб. Дед пел старины про Золотой Киев, про Новгород богатый, и давним, небылым виделось бедное новгородское детство. "Семга беспременно должна идтить! - прикидывал Евстигней, досадуя на поветерь. - Уловишь ее в етую погодь!" Но оттого, что знал про семгу, знал про морские течения и ветер, знал про лед, делалось радостно. Бывалоча: лед и лед! Ну, шорош тамо, а тут шуга, шапуга, сало, нилас, да и нилас-то всякой, темной и светлой, сырой, сухой, подъемной, нечемерж, молодик, резун, а тамо - припай, снежной лед, заберег, каледуха, а тамо - живой лед, что движется бесперечь, мертвый лед, битняк, тертюха, калтак, шельняк, отечной лед, проносной, ходячий, сморозь, торосовой, налом, ропачистой, бакалда, бимье, гладуха, гладун, ропаки, подсовы, грязда, несяк, стамуха, стойки, забой, стычина, да и то еще не все! И вода бывает всякая, тут те и большая вода, и полводы, и куйпога, сувой, сулой, маниха, перегруб, прибылая... Он постукал валенцами, дрожь пробирала. Эко, и не рассветливает! Все ж таки чудно! Море Белое! Купцы по осеням сказывали, в Новом Городи все стало не по-прежнему, по-московськи. Но то уже не трогало. Он еще раз вздохнул глубоко. Не иначе хватит шалоник с дождем! И, почуяв, что издрогнул, полез назад, в тепло избы, освещенной сальником из сала морского зверя. Во тьме над приникшим к земле черным, в звездах, проглядывающих сквозь набегающие облака, небом шумело и шумело море, глухо и тяжело накатываясь на камни. На востоке едва заметно бледнело, пробивался рассвет. ПРИМЕЧАНИЯ Новгород XV века сохранял структуру демократического выборного управления. Продолжали существовать ремесленные и купеческие братства, среди последних по-прежнему первое место занимало братство купцов-вощинников со своими представителями в торговой администрации тиунами. Жители каждой улицы - уличане - имели свои организации и помещения для собраний - гридницы, или гридни, где собирался уличанский совет. Город делился на пять концов: Славенский и Плотницкий - на Торговой стороне; Гончарный (или Людин), Загородный и Неревский - на Софийской. Два конца считались великими: Славенский (или Славна) и Неревский, ставший великим около середины XV века, по-видимому, в результате успешной колонизации двинских земель преимущественно боярством Неревского конца и политической деятельности Исака Андреевича Борецкого, мужа Марфы Борецкой. Концы имели свои, кончакские, советы, собирали народные сходы - веча. Высшим органом республики считалось общенародное собрание - общенародное вече. Фактическую повседневную власть осуществляли посадник и тысяцкий. Тысяцкий ведал делами торговли. Более мелкими государственными должностями были сотские - выборные начальники десяти сотен, на которые делилась вся Новгородская земля. Повседневные дела решались в вечевой избе - в канцелярии веча, где был постоянный вечевой, или вечный (от слова "вече"), дьяк и двое подвойских - помощников степенного посадника; им подчинялись бирючи, позовники, ябедники, приставы и т. п. - низшие чины администрации, соответствующие позднейшим полицейским, судебным исполнителям и проч. Номинально Новгород подчинялся великим князьям, когда-то киевским, потом московским. Однако права великокняжеской власти все более урезывались и к середине XV века были сведены на нет. С большими трудами, и то от случая к случаю, московские наместники собирали налог с крестьян "черный бор", причитающийся великому князю как юридическому главе Новгорода. В XIV и XV веках происходили реформы самоуправления. Было увеличено количество посадников и тысяцких, они стали избираться от каждого конца, при этом количество посадников выросло до 36, по шесть от конца (от Неревского и Славенского концов по девять). Посадники входили в Совет господ, собиравшийся в палатах архиепископа, под председательством последнего. Из среды посадников избирался на один год (позже - на полгода) один степенной, то есть главный посадник, значение которого после организации коллективного посадничества, естественно, сильно уменьшилось. Концы тоже имели каждый своего главу, обычно несменяемого, называвшегося "старым" посадником. Старые посадники образовывали малый государственный совет при степенном. Посадниками становились исключительно бояре, принадлежавшие к 35 - 40 семействам великих бояр - наследственной родовой городской аристократии. Постепенно великие бояре захватили в свои руки также должности тысяцких и сотских. Совет господ к XV веку узурпировал власть веча, и вместо демократического самоуправления стал боярской республикой, олигархией (типа Венеции), что и обусловило его слабость перед лицом крупнейшего московского самодержавия, опиравшегося на растущую силу военно-служилого дворянского класса. В отличие от московских дворян мелкие землевладельцы Новгорода, называвшиеся "житьими", не были заинтересованы в политике верхушечного слоя. В городских делах они имели также очень мало прав, лишь представительствовали от случая к случаю на новгородском вече да иногда подписывали вместе с боярами особо важные государственные договоры. Концентрация богатств и власти в руках немногих семей великих бояр порождала, таким образом, общее недовольство новгородцев. Иван Третий учел это и на первых порах заигрывал с новгородскими низами, изменив в их пользу судную грамоту (свод законов), по которой отменялась "наводка" право приводить с собой на суд в виде свидетелей жителей своей улицы. Когда-то это право подтверждало демократические порядки, но к XV столетию великие бояре стали попросту покупать себе свидетелей, собирая толпы наемных крикунов, которые помогали им решать все дела в судах в свою пользу. Эти-то наемные люди, обычно из деклассированной среды или из среды боярских слуг, и получили в московской летописи прозвище "худых мужиков вечников". К XV столетию выросло также и значение новгородской церкви, захватившей более трети часновладельческих земель республики. Церковники делились на белое и черное духовенство. Последнее (монахи) подчинялись новгородскому архимандриту, которым был обычно архимандрит Юрьевского монастыря. Монастыри захватывали и получали в дар от бояр земли с крестьянами. В романе показан, в частности, один из знаменитых деятелей такого плана Зосима (или Изосим), основатель Соловецкого монастыря на Белом море. (Год рождения не известен, умер в 1478 г.) В "Житии" Зосимы сохранился рассказ о его столкновении с Марфой Борецкой и о пророческом "видении" безголовых великих бояр (Зосима якобы видел, что противники Москвы будут разбиты Иваном Третьим). И черное и белое духовенство равно подчинялось архиепископу. Верховного главу новгородской церкви, архиепископа, выбирали по жребию. Усиление, а главное, непомерный рост богатств церкви вызвал к жизни еретическое движение. Еретики требовали, прежде всего, отказа церкви от владения имуществом. Очень значительным было движение стригольников (приблизительно за сто лет до описываемых событий), которое возглавлял проповедник Карп. Карпа казнили, скинув с Великого моста в Новгороде. Однако стригольничество продолжало сказываться, а незадолго до присоединения к Москве в Новгороде возникла новая ересь, направленная против церковной обрядности и церковных имуществ. Позже она перекинулась в Москву и получила название "ереси жидовствующих". (Слово не имело оскорбительного оттенка. Название пущено в ход Иосифом Волоцким, знаменитым проповедником, яростным противником еретиков. Только последними исследованиями советских ученых установлено, что на самом деле еретики с еврейской религиозной мыслью не были связаны, скорее представляя собою древнее стригольничество в новой модификации. Любопытно, что одно время этой ереси придерживался сам царь Иван Третий, мечтавший с помощью еретиков отобрать у церкви ее земельные владения.) В романе частично упомянуты книги, на которые опирались еретики сочинения Дионисия Ареопагита, также "Шестокрыл", "Звездозаконие", где толковались астрономические вопросы. Отражением тогдашних богословских споров является разное произношение и написание в романе имени Христа: Исус, обычное для того времени, и Иисус, принятое еретиками. Вообще об именах надо сказать следующее. В романе одно и то же имя передается по-разному: Олимпиада - Пиша, Ваня - Иван, Данил - Данило. Кроме того, есть имена с прозвищами: Стрига-Оболенский. (Оболенский родовая фамилия, Стрига - личное прозвище. Вот почему встречается и Стрига-Оболенский, и Оболенский-Стрига, и просто Стрига.) Фамилии в XIV XV веках только начинали образовываться. Звали людей обычно по имени или по имени-отчеству, при этом замужних женщин вместо отчества - по имени мужа. Поэтому Марфа Борецкая зовется то Марфой Ивановной (отчество), то Марфой Исаковной (по имени покойного мужа, Исака Андреича Борецкого). Личное отчество Марфы выясняется по документам с трудом и гадательно, по отчеству ее брата (родного или двоюродного?) Ивана Лошинского. Возможно, он и родной брат, но его отчество перепутано в летописи, ибо в "Житии" Михаила Клопского, в писцовых книгах XVI века и в одной печати, предположительно принадлежавшей именно ему, Лошинский назван Семеновичем. Можно допустить, что и Марфа была Семеновной, а не Ивановной. Впрочем, точно ничего сказать нельзя, и мы остановились на традиционном летописном отчестве. Действие романа охватывает 1470 - 1478 годы. Все события, вплоть до мельчайших, выверялись, помимо специальных исторических исследований, по первоисточникам: летописям, грамотам, писцовым книгам, житиям и проч. К сожалению, науке многое неизвестно, и поэтому где-то приходилось прибегать к гадательным построениям. Так, возможно, что Иван Офонасович Немир был не славенским, а неревским боярином, что родословие Своеземцевых надо передвинуть несколько назад, и, соответственно, все Своеземцевы станут старше, и т. п. Впрочем во всех подобных случаях мы предпочитали самую осторожную позицию, отказавшись, например, от соблазна придумать Марфе Борецкой предков, хотя, разумеется, "империя Борецких" выросла не на пустом месте, и одновременно от ряда легендарных сведений относительно Марфы, явно вымышленных в последующие столетия. Несущественные отступления от хронологической и событийной исторической канвы допущены лишь в двух местах. Первое - Зосима соловецкий приезжал в Новгород, по-видимому, как это явствует из фундаментального исследования В. Л. Янина о новгородских посадниках, на год раньше, не в 1470-м, а в 1469 году, но тоже при степенном посадничестве Ивана Лукинича. Разговоры о союзе с литовским королем велись уже тогда, и мы предпочли в этом случае просто сблизить события. Второе отступление: Степан Брадатый не участвовал в "мирном" походе Ивана Третьего на Новгород. Из дьяков были только Полуектов с Беклемишевым. Однако эти московские чиновники оставили записи вполне в духе Брадатого, и мы посчитали возможным объединить их свойства в одном лице, наиболее характерном. Отдельно нужно сказать о языке. "Цоканье" (мена "ц" и "ч"), как и другие приметы северновеликорусского говора, встречаются непоследовательно уже в берестяных грамотах XIII - XV веков. К тому же звук "ц" в слове "что" и вообще в начале слов звучит как нечто среднее между "ц" и "ч", и передать его на письме невозможно. Мы поэтому вводим диалектные особенности спорадически, применяясь к требованиям художественной прозы, социальному положению героев (чем культурнее персонаж, тем чище и книжнее его речь), зрительному восприятию читателя, которое, в общем, старались щадить, и тем тонким оттенкам смысла и мелодики речи, которые содержит сам по себе народный говор. Например, мена "ли" и "ле". "Ле" вместо "ли" возникает изредка на конце фраз в более вопросительной интонации. В целом диалектные формы ярче сохранены в прямой речи, во внутренних монологах персонажей и реже встречаются в авторской речи, лишь там, где авторскою речью передается не взгляд автора, а взгляд данного персонажа на предмет, пейзаж или событие. Элементы церковнославянской фразеологии употреблены преимущественно в языке персонажей, близких к церкви. Кое-где цитируются подлинные исторические документы: строки грамот, летописи, отчеты московских дьяков и проч. В большинстве случаев летописный текст мы предпочли слегка облегчить, как бы частично переводить, несколько приближая к современному написанию. Это не совсем последовательно с научной точки зрения, но в художественной прозе, как кажется, допустимо. Полный перевод разрушает впечатление древности, а точная цитация слишком затрудняет понимание текста. Иные пояснения, как и перевод трудных слов и выражений, читатель найдет в приведенных ниже комментариях. К е л а р ь - монах, заведующий монастырскими припасами или вообще светскими делами монастыря. "Н е д о с т о й н ы в ы м и р а м о е г о..." Под словом "мир" в этом случае разумеется благословение, призываемое словами духовного лица: "Мир дому сему". Города Содом и Гоморра, по библейской легенде, были разрушены Богом за нечестие. В ы м о л - пристань. С к о р а - шкура, кожа. (Отсюда - скорняк.) Л е ш и й л е с - дикий, нетронутый. Ц р е н (Ч р е н) - большой плоский клепаный котел, типа огромной сковороды, в котором выпаривалась соль. Х и р о т о н и с а н и е - посвящение; особый обряд возведения в церковный сан. Совершался более или менее пышно во время богослужения, сопровождаясь возложением рук на голову посвящаемого, что мыслилось как передача ему "благодати". К е р е ж а - небольшие санки из целого куска дерева на одном полозу, в виде лодочки, лопарского происхождения (саамское "керис"). С а в в а т и й - монах, отшельник, первым поселился на Соловецких островах. Перед смертью приплыл на лодке на южное побережье Белого моря, где и был похоронен. Его спутник, Герман, вновь поехал на острова уже вместе с Зосимою, толвуйским (заонежским) боярином, который и основал монастырь на острове. Прах (мощи) Савватия были перевезены в монастырь. На позднейших иконах Зосиму и Савватия изображают передающими друг другу Соловецкую обитель, хотя в жизни они не встречались. Идею перенесения мощей Зосиме подсказали монахи Кирилловского монастыря, откуда когда-то вышел покойный Савватий. У ш к у й н ы е п о х о д ы, у ш к у й н и к и - от новгородских лодок особого типа, длинных и легких, приспособленных к речному плаванию, ушкуев. В этих лодках "охочие" новгородские молодцы на свой страх и риск ("без слова новгородского") ходили в грабительские походы. В XIV столетии ушкуйники совершили ряд победоносных походов на Волгу, взяли ряд городов вплоть до столицы Золотой Орды - Сарая, но закрепиться на Волге не смогли. Ханы Золотой Орды жаловались на них московским князьям, а те требовали с Новгорода возмещения убытков. К XV веку ушкуйные походы прекратились. Движение ушкуйников, в котором значительную роль играли деклассированные новгородские низы, знаменовало начало кризиса новгородской системы. Ш и л ь н и к и - первоначально, видимо, название ремесленной специальности. Потом так стали называть в Новгороде различного рода подозрительных людей - плутов, мошенников, то есть вообще сброд. "Б л а ж е н и и н и щ и е д у х о м..." (церковнославян.) Блаженны нищие духом (то есть простые, немудрые, убогие), потому что им принадлежит царствие небесное, и блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны вы, когда вас поносят и гонят и клевещут на вас меня (то есть Иисуса Христа) ради - вы есть соль земли. З а н е (церковнославян.) - потому что. М з д а - корысть. "На мзде ставлены" - за деньги, за взятку. За поставление в священники полагалось платить. Стригольники обвиняли церковь в том, что ее пастыри, поскольку они "на мзде ставлены", изменили Христову учению ("Христос уже не имеет своей церкви на земле"), и потому обращаться к ним нельзя, а надо молиться самостоятельно, без попов. А с п и д - змей. М о р о в е ч а с т ы е - моровые (эпидемические) болезни: чума, холера и т. п. Как раз в это время по всей Европе и по Руси около полустолетия ходила чума, занесенная с Востока, и уничтожала население целых городов. Эпидемию связывали с близким концом света. Т р у с ы, т р у с - землетрясение. С у м р а к б о ж е с т в е н н о г о - учение о том, что "божественное" трудно достигнуть умом, а надо - чувством. (Сумрачный трудный, неясный, туманный.) Д е н ь г и с е р е б р я н ы е о б м а н н ы л и л и... - крупный политический скандал в Новгороде, когда часть бояр оказалась замешанной в финансовую спекуляцию, связанную с порчей денег. Вместо полновесных серебряных слитков, гривен, изготовляли слитки с уменьшенным количеством серебра по той же стоимости. З а е х а т ь - занять, захватить (недвижимую собственность). О б ж а - мера площади, не точная, так как означала количество, которое можно обработать на одной лошади. В Новгороде - около 5 десятин в одном поле при принятом тогда на Руси трехполье: одно поле паровое, другое под рожью, третье под яровыми - пшеницей и прочими культурами. Обжа соответствовала общей площади в 15 десятин. Ю м а - небольшое мореходное судно. В с т о к, п о д с и в е р и к - поморские названия ветров: восточный и северо-восточный. "П о с л а н и е о р а е" - сочинение знаменитого новгородского архиепископа XIV века Василия Калики, в котором легенда о Моиславе-новгородце приводится как аргумент в богословском споре. Архиепископ Василий, в согласии с конкретным мышлением древних новгородцев, считал, что можно найти рай "материальный" - доступный чувствам живого человека. К а л и к а - странник. И н у д у - в иное место. Е в ф и м ь е в с к а я ч а с о з в о н я - башня с часами, бой которых был слышен по всему городу. Сооружена знаменитым архиепископом середины XV века Евфимием II. Сохранилась до сих пор, перестроенная. (Имела другую форму и деревянный верх, сгоревший во время одного из пожаров.) Е л а - род ладьи. Большая четырехвесельная лодка. Б а г р е ц и ч е р л е н ь - оттенки густого ярко-красного. Краска багрец добывается из кошенили - особой тли, выделяющей красящее вещество, черлень - красная охра, земляная железистая краска. З а с м я г л ы й, у с м я г л ы й - потный, заспанный, усталый. Т у п и ц а - древокольный топор (колун); иногда - лопата. И з ы м а л о - кузнечные клещи. П а к и и п а к и (церковнославян.) - снова и снова. О х а б е н ь - длинная прямая одежда с откидным квадратным воротом. Длинные рукава обычно завязывались сзади, а руки продевались в прорези, сделанные с внутренней стороны рукава на уровне плеч. Н а р у ч и - нарукавники (обшлага), которые надевались отдельно и часто были из твердого материала с богатым шитьем, жемчужною отделкой и т. д. З а п о л ь е - пригород. Запольями или опольями назывались новые кварталы, выросшие за чертой городских укреплений. П о р ш н и - род кожаных сандалий из одного обогнутого вокруг ноги куска кожи на сборке. Иногда - плетенные из кожаных ремней лапти. У ч и л и щ е - в Новгороде в период независимости существовали государственные городские училища (так именно и назывались) с поурочной системой преподавания. Т и м о в ы е с а п о г и - из тима, мягкой кожи (род сафьяна). "Е з д и х и у ч а х у с я з а м о р е м, у н е м е ц..." Сохранились полулегендарные сведения, что подвойский Назарий ездил учиться в Ригу, побывал и в других немецких городах. Г а н з е й с к и е к у п ц ы - г а н з а - союз вольных немецких городов, долгое время державший торговую монополию на Балтийском море. В Новгороде находился особый немецкий двор, через который шла торговля Руси с Западом, причем ганзейские купцы старались не пропускать в Новгород чужих товаров и постоянно навязывали Новгороду свои цены. В и р а - штраф, судебная плата за различные преступления. П л е с к о в и ч и, П л е с к о в - архаическое название Пскова и псковичей. В XV - XVI веках стало заменяться современным. Ш е с т н и к и - так в Новгороде звали пришлых москвичей. К о р е л а - так писали и говорили вплоть до XIX века. Форма "карелы" - поздняя. У ч а н ы, н а с а д ы, п а у ж и н ы - названия речных судов. К л ю ч н и к - управитель (ведающий ключами от дома, то есть главное лицо после хозяина). Н и з, н и з о в с к а я з е м л я - так новгородцы называли всю область южнее Волги (от Твери), а также среднее и нижнее Поволжье, часто поэтому "низ" был синонимом московских владений, а "низовцами" звали московских выходцев. Походы на "низ" - ушкуйные походы на Волгу. Е п а н ч а - верхнее длинное платье, прямое, с рукавами, но без ворота. П р о т и в л е н и е л у н н о е, з в е з д о т е ч е н и е наука о движении луны и звезд, астрономия. К н я ж ч и н ы - волости великого князя. Владение землями помогало великому князю управлять подвластной территорией. Новгород сумел реквизировать княжеские владения на Новгородчине и издал закон, по которому никто, кроме новгородцев, не имел права приобретать земли в Новгородской республике. Иван Третий добивался возвращения древних княжчин, ставших новгородскими еще со времен Александра Невского (ум. в 1263 г.), то есть более двухсот лет назад. "В ш е с т ь д е с я т о с ь м о м" - то есть в 6468 году от сотворения мира. Весь счет здесь и далее в разговорах ведется по тогдашнему обычаю - "от сотворения мира", которое высчитывалось по библии и было якобы за 5508 лет до новой эры. (Почему 1492 год и считался последним годом седьмой тысячи лет.) О н ц и ф о р Л у к и ч - выдающийся деятель XIV века, предложил реформу посадничества, положившую начало созданию боярской олигархии. Д о м о в и н а - гроб. С х и м а - монашеское одеяние. Принять схиму - стать монахом. В з м е т н а я г р а м о т а - грамота, объявляющая о разрыве мирных отношений. Послать взметную грамоту - объявить войну (то же значение имеет разметная грамота, складная грамота). С в е я - шведы, Швеция. Слово одновременно означало страну и народ, как и другие подобные названия: Литва, Русь и пр. Н е с т р о е н и я - смуты, нелады. А л е к с а н д р О б а к у н о в и ч - новгородский воевода XIV столетия, возглавлял самый значительный поход новгородских ушкуйников на Волгу, во время которого были взяты и разграблены многие волжские города. В войне с Тверью защищал Торжок и был убит в первой же схватке "суступе", а новгородское войско бежало, и дряхлеющая республика предпочла откупиться от Твери золотом, с чего началась полоса уступок и откупов, кончившаяся присоединением Новгорода к Москве. К а л и т а - кошелек. В а п а - краска, п о в а п и т ь - покрасить. "В о л х в ы в з р е ж у т у т р о б у..." Рассказ о чудесах волхвов содержится в начальной летописи. Исследователи полагают, что волхвы никому не "взрезали утробу", но отбирали добро у богатых "нарочитых жен" - и отдавали голодающему населению, заставляя богачей во время неурожая исполнять древний мордовско-мерянский обряд подачи милостыни. Обряд заключался в том, что дарительница, спустив до пояса одежду, становилась к просителю спиной, закинув мешок с милостыней за плечи. Нуждающийся разрезал мешок и вынимал добро из мешка. Дарительница его как бы не видела и потому не имела права требовать затем отдачи долга. Кроме того, в обряде отразились какие-то древнейшие родовые взгляды. По-видимому, обнажение тела символизировало родственный, материнский характер помощи. О р а т ь - пахать, в з о р а т ь - вспахать. (Отсюда - оратай или ратай - пахарь.) В о з д о и т ь - вскормить, вспоить. Л е п ш е - лучше, красивее. Лепо - красиво, лепота - красота. (Отсюда - нелепо.) П о я т ь - взять. К о с я щ а т ы е о к н а - в косяках, большые, красивые (красные). Обычные окошки прорезались узкими, не шире одного бревна, и задвигались "заволакивались" - заслонкой (отсюда название "волоковые"). Но окна на фасаде делались больше, и тогда требовались косяки, чтобы удержать бревна простенков от выпадения. В такие окна вставлялись рамы со слюдой или стеклом. Д о б л и й - доблестный. П л и н ф а - плоский четвероугольный кирпич преимущественно домонгольской поры. В я т ш и й - то же что великий, применительно к боярину - знатный родовитый, из высшего сословия. Ч а ш н и ц а - кладовая драгоценной посуды и утвари. М о л о д е ч н а я - караульное помещение стражи. С т о г н ы - площади. С т о л ь н и к, ч а ш н и к - чины придворной администрации. Номинально первый заведует припасами (столом), второй - посудой, драгоценностями и проч. П о с е л ь с к и й - сельский управитель. Д в а н а д е с я т и - двадцать два. Д в о ю с т а - двести. П о д п и с а н н ы й (храм) - расписанный фресками. К о л к о л и т ь - устраивать "заколы" (заборы) в реке для ловли рыбы. Р ы б и й з у б - моржовый клык. Б р а т и н а - низкая широкая чаша. С а я н - женская одежда, род сарафана с пуговицами сверху до подола. Я х о н т ы - общее название ряда драгоценных камней: лалов, рубинов, сапфиров, аметистов, гиацинтов и пр. Р а з о б о л о к а т ь с я - раздеваться. М е ш к о т н о - неловко, медленно. П о р т н а - льняное полотно. А м а р т о л - автор переводной византийской хроники, очень популярной на Руси. Б е с с е р м е н ы - бусурманы, иноверцы (обычно жители восточных стран). С т р а т и г З у с т у н е й - полководец, участвовавший в обороне Царьграда. По русской легенде - один из героев обороны. Я р ы й в о с к - чистый, лучшего качества. С т а в н и к - подставка для свечи (высокая). М у р а в л е н а я п е ч ь - изразцовая, расписанная травами. С к а н ь - ювелирное изделие из тонкой серебряной (или золотой) перевитой проволоки. Сканный - сканью украшенный. Н а л о й - столик с наклонной доской для чтения и письма. Л ж и ц а - ложка. П р е щ е н и е - запрет. З е н д я н ь - бухарская пестроцветная хлопчатобумажная ткань. П о с т а в - штука материи, снятая с одного ткацкого стана. П а у з к и, у ч а н ы - типы речных судов. Н о р и л о - длинный шест, которым пропихивают сеть подо льдом от проруби к проруби при подледном лове рыбы. П о д в о л о к а - чердак. К р а ш е н и н а - крашеная ткань. С о р о ч и н с к о е п ш е н о - рис. Л о п о т и н а, л о п о т ь - одежда. В ы с т у п к и - род кожаных новгородских женских полусапожек. Н а с а д к и (к лопатам) - металлические оковки лезвий деревянных лопат. Н а р а л ь н и к и - железные острия, насаживаемые на рабочую часть деревянной сохи, рала. Ц а п а х и - проволочные щетки для битья (расчесывания) шерсти. К л е ш и ц а - снаряд для вязки сетей (затягивания узлов). К а м е н ь - Уральский хребет. Его северная часть - Югорский камень. Походы на Урал были опасны, но очень прибыльны. М а т и ч н о е б р е в н о, м а т и ц а - центральное бревно, поддерживающее потолок. К а ф а, С у р о ж - города в Крыму (Феодосия и Судак), через которые шла московская торговля с Италией. Московские купцы-суконники поэтому звались сурожанами. У к л а д - сталь. Б р о н ь - кольчуга. С т р о с т о ч к а - трость. Д о з е н и - до земли, зень - земля, пол. П у л о - медная монета. Ф р я ж с к и й - итальянский, фрязин - итальянец. Л у д ы и к о р г и - каменистые мели. М и р о - масло, употребляемое в церковных обрядах. Р о п а т а - католическая церковь. П е р е в а р ы - пошлины с варки пива, позднее вообще пошлины, также названия округов. С м е с н ы й с у д - смешанный, с представителями той и другой стороны. Ч е р н ы е к у н ы - налог с крестьян (куны - деньги). В а р н и ц а - солеварня, соль "варили", то есть выпаривали в котлах над огнем. "Т у р ы з л а т о р о г и е" - песня балладного характера, когда-то зачин былины. В средние века приобрела самостоятельное значение. (Здесь и далее используется подлинные фольклорные тексты, которые, по данным исторической фольклористики, могут быть возведены к средневековью.) Туры древние быки (позже вымерли), объект княжеской охоты в Киевской Руси и символ мужества. В эпосе получили значение вещих зверей, наделенных чудесными свойствами и фантастическим обличьем. Р е п у к с а - ряпушка. К у к о л ь - монашеский колпак. С п и ц а - вешалка (одно из значений). Х а р а т е й н а я г р а м о т а - грамота на пергамене, на коже. Х а р а т ь я - пергаментная рукопись, грамота или книга. С т и х а р ь - церковное облачение, широкое, с широкими рукавами и разрезами по бокам (верхнее - у дьяконов, нижнее у священников). Надевалось во время совершения богослужения. О б о я р ь, о б ъ я р ь - плотная шелковая ткань с золотыми или серебряными струеобразными узорами. Ч е р е в ч а т ы й - красный. С а к к о с - одежда высшего духовенства, по покрою напоминает стихарь. С XVI века право носить саккос присвоено исключительно митрополитам и патриарху. Д р о б н и ц а - металлическое, ювелирной работы украшение, нашивавшееся на торжественное церковное облачение (например, на саккос), а также на переплеты книг и т. п. О р а р ь - широкая лента с крестами, надеваемая дьяконом во время богослужения через левое плечо. Е п и т р а х и л ь - широкая лента, род двойного ораря, надеваемая на шею, концы епитрахили, сшитые вместе, спускаются спереди на грудь. Обязательная часть облачения священника во время богослужения. П о к р о в - шитое покрывало на гробницу с изображением усопшего. П е л е н а - шитая