бидчицу и выкупать ее в проруби. Но лунка мала. Тогда Фекла с размаха, по-мужски ударила Авдотью по уху. Та схватилась за висок, согнулась и со всех ног кинулась бежать. Фекла в два прыжка догнала ее и толкнула в спину. Авдотья упала ничком, потом села на снег и заплакала. Фекла остановилась в недоумении. Она ожидала сопро- тивления, быть может, отчаянной ругани - знала, что Авдотья за словом в карман не лезла. Но Тимонина только всхлипывала. Это совсем обезору- жило Феклу. Запал у нее прошел. - Ну вставай, - сказала она. - Зачем вредишь? Авдотья смахнула слезы рукавом и со злобой бросила ей прямо в ли- цо: - Потаскуха! Семью разбиваешь! Фекла отшатнулась, выбросив вперед руки в шерстяных варежках, как бы защищаясь от обидных бранных слов. - Да как ты смеешь? Сроду никому я жить не мешала! - Злодейка! Разлучница! - Авдотья, распаляясь, повысила голос до крика и стала наступать на Феклу, почти касаясь своей тощей грудью уп- ругой и налитой груди Феклы. - У дочери моей мужа отбивать? А про де- тей забыла? Где твоя совесть? - Какого мужа? Ты что, спятила? - Я спятила? Это ты спятила! Овечкой прикидываешься! Зачем Митьку в свой невод заманиваешь? Зачем хвостом перед ним вертишь? - Ах вон оно что! - догадалась Фекла. - Вон тебе что наплели. Кто же пустил такую небылицу? - Зря люди не скажут. - Авдотья чуть отступила и стала перед Фек- лой настороженная, злая, натянутая, словно струна. - Он сам мне ска- зал, что ты уговариваешь его жить с ним... Фекла дернулась, как от резкого и неожиданного удара, и едва сдержала себя, крепко стиснув зубы. Наконец она вымолвила: - И ты веришь этому? - Верю. - Напрасно. Хочешь, я тебе расскажу все по правде? Идем. Авдотья шла молча рядом. Фекла стала рассказывать ей все, как бы- ло, без утайки. Начав с прихода Обросима лет десять назад, она сказала и о том, как уже теперь к ней являлся Дмитрий со своими приставаниями, и она его выгнала, наказав никогда больше не переступать порог ее из- бы. - Все равно не верю тебе, - глухо сказала Авдотья. - Но почему мне не веришь, а ему веришь? И для чего это мне ки- даться на шею женатому мужику, которого видеть не могу, не то что... Ты сама подумай. Хорошенько подумай! Если бы я хотела, давно бы связа- лась с кем-нибудь попригляднее да получше твоего никудышного зятька! И ты, вместо того чтобы прийти ко мне да поговорить начистоту, вон чем занялась! Не стыдно ли? Ведь не мне вредишь - колхозу! А если узнают? Тебе несдобровать по нынешнему военному времени! Посчитай-ка, сколько я из-за твоих каменьев рыбы упустила? Самое малое - центнера полтора. За такое дело по головке не погладят. Авдотья испугалась. - Жаловаться пойдешь? Фекла помолчала, потом сказала раздумчиво: - Подумаю... Жаль мне тебя. Ладно, если штрафом да позором отде- лаешься. А если срок дадут? Если уполномоченный НКВД этим делом заин- тересуется? Припишут вредительство в военное время! Под старость-то каково будет? - Не знала, что так может обернуться, не подумала, - Авдотья вздохнула и отвернула лицо в сторону. - За дочку боялась, думала - без мужа оставишь... - Ну, а если бы и в самом деле я имела виды на Митьку - помогли бы твои каменья? - Не помогли бы. Знаю твой характер: напролом бы пошла. - Ну вот... Авдотья поскользнулась на подъеме в горку и чуть не упала. Фекла вовремя подхватила ее. - Не ходи жаловаться-то. Боле не буду камни под лед опускать. Вот те крест! - Ладно, молчу. Если другие не проговорятся... - А разве другие знают? - Есть и глаза и уши. - Бес попутал... - опять вздохнула Авдотья и, не попрощавшись, свернула в свой проулок. Поверила она Фекле или нет, так для Зюзиной и осталось неясным. Фекла тихо пошла домой. На пути ей повстречался старый, полураз- валившийся амбар Мальгиных, и она вспомнила, что давно, перед женить- бой Родиона, ревнуя его к Августе, пустила у колодца недобрую сплетню. Ей стало неловко и стыдно самой себя: "Правду люди говорят: как аук- нется, так и откликнется..." Ход наваги кончался. Колхозники занялись подготовкой к предстоя- щей зверобойке и весенней путине. Поговаривали, что вскоре из Унды отправится в Архангельск большой рыбный обоз по зимнику через Сояну. Путь это не близкий, и не легкий. Феклу заинтересовала возможность по- видать в Архангельске Ряхиных, тем более что Меланья приглашала ее в гости. Хотя Фекла и не имела к ним особой привязанности и душевного расположения, ей все же хотелось посмотреть, как живут ее бывшие хозя- ева и что они чувствуют, перестав быть ими. Феклой руководило скорее любопытство, нежели участие в их "суковатой" судьбе Она попросила Панькина, чтобы он назначил ее сопровождать обоз. Председатель обещал это сделать, и Фекла стала собираться в дорогу. Когда она занималась починкой одежды, к ней прибежала курь- ер-уборщица Манефа и вручила ей под расписку повестку, которой Зюзину вызывал к себе "для личной беседы" Митенев. Митенев назначил встречу не в бухгалтерии, а в кабинете партийно- го секретаря, из чего Фекла сделала вывод, что пригласил он ее по делу чрезвычайному. Предположение, пожалуй, оправдалось. - Фекла Осиповна, - начал Митенев. - Нам стало известно, что не- добрые люди чинили вам помехи на ловле наваги, нанося этим ущерб кол- хозу. Так сказать, умышленное вредительство... У вас ведь обрывались крючки? Фекла насторожилась. Ей совсем не хотелось, чтобы эта история по- лучила огласку. Ведь она обещала Авдотье молчать. Несколько растеряв- шись, Фекла ответила не сразу: - Уды обрывались, верно. Какие-то коряги попадались. А насчет вредительства не знаю. Уж очень это серьезное дело - вредительство... Митенев посмотрел на нее испытующе, потом пожал плечами с видимой досадой, дескать, не хотите говорить начистоту. Выражение его лица стало неприступно строгим. - Фекла Осиповна! За укрывательство тоже по головке не гладят. Вам же известно, что в проруби опускали камни, обмотанные сетками, и вы не могли не поинтересоваться, кто! - Может, и опускали. Бес его знает. В воде не видно... - уклончи- во ответила Фекла, все еще не решаясь назвать Авдотью. Ее удерживала необходимость быть верной своему слову. А Митенев добивался полной откровенности, и потому Фекла испытывала колебания и угрызения совес- ти. Однако колебания были, пожалуй, излишними. У парторга в столе ле- жала записка следующего содержания: "Уполномоченному райотдела НКВД тов. Ершову. Довожу до вашего сведения поступок, совершенный Тимониной Авдотьей Сергеевной на месте удьбы наваги, а именно: она, видя, что другие члены бригады, и в част- ности Зюзина Фекла Осиповна, удили лучше, из зависти или по каким дру- гим причинам придумала вредить. Спустила большой камень, обмотанный сеткой, в прорубь Зюзиной, и последняя оборвала удочки. Действия Тимо- ниной направлены на подрыв лова рыбы. Прошу нарушителя призвать к по- рядку. Мальгин" В докладной прямо указывалось имя виновницы, но Митеневу хотелось точно выяснить, так ли это было в действительности. Инициалы в подписи под запиской не указывались. Мальгиных в селе было много. Какой из них писал - поди разберись! На записке стояла резолюция: "Унденскому рыбколхозу. Посылаю сообщение, по которому необходимо этот вопрос обсудить на совещании бригады или правления и принять меры к Тимониной согласно Уставу. Уполномоченный рай. НКВД Ершов". Разумеется, о записке Митенев Фекле не сказал. Он добивался от нее полной искренности. Фекла боролась с собой, чувствуя серьезность положения, и Митенев это видел. - Напрасно, напрасно, Фекла Осиповна, помалкиваете. А нам, между прочим, известно, кто вредит. Какие отношения у вас с Авдотьей Тимони- ной? - С Авдотьей? - Фекла чуточку смешалась. - Обыкновенные отноше- ния. Как со всеми... - Из за обыкновенных отношений она пакости делать не будет. А камни в проруби опускала именно она. Есть честные люди, сообщили куда следует. Фекла вспыхнула: - Так и разбирайтесь с ней сами Я-то при чем? Ведь я-то никому не вредила! Зачем мне допрос устроили? Митенев вздохнул с сожалением. - Это, Фекла Осиповна, не допрос, а беседа по душам. Мы бы хоте- ли, чтобы вы на собрании рыбаков разоблачили Тимонину, подали всем пример бдительности и дисциплинированности. - Мне выступать неловко. Кто вам сообщил, тот пусть и разоблача- ет. Митенев поморщился с видимой досадой. - Жаль, Фекла Осиповна, что вы так неискренни. Члену правления колхоза такое не к лицу. Мы, - он все нажимал на это "мы", и Фекла не- вольно подумала кто же стоит за этим множественным числом. - Мы вами недовольны. Вы наверняка дали Тимониной обещание не выдавать ее. Но ведь взбучку ей все же устроили? Уж я то знаю ваш характер! "Откуда ему и про взбучку известно?" - Фекла посмотрела на улыба- ющегося Митенева испуганным, остановившимся взглядом, но тут же реши- ла: "На пушку берет, по догадке". - Про какую взбучку и про какое обещание вы говорите? - Это вам лучше меня известно. Ладно, кончим этот разговор. - Ми- тенев встал, прошелся по крошечному кабинету - невысокий, кряжистый, с редкими седыми волосами на затылке и совершенно голым теменем. - Вре- мена нынче тяжелые. Пользуясь тем, что немцы напали на нас, всякая не- чисть поднимает голову. Не забывайте о бдительности, Фекла Осиповна. А с этим делом мы как-нибудь разберемся до конца. ГЛАВА СЕДЬМАЯ 1 В середине декабря из Унды в Архангельск вышел рыбный обоз из двенадцати подвод. На десяти санях везли мороженую навагу, упакованную в плетеные короба, а на двух, замыкавших обоз, - корм для лошадей. Сопровождали подводы Ермолай, исколесивший в своей жизни немало тунд- ровых и лесных путей дорог, Фекла Зюзина и Соня Хват. Обозников снаб- дили продуктами на две недели и винтовкой с патронами. Ермолай распорядился: - Ты, Феклуша, девка смелая, опытная. Тебя - в конец обоза. Что случится - кричи, бей в колотушку, я и услышу. А тебе, Соня, место по- середке. Малоторенный зимник проходил по рекам: Ундой до самых верховьев, а там - через небольшой, в два-три километра водораздел - до Сояны. Иной дороги не было, всюду леса, непроходимые болота с кустарниками. В летнюю пору - путь только водой. Этот зимник именовался новым. В дово- енное время в Архангельск ездили через Долгощелье или Мезень на Нисо- гору - село возле Лешуконья, потом на Пинегу, а дальше - по Северной Двине. Новая дорога сокращала путь на добрых полсотни верст. Поздней осенью, в конце ноября, по перволедку проходили тут небольшие обозы, но после них выпадал снег, и путь пришлось прокладывать почти заново. Хорошо, что снегопадов было немного. Обоз двигался медленно по извилистому речному руслу, сжатому с обеих сторон ельниками. До самой Кучемы на десятки километров ни еди- ной деревеньки. Ветхие охотничьи и сенокосные избушки и то редки. Расстояния такие, что "черт мерял-мерял, да и веревку потерял". Унылая в своей бесконечности и в томительном безлюдье равнина. Кони шли тихо, помахивая обындевевшими мордами, снег местами чуть не по брюхо. Переднему, самому крепкому и выносливому мерину, который проминает дорогу, приходилось совсем туго. Ермолай еще в начале пути уменьшил ему воз, переложив часть клади на задние сани. Погода стояла ясная, без облачности и снегопада. Поджимал мороз. Ночами в небе крупные звезды - словно колотые льдинки. Среди них - большая голубая луна, холодная, равнодушная, пялилась на усталый обоз и словно поддавала оттуда, из бездонной чернети неба, холоду. На возу при таком морозе не усидишь, да лошадям и так тяжело. Обозники шли пешком: впереди Ермолай с винтовкой за спиной, словно солдат ведет за собой всех, в середине - Соня - то подбежит, то притомившись, станет на полозья саней, как озорун-мальчишка, подкатится - и опять бежит. Фекла шла размеренно, напористо за последней подводой. Ночь застала путников в пустынном месте посреди реки. Ермолай, остановив мерина, крикнул: - Прива-а-а-а-ал! Обоз повернул к берегу. У кромки густого чернолесья с приземисты- ми одинокими елями распрягли лошадей, привязали их к саням, дали сена. Ермолай отправил Феклу и Соню искать сушняк для костра, а сам, скинув полушубок, принялся вырубать пешней прорубь, чтобы достать воды для лошадей. Запасли на ночь дров: Фекла действовала топором за хорошего мужи- ка, расчистили под деревом снег, развели огонь. Ермолай добрался до воды: стали поить коней. К костру наносили елового лапника, заварили крупяную похлебку с комбижиром и луком, вскипятили чай. Все делали молча - устали, еле ноги волочили. Когда поели да напились чаю, ма- лость повеселели. Ермолай аккуратно, чтобы не просыпать ни крохи дра- гоценной махорки, скрутил цигарку и оглядел темный лес вокруг. - Вот, девоньки, и ночлег. На мягкой постели, под звездочками, одним словом, на лоне природы... Я промеж вас лягу - теплее будет. - А обоз кто будет сторожить? - спросила Фекла. - От кого? На добрую сотню верст - ни души. - А волки? - подала голос Соня. - Могут напасть. Сторожить будем по очереди. Давайте, я первая. Ермолай завернулся в тулуп и, щурясь на пламя костра, успокоил девушек: - Волки, конечно, могут быть. Но ведь лошади-то у меня как пос- тавлены? В круг! Мордами друг к другу, а задами в стороны. Ни один волк не сунется, задними копытами мигом брюхо распорют. Кованые! Спите без забот. Дай-ко я вас укрою. - Он старательно укутал их овчинными тулупами. - Приятных снов! А сам поудобнее устроился у костра, положив винтовку на колени. Долго сидел так. Потом сходил к лошадям, проверил, на спинах ли у них попоны, подкинул сена и вернулся на место. Утром, позавтракав и напоив коней, снова пошли мерять версты. Когда миновали Кепину, на обоз обрушилась метель. Ветер пронизы- вал насквозь, переметал дорогу, покрывая лед плотными застругами. Ло- шади выбивались из сил, и приходилось делать остановки чаще. На пятые сутки поздним вечером обоз стали преследовать волки. Фекла и Соня размахивали зажженными смоляными факелами, Ермолай палил из винтовки. Кони храпели и рвались вперед из последних сил. Огнем и выстрелами волков отогнали, однако ночь на привале провели беспокойно, почти не спали. Наконец обоз подошел к Архангельску. Вконец измотавшиеся, уста- лые, уже в потемках добрались до рыбной базы. Городские дома с окнами, затененными светомаскировкой, были неприветливы, словно нежилые... Старинный поморский Архангельск стал прифронтовым городом, приоб- ретя в военное время особенно важное значение как морской порт. Еще до войны сюда приходили иностранные корабли за лесом со всех концов све- та, от причалов наши пароходы отправлялись в Атлантику, в Арктику и Северным морским путем на восток. А теперь, когда балтийские и черно- морские порты были захвачены или блокированы фашистами, а Мурманский из-за близости к фронту был закрыт, Архангельский порт по-прежнему да- вал выход в Атлантику. Из Мурманска сюда перевели большую часть транс- портных судов. Немцы захватили южный участок Кировской железной доро- ги, и сообщение Мурманска с Архангельском установилось через Кандалак- шу. По смешанному железнодорожно-водному пути наши войска, сражавшиеся в Заполярье, получали боеприпасы, продовольствие, пополнение. Все сколько-нибудь пригодные суда, вплоть до буксиров и рыбацких ботов, доставляли воинские грузы. Если в мирное время зимой навигация здесь почти закрывалась, то сейчас порт перешел на круглогодовую работу. Еще в конце августа 1941 года на Двину пришел первый союзнический караван с импортными грузами, а в октябре - второй. Третий караван встречали уже зимой, когда в Бе- лом море стояли льды. Путь для транспортов пролагали ледоколы. Летом сорок первого года Архангельск отправил в Мурманскую об- ласть строить оборонительные сооружения десять тысяч человек. Город почти обезлюдел. Женщины и подростки стали к станкам и лесопильным ра- мам на заводах. Судоремонтники чинили поврежденные в боях военные ко- рабли. В черте города формировались маршевые полки и дивизии. Госпитальные суда привозили из Кандалакши раненых. Их размещали в лучших зданиях города в пятнадцати госпиталях. Продовольствия не хватало для того, чтобы выдать населению его по скромной норме, по карточкам. Выручали рыбные промыслы. Из приморских колхозов - из Мезени, Долгощелья, с островов в дельте Северной Двины, из Золотицы, Патракеевки, Пертоминска потянулись в Архангельск по зим- никам рыбные обозы. Добытые рыбаками, опять-таки женщинами, подростка- ми да стариками, - сайка, навага, корюшка, мойва распределялись по госпиталям, больницам, детским учреждениям. Рыбой отсюда снабжался и Карельский фронт. Небольшой обоз, доставленный ундянами в голодный, холодный и за- темненный Архангельск, здесь приняли с радостью. Правление рыбаккол- хозсоюза выделило обозникам небольшую премию. Но израсходовать ее по военному времени было мудрено. Деньги пустили в оборот лишь на полу- пустом рынке. Ермолай запасся махоркой-самосадом, а Фекла и Соня купи- ли себе по нитяным чулкам. В обратный путь надо было взять груз. Панькин велел Ермолаю полу- чить на складе рыбаксоюза все, что можно, из промыслового оборудова- ния. И пока он ездил в Чуболо-Наволок, в приморскую деревню, куда ле- том перебралась контора рыбаксоюза, да выполнял поручение, Фекла и Со- ня присматривали за лошадьми. Выбрав время, Фекла отправилась разыскивать Ряхиных. Осколок от мины угодил под правую лопатку Родиона и застрял там, нанеся глубокую рваную рану. В прифронтовом госпитале его извлекли из-под лопатки, и эвакуировали пулеметчика долечиваться в Архангельск. Пока заживала рана на спине, Родион мог лежать только на животе, подмяв подушку под грудь. Когда он наконец смог сесть и взяться за ка- рандаш, то написал домой письмо. О ранении решил умолчать, чтобы не расстраивать Августу, которая, по его расчетам, вскоре должна была ро- дить. В письме он, как обычно, сообщал, что жив-здоров, воюет, бьет фа- шистов из пулемета, а изменение номера полевой почты объяснил перево- дом в другую часть того же соединения. Еще там, в траншее, придя в сознание, он попросил Григория Хвата не сообщать домой о том, что его ранило. Хват эту просьбу выполнил. Лежа в своем обычном положении на животе, Родион смотрел на мо- розные узоры на стеклах и думал. Перебирал в памяти все, что случилось в его жизни с момента призыва. Беспокоился за жену, мать, за брата Ти- хона. От него уж два месяца не получал писем. Знал только, что Тихон плавает помощником капитана на транспортном судне в дальних рейсах по перевозке важных грузов. Вовсе никаких вестей не было и от Дорофея, который, по слухам, тоже плавал на боте "Вьюн" возле Кольских берегов. Когда было светло, Родион читал книгу, принесенную шефами-школь- никами с острова Корабельного, или разговаривал с соседом, сержантом Востриковым из Пермской области. Находясь в боевом охранении, Востри- ков был окружен немецкими автоматчиками, всю ночь, отстреливаясь от них, пролежал в открытом окопе и обморозил обе ноги. Одну ступню у не- го ампутировали, и Востриков никак не мог примириться с этим: ему хо- телось вернуться в свой батальон, стоявший в обороне у Западной Лицы. Теперь о возвращении в часть не могло быть и речи. - Придется, видно, ехать домой да прилаживать к ноге культю, - говорил Востриков, глядя в потолок карими сердитыми глазами. - Конечно, с одной ногой какой ты вояка? - сказал ему Родион. - Но опять же в этом есть своя положительная сторона: война для тебя кончилась. Востриков - длинный, худой, с большими сильными руками, не вста- вая с койки, пошарил в тумбочке, достал махорку, бумагу и поглядел на Родиона колючим взглядом. - Спасибо, успокоил. Махнул рукой, взял костыли и захромал в коридор курить. Родион опять было занялся книгой, но в палату быстро вошла няня - невысокая, курносая, вся в белых кудерьках Шурочка из Соломбалы и, склонясь над Родионом, шепнула: - К вам посетитель. Помните, что вставать не рекомендуется. Вре- мени - десять минут. Это было столь неожиданно, что Родион обеспокоенно заворочался и нечаянно уронил книгу на пол. Он уперся локтями в подушку, чтобы хоть сесть, но Шурочка из Соломбалы, подняв книгу, повелительно напомнила: - Лежите! И ушла. Родион, поглядывая в дверной проем, нетерпеливо ждал это- го неведомого посетителя, гадая, кто мог к нему прийти. Когда появи- лась Фекла в халате, накинутом на плечи, глаза его удивленно и радост- но засияли. Она остановилась у порога в замешательстве: все койки и раненые на них, тумбочки и халаты на спинках кроватей казались совершенно оди- наковыми, и она чуть-чуть растерялась. - Здесь я, Феклуша! - позвал Родион, и тогда она увидела его зна- комые глаза, улыбку и порывисто подошла, протянув руки: - Здравствуй, Родион! Голос ее звучал по-прежнему молодо. Раненые зашевелились, отовсю- ду, изо всех углов на Феклу смотрели любопытные глаза. Но по неписано- му госпитальному этикету все молчали, чтобы не мешать свиданию, и только внимательно, украдкой изучали посетительницу. - Феклуша, да откуда же ты взялась? - Родион, с опаской глянув на дверь - не увидела бы Шурочка, - все же приподнялся и сел на койке. Грудь и спина у него забинтованы, нательная бязевая рубаха была натя- нута поверх повязки втугую. - С обозом пришла, с рыбой. Не чаяла тебя видеть в Архангельске, да Меланья Ряхина мне сказала, что ты здесь. А ей стало известно от знакомой, которая тут, в госпитале, работает... Вот я и собралась к тебе. На-ка гостинца, - она аккуратно развернула белую холстинку и по- дала ему в руки кулебяку. - Спасибо. - Родион был очень рад. Еще никто не навещал его здесь. И вот - землячка. - Спасибо, что ты меня нашла. Я ведь домой не писал о ранении. Боюсь Августу с матерью расстроить. - Дома и не знают ничего. Я как встречу Густю, спрошу про тебя, она отвечает: жив-здоров, мол, воюет... Вот тебе и здоров, вот тебе и воюет! Ну ладно, я ведь тоже могу не говорить, что тебя видела. Как прикажешь... Ой, как ты похудел-то! - она склонилась к нему, бережно погладила стриженую голову, провела теплой, мягкой рукой по щеке. За- держав руку, умолкла и только глядела на него, и слов у нее не находи- лось. И он молчал. Ему было приятно ощущать мягкое и бережное прикос- новение ее ладони. Наконец, спохватившись, Фекла убрала руку и покрас- нела от неловкости. Он сказал сипло, будто потерял голос: - Сядь, пожалуйста. Она села на табурет и спросила участливо: - Тебя тяжело ранило? В грудь? - Нет, в спину. Под лопатку. Она кивнула. Ей как будто стало легче от того, что он ранен не в грудь. Она почему-то считала, что ранение в спину не такое опасное, как в грудь. Опять спросила: - Лечат-то хорошо ли? Доктора каковы? - Уход здесь хороший, пища подходящая, лекарства дают, перевязки делают. Скоро поправлюсь. Через месяц, наверное, а может, и раньше вы- пишут. - Домой на побывку приедешь? - Вряд ли. Надо на фронт. В часть. Фекла посмотрела на него сострадательно: "Бедненький! Опять на фронт, опять под пули... Вот жизнь!" - Ты вовсе теперь изменился. Стал какой-то... - она замялась. - Какой? - Мужественный, - подобрала она наконец подходящее слово. - Нас- тоящий воин. И старше стал. Похудел... Уж от прежнего паренька в тебе мало осталось. Вон и лоб в морщинках... - Война, - развел руками Родион. - Похудел от того, что крови много потерял. Вливали. Вот на поправку пойду - гладкий буду. - Дай бог тебе хорошей поправки, - сказала она тихо и серьезно, и Родион не успевал удивляться переменам в интонации ее голоса, звучаще- го то весело, с задоринкой, то вот теперь уж как-то совсем робко и слишком серьезно. Фекла меж тем стала рассказывать про Унду. - Дома все живы-здоровы, от всех тебе привет, - она сказала это таким тоном, будто все земляки знали, что он находится в госпитале и низко ему кланялись. - Ваши живут исправно. Сена у них, правда, нако- шено мало, так прикупили. Густя выглядит хорошо. Старухи бают, что должна родиться девочка. Они по животу угадывают. Если он у будущей матери круглый, то родится девочка, а остренький - так мальчик. - Она засмущалась и понизила голос до шепота. - Я в этом ничего не смыслю. От других слышала, - и махнула рукой так мягко, округло, красиво. - Жалко, дед Никифор помер. Тебе, верно, писали? А Иероним живехонек. Летом в море ходил! - Да ну? - удивился Родион. - Ей-богу! На тресковой доре с двумя бабами за селедкой. Обратно еле пригребли - ветер был противной. Дедко как до избы добрел и сва- лился... Однако отлежался. А в село все похоронки идут... Уж человек двадцать погибло на фронте. Она замолчала, посмотрела перед собой отрешенно, думая о чем-то не касающемся ни этой госпитальной палаты, ни Родиона. - Похоронки, конечно, нелегко получать... Да что поделаешь? Вой- на. - Скорее бы конец ей. Ох, трудно люди живут! Кругом беды да нес- частья. И голодно. У нас еще терпимо - рыба есть, паек рыбакам выдают подходящий. А в городе хвойный настой пьют, в столовых по осени котле- ты из морской капусты делали... Мне Меланья рассказывала. У нее ведь вернулся Вавила-то. Совсем вернулся, перед войной еще. Сначала плавал по реке на барже. А потом его на Мурман отправили, на оборонные рабо- ты. И там в армию взяли. Служит в каком-то обозе. На передовую, видно, по возрасту не годится, так в обозе... - Воевать так воевать - пиши в обоз! - это такая поговорка у фронтовиков есть. - Живут они, вернее теперь уж одна Меланья, на частной квартире, в малюхонной комнатушке. Моему приезду обрадовалась очень даже. Все расспрашивала про деревню. Она работает в швейной. Раньше шляпки дела- ли, теперь полушубки для армии шьют. - А Венька у них где? - Тоже плавает. Военный моряк. - А я вот в пехоте. Правда, в морской. Разница есть. - Говорят, в морской пехоте - храбрые солдаты. В газетах пишут, что в одних тельняшках идут на пулеметы... Ты уж береги себя. На пуле- меты не ходи. - Это уж как придется. О себе-то расскажи. Как живешь? - Да что, живу. Мы ведь не на фронте. Не опасно. Летом сидела на тоне, а как стал лед на реке - навагу удила. Как все... Меня ведь в правление избрали! - с наивной гордостью сказала она. - Поздравляю! В начальство, значит, вышла? - Ой, Родя, что ты! Какое из меня начальство? Так только, засе- даю... - Заседать - тоже дело. Все одна живешь? - осторожно поинтересо- вался он. - Да одна... - нехотя ответила Фекла. Подошла Шурочка и вежливо напомнила, что десять минут прошло. Фекла всплеснула руками: - Так скоро? А часы у тебя не врут? - Часы у нас правильные, - суховато ответила Шурочка, посмотрев на Феклу ревниво. Она ревновала всех раненых к посетителям, особенно к женщинам, хотя они бывали редко. Фекла расстроилась, замялась, потом вдруг принялась снимать со своей кофточки брошь - серебряную, с красным камнем, подаренную ког- да-то Вавилой на именины. Отстегнула ее и стала совать в руку Шурочке. - Возьми брошку на память, а нам дай еще хоть пять минут. Дай, ради бога! - Ой, что вы! - смутилась Шурочка и, наотрез отказавшись принять подарок, оскорбление поджала губы и вышла, разрешив им поговорить еще немного. Зажав в кулаке брошку, Фекла сказала Родиону: - Ты зря скрываешь от своих, что ранен. Потом узнают - больше расстроятся. Подумают, что не писал про ранение потому, что оно было очень опасное... - Пожалуй, ты права, - призадумался он. - Напишу теперь же, что нахожусь в госпитале. И ты им расскажи. Привет передай. - Если велишь - расскажу. А Густя не приревнует? - Она не ревнивая. Фекла с грустинкой в глазах пошевелила бровями, положила загоре- лую ладонь ему на бледную руку. - Поправляйся. Я тебе здоровья принесла. Могу и кровь свою дать. Скажи доктору, пусть возьмет. Скорее вылечишься. - Спасибо, - благодарно улыбнулся Родион. - Теперь уж не требует- ся. Да и группы у нас с тобой могут оказаться разные. - Думаешь, не подойдет моя кровь? Подойдет! - Может не подойти. Она у тебя больно горячая, с характером... - В холодной-то крови какой толк? Снова в палату заглянула Шурочка, и Фекла с сожалением засобира- лась. - Дай-ко я тебя поцелую на прощаньице. Можно? - склонилась, раз- волновала кровь поцелуем. У Родиона голова закружилась. - Прощай. Поп- равляйся. И пошла медленно и плавно к выходу. 2 В обратный путь ехать порожняком все-таки не пришлось - везли продукты для рыбкоопа, керосин и солярку. Продовольствие и горючее бы- ли на вес золота, и обозники берегли их пуще глаза. Огорчило Ермолая то, что не удалось полностью получить по заявке колхоза сетную дель и другие промысловые материалы. Склады рыбакколхозсоюза оскудели. Теперь дорога казалась более знакомой и не столь утомительной, как из Унды в Архангельск. Грузы веселили - едут в село не с пустыми руками. Фекла все еще была под впечатлением встреч с Меланьей Ряхиной и Родионом. Меланья очень изменилась, постарела, растеряла по житейским ухабам прежнюю гордость и заносчивость. Перед отъездом Фекла еще раз наведалась в госпиталь уже с Ермола- ем и Соней. Родион очень обрадовался землякам. Но как следует погово- рить не пришлось: начался врачебный обход и свидание прервали. Соня Хват все же успела порасспросить Родиона об отце и ушла из госпиталя невеселая, унося в душе тревогу за родителя. Грустная сидела Фекла в передке саней, завернувшись в тулуп, с кнутом и вожжами в руках. Обоз неторопливо тянулся по зимнику. Всюду снега, прибрежные леса с белыми хлопьями на ветках. Полозья тихо шур- шали по снегу. Лошади пофыркивали, мотали головами, звякали уздечками. В этом безлюдье, в однообразном безмолвии зимы с трудом верилось, что где-то там, возле сердца России, грохочут орудия, льется кровь, черные вражьи дивизии лезут и лезут вперед, оставляя на снегу тысячи тру- пов... Фекла соскакивала с саней и торопливо семенила рядом с лошадью - маленькой, мохнатой, обындевевшей. Лошадь, наверное, мечтала о теплой конюшне и охапке сена. Фекле хотелось поскорее добраться до избы, по- жарче натопить плиту и вдоволь напиться чаю... А после лечь и распра- вить усталое тело на старой, еще родительской перине, увидеть, как в полутьму зимовки заглядывает луна, и услышать, как над головой на сте- не бойко тикают ходики, словно торопятся встретить утро. "Боже мой, как бы крепко я спала дома!" - мечтала Фекла. Но до конца пути еще далеко. Она глядела вперед, вдоль реки, ви- дела низкие облака, а под ними - чернолесье, притихшее до весны, до пробуждения, белые проплешины пожен и болотистых пустошей. Во второй половине дня сразу потемнело, собралась метель. Она на- валилась на село с северо-востока, обрушилась из низких плотных туч. Ветер походя подхватывал снег и кидал его на крыши, на улицы села. Он подвывал, наводя дремучую тоску на собак, свернувшихся под крылечками или в сенях. Собаки тоже подвывали ветру и спросонья побрехивали вспо- лошно, будто к селу с тундровых пустырей крались воры... Чебурай, тоньский пес, обычно жил на подворье Ермолая. Но поскольку хозяина не было, то он кормился по людям, словно овечий пастух - сегодня тут, завтра там. Чаще всего он наведывался к Иерониму Марковичу Пастухову. Старик, хоть и у самого есть было почти нечего, кроме пайкового хлеба да сушеной наваги, каждый день ухитрялся накормить и собаку. Как только завихрился на улице снег, пес примчался к Иерониму спасаться от голода и стужи. Он вбежал на крыльцо, налег передними ла- пами на дверь. Она не поддавалась. Тогда пес коротко и требовательно взлаял, и, немного погодя, дверь отворилась. - А, Чебурайко! - сказал дед, выглянув на улицу в полушубке, на- кинутом на голову и плечи. - Заходи в хоромы. Пес вбежал в избу, посуетился у порога, кинулся к миске, которую Иероним Маркович поставил ему, мигом ее опустошил и старательно выли- зал. Потом прилег у порога, следя за дедом. Тот сидел у стола и накла- дывал на запятки валенок аккуратно выкроенные заплатки. Хозяйка, спус- тив с лежанки тощие ноги в шерстяных носках, пряла овечью шерсть. Ве- ретено, свесившись к полу, тихонько жужжало у нее в вытянутой правой руке. Левой она пощипывала шерсть из кома, привязанного к пряснице. На улице шумел ветер, сыпал в ветхие стены снег и уже до половины залепил маленькие окна. Пес вдруг запрядал ушами, поднял морду. Изда- лека, еле слышное, донеслось конское ржанье. Чебурайко вскочил, заску- лил, просясь на улицу. Иероним с ворчаньем выпустил пса. Темным комом Чебурай вымахнул на дорогу и понесся по ней вниз под угор, к реке. Там шел обоз. Ермолай, приметив в метельной кутерьме живой клу- бок, подкатившийся под ноги, радостно сказал: - А-а, Чебурайко! Встретил-таки! Пес побесновался возле хозяина, то обегая его кругом, то кидаясь на грудь, на присыпанный снегом полушубок, и, одурев от радости, пом- чался дальше. Посмотрел на Соню Хват, сидевшую на санях снежной бабой, прыгнул в последние розвальни к Фекле и лизнул ее в нос, изловчившись. Фекла тоже обрадовалась: "Наконец-то мы и дома!" На другой день, немного отдохнув и выхлестав из тела березовым веником в жаркой бане дорожную стужу, Фекла собралась навестить семью Родиона. Хорошенько подумав, что и как будет говорить Августе, она по- ложила в карман аккуратно завернутые в бумажку чулки, которые купила в городе на свою премию, и отправилась к Мальгиным. Августа, надев поверх широкого в талии платья просторную вязаную кофту, - в избе было холодновато, несмотря на то что топили - дров не жалели, - сутра села шить вельветовые штаны Елесе из старых Тишкиных. Парасковья полдня ходила у печки, и пока не вскипятила все чугуны с водой и не сготовила обед, не угомонилась. А потом выбрала место посветлее у окна и принялась вязать рюжу. Фекла поздоровалась и, сев на широкую, вымытую добела лавку, ос- ведомилась: - Как твое самочувствие, Густя? Скоро ли будет прибыль у вас в семье? Родион спрашивал меня об этом, а я, по правде говоря, не знала, как и ответить... Августа от неожиданности выронила из рук стальные ножницы, кото- рыми кроила, и медленно опустилась на стул. - Родио-о-он? - протянула она. - Разве ты его видела? - Видела. Он сейчас временно находится в Архангельске. Передавал вам большой привет и вот подарочек тебе, Густя, послал. - Фекла вынула и положила на стол сверток. Потом, подумав, развернула его сама и расправила перед Густей во всю длину новые чулки. - Носить велел на здоровье. Густя, не смея прикоснуться к ним, смотрела на чулки с недоумени- ем и каким-то суеверным ужасом. "Почему он в Архангельске? - думала она. - Все время был на Мурмане, на передовой, а теперь в Архангель- ске?" - Да не томи ты, рассказывай! - нетерпеливо сказала она Фекле. - Как он в Архангельске оказался? Где ты его видела? - Он в госпитале. Скоро выпишут. Уж почти совсем поправился. - В госпитале? - воскликнули в один голос Августа и Парасковья и всплеснули руками. - Он же писал вам! Неужто письмо не дошло? - слукавила Фекла, чтобы оправдать Родиона, который вначале решил о ранении домой не со- общать. Густя замотала головой: - Не было о ранении никакого письма. Тяжело ли его ранило? Как он там? Господи!.. - она закрыла лицо руками. Парасковья, держа иглу на весу, смотрела на Феклу карими глазами пронзительно и напряженно. - Был ранен в спину, под лопатку. Задело осколком. Но рана не- большая, не опасная. Теперь уж почти все заросло. Да вы не печальтесь очень-то. Раненых там - уйма... Тыщи! Война идет, обычное дело. Иные уже по два, по три раза ранены, а все живут и воюют... Вылечатся - и опять на фронт. Так и он... - Совсем мы не знали об этом... - упавшим голосом сказала Авгус- та. - Куда же могло деться то письмо? Господи... так вот случится что с человеком, и не узнаешь. Почему же я не знала? Почему из части не сообщили? - Из части сообщают только об убитых. Да без вести пропавших, - тихо сказала Фекла. Парасковья опустила иглу и всхлипнула, низко склонив голову. - Теперь вы и узнали, - Фекла вздохнула с некоторым облегчением от того, что главное в разговоре - позади. - Да вы не волнуйтесь. Выг- лядит он хорошо. Против того, какой дома был, даже поправился. Во ка- кие плечи! Лицо румяное... - Фекла привирала нарочито бодрым тоном, стараясь успокоить женщин: дескать, ничего очень уж плохого не прои- зошло и падать духом не надо. Парасковья, утерев слезу, оставила рюжу и взялась за самовар. На- лила в него воды, наклала в трубу угольев и опустила зажженные лучин- ки. После разостлала на столе холщовую скатерку. - Покушай с нами, - сказала она Фекле. - И говори все по порядку, без утайки. Про плечи да румяное лицо ты, конечно, неправду баешь. На госпитальной-то койке какие уж плечи да румянец... Как ты узнала про него? - От Меланьи Ряхиной. Приехали мы в Архангельск, сдали рыбу, чу- ток поосвободились, и я пошла к Ряхиной. Они мне письмо прислали, ад- рес дали. Ну, вот Меланья мне и сказала, что Родион ваш лежит в госпи- тале, в большом доме с белыми колоннами по передку, на углу набережной и Садовой улицы. А сама она узнала об этом от знакомой женщины, что работает там. Я сразу и направилась туда. Надо, думаю, навестить зем- ляка. Прихожу к нему в палату, а он на кровати сидит и книжку чита- ет... То-о-олстая такая книжка. Зрение у него, видно, хорошее. Ну, увидел меня, обрадовался, стал расспрашивать. Я ему полностью про Унду об-сказала, а потом время вышло, и мы с ним распрощались. Он меня до лестницы проводил. Халат на нем байковый, теплый... Я ему слово дала, как вернусь домой - зайти к вам. - Фекла помолчала, взгляд ее упал на чулки. - А чулочки эти он тебе еще осенью купил, до отправки на Мур- ман, да все послать было не с кем. А тут достал из тумбочки и мне пе- редал. Будто специально приготовил, будто знал, что к нему кто-нибудь из деревни заявится... Ну вот, пожалуй, и все. Густя выслушала ее молча, не перебивая. Ребенок у нее в животе внезапно торкнулся, шевельнулся. Ее слегка замутило, лицо стало блед- ным. Овладев собой, Августа сказала: - Спасибо, Феклуша, за весточку о Роде. Хоть весточка эта не очень и радостная. Ранен муженек, а все же весточка... - Кормят-то как в госпитале? - спросила Парасковья, отрезая от пайкового хлеба тонкие ломтики. - Кормят раненых прилично. Не обижался. - А по палате-то ходит или с постели не встает? - Августа спроси- ла еще, на всякий случай. Может быть, Фекла преувеличивает насчет про- водов до лестницы в байковом халате. - Да ходит же, я вам говорю! Ноги-то у него ведь целые! - Ну ладно, садись, Феклуша, за стол, - пригласила Парасковья. - Самовар готов. Заварку найдем из старого запасу, а сахару вот нету... - А и ладно. Без сахару-то лучше. Сахаром вкус чая перебивает. Я ведь заядлая чаевница! - Фекла скинула с плеч полушалок, раздела плю- шевый жакет и скромно присела к уголку стола. - Про Тихона он не рассказывал? - спросили ее. - Говорил. Тихон плавает на большом торговом судне. Важные грузы возит. А боле ничего про Тихона не сказал. - А про Хвата? Они ведь вроде служили вместе? - Про Хвата говорил. Он у Родиона отделенный командир. Жили друж- но, в одной землянке. До ранения, конечно... После госпиталя Родион метит обратно в свою часть. Встретятся снова друзья-приятели. - Ты зайди Соню Хват порадуй, да и Варвару. - Так ведь Соня-то там была. Мы на второй раз к Родиону приходили с ней. Она все про отца расспросила и матери, надо думать, рассказала. Скоро у вас прибыль будет! Дай господи, чтобы у тебя, Густя, все обош- лось по-хорошему. - Спасибо, - сказала Густя. Посидев еще немножко для приличия, выпив вторую чашку чаю, Фекла попрощалась и ушла, оставив Августе адрес госпиталя. Августа, проводив ее до крылечка, хорошенько рассмотрела номер полевой почты госпиталя. Адрес показался ей знакомым. Она достала пос- ледние письма Родиона, сравнила госпитальный адрес с тем, что был на письмах, и опустила руки. Номер полевой почты один и тот же. "Значит, не писал нам, чтобы не тревожились. Боже мой! Вот уж эти мужики! Им соврать ничего не