маневр в сторону. Тихон гордился выдержкой капитана, его хлад- нокровием. "Мне бы так-то! Вдруг придется управлять судном под бомбеж- кой?" В этот момент и подбили зенитчики самолет. Через усилитель раз- дался спокойный голос капитана: - Всем быть на местах! Усилить наблюдение! И другая команда: - Полный вперед! Тихон подошел к капитану: - Я оказался вроде бы не у дел, товарищ капитан... - Почему не у дел? Ты на своем месте. Тихон увидел сторожевик, по-видимому направляющийся к ним. - Вон англичанин нос показал, - вытянул он руку по направлению к конвойному кораблю. Капитан посмотрел в бинокль. - Сигналит, все ли у нас в порядке, не надо ли помощи. Сигналь- щик, передайте на английский корабль: "У нас все в порядке. Помощи не требуется". Сутки прошли в напряженном ожидании. Теперь уже немцы не дадут каравану плыть спокойно. И в самом деле, едва вошли в район острова Медвежьего, атаки возобновились. Опять капитан стоял на мостике и уво- дил судно из-под удара. Тихон увидел, как летевший на них фашист выб- росил торпеду, и она, зловеще блеснув на солнце, пошла наклонно к па- роходу. Вот-вот врежется в борт... Но пароход уклонился и от нее, и торпеда прошла мимо. Капитан, тотчас забыв о ней, опять следил за не- бом и отдавал команды. Тихону все это казалось сверхъестественным - так ловко уводить корабль из-под ударов! - и он все время старался по- нять, как это делается. Афанасьев сказал ему: - Беги в радиорубку, свяжись с "Аркосом" и узнай, что там проис- ходит впереди. Вижу - горят суда... Тихон пошел к радистам и через несколько минут вернулся с отве- том: - С "Аркоса" передали: немцы подбили и подожгли три английских транспорта. Команды покидают корабли. Конвойные суда подбирают людей с моря... - Значит, и там не сладко, - вздохнул Афанасьев. "Большевик", огрызаясь огнем из всех стволов и маневрируя, долго боролся с самолетами и пока не имел повреждений. Из-за горизонта вновь показались "юнкерсы". Они неслись на ко- рабль, который, видимо, стал раздражать фашистских летчиков своей не- уязвимостью. "Юнкерсов" было на этот раз девять, и все, снижаясь, сбрасывали бомбы. Фонтаны вздыбленной воды совсем скрывали "Большеви- ка". Раздался страшный грохот на полубаке, корабль содрогнулся, дал крен, но потом медленно выправился. Тихон увидел, как Афанасьев отле- тел в сторону и упал на палубу, ударившись головой об ограждение мос- тика. Тихону заложило уши, смело с него фуражку, он бросился к капита- ну, а тот, пытаясь подняться, указывал рукой на место у машинного те- леграфа и говорил: "На место! На место!" Тихон встал на капитанский "пятачок" и подал команду: - Полный вперед! - Полный вперед дать не можем. Неисправна машина, - сообщили из машинного отделения. - Срочно устраняйте повреждения. Стармех на месте? - На месте. Принимаем меры к устранению повреждений. Тихон взволнованно смахнул рукавом пот с лица. А есть ли течь? Он распорядился проверить это. Из-за ходовой рубки снизу, с палубы валил густой дым. "Пожар!" - подумал Тихон. Он наконец нашелся и дал команду: - Тушить пожар всеми насосами! Боцман, проверить и доложить. Спо- койствие. Все остаются на своих местах! Орудийная прислуга на баке убита разрывом бомбы. Продолжало вести огонь против наседавших самолетов носовое орудие и пулеметы на мости- ке. По трапу вбежал боцман. - Товарищ старпом! Механические насосы не работают. В машинном отделении повреждения. - Ручные помпы в ход! - Пустили ручные... Течи на судне не обнаружено. - Команде гасить огонь ведрами, забортной водой! - Есть! Но там, на палубе... - Что на палубе? - перебил капитан, оправившийся от удара и паде- ния. - На палубе возле орудий ящики со снарядами. Огонь подбирается к ним... - Горящие ящики - за борт! - распорядился капитан. - Есть! - боцман побежал вниз. Тихон хотел было идти следом, но капитан удержал его. - Молодец. Не растерялся. Теперь возьми на себя работы по спасе- нию судна. Быстро! Держи со мной связь. Тихон, грохая по железному трапу каблуками, помчался вниз. На полубаке он увидел огонь и дым и услышал стоны раненых. Кора- бельный врач и санинструктор из военных, склонившись над ними, делали повязки. Два матроса с черными от копоти лицами тащили раненых на но- силках в лазарет. Тихон увидел, что тут уже распорядились без него. Помполит Пет- ровский выскочил из огня с дымящимся снарядным ящиком в руках и, под- бежав к борту, скинул его в воду. С таким же ящиком бежал матрос Ака- зенок. Тихон стал помогать выносить снаряды из опасного места. Огонь охватывал корабль. Объятый пламенем, окутанный дымом, "Большевик", казалось, был обречен. Под полубаком горела краска, гус- той дым клубился над морем. Он привлек внимание пикирующих бомбарди- ровщиков, и они решили добить гибнущий транспорт. Но корабль отбивался метким огнем, и больше в него не попало ни одной бомбы. Команда боролась с пожаром. Потеряв ход и управление, "Больше- вик", как огромный сгусток огня и дыма, качался на волнах. Тихон спустился в трюм. Оба механика и вся машинная команда рабо- тали возле главного двигателя, устраняя повреждения. Тихон, сбросив куртку, принялся помогать машинистам. А на палубе вели борьбу с огнем, подбиравшимся к тем отсекам, где была взрывчатка... Работали ручные насосы, пот застилал матросам гла- за. Петровский с членами экипажа выносил снаряды из артиллерийского погреба. Выстроилась цепочка. Снаряды передавали с рук на руки. Капитан неотлучно находился на мостике. Снова налетели фашисты. Пронзительно воя, они зашли в пике. Палуба опять встретила их плотным огнем. Израненный корабль продолжал воевать. Самолеты сбросили бомбы мимо: мешали дым и огонь пулеметов и пушки. Опять один бомбардировщик загорелся и рухнул в воду. С наветренной стороны подошел английский корвет. Он предложил ко- манде "Большевика" покинуть гибнущее судно и перейти на борт корвета. Моряки не пожелали расстаться со своим кораблем. Через некоторое время с флагмана охранения командир конвоя пред- ложил по радио экипажу перейти на один из кораблей эскорта. Афанасьев ответил: "Мы не собираемся хоронить судно". С наступлением темноты самолеты оставили транспорт в покое, счи- тая его обреченным. Однако "Большевик" жил. К ночи пожар потушили, ма- шинная команда устранила повреждения, и с капитанского мостика разда- лась долгожданная команда: - Полный вперед! "Большевик" стал догонять конвой, который, не задерживаясь, шел своим курсом. Тихон не ушел из машинного, пока не убедился в исправности и на- дежности механизмов. Он доложил капитану: - Машины в исправности! В каюте был полный погром. Стекло в иллюминаторе выбито взрывом, осколки хрустели под ногами. Треснувшее зеркало валялось на палубе. Тихон достал из стенного шкафа чистую тельняшку - старая порвалась и вся была запачкана машинным маслом, - переоделся, свалился на койку и сразу уснул. С рассветом моряки принялись наводить порядок на судне после бом- бежки и пожара. Когда работу закончили, Тихон поднялся на ходовой мос- тик - доложить капитану. Афанасьев, выслушав доклад, сказал: - Догоняем караван! - он передал свой бинокль старпому. - Смотри. Тихон обвел горизонт и примерно в полутора милях увидел суда кон- воя. Колонны заметно уменьшились. Когда подошли ближе, он насчитал двадцать семь транспортов. Семь кораблей было потоплено. Через полчаса "Большевик" занял свое место в конце левой кильва- терной колонны. Все корабли подняли на мачтах приветственные сигналы. Командир конвойных судов просигналил: "Сделано хорошо!" Увидя флажки на английском судне, Афанасьев протянул бинокль Тихону: - Читай сигнал на флагмане. - Сделано хорошо! - подтвердил помощник, и капитан устало улыб- нулся. 4 Когда пришли в Мурманск, судно быстро разгрузили и поставили в срочный ремонт. Док был перегружен работой, но судоремонтники обещали исправить все повреждения самое большое за трое суток. Судовые меха- низмы вызвалась осмотреть и починить своими силами машинная команда теплохода. За работами наблюдал сам капитан. Тихон отпросился у него на час-другой в город. Мурманск был исполосован бомбежками. Фашисты, потеряв всякую на- дежду захватить его, остервенело, методически бомбили и порт, и суда, стоящие на рейде, и жилые кварталы. Уцелели лишь немногие дома. Улицы были в развалинах, и хотя их разбирали, освобождая проходы и проезды, разрушения виднелись на каждом шагу. Тихон с грустью смотрел на разби- тые постройки, вспоминая, каким был город до бомбежек. Сначала он пошел в пароходство узнать, нет ли писем. На узле свя- зи ему вручили два письма - из дому от матери и от Родиона из госпита- ля. От любимой девушки из Архангельска вестей почему-то не было. Тихон сел в коридоре на жесткий деревянный диван и прочитал письма. Родион писал, что лечится в Кандалакше. Сначала его хотели было отправить в Архангельск, но не отправили потому, что он был нетранспортабелен - потерял много крови и сильно обморозился. Пулевое ранение в плечо за- жило сравнительно быстро, а вот с ногами медикам пришлось немало пово- зиться. Появились признаки гангрены, и ему грозила ампутация. Но опыт- ные врачи все-таки избежали ее. Теперь Родион передвигается по палате на костылях и, видимо, скоро поправится. Он хочет после госпиталя неп- ременно вернуться опять в свою бригаду. Родион писал также, что в конце апреля ему с десантниками дове- лось плыть на боте Дорофея, который ходит по Мотке - Мотовскому заливу - и перевозит всевозможные грузы на Средний и Рыбачий полуострова из Полярного и Мурманска. Если Тихону удастся побывать в Мурманске, то, возможно, доведется и увидеть земляка. Прочитав письмо, Тихон задумался: "Не везет брату. Второй раз ра- нен, да еще и обморозился. Туго ему приходится..." Положил письмо в карман и вскрыл другое. Августа писала, как всегда, под диктовку матери. В Унде за весну прибавилось еще двенад- цать вдов.. Дочка у Августы растет, ей уже пятый месяц. Елеся днями пропадает на улице. Озорник, непоседа - весь в дядю. При упоминании о дяде Тихон улыбнулся: "Да, брат, уж я и дядя... А племянника не видал давно..." В конце письма многочисленные приветы и поклоны от родных и близких. Тихон вышел на улицу. Навстречу скорым маршей колонной по четыре шагал отряд моряков с автоматами, вещевыми мешками, в касках. Позади колонны катили на станках три "максима". Отряд повернул к гавани. "Видно, опять на Рыбачий", - подумал Тихон. Он пошел в диспетчерскую порта, навел справки о боте "Вьюн". Там сказали, что это суденышко вчера погрузилось и ушло в Мотку. Вернется бот, возможно, сегодня к вечеру. Вечером Тихон пришел на пристань, долго искал среди разных судов и суденышек "Вьюна" и наконец нашел его. Бот только что пришел. С него выносили раненых и грузили их в са- нитарные машины. Тихон заволновался: у трапа стоял Дорофей. - Дорофей! - окликнул его Тихон. Тот пригляделся к молодому моряку и наконец радостно воскликнул: - Тихон! Разговаривать не пришлось, Дорофей был занят. Он велел Тихону спуститься в кубрик. Тихон через рубку спустился в кубрик. В углу, стоя на корточках перед жестяной печкой, матрос изо всей мочи дул в топку. Дрова вспых- нули. Матрос поднялся. Он был в тельняшке, флотских брюках и сапогах. - Кончили выгрузку, Дорофей? - спросил он и, разглядев незнакомо- го моряка, удивился: - Я думал, Дорофей... - Здравствуй, земляк! - Тихон протянул руку и назвал себя. - Тихон Мальгин? Вот здорово! А меня узнал? Котцов я, Андрей! Помнишь? - Помню. Жена у тебя на почте работает. - Во, во! Все меня узнают по жене, - с некоторой досадой сказал Котцов. - Сам по себе я вроде ничего не значу. Садись, гостем будешь. Чаек заварим. Дорофей придет. Офоня вылезет из чулана... Он там в дви- гателе копается. - Из чулана? - Это я так трюм зову... Темно там. ...Когда Дорофея с его ботом и Офоней Патокиным призвали в "воен- ку", то в команду взамен Хвата и Родиона дали Андрея Котцова, тридца- тилетнего рыбака, бойкого на слово и столь же щуплого и невзрачного на вид, сколь проворного и подвижного. Дорофей знал его плохо - не дово- дилось работать вместе. В Унде больше были наслышаны о жене Андрея, почтовой служащей, золотоволосой, чуть заносчивой и гордой красавице. Знали, что она помыкает мужем, как только захочет. А известность по жене до некоторой степени принижает достоинство мужчины. Но Андрей то- же был не лыком шит, в тридцатые годы служил в армии артиллеристом. Теперь его военные знания пригодились. Тихон сел на койку, снял фуражку и облегченно вздохнул: нашел-та- ки земляков. - Каково плаваете? - спросил он. - Да что, плаваем. Морские извозчики. Нас тут целый дивизион. По Мотовской губе ходим. А один раз и в Норвегию плавали ночью. Разведчи- ков высаживали. Ну и снабжаем пехоту снарядами, минами, патронами, продуктами. Почту возим. Наш капитан-лейтенант, командир дивизиона Ро- щин зовет нас армадой. Какая там армада! И что такое - армада? Хрен знает... - Андрей сел на койку, достал вещевой мешок, из него вынул хлеб, консервы, кусок сахару. Крепким ножом домашней ковки мигом взре- зал банку, отвернул жестяную крышку. Обушком того же ножа расколол ку- сок сахару, потом нарезал хлеб. - В Мотке плавать больно опасно. Юго-западный берег до самой Титовки занят егерями. На высотках у них батареи. Как завидят хоть самое невзрачное суденышко - давай лупить из пушек. Вода кипит от снарядов. Ну а мы, значит, прибавим ходу да зиг- загами уходим из-под обстрела. Мы маленькие, в нас попасть не прос- то... Скоро пойдем мины тралить. А это, брат ты мой, много опаснее, чем егерские пушки. Наскочишь на рогатую чертовку и взлетишь в небо. А потом в воду дощечками опадешь... Мы ведь деревянные, - Котцов говорил скороговоркой, с шутками. - Ну а как ты? Ишь, шевроны у тебя! Капита- нишь? Тихон рассказал ему о себе. Котцов похвалил: - Молодец. Пусть знают наших, унденских! Вскоре по трапу спустился здоровенный солдат с поседелой, но до- вольно густой бородой, в кирзовых сапогах, брюках из хлопчатки и ват- нике защитного цвета. На голове шапка из искусственного меха с зеленой жестяной звездочкой. За ним спустился и Дорофей. Он сказал: - Везет нам сегодня на гостей! Узнаете этого бородача? - Как не узнать бывшего хозяина Унды! - присмотревшись, отозвался Андрей. - Ряхин! Вавила Дмитрич. Откуда бог послал? Вавила остановился в тесном проходе, и когда глаза привыкли к слабому свету, сочащемуся из иллюминаторов, стал здороваться. - Тебя, Андрюха, помню. А вот этого капитана не знаю. Он что, то- же из Унды? - Из Унды, - сказал Дорофей. - Мальгиных помнишь? Это младший сын покойного Елисея. - Тишка? Нипочем бы не узнал. Да и как узнать, если в Унде-то я боле двенадцати годиков не был. Помню, ты все по берегу бегал, мальков ловил. А теперь - гляди-ка, с нашивками, при галстуке. Капитан али как? - Вавила осторожно присел рядом с Тихоном на край койки, снял шапку. Тихону пришлось опять рассказывать о себе. Выслушав его, Вавила заговорил: - Ишь ты, вот какие дела-то. А я, значит, попал сюда в сорок пер- вом на оборонные работы. А потом в армию призвали. Служу в интендант- стве, грузчиком на автомашине. Из порта возим на склады всякую всячи- ну... Вас вот с трудом великим разыскал. Дай, думаю, навещу земляков. - Давайте чай пить, - сказал Котцов и взялся было за чайник, но Дорофей остановил его жестом и достал из вещмешка алюминиевую фляжку. - Со встречей не грех и по чарке. Нам грузиться утром. Так что можно... Разлили спирт по кружкам. Вавила спросил: - А где же Офоня, мой старый приятель? - Про него-то и забыли, о, мать честная! - сказал Дорофей. - Анд- рей, позови! Офоня Патокин не заставил себя ждать. Увидев бывшего своего хозя- ина, он немало подивился и еще больше удивился появлению Тихона. - Все в моторе копаешься? - спросил Вавила. - Копаюсь, - Офоня улыбнулся, глаза сузились в щелки. - А Родька где? - спросил Вавила. Тихон рассказал про брата, про то, как погиб Хват. Мужики загрус- тили. Долго молчали. - Многие погибли, - сказал Дорофей. - Из Унды человек сорок немцы отправили на тот свет... Да еще сколько пропало без вести! - И у меня, братцы, горе, - вдруг сказал Вавила, опустив голову. - Недавно получил похоронную... Сын мой, Веня... погиб. Плавал он пе- ред войной на траулере "Бриллиант"... А как война началась, судно это переделали в сторожевик. И в мае, в середине мая... стояли они в Ио- канге... Налетели немцы бомбить. Бомба угодила в корабль, и он зато- нул1. Часть моряков спаслась, а часть погибла... И мой Веня тоже! Горе у меня, земляки, горе!.. 1 Через четыре месяца водолазы ЭПРОНа (Экспедиция подводнных ра- бот особого назначения) подняли корабль со дна, и он снова занял место в боевом строю. В сентябре 1944 г, в одном из конвоев в Карском море "Бриллиант" был торпедирован и опять потоплен Все сочувственно опустили головы. Вавила утер слезы, расстегнув ватник, снял с брючного ремня фляж- ку, достал из кармана плоскую банку консервов и положил на стол. - Помянем, братцы, моего сынка... Большую я имел на него надежду. Хороший был. Моряк! Благодарности от тралфлота имел, боцманом назначи- ли и вот... - Вавила развел руками в отчаянии и обвел всех затуманен- ным взглядом. - Не знаю, как теперь Мелаше писать. Убьет ее такая весть... Давно бы надо сообщить, да все не решаюсь... - За светлую память Венедикта, - сказал Офоня, взяв кружку. - И Гришу Хвата помянем, и всех других... Взгрустнули земляки. Вспомнили родных и знакомых, тех, кто жив и кого уж нет. Тихон пил мало - не хотелось. Он сидел совсем трезвый и внима- тельно слушал. Все-таки счастье - встретиться вот так, вместе, в это трудное время. Команда бота вышла на палубу проводить гостей. Тихон попрощался и ушел. После срочного ремонта "Большевик" опять вышел в очередной рейс к берегам Исландии. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ 1 Тихон Сафоныч, по его собственному выражению, в эти дни "кроил с бабами шубу из овечьего хвостика". Он так и заявил утром жене, кото- рая, шуруя в печке кочергой, осведомилась, куда же в такую рань отп- равляется ее "заботушка": "Иду кроить шубенку из овечьего хвоста". Же- на поставила кочергу, повернула к нему румяное от жара лицо и сказала не то с похвалой, не то с укоризной: - Ох и- тороват ты у меня, муженек! Научи-ка и свою женку так кроить. - Пойдем, так научишься. - Пошла бы, да пироги пригорят в печи. Тихон Сафоныч усмехнулся: о каких пирогах может идти речь, когда и хлеба не досыта? Ели с оглядкой, экономя пайковый рыбкооповский хле- бушек, тяжелый, словно камень, с добавкой отрубей, мякины и еще бог знает чего... Панькин обмотал шею шарфом домашней вязки, нахлобучил шапку и взялся за скобу. Постоял, - не очень хотелось выходить на каленый мо- роз из теплой избы. Жена опять за свои шуточки: - Чтой-то в последнее время ты стал ниже ростом. Стоптался? - А кто его знает. Дело к старости. - Ну, ты еще не старый. Бабы заглядываются, те, которых прилас- кать по военной поре некому. Только я тебя никому не отдам. - Не время сейчас заглядываться. Ну, я пошел. Стужей сразу обожгло лицо. На улице было пусто. У магазина стекла в инее от подоконника до верху. Покупателей там, видимо, не много, да и торговать, по правде сказать, нечем. Война смела все товары с полок, и теперь они блистали чистотой. Уборщица аккуратно вытирала их каждый день, и наводить чистоту ей не мешали никакие предметы. Навстречу Тихону Сафонычу топал какой-то странный прохожий, обмо- танный с ног до головы в разные одежды. Лица не видно, только щелки для глаз. Поверх шапчонки наверчена бабья драная шаль, концы ее завя- заны на спине узлом. Старый тулуп своими полами подметает снег. От ва- ленок видны лишь латки на пятках да обшитые желтой кожей передки. Ког- да этот "странник" поравнялся с председателем, Панькин увидел его гла- за - прозрачно-голубые, холодные, словно замерзшие на такой стуже. Прохожий снял огромную рукавицу, высвободил из шали нос и, захватив его корявыми пальцами, высморкался. По этому характерному жесту и уз- нал Панькин Иеронима Марковича Пастухова. - Здравствуй, Тихон, - дребезжащим баском сказал дед. - Куды тя понесло в таку стужу? Сидел бы в конторе - все теплее. - Дела зовут, - ответил Панькин. - Иду в сетевязальную. Как ваше здоровье, Иероним Маркович? - А ничего пока. Помирать повременил - жена не велела. Земля, го- ворит, примерзла. Будут копать могилу - всего приругают. Да и сам я еще желаю до победы дотянуть. - Надо дотянуть. А уж после победы собираться на погост совсем не захочется! - ответил Панькин. - Все рюжами занимаешься? - Рюжами. На обручи сажаю. - Так. Нет ли в чем нужды? - Ни в чем не нуждаюсь. Не голоден и, как видишь, обут, одет. Спасибо. Ну, пойду - мороз гонит. И дед шариком покатился по тропке к своей избе. Панькин с теплой улыбкой глядел ему вслед. Есть же такие люди, при виде которых челове- ку делается как бы легче, настроение у него поднимается! Тихон Сафоныч вспомнил старое правило: "Живи так, чтобы другим было легче от того, что ты есть на белом свете". Отзывчивость и готов- ность прийти на помощь особенно нужны теперь, когда все идут и идут похоронки и то в одной, то в другой избе плач да причитания перед ико- нами... Сиротеют некогда многолюдные поморские избы, стоят зимними но- чами с сугробами снега на крышах, словно вдовы глядят на мир из-под снеговых нависей, как из-под траурных, низко повязанных платков. И все эти избы его. Висят они немалым грузом на мужицких, уже не- молодых плечах председателя, и надо тащить этот груз через всю войну, до самой победы. Так думал Панькин, идя пустынной улицей села и поглядывая на при- тихшие избы, которые от него будто чего-то ждали... Как облегчить жизнь людям, если промыслы стали малодобычливы из-за нехватки снастей да флота? Если заработки на путине невелики, да и продуктами рыбкооп иной раз отоваривает рулоны1 с перебоями? И вот так просто, по-человечески, внимателен ли Панькин к людям, всегда ли находит слово им в поддержку и похвалу? 1 Так называли в обиходе рыбаки свернутые обычно в трубочку про- довольственные талоны, которыми пользовались в военные годы. Их полу- чали от рыбозавода, Районы промыслов ограничены, да и со снастями очень уж туго. За- пасы, сделанные на черный день в колхозе, кончились - очень долгим оказался этот черный день... Вот и приходится изворачиваться: перетря- хивать на складах старые снасти да невода, сети да канаты, которые еще не истлели окончательно, и делать из них "новые" материалы для промыс- ла. Моторно-рыболовная станция не могла ничего другого придумать, как рекомендовать вместо сетных ловушек деревянные - загородки и перего- родки в воде из досок, ивовых прутьев и прочего. Старые веревки сове- товали использовать "до полного износа". В письме МРС было сказано: "Изготовить к весенне-летней путине мелких деревянных ловушек не менее пятнадцати штук, стенок - до восьми - десяти штук. А из утильных сетей - сто килограммов канатов". Сто килограммов канатов из старой сетки - и никаких гвоздей! Вы- полнением такого распоряжения и занимались теперь колхозницы, то есть "шили шубу из овечьего хвоста". Войдя в маленькие сенцы сетевязальной мастерской, Панькин прежде всего услышал пение. Дверь была тонкая, а голос звонкий, певучий, с грудным тембром. Была в нем тоска жгучая и безысходная: Ягодиночка убит, Убит и не воротится. На свиданьице со мной Теперь не поторопится. Стало тихо. Панькин стоял за дверью, ждал, когда выльется сердеч- ная женская тоска в новой частушке. И вылилась: Передай привет залетке, Птица перелетная. Полевая сто вторая Рота пулеметная. Пели двое. Густой, грудного тембра голос принадлежал Фекле, а по- тоньше, альтовый - Соне Хват. Панькин потянул на себя скрипучую дверь: - Здравствуйте, бабоньки! Труд на пользу! - Здравствуй, Тихон Сафоныч! - Пришел - будто солнышко взошло! - Чем порадуешь? Панькин окинул взглядом помещение. Посредине топится печка-вре- мянка, от нее струилось тепло. Пахло дымком, словно летом на сенокосе в избушке. "Надо дымоход проверить да почистить, - отметил про себя Панькин. - Дымит печка". Вокруг, на табуретках и скамьях, сидело с де- сяток женщин и девчат. Перед ними на полу - вороха старых сетей и ка- натов. Раздергивая канаты, мастерицы выбирают пряди покрепче, свивают их в клубки, а другие из таких же прядей на самодельных деревянных станках скручивают веревки. Разбирают женщины и ветхие, давно списан- ные, но в свое время не выброшенные сети, выискивают дель с ячеями покрепче, ухитряются связывать куски в одно большое полотно иглами. Работа вроде бы никчемная, материал прелый, гнилой - выбросить давно пора, но по нужде еще годный. Тихон Сафоныч вспомнил, как в мирные дни ругал кладовщика за беспорядок: "На что тебе эта рвань? Ведь давно списана, выбрось!" Кладовщик отвечал: "Жаль бросать. Может, сгодится еще". "Ну ты и Плюшкин!" - сказал председатель. "Плюшкин не Плюшкин, а пусть лежит. Не мешает", - опять за свое кладовщик. Словно чувствовал, что пойдет старье в дело... Пыль в мастерской - столбом, в воздухе плавают хлопья. Свет сла- боват, хотя на стене висят три десятилинейные лампы. С улицы только синева сочится в окошко, а на дворе часов десять. - Ну чем же вас порадовать? - Панькин сел на чурбак, протянул ру- ки к печке. - По последним сведениям, принятым Густей, наши войска крепко бьют под Сталинградом окруженных немцев. Освободили Котельнико- во, наступают на Ростов. Вот самая свежая новость. Радостная? - Радостная! - согласились женщины. - А еще? - А еще сегодня в семь вечера будет собрание. Приходите и соседям накажите, чтобы явились. - О чем собрание? - Придете - узнаете. - Ладно, придем. Фекла сбросила с колен растрепанный старый канат - как видно, та- кая работа ей наскучила. Встала, с хрустом потянулась, подкинула в печку поленьев и, сев на корточки перед топкой, сказала: - Скучная работа, председатель! Спел бы хоть, что ли? Повеселил нас! На голове у Феклы белый ситцевый платок - от пыли, на плечах - вязаная кофта. Метнула на Панькина из-под платка живой, озорной взгляд: - Так споешь? - Эх, бабоньки, спел бы, да на морозе голос потерял! - махнул ру- кой Панькин. - Почему же вы говорите, что работа плохая? - он подобрал с пола конец каната, стал развивать его на волокна. - Во, во! - одобрили женщины. - Хорошо у тебя получается. Фекла молча села на свое место и принялась наматывать на клубок толстую льняную нить. Вспомнила Бориса, загрустила. Подумала, что пос- ле работы надо бы зайти к его матери, принести керосину - обещала. Соня Хват опустила руки на колени, замерла, неподвижно глядя пе- ред собой. "Убит, убит, батя..." - всхлипнула и закрыла лицо руками. Женщины принялись ее успокаивать. Она справилась с собой и, утерев слезы, опять взялась за дело. - Да, бабоньки, у каждого свое горе, - вздохнула Фекла. - Горе, что море, и берегов не видно... Панькин побыл здесь, молча посочувствовал женщинам, пообещал до- бавить ламп для освещения мастерской и попрощался. Вслед ему тихонько потянулась песня: На речке, на речке, На том бережочке Мыла Марусенька Белые ноги. Плыли к Марусеньке Серые гуси, Плыли к Марусеньке Серые гуси... Странно было слышать эту ласковую песню в низкой мрачной избе, заваленной старыми пыльными снастями, в притихшем от безлюдья селе, затерянном в зимней тундре, остуженном калеными предновогодними моро- зами. 4 В конторе Панькина ждали неотложные дела. Пришли телеграммы из райисполкома. Одна гласила: "Прошлогоднюю практику задержки почты прекратите, поставьте на станциях лошадей, людей таким расчетом, чтобы почта из Мезени до Ручьев и обратно шла без задержки". Другая была не менее категоричной: "В связи с массовым подходом сайки немедленно шли- те на реку Кию 15 человек". В третьей предписывалось выделить четырех человек на лесозаготовки. Панькин еще раз перечитал телеграммы. В первой был упрек началь- ства: "Прошлогоднюю практику прекратите..." Этакий директивный, разд- раженный тон. Тихон Сафоныч вспомнил, что в прошлую зиму письма и по- сылки возили два пожилых рыбака и, оба хворые, доставляли их неакку- ратно. "Итак, требуется выделить минимум двадцать два человека: три на почту, четверых на лесозаготовки, пятнадцать на лов сайки, - Панькин призадумался. - А где их взять?" Но еще было очень неприятное письмо моторноры-боловной станции. В нем прислали колхозу иск за убытки, понесенные МРС от того, что Пань- кин осенью не смог направить на лов наваги потребное количество рыба- ков, да еще не обеспечил экипажем эмэрэсовскую моторную дору "Комму- нистка", как было предусмотрено договором. Сумма иска внушительна: со- рок тысяч рублей. Если суд решит дело в пользу МРС, со счета колхоза спишут эти деньги, которых и так кот наплакал... Час от часу не легче! "Что же делать? Вот они, прорехи-то в работе! Думаешь, все идет гладко, что сделано - хорошо, что не сделано - спишется. А нет, не спишется, не забудется. Как это так получается, что нам - и вдруг иск? Или я вовсе остарел, руководить не могу? - думал Тихон Сафоныч. - Нет, дело, пожалуй, не в этом. Людей, правда, на промыслы отправили малова- то. Но ведь сама же МРС десять человек использовала на ремонте судов, хотя это вовсе не входило в обязанности колхоза. Кроме того, станция не сумела вывести на селедочный промысел столько ботов и ел, сколько предусматривалось договором. Вот план и треснул. Теперь их приперло, и все валят на колхоз. Хотят покрыть убытки за наш счет! Ловко". Панькин решил посоветоваться с Митеневым - главбухом и секретарем партийной организации. Долго они судили да рядили и наконец решили: из сетевязальной мастерской снять Феклу, Соню и еще двух женщин помоложе и отправить на заготовку леса. На перевозку почты, кроме стариков, поставить некого. Пусть возят. Только вместо двух назначить троих, чтобы могли хворать, если придется, по очереди. Что же касается лова сайки на Кие, туда уже послано десять рыбаков, остается еще найти пятерых. С большим трудом нашли и этих людей. Оставался иск. Митенев взял это дело в свои опытные руки финан- систа: - А мы предъявим им встречный иск. Клин клином вышибают. Наших людей они использовали на второстепенных хозяйственных работах - раз. Суда за сельдью не послали, и рыбаки тоже находились без дела сколько дней. И рыба осталась в море - два. Нам убытки? Убытки. Я уже подсчи- тал иск на тридцать пять тысяч, и ни копейки меньше. - Самое последнее дело судиться колхозу с эмэрэс, - хмуро сказал Панькин, когда они решили этот щепетильный вопрос. - Я бы этого не сказал, - отозвался бухгалтер. - Видишь ли, Ти- хон, судебное разбирательство - не столь уж позорное дело. Суд восста- новит истину. И уж если дело дошло до него, значит, мы поступаем прин- ципиально, боремся за колхозную копейку, как требует экономика. - Вот за эту экономику вызовут нас в райком да врежут по строга- чу! - Уже хотели вызвать. Но я убедил их, что нашей вины в невыполне- нии договора с МРС нет совершенно никакой. Где взять людей, если их нет? - Ну ладно. Быть по сему. Теперь подумаем, где взять денег на танковую колонну. Личных взносов колхозников будет мало. - Если нам сократить расходы на культмассовую работу, да из неде- лимого фонда кое-что, да и из прибыли от реализации продукции зверо- бойки взять средства - тысяч пять найдем. - Хорошо. Обговорим на правлении. В Унде охотно посещали собрания, потому что бывали они не так уж часто. Надоедало колхозникам зимними вечерами сидеть по избам. А на собрании можно, как говорится, и на людей посмотреть, и себя показать, да и перемолвиться с соседями. Поэтому все собрались в "заседательном зальце", неярко освещенном керосиновыми лампами. В зале холодно, пар от дыхания туманил оконные стекла. Все оде- лись тепло - в полушубки, шапки ушанки. Пожилые женщины навертели на себя толстые шали. От разговоров зал гудел, как в кино перед началом сеанса. Но когда вошло колхозное начальство, шум поутих. Парторг Митенев сообщил рыбакам и рыбачкам отрадные вести: со- ветские войска под Сталинградом бьют немцев, и на других фронтах пере- вес все больше клонится в нашу сторону. Потом перешли к следующему, самому главному вопросу. Председатель сказал, что по области собирают средства на танковую колонну "Архан- гельский колхозник" и рыбакам Унды необходимо сделать свой взнос. Все дружно согласились: "Надо! Чем мы хуже тамбовских или саратовских? На- до, чтобы была колонна и "Архангельский колхозник". Поможем армии!" Николай Тимонин сказал, что дает на танковую колонну свой месяч- ный заработок - триста рублей. Столько же внес и Семен Дерябин. Потом и другие стали поднимать руки и говорить, кто сколько денег дает на колонну. Фекла была в некотором замешательстве: сбережений у нее почти не имелось. В старом фарфоровом чайнике с отбитым носиком, служившем ей кубышкой, лежало только пятьдесят рублей, заработанных на переделке канатов в сетевязальной мастерской, а прежние, летние заработки она давно проела. "Пятьдесят все-таки мало, - подумала она. - Надо просить аванс". Но когда одинокие женщины и жены фронтовиков тоже стали вно- сить по пятьдесят, семьдесят рублей, она решилась-таки объявить и свой взнос: пятьдесят целковых. Но добавила: - Меня посылают на лесозаготовки. Там подработаю, так еще внесу. К концу собрания набралась довольно внушительная по тем трудным временам сумма, девять тысяч. Да еще из колхозной кассы выделили шесть тысяч, и всего стало пятнадцать тысяч рублей. На собрании Панькин заметил отсутствие Иеронима Марковича Пасту- хова, непременного участника всех заседаний. "Уж не заболел ли?" - по- думал председатель и решил после собрания заглянуть к нему. Но засиде- лись в правлении допоздна и зайти на квартиру к Пастухову не пришлось. А утром дед явился к Панькину сердитый. - Почему меня не позвали на собрание? - спросил он, обиженно на- супившись. - Видимо, курьерша забыла вас известить, Иероним Маркович. Изви- ните. Дед долго молчал. Панькин успел составить текст телеграммы в ра- йон о том, что люди вышли на путину пешком в сопровождении одной под- воды и придут на Канин через четыре-пять дней. - Слышал я, на танки деньги собирали, - начал дед, увидев, что Панькин поставил точку и положил перо. - А меня обошли. Как же так? Выходит, теперь я совсем и не патриот? - Как же не патриот? Вы у нас самый главный патриот. - А все-таки обошли. - Иероним Маркович, я ж говорю: по оплошности не известили вас. Беру всю вину на себя. Простите. А что касается взноса на танковую ко- лонну, то его можно сделать и не на собрании. Деньги мы примем в любое время и запишем в общую ведомость. - Ладно, если так. - Иероним подумал, помялся.- Только бумажных кредиток у меня нету. Однако есть золото. Дал тебе кто-нибудь золото на танки? Панькин удивился и подумал: "Откуда у старого золото, если всего добра в избе - курица под печкой да старый сундук с рухлядью?" - Нет, золота никто не вносил. - Ну вот! А я внесу. Иероним осторожно стянул с левой руки варежку - Панькин теперь только заметил, что, обогреваясь, дед эту варежку не снимал, - тихонь- ко вынул из нее колечко. Золотое, обручальное. Он бережно положил его на стол перед Панькиным. - Вот! Литое кольцо, не дутое, самой высшей пробы. Знаешь, сколь- ко оно стоит по нонешним временам? Золото не простое, червонное! Ты бы взял увеличительное стекло да с изнанки глянул на пробу-то. На это ко- лечко можно для танка отлить пушку. Вот какая ему цена! Панькин улыбнулся. - Пожалуй, колечко ваше на пушку потянет. Никак не меньше. - Да. И колечко дорогое, обручальное. Старухино. Свое-то я в мо- ре, со снастями работая, утопил, слезло с перста. А старухино уцелело. Вот я и принес с ее добровольного согласия. - Ну спасибо, Иероним Маркович. Огромное спасибо. Только что мне делать с таким взносом! Деньги мы переводим через банк. А как колечко переведем? Сохранили бы вы его в память о молодости да о счастливом бракосочетании. - Это мой добровольный взнос, и принять его ты обязан. Кто-нибудь поедет в банк, там и обменяет колечко на деньги. А деньги можно внести без труда. - Разве так... Ну ладно. Оставьте колечко. И еще раз спасибо вам от имени колхоза за ваш золотой взнос. До свиданья, - Панькин встал, протянул руку, прощаясь. - Мне бы, Тихон Сафоныч, расписку... Нет, нет, я тебе доверяю, однако для проформы мне нужна расписка. Перед старухой оправдаться. - Хорошо, пожалуйста. Тихон Сафоныч написал расписку и для большей убедительности пос- тавил колхозную печать. - Ну вот и ладно, - дед спрятал расписку в рукавицу. - Жене пока- жу. Пусть знает, что ее кольцо поступило в оборонный фонд. Панькин вежливо проводил деда. А когда он ушел, подумал: "Конеч- но, не так уж много стоит это кольцо, но для Иеронима оно-то великая ценность потому, что единственное и памятное. Вот и еще раз раскрылась душа русского человека. Словно шкатулка с самоцветами". ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ 1 Если в мирное время колхозный флот регулярно выходил в море на тресковый и сельдяной промыслы, а озерный, "местный" лов из-за малой его прибыльности был не в почете, то сейчас в округе не оставалось, пожалуй, ни одного озера, которое бы не облавливали рыбаки. В середине мая звено Дмитрия Котовцева отправилось на оленьих уп- ряжках на озеро Миньково. Теперь уже ни для кого не было необычным, что в рыболовецких бригадах работали только женщины, и на Миньково по- ехали Фекла Зюзина, Варвара Хват с дочерью, Авдотья Тимонина, Парас- ковья Мальгина и еще три средних лет колхозницы. Привезли они с собой невод, продукты на первое время, обоснова- лись в избушке, законопатили лодку-трехнабойку, служившую рыбакам уже третий сезон, и принялись "кидать" тони - ловить окуней и щук. Рано утром выбирались рыбачки из тесной и душной избушки и, по- завтракав, принимались за дело. Весь день они возились у невода, выт- ряхивали на вытоптанную лужайку рыбу из кутка1, солили ее в бочки, а часть прятали в яму со льдом. Дважды в неделю приезжала оленья упряжка и увозила улов. 1 К у т о к или мотня - срединная часть тягового невода. Дмитрий Котовцев забрасывал невод с лодки. Ему помогала Фекла. Целый день она сидела в веслах, до мозолей на руках, до боли в поясни- це. Это озеро считалось добычливым. Каждый сезон тут колхозники брали до двадцати центнеров улова. Рыбачили и зимой подледным способом, если удавалось сколотить бригаду из мужиков. Озеро имело два километра в длину. Широкое, с обрывистыми, черны- ми от торфяников берегами, оно казалось диким, заброшенным в просторах тундры. Кое-где на берегах имелись отлогие песчаные косы, на которых и трясли снасть рыбаки. Кругом ни деревца, ни кустика. Только рос по кочкам черничник, морошечник да очиток. А по южному берегу стлалась по земле карликовая березка. У большой отмели, на отлогом холме, стояла изба. Перед ней сколо- чены из досок стол и две скамьи. Тут в хорошую погоду рыбаки завтрака- ли, обедали и ужинали. А когда шли дожди или донимал гнус, они забира- лись в избу, клали в камелек сырые ветки, чтобы было больше дыма, и ели здесь. Фекла еще в селе, узнав, что на озеро едут Авдотья и ее зять Дмитрий Котовцев, сказала Панькину, что лучше бы отправилась в другое место. Но Панькин уговорил ее, и она, скрепя сердце, согласилась. На озере Фекла сначала присматривалась к Тимониной и Котовцеву, но они не проявляли к ней открытой неприязни, и она было успокоилась. Она сидела в лодке и быстро, но почти бесшумно работала веслами, налегая больше на левое. Лодка описывала на озере большой круг по дли- не невода. Котов