л Свистунов. - Рыбак рыбака чует издалека. Эй, погоняй в монастырь! - Пощадите, батюшка! - взмолился Филатка - Сами в грех по уши завязли и меня с собой в адскую пучину тянете! - Гони коней! - прикрикнул поручик, и коляска понеслась к Московской заставе. Филатка оказался прав, и час этот был удачным для Демидова. Оставив карету у монастырских ворот, гвардейцы прошли за ограду. По дорожке к церкви шла бледная и скучная Аленушка. Завидев Николеньку, она вспыхнула, глаза ее озарились радостью, но тут же, спохватившись, монашка смущенно потупила взор. - Аленушка! - вскричал Николенька. - Мы весь Санкт-Петербург обрыскали, отыскивая тебя! Она молча шла вперед, не поднимая головы. Гвардеец не отставал, страстно нашептывая: - Жить не могу без тебя! Она приостановилась, подняла на Демидова синие глаза. В них заблестели слезинки. - Зачем смутили мою душу! - с тоской сказала она. - Я хочу видеть и слышать тебя! - воскликнул Николенька. Монашка степенно пошла к церкви, оставив гвардейцев на дорожке. - Боже мой, что делать? - горестно вырвалось у Николеньки. - Ну, брат, пустяки! Дело в порядке. Нельзя больше колебаться: атака, приступ, победа! - Как? - Очень просто, Демидов. Взгляни на себя: господь бог наградил тебя смазливой рожей. А это все! - Лицо у меня девичье! - со вздохом признался сержант. - Вот это и хорошо! Ты по виду совершеннейшая девица! - вразумительно сказал Свистунов и посоветовал: - Одеть тебя в платье, и всякий за девицу примет, ничтоже сумняшеся. Понял? - Ничего не понимаю! - недоумевающе посмотрел на друга Николенька. - С завтрашнего дня ты моя сестра Катюша я желаешь вкусить иноческую жизнь. Я тебя представлю сюда на испытание, ну ты и поживешь! - Глаза поручика сверкнули озорством. Николенька засиял. - Свистунов, братец мой, дай расцелую. А она не закричит? - Да что ты, милый! По глазам видно: согласна с тобой хоть в омут головой!.. Свершилось небывалое: дядька Филатка по настоянию Николеньки пригубил чарку. Ничего - легко прошла! За ней - вторую. Еще веселее прокатилась. - Я о том и говорил: первая - колом, вторая - соколом, а потом - мелкими пташками! - смеялся Свистунов и подбадривал дядьку: - Пей, пей, дьякон! Пити - веселие Руси. Так, что ли, в законе божьем сказано? - Так, батюшка, так! - охотно согласился Филатка и осушил третью чару. Скоро дьячок захмелел и мертвецки пьяным свалился у кабацкой стойки. Вечерело, когда он очухался под забором. Ни барина, ни кареты. Хвать, и шейный платок с червонцами исчез. - Караул! - завопил дьячок. - Дотла обчистили и барина похитили! Набежали будочник, квартальный и стащили очумевшего с похмелья Филатку в участок. - Батюшки, не губите, барина потерял! - завопил он. Дьячок упал на колени и повинился: сколько лет не брал в рот хмельного - зарок перед богом и господином дал, а тут разрешил! Размазывая слезы, с горьким сокрушением рассказал он квартальному про свою беду. Уставившись в мочальную бороденку дьячка, квартальный вдруг загрохотал хриплым басом: - Ха-ха-ха! Гвардейцы - известное дело! Пошалили малость! - Он хохотал до колик и хватался за бока." А когда отошел от смеха, вдруг сдвинул брови и поднялся со скамьи. - А это видел? - сунул он под нос Филатки волосатый кулак. - Сгинь, шишига! По-пустому караул кричал! - Он сгреб его за шиворот и выбросил за порог. Дьячок долго кружил по площадям и улицам, боясь предстать перед управителем. Когда же появился перед ним, то поразился: Данилов не топал, не кричал, а повалился на стул и, пуча серые жабьи глаза, все спрашивал: - Что теперь будет? Куда запропастился Николай Никитич? Матушка ты моя, запорет нас Никита Акинфиевич, сгноит в погребище! Ох, милые мои! Толстый, плешивый, всегда такой внушительный, он вдруг стал жалким и растерянным. - Что же ты глядел, дурья твоя голова! - укорял он дьячка. Филатка потер ладонью длинную тощую шею. - Где тут было глядеть, когда и свое добро упустил! - скорбно пожаловался он... Весь день оба обсуждали: куда мог скрыться Демидов? Под страхом батогов допросили кучера, и тот поведал: - Верно, отвозил барина к Свистунову. Стоял час. Барин загостился, вместо него вышел поручик с ихней сестрицей и сказал: "Отвези в монастырь". Известное дело, отвез... - А куда же девался Николай Никитич? - наседал на кучера Данилов. - Господин Свистунов сказал, что барин пешим пошел. Николенька как в воду канул. С большой осторожностью управитель объявил квартальному о беде. Тот и ухом не повел. - Закутил барское чадушко! - с насмешкой отозвался он. - В столице всякое видано! На третий день пришла горшая беда, - в демидовскую контору примчался курьер и объявил Данилову: его благородие гвардии сержанта Демидова князь Потемкин требует! А где отыскать его благородие гвардии сержанта, если третьи сутки ни его, ни Свистунова? "Большая гроза будет", - с ужасом подумал Данилов, тщательно обрядился в бархатный кафтан, надел парик и поплелся с повинной к светлейшему. Долго он сидел в обширной приемной, пока его допустили к князю. Войдя в гостиную, он брякнулся Потемкину в ноги. В расшитом золотом халате, в туфлях на босу ногу, князь удивленно разглядывал демидовского слугу: - Ты почему здесь? Мне Демидов нужен! Где он? - Ваше сиятельство, батюшка, пропал демидовский сынок, ой, пропал! Не сносить мне головы! - Вставай, дурак! - Потемкин ткнул ногой в бок управителя. - Как так пропал? Где это слыхано, чтобы в Санкт-Петербурге пропал гвардеец? Найти, живо отыскать! - Ума не приложу, где искать! - взмолился Данилов. Потемкин запахнул халат, прошелся по комнате. В руках его был длинный черешневый чубук, он затянулся и пустил клубы дыма. Управитель не поднимался с колен. Его беспомощный, растерянный вид разжалобил князя. - Скажи, борода, за кем Демидов волочился? - улыбаясь, спросил он. - Дядька сказывал, к монашке приставал... - О! - удивленно поднял брови Потемкин. - В монастырский курятник забрался сержант. Эх ты, чумазый, вот где надо искать господина сержанта. Живо! Квартальному наказать! В Новодевичьем монастыре в ту пору поднялся переполох, ударили в набат. Подоспевший к обители Данилов и квартальный диву дались: ни дыма, ни огня. Стало быть, не пожар. Бросились в покои к игуменье Наталии. - Что стряслось в обители, матушка? - смиренно стали допытываться они. - Ни огня, ни дыма, а набат? - Ах, голубчики, отцы вы наши! Несчастье совершилось. От века тут подобного не слыхано. В инокиню Катерину бес вселился! - Не может этого быть, матушка! - поразился квартальный. - В моем околотке да такое... Нет, тут что-то не то, матушка. Бес?.. - Истинно бес! - гневно выкрикнула игуменья. - Судите сами, отцы мои: девица Катерина - сестра поручика Свистунова - мужчиной оказалась! - Неужели? Господи, да что градоначальник скажет! - возопил, в свою очередь, квартальный. - Верно, бес... Он все! Он, враг рода человеческого! Такая девица богомольная, почтительная была и вдруг... Ах, господи, мы ее с инокиней Еленой в одной келье держали!.. - Да где же этот бес? - просияв, спросил Данилов. - А там, на колокольне, заперли его. А он, проклятый, в набат! На всю столицу теперь на обитель поношение. - Благослови, матушка! - Квартальный и управитель бросились к звоннице. Самая храбрая из инокинь отперла им железную дверь, а другие монашки шарахнулись в сторону. Лица побледнели у них, глаза испуганные. Вот-вот из двери выбежит бес. Одна Аленушка тихо стояла в отдалении и молчала. Квартальный вызвал будочника, и тот, погромыхивая алебардой, полез вверх. За ним, опасливо озираясь, стали подниматься Данилов и квартальный. В звоннице было темно, только гул набата, ударяясь о каменные стены, стал гуще; казалось, сверху бросали камни. - А что, если и в самом деле бес завелся в околотке? - беспокойно закрестился квартальный. Набат вдруг стих, и сверху раздался крик. - Эй, кто там? - закричал квартальный. - Здесь бес, ваше благородие. Тут он, - отозвался будочник. - Держу! - Давай вниз! - Да он и сам идет! По лестнице раздались шаги, и в полумрак притвора спустились двое. Данилов взглянул в лицо монашенки и заорал от радости: - Николай Никитич, да вы ли это? Демидов поморщился и нехотя отозвался: - Не видишь, что ли, грехи замаливал! Управитель и квартальный бережно усадили Николеньку в карету и покатили. Рядом с ним поместили Филатку. - Ты его упустил, ты его и стереги! - пригрозил управитель. Николенька и не думал бежать. Ехал он молча, хмурился. Дьячок вертелся, пыхтел, никак не мог угомониться. Распирало любопытство. - Ну чего юлой вертишься? - сердито спросил Демидов. - Или блох нахватал в трактире? Филатка пытливо посмотрел в лицо Николеньки и лукаво спросил: - Скажи, батюшка, по совести, выгорело ли задуманное? - Вот о том и горюю, что шуму много, а дела ни на грош! - с обидой отозвался он и отвалился в угол кареты. Дьячок укоризненно покачал головой: - Эх, батюшка, ну и простак ты по всем статьям! Где это видано: в курятнике побывать и вернуться без пушинки в зубах! А хлопот, хлопот сколько, и все зря... Эх-хе-хе, промазали, господин мой хороший! Вернувшись домой; Николенька нашел на столе большой синий пакет. Он поспешно вскрыл его и прочел предписание немедленно явиться на прием к светлейшему князю Потемкину. Демидов изрядно струсил. "Ну, будет головомойка за озорство в женской обители!" - со страхом подумал он. Всем был известен необузданный нрав светлейшего. Особенно опасно было попасть под руку разгневанного всесильного вельможи. Николеньке оставалось одно - покориться участи. Он тщательно натянул новенькие лосины, надел в талию сшитый мундир и долго, внимательно разглядывал себя в зеркало. Подле него вертелся Данилов. Он чутьем догадывался о тревоге Николеньки, а самого в это время подмывала радость. "Вот когда остепенится! Григорий Александрович прижмет хвост, не посмотрит, что демидовский корень!" - утешал себя управитель. С важным, степенным видом он проводил гвардии сержанта до кареты. Стоя на ступеньке крыльца, Данилов с особым упоением прокричал кучеру: - Гони к светлейшему! На сей раз выезд обошелся без дядьки. Огорченный Филатка псом вертелся подле управителя, умильно заглядывая ему в глаза: - Как там обойдется без меня, Павел Данилович? Глядишь, я присоветовал бы Николаю Никитичу, какое словцо к месту сказать, направил бы его на добрую стезю. - Ну, это и без тебя светлейший похлеще сделает! Непременно пустит по прямой стезе! - насмешливо сказал управитель. - Ты вот что, лучше подале от меня уходи, а то сердце мое кипит. Сам тебе стезю покажу! Пугливо озираясь, дьячок юркнул в прохладную прихожую. Данилов сладко зевнул и торопливо перекрестил рот: - Помоги, господи, избавиться от суеты и беспокойств!.. Между тем Николенька подъехал к дворцу. С трепетом он вступил в разубранные чертоги князя. В приемной, устланной пушистыми коврами, сверкающей зеркалами, золоченой мебелью, толпилось много одетых в парадную форму генералов, важных, в атласных камзолах, вельмож. Все они разговаривали вполголоса, с плохо скрываемым беспокойством поглядывая на высокую, изукрашенную бронзой дверь. Никто из них не обратил внимания на скромного сержанта, пробиравшегося в угол. В приемную торопливо вышел адъютант, краснощекий гвардеец: его мгновенно окружили. - Светлейший в духе? - приглушенным голосом, косясь на дверь, спросил толстоносый генерал. - Опять хандрит? Ах, боже мой, когда нам солнышко блеснет! Адъютант поднял голову и торжественно объявил: - Светлейший изволит сейчас выйти! В ту же минуту два арапа бесшумно распахнули дверь. Из анфилады раззолоченных покоев величественно, медленно приближался знакомый гигант в лиловом, шитом золотом мундире, усыпанном звездами. Говорок сразу стих, и установилась глубокая тишина. Николенька услышал учащенные удары своего сердца. Грузные шаги раздались совсем близко. Все в приемной склонились в глубоком, почтительном поклоне и с замиранием сердца ждали. С холодным, строгим лицом, никого не замечая, Потемкин вышел на середину зала. Неуловимый трепет прошел среди ожидающих. Николенька стоял в тени, за спинами вельмож, чувствуя, что у него от страха холодеют руки. Каким маленьким и незаметным показался он себе в эту минуту! Разве до него сейчас князю среди такого блистательного общества? Светлейший остановил свое единственное око на молоденьком адъютанте, улыбнулся чему-то и вдруг громко сказал: - Гвардии сержанта Демидова сюда! Все вздрогнули, удивленно взглянули на юнца с темным пушком на губе. Давно ли он носит форму, а между тем... Потемкин равнодушно повернулся ко всем спиной и, тяжело ступая, пошел в апартаменты. Адъютант предложил Демидову следовать за князем. "Теперь пропал!" - твердо решил Николенька и безмолвно пошел за Потемкиным. Бледный сержант проследовал за князем через ряд роскошных покоев. Потемкин безмолвствовал, и это еще больше усиливало тревогу Демидова. Войдя в диванную, князь присел на широкую софу, поднял на сержанта свой взор. В голубом глазу циклопа вдруг вспыхнул веселый смех. - Ну что, сибирский плут, наблудил в обители? - улыбнулся Потемкин, и крупное красивое лицо его подобрело. - Был грех! - сознался Демидов. - А скажи, любезный, о чем ты сейчас думал? - улыбаясь, спросил князь. - А я ни о чем не думал. Со страху умирал, следуя за вами! - чистосердечно признался Николенька. - Страшен я, что ли? - построжав, спросил Потемкин. - Совсем другое, ваше сиятельство, - осмелев, пояснил сержант; - Страшно стало, что больше не увижу вас. Прогоните за озорство! А то - страшнее смерти! - Ну, брат, молодец! - вставая с дивана, сказал Потемкин. - За монашку прощаю. Быль молодцу не укор. Только о сей черной курочке не выходило звонить на весь Санкт-Петербург! Экое кукареку задал, братец! - Винюсь! - склонил голову Николенька. - Повинную голову и меч не сечет! Поздравляю, братец, тебя своим адъютантом. Собирайся в путь, а пока поспеши в полк, непременно отдай последний визит командиру... Радость брызнула из глаз Николеньки, он схватил руку князя и жадно поцеловал ее. - На всю жизнь обязан вам! - восторженно воскликнул он. Потемкин улыбнулся и сказал: - Не думай, что избран ты по капризу! Ради рода твоего сие сотворил. Демидовы - народ крепкий, упорный - дубы! А такие мне на службе нужны. Прощай!.. Николенька откланялся и сияющий выбежал из покоев. Все кинулись к нему с расспросами, но он, отмахиваясь, бросил скороговоркой: - Извините, спешу, послан светлейшим... Он вихрем пронесся через приемную, галопом проскочил ступеньки крыльца и, влетев в карету, закричал кучеру: - Гони в лейб-гвардии Семеновский полк! Стоило Демидову явиться туда и поведать о своем назначении, как командир обнял его и расцеловал. - Желаю, господин сержант, удачи! Светлейший умен, деятелен, и вам, господин адъютант, улыбнулась фортуна. Он учтиво проводил Николеньку до приемной. Не чуя под собой ног, Демидов бросился к Свистунову. Сонный денщик подал гостю наспех написанную цидульку. "Демидов, - писал поручик, - извини, не буду дома два дня. Веду фортеции к новой твердыне. Дама черненькая, с пухлой губкой, одно слово - прелесть!" "А Грушенька? - подумал Николенька и тут же махнул рукой. - Для этой свой брат цыган дороже гвардейца!" У подъезда Демидову встретились знакомые однополчане, которых невзлюбил Свистунов. Завитые, раздушенные, затянутые в корсеты, они выглядели изысканно. Гвардейские аксельбанты и галуны горели жаром. - Демидов, пойдем с нами! Наслышаны о твоей фортуне! Попал в случай! - залебезили они перед ним. - Идем, идем, брат! Испытай счастье на зеленом поле. Они увлекли сержанта в собрание. Демидов не успел опомниться, как очутился за карточным столом. Кругом в клубах табачного дыма ходили офицеры, многие из них, любопытствуя, стояли за креслами у зеленых столиков. Николенька скользнул взглядом по лицу банкомета. Бледнолицый, с тяжелым взглядом свинцовых глаз, он стал быстро метать. Мало смысливший в игре, Николенька внимательно следил за картами. Он высыпал все золото на стол и стал ждать. А ждать долго не пришлось. - Ваша бита, сударь! - сухо отрезал банкомет. Демидов улыбнулся неудаче, отделил пять червонцев. - Погодите, придет фортуна и ко мне! - пригрозил он. - Валет на пе! Но и в другой раз его ставка была бита. Николеньку охватил азарт. "Не может того быть, чтобы все время проигрыш!" - подумал он и поставил на все. Банкомет тщательно перетасовал карты и стал метать. - И эта, сударь, бита! - ухмыляясь, сказал он. У Николеньки на лбу выступил холодный пот. Просто не верилось, что в полчаса весь кошелек опустошили. - Ну что ж, будем играть еще, сударь? - спросил партнер и поощряюще улыбнулся Демидову. - Право, получилось неудобно: впервые встретились, и вы проигрались... На лице сержанта вспыхнул румянец. Преодолевая смущение, он признался: - Все червонцы вышли, господа. Не знаю, как и быть. - Демидов, душа! - вскочил партнер и вкрадчиво предложил: - Мы тебе под офицерское слово верим. Пожалуй в долг! На мелок! "Отыграюсь! Непременно отыграюсь!" - решил Николенька и согласился: - Давай в долг!.. Банкомет сбросил карты. - На сколько? Николенька решил на все. Но только он произнес крупную сумму, как сморщился, словно от зубной боли. - Бита: Руки Демидова задрожали. Он взглянул на груду червонцев и мелок, которым партнер быстро нанес пятерку с четырьмя нулями. - Пятьдесят тысяч! Не может того быть! В отчаянии, больше не владея собою, он чужим голосом выкрикнул: - На пятьдесят, сударь! - Пожалуйте, сержант! - скрипучим голосом отозвался банкомет, быстро стасовал карты и выкинул три. Николенька открыл свои. - Вам сегодня не везет, сударь. Надо прекратить игру. Сто тысяч за вами! - Он смешал карты, небрежно сгреб червонцы и сухо поклонился Демидову. - Когда прикажете, сударь, прибыть за долгом в контору? Только сейчас дошло до сознания Николеньки, какую опрометчивость он совершил. Смертельная бледность покрыла его лицо. Он встал, ухватился за край стола. - Так скоро! А если... если я сейчас стеснен? - пробормотал он. - Уговор дороже денег, сударь. Карточные долги для офицерской чести обязательны... Загремели стулья. - Я, может быть, отыграюсь, господа! - вскричал в отчаянии Николенька. - Нет, господин сержант, с вас хватит. Да и ваш управитель Данилов вряд ли больше уплатит! Итак, до завтра! - Офицеры небрежно раскланялись и вышли из зала. Николенька, с покривившимися губами, готовый заплакать, огляделся. Кругом с сочувствием глядели на него, но молчали... - Господа, как же это? - Господин сержант, вы сами допустили промах! - пожалел его седоусый капитан. - Теперь извольте расплачиваться. "Да они обобрали, ограбили меня!" - хотел закричать Демидов, но промолчал и, пошатываясь, пошел к выходу. - Не пойман за руку, не вор! - негромко вслед сказал капитан. - Напрасно, сударь, связывались с фанфаронишками. Николенька не помнил, как в прихожей ему набросили на плечи плащ и он вышел к карете. Обезумевший, он помчался прямо в контору. - Данилов! - закричал он с порога. - Со мной беда! - Выходит, их сиятельство Потемкин на озорство ваше рассердились? - радуясь в душе, спросил управитель. - Никак нет! Пожалован адъютантом! - вспыхнул Николенька и вдруг со всей отчетливостью представил себе беду. - Так нешто это плохо? Дозвольте, господин, поздравить вас со столь высоким назначением. Батюшка обрадуются! - Не в этом дело! - бросаясь на стул, отчаянно выкрикнул молодой Демидов. - Я сто тысяч только что проиграл! Жирное лицо Данилова выразило крайнее изумление. - Да где же вы столько денег взяли? - Я в долг играл! - с горечью выпалил Николенька. - Понимаешь, в долг! - Как это можно в долг, Николай Никитич? Денежки-то батюшкины, а вы руку в них запускаете. Не гоже-с! Лицо управителя побагровело. Тяжело дыша, он полез в карман, вытащил клетчатый платок и отер блестевшую от пота лысину. - Ах, господин, что вы натворили! Однако... Он схватился за большой выпуклый лоб, задумался. - Разумею я так, карточный долг не подобает платить! - после глубокого раздумья сказал он. - Во-первых, вы, господин, совершенное дитя, во-вторых, расписки не давали! - А честное слово офицера? - с негодованием перебил его Николенька. - Плати, Данилов! - Не буду, господин! Шутка ли? - Управитель мешком опустился в кресло. - Не буду... Ох, господи, какая беда! - Плати, Данилов! - стоял на своем Николенька. - А не то хуже будет! Я горшую беду тебе учиню... Знаешь, что в таких случаях офицер повинен над собой сделать, коли не в силах выполнить долг чести? У Данилова от страха отвисла нижняя челюсть, глаза расширились. С нескрываемым ужасом глядел он на Демидова. - Да вы что, Николай Никитич! Меня тогда ваш батюшка батогами засечет! Помилуй господи, пронеси несчастье великое!.. Он опустил голову и задумался. "Подумать только, этакие деньги - и придется платить. И кому? Шаромыжникам, шулерам! Ай-яй-яй..." В Нижний Тагил пришло неожиданное сообщение от управляющего санкт-петербургской конторой Данилова, в котором он осторожно доносил хозяину о похождениях наследника. Словно почуяв неладное. Селезень долго мял пакет в руках, рассматривал его на свет, раздумывал, отдать или не отдавать его сегодня Никите Акинфиевичу. Наконец решившись, осторожно покашливая, он вошел в кабинет хозяина. Демидов сидел перед громоздким дубовым столом. Погрузившись в глубокое мягкое кресло, он утомленно опустил голову и полудремал. Жирные сизые щеки его отвисли, а под глазами темнели отеки. Прикрывая ладошкой рот, Селезень покашлял громче. Никита Акинфиевич поднял усталые глаза. - С чем явился, старик? - недовольно спросил он. - Пакет, батюшка, из Санкт-Петербурга с оказией прислан. Должно быть, весточка от Николая Никитича, - протянул синий конверт приказчик. Демидов жадно схватил пакет, вскрыл его и обеспокоенно забегал глазами по строкам. Лицо Никиты мгновенно налилось багровостью, судорожным движением он скомкал письмо и бросил в угол. - Подлец! Разоритель! - страшным голосом закричал он. - Отец и деды великим усердием наживали каждую копеечку, а он в одночасье спустил петербургским фанфаронишкам сто тысяч! Погоди ж! Никита Акинфиевич сердито сорвался с кресла, вскинул над головой большие кулаки и, весь закипая злобой, пригрозил: - Наследства лишу, беспутный, коли не умеешь беречь отцовское добро! Ты! - прикрикнул он на Селезня. - Беги за попом, пусть духовную перепишет... Вырастили разорителя! Мот! Картежник!.. Он хотел еще что-то выкрикнуть в палящей злобе, но вдруг схватился за сердце, обмяк и грохнулся на пол. "Господи! - в страхе подумал Селезень. - Второй удар!" - Батюшка мой! - заголосил он и кинулся к хозяину, схватил тяжелое тело под руки, но, внезапно ставшее громоздким и безвольным, оно выскользнуло на пол. Приказчик присел рядом и заглянул в лицо хозяина. Полуостекленевшие глаза Демидова поразили Селезня, его сознания коснулась страшная догадка: "Батюшки, никак хозяин отходит!" Из глаз приказчика выкатились скупые слезы. Он выпрямился, взглянул на образа и трижды истово перекрестился: - Господи, господи, прости и помоги нам! В эту минуту Селезню стало жаль не столько хозяина, сколько себя. "Вот и прошла жизнь, а сколько было суетни и беспокойств. Отлетели радости!" - огорченно подумал он. Ноги старого приказчика отяжелели. Шаркая ими, он вышел в людскую и оповестил: - Сбегайте за управителем Любимовым. Хозяину дурно! Прибежали Любимов, лекарь, дворовые люди, уложили тяжелое тело Никиты Акинфиевича на широкий диван. Демидов лежал без движения, у него отнялся язык. Медленно, в безмолвии проходил день, и по мере того как угасал он, угасал и старый Демидов. К вечеру Никиты Акинфиевича не стало. Пушки оповестили о том Тагильский завод, а над барским домом взвился траурный флаг. Похоронили Никиту Акинфиевича с великой пышностью. Еще задолго до своей смерти Никита Акинфиевич возвел на кладбище Введенскую церковь. Это каменное сооружение было построено выписанным итальянцем во вкусе эпохи Возрождения. Иноземный художник расписал своды и купол фресками. Лепные украшения делали крепостные мастера... В этой церкви, в склепе, и нашел свой вечный покой Никита Акинфиевич, последний из Демидовых, который сам управлял и доглядывал за уральскими заводами. После него осталось девять заводов с деревнями и вотчинами, в которых числилось девять тысяч двести девять душ крепостных. Государыня утвердила вскрытое демидовское завещание, по которому все богатства поступали во владение сына заводчика, Николая Никитича. Так как он был весьма неопытен в делах управления имениями, то над ним была назначена опека во главе со статс-секретарем императрицы Александром Васильевичем Храповицким, а фактическим управителем уральских заводов остался Любимов, который по-прежнему сохранял старые демидовские порядки. Ничто не изменилось в судьбе приписных, только в хозяйских хоромах поубавилось дворовой челяди, часть которой управитель приставил на рудокопную работу. И совсем без дела остались двое: высохшая англичанка Джесси и старый приказчик Селезень. Мисс долго сиротливо бродила по пустынным демидовским покоям, вспоминая своего питомца Николеньку. Всеми забытая, она обратилась к управителю завода за пособием, но тот отказал ей в помощи, не возражая против отбытия англичанки из Нижнего Тагила. - Пусть убирается с богом! Кабы моя воля, по-иному бы решил! Селезень бережно уложил тощий чемоданчик мисс Джесси в тряскую тележку, усадил ее на охапку сена и отправил в дальнюю путь-дорогу. - Отслужились мы с тобой, милая! Одры стали! - сочувственно напутствовал англичанку отставной приказчик. - Скажи спасибо, что из наших палестин отпустили. У Демидовых такой обычай: ни своих, ни иноземцев из вотчин не отпускать. Тут изробился, тут и кости донашивай! Но воли покойного Никиты Акинфиевича не переступишь: в завещании указал отпустить тебя, сударушка. Ну, трогай! - ощеря зубы, крикнул он вознице и отвернулся... Спустя неделю и сам Селезень покинул Нижне-Тагильский завод. Все свое незатейливое имущество он собрал в котомку, взял посох и ушел в обитель. - Побито, награблено, обижено людей - не счесть! Пора у бога прощение вымаливать, - примирение сказал он и, ссутулившись, тихой походкой странника на зорьке ушел по пыльной дороге из демидовского гнезда, где столько было пережито и перечувствовано... 4 Николай Никитич не долго скорбел по батюшке. Легкомысленный по своему характеру, он быстро забыл горе и увлекся своим новым положением. Демидовский наследник бегал по обширному дедовскому дому и ко всему присматривался. "Все это теперь мое! Все мое!" - восторженно думал он. Ему казалось, что он теперь властелин всего. Управляющий санкт-петербургской конторой Павел Данилов стал весьма почтителен и быстр на повороты, но, однако, не все дозволял молодому наследнику. Многое после смерти батюшки было немедленно опечатано и ждало приказа опекунов. Когда Николай Никитич в своем любопытстве тронул замок одного чугунного шкафа, Данилов встревоженно схватил его за руку. - Батюшка милый, сюда нельзя до поры до времени забираться! - почтительно остановил он гвардейца. - Как нельзя! - удивился Демидов. - Да я же хозяин! - Это верно, что вы, господин мой, ныне хозяин, но пока еще хозяин не в полной силе! - мягким голосом сказал Данилов и лукаво прищуренными глазами посмотрел на Николая Никитича. - То есть как это - не в полной силе? - обидчиво выкрикнул Демидов. - Над вами пока опека, господин мой! От нее и ваши расходы зависеть будут! - отечески-ласково пояснил управляющий. - Вот как! - разочарованно вырвалось у гвардейца. - А если я, скажем, задумаю в этот ящик забраться, что тогда? Данилов развел руками. - Этого никак невозможно, батюшка! Слом печати и вскрытие шкафа почтется за воровство! - пояснил он. - А что здесь хранится? - Демидов испытующе посмотрел на старика. - Хранятся тут редкие драгоценности вашей покойной матушки. - Бриллианты! - засиял Николай Никитич. - Когда же я смогу ими воспользоваться? - Завещано Александрой Евтихиевной передать сие богатство, драгоценные камни и жемчуг, вашей супруге, когда господь бог наградит вас ею! - терпеливо рассказывал управляющий. Николай Никитич помрачнел. Сразу все стало как-то буднично, серо. Он недружелюбно посмотрел на управляющего и с сожалением вымолвил: - Вялая душа у тебя, Данилов! Жить теперь хочется, а ты все в долгий ящик откладываешь! - Потерпите годочки! Да и денежки-капиталы не на потехи оставлены вам, а на усиление заводов! О них вам завещаны заботы! Тоска и злоба распирали грудь демидовского наследника. Одним махом он опрокинул бы этого скупого слугу, но тот, крепкий и медлительно-внушительный, был упрям и опасен. Каждую копеечку приходилось выжимать у него со скандалом. Готовясь к отъезду в Яссы, Николай Никитич не щадил ни управляющего, ни дворовых. Он загонял их своими поручениями. И как ни бесился Павел Данилов, Демидов щедрой рукой рассыпал деньги на покупки, связанные с предстоящим путешествием. Были приобретены и отменная лисья шуба и драгоценные меха, сукна и бархат, аксельбанты и темляки, табакерка, усыпанная бриллиантами, и "походный домик", штабная кухня и походная конюшня, и людская палатка, и фуры, и кибитки, и верховая арабская лошадь с турецким седлом, и дорогие конские уборы. Все дни на демидовском дворе каретники ремонтировали экипажи, кузнецы ковали коней, шорники украшали упряжь. В конюшни нагнали целый табун коней, купленных на окрестных ярмарках. В приемной Демидова с утра до ночи толклись и шумели бородатые купцы-гостинодворцы, вертлявые комиссионеры, черномазые цыгане-барышники и неизвестные ветхие старушки, предлагавшие свои секретные услуги. Николай Никитич всех гнал прочь, посылая к Данилову. Озабоченный управляющий вставал с первыми петухами, обегал конюшни, мастерские, проверял контору. То и дело слышался его зычный недовольный голос, ругающий работников, или раздавались плаксивые жалобы на дороговизну вещей... В одно июльское утро, потный и разгоряченный, он вбежал в комнату Демидова. Лицо у него было самое несчастное, горемычное. Он размахивал руками и жадно ловил раскрытым ртом воздух. - Батюшка дорогой, что вы с добром делаете? Каким шаромыжникам вы векселя надавали? - визгливым голосом заголосил он. - Глядите, как разошлись! За все путное и непутное истратили на дорогу сорок восемь тысяч восемьсот пятьдесят девять рублей, как одну копеечку! К тому же расходы по дому да по конторе! К тому же за труды опекунству! А где же их взять?.. Ах ты, господи!.. Он тяжко вздохнул, стащил с потной головы парик и отер лысину пестрым платком. - Батюшки! - продолжал он жаловаться. - Где же нам столько денег взять? - А заводы на что? - изумленно спросил Демидов. - Заводы, мой господин, железо и чугун льют, а не деньги! - сердито ответил Данилов. - Заводам самим капиталы до зарезу нужны! Не могу больше я отпускать на расходы! Все!.. - Да ты сдурел, кошачьи глаза! - вспыхнул Демидов. - Да я тебя самого на червонцы порежу. Достань да выложь! - Убейте меня, батюшка! Все одно - сразу конец! - взмолился управляющий. - Ну и выжига ты, Данилов! - сердито крикнул Демидов, поспешно обрядился в новенький мундир, схватил кивер, саблю и выбежал из покоев. Легкой походкой, словно молодой резвый конек, играя каждым мускулом, гвардеец сбежал с крыльца, забрался в карету и возбужденно крикнул: - Пади! Сидевший на козлах Филатка толкнул кучера в бок. - Гляди, как ноне мы размахнулись. Все нам нипочем, море по колено! Заиграл Демидов! Филатка с умилением оглянулся на Демидова и одобрительно покрутил головой. - Вот коли наша взяла, Николай Никитич! Ну и заживем! Ух, и заживем! Николай Никитич думал о другом. В приемной светлейшего он встретил очаровательную особу. Она была стройна, изящна, с большими темными глазами. Когда адъютант своей легкой походкой, вздрагивая бедрами, прошел мимо нее, она подняла длинные ресницы и обожгла его взглядом. Сердце Демидова сладко защемило. "Кто же эта прелестница?" - взволнованно подумал он. Адъютант прошел в покои светлейшего. Густая тишина стыла в обширных залах: светлейший отбыл во дворец. За громадными окнами потемнело, набежали тучки, и сразу померкло сияние яркого солнечного дня. Демидов прошелся по безмолвным апартаментам князя и вернулся в приемную. Звякнув шпорами, он молодцевато оповестил на всю приемную: - Светлейший отбыл к ее императорскому величеству! Он тщательно и веско выговаривал каждое слово, следя за смуглой пышной красавицей. - Ах, боже мой! - всплеснула она руками. - Что же мне делать? К тому же, кажется, пошел дождь! - Продолговатые, осененные пушистыми ресницами выразительные глаза умоляюще смотрели на гвардейца. Верхняя пухлая губа капризно полуоткрылась, и ослепительно блеснули белые мелкие зубы. Николай Никитич решительно подошел к незнакомке, щелкнул шпорами и учтиво поклонился: - Сударыня, разрешите предложить вам мою карету! - Галант! Ах, как я благодарна вам, господин адъютант! - восторженно отозвалась она и, не колеблясь, подала ему руку. Демидов вспыхнул от нежного женского прикосновения. Она прильнула к нему, красноречиво взглянула в глаза юнца. Ей, видимо, по сердцу пришелся краснощекий гвардеец с темным пушком на губе. Белые лосины плотно обтягивали его полные ноги, грудь он держал горделиво. Всем своим вызывающим видом молоденький адъютант весьма напоминал бойкого забияку-петушка. Счастливая юность, неизрасходованные силы переполняли его, он так легко и свободно чувствовал свое сильное и свежее тело, что его вовсе не обременял парадный мундир. Незнакомка окинула его опытным взором и осталась довольна беглым осмотром. "Потешный мальчуган!" - удовлетворенно подумала она. Прелестница хорошо знала, кто этот юный адъютант, но детски наивным взглядом удивленно смотрела ему в глаза. - С кем имею честь беседовать? - жеманясь, спросила она. - Я Демидов. Слышали о таком? - с важностью своего возраста сказал он, усаживая ее в карету. - О! Но вы совсем мальчик! - восторженно прошептала она, и ее рот округлился приятным колечком. - Далеко не мальчик. Я владелец многих заводов на Урале! - Вот как! Интересно! - голос ее прозвучал интимно-нежно. Она слегка пожала ему руку. Волнуясь, путаясь в мыслях, он косноязычно пробормотал несколько комплиментов. Она засмеялась ласковым, приятным смехом; казалось, рядом прозвучали серебряные колокольчики. - Вы совсем ребенок и не умеете интриговать дам! Но это очаровательно! - ободрила она гвардейца и, не смущаясь, склонила головку к нему на плечо. У Демидова сперло дыхание. Как в тумане, он где-то далеко слышал насмешливый, вкрадчивый голос. - Я не ребенок, а независимый человек! - обиделся гвардеец. - Ух, какой сердитый! - наклоняясь к нему, прошептала она. Демидов осмелел и, словно бросаясь в бездну, потянулся к ней. Она проворно ускользнула из его рук. Приложив тонкий пальчик к губам, она таинственно прошептала: - О, поцелуй невозможен... Косые сильные струи хлестали в окно кареты. На улицах быстро темнело. Кони пронеслись по Невскому проспекту и свернули на Садовую. - Теперь скоро! - тихо обронила она и откинула головку на спинку сиденья. Слегка прижмуренные глаза были неподвижно устремлены вперед. - Я пойду с вами! - решительно предложил Демидов. - Я должен вам все рассказать! - О, это не нужно! Страшно! - округляя темные глаза, прошептала прелестница. Свет мелькнувшего за окном кареты фонаря на мгновение озарил ее лицо, маленькую руку в серой тонкой перчатке, державшую у рта надушенный платок. Гвардеец быстро наклонился и заглянул в глубину женских влекущих глаз. Синие шальные огоньки сверкнули в них. "Теперь или никогда!" - решил Демидов и, загораясь страстью, схватил ее в объятия, сжал до боли в груди и стал осыпать поцелуями лицо, шею, руки. Она безвольно откинулась на спинку кареты и укоризненно шептала: - Только не здесь, мой мальчик! Только не здесь! Ваш слуга может увидеть, и тогда узнает свет!.. - Ах, что мне свет! - отчаянно отмахнулся адъютант. - Никто и ничего не узнает! В последний раз кони цокнули подковами, кучер разом осадил пару, и карета остановилась. Незнакомка оттолкнула гвардейца, изумленно разглядывая его. - Так вот вы какой! Сильный, смелый и решительный! Мальчик!.. И вдруг, наклонясь, быстро и неуловимо поцеловала Демидова в губы. - Приезжай завтра! Буду одна! - прошептала она и, словно летучая мышь, бесшумно выпорхнула из кареты и скрылась в мокром осеннем мраке. Адъютант взволнованно старался проникнуть взглядом во тьму. На улице было безлюдно, с хлюпанием выхлестывали струи из водосточных труб, дождь все усиливался. На дне кареты что-то белело. Он наклонился и схватил оброненный платочек. Тонкий запах духов исходил от батиста. Демидов прижал к губам платочек, и опьяняющее очарование любви охватило все его существо. "Ну да, я ее любовник! Как же иначе? Теперь я, как и все великосветские люди, имею очаровательную, веселую любовницу! - самодовольно подумал юнец и усмехнулся. - Всего только в десяти шагах спит, как сурок, ее муж. Интересно посмотреть на его лицо в эту минуту! Каков рогоносец!" - Куда ехать, барин? - окликнул кучер, вернув его к действительности. - Живее домой! - приказал Демидов, сам не понимая, почему он заторопился в дедовский особняк. Отослав кучера, Демидов тихой тенью скользнул в подъезд, сам открыл дверь и без света, в потемках, прошел в свою половину. Утомленный переживаниями, он устало опустился в глубокое кресло. В ушах все еще слышался ее мелодичный смех. Демидов зажег свечу и задумался. В комнатах огромного дома было тихо и безмолвно. Филатка ушел в город, а слуги спали. Где-то под полом заскреблись мыши, подчеркивая тишину. На свече заблестели горячие капельки растопленного воска. Демидов протянул руку к свече, глаза его вспыхнули мрачной решимостью. "Да, да, ей нужен подарок! Надо показать, кто такие Демидовы!" - с бесшабашностью юности подумал он и отрезал кусок воска. Он долго мял его в руках. Податливый и теплый воск был послушен. "Вот, вот именно так", - прошептал он, погасил свечу и впотьмах выбрался из комнаты. Гвардеец безмолвно обошел старинные покои. Скрипнул раз-другой высохший паркет. Снова заскреблись мыши. Тайные тихие звуки внезапно возникали и быстро гасли. В темноте все казалось необычным и загадочным. Демидов бесшумно пробрался в комнату, в которой стоял знакомый чугунный шкаф. Он нащупал его в темноте и, огладив холодный металл, приложил мягкий воск к замочной скважине. "Что я делаю? - испуганно спросил он вдруг свою совесть. Однако преступный соблазн победил нерешительность. - Я покажу тебе, какой я мальчик! Демидов хозяин всему здесь, и ты завтра убедишься в этом!" - пригрозил он мысленно Данилову. С отпечатком замка в руке он вернулся в комнаты, переоделся и воровски выбрался на осеннюю улицу. Дождь продолжал хлестать, жалобно гудели ржавые трубы, и в оголенных деревьях бесприютно шумел ветер. Демидов на все махнул рукой: под ливнем, в грязь он прошел Мойку, вышел на Вознесенский проспект и долго кружил, отыскивая Мещанскую улицу, на которой жили немецкие кустари... Наконец он отыскал подвал с ржавой вывеской, сошел по ступенькам и стал стучать в дверь. Стучал долго, настойчиво, а дождь все лил и лил ему на плечи. - Откройте! Откройте! - упорно взывал гвардеец. В оконце мелькнул робкий огонек, и встревоженный