Март выходит на связь "Наши доблестные войска овладели вчера городами Витебск, Молодечно, Фастов. Красная Армия беспорядочно отступает... Наша авиация безраздельно господствует в воздухе..." Хриплый голос Геббельса, казалось, завладел всем Тиргартеном. Он рвался из репродукторов, установленных на каждом перекрестке парка. С того места, где стоял Март, хорошо просматривалась вся аллея. Пятая слева. В этот предвечерний час она пустовала. Занята лишь одна, та самая восьмая скамья. Но человек, сидевший на ней, не мог быть тем, которого он ждал. Это был Эвальд Регенбах, начальник отдела в контрразведке люфтваффе -- "Форшунгсамт". Его появление здесь было невероятным, противоестественным. "Ловушка? Очевидно, ловушка. Значит Перро, кто бы он ни был, уже схвачен. И все сказал. Так? Нет, не так". Это второе допущение было еще более невероятным. "Надо думать. Если Перро предал, то пришел бы сюда сам. Так надежнее. Им же нет смысла брать меня сразу. Значит? Во всяком случае, если это ловушка, за мной уже следят. И то, что я не подойду к нему, будет подозрительно само по себе. Наше знакомство ни для кого не секрет. А главное, и это действительно главное, Перро не мог предать. Если делать такие допущения, вся моя работа теряет смысл, все эти годы -- никому не нужный кошмар. Нельзя не верить в себя, не верить в тех, кто рядом. Я обязан верить. И обязан делать допущения. Не рисковать. Перестраховываться. Обязан. Но не сейчас. Тогда все кончено. Если перестраховаться сейчас, можно спасти себя, уйти от них, но зачем тогда все? Покинуть свой пост, свой окоп. Отступить?" Ему отступать некуда. "Я пройду мимо этой скамейки и окликну его. Или подожду, пока он окликнет сам! Нет, он углубился в чтение, ничего не видит, не слышит. Нужно сесть рядом, как условлено, вынуть газету "Франкфуртер Цейтунг", расслабиться. А вдруг он наш? Почему это кажется мне невероятным? Наоборот. Именно так все и должно быть. А разве ему будет легче поверить мне?" Он окликнул его раньше, чем уселся на скамью, и успел поймать мгновенное выражение неприязни в дружелюбно изумленных глазах. "Перро" незаметно скомкал программу бегов, сунул ее в портфель. -- Ты, наверное, ждешь здесь даму? Не хотел бы тебе мешать, -- сказал Регенбах. -- Почти угадал, но у меня еще масса времени. -- А мое уже истекает. Я должен идти, -- Регенбах поднялся. -- Подожди минуту. Мне показалось, я видел у тебя программу воскресных бегов. Ты знаток? Каждой нервной клеткой своего тренированного организма Март ощущал невероятное напряжение, владевшее собеседником. Но в эту минуту он никак не мог ему помочь. Разве что полным спокойствием. -- Когда-то увлекался. Сейчас захожу совсем редко. -- Покажи мне программу. "Перро" не верил. Не мог, не хотел верить. Но что-то заставило его снова сесть, открыть портфель, достать и протянуть Марту программу. Он был совершенно спокоен, невозмутим, как всегда. -- Так, четвертый заезд. Ты ставишь на Арлекина? -- спросил Март. -- Хочу рискнуть, -- ответил Регенбах. -- А я думаю поставить на Перро. Во всяком случае, мой давний знакомый дядюшка Клаус поступал только так, -- Март развернул "Франкфуртер Цейтунг". На пятой полосе прочел прогноз погоды: "Завтра легкая облачность, ветер юго-западный, слабый..." -- Я очень рад. Март, -- тихо сказал Регенбах.-- Здравствуй. Они помолчали, заново привыкая друг к другу. -- Я получил для тебя инструкцию из Центра. Действовать ты по-прежнему будешь совершенно самостоятельно. Задание прежнее. Связываться с Центром в дальнейшем будешь тоже сам. В Лехфельд направлен тебе помощник -- Эрих Хайдте, брат Ютты. На меня рассчитывай лишь в крайнем случае или при дублировании особо важной информации. Рация у тебя установлена? -- Пока нет, -- ответил Март. -- Надо достать... Регенбах вынул из портфеля пачку сигарет. -- Возьми. Здесь код, волны, частоты, время сеансов. Центр особенно интересуют стратегические планы главного верховного командования, в первую очередь направления ударов трех групп войск -- фон Лееба, фон Бока, фон Рунштедта, оперативные планы люфтваффе, включая направление основных ударов бомбардировочной авиации, расположение складов бензина и дизельного масла, местонахождение Гитлера и основных штабов, перемещения дивизий, новая военная техника, потеря живой силы и техники, настроение гражданского населения. Ясно? -- Ясно, -- кивнул Март. -- Все? -- Все. Да, Центр просил сообщить, что тебе присвоено очередное воинское звание. Март молча наклонил голову. Регенбах пожал его руку у локтя. -- Прости, ты -- русский? -- Да, русский, москвич. -- Я знаю, тебе тяжело. Держись, москвич. Я очень верю в Москву. В Москву фашизм не пройдет. x x x Эрих Хайдте с треском захлопнул окно и, пока по мостовой не протопал батальон новобранцев, стоял, прижавшись спиной к прохладной стене "Итак, началось". Фотолаборатория освещалась тусклым красным фонарем. Стены Эрих предусмотрительно обклеил фотографиями красоток, переснятых с трофейных французских журналов. На полках стояли банки с химикатами, лежали коробки с фотографической бумагой. В одной из них хранились пленки, за один кадрик которых Эриха могли бы сразу отправить на виселицу. На пленках были засняты почти все самолеты, какими располагали гитлеровские люфтваффе. Ютта тоже была встревожена победными сводками первых часов русской кампании. -- Все это чушь, -- сказал Эрих. -- Русских им не победить. Ютта молча наблюдала за Эрихом. "Совсем взрослый человек. В нем есть уже что-то мужское, мужественное Это не тот влюбленный мальчик, который настороженно слушал увертюру из "Тангейзера" и смущенно сжимал рот, когда целовался..." Эрих остановился напротив Ютты. -- Ты помнишь сказку о Рюбецале? -- Которую рассказывал дядюшка Клаус, -- растерянно прошептала Ютта последние слова пароля. -- Сегодня день памяти дядюшки Клауса. -- Ты... Март? -- Всего лишь связной Марта. Так мне приказал Перро -- А Марта здесь нет? -- Почему же нет... Ты часто видишь его. Но о нем знать тебе пока не следует Всю работу ты будешь вести через меня. Понятно? Ютта кивнула головой -- ее любимый человек, который в целях конспирации когда-то был назван братом, и друзья по подполью приготовили для этого все документы, теперь будет руководить ею. Значит, Перро решил, что Эрих подрос, и поручил ему более серьезное дело. Смешной Перро на этот раз встал на сторону сильной половины человечества, хотя Ютта была и старше и опытней Эриха. Ютта из-под опущенных ресниц наблюдала за шагающим из угла в угол Эрихом. Тот морщил лоб и ворошил волосы, как всегда, когда досадовал. Она сидела перед ним смущенная, как школьница. И как школьница теребила подол широкой клетчатой юбки. Когда отца увезли штурмовики, Ютта жила сначала у тетки в Берлине. А потом перешла на нелегальное положение. Но скоро ее выследили и посадили в концлагерь. Оттуда удалось бежать. Друзья достали ей новые документы, познакомили с "братом" и велели работать в Аугсбурге. Потом ее свели с человеком, который назвался Перро. Он устроил Ютту в рекламное бюро. Здесь она позировала, снималась с военными, помогала хозяину фотолаборатории. Часто заходила в бюро Элеонора Зандлер. Она любила щелкать, а проявлять, закреплять, печатать терпения не хватало. Да и рук фрейлейн Зандлер было жалко. Сначала Ютта приходила к ней помогать печатать фотографии, а потом Элеонора уговорила отца взять Ютту в дом секретаршей, а вернее сказать -- горничной. На нее легли все заботы по дому. Ютта не противилась. Кухарка была бы лишней. Иногда профессор просил ее попечатать на машинке, иногда диктовал. -- Место у тебя пока надежное, -- сказал Эрих. -- И ты хорошо держишься, Ютта. Но когда все складывается слишком удачно, жди удара. Ты сидишь слишком близко от пекла, чтоб тобой не заинтересовались черти. Вот это и плохо. Допустим, Зейц рано или поздно захочет удостовериться в твоем прошлом. Ты-то свою биографию знаешь? -- Я не девочка, -- обиделась Ютта -- Подожди. Не красней. А тетя Марта? Дядя Клаус? Кто они? -- Тетя Марта и правда живет в Берлине. Только я не пишу ей. А дядя Клаус действительно умер прошлым летом. -- С тетей надо увидеться как можно скорее и начать настоящую переписку. Ясно? -- Да. -- С тобой я буду теперь встречаться у Зандлера. Здесь свидания придется делать как можно реже. Постараюсь сделать так, чтобы мои визиты выглядели естественно. -- А как же мы... -- глаза Ютты опустились. -- Сантименты разводить не будем. Дом Зандлера нам нужен еще и потому, что сам он вне всяких подозрений. Перепроверен трижды три раза. Да и вообще весь как на ладони. Рацию у профессора искать не будут. -- Рацию? -- Да, Ютта, теперь нам нужна рация. Без нее мы ничего не значим. -- Мне кажется, радиостанцию добыть можно, -- не совсем уверенно проговорила Ютта. -- У меня есть человек, который мог бы стать нам полезным. Ты с ним познакомишься. Он частенько заглядывает в пивную "Фелина". Это Карл Гехорсман. Механик на аэродроме Зандлера. ...Через месяц Эрих близко сошелся с механиком. Гехорсман простой рабочий немец. Гехорсман не из тех, кто выдаст. И все же Эрих не мог просить Карла помочь достать рацию. Карл еще не был готов для этого. Он отказался бы. Но, поняв, чего хочет Эрих, механик осторожно указал ему дорогу на аэродром. x x x Зейцу всеми силами удалось потушить пожар. Он мог бы разгореться из-за пропажи радиостанции с транспортного самолета Ю-52, который ремонтировался в мастерских Лехфельда. Весть об этом могла бы дойти до Берлина, и тогда ему не сносить головы. К счастью, удалось пропажу замять. Это было на руку и инженеру снабжения и самому Зандлеру. Они даже верить не хотели в существование какой-то красной организации. Но Зейц понял -- не в игрушки же кто-то собирался играть с мощной радиостанцией. Трехмоторный транспортный самолет Ю-52 стоял в дальнем углу аэродрома, недалеко от небольшого орехового леса. Ночью этот участок сильно освещался, и двое часовых не могли не заметить похитителя. Радиостанция и часть приборов лежали под левой плоскостью на листах дюраля и были накрыты брезентом. Когда механики установили переборки отсека бортрадиста, они подняли брезент и увидели, что радиостанции нет. Распутывая, казалось бы, безнадежное дело, Зейц пришел к выводу, что рация была похищена среди бела дня -- в полдень, когда механики уходили на обед, а посты часовых снимались. Похититель, видно хорошо знал эти порядки, проник к аэродрому через лес, прополз по густой траве к "юнкерсу" и взял радиостанцию. "Это был кто-то посторонний, -- решил Зейц. -- Кто же? Дорого бы я заплатил тому, кто сработал так чисто. Он, наверное, не нужен сам себе так, как нужен мне..." x x x В доме тихо и пусто. Профессор остался в Аугсбурге. Элеонора уехала в Мюнхен. Ютта осторожно прошла к себе в комнату. Поставила чемодан, присела на диван. Руки от тяжести чемодана болели, ныла спина. Медленно, метр за метром, она обследовала пространство квартиры. Ну что же, все ясно. Передатчик удобнее всего разместить в нише за комодом. Антенну надо протянуть под обоями и через дымоход камина вывести на крышу. В чемодане все детали передатчика и приемника были аккуратно обернуты в бумагу. Потрудился Эрих. В три часа ночи Ютта надела наушники и включила передатчик. Тихо засветились красноватые огоньки лампочек, потрескивая, заработали выпрямители. Худенькая прозрачная рука легла на телеграфный ключ и отстучала адрес. Это были просто кодовые числа и буквы. Но тот, кто в этот момент дежурил у приемника, настроенного на единственную, известную только двум радистам волну, понял, что эти обыкновенные числа и буквы обращены к нему. Он быстро отстучал ответ -- готов перейти на прием. "КАМ-РТХ. 81735. 31148. 79863. 10154 " -- стремительные точки-тире полетели в эфир, побеждая пространство, расчищая себе дорогу через хаос чужих звуков и волн. "От Марта Центру. Выхожу на связь. Мессершмитт усиленно работает над созданием реактивных самолетов. Основные бомбардировщики люфтваффе "хейнкель-111" и "юнкерс-88". Соответственно данные... После налета дальних бомбардировщиков на Берлин вводится световая маскировка. Ложные огни сооружаются в 30 километрах северо-восточней... Жду указаний. Март". x x x Эвальд фон Регенбах долго стоял, посвистывая, у карты Европы, истыканной флажками свернутых и развернутых фронтов. Флажки подбирались к правому краю карты. Он достал сводку, переколол несколько булавок. Одна воткнулась в черный кружочек, наименованный Смоленском. Ниточкой Эви смерил расстояние до Москвы. Засвистел погромче. На этот раз марш из "Гибели богов". Позвонил Коссовски. У Коссовски лихорадочно горели глаза, на лбу выступила испарина. Когда капитан вытирал лоб тыльной стороной ладони, голубой шрам на виске напрягался, как стрела в арбалете. -- Вы больны, Зигфрид, и перегружаете себя работой. Так нельзя. Посидите дома, -- сказал Регенбах. -- В такое время? Мы на пороге величайших событий. -- У вас жар, Зигфрид. Вы на пороге госпиталя. Поверьте, фельдмаршал фон Бок возьмет Москву и без вас. -- Я прошу оставить меня на службе. Коссовски вызывающе стоял по стойке "смирно". Регенбах подошел к нему, подвел к креслу, усадил: -- Как хотите. Тогда у меня есть для вас небольшой подарок. Маленькая, очень маленькая подпольная радиостанция. В Аугсбурге. Аугсбург ведь по вашей части? Коньяк у Мессершмитта пьете? Отрабатывайте! Регенбах достал из сейфа бутылку, налил две рюмки, пододвинул одну Коссовски. Тот выпил залпом. Регенбах лишь пригубил. -- Я только что от Геринга. Он собирал нас по поводу "Красного оркестра"1. Гитлер в ярости. Требует самых экстренных мер. От функабвера2 докладывал генерал Тиле. В августе они засекли еще полтора десятка передатчиков. В том числе в Аугсбурге. Но основные центры передач -- Берлин и Брюссель. Поэтому на периферию мониторов не дадут. Искать придется вслепую. СД отдал распоряжение искать по своим каналам. Но вам придется подключиться. Во всяком случае, рапорт с нашими соображениями надо представить немедленно. Есть вопросы? (1 "Красным оркестром" (роте капелла) фашисты называли сеть подпольных радиостанций, действовавших на территории Германии во время войны.) (2 Немецкая служба радиоперехвата.) -- Выявлен характер сообщений? -- Ни черта они не выявили. Всю техническую документацию получите у капитана Флике из функабвера. Еще что? -- Больше вопросов не имею. -- А у меня есть один. Этот Зейц, эсэсовец, вы ведь, кажется, с ним работали? -- Да, в Испании. -- Вот-вот. Так что он там делал? -- Это было не очень опрятное задание, Эвальд. Не хочется вспоминать. Поверьте, я его касался только боком. -- Не чистоплюйствуйте. -- Зейцу было поручено организовать контрабандный вывоз валюты. -- Да, хорошенькое дельце. И он преуспел? -- Сначала у него не ладилось. Чуть было не влип в историю. Но выпутался. Ему удалось отправить в Германию довольно крупную сумму. -- Через вас? -- Через меня. -- Вам не кажется подозрительным, что этот Вайдеман снова работает с Зейцем? -- Вайдеман -- безусловно порядочный парень. -- Редкая характеристика в ваших устах. Ну, все. Коссовски направился к двери, но, сделав два шага, обернулся и медленно, как будто преодолевая боль, спросил: -- Я слышал, вас вызывал Удет. Это секрет? -- Не от вас, Зигфрид. Он попрощался. Уезжает на днях отдыхать в Бухлерхохе4. Хочет починить почки. Но, я думаю, сюда он уже не вернется. Мильх его съел и обглодал. Свалил на него всю английскую неудачу. -- А рейхсмаршал? -- спросил Коссовски. -- Больше всего Удет обижен на Геринга. Считает, что "железный Герман" должен был за него заступиться. А вместо этого санаторий. Почетная негласная отставка. Закуривайте. -- Регенбах подвинул ящик с сигарами. -- Спасибо, воздержусь. -- Геринг сам ищет, на кого бы свалить всю вину за неудачи. -- Он-то застраховался, все ищет компромиссов, -- согласился Коссовски. -- Говорят, что рейхсмаршал предупреждал фюрера о том, что люфтваффе не в силах выиграть две кампании сразу, -- продолжал Регенбах, -- фюрер обещал через шесть недель вернуть весь воздушный флот на Ла-Манш. -- И Геринг поверил? -- усмехнулся Коссовски. -- О чем вы спрашиваете, Зигфрид? -- Эвальд поперхнулся коньяком. -- Выходит, Удет конченый человек? -- Посмотрим. Коссовски потер двумя пальцами шрам, поморщился. -- Вы знаете, господин майор, что Мильх еврей? -- Я знаю, что он заставил свою мать поклясться на распятии, что она изменяла мужу и что он внебрачный сын чистокровного арийца. -- Кто в это поверит! Эвальд подождал, не скажет ли Коссовски еще чего-нибудь, но тот молчал. -- Вы считаете, что Удету стоит еще побороться? -- теперь Регенбах сделал упорную паузу. -- А почему бы и нет? -- Он на это не пойдет. Тем более что действовать придется в обход Геринга. Нет, Удет не согласится. -- Но эту операцию смог бы провести Пихт через свои каналы, -- проговорил Коссовски. -- Пихт?! -- удивленно воскликнул Регенбах. -- Вы все-таки убеждены, что он связан с гестапо? Похоже. Но зачем ему! И потом, Зигфрид, я не пойму, вы, кажется, очень хотите свалить Мильха? По сила и ли вам подобная операция? И кто за ней стоит? Коссовски побелел. -- Германии нужен другой человек на его месте. Мильх хороший исполнитель. Не больше. Он слеп. Он не видит завтрашнего дня. Он не знает, куда вести производство. Он никогда не найдет контакта с промышленностью. -- С промышленниками, Зигфрид, -- поправил Регенбах. -- Вы имеете в виду Мессершмитта? -- Не его одного. Мильх тормозит развитие немецкой авиации. И мы еще за это поплатимся. -- Вы опять бредите, Зигфрид. Что за странные перепады? Только что вы били в барабан, теперь поете отходную. Вашему патриотизму не хватает системы, Зигфрид. -- А вашему, майор, веры. -- Ба! Я верю в Германию! -- В какую Германию, господин майор? x x x В приемной Удета было темно и неуютно, под стать настроению генерал-директора. Удет тяжело переносил сообщение о трудных боях под Москвой. Нависал запой. Пихт, сидя за конторкой, подумал, что скоро его адъютантские обязанности окончательно сведутся к откупориванию бутылок. Призывный звонок прервал его размышления. -- Вы звали меня, господин генерал? -- спросил Пихт, остановившись на пороге. Боковые бра в кабинете генерала были выключены. Свет падал с верхней люстры и сильно старил Удета, подчеркивая синие набрякшие мешки под глазами, потемневший от крепкого бренди нос. Генерал испытующе взглянул на него -- Завтра, Пауль, я отбываю в Бухлерхохе1, полечусь. -- Удет сморщился. -- А сейчас мы с тобой съездим на аэродром Фюрстенвальде. (1 Санаторий для высших чинов Третьего рейха в Шварцвальде.) -- Но погода... -- Осталось мало времени, лейтенант. Хочу взглянуть на трофейные русские машины. Пауль помог надеть плащ на покатые тяжелые плечи Удета. Они спустились по широкой мраморной лестнице к вестибюлю мимо застывших часовых с серебряными аксельбантами. -- Мишура, все мишура, -- прорычал Удет, косясь на безмолвных великанов. "Мерседес-бенц" около часа пробирался по тусклым серо-зеленым улицам. Они уже утратили мирный вид. Шли люди, шли солдаты, раненые, какая-то сгорбленная женщина с детской коляской. Из казенно-торжественного центра машина попала в кирпичный заводской район, потом нырнула в буроватую зелень, в пригород -- край кладбищ. У кладбищ промелькнули свои окраины -- солидные мастерские по изготовлению памятников. Они выставляли напоказ гранитные, бронзовые и мраморные образцы. Они не боялись конкуренции -- Германия воюет и, разумеется, будет достойно хоронить своих героических сынов. За кладбищами побежали ветлы, липы, скучные однообразные городишки. Потом "бенц" вырвался на автостраду Берлин -- Франкфурт. Вдоль автострады тащились камуфлированные танки, конные повозки, артиллерийские тягачи. -- И все это на восток, -- сердито проговорил Удет. -- У тебя нет такого чувства, Пауль, что мы так и просидим всю войну в тылу? -- Признаться, побаиваюсь, -- ответил Пихт. -- Скоро Россия встанет на колени. Хотя, я слышал у русских отвратительные дороги... Удет ничего не ответил. Он нахлобучил поглубже фуражку и отвернулся к боковому стеклу, за которым темнели колонны солдат. В пяти километрах от Фюрстенвальда автомагистраль раздваивалась. Одна из дорог была перекрыта, и въезд разрешался только по специальным пропускам. Не хватало аэродромов, и прямая широкая магистраль стала отличной взлетной полосой. Вдоль дороги стояли светло-зеленые истребители с большими красными звездами на крыльях и фюзеляже. Навстречу "мерседес-бенцу" вышел офицер с петлицами флаг-майора. Он приложил руку к козырьку и стал рапортовать, но Удет махнул рукой и, ни слова не говоря, направился к русским самолетам. Он по привычке толкнул шасси носком сапога. -- На этих катафалках русские собирались воевать с "мессершмиттами"? -- Это образцы старых марок, господин генерал,-- ответил флаг-майор, -- бипланы И-153, И-16, бомбардировщики СБ. -- А где новые? -- К сожалению, нам не удалось пока добыть ни одного образца. -- Но есть ли они у русских? -- повысил голос Удет. Флаг-майор нахмурился и, подумав секунду, отчеканил твердо: -- Да, есть. Это истребители МИГ, ЯК, ЛАГГ, пикирующие бомбардировщики ПЕ-2, ИЛ-2. Этих машин у русских пока мало. Но в Сибири, по-видимому, они разворачивают сейчас их производство. -- В Сибири?! -- нервно расхохотался Удет. -- А когда они прибудут на фронт? Флаг-майор перевел взгляд на Пихта, надеясь найти союзника. -- Я вас спрашиваю, майор! -- Скоро... Удет вспомнил, когда по распоряжению Геринга показывал самолеты люфтваффе русской авиационной делегации на аэродроме Иоганишталь у Берлина. Это было всего два года назад. На линейке стояли бомбардировщики, истребители, самолеты-разведчики, пикировщики -- все, что выпускала Германия. Перед каждой машиной по стойке "смирно" вытянулись экипажи -- летчики и механики. Для начала Удет предложил провезти над аэродромом главу делегации со странной фамилией -- Тевосян. Тот сел вместе с Удетом в самолетик "шторх". Удет прямо со стоянки взмыл вверх, покружил над аэродромом и с блеском пригвоздил "шторх" на место, чему очень удивились русские. Они произвели на Удета хорошее впечатление. Воспоминания о том солнечном и приятном дне несколько успокоили его. Он подошел к тупорылому истребителю И-16, тихо похлопал по его перкалевому боку. -- Этот самолетик был одним из лучших истребителей мира. Его испытывал русский ас Чкалов. Правда, давно. В тридцать третьем году... -- Но от него здорово доставалось нашим "хейнкелям" в Испании, -- сказал Пихт. -- Правильно! И-16 умел стрелять и летать, но сейчас он безнадежно устарел. -- Не скажите, -- возразил флаг-майор. -- Заправьте его. Я сам посмотрю, на что он годен. -- Облачность низкая, господин генерал. Я очень прошу вас не рисковать, -- выступил вперед Пихт. -- Не беспокойся, Пауль! Удет тоже умел летать и стрелять. -- Может быть, вы посмотрите на пленных русских летчиков? -- предложил флаг-майор. -- Хорошо. -- Удет поправил галстук и направился к бараку неподалеку, опутанному колючей проволокой. -- Встать! -- закричал часовой, вскидывая автомат. На нарах зашевелились люди в синих и защитных гимнастерках. Они неторопливо спрыгнули на холодный цементный пол. Лица русских были бледны и давно не бриты. На голубых петлицах большинства летчиков краснели по два или три сержантских угольника. У некоторых пленных совсем не было сапог, и они, переминаясь, стояли в воде, протекавшей сквозь дырявую крышу. -- Ну и вид! -- нахмурился Удет, оглядев весь ряд. Он остановился перед молоденьким сержантом с длинной шеей и плечами подростка. -- Спросите, на каком самолете летал этот заморыш? Флаг-майор перевел вопрос. -- На "чайке", -- ответил пленный. -- Ты дрался с нашими "мессершмиттами"? -- Не успел. Я возвращался из отпуска. Удет подошел к пожилому летчику с капитанской шпалой. Тот поднял глаза и презрительно улыбнулся, показав окровавленные десны. -- Капитан еще не проронил ни слова, -- сказал флаг-майор. -- Дьявол с нечеловеческим терпением. -- Что вы собираетесь с ним делать? -- спросил Удет. -- Они проходят специальную обработку, -- ответил флаг-майор. -- Многие из них знают то, о чем мы еще и не догадываемся. Но они молчат. Нам бы хотелось завербовать их после победы над Россией для войны против Англии. -- А если вы ничего не добьетесь? -- Тогда их придется расстрелять. -- Расстрелять... -- задумчиво повторил Удет. -- Какое легкое слово -- "расстрелять"!.. Вдруг его глаза оживились. Он повернулся к сопровождавшему офицеру. -- Майор, приказываю приготовить "мессершмитт". Заправьте бензином и зарядите пулеметы у русского истребителя. Я встречусь в воздухе с этим пилотом. -- Удет кивнул на пленного капитана с окровавленными деснами. -- Не могу, господин генерал -- Можете, майор! С каких это пор мне возражают младшие по чину?! -- Этот русский готов на все. -- Выполняйте приказ! -- снова выходя из себя, закричал Удет. Флаг-майор вышел распорядиться о заправке русского истребителя. -- Разрешите мне сопровождать вас, -- сказал Пихт. -- Не бойся, Пауль! Я очень скоро расправлюсь с русским. Вернувшись, флаг-майор подошел к пленному капитану. -- С вами хочет встретиться в бою генерал Удет -- лучший ас Германии. Вы согласны? Капитан кивнул головой. -- Вы с ума сошли, флаг-майор! -- воскликнул Пихт, когда Удет и русский капитан в сопровождении автоматчика вышли на аэродром. -- Не беспокойтесь, -- усмехнулся флаг-майор. -- Как только русский взлетит, у него кончится горючее, а пулеметы заряжены холостыми патронами... Маленький короткокрылый истребитель рванулся по взлетной полосе. За ним поднялся "мессершмитт" Удета. Пихт, провожая взглядом "ястребок" с алыми звездами, подумал о том, что пленный капитан уже увидел приборы и догадался, что у него в баках мало горючего и никуда он не сможет улететь. Истребитель Удета быстро обогнал "ястребок" и, перевернувшись через крыло, вышел в исходное положение для атаки. Русский не имел преимущества ни в скорости, ни в высоте. "Мессершмитт" отрезал его и от облаков, где бы русский мог скрыться и внезапно напасть на "мессершмитт". Тогда "ястребок" помчался к земле. Удет бросился за ним, поймал краснозвездный истребитель в прицел и дал очередь. Но капитан сманеврировал, круто бросив машину вверх. "Мессершмитт" проскочил мимо. В тот момент "ястребок", сделав петлю, повис у него на хвосте. Пихт услышал стрельбу пулеметов. Флаг-майор дернул Пауля за рукав: -- Оглянитесь. Русские интересуются поединком. За обтянутыми колючей проволокой окнами Пихт разглядел истощенных русских, с напряженным вниманием следящих за воздушным боем. До его слуха донесся тугой вой "мессершмитта". "Ястребок" вхолостую вращал винтом -- у него кончилось горючее. Удет мог бы стрелять, но он не открывал огня. Сильно раскачивая машину с крыла на крыло, он пытался приблизиться к русскому, хотел понять, что случилось. Но "ястребок" уже вошел в пике и быстро мчался к земле. На высоте не больше двухсот метров русскому удалось выровнять самолет. Со свистом "ястребок" промчался над крышей барака и врезался в ряды своих же самолетов. Взрыв сильно толкнул воздух. Черное облако взвилось в небо. -- Пожар! -- закричали техники, бросаясь к шлангам и огнетушителям. Удет выключил мотор, откинул фонарь и устало опустился на землю. Он был мрачен и зол. -- Как вас зовут? -- спросил Удет подбежавшего флаг-майора. -- Шмидт. -- Вы мне оказали медвежью услугу, Шмидт. Кажется, последнюю... -- Я не хотел неприятностей, -- пробормотал флаг-майор. -- Отныне вы будете фельдфебелем, Шмидт... Только фельдфебелем! -- Удет отвернулся и зашагал к своему "мерседесу". На обратной дороге он молчал. Лишь когда машина въехала в Берлин и покатила по набережной Руммельсбурга, Удет спросил: -- Куда же ты без меня денешься, Пауль? -- Не понимаю вас... -- Ну, мало ли что может случиться со стариком Удетом. Да и не все время боевой летчик будет сидеть на адъютантской должности. -- Если я вам надоел... -- Брось, Пауль, -- досадливо перебил Удет.-- Говори прямо, куда ты хочешь попасть? -- Не знаю Наверное, на фронт. -- Сколько людей в России? -- Около двухсот миллионов. -- И они все такие... фанатики? -- Я не был в России, но, боюсь, большинство. -- Какой глупец внушил фюреру мысль начать войну с Россией, не расправившись с Англией?! Это роковая ошибка! И все они, -- Удет ткнул пальцем вверх, -- все они жестоко поплатятся за это безумие!.. Генерал-директор замолчал. Пихт осторожно посмотрел на его пепельно-серое лицо. Смутная тревога овладела им, как всегда в предчувствии большой неприятности. x x x 24 ноября 1941 года, как и всегда, в начале седьмого капитан Альберт Вайдеман подъехал на своем "оппеле" к небольшому, укрытому за высоким железным частоколом домику на Максимилианштрассе. Как всегда, преодолев мальчишеское желание перепрыгнуть через перила подъезда, он степенно поднялся по ступенькам и постучал пузатым молоточком в гулкую дверь. Он живо представил себе, как сейчас возникнет перед ним лукавое личико Ютты, как она примет у него фуражку и скажет при этом; "Капитан, я вижу у вас еще семь седых волосков". А он ответит "Выходит, всего сто восемьдесят пять. Я не сбился?" Еще каких-нибудь три дня, и я получу обещанный поцелуй!" Эта игра, случайно начавшаяся с полгода назад, по-видимому, веселила обоих. Капитан "седел" все более быстрыми темпами. Он постучал еще раз. Но за дверью было тихо. "Ютты нет, -- подумал он разочарованно, -- потащилась куда-нибудь с Элеонорой. А профессор? Ведь он ждет меня". Два раза в неделю профессор Зандлер знакомил своего главного испытателя с основами аэродинамики реактивного полета. "Профессор наверху и не слышит, -- догадался Вайдеман. -- Нужно стучать громче". Он со всего размаха хватил молотком по дубовым доскам. -- Ну и силища! Вам бы в кузницу, господин капитан, -- раздался за его спиной насмешливый голос Ютты. Она стояла у подъезда, искала в сумочке ключ. -- Вы уж простите меня, капитан. Бегала в аптеку. Фрейлейн Элеонора у нас заболела. Второй день ревет. -- Что же так взволновало бедняжку? Выравнивание фронта под Москвой? Или смерть генерала Удета? Его уже схоронили? -- Неужели вы так недогадливы? Ведь вместе с Удетом разбился Пихт? -- О, это большое несчастье. Но откуда у вас такие сведения? В официальном бюллетене о смерти Пихта нет ни слова. -- Он же обязан сопровождать генерала. Только счастливая случайность... Он бы позвонил... -- Ему сейчас не до любви, поверьте. Можете успокоить фрейлейн Элеонору. Я думаю, что Пихт жив. -- Он не разбился вместе с генералом? -- Никто вообще не разбивался. Удет покончил с собой. Пустил себе пулю в лоб в своей спальне. -- Ой! Пойду обрадую Элеонору! -- Самоубийство национального героя -- сомнительный повод для радости, фрейлейн Ютта. Я буду вынужден обратить на вас внимание господина гауптштурмфюрера Зейца. -- А он уже обратил на меня внимание, господин капитан! Вот так! Ютта сделала книксен и побежала наверх. Вайдеман огляделся. Прямо на него уставился с обернутого черным муаром портрета бывший генерал-директор люфтваффе Эрнст Удет. "А ведь этот снимок Элеонора сделала всего полгода назад", -- вспомнил он. -- Альберт, вы пришли? Поднимайтесь сюда! -- крикнул Зандлер. На лестнице Вайдеман столкнулся с Элеонорой. -- Альберт, это правда? "Счастливчик Пихт, -- искренне позавидовал он. -- С ума сходит баба". -- Всю правду знает один бог, -- Вайдеман помедлил. -- И конечно, сам господин лейтенант. -- Он не ранен? В интонации, с которой Элеонора произнесла эту фразу, прозвучала готовность немедленно отдать последнюю каплю крови ради спасения умирающего героя. -- Я не имел чести видеть господина лейтенанта последний месяц. Все, что я видел, так это его "фольксваген". Час назад он стоял у подъезда особняка Мессершмитта. "Сколько же во мне злорадства! -- подумал Вайдеман. -- Ишь, как ее корежит! А чего я к ней пристал? Дура есть дура". -- А я думаю, что сломленный горем Пауль приехал к нашему уважаемому шефу, чтобы попроситься у него на фронт. -- Вы страшно шутите, Альберт! Ведь вы его друг. -- Больше, чем друг. Я обязан ему жизнью. Вайдеман щелкнул каблуками. Но Элеонора вцепилась в него: -- О, правда? Расскажите, как это было? -- Меня ждет профессор. -- Папа подождет. Пойдемте ко мне. Когда это было и где? -- Это было в Испании. Будуар Элеоноры являл собой странную чересполосицу вкусов. Вышивки, сделанные по рисункам тщедушных девиц эпохи Семилетней войны, соседствовали с элегантными моделями самолетов. Рядом с дорогой копией картины Кристофа Амбергера висела мишень. Десять дырок собрались кучкой, чуть левее десятки. -- Это моя лучшая серия, -- сказала Элеонора.-- Я тренируюсь три раза в неделю в тире Зибентишгартена. Она зашла за голубую шелковую ширму. Горбатые аисты строго глядели на Вайдемана, как бы взывая его к добропорядочности. Он отвернулся и увидел в зеркала, как аисты благосклонно закивали тощими шеями. Голубой шелк волновался. -- Я слушаю, Альберт. Вы сказали, что Пауль спас вас в Испании? Он мог погибнуть? -- Все мы там могли погибнуть, -- нехотя буркнул Вайдеман. -- А спас он меня, выполняя свой воинский долг. Республиканцы нас зажали в тиски, один их самолет вцепился в мой хвост. Но Пауль отогнал его и вытащил меня из беды. -- Видите, он настоящий герой! Вы подружились с ним в Испании? -- Нет, раньше, в Швеции. -- Как интересно! А что вы делали там? -- Об этом вам лучше расскажет господин лейтенант. Он обожает рассказывать дамам о своих шведских похождениях. Эка легок на помине! Кажется, я слышу внизу его голос. -- О, Альберт, идите же к нему! Подождите! Скажите, я сейчас выйду. Элеонора высунулась из-за ширмы, потупила глаза, распахнула их с виноватой улыбкой, но затем сдержанно произнесла: -- Альберт, я уверена в вашей скромности. Пихт, как полчаса назад Вайдеман, стоял, задрав голову перед портретом Удета, выдерживая его мертвый взгляд. -- Ютта, -- сказал он, кивнув Альберту. -- У вас в доме еще остался черный креп? -- Да. -- Вчера, Альберт, в Бреслау разбился Вернер Мельдерс. Он летел с фронта на похороны. Его сбили наши же зенитчики. Оба летчика и Ютта молча перевели взгляд на портрет Мельдерса. Широкоплечий широколицый Мельдерс улыбался снимавшей его Элеоноре. -- Мельдерс командовал всеми истребителями легиона "Кондор" в Испании, Ютта. Мы с Паулем выросли под его крылом. -- Я принесу креп, -- сказала Ютта. Оставшись вдвоем, они испытующе оглядели друг друга. -- Ну и гусь, -- сказал Пихт. -- Прижился? -- Ты с похорон? -- спросил Вайдеман. -- Как это выглядело? -- Пышно и противно. Самую проникновенную речь произнес Мильх. Его записывали на радио. Геринг не выступал, сослался на самочувствие. -- Ну, а что говорят? -- Кессельринг довольно громко назвал его дезертиром. Штумпф утверждает, что он давно замечал симптомы сумасшествия. Но многие подавлены. Йошоннек сказал мне: "Теперь я его понял". -- Что скажешь ты, Пауль? Его убила Москва? -- Москва его доконала. Все самолеты люфтваффе, брошенные на восток, были измотаны и разбросаны по русским степям. Русские начали ломать им хребет, и Удет не мог вырвать самолеты для Западного фронта... Поэтому он много пил. И не мог влиять на события. Со стороны все выглядит мрачнее. Он не увидел выхода в будущем и обвинил себя за прошлое. В конце концов эта смерть оказалась для многих выгодной. Виновник наказан собственной рукой. Он обелил других перед фюрером. -- Что станет с тобой? Ты был у Геринга? -- Да, я передал ему бумаги Удета, последнее письмо. Он налился кровью, когда читал. Но ко мне отнесся благосклонно. Сказал: "Кажется, вы говорили, и не раз, что на почве алкоголя у генерала наблюдается помутнение разума?" Я подтвердил. Он приказал мне представить обстоятельный доклад экспертам. Вчера он подозвал меня, сказал, что понимает мою скорбь, поздравил с одним кубиком на погонах и разрешил взять месячный отпуск для поправки здоровья. Кстати, Геринг распорядился, чтобы никто, кроме гробовщика, не видел лица Удета... -- И ты сразу кинулся к Мессершмитту? -- С чего ты взял? -- Ты заезжал сегодня к Вилли? Пихт расхохотался. -- Альберт! Контрразведка по тебе плачет. Я завез его секретарше посылку из Берлина. А если говорить серьезно, то я устраиваюсь к вам в отряд воздушного обеспечения... Добрый вечер, профессор. У вас цветущий вид. Спускайтесь к нам! -- Добрый вечер, господин лейтенант. Сочувствую вашему горю. Эта потеря для всех нас. Я очень ценил генерал-директора. Надо же случиться такому несчастью. -- Мне казалось, профессор, что генерал-директор не очень одобрял избранное вами направление работы. Не так ли? -- Его оценка менялась. Господин главный конструктор говорил мне, что генерал Удет очень внимательно прислушивался к его доводам в защиту реактивной тяги. Да и здесь, в этом доме, генерал проявил большую заинтересованность в моих исследованиях. Я не сомневаюсь... -- Конечно, вам, господин профессор, лучше меня известна точка зрения покойного генерала. Но разве для вас секрет, что после посещения Удетом Аугсбурга министерство еще раз потребовало категорического исполнения приказа Гитлера о восемнадцатимесячной гарантии начала серийного производства. -- Сегодня мы можем дать такую гарантию. -- Как? Ваш "Альбатрос" уже летает? -- Он взлетит завтра, -- сухо сказал Зандлер. -- Извините, господин лейтенант, мне очень нужен господин капитан. Альберт, я вас жду. "Старый козел начал взбрыкивать, -- подумал Пихт. -- Как расхрабрился! Неужели дело идет на лад?" Он окликнул Вайдемана: -- Альберт! Ты и вправду собрался завтра подняться на зандлеровской метле? -- Ну да! -- Завтра тебе не удастся оторваться от земли. -- Пари? -- Ты навсегда откажешься от всей этой затеи. Поверь, она пахнет гробом. -- Нет, не откажусь. Отвечу коньяком. Так что завтра в любом случае перепьемся. С вашего разрешения, фрейлейн, -- сказал Вайдеман, посторонясь перед Элеонорой. -- Вы живы, лейтенант? -- холодно спросила дочь профессора. -- Извините, уже обер-лейтенант, -- поправил ее Пихт, -- я не мог умереть, не оставив после себя вдовы. Строгий немецкий бог Вотан не простил бы мне подобного легкомыслия в исполнении столь важной национальной задачи. Здравствуй, Элеонора! Я привез тебе любимый "Шанель". -- О, Пауль! Вы так страдали! Она протянула ему обе руки. ГЛАВА ПЯТАЯ Абвер поднимает тревогу Капитан функабвера Вернер Флике удовлетворенно хмыкнул. Наконец-то! Операция, ради которой он уже третий месяц сидит в Брюсселе, близится к концу. Почти все это время он провел у распределительных щитов подстанции Эттербеека, одного из приго