рьмя реактивными моторами". Неделю спустя служба радиоперехвата расшифровала телеграмму с подобным сообщением. Она была подписана именем Март... Почему пришло на память именно это? От резкого, короткого звонка Коссовски вздрогнул. Он поднял телефонную трубку и услышал голос Регенбаха: - Коссовски, немедленно едем в абвер к Лахузену. "Вот откуда началось", - подумал Коссовски. "Оппель" бесшумно мчался по широкой Вильгельмкайзерштрассе. Всю дорогу Регенбах молчал. Взвизгнули тормоза. Открылась и закрылась дубовая черная дверь. Коссовски вошел в кабинет начальника второго отдела абвера и доложил о прибытии. Регенбах отошел в тень. "Значит, он уже был у Лахузена", - подумал Коссовски и снова ощутил на сердце мерзкий холодок. Опасность огромная, безжалостная. Он сам был ее частицей и потому хорошо знал, что сопротивляться бессмысленно, если приговор уже вынесен. А приговор вынесен. Он прочел его в глазах Лахузена. Полковник Лахузен не смог скрыть того профессионального, слегка сострадательного любопытства, какое всегда испытывает охотник к смертельно раненному зверю, сыщик - к пойманному с поличным вору, палач - к смертнику, а контрразведчик - к допрашиваемому шпиону. Лахузен заговорил о лехфельдской радиостанции. Начало беседы мало походило на допрос. Полковник, казалось, советовался с младшим коллегой. Советовался, мягко и настойчиво загоняя Коссовски в только ему известную ловушку. Коссовски понял, что он может никогда не узнать, какая вполне невинная фраза окажется для него роковой. Когда полковник обмолвился о Регенбахе, присутствующем тут же, Коссовски уже знал точно, что ему нечего надеяться на спасение. Лахузен поднялся, и лицо его, вначале освещенное слабым отражением настольной лампы, скрылось в тени. - Майор Регенбах сказал мне, - неожиданно ласковым тоном заговорил полковник, - что вам не терпится выехать в Лехфельд и самому поймать шпиона. Поезжайте, Коссовски, ловите... - Да, но... - Коссовски так оглушило это разрешение, что он не сразу пришел в себя. - За чем же задержка? - спросил полковник. - Мне важно знать, расшифровали или нет ту телеграмму, которую перехватили после осуществления операции "Эмма". - Понимаю... Вам знать важно. - Лахузен подошел к Коссовски почти вплотную и вдруг круто вильнул в сторону. - К сожалению, мы расшифровать ее не сумели. Вы свободны, капитан. Извините за поздний вызов. Такова служба... Вы, майор, останьтесь... - Значит, Коссовски? - Лахузен взял текст расшифрованной телеграммы. Он гласил: "От Марта Перро. Предупреждение получил. Жду срочно лично. Март". Телеграмма о том, что Хейнкель работает над созданием четырехмоторного реактивного самолета была послана Центру и подписана Перро. Лахузен сам просил Регенбаха намекнуть об этом Коссовски за несколько дней раньше. Но обвинение в шпионаже, считал Лахузен, слишком серьезное, чтобы немедленно арестовать такого человека, как Коссовски. И поэтому он решил выждать, когда тот сам выдаст себя и заодно Марта, с которым постарается встретиться в Аугсбурге или Лехфельде. В ту же ночь, после ухода Коссовски домой, был вскрыт его сейф и изучено дело, которое он вел, расследуя аварии и катастрофы "Штурмфогеля". За Коссовски решено было установить самую тщательную слежку. Возможно, Лахузен имел бы больше оснований для ареста Коссовски, если бы он знал о том, что произошло в Испании в жаркий полдень августа 1937 года. Но Лахузен об этом не знал. Знали трое: Зейц, Пихт и Коссовски. И все молчали.  Глава десятая ДЕНЬ КАТАСТРОФЫ  Как и в 1941 году, Геббельс стал вещать об окончательной победе над Россией. Горно-егерские части генерала Дитля рвутся к Мурманску, единственному незамерзающему порту на советском Севере. Рейдер "Адмирал Шеер", войдя в арктические моря, потопил легендарный у русских пароход "Сибиряков" и обстрелял порт Диксон в устье Енисея. Ленинград зажат в железных тисках блокады. Наступление на юге идет с блистательным успехом. Громадные армии Паулюса и Гота продвигаются все дальше и дальше к Сталинграду. Операция "Брауншвейг" осуществлялась без особых изменений. Для поддержки наступающих немецких войск с воздуха сюда брошен восьмой корпус генерал-полковника Рихтгофена. Корпус в три-четыре раза превосходит силы советской авиации на юге. В ночь с 22 на 23 августа 1942 года его эскадры получили приказ Гитлера о тотальном разрушении Сталинграда. Бомбардировщики шли волнами, шли так тесно, что, казалось, временами заслоняли небо. Миллионы бомб сыпались на город, превращая его в руины. Они постепенно перемещали удары к Волге, давая свободу действий наземным войскам, завязавшим кровопролитные уличные бои. В эти дни сверхдальний бомбардировщик "Юнкерс-390", вылетев из Берлина и приземлившись в Токио, привез германскому послу Отту шифровку о том, что Германия после захвата Сталинграда надеется на вступление в советское Приморье Квантунской армии. В императорском кабинете министров генералу Отто дали понять, что японский солдат с радостью пожмет руку германскому солдату на транссибирской магистрали. - 1 - "Испания, чертова Испания... Пихт привел этого самого Штайнерта к нам, - думал Коссовски. - Я не поверил его документам. Зейц застрелил Штайнерта. А ведь Штайнерт нес от Канариса секретный пакет Франко. Откуда я тогда мог знать, что Штайнерт подполковник и что он хотел предупредить о наступлении красных под Валенсией?! А мы не хотели тащиться с ним по жаре и горам. Когда я получил приказ о розыске Штайнерта, я разрыл его могилу и труп сбросил в реку. Но дело было сделано..." Лехфельд после духоты и столичной суеты всегда казался Коссовски чем-то вроде домика его старой бабушки. Такой же опрятный, позеленевший от старости, тесный и добрый. Когда с аэродрома не разносился душераздирающий вой турбин, над городком воцарялась глубокая, почти сельская тишина. Коссовски захотел немного освежиться и выпить пива. Размявшись после долгой дороги, он вошел в пивную "Фелина". Час был ранний, и кельнер еще убирал низкий, отделанный под дуб зал с антресолями - там были номера. Извинившись, кельнер заковылял к стойке. - Вы были на фронте? - спросил Коссовски. - Да, ранен под Смоленском. - Бедняга... - Почему же, господин капитан? Зато меня не пошлют обратно, - простодушно ответил кельнер. Коссовски усмехнулся, глядя на доверчивого конопатого парня, и стал пить прохладное, крепкое пиво. - Вы больше ничего не будете заказывать? - Пожалуй, сосисок. Кельнер отварил сосиски и подал на маленькой картонной тарелочке. - Если позволите, я продолжу уборку, - попросил он. - Пожалуйста. Коссовски медленно жевал мясо и думал, с кого же начать разговор? "Пожалуй, с Зандлера. Этот старый тетерев все выложит как на духу. Чего-то он боится. Боится всю жизнь. Видимо, в молодости кто-то его сильно напугал". После разговора с Лахузеном Коссовски понял, что должен любой ценой найти этого самого Марта. На карту поставлена его жизнь. По тому, как изменил отношение Регенбах, как говорил с ним Лахузен, а главное, как сильно было его предчувствие, Коссовски понял, что на нем лежит какое-то подозрение. Отвести его от себя можно только в том случае, если Март попадет ему в руки живым или мертвым. Покончив с пивом и сосисками, Коссовски расплатился и направился к машине. - На аэродром, - бросил он. Шофер повел машину на большой скорости, петляя по узким улочкам. - Вы хороший водитель, - похвалил Коссовски ефрейтора. Шофер ухмыльнулся, но промолчал. У него было сытое, широкое лицо, навыкате глаза и абсолютно белые ресницы. Пилотка неуклюже прикрывала большую голову. - Вы недавно служите в министерстве? - спросил Коссовски. - Давно. Просто я обслуживал другие отделы, - ответил шофер. Коссовски подумал, что этот шофер может работать и в абвере. А может, и правда этот парень послан следить за ним? Он снова ощутил на сердце неприятный холодок, как за несколько часов до встречи с Лахузеном. Профессор Зандлер принял Коссовски учтиво. Они были почти одного возраста, и скоро между ними установилось взаимопонимание, разумеется, в той мере, какая может быть в отношениях профессора и конструктора с контрразведчиком. Коссовски стал расспрашивать о делах, о людях, с которыми работает. Но скоро он заметил, что профессор старается быть предельно кратким. - Простите, господин Зандлер, - перебил его Коссовски. - Мне нужны детали даже незначительные. Ведь вам приходилось встречаться с журналистами, они тоже просили деталей, чтобы более правдоподобно обрисовать ту или иную картину. Кроме дочери, в вашем доме живет секретарша Ютта Хайдте? - Да. Но у меня нет никаких оснований подозревать эту старательную и милую девушку. Его длинные, в синих жилках пальцы дрожали. Он опустил руки на колени, стараясь скрыть это от Коссовски. Коссовски тоже смутился и опустил глаза. Ему вдруг стала неприятна собственная роль. "Человек изобретает, творит, отдает своему делу и нервы и жизнь. И вдруг мы объявляем его же работу секретной, присваиваем его мозг себе и вдобавок его же караем, если он не выполнил нами же составленных инструкций", - подумал он. - Кто часто посещает ваш дом, господин профессор? - О, многие люди, и, как вы убедились однажды, разглядывая фотографическую галерею моей дочери, известные, - с достоинством произнес Зандлер. - Я подразумеваю завсегдатаев вашего дома. - Ну, Вайдеман, Зейц, Пихт, Вендель, иногда Эрих. - Кто такой Эрих? - Хайдте, брат Ютты. - Вот как! Откуда он? - Был ранен. Сейчас содержит фотолабораторию напротив моего особняка. - С кем он живет? - Один. Впрочем, в одном доме с Зейцем. Новое имя насторожило Коссовски. "Ютта - Эрих... Зейц! Неужели Зейц! Или он профан, или очень умный разведчик?.." - Итак, господин профессор, 25 ноября 1941 года на высоте сорока метров отказал правый двигатель? Зандлер кивнул. - Как раз тот, который был неправильно отрегулирован? - Да. - Испытывал Вайдеман? - Разумеется. - Вы не вспомните, как вел себя Вайдеман перед полетом? - Как обычно. Был деловит, весел и, я бы сказал, спокоен. - Он не ожидал аварии? - Странный вопрос, господин капитан. Какому летчику-испытателю хочется отправиться на тот свет, пока не призовет его бог? - Простите, господин профессор. Теперь поговорим о том дне, когда вы на испытательных стендах у моторов заметили постороннее лицо. - Да, я вошел, и мне показалось, что один из двигателей работает не на обычном, а на взлетном режиме. Я подошел к пульту, дежурный инженер спал. И тут я увидел промелькнувшую тень. Сам включил сирену. По тревоге в мастерскую сбежались все, кто был на аэродроме. Даже пилоты. Но мы в мастерской никого не нашли. - Где сейчас инженер? - Он был уволен и послан на фронт. Кстати, это был порядочный, крайне добросовестный человек. Я ничем не могу объяснить его сон на дежурстве. - Кого из пилотов заметили вы? - Пихта и Вайдемана. Коссовски не делал пометок. Его натренированная память крепко схватывала все, что могло относиться к делу. Просто на листке блокнота он чертил замысловатые фигурки, что делал всегда, когда в работе решал какой-нибудь ребус. Когда Зандлер произнес фамилии пилотов, завитушка под карандашом круто взбежала вверх. - И еще вопрос, господин профессор, - проговорил он, помолчав. - Вы можете предположить, что рядом с вами действует иностранный агент? - Агент - могу. Иностранный - сомневаюсь. Может быть, антифашист? - Вы были в социал-демократической партии? Лиловые веки Зандлера вмиг одрябли. "Ага, вот чего боится профессор Зандлер", - отметил про себя Коссовски, а вслух проговорил: - Меня вам нечего опасаться, я же не штурмовик и не гестаповец... - Да, я придерживался до 1920 года демократических взглядов, - выдавил из себя Зандлер. - Ну, кто из нас не был романтиком, - усмехнулся Коссовски. - Я тоже протестовал, когда убили Либкнехта и Люксембург. И даже был молодежным функционером демократов. - Да, времена меняются, - вздохнул свободней Зандлер. - Ну, у меня все... Извините за эту крайне неприятную беседу. - Коссовски простился и поехал в общежитие летчиков. Авиагородок располагался за Лехфельдом: прямой проспект с особняками и виллами, в которых жили служащие Мессершмитта. У самого аэродрома выстроились бараки, одинаково длинные и низкие, с редкой зеленью перед окнами. А за кирпичным забором с колючей проволокой тянулся испытательный аэродром. ...Вайдеман играл в джокер, когда в общежитие пилотов вошел Коссовски. - Зигфрид! Ты имеешь обыкновение появляться, как дух, бесшумно. По каким делам сюда? - Проездом, Альберт. Некоторым образом я теперь отвечаю за Лехфельд. А заодно решил навестить друзей. "Надо быть начеку с этим волкодавом", - подумал Вайдеман. - Кстати, ты хорошо выглядишь, - сказал Коссовски. - В двадцать восемь лет рано жаловаться на здоровье. - А почему же тогда, в Рехлине, у тебя вдруг повысилось давление? - Ах, вот ты о чем... Честно говоря, меня преследовала неудача за неудачей. Много раз смерть заглядывала мне в глаза. Я испугался. - Ты не пил накануне? - Кажется, пил. - С кем? - С Пихтом, конечно. - Ты дружишь с ним? - Как сказать?.. Вначале были дружны, сейчас, по-моему, между нами пробежала какая-то кошка. - Почему? Вайдеман пожал плечами. - Раньше вас что-то объединяло. А сейчас дороги расходятся? - Алый шрам на лице Коссовски напрягся сильней. - Да нет, ты неправ, Зигфрид, - набычившись произнес Вайдеман. - Я и сам не могу объяснить это. Хотя у него сейчас свои увлечения, у меня - свои. - Ютта? - Откуда ты узнал? - Шея Вайдемана сделалась пунцовой. Коссовски рассмеялся: - Уж если одна девица занята Пихтом, то другая... - У меня серьезно. - А у Пихта? Вайдеман вдруг разозлился: - Откуда мне знать, что у Пихта?! "Значит, Ютта - ее брат Эрих Хайдте - Вайдеман", - мысленно протянул ниточку Коссовски. - Слушай, Зигфрид, если ты приехал сюда искать шпионов, так ищи где-нибудь в другом месте, а не среди нас. Коссовски засмеялся: - Ну что ты, Альберт, в самом деле... Наоборот, я хочу вас обезопасить в случае чего. По старой дружбе. ...Вечером Коссовски уехал к Флике. Капитан функабвера жил в походной мастерской мониторов. - Станция водит меня за нос, - пожаловался Флике. - За все месяцы мы смогли только определить район, где действует передатчик. Это Лехфельд. Близко от аэродрома. Может быть, авиационный поселок. Три монитора день и ночь дежурят в том районе, - Вас никто не может обнаружить? - Нет. Мониторы скрыты палатками над канализационными колодцами. Солдаты и офицеры переодеты и делают вид, что ремонтируют канализацию. - Вы хорошо придумали, Флике. - Но радист замолчал... Последняя радиограмма, кажется, расшифрована. - Да? - Коссовски чуть не выронил планшет, который держал в руках. - А вы разве не знаете? - удивился Флике. - Я уехал до того, как расшифровали телеграмму, - медленно произнес Коссовски. "Они следят за мной, - подумал он. - Неужели стало что-либо известно об Испании? Кто выдал - Пихт или Зейц? Или оба вместе?" Коссовски несколько раз хотел рассказать в абвере об убийстве связного Канариса подполковника Штайнерта, но не хватало духа пройти всего три квартала до всемогущего управления разведки вермахта. Несколько раз он садился за бумагу и рвал ее, не дописав строчки. Из троих он был самым виновным. Он приговорил Штайнерта, Зейц исполнил приговор, Пихт остался свидетелем... Если кто-то из них связан с Мартом, Коссовски будет очень трудно их обвинять. Впрочем, нет. Коссовски найдет выход, лишь бы только напасть на след этого Марта. Резидент в Аугсбурге и, возможно, другой в Берлине снимут с него вину пятилетней давности. Даже сам Канарис... Он простил бы Коссовски за поспешное решение в Испании. Ведь в Испании все было очень сложно и запутано. Друг оказывался красным, красный переходил на сторону Франко, как анархисты под Толедо. И откуда знал Коссовски, что Штайнерт не красный с поддельными документами? Его никто не предупреждал. Притом убивала жара, горы плавились от зноя, а с трех сторон наступали республиканцы и теснили фалангистов. Нет, Коссовски сумел бы оправдаться, если бы нашел Марта, его радиостанцию. На следующий день Коссовски, переодевшись в штатский костюм, зашел к Эриху Хайдте. Фотоателье помещалось в довольно просторном холле. Коссовски заметил две двери. Одна, вероятно, вела в фотолабораторию, другая - в жилую комнату. Из жилой комнаты, услышав звонок, вышел довольно молодой седоволосый человек с тростью в руке, в голубом френче люфтваффе. У него были внимательные серые глаза, белый лоб. Он мало походил на Ютту. Коссовски изъявил желание сфотографироваться. - Мне кажется, вы родственник Ютты? - спросил он, усаживаясь в кресло перед аппаратом. - Да, ее брат. - Приятно познакомиться, Ютта меня знает. Я бывал в доме Зандлера, когда по делам министерства авиации приезжал в Лехфельд. Коссовски назвал свою фамилию. Эрих - свою. Только как внимательно ни наблюдал за ним Коссовски, он все же не заметил бледности, мгновенно покрывшей лицо Эриха. Возможно, этому помешали вспыхнувшие софиты, на минуту ослепившие Коссовски. "Надо предупредить Марта, а может, он знает? Нет, все равно я вложу в тайник записку", - подумал Эрих, рассматривая через матовое стекло серьезное, немного грустное лицо Коссовски, его опущенные седеющие усики, шрам на щеке. - Вы часто видитесь с Юттой? - спросил Коссовски. - Нет. У нее свои дела. Не понимаем мы друг друга... Эрих вставил кассету и нажал спуск. - Готово. У вас не найдется сигареты, господин Коссовски? - Пожалуйста. Эрих с удовольствием закурил и присел на подоконник. Он хотел поболтать с новым человеком. - Признаться, тянет на фронт. Встретить бы там старых друзей. Может, со временем я бы окончил офицерскую школу. - В каком чине вас уволили? - Я был фельдфебелем. Летал на "дорнье". Но однажды какой-то отчаянный англичанин обстрелял нас, и вот... - Эрих показал на свою ногу. - А почему все же у вас разлад с Юттой? - спросил Коссовски. - Она придерживается совсем других взглядов, чем вы? - Да нет. Примерная девушка Германии... - А вы? - Я-то... - Эрих сделал вид, что смутился, но потом овладел собой. - Я не верю в богов. Я могу уважать вождя, но отдать жизнь хочу не за него, а за родину, у которой есть этот вождь. - Вот вы какой! - улыбнулся Коссовски. - Но знаете, обожествление вождя - это государственная политика. - Я солдат и мало что смыслю в политике. Отправили бы меня на фронт, и там бы я на деле, а не на словах показал, как я люблю Германию. "Нет, этот парень, пожалуй, не может быть агентом или каким-нибудь антифашистом: он слишком простодушен", - подумал Коссовски. - Вы часто встречаетесь с Зейцем и Пихтом? - Зейц - мой сосед, вполне порядочный человек, он живет наверху, а Пихт... Я его видел мимоходом. Он какой-то... заносчивый. Таких не люблю. - Почему же? - Слишком хвастлив. Как же, бывший адъютант Удета... Таким в штабе кресты вешают направо и налево. - Э-э, вот вы и ошиблись, господин Хайдте. Он был отличным боевым летчиком и крест получил за храбрость. Не помню точно: или он спас знаменитого Мельдерса, или Мельдерс спас его (Коссовски умышленно путал), но крест он заработал честно. - Ну, да мне все равно, - махнул рукой Эрих. - А что вы думаете о Вайдемане? - Дубина. Волочится за Юттой и надеется, что она согласится стать его женой. Уж если она пойдет замуж, так за Зейца. - А что у нее с Зейцем? - Да пока ничего. Но, кажется, Ютта предпочитает черные мундиры СС голубым люфтваффе. - Ну что ж, желаю вам всего доброго, - сказал Коссовски, поднимаясь. - Надеюсь, мы будем встречаться даже после того, как я получу снимки? - Буду рад. - Тяжело наваливаясь на трость, Эрих проводил гостя до дверей... После Эриха Коссовски навестил Зейца. - У вас под носом работает подпольная станция, - прямо объявил он, - загадочный Март шлет в Москву телеграмму за телеграммой, в Лехфельде авария за аварией... Чья это работа? Вайдемана? - Я не понимаю вашего тона, Коссовски. С каких пор гестапо стало подчиняться контрразведке люфтваффе? - Говорю я об этом потому, что у нас с вами одна задача - обеспечить секретность работ на заводах Мессершмитта. Мне необходимы все данные о служащих фирмы. - Я не могу их дать вам, Коссовски. - Меня интересует весьма узкий круг лиц, так или иначе связанный с секретными материалами, - как бы не слыша, продолжал Коссовски настойчивым тоном. - Весьма узкий... - Кто же, если не секрет? - Зандлер, Вайдеман, Вендель, Гехорсман, секретарша Зандлера, Пихт. - По-вашему, кто-то из них шпион? - У меня нет еще доказательств. Но если вам дорога ваша голова, вы поможете их достать... Вдруг в кабинет вошел шофер и молча протянул Коссовски радиограмму от Лахузена. Начальник отдела абвера требовал, чтобы Коссовски немедленно выехал в Берлин. От перегретого мотора тянуло теплом, О том, что может произойти в Берлине, Коссовски решил не думать. Мало ли какая идея осенит Лахузена? Он перебирал в уме впечатления от Лехфельда. Обескураживал Коссовски вчерашний разговор с Пихтом. Пауль вел себя в высшей степени высокомерно. - Может быть, тебе стоит вспомнить Испанию? - спросил Пихт прямо. - Это уже давно забылось, - стараясь быть спокойным, проговорил Коссовски. - Напрасно ты так думаешь, Зигфрид. - Пихт кольнул его взглядом. - Сейчас меня интересует авария в Рехлине, - насупился Коссовски. - Ты знал, что должен лететь Вайдеман? - Разумеется. Я же его сопровождал в первых испытательных полетах. - Но почему перед полетом вы напились? - Напился не я, а Вайдеман. Он боялся этих испытаний. - Тогда пусть он поищет для себя более спокойное место. Вайдеман говорил об испытаниях в Рехлине? - спросил Коссовски. - Я не интересовался. Кроме того, ты осведомлен, разумеется, о приказе, запрещающем должностным лицам разглашать время и место испытаний? - Но Вайдеман мог поделиться об этом с другом... - Коссовски, ты считаешь меня за дурака. Вайдеман всегда выполняет любой приказ с безусловной точностью, независимо от того, пьян он или нет. - Ты допускаешь возможность, что в Рехлине самолет взорвался от мины, скажем, с часовым механизмом? Пихт откровенно захохотал, глядя на Коссовски: - Тебе ли не знать, Зигфрид, о том, что с тех пор, как появился первый аэроплан, в авиации потерпело аварию две тысячи триста семнадцать самолетов. Не сбитых в бою, а просто потерпевших аварию из-за туманов, гроз, плохих аэродромов, слабой выучки, а главное, от несовершенства конструкции. "Штурмфогель" - нечто новое в самолетостроении. И я не знаю, сколько еще аварий и катастроф произойдет с ним, пока он научится летать. И если такие бдительные контрразведчики, как капитан Коссовски, будут искать в них мину и подозревать пилотов в шпионаже, клянусь, он никогда не взлетит... - 2 - Машина со скрежетом остановилась. У шлагбаума стояли два жандарма с блестящими жестяными нагрудниками на шинелях. Шофер предъявил пропуск. Жандарм осмотрел машину и, козырнув, разрешил ехать дальше. Берлин, как обычно, был погружен во тьму. Машина помчалась мимо черных громад зданий. - Остановитесь у абвера, - сказал Коссовски, когда "оппель" выехал на Вильгельмкайзерштрассе. Коссовски думал, что Лахузена он не застанет, но тот, оказывается, ждал его. Лицо полковника абвера выражало крайнее недоумение. - Проходите и садитесь, капитан, - проговорил Лахузен, собирая со стола документы.-Вы устали, конечно, но придется еще поработать. Невероятное дело. Из ряда вон... - Не понимаю вас, господин полковник. - Ах да! В руки гестапо попал человек. У него выколотили признания. Он оказался связным "Роте капеллы" - красной подпольной организации. Он шел к Перро. И знаете, кто им оказался? Майор Эвальд фон Регенбах! Если бы Коссовски не сидел в кресле, у него, наверное, подкосились бы ноги. Он мог подозревать Регенбаха, как подозревал в измене и второго коричневого фюрера - Гесса, когда тот перелетел в Англию, но то, что неуловимый, всезнающий, загадочный Перро - это Регенбах, никак не укладывалось в его сознании. - Мы узнали об этом утром. Канарис уехал к Гиммлеру, потом докладывал рейхсмаршалу Герингу. Ведь Геринг рекомендовал Регенбаха на высшие курсы штабных офицеров люфтваффе. Тот дал согласие на арест совсем недавно: от улик не уйдешь. - Какая же роль уготовлена мне в этом деле? - спросил Коссовски. - Самая первая. Гиммлер обещал Канарису передать Регенбаха нам. За его домом установлена слежка. Вы проникнете к нему, скажем, с важным сообщением и арестуете его. А то, не дай бог, он вздумает застрелиться. Нам он, конечно, нужен живым. Действуйте сейчас же. - Неужели даже среди таких немцев могут быть красные? Лахузен развел руками. - Теперь от Перро нас поведет прямая дорога к Марту с его рацией в Лехфельде... - жестко проговорил Коссовски. - Вот поэтому мы и решили дать вам первую роль, так как вы наиболее преуспели в этом деле, - сказал Лахузен. - Оттого, насколько удачно вы проведете операцию, будет зависеть ваше повышение по службе. - Я всегда служил рейху и фюреру... - начал, поднявшись, Коссовски. - Да, да... - перебил его Лахузен. - Вы были исполнительным работником. Только не поскользнитесь сейчас. Регенбаха, повторяю, нужно взять живым. Пароль: "Изольда". Лахузен нажал на кнопку звонка. В кабинет вошли трое сотрудников абвера. Одного из них Коссовски уже знал - это был шофер, который возил его в Лехфельд. - Довольно шустрые ребята, - порекомендовал Лахузен. - Вы поедете с ними, капитан. Да! И как только возьмете Регенбаха, сразу же позвоните мне. Я буду вас ждать. ...В два часа ночи машина остановилась у подъезда аристократического особняка недалеко от Тиргартенпарка. Из темноты выросли две тени в штатском. Коссовски назвал пароль. - При любом подозрительном шорохе ломайте дверь и берите, - сказал Коссовски абверовцам. - Я же позвоню ему из автомата. "Если Регенбах еще ни о чем не догадывается, попробую взять его без лишнего шума, а то и вправду, чего доброго, он вздумает пустить себе пулю в лоб", - подумал он, опуская в автомат десятипфенниговую монету. В трубке довольно долго раздавались гудки. Наконец кто-то поднял трубку и держал ее в руке, словно раздумывая, отвечать или не отвечать. - Господин майор? - спросил тогда Коссовски. - Да, - сонным голосом ответил Регенбах. - Извините за поздний звонок, но я только что вернулся из Лехфельда и привез ошеломляющее известие, которое не терпит отлагательств. - Что случилось? Вам удалось выудить Марта? - Разрешите мне заехать к вам и все объяснить. Некоторое время Регенбах колебался: - Вы где сейчас? - Совсем рядом, звоню из автомата. - Хорошо, жду. Коссовски кинулся к особняку Регенбаха. - Встаньте в тень. Веру его сам, - шепнул он абверовцам. Через пять минут Коссовски нажал на кнопку звонка. Регенбах встретил его в пижаме и домашних туфлях. - Здесь никого нет? - спросил Коссовски. Из глубины спальни раздался лай. - Прекрати, Зизи! - приказал женский голос, и собака успокоилась. Регенбах и Коссовски прошли в кабинет. Опытным взглядом Коссовски ощупал карманы Регенбаха и убедился, что пистолета там нет. - Ну? - нетерпеливо спросил Регенбах. - Перро... - Что Перро? - Я привез приказ арестовать вас, Перро... Регенбах побледнел. Рука упала на ящик письменного стола. - Отойдите! - крикнул Коссовски. За дверью послышались шаги. Тот абверовец, который был шофером у Коссовски, подошел к майору и ловко защелкнул наручники. - Что случилось, Эви? - растолкав офицеров, в кабинет стремительно вошла красивая женщина в халате из цветного японского шелка. - Успокойся, дорогая, - пробормотал Регенбах и опустил голову. - Фрау, дайте одежду вашему мужу, - приказал Коссовски. - Я пожалуюсь штандартенфюреру! - Женщина гордо откинула белокурые волосы. - Бесполезно, Лези. - Регенбах вдруг выпрямился и в упор посмотрел на Коссовски - Вы неплохо сработали, Зигфрид. ...Лишь на рассвете Коссовски добрался до собственного дома. Голову ломило от нестерпимой боли. Он понимал, что ему надо присутствовать на первом допросе Регенбаха. От первого допроса, как это часто бывает, зависели и остальные допросы. На первом допросе в какой-то мере можно определить характер преступника, его стойкость, мужество или трусость, его поведение в дальнейшем. Но он настолько устал, что Лахузен сам заметил землистый цвет его лица и предложил поехать домой, как следует выспаться. Слишком трудным и нервным был этот день даже для такого опытного контрразведчика, каким был Коссовски.  Глава одиннадцатая ЭХО В БЕСКРАЙНЕМ НЕБЕ  В конце августа 1942 года в Житомир выехал начальник политической разведки СС Вальтер Шелленберг. В полевой штаб-квартире рейхсфюрера он высказал Гиммлеру мысль о том, что, пока германские войска наступают на Сталинград, надо прийти к "компромиссному соглашению" с Англией и США. Шелленберг был весьма дальновиден в вопросах политики. Одним из первых среди высших чинов рейха он понял, что война с Россией принимает затяжной, а значит, гибельный для Германии характер. Обладая колоссальными ресурсами на Урале и в Сибири, русские выпускают все больше и больше танков, самолетов, орудий, боеприпасов. Все сильней возрастает сопротивление, ширится партизанская борьба, растет оппозиция и в самой Германии. Если объединиться с США и Англией, то еще может возникнуть шанс на победу. Придется отказаться от прежней мечты о мировом господстве и разделить русский пирог на троих. Чтобы "сосредоточиться на конфликте с Востоком", Гиммлер и Шелленберг собирались предложить западным державам такой план: вермахт выводит свои войска из Северной Франции, Голландии и Бельгии. После разгрома Советского Союза Германия передает Англии район между Обью и Леной, а Соединенным Штатам - район между Леной, Камчаткой и Охотским морем. Придется внушить фюреру мысль: пока не поздно, пойти на мировую с томми и янки! - 1 - Летчики Лехфельда проснулись в одну минуту от тяжелого гула самолета. Они хорошо разбирались в звуках своих машин, но рев, прокатившийся по небу, был им незнаком. Они высыпали на веранду, но самолет уже скрылся в неясной предрассветной дымке. Два "Ме-109" взлетели и понеслись в ту сторону, куда скрылся неизвестный самолет. Через несколько минут с аэродрома на мотоцикле приехал Гехорсман. - Видали, господа? - крикнул он снизу. - Что случилось, Карл? - спросил Вендель. - Случилось то, чего можно было давно ждать. - Да говори же толком! - В службе оповещения спали, дьяволы... Он свалился вон оттуда и пролетел над полосой. - А ты, идиот, думал, что он решил садиться? - Я не думал, а просто дежурил в мастерской, - обиделся Гехорсман. - Какой марки был самолет? - "Москито". - Теперь черта с два догонишь... - Может быть, сшибут зенитчики? - спросил пилот Шмидт. - Ха, ты видел, чтобы они когда-нибудь сшибали? - рассмеялся Вендель. Спор оборвался, когда пилоты услышали приближающийся гул. Истребители вынырнули из-за леса и сразу плюхнулись на землю. Мотор одного из них сильно дымил. Летчики побежали к аэродрому. - Ну как, Пауль? - закричали они Пихту, вылезающему из кабины. Пихт только махнул рукой. - Он припустил от нас, как заяц. - Вайдеман сбросил парашют на землю и, разминаясь, прошел взад-вперед. - Засек все-таки... Теперь будем ждать гостинцев... - А "фокк" догнал бы? - спросил Пихт Вайдемана. - Вряд ли, - ответил Вайдеман. - Тяжеловат он. На аэродроме с самого начала войны с Россией дежурили по готовности номер один два истребителя. В любую минуту дня и ночи они могли взлететь навстречу неприятелю. В это раннее утро дежурили Пихт и Вайдеман - оба на самолетах "Ме-109". Истребитель "Фокке-Вульф-109" с поршневым мотором воздушного охлаждения был прислан в Лехфельд недавно. Летчики могли наблюдать за ним только издали: подходить к нему близко никому не разрешалось, кроме Вайдемана, который с должностью первого летчика-истребителя "Штурмфогеля" сочетал обязанности командира отряда воздушного обеспечения. Самолет был хорошо вооружен и защищен броней. Министерство авиации дало фирме большой заказ. Эту машину Гитлер намеревался бросить в одну из решающих битв. - Наше дежурство кончилось, сегодня будем тренироваться на стрельбах, - проговорил Вайдеман, оглядывая свой истребитель. На опушке леса в отвале саперы оборудовали для летчиков тир. В трехстах метрах от движущихся мишеней самолетов была установлена кабина "мессершмитта" с прицелом. Перед фонарем стоял пулемет "МГ-17". Летчик ручкой управления мог направлять кабину в любую сторону - создавалось ощущение полета. Он ловил в прицел движущуюся мишень русского самолета и открывал огонь. Лучше всех стрелял Вайдеман. Кабина легко шла вслед за ручкой управления, он быстро ловил мишень и короткой очередью прошивал ее от носа до хвоста. - Вот это стрелок! - восхищались пилоты. - Скажи, Альберт, как это тебе удается? Вайдеман, усмехаясь, отвечал: - Профессиональная тайна. Если я научу вас, мне не дадут Железный крест. Отстрелявшись, он подошел к Пихту: - Пауль, надоела мне вся эта штука. Буду проситься на фронт. - Там-то тебе приготовят березовый крест, - сказал Пихт. - В конце концов, доделают же "Штурмфогель". В это время "москито" - облегченный английский бомбардировщик со снятым вооружением - перелетел Ла-Манш и приземлился на авиабазе в юго-восточной части Англии, Медменгеме. Капитан Чарлз Боут, командир "москито", немедленно передал пленку в фотолабораторию. Да, он сфотографировал уединенный в сельской местности близ Аугсбурга аэродром. Да, он видел в конце взлетной дорожки странные черные полосы. Да, они спаренные. Фотолаборатория аэрофотограмметрического подразделения подтвердила сообщения о том, что немцы заняты исследованиями новых летательных аппаратов. По всей видимости, это ракеты или самолеты с реактивными двигателями. Они и оставляют на взлетной дорожке черные следы от газовых струй. Ни в Англии, ни в Соединенных Штатах такого оружия не было, если не считать нескольких экспериментальных экземпляров "Глостер" и "Белл Р-59"... - 2 - Для нового "Штурмфогеля" фирма Юнкерса прислала опробованные двигатели, и Зандлер решился снять поршневой мотор, чтобы не утяжелять нос машины. Впервые после долгого перерыва он решил испытывать "Штурмфогель" только на реактивной тяге. - Альберт, - сказал Зандлер Вайдеману перед полетом, - я приказал поставить в кабине киноаппарат. Если вам удастся взлететь, не забудьте его включить. Кинопленка расскажет нам о показаниях приборов. - Это в том случае, если я сыграю в ящик? - наигранно-наивно спросил Вайдеман. - Мало ли что может случиться. - Зандлер нервно дернул худым плечом. - После катастрофы в Рехлине мы должны всем господам великого рейха доказать, что "Штурмфогель" - это не мертворожденное дитя. - Понимаю, - на этот раз серьезно ответил Вайдеман. ...Бешено взвыли двигатели. Стрелка керосиномера поползла вниз - так грабительски моторы сжигали топливо. - "Штурмфогель", вам взлет! - услышал Вайдеадан в наушниках. Самолет рванулся вперед. Вайдеман двинул педали, потянул ручку, но машина не слушалась рулей. Она неслась по бетонной полосе независимо от воли пилота. Почувствовав, что скоро кончится бетонная полоса, Вайдеман убрал тягу и нажал на тормоза. Машина резко качнулась, едва не перевалившись на хвост. "Да ведь только так я сумею поднять самолет! - догадался Вайдеман. - На скорости сто шестьдесят километров я нажму на тормоза, хвост попадет в воздушный поток, и "Штурмфогель" станет управляем". К остановившемуся в конце аэродрома самолету подъехали инженеры и Зандлер. - Опять не получилось? - спросил обескураженный Зандлер. - Я не мог оторвать хвост самолета. На взлете он был неуправляем. - Да, я видел это. Что-то я не рассчитал. - Разрешите попытаться взлететь еще раз. - Что вы задумали? - насторожился Зандлер. - Попробую на взлете тормознуть. - Это опасно, Альберт. Но Вайдеман промолчал. Он отстегнул парашют и вылез из кабины. Подъехал керосинозаправщик. Техники перекинули его шланги к горловинам баков в крыльях "Штурмфогеля". - Хорошо, сделаем еще одну попытку, - разрешил Зандлер. "Старик долго не протянет", - подумал Вайдеман, глядя на бледное, изможденное лицо профессора. Снова с чудовищным грохотом рванулся "Штурмфогель" по аэродрому. Вайдеман легким нажимом придавил педаль тормоза. "Штурмфогель" помчался теперь на основных шасси. Ручка управления упруго впилась в ладонь. - Ага, послушался! - лизнув губы, прошептал Вайдеман. Теперь он ясно видел полоску аэродромных прожекторов в конце бетонной площадки. Машина достигла взлетной скорости, но Вайдеман ручкой прижимал ее к бетонке и лишь на последних метрах потянул управление рулем высоты на себя. Самолет устремился вверх. "Летит, летит!" - Алло! Я "Штурмфогель"!-закричал Вайдеман, прижав к горлу ларингофон. - Взлет на скорости сто шестьдесят два километра в час. Набираю высоту. Скорость сейчас шестьсот пятьдесят. Температура газов за турбиной... - Альберт! - услышал Вайдеман взволнованный голос Зандлера. - Поздравляю, Альберт! Скорость не повышайте. Работайте до пустых баков! - Хорошо, профессор! Ого, как быстро я набрал высоту. Вайдеман пошел на разворот. Привязные ремни больно врезались в плечи. Рот скособочило. Кровь прихлынула к глазам. - Чувствую большие перегрузки, - передал Вайдеман. - Так и должно быть, Альберт, - немедленно отозвался Зандлер. Под крыльями разворачивалась земля. Краснели среди светло-ржавых полей и темных лесов Лехфельд, замок Блоков. Вдали голубели Баварские горы и дымил трубами заводов Аугсбург. Через двадцать минут стрелка расходомера подошла к критической черте. Убирая тягу, Вайдеман понесся к земле. Он удивился приятному наслаждению полетом на "Штурмфогеле". Впереди не было винта мотора, и не лезли в кабину выхлопные газы. Звук от работы двигателей уносился назад, и пилот чувствовал лишь мерное дребезжание корпуса да иногда прокатывающийся гром - моторы дожигали топливо. Над землей Вайдеман выровнял самолет и плавно посадил его на бетонку. Вайдеман увидел бегущих к нему людей. Весь аэродром сорвался с места - "Штурмфогель" наконец увидел небо. - Полет закончил, - передал Вайдеман и добавил совсем уж некстати для этого момента: - А все же надо повыше поднять стойку носового колеса, профессор. - 3 - Коссовски стал временно замещать должность начальника отдела "Форшунгсамта", но ответственность за секретность работ в Лехфельде с него не сняли. Присутствуя на допросах Регенбаха, он никак не мог уловить связей, которые тянулись из Берлина в маленький городок под Аугсбургом. Регенбах молчал. Он терял сознание от боли при пытках, его лечили в тюремном лазарете и снова истязали, но едва он приходил