халась, снова захотелось развлечься шляхтянке. - Ведь названой сестрой приходится она моей Степаниде. А что ее родители были ляхами, разве она виновата? - Кабы только ляхи, а то шляхтичи, Иван!.. Да я и не виню родителей. На что способны, то и родили. Не поеду я, сотник, к тебе в гости, мы должны привести полк в боевую готовность. - Вот тебе и на! Гетман не простит тебе этого, может истолковать по-своему твой отказ. И так нашептывают гетману на ухо, что ты бунтуешь против него, заришься на его булаву. Полковник будто бы и не слыхал доводов зятя гетмана. Все это выглядело совсем обычно. По собственной прихоти девушка не решилась бы отправиться в такую даль. Очевидно, сам гетман снарядил ее, и не только для примирения!.. Может... - Не гостить, а шпионить за полковником Данилом Нечаем прислал он Карпа. Да мы уже помирились с Хмельницким, по-братски расцеловались в присутствии старшин. Возможно, не поверил?.. - Опомнись, что ты плетешь, даже странно слушать от тебя!.. - Знаю, сотник, знаю! Живу не первый день на свете, не по милости гетмана... На днях привезли мне от него всякие универсалы. А Калиновский да Ланцкоронский свои "универсалы" пишут на теле наших посполитых! Странное совпадение! А тут еще и кумушку с Карпом, как наживку для глупых карасей, прислал. - Хватит тебе, полковник! Не думаешь ли ты обвинить гетмана в измене? Девушка наедине сказала: позови полковника Данила, потому что лично ему должна передать кое-что от отца. Возможно, таким тайным путем гетман сообщает о войне с ляхами. Полковник снова осадил коня. Какой-то внутренний голос удерживал его от встречи с распутной девчонкой шляхетского рода. А она, может быть, приехала не как девушка, а как самое доверенное лицо мудрейшего дипломата - гетмана! Кем, как не девушкой, да еще и шляхтянкой, прикроешь тайну переписки! По крутому взгорью, по обеим сторонам которого росли столетние вербы, поднимались они в Красное. При лунном свете поблескивали крупы казацких коней. - Похоже на правду, Иван. Вижу, ты тоже становишься дипломатом, как и твой тесть, - промолвил Данило Нечай. - Но сейчас я не поеду. На кого оставлю полк? Вон слышишь, ветер разносит запах гари, неспроста прибыл в наши края из-под Каменца Калиновский. Объединяет свои полки с войсками Ланцкоронского!.. Свернем, хлопцы, да проедем через восточные ворота к замку. - Лучше было бы заехать в корчму в местечке. Казакам и коням отдохнуть надо. - Не ерепенься, Иван. Вон те виселицы возле церковных ворот все время стоят у меня перед глазами. Да еще и паненка одна... - Повешена? - Вспоминать тяжело... Приемная дочь подсудка, сирота. Только и того что католичка, а может, она из бедной польской семьи. Э-эх, Иван! Такая красавица, что и сам Сатанаил с ума сошел бы! В бездну, а не то что на курган убежишь от всего этого. Как пес на луну взвоешь! Глаза у нее, как море, синие, глубокие и бездонные. Порой я сравниваю с бездонным небом, в котором готов утонуть!.. Сотник пришпорил коня, догнал казаков и направил их к реке, где на возвышенности стоял замок. Затем он снова подъехал к брату, а в ушах до сих пор звучали необычные для Нечая слова. - Э-эх, Иван!.. - Казнили, спрашиваю? - Да нет, что мы - ляхи, казнить девушек! Но если паненка эти слезы заменит враждою к нашим людям... могу и сам укоротить ей жизнь! - Где она? - поинтересовался сотник, уважая чувства брата. Не узнавал он Данила, храброго воина и безразличного к женщинам. Он впервые услыхал такое признание брата. Прежде, бывало, говорил: жена казаку - его сабля, вместе с ней проходит его молодость... А тут такими словами заговорил, что растревожил и его душу. - А где эта паненка? - переспросил Иван. - Может, отвезти ее в Брацлав, пусть бы Степанида... - Хватит, сотник! - махнул рукой Данило. - Не думаешь ли ты сделать меня предателем-бабником? Как люди скажут, так и поступлю с паненкой. Травит она мою душу, проклятая дивчина. Даже имени не сказала. - Ты сам спрашивал? - Григорий Кривенко и Матвей спрашивали. Вдова-шинкарка приютила ее по моему приказу. Да чего ты пристал ко мне с нею? Не поеду я в Брацлав на свидание с Геленой, вот и весь мой сказ! Нечай сам знает себе цену и за полк на границе отвечает перед народом да гетманом. Круто повернул коня, словно увидел злейшего своего врага, ударил его плетью и нырнул в черную пасть густых столетних верб на взгорье. Потом вдруг вынырнул из темноты и как ветер понесся на гору. Только на серебряных украшениях сбруи да на подковах блестели холодные лучистые искры. - Пропал полковник! Вот пакостная дивчина, все-таки влип Данило! Теперь пропал... Оглянулись брацлавские казаки. Их сотник пришпорил изморенного коня и помчался догонять брата. 22 Снежное поле покрылось грязными заплатами, но сверху хлопьями валил снег. Приближался вечер, крепче подмерзал снег на дорогах. Взъерошенные грачи по-хозяйски расхаживали вдоль казачьего шляха, по которому ехала в санях Гелена. Она все чаще стала оглядываться, спрашивала кучеров и сопровождавших ее казаков, не следовало ли дать лошадям отдохнуть. Вдруг их догнал казак с подставным конем. Это был Карпо Полторалиха. - Подставного коня прислал тебе, Гелена, пан гетман! - воскликнул Карпо, подъезжая к ее саням. Остановились прямо среди степи. Кучера подпрягали коня, Карпо интересовался здоровьем и настроением Гелены. А она украдкой, не скрывая своего нетерпения, все время оглядывалась назад. - Ничего, Гелена, доедем. Теперь я и сам буду погонять коней. Завтра утром и масленицу встретим у Ивана Нечая. Я еще и к сотнику Шпаченко непременно наведаюсь, прицеплю ему, прохвосту, колодку. До сих пор еще холостякует, хитрец, а мы уже и детишками обзавелись... Гелена не догадывалась о подлинных намерениях Карпа. Считала, что он едет с военным поручением гетмана, а ее встретил случайно. И была довольна, что он помог ей. В Брацлаве она сама решит, как ей поступить! Когда подъехали к городу, Карпо поскакал вперед. - Надо же предупредить родственников, - сказал. И это хорошо. Вскоре он вместе с сотником Иваном Нечаем встретил ее при въезде в брацлавские ворота. Карпо теперь сидел на коне, свесив ноги на одну сторону, повернувшись лицом к ехавшей в санях девушке. Он балагурил с кучером и сотником, смешил их так, что даже Гелена и ехавшая с ней девушка-служанка хохотали до слез. Она уже в Брацлаве! Какие силы могут теперь удержать ее, помешать вырваться и улететь?.. Выпорхнула-таки из опротивевшего гнезда и вырвалась на простор. Пусть теперь позади нее гремят громы, пусть молнии пронизывают черные тучи - она добьется своего счастья! А пока что ни молний, ни грома. В Брацлаве еще лежал снег, и неотступное наблюдение за ней Карпа связывало ей руки. В эти три дня пребывания у Нечая Гелена света божьего не видела из-за него. Иногда выбегала со двора на улицу, смотрела на дорогу. Но вот на третий день она встретила осунувшегося, измученного Игноция. У него не было ни гусарского оружия, ни коня. Правую руку он держал за поясом. Гелена оторопела от неожиданности, увидев его в таком состоянии. - Игноций? Тебя пан Янчи-Грегор... - И умолкла, заметив, как он предостерегающе подмигнул ей. - Да нет, прошу прощения у паненки, Игноций, очевидно, мчался за паном Скшетуским, - произнес Карпо, показываясь из-за изгороди. Гелена ужаснулась: откуда он взялся?! И догадка обожгла ее как кипятком. Карпо подошел к гусару: - Если пан гусар приехал к полковнику Данилу, так он сейчас у себя в полку. Весна близится, вот он и проверяет готовность своих воинов. Может быть, пану гусару показать дорогу или проводить... - Обойдусь и без тебя... - зло ответил Игноций. Только теперь Гелена поняла, с какой целью послал гетман следом за ней Карпа. И вся похолодела, - теперь она уже не чувствовала себя такой героиней. В доме Нечая она прислушивалась к разговорам военных, узнала от них о том, что где-то тут поблизости находятся войска польного гетмана Калиновского, что пушки увезены из Брацлава в Красное... Многое слышала она в доме дочери гетмана, где ее принимали как свою. Она узнала и о том, что к полковнику Нечаю сотни людей шли из окрестных сел. Проведала, что они громили имения возвратившихся шляхтичей, которые восстанавливали старые порядки. И, наконец, ей удалось втереться в доверие к служанкам сотника. - Карпо, уважаемая паненка, расспрашивал наших девушек из челяди, не проезжал ли здесь какой-то пан поручик и не расспрашивал ли он о вас... - рассказала Гелене одна из служанок. Однажды она подстерегла во дворе Карпа и заговорила с ним как со своим человеком. А тот, всегда веселый и разговорчивый, тут же охотно ответил. - Не знает ли пан Карпо кратчайшей дороги в Чигирин? - приветливо спросила она. - Забывать их уже начинаю, Геленка. Из Каменца ездили и через Умань, но можно и через Белую Церковь или напрямик, по сухолесью. Может, будем готовиться к отъезду? - Нет-нет. Хотелось бы весточку батеньке послать... - Так зачем дело стало, пожалуйста! Можно хоть и сегодня! Но когда Гелена узнала о том, что Карпо собирается послать казака с этой весточкой, передумала: - Пожалуй, не надо, не будем посылать. Вот увидимся с полковником Нечаем, а потом вместе и поедем. Пан Карпо не только хорошо знает дорогу, но может предотвратить и всякую опасность в пути... - А про себя подумала: "Прикидывается казак услужливым или действительно получил такой приказ от гетмана? Лучше по-хорошему с ним, лаской усыпить его бдительность". Она сходила в церковь, подчеркивая свою набожность. И всюду искала глазами Игноция. Наконец увидела переодетого в толпе возле церкви: "Не заметил ли его Карпо, этот дьявольски пронырливый надсмотрщик?" Еще в Чигирине она убедилась, что казаки не часто посещают церковь. И сейчас на площади возле церкви Карпа не было видно. Она проталкивалась сквозь толпу людей, пересмеивалась с девушками, но глазами следила за Игноцием. Кажется, он тоже понял намерение Гелены и стал пробиваться к ней. Заметил, как она из-за пазухи вытащила какой-то пакет, завернутый в платочек, и закрыла глаза: что будет, то и будет! Она даже оттолкнулась от него рукой. Да еще и оглянулась, проверила. А Игноций, прижавшись к ней, молча взял платочек! Вихрем проносились праздничные дни масленицы, Гелена стала веселой, улыбалась даже Карпу! Она решила играть большую игру и добиться своей цели. Теперь она не тяготилась его настойчивой услужливостью, порой и сама отвечала на его смешные шутки и остроты. 23 В Красном еще ночью убрали виселицы с площади. Настоятель замковой церкви отец Стратион по православному обычаю велел ударить в колокола. Со всех сторон в церковь устремились люди. Шли православные, давно уже не слышавшие привычного колокольного звона, шли и униаты и даже католики. Подавив в себе спесь, спешили в церковь, чтобы постоять у звонницы. Пускай видят жители Красного, с каким уважением они относятся к схизматикам. В толпе велись благочестивые разговоры о единстве бога в трех лицах, о единстве человеческих душ, какую бы веру они ни исповедовали. Каким бы перстом человек не крестился, лишь бы не ладонью, как магометане, не закрывал ею от людей свое лицо. Здесь не было сказано ни единого слова о виселицах, о казни панов, об огне и крови, о том, что лежало на пути к братскому единению. Ни слова не произнесли и о знатной богомолке, которой отец Стратион пел осанну. На клиросах соревновались два прекрасных хора казаков. Впереди, на женской половине, перед иконой "Всех скорбящих", с горящей свечой в руке стояла выкрестка, приемная дочь гетмана. Из-за отсутствия дьякона отец Стратион сам обходил церковь с кадилом, но он больше кадил на новую молящуюся, чем на "Всех скорбящих". Молодая панна терпеливо выстояла всю долгую обедню и первой подошла под благословение батюшки. Никто не вышел из церкви раньше ее. Прихожане расступились, давая ей, как тени гетмана, дорогу. Только за дверьми храма она отошла от дочери гетмана Степаниды, которую тут больше называли Нечаевой, и смешалась с толпой. Волна богомольцев выбросила ее из церковного погоста на площадь. Молодые казаки оттесняли к ограде пожилых, расступаясь, чтобы пропустить дочь гетмана, не обращая внимания на то, что она покрытка. Из уст слегка улыбающихся парубков, казалось, вот-вот слетят слова: при свете солнца шляхтянка нежна со всеми, а при луне - только с нами... ...Полковник Данило Нечай еще раз наведался в Ворошиловку, лежавшую недалеко от-Красного. Он давал последние наставления сотнику Шпаченко, перед тем как начать народный суд над шляхтичами, снова возвратившимися в село. Но в это время прискакал джура от Ивана Нечая, сообщивший ему о том, что Гелена приехала гостить в Красное. - Кумушка остановилась у шинкарки Кушнирихи... - в заключение сообщил джура. - По этому случаю отец Стратион затеял файное богослужение!.. Нечай знал, что Гелена не очень-то разбирается в церковных делах. Кому же это понадобилось такое праздничное богослужение в Красном? И вынужден был спешно возвращаться в местечко. ...Не верил своим глазам. Католики, униаты смешались с толпой православных прихожан. - В середине зимы богослужение такое, как во время престольного праздника, батько Данило, - удивленно говорили полковнику джуры, казаки. Не ожидал он такого проворства у молодой шляхтянки. В этом чувствовалась рука не только самой распущенной кумушки. Присутствие ее здесь вносит сумятицу, сказывается на дисциплине полка. - Что будем делать, пан полковник? Сотник Иван Нечай не пожалел двух десятков казаков для сопровождения гетманской дочки. Карпо, побратим гетмана, неотлучно находится при ней. Говорят, какой-то жолнер тут вертится вокруг нее... - Жолнер? Какой еще жолнер, где он? - Будто бы один из шляхетных слуг, присматривающих за детьми гетмана. Чтобы развлечь дочь гетмана, сотник решил устроить такой парад, какой пан Тетеря устроил для детей Хмельницкого во время новогоднего праздника в Чигирине. Нечай не понял: шутит или издевается над ним казак? Старался сам разобраться в том, что тут происходит. - Чепуху городите, хлопцы, решили подтрунить надо мной. Передай Шпаченко, чтобы повременил с судом над панами шляхтичами, - приказал он джуре. - Отложим до первого понедельника великого поста. Да следите за тем, что творится в Баре, и за спокойствием в селе. Прозеваем - головами можем поплатиться. Пан Калиновский, вижу, не забыл о своем позорном поражении и о нашей победе над ним. Нечай незаметно выехал с улицы на площадь, остановил сопровождавших его казаков, чтобы не вспугнуть людей. Издали увидел проходившую вместе с девушками улыбающуюся Гелену. И человеческая зависть закралась в его душу. Какая краснянская девушка могла бы так игриво закинуть свою головку? Разве только одна... Полковник вздохнул, соскочил с коня и отдал поводья джуре. - Айда, хлопцы, в канцелярию полка! Мне что-то не нравятся эти праздники. И все же он направился к праздничной толпе. Подошел к девушкам, проводив глазами Гелену до самой хаты Кушнирихи. 24 А в доме Кушнирихи готовили обед. Возле печи хлопотали четыре женщины, стряпавшие праздничные кушанья. На сковородах в гусином жиру пыхтели блины, пахли пампушки с чесноком в макитрах, на противнях дымились жареные гуси. Войдя в комнату, Гелена услышала разговор двух девушек: конопатая дочь Кушнирихи и опечаленная красавица сиротка, воспитанница казненного недавно подсудка. - Да ты не горюй, паненка Томилла... - успокаивала девушка. - Он ведь тебе не отец и даже не отчим. - Хотя и не отец, прошу... Но пан заменил мне родного отца. Он мог умереть, как и все люди, а не болтаться на виселице, как разбойник и грабитель. - Молись за него, паненка. - Уважаемая паненка, не до молитвы мне сейчас. Думаю о том, как бы свою душу спасти... Гелена прислушивалась к разговору девушек и, по привычке, как будто искренне, расцеловалась с обеими. Даже Томилла, напуганная недавними событиями, почувствовала ее теплоту. - Боже мой, мне даже завидно, что вы шепчетесь о чем-то? Не о файных ли казаках? А впрочем... масленица уже прошла, разве что какому-нибудь колодку нацепим, - промолвила Гелена. Дочь Кушнирихи засмеялась в ответ. У Томиллы повеселели голубые глаза, в уголках губ появилась чуть заметная улыбка. Заполнив комнату, ввалились женщины, зашумели, словно на свадьбе. Одна из них сказала, как хозяйка: - А ну-ка, женщины, кто еще не заквасил свою душу, как капусту на зиму, давайте развеселим девчат! Паненка Томилла до сих пор еще скорбит, словно только что с кладбища пришла. Стефа, обрадуй паненку Томиллу, это же о ней так заботился пан Иван... Когда Гелена собралась уходить, хозяйка коснулась ее плеча и, как своей, сказала: - Останься, дочка, развлечем сироту! Гелена подошла к Томилле, как к своей родственнице, взяла ее холодную руку своими обеими. В судьбе сироты она увидела и свою судьбу. Веселого настроения как не бывало, несмотря на старания говорливых женщин. На подчеркнуто украинском языке обратилась к несчастной сироте: - Поверь мне, паненка Томилла, я желаю тебе счастья. Я польская шляхтянка, осиротевшая в детстве и искалеченная в девичестве. Считаюсь дочерью самого Хмельницкого, давно отслужив панихиду по своим родителям. Советую и тебе, милая сестрица, не отказываться от счастья, если оно в этом доме светит тебе небесной звездой... - Добрая паненка так ласкова со мной, что я... - Не будем говорить об этом, Томилла. Считай меня своей союзницей, и если б... - Гелена предусмотрительно оглянулась. Они остались только вдвоем, и благодарная паненка Томилла с девичьей наивностью тянулась к Гелене, как к своей единственной подруге на этом казацком празднике. - Прошу милую паненку, что я должна сделать? Гелена засмеялась, словно они шутили, потому что в это время кто-то заглянул в комнату, приоткрыв дверь. Затем она поцеловала Томиллу в порозовевшую щечку с вызывающей зависть очаровательной ямочкой. - Не ради хлопского праздника приехала и я сюда. Давай попытаемся вместе вырваться отсюда, но только надо веселой быть, иначе ничего не выйдет... Этот пан, прошу выглянуть в окно, меня бардзо интересует. Кто он? - Ах, тен... Это же полковник Нечай. - Нечай? - переспросила Гелена. - Об этом храбром казаке столько я наслышана от людей. - Моего названого отца казнил на виселице... - Страшный человек. Но и время какое, сестрица моя! Нечай... Шинкарка снова вошла в комнату, услышав со вздохом произнесенное имя полковника. - Полковник обещал заглянуть к нам, девоньки мои! Паненка Томилла благодарить бы должна... Полковник добрый к ней. - А что я должна делать, уважаемая пани, чтобы выразить ему свою благодарность? - Пригласить пана полковника к столу или хотя бы прицепить ему колодку. - Я? - с ужасом спросила девушка. Шинкарка многозначительно кивнула головой. В это время к Томилле подошла и Гелена, сообразив вдруг что-то. - Верно, моя милая. Ах, как бы это пригодилось в жизни! - промолвила она и сделала паузу, ожидая, покуда выйдет из комнаты хозяйка. Тогда живо подскочила к девушке, начала шептать ей на ухо: - У казаков есть такой обычай: если паненка в эти дни прицепит какому-нибудь парню колодку, то он весной пришлет к ней сватов. Какую-нибудь ленточку молча прицепила бы ему и усыпила этим других! Только заставила бы себя сказать такие слова: "Хлеб-соль пану полковнику..." На дворе полковника окружили сотники, джуры, казаки и мещане. Он хвалил своего брата, что принял дочь гетмана, как заведено, в Красном. Ни виселиц, ни жалоб со стороны шляхтичей, да и церковь открыли. Краснянские жители почтительно расступились, давая дорогу сироте Томилле. Она побледнела, и это неудивительно: ведь полковник дарил ей жизнь, - как же не поблагодарить за это. Паненка робко поклонилась полковнику, как это делают невесты, приглашая на свадьбу. В руке у нее заблестела ярко-желтая лента, только что снятая с праздничного наряда Гелены. Она шагнула к полковнику, а он, словно заколдованный, смотрел на ее щеки с ямочками, на дрожащие губы, в глубину печальных глаз и млел от неожиданности. Он даже не противился, когда она привязывала к его сабле ленту и чуть слышно произнесла заученное поздравление: - Хлебом-со...лью по...здравляю полковника, чтобы не пренебрегал сиротой... - Боже мой! Да это же колодку прицепила мне эта ласточка! - воскликнул, растерявшись, Нечай. Окружавшие их люди снисходительно засмеялись, девушка смутилась. Она пятилась назад. Нечай тоже смутился, потрогал рукой ленту, прицепленную к сабле, слегка улыбнулся и воскликнул под дружный хохот толпы: - Хорошо, ласточка!.. Готовь ужин, приду!.. 25 Польного гетмана Калиновского мучила бессонница, не спалось ему в Баре. После ханского плена он словно переродился. Отказался от шляхетских привычек, и вкусы у него изменились. Когда-то он отдавал предпочтение венгерским винам, баварскому пиву. А теперь употреблял только воду. Прежде он знал толк в одежде, по блеску ганзейского сукна или итальянского шелка, освещенного свечами роскошного канделябра, определял их стоимость. Теперь же он носил простую одежду. Его не клонило ко сну, как прежде. Чарующая картина победоносных сражений, приснившаяся ему в ночь накануне корсуньской катастрофы, как вечное проклятие, лишила сна. Он отказался теперь от кровати, спал ночью по-спартански на голой скамье. Не спал Калиновский и в эту ночь. Он давно перестал молиться, а свежий воздух раздражал его, как пса на привязи. Жажда мести вытеснила все остальные чувства польного гетмана. И только она давала ему силы. А когда созвал совет старшин, когда один за другим начали говорить небезызвестные в Речи Посполитой рыцари сказочных побед, - Мартин Калиновский спал! Польный гетман спал, когда Станислав Ланцкоронский, пересыпая родную речь латинскими словами, доказывал целесообразность нападения на Винницу, а не на Брацлав. Спал он и тогда, когда старшины, перебивая друг друга, торопились высказаться, будто они уже рубили этого "изменника, лайдака, опришка, мародера" Ивана Богуна. Но он проснулся, когда ротмистр Корецкий сказал: - Нашим рыцарям легче снести позор поражения от Ивана Богуна, чем победить Данила Нечая! Эти слова прозвучали слишком замысловато даже для тех, кто не без основания считал себя бесстрашным воином. И большинство присутствующих ответили на это лишь пустой, даже шутовской улыбкой. Они окинули ротмистра тупыми взглядами, - возможно, и забыли бы о его словах, если бы не заговорил проснувшийся гетман: - Виват, черт возьми, пан ротмистр! Почему вы умолкли, панове рыцари? Или, может быть, credo gvi absurdum est [верю, потому что это абсурд (лат.)], как говорят мудрецы. Я жду ваших возражений, доводов! Прошу пана ротмистра яснее изложить свою мысль. - Зачем яснее, ваша милость, пан гетман? Здравый смысл, а не патриотический порыв должен руководить нами в этой кровавой битве! Известно рыцарям, шляхте и всему миру, что Данило Нечай - это любимый вожак плебса. Фатальная любовь эта может привести к восстанию во всей стране, если мы нападем на Нечая. А воевать с плебеями, когда они в пылу гнева отстаивают свои права, да еще и подстрекают наших хлопов, прошу уважаемых панов согласиться, Речь Посполитая сейчас не готова. Такого гусара, как полковник Станислав Хмелевский, сняли с полка, да еще и судить, как ребелизанта, собираемся! Польские жолнеры, даже гусары изменяют нам, население Заподолья и Холмщины поддерживает восставших украинских хлопов! На сторону Хмельницкого перешел уже почти целый полк этих изменников - жолнеров и гусар. А в наших ли интересах сейчас еще больше озлоблять население края, которым мы хотим управлять? Если Богун только бесстрашный воин, то Нечай олицетворяет собой непримиримых врагов шляхты и Короны... Молниеносная победа над Нечаем еще не является победой над нечаевскими идеями, государственными устремлениями украинцев, а только приведет к усилению их... Вдохновенную речь Корецкого слушали как какое-то пророчество. Присутствующие озирались вокруг, словно ища такого же вдохновенного оппонента. Что-то не шляхетское звучало в пророческих словах князя, но что можно возразить против его разумных доводов? Шум, поднявшийся в, замке, неожиданно отвлек внимание шляхтичей. В комнату, где несколько часов продолжался совет старшин, вошел Ежи Скшетуский, только что соскочивший с седла. Он был утомлен и голоден - это заметили все по его давно не бритому лицу, усталой походке. Да и они сами с тех пор, как вернулся к войскам Мартин Калиновский, забыли, когда спали спокойно. Правда, открытой войны с войсками Хмельницкого сейчас не вели. Но и настоящего мира, о чем писалось в договоре, в стране не было. Вспыхивали восстания посполитых, сражались отдельные отряды в отдаленных воеводствах. Гусары и немецкие рейтары ловят посполитых, челядинцев и десятками казнят их. Сотням отрезают носы, уши, избивают розгами, кнутами или сапогами, покуда Хмельницкий стремится продлить мирную передышку. Стон и проклятия этих несчастных людей преследуют рыцаря, когда он остается один, не дают ему уснуть... Никто не пожалел утомленного дорогой Скшетуского, все хотели сразу выслушать его. Они даже не знали, откуда он прибыл. Но и это не столь важно, их интересовали вести из Варшавы, где определялась политика Короны, и из Езуполя, где гетман Николай Потоцкий отсиживался после страха, переживая позор второго плена, ждали новостей и из Чигирина, может быть даже еще больше, чем из Турции, или Молдавии, или даже из Москвы. - Прибыл я, уважаемые панове, из Чигирина, - начал Скшетуский. - Из Чигирина, от Хмеля?! В этом возгласе шляхтичей звучал явный страх. Разгром шляхты под Пилявцами, последовавший после поражений у Желтых вод и Корсуня, надолго останется в их памяти, как возмездие провидения. Чигирин! Этот город ассоциировался в воображении шляхтичей с окровавленным мечом и кучей пепла, оставшегося после сожжения их гербов и привилегий. Ведь поручик Скшетуский собственными глазами видел все эти ужасы! Он пахнет дымом этих пожаров!.. Даже Мартин Калиновский первым поприветствовал прибывшего Скшетуского, забыв в этот миг, что он польный гетман коронных войск и ему должны выражать свое почтение прежде всего. Он подошел к поручику, протянув обе руки и не скрывая тревоги. - Поведж, поведж [рассказывай, рассказывай (польск.)], пан Скшетуский. Вовремя успел на наш военный совет. Лайдаки бунтуют не только по ту сторону Зборовской границы. Мы должны воспользоваться затруднением Хмельницкого и отомстить за поругание Речи Посполитой. Речь идет только о том, на какой город прежде всего надо напасть, чтобы мечом нашего правосудия заставить покориться украинское быдло. Рыцари предлагают Винницу, а не Брацлав. Какое ваше мнение, поручик? Ежи Скшетускому льстила такая честь, славолюбие туманило голову. Но... Брацлав, Гелена и грамота московского царя... По требованию гетмана должен был рассказать о своих приключениях в Чигирине, в пути. Польщенный вниманием, он так увлекся, что сам не помнил, что в его рассказе правда, а что плод необузданной фантазии. Ведь тут нет никаких свидетелей! - Так вот, уважаемые панове, будучи грубо оскорбленным полковником Худолеем, я потребовал его наказания. На коленях лайдацкий гетман молил меня простить Худолея, но я был непреклонен, и он вынужден был на моих глазах казнить этого грубияна!.. Поручик врал безудержно, как он требовал от Хмельницкого уважения к себе, как не хотел принимать подарки, оскорблял хлопских старшин. - Пан Хмельницкий, уважаемый пан гетман, торжественно подарил мне при отъезде самого лучшего коня и двести левков. Приказал старшинам сопровождать чуть ли не до самого Брацлава, а в Городище сам Иван Богун должен был встретить меня со старшинами... И, почувствовав по настроениям слушателей, что слишком перехватил, умолк. А гетман вдруг спросил его: - Встретил Богун? - Нет, ваша милость пан гетман, - опомнился Скшетуский. - Сотники его коня в моем отряде обманным путем увели, и... я должен был мчаться изо всех сил, не пожелав сатисфакции. Скшетуский свою ошибку все-таки понял - в этот момент ему изменила его собственная фантазия. "Не признаться ли им, что в спешке вместо Павла Тетери назвал полковника Богуна?.." - Может быть, пан поручик расскажет нам что-нибудь о войске Богуна, находящемся в Виннице. Панове предлагают прежде всего напасть на Винницу... - подсказал Калиновский. - В Белой Церкви я нагнал полковника Вешняка с полком, который шел на соединение с Богуном. А это чигиринские казаки, уважаемые панове! Да и уманский полковник Осип Глух, который заменил погибшего Назруллу, тоже должен выступить на соединение с войсками Богуна. - Что же все-таки советует пан поручик? - снова спросил сольный гетман. - Д-думаю, что Нечай, коль он не пьян, уважаемые панове, тоже тяжел на руку. Но сейчас казацкие праздники, масленица... Уверен, что полковник Нечай будет пьян!.. - Что же, панове рыцари, отправляйтесь к войскам! - приказал Калиновский. - Покуда прибудут войска Вешняка и Глуха, ударим на полковника Богуна. С богом, за святую честь польской шляхты! 26 На следующий день в степи, по дороге на Винницу, гетман почувствовал, что рассказанное Скшетуским встревожило его. Или, может быть, встречный ветер с морозом так донимал Мартина Калиновского, что он не мог усидеть в седле? Доверительный рассказ Скшетуского о какой-то грамоте московского царя очень заинтересовал его. "Любопытно, что заставило так поступить эту шляхтянку, приемную дочь казацкого атамана? - размышлял Калиновский. - Забота о чести жены Чаплинского или честь шляхты, овеянной славой еще со времен Ягеллонов?" Мартин Калиновский не видел Гелены, но восторженный панегирик поручика о ее красоте тронул и его зачерствевшую душу. И он пообещал Скшетускому, что после разгрома Богуна в Виннице отправится в Брацлав. Предстоял первый бой гетманских войск после позорного поражения под Корсунем! Ветер, бивший в лицо, донимал кипевшего от ярости гетмана Калиновского. В тревожных раздумьях гетман несколько раз хватался за саблю. - Это будет страшная баталия, уважаемый пан Скшетуский, - сказал Станислав Ланцкоронский. - Ну, уж пан Мартин покажет свое умение! - в тон ему поддакивал Скшетуский. Приближались сумерки, но от белого снега было-еще совсем светло. На опушке леса показалась группа людей. Вокруг них гарцевали всадники, но люди не спешили, шли медленно. Гетман видел, как всадники замахивались нагайками, как отскакивали от них посполитые. Он свернул с дороги на обочину, завяз в снегу, но продолжал ехать. Остановился только тогда, когда поднялся на бугорок у опушки леса. За гетманом вынуждены были последовать и другие шляхтичи. Князь Корецкий немедленно послал отряд драгун. Они протаптывали по снегу дорогу для польного гетмана. Человек тридцать крестьян, окруженных отрядом конницы, растерянно посматривали на гетмана. Они вынуждены были идти, потому что их подгоняли жолнеры, наезжая на них своими лошадьми. В руках у кавалеристов обнаженные сабли, за поясами - пистоли. - А ну-ка, оборванцы, мерзкие завистники! Что мы тут, до ночи будем возиться с вами? Драгуны Корецкого подскочили к толпе людей, остановили их. Среди них были две женщины, едва тащился седой старик, несколько пожилых мужчин, а остальные - молодежь, парни. Корецкий врезался в толпу, чуть было не сбив с ног молодицу. - Тьфу, бешеный конь, проше ясновельможного пана, - воскликнула молодуха, защищаясь рукой, словно от удара. - Цо? - крикнул князь больше для видимости. В его возрасте женская красота еще много значила. А крестьянка, раскрасневшаяся от мороза, показалась ему такой красивой, что можно было сменить гнев на милость. - Красивой хлопке надо бы не коня, а всадника бояться... Что за люди, откуда идут? - спросил. - Хлопы, проше пана. Взяты по приказу пана гетмана как "языки". Есть среди них ворошиловские, краснянские... - Краснянские? - поинтересовался гетман, подъезжая к толпе. К Калиновскому подскочил старшина и доложил ему, что большинство из них схвачены в лесу - собирали сухие ветки на топливо. Около десятка краснян вершами ловили рыбу в озере. Одна молодуха шла с мужем из Красного в гости к родителям в Ворошиловку. Муж ее убежал, прыгнув в провалье на опушке леса, а она заговаривала зубы жолнеру... - Лайдачка, пся крев! Ко мне ее, - приказал польский гетман. Молодуха, с которой заигрывал князь Корецкий, пугливо взглянула на грозного гетмана. - Ясновельможный пан меня зовет? - показала рукой на свою грудь и шагнула к Калиновскому. - Из Красного? - Да, из Красного, паночку. Явтухова теперь я с масленицы. Ориной зовут. С мужем своим Явтухом Голодрабенко к родителям шли заговенье отметить. - Хватит болтать! - Вот те и на, люди добрые... - Ну!.. Отвечай, раз спрашиваю, быдло украинское! - Спрашивайте, паночку. Из толпы вышел вперед пожилой крестьянин: - Она... молодая еще, только что женщиной стала. Глупая, уважаемый пан, что она там знает. Может быть, пан у нас, мужиков, расспросили бы? - Молчать, лайдак! - Гетман ткнул саблей прямо в черную бороду крестьянина и яростно повернул ее. Мужчина замертво упал на снег. - Л-лайдак! - выругался гетман, запнувшись. - Кто сейчас в Красном?! - грозно спросил он Орину. - Да уже... прошу прощения у пана, как вам угодно, люди там. - Не о том спрашиваю, грязная схизматка! Какое войско в Красном? - Матушка моя родимая!.. - застонала молодуха. - О каком войске спрашивает пан? Жолнеров, как и у пана, несколько... - Какие жолнеры? Врать вздумала, пся крев, хлопка!.. Орина только вскрикнула и закрыла лицо руками, чтобы не видеть своей смерти. Но даже рассвирепевший гетман считал бессмысленной ее смерть. Он почувствовал, что ничего не добьется от крестьян. Ему нужна правда, а не их трупы. - Нех пан воевода допрашивает свое непокорное быдло, - сдавленным голосом велел Ланцкоронскому, отъезжая от толпы крестьян, чтобы не видеть страшного взгляда зарубленной молодухи. Приближался вечер. К воеводе один за другим подходили перепуганные люди. Ланцкоронский каждого спрашивал, знают ли они своего пана. Оказалось, что знают, а о чем-то другом не осмеливались говорить. Наконец воевода спросил их о Нечае. - Вот это, пан воевода, полковник! Сказывают, что взял быка за рога, разорвал голову до самых ноздрей, когда разгневался!.. - сказал стоявший в толпе парень. - Я не о рогах спрашиваю. Что делает этот полковник в Красном? Ведь его полк должен быть в Брацлаве... - Да мы его видели без полка. Как, бывало, заскакивал летом... - Спрашиваю: что он делает сейчас в Красном? Парень развел руками, оглянулся на людей, словно просил их подтвердить. - Может быть, сейчас, когда вечер наступил... А утром его не было в Красном. Нас черт понес за этой рыбой. А люди паши собирались просить попа-униата, чтобы службу отслужил в церкви... - Зачем врешь, разбойник? Ведь Нечай уже несколько дней тому назад привел полк в Красное! Да и батюшку униата повесил, пся крев! - Вот так новость, все-таки повесили униата, - словно удивляясь, произнес парень. - Царство небесное батюшке... Ланцкоронский даже стонал от бессилия, неспособный преодолеть стойкость этих людей, стоящих перед ним как нерушимая стена. Он пробовал отводить пленников в сторону, шепотом допрашивал их, соблазнял золотом, угрожал. Но каждый раз вынужден был выслушивать о чем угодно, только не о Нечае. Будто этот полковник существовал лишь в воображении или в легендах. - Мы с дорогой душой рассказали бы милостивому пану и больше, но у нас давно уже не пели о нем кобзари, - словно сожалел парень. - Сейчас такие заносы, учтите, пан, разве пробьется человек, хоть он и кобзарь... - Казнить! - приказал гетман, стоявший в стороне. Жолнеры, гусары, драгуны набросились на беззащитных крестьян... 27 Совсем стемнело, гетман торопился в село. Окровавленный снег стоял у него перед глазами. Не от этого ли и на сон теперь потянуло? Двуперстным крестом осенил чело. Но в этот момент из лесу или просто из вечерней темноты выехал всадник, тащивший на веревке еще одного несчастного. Тот, спотыкаясь, вынужден был временами бежать, чтобы не тащиться за конем. К его счастью, снег был утоптан, а конь под всадником притомился. Отважный казак с пленником на веревке привлек внимание гетмана. Сон как ветром сдуло, и он двинулся навстречу воину. Тот не спеша подъехал к лощине, но не спустился вниз, а остановился в отдалении от места расправы. Когда всадник увидел трупы на покрасневшем от крови снегу, в первое мгновение лицо его застыло. Но спустя минуту раздался его отчаянный вопль: - Орина!.. Ах, проклятые ляхи!.. Казалось, и ветер утих и ослабел мороз. Этот крик словно ножом резанул слух людей, смерть которых на несколько минут задержал своим появлением казак. - Явту-ух! - в один голос закричали крестьяне, протягивая свои руки к молодому Орпниному мужу. Конь под казаком выскочил из снежной ямы, заржал и мчался прочь. Явтух дернул своего пленника за веревку, и когда тот упал, бросил ее. Следом за ним рванули через лощину драгуны и гусары. Они мчались гурьбой, мешая друг другу, а когда выбрались на бугор, увязли в глубоком снегу и остановились. Явтух, оставляя позади себя вихри снега, скрылся в густом лесу, окутанном вечерними сумерками. К связанному подскочил поручик Скшетуский и камнем слетел с коня. - Игноций! - застонал Скшетуский, поднимая своего жолнера. На голове у него зияла рана, а страх и затянутая на шее петля делали его похожим на мертвеца. Скшетуский освобождал шею гусара от петли, тормошил его. - Цо то есть? - воскликнул, не выдержав, польный гетман. - Мой Игноций, уважаемый пан гетман! Тен гусар, что я пану рассказывал о нем. Он был с Чаплинской... Игноция оттирали снегом, из чьей-то баклаги вливали ему в рот вино, перевязывали рану на голове. А он лишь улыбался, как безумный. - Ну что ты, Игноций? Говори, что случилось! Где пани Гелена, забрал ли у нее эту проклятую грамоту? Откуда такой позорный эскорт? - не унимался Скшетуский. Гусар наконец пришел в себя, испуганно посмотрел на Скшетуского, даже пытался подняться. - Прошу пана поручика... - с трудом произнес он. - Тут его милость пан гетман. - Тен грабитель... сломал мне шею веревкой, - сказал Игноций. - Как хищный зверь, набросился на меня из-за дерева и грамоту московского царя к Хмелю... Ой, прошу пана гетмана, Красное... скорее в Красное! Пани Гелена по моему наущению у шинкарки сегодня ночью будет праздновать с краснянами их заговенье... В одиннадцати хатах будет устроена пирушка для сотников Нечая. А сам он в Ворошиловке с этим разбойничьим сотником Шпаченко... - На Красное! - что есть силы крикнул Калиновский. Он выхватил саблю из ножен, вздыбил коня. - Пану ротмистру Корецкому поручаю расправиться со Шпаченко в Ворошиловке. Получай, пан, селезня, сумей только ощипать его. Окружить Ворошиловку, чтобы ни одна душа не вырвалась оттуда... Пан Пясочинский со своим посполитым рушением окружит Красное вплоть до Брацлавской дороги, пану воеводе разрешаю ворваться в Красное. Надо воспользоваться возможностью нападения на пьяных и сонных гуляк. Но панну Чаплинскую взять живой и... - Доставить мне... - Пану Скшетускому сдать в руки! Легкая победа вдохновит рыцарей на дальнейшие подвиги... Нечая живого или мертвого доставить мне! На Красное, на Нечая!.. - На Красное! Нех жие шляхта! - эхом прокатилось над лесом. 28 Для Карпо темная ноченька - что родная матушка. Заходил в просторную поветь шинкарки, к своему рябому коню, в темноте о