уг рыцарь фон Эльстер. - Я только сейчас всю эту махинацию сообразил. Признайся, Филипп, ты, конечно, знал или подозревал, что этому молодчику дается какое-то важное поручение, а? И ты прислал сюда портрет этого рыжего поляка, чтобы в случае надобности каждый мог его опознать? Дай-ка, дай-ка я хорошенько погляжу на него. Значит, Рыжий уже в дороге? Жаль, если нам не придется встретиться в Риме! Хотя маловероятно, что посылают его в Рим, как сказано было Тешнеру... А то мы, может, и встретились бы с полячишкой в "Вечном городе"... Не все же мое время уйдет на прикладывание к туфле его святейшества, а? - И рыцарь весело захохотал. - Нельзя буквально обо всем говорить со смехом! - гневно оборвал его патер Арнольд. Филипп Тешнер молчал. Он уговорил Каспера послать свой портрет в Мандельштамм исключительно для того, чтобы досадить Копернику: вот, мол, как мальчишка дорожит его подарком! О том, что Касперу дают какое-то важное поручение, бургомистр и не подозревал. Да и сейчас он, честно говоря, был убежден, что пьянчужка бакалавр приплел в своем письме поездку студента для красного словца. Однако, поняв, насколько такая осведомленность и предусмотрительность может возвысить его в глазах друзей, он и не попытался возражать фон Эльстеру. Наоборот, он добавил важно: - Только будь я на месте моего братца, я никогда не остановил бы свой выбор на гонце с такою бросающеюся в глаза внешностью! Он рыж до того, что сам Фридрих Барбаросса мог бы ему позавидовать! Впрочем, и твоя борода, милый Гуго, бросается в глаза. Ни у турок, ни у греков, ни у испанцев, ни у итальянцев я не встречал такой иссиня-черной бороды... - Друг мой, - перебил его рыцарь, - этого студентишку посылают явно с какою-то секретной миссией, а я еду как полномочный посол Ордена! Еду с разрешения святого престола и с ведома императора Максимилиана, а также герцогов Саксонского, Мекленбургского и Померанского. Поэтому у меня нет надобности скрываться от кого бы то ни было. И намерения у меня самые миролюбивые, делающие честь и мне, и пославшему меня Ордену: я хочу помирить султана с дядей нашего великого магистра - королем Польши Зыгмунтом Первым. Последние слова его были покрыты оглушительным хохотом бургомистра Тешнера. Патер Арнольд сидел молча, пропуская сквозь пальцы золотую цепь своего нагрудного креста. В открытые окна внезапно ворвался лошадиный топот, скрип отворяемых ворот и людской говор. Все покрывали отчаянные женские вопли. - Тише! - сказал патер. - Расходитесь по комнатам, друзья мои. Сейчас не время пить и смеяться, наши хозяева вернулись с похорон. Пойду успокою бедную женщину. Глава восьмая РИМ В нежно-розовой утренней дымке лежал перед глазами Каспера "Вечный город" - Рим. Сегодня юноша впервые увидел его на заре, когда только взошло солнце, еще не жаркое, но уже по-летнему ослепительное. Косые широкие его лучи упали сначала на покинутые путниками холмы, потом на севере воспламенили воды озера Бранчано и, наконец, залили всю необъятную долину римской Кампаньи ровным благодатным светом. В коричневом плаще, подпоясанный простой веревкой, с посохом в руке, грязный с дороги и небритый, стоял Каспер и смотрел туда, где еще колыхался утренний туман над крышами Рима. Здесь Касперу предстояло приступить к выполнению порученного ему родиной важного и, как говорил Учитель, опасного дела. Да, Италия пылала в огне войн и восстаний, и здесь безусловно юноше очень помог сертификат вармийского епископа, гласящий, что "раб божий Каспер Бернат из Гданьска нуждается в отпущении грехов, которое он испросит у ног святого отца нашего Юлия Второго". Кающегося грешника то и дело останавливали отряды вооруженных людей, иной раз до того грязных и оборванных, что их можно было принять за разбойников с большой дороги, которые оказывались, однако, солдатами регулярной армии. А иной раз - чаще всего в горах - Каспера задерживали и настоящие разбойники. Надо сказать, что и те и другие надеялись найти при юноше золото, или ценности, или хотя бы оружие. Однако, узнав о цели его странствований, и испанцы, и французы, которых было полно на дорогах, и итальянцы отпускали его с миром. И вот Каспер в своем жалком рубище уже стучался в ворота великолепного палаццо кардинала Мадзини. Сквозь красивую резную решетку ограды юноша мог хорошо разглядеть высокого господина в богатой одежде римского патриция, в накинутом на плечи вишневом плаще. Рядом с ним по аллее шагал худой, невзрачный человечек, по виду садовник, и, указывая на тот или иной розовый куст и горячо жестикулируя, что-то объяснял патрицию. На стук Каспера оба подняли голову, но прогулку свою прервали только тогда, когда привратник, впустивший Каспера, с низким поклоном поднес господину в вишневом плаще переданный юношей пакет. Несмотря на то что на нем стояла надпись "Его высокопреосвященству кардиналу Мадзини в собственные руки", господин немедленно вскрыл пакет. Заметив растерянный взгляд Каспера, он пояснил с улыбкой: - Я Мадзини. Рад приветствовать вас в моем доме! О том, что ко мне из Вармии прибудут два гонца, я был предупрежден каноником Барковским. Однако в удостоверение того, что вы именно то лицо, которого я дожидаюсь, мне необходимо было узнать руку моего дорогого друга Миколая Коперника. Каспер отвесил низкий поклон. Нельзя же подойти под благословение господина, одетого в столь щегольское мирское платье! Юноше еще никогда не приходилось говорить с человеком, имеющим право носить кардинальскую шапочку. Правда, он знал, что Мадзини - товарищ Коперника по Феррарскому университету, где они вместе изучали церковное право, что кардинал чужд гордости и высокомерия, свойственных людям, стоящим в такой близости к святому престолу. Однако молодой человек был до того смущен, что у него вылетели из головы наставления вармийского каноника, и сейчас он даже не мог припомнить, как ему следует титуловать высокого хозяина палаццо. Но тот, очевидно, не нуждался во внешних проявлениях почтения. - Вы очень берегли это послание, сын мой? - обратился он к гостю, протягивая распечатанное письмо. - Смотрите, что пишет его преподобие. - Берег ли я его? - ответил Каспер. - Я даже... - Фразы юноша не закончил. Не сочтет ли кардинал его рассказ о том, что произошло у стен Верроны, за хвастовство? Разглядев письмо, Каспер прочел выведенные Учителем слова, почти в точности повторяющие текст сертификата: "Прибегаю к помощи Вашего высокопреосвященства и молю оказать всяческое содействие кающемуся грешнику - другу моему, польскому дворянину Касперу Бернату, сыну прославленного мореходца Роха Берната". Боже мой, а ведь из-за этих трех строчек Каспер чуть было не лишился жизни! Когда бородатые арбалетчики, обыскивая Каспера под Феррарой, обнаружили письмо Коперника, один из солдат немедленно попытался его вскрыть, - Брось, Джироламо, все равно читать не умеешь! - остановил его пожилой арбалетчик. Но Джироламо уже принялся взламывать печати. - Грамоте я не учен, - сказал он упрямо, - но вот говорят, из какого-то города кто-то переслал осаждавшим план укреплений и крестами отметил, где можно начать приступ. Каспер, вырвавшись из рук державших его солдат, схватил пакет. - Здесь нет никаких планов! - закричал он. - Ведите меня к вашему начальнику! Может, он сумеет вам объяснить, что я обязан доставить письмо в целости и что вскрыть его имеет право только тот, чье имя стоит на пакете! - Так-то оно так, но будить ради тебя начальника я не стану, - возразил Джироламо спокойно и, поняв, что добром Каспер письма не отдаст, принялся выворачивать ему руки. - Вздерни его на первом суку, - посоветовал пожилой солдат, - а письмо для верности сунь ему за пазуху, авось на том свете ему посчастливится его доставить... Если бы у старательного Джироламо нашлась при себе веревка, пожалуй, не добрался бы посланец Вармии до Рима, но тут, на счастье Каспера, из палатки показался заспанный, небритый начальник отряда. Расспросив, в чем дело, он велел пакет у Каспера отобрать, а самого его отпустить с миром. - Всех вешать - веревок не хватит! - объяснил он весьма вразумительно. Однако, пробежав глазами сертификат, обратил внимание и на пакет. - "Ма-дзи-ни", - по слогам разобрал он. - Его высокопреосвященству Мадзини. Да это же наш кардинал. Наш венецианец! Да знаете ли вы, ослы, что вы чуть было не наделали? А ты, парнишка, хоть и молод, но стоек и храбр, - повернулся он к Касперу. - Доставляй живее свое письмо и возвращайся к нам... По этому сертификату тебе все равно дадут отпущение грехов. Поступай же к нам в отряд, чтобы святому отцу было что тебе отпускать! Всего этого кардиналу Мадзини Каспер не рассказал. - Сейчас вам отведут комнату, - сказал хозяин палаццо. - Умойтесь с дороги и утолите голод. У Джакомо давно заготовлена для вас одежда. До завтрашнего дня я оставлю вас в покое. Можете отдыхать, гулять, читать - у меня неплохая библиотека... Побродите по Риму, здесь есть что посмотреть. Только сначала вам нужно оправиться после изнурительной дороги. "Друзья моих друзей - мои друзья", - добавил Мадзини любезно. - Располагайте моим домом, как своим... К вашей чести должен сказать, что я знаю очень немного людей, которые могут похвастаться дружбой Миколая Коперника Торуньского! Так, по старой студенческой привычке, величал кардинал уроженца прекрасного города Торунь - вармийского каноника. Когда Каспер собрался уже нырнуть в прохладную тень портика, указанного ему привратником, кардинал снова окликнул его. - Где вы научились такому итальянскому языку? - спросил он весело. - Вы глотаете буквы и шепелявите, как сицилиец. Я тоже так умею, нянька моя была родом из Сицилии. - И его преосвященство заговорил высоким хрипловатым голосом: - "Будет сделано, эччеленца*... Ризотто на столе - извольте кушать, эччеленца!" (* Эччеленца (итал.) - ваша светлость.) "Значит, вот каков мой итальянский язык, знанием которого я так гордился!" - подумал Каспер печально. За то короткое время, что юноша разговаривал с хозяином палаццо, солнце уже успело высоко подняться в небе. Медная обшивка двери обожгла Касперу руку. Умытый, переодетый и даже надушенный предложенным ему слугою розовым маслом, Каспер наелся до отвала, а затем отправился бродить по роскошным покоям палаццо, пока не очутился в библиотеке. Многое могло бы здесь заинтересовать краковского студента, если бы его не так клонило ко сну. Добравшись до своей комнаты, Каспер, не раздеваясь, не пожалев своего нового красивого платья, повалился на постель. Смутно, сквозь сон, он слышал, как его зовут к обеду, потом у самой его двери кто-то заиграл на мандолине, но Каспер не открывал глаз. Проспал он почти двадцать часов. На утро следующего дня его разбудила песня. В полдень тень всего короче, Джакомо, не потому ли Я тебя припоминаю В душный полдень сентября? - пел красивый высокий женский голос. Юноша закрыл глаза. Может быть, он все еще продолжает спать? Нет, горячие солнечные зайчики, бегающие по стене, оповестили, что час уже не ранний и что сон Каспера, к сожалению, кончился, а ведь снилось ему бледное низкое туманное небо Вармии, бледные излучины реки, бледные заросли ивы по берегам и бледное ласковое, не обжигающее солнце. Тени к вечеру длиннее, Джакомо, не так же ль длинно На любовь мою упала Тень прохладная твоя? - пел красивый женский голос где-то очень близко, почти рядом. Раздвинув тяжелые красные гардины, Каспер отшатнулся, ослепленный. Девушка с маленьким зеркальцем в руке, направлявшая из противоположного окна на Каспера солнечных зайчиков, громко расхохоталась и исчезла в глубине комнаты. Ее появление было столь мгновенным, что Каспер не успел ее разглядеть. - Эччеленца сойдет к завтраку вниз или разрешит подать еду в комнату? - постучавшись в дверь, вежливо осведомился величественный слуга. "Моей светлости, конечно, желательнее было бы поесть здесь, подальше от чужих глаз, - подумал студент. - Но нет, прятаться - недостойно поляка и посланца Великой Вармии!" - Ну, как вы отдохнули? - спросил кардинал Мадзини, указывая студенту его место за столом. Оглядев свежевыбритое мужественное лицо Каспера, густые, красивыми волнами лежащие волосы, статную фигуру и длинные стройные ноги, его высокопреподобие отметил про себя, что светский наряд гораздо выгоднее оттеняет привлекательность его гостя, чем ряса кающегося. - Марчелла! - крикнул за дверью женский голос. - А шапку ты куда дела? Меховую шапку! - Моя племянница, - показав глазами на дверь, объяснил Мадзини. - Узнав, что гость наш - польский студент, она тут же побежала переодеваться... В комнату вошла девушка, на первый взгляд та самая, что пускала солнечных зайчиков, но матка бозка, какая странная была на ней одежда! Синьорина была завернута в кусок пестрой ткани, руки ее от запястья до локтя были украшены медными браслетами, на шее повязана лента с нанизанными на ней шкурками каких-то мелких зверьков. Голову племянницы кардинала украшала огромная меховая шапка, напоминающая те, что носят казаки, только она была не смушковая, а из какого-то густого бархатистого меха. - Что это ты, Беатриче? - с удивлением спросил Мадзини. - Я хотела сделать нашему гостю приятное, - ответила Беатриче с достоинством. - Это ведь национальный польский наряд, тот самый, который так понравился его святейшеству на весеннем карнавале... Не забыла ли я чего-нибудь из принадлежностей туалета польской дамы, синьор студент? "Вы забыли, что Польша - европейское государство, имеющее своих философов, ученых, поэтов и художников. Вы забыли, что это великая держава, а не жалкое племя дикарей, украшающих себя медными побрякушками и прикрывающих наготу мехами", - хотелось сказать Касперу. Он молча прочитал про себя "Ave Maria" один раз, второй, третий, но это не помогало. Так как девушка, не слыша ответа на свой вопрос, смотрела на него с удивлением, он, до боли стиснув руки под столом, произнес медленно и спокойно: - Синьорина напрасно потратила столько времени, чтобы придать себе этот странный вид, ибо женщины на моей родине одеваются так же, как и дамы в Италии, Испании, Франции и прочих христианских странах... Может быть, меха, которыми они оторачивают свои подолы и воротники, несколько богаче, чем в перечисленных странах, но это только потому, что на родине моей климат суровее, чем в Западной Европе. Если бы синьорина в таком виде прошлась по улицам Кракова - это столица Польши - или по улицам Гданьска - это мой родной город, - за ней бежала бы толпа, а матери прятали бы от нее детей. Только сейчас Каспер разглядел, что у племянницы кардинала большие серо-зеленые глаза и чудесные золотые волосы, густыми прядями выбивающиеся из-под меховой шапки. Видя, как обиженно задрожали губы девушки, Каспер добавил по возможности галантнее: - Синьорину безусловно можно было бы признать за польку, но отнюдь не по одежде, а благодаря ее наружности. Польки справедливо слывут самыми красивыми женщинами в мире... - Я венецианка, - сказала Беатриче. С лица ее сбежало обиженное выражение. - Венецианки тоже славятся красотой, в особенности - золотыми волосами. Но почти все они красят волосы в золотой цвет при помощи всяких восточных специй, а у меня они такие от природы... Правда, дядя? Тут только Каспер решился поднять глаза на кардинала и убедился, что хозяин его, побагровев от сдерживаемого смеха, прикрывает рот специальным платком для вытирания губ. Такие же платки были положены у каждого прибора. От Миколая Коперника Каспер уже знал, что в богатых итальянских домах после трапезы люди моют пальцы в розовой воде, а губы вытирают платком. - Простите мою глупенькую девочку. Вина здесь, пожалуй, не Беатриче, а ее жениха. Этот молодой оболтус, собственно, и сделал для нее набросок этого так называемого "польского наряда"... Вам же мне хочется принести благодарность за то, что вы столь умно и благородно вступились за свою родину. Должен, однако, предупредить, что здесь вам придется сталкиваться с людьми, которые и не подозревают, что Польша находится в Европе, хотя в Риме уж это, должно быть, известно: в конклав кардиналов за последние пятьдесят лет четырежды входили поляки и кто знает, не будет ли в свое время на папский престол возведен кардинал из Кракова, Гданьска или... из Лидзбарка... А ты, Беатриче, с похвальным рвением изучаешь творения греков и римлян и не подозреваешь, что здесь, в Италии, могут процветать искусства, науки и ремесла только потому, что в свое время Польша приняла на себя все те беды, что готовились для Европы! В 1241 году родину нашего гостя затопили полчища татар, и, если бы они не встретили в Польше такого отчаянного сопротивления, они, возможно, двинулись бы дальше на запад. Но поляки мужественно отстаивали каждый свой город, село, каждую хижину, каждую пядь своей залитой кровью земли, и татары, вырезав половину польского населения, повернули обратно. Вот тогда-то и ринулись в Польшу другие варвары, еще более беспощадные, - рыцари Тевтонского ордена! Даже папа Климент Пятый, которого никто не упрекнет в излишнем человеколюбии, ужаснулся их жестокости. Молчаливый слуга вносил подносы один за другим, и Каспер поражался как богатому убранству стола, так и невиданным на его родине яствам и фруктам. Живя в приморском Гданьске, он повидал, конечно, больше, чем обитатели Великой или Малой Польши. Ему довелось даже как-то отведать ароматные сочные померанцы. Но длинные желтовато-зеленые плоды, предложенные ему Беатриче, несколько смутили его: Каспер не знал даже, как с ними надо обходиться. - Этих плодов из Италии к нам и не привозили, - сказал он, ища взглядом сочувствия кардинала. - Они и не растут в Италии, - ответила Беатриче холодно. - Это - бананы. Нам прислали их из Африки. Если ей и хотелось уязвить гостя, только что преподавшего ей урок, то это злое ее чувство быстро улетучилось. - Давайте-ка я вам его очищу, - сказала она любезно. Но, не удержавшись, не преминула добавить: - А не слыхали ли вы о земляных яблоках - бататах, которые привез генуэзец Коломбо из Нового света? Да и слыхали ли у вас, в Сарматии, о странах Нового света? Взяв из рук девушки раскрытый, как цветок, плод банана и отведав его душистую мякоть, Каспер с похвалой отозвался о прекрасном его вкусе. - Беатриче, ты опять попадешь в глупое положение, - заметил кардинал. - Отец синьора Каспера известный капитан, и он, вероятно, ознакомил сына со всеми новостями мореплавателей. - Отец мой, к сожалению, не дожил до открытия Вест-Индских островов, - ответил Каспер, - но должен вас предупредить, что Новый свет уже получил собственное имя, и одним из его крестных отцов был поляк - профессор Краковской академии Ян из Стобницы*. Еще до отъезда из Польши мне случилось прочитать в рукописи его предисловие к Птолемею. В скором времени труд его выйдет в свет, а в граверной мастерской в Кракове уже имеются оттиски карт работы Яна из Стобницы, где вновь открытые земли названы "Америка". (* Ян из Стобницы, или Ян Стобничка (ум. 1530) - профессор Краковского университета. В 1512 году издал "Космографию" Птолемея со своим предисловием.) - Ну что? - со смехом обратился кардинал к племяннице. - А ведь по виду гость наш тих и скромен. Я не ожидал, что он будет столь остер и находчив в споре. Каспер и сам этого не ожидал. "И откуда только у меня слова берутся? - думал он с удивлением. - И как хорошо, что мне пришел на ум этот Ян из Стобницы, да благословит его господь! Нет, видно, для того чтобы человек научился плавать, нужно бросить его в воду!" - Беатриче, - обратился кардинал к племяннице, - в наказание за свою оплошность ты должна развлекать нашего гостя в течение нескольких дней: я буду занят в канцелярии его святейшества. Покажи молодому человеку Рим. Только, выходя из дому, обязательно берите с собой плащи! Вы не знаете еще уловок нашего климата, - повернулся он к Касперу, - после знойного дня внезапно наступает холодный вечер. А если при этом подует ветер с болот, вы легко можете схватить нашу итальянскую лихорадку - инфлуэнцу. В других странах, если человек чихнет, никто на это не обратит внимания, а в Италии ему обязательно пожелают "доброго здоровья". Это потому, что инфлуэнца, уносящая сотни людей в могилу, тоже начинается с насморка! О чем могут беседовать двое людей одного примерно возраста, оба молодые, здоровые, не обремененные в эти минуты заботами? Бродя по залитым солнцем улицам древнего и вместе с тем вечно юного города, слушая плеск фонтанов и доносящиеся из плотно занавешенных от солнца окон песни, ловя иной раз цветок, брошенный с балкона, Каспер с Беатриче до наступления сумерек исколесили, если можно так выразиться о пешеходах, не меньше половины Рима. Несколько смущало Каспера то обстоятельство, что за ними неотступно следовала наперсница Беатриче - не то служанка, не то подруга - хорошенькая Марчелла. Девушка несла за госпожой ее плащ и кошелек. - Неужели вы полагаете, что я настолько слабосилен, что не смогу нести оба плаща? - спросил наконец юноша свою златоволосую спутницу. - Или я настолько ненадежен, что мне нельзя доверить кошелек? - У нас не принято, чтобы дворянин носил поклажу, если она тяжелее шпаги или стилета, - ответила Беатриче, морща свой хорошенький носик. - Даже кошельки за господами у нас носят слуги. Каспер понял, что ее "у нас" означает "не так, как у вас - в Сарматии". Он многое мог бы возразить на слова девушки. По пути сюда и здесь, в Италии, ему случалось видеть дворян, которые тащили целые тюки награбленного добра, много тяжелее стилета и шпаги, а что касается кошельков, то господа дворяне не брезговали носить не только свои, но и чужие кошельки. Чтобы позлить девушку, ему следовало бы сказать: "Можете спокойно нагрузить меня любой поклажей - я ведь дворянин только благодаря случаю: моему отцу, капитану Роху Бернату, дворянство было пожаловано покойным королем только пятнадцать лет назад за его заслуги в морском деле. И, стало быть, я три года прожил на свете, не будучи дворянином..." Но день был такой сверкающий и ясный, на душе у юноши было так светло, что Каспер решил не возражать Беатриче. И он тотчас же был вознагражден доброжелательным взглядом девушки. - А вообще-то, - добавила Беатриче тихо, - Марчелла сопровождает меня всегда и всюду, даже тогда, когда ее услуги совсем не нужны. Мой Джакомо (это синьор Орсини, мой жених) возненавидел бедняжку, хотя это приказ дяди и Марчелла совсем не виновата... У вас тоже стерегут молодых девушек? Каспер вспомнил знатных паненок, кареты которых сопровождали десятки рослых гайдуков, вспомнил, как утром через заснеженные сугробы бежала к нему Митта в сопровождении служанки, и тяжело вздохнул. - Стерегут точно так же, - сказал он, а сам подумал с тоской: "Митта, Митта, когда же мы с тобой увидимся?!" - Если бы вы приехали в Польшу... - начал было Каспер, но, оглянувшись, сказал: - Умоляю вас, синьорина, отойдите к фонтану, я немедленно к вам вернусь! Однако уже и Беатриче поняла, в чем дело: из трактира, мимо которого они прошли, вывалила толпа матросов, а среди них - выделяющийся своим ростом и широкими плечами курчавый верзила. Возможно, он и не замышлял ничего дурного, когда растерявшаяся Марчелла, споткнувшись, угодила прямо в его объятия. Но тут, обхватив девушку своими ручищами, курчавый принялся покрывать ее лицо поцелуями. Марчелла защищалась, как могла, храбро отбиваясь от нахала и молотя его своими кулачками. И Беатриче, не стерпев, кинулась не к фонтану, а вслед за Каспером - на защиту своей любимицы. - Умоляю вас, синьорина Беатриче, отойдите, вы будете мне только мешать, - пробормотал студент, отвешивая звонкую оплеуху верзиле и ногой отталкивая его товарища. - Э-э, синьорина Беатриче, последите-ка, что делается у меня за спиной! - крикнул тут же Каспер, почувствовав, что спина его стала горячей и мокрой. Боли от удара ножом он поначалу не ощутил. - Только, умоляю вас, держитесь подальше! Марчеллу наконец удалось вырвать из рук обидчика, и обе девушки теперь с замиранием сердца следили, как их отважный спутник борется уже с четырьмя противниками. С особым бешенством наступал на него курчавый верзила. - Per bacco!* - орал он изо всех сил. - Он ударил меня по лицу! Я не остановлюсь, пока не уложу его на месте! Он ударил меня по лицу!.. (* Итальянское ругательство.) Что-то зазвенело за спиной Каспера. Видя, как скверно приходится юноше, храбрая служанка швырнула ему свой маленький стилет. Однако и стилет сейчас мало чем помог бы, потому что зеваки, собравшиеся у трактира, уже начинали переходить в наступление. До этого они только подбадривали криками итальянцев и осыпали ругательствами чужака, которого они опознали по каким-то им одним понятным признакам. Кое-кто из них уже вмешался в драку. Дело могло бы принять для Каспера плохой оборот, если бы из-за угла внезапно не появился высокий чернобородый мужчина. Увидев человека в дворянском, сейчас порядком истерзанном платье, окруженного беснующейся толпой, чернобородый, очевидно привычный к такого рода происшествиям, тут же обнажил длинный меч. Когда же он стал спина к спине с Каспером, толпа вокруг них заметно поредела. Удары, которые наносил чернобородый, все как один попадали в цель. Товарищи курчавого уносили прочь уже третьего раненого. Наконец у входа в трактир остались только курчавый верзила, Каспер и чернобородый рыцарь. - Прикончить его для острастки прочим? - спросил спаситель Каспера, тяжело дыша. - Двое на одного? Да что вы, сударь! - возразил юноша возмущенно. - Не знаете вы еще итальянцев! - пробормотал рыцарь. - Когда-нибудь попомните мои слова... Ну, ты, - повернулся он к обидчику Марчеллы, - видишь, синьор согласен покончить дело миром. - Он ударил меня по лицу, не могу я покончить дело миром! - Ну вот, говорите с ним! - сказал рыцарь. - Слушай ты, малый, никогда не пытайся обнимать девушку, если не проверил, не идет ли сзади ее жених! На лице курчавого отразилось несомненное смущение. - Это была ваша невеста, синьор? - спросил он виновато. - Нет, - честно признался Каспер, - но у нас в Польше мужчина вступается за женщину даже тогда, когда видит ее в первый раз! - Значит, из-за первой встречной он ударил меня по лицу?! - снова заорал парень как бешеный. - Мы ведь порешили покончить дело миром, - сказал рыцарь. - Если бы не этот синьор, тебя уже не было бы на свете. - И он положил руку на эфес меча. - Лови! - крикнул он, бросая курчавому кошелек. - А вас я отведу к фонтану: вам необходимо отмыть от крови лицо и руки. Да накиньте плащ, чтобы этим синьоринам не стыдно было идти по улицам с таким оборванцем... Э-э, малый, брось-ка ты свои штуки! - вдруг строго прикрикнул он, выбивая из рук курчавого стилет и наступая на кинжал ногой. - Деньги получил, так чего же тебе еще? - добавил он, переломив стилет о колено. - Вот ваши деньги! - Курчавый швырнул кошелек на землю. - Он ударил меня по лицу! Он ударил меня по лицу! - твердил итальянец до тех пор, пока рыцарь не дал ему в спину пинка. Умываясь, Каспер морщился от боли и от недовольства собой. Болела колотая рана где-то под левой лопаткой, но она беспокоила юношу меньше, чем эти ссадины на физиономии. Точно прочитав его мысли, Беатриче сказала: - Ну, теперь этот чернобородый синьор доведет вас до дому. А мы с Марчеллой поспешим приготовить целебную мазь, от которой раны очень быстро затягиваются. Умывшись, пригладив волосы и по мере возможности исправив недочеты своего туалета, Каспер повернулся, чтобы поблагодарить своего спасителя. - Те-те-те! - вдруг пробормотал тот. - А не зовут ли вас Каспер Бернат? Я только сейчас узнал вас по удивительному сходству с вашим портретом... Однако, зная ваше имя, я считаю неудобным скрывать свое... Меня зовут Гуго фон Эльстер. Я послан магистром Тевтонского ордена к его святейшеству папе Юлию Второму. Миссия моя удалась, я покину Рим в самое ближайшее время и могу, если вам угодно, передать от вас весточку на родину. Как ни хотелось Касперу расспросить рыцаря о том, где тому довелось увидеть его портрет, и вообще расспросить о том, что творится в Польше, но юноша уже начинал привыкать к осторожности. - Если вам нужно передать весточку домой, - повторил рыцарь, - сообщите, где вас можно найти, и я... Но прежде всего я, по приказанию этих прекрасных синьорин, должен проводить вас до дому... - О нет, благодарю вас, я чувствую себя отлично, - возразил Каспер, морщась от боли под левой лопаткой. - Из Рима я попаду домой, возможно, раньше вашего, - добавил юноша краснея. (Вести застольные беседы Каспер научился, но лгать ему по-прежнему было трудно ) А встретиться мы сможем в этом же трактире, - добавил он, с раскаянием понимая, какой черной неблагодарностью платит человеку, столь самоотверженно пришедшему ему на помощь. "Не все же рыцари этого заслужившего столь печальную славу ордена убийцы, грабители и клятвопреступники!" - уговаривал себя юноша, но так и не добавил ни одного приветливого слова. Условившись о дне и часе встречи, новые знакомые расстались. "Фон Эльстер... Фон Эльстер... Почему мне так знакомо это имя?" - думал Каспер по дороге к палаццо Мадзини. И только перед отходом ко сну припомнил, что о рыцаре фон Эльстере из Эльстерштейна, отличном товарище и воспитаннике отцов доминиканцев, писал ему из Мандельштамма Збышек Суходольский. Глава девятая ПАОЛО РОТТА Целебная мазь Беатриче воистину оказалась чудодейственной: беспокоившая Каспера колотая рана под лопаткой быстро стала затягиваться. Но, к величайшему огорчению юноши, на левый глаз его продолжал наплывать огромный синяк, а нос, несмотря на примочки, совершенно утратил свою красивую форму. Каспер уже с тревогой дожидался дня, когда кардинал освободится от дел в папской курии и сможет его принять. Надо сказать, что и Беатриче, и даже маленькая отважная Марчелла не оставались равнодушными к переживаниям своего гостя: Беатриче ежеминутно измеряла синяк Каспера, а Марчелла старательно меняла примочки. Наконец Беатриче, посовещавшись со своей служанкой и наперсницей, заявила огорченно: - Мы решили вас не мучить. Синяк стал еще больше, а то, что он вместо синего делается желтым и зеленым, нисколько вас не украшает. Я ежедневно молюсь вашему святому Гаспаре, чтобы к тому времени, как кардинал вас вызовет, все окончательно зажило... А если дядя заметит... Я буду подслушивать под дверью, и, как только он обратит внимание на ваши синяки и ссадины, я брошусь к его ногам и расскажу, как храбро и великодушно вы себя вели! Каспер мог бы объяснить синьорине, что подслушивать под дверью недостойно девицы из такого знатного рода, но как он мог это сделать после того, что ему рассказали о папе Александре из знатного рода Борджиа! По плану, разработанному великим Леонардо да Винчи, в покои папы были проведены слуховые трубы из всех помещений его кардиналов, и его святость развлекался тем, что подслушивал их разговоры. После смерти Александра об этом пошли толки в Риме, и даже сейчас, много лет спустя, Каспер слышал, как в простом народе возмущались тем, что великий художник должен был тратить свое драгоценное время на такие капризы. Люди более осведомленные молчали, так как неизвестно было, не прибегает ли и папа Юлий Второй к такого же рода развлечениям. Каспер так и не сделал никакого замечания Беатриче и только с благодарностью склонился к ее руке. - Синьорина очень добра ко мне, но я надеюсь, что сам смогу отстоять себя в глазах кардинала. Скорее всего, упреки его высокопреосвященства будут справедливы, и я приму их с покорностью. Опасаясь недовольства Мадзини, Каспер, однако, даже не мог представить себе всех последствий драки у трактира. Разговор в библиотеке, случившийся на шестой день пребывания Каспера в Риме, заставил юношу серьезно призадуматься над тем, насколько он заслуживает доверия вармийского владыки и отца Миколая и не ошиблись ли они в выборе гонца. Лицо юноши, к счастью, постепенно принимало свой обычный вид. И все-таки, несмотря на тщательно заклеенные пластырем ссадины, а также на то, что, разговаривая с кардиналом, Каспер старался поворачиваться к нему правой, менее пострадавшей стороной лица, его высокопреосвященство, необычно строго оглядев юношу, сказал: - Мне думается, будет излишним упрекать вас в неосмотрительности, вы и сами, очевидно, достаточно себя упрекаете... О драке вашей мне известно... Я хочу только разъяснить вам, к чему бы повело, если бы вы пострадали более серьезно... Нет, я беспокоюсь не о вас, - добавил кардинал в ответ на успокоительный жест своего гостя, - я хочу, чтобы вы поняли, что произошло бы, будь вы лишены возможности выполнить возложенную на вас миссию. Человек, отдавший себя служению важному делу, обязан ради этого забыть обо всем: о доме, о родных, о любимой женщине, о славе, о тщеславии, о любых мелких, свойственных всем нам слабостях... Страшно подумать, что произошло бы, если бы вы не смогли сейчас отправиться в Константинополь и получить нужные письма! - В Константинополь?! - Каспер даже вздрогнул от неожиданности. "Ага, значит, это и будет тот "небольшой переход по морю", о котором говорил Учитель!" - Да знаете ли вы, в чем заключается поручение Миколая Коперника? - спросил кардинал, заметив растерянный вид Каспера. - Из разговоров с вами я понял, как горячо и преданно любите вы свою родину и ненавидите исконного ее врага - Тевтонский орден. Мне думалось, что и последнее черное дело магистра вам известно... Ну, что же, сейчас вы поймете, что для ненависти вашей прибавилось еще одно веское основание: Альбрехт, который по матери приходится племянником королю Зыгмунту, постоянно выражает своему дяде знаки внимания и родственного расположения. Так вот, вармийский владыка, а также друг мой каноник Коперник озабочены тем, чтобы доставить Зыгмунту явное доказательство вероломства Альбрехта... И доказательство это привезете вы! Вероломство Альбрехта простирается столь далеко, что он несколько месяцев назад обратился к турецкому султану с точно разработанным планом нападения на Польшу, ленником* которой магистр является до сих пор. Когда кшижаки прикопят достаточно сил, султан должен будет двинуть свои войска на восточные границы Польши. Это вызовет необходимость оттянуть к ним основные польские ратные силы. Вот тогда-то Альбрехт и нападет на Польшу с запада. Многого он не хочет: ему бы только оттягать у польской короны Вармию и Поморье, на которые он давно зарится... (* Ленник - лицо, находившееся в ленной (вассальной) зависимости от сеньора.) - "Только"! - пробормотал Каспер. - Да там же - богатейшие города, выход к морю... - Перехожу к вашей миссии, - продолжал кардинал. - Приходилось ли вам слышать о Калабрии? Я хочу сказать, знаете ли вы, что эта маленькая мужественная страна уже много лет сопротивляется испанским захватчикам? Несмотря на жестокие расправы - пытки, тюрьмы и казни, - Калабрия постоянно пылает в огне восстаний. Многие калабрийские патриоты были вынуждены бежать в Турцию, ибо за мятеж против его католического величества они были объявлены еретиками и заочно приговорены к сожжению. Для несчастных не осталось пристанища ни в одной католической стране. В Турции же их ожидало либо пожизненное рабство, либо переход в ислам. Большинство из этих людей избрало второе. Один из этих вынужденных принять ислам калабрийцев, человек умный, образованный и дальновидный, достиг в Стамбуле высокого положения при дворе султана. Оставаясь в душе добрым католиком, он все же надеется вернуться на родину. При папе Александре, испанце, это было невозможно. Сейчас же калабриец установил со мной тайные сношения, я обещал испросить ему прощение у святого отца нашего. За это он сообщает нам важные сведения о намерениях султанского двора... - Дважды изменник! - невольно вырвалось у Каспера. - И вы ему верите?! Это было не слишком вежливо со стороны гостя, но кардинал объяснил этот порыв молодостью и неопытностью Каспера. Мадзини замолчал, прикрыв глаза рукой. "Когда-то и я, как этот славный поляк, был молод, честен и доверчив, - думал кардинал, - но многолетнее пребывание при лживом, коварном и развращенном папском дворе постепенно вытравило во мне все добрые чувства..." Молчание становилось непереносимым. Каспер, поняв, что вел себя не так, как положено, с тревогой следил за кардиналом. Но вот Мадзини, словно очнувшись, провел рукой по лицу. - Вы спросили, верю ли я калабрийцу? Да, я ему верю... - И только брови его высокопреосвященства чуть дрогнули. - Он именно и сообщил нам о письме магистра... Ему удалось выкрасть или выкупить это письмо из султанской канцелярии... не безвозмездно, конечно... За письмо ему заплачено три тысячи дукатов. Вторые три тысячи привезете ему вы в обмен на этот важный документ. Из Венеции уже прибыл матрос и доложил мне от имени капитана, что судно, на котором вы отправитесь в Константинополь, готово к отплытию. Откинувшись на спинку кресла, кардинал снова с минуту помолчал. - Калабриец тоже дал мне знать, что дожидается моего гонца и денег. Но долго ждать он не будет: это же письмо он может продать Тевтонскому ордену. Тот за деньгами не постоит... Каспер, тяжело вздохнув, покачал головой. - Так понимаете ли вы, - спросил кардинал строго, - что произошло бы, если бы по вине вашей польской драчливости наш гонец не прибыл вовремя? Боцман Конопка в Риме, - добавил Мадзини негромко. Каспер привскочил было с места, хотел что-то сказать, но, остановленный жестом кардинала, промолчал. - Приучитесь управлять не только своими чувствами, но и своим лицом, своими движениями, не выдавайте без надобности своих мыслей, - сказал Мадзини. - Боцман Конопка в Риме, и даже здесь, в моем доме. Так вот, при встрече с ним вы не должны выказывать какие-нибудь чувства сверх тех, что положены молодому человеку, интересующемуся мореплаванием, при встрече с заслуженным моряком. Вы видитесь с ним в первый раз в жизни, запомните это хорошо! Зовут его Густав Кнебель... Вот, мой молодой друг, - сказал кардинал уже со своей обычной веселой улыбкой, - вы натворили такого, что мне придется перед отъездом дать вам отпущение грехов... Однако, - Мадзини снова сделался серьезным, - однако подлинная тяжесть совершенного станет для вас еще явственнее, когда вы увидите человека, с которым вам предстоит проделать путь в Константинополь. Введите Паоло Ротту, - отдал кардинал приказание слуге. Через некоторое время дверь библиотеки распахнулась, пропуская высокого, широкоплечего человека, одетого с грубым франтовством. - Это матрос Паоло Ротта, - представил его кардинал, - шурин Зорзио Зитто, капитана "Санта Лючии", на которой вы отправитесь в Константинополь. Капитан Зитто - мой дальний родственник и близкий друг, славный мореходец, объездивший все