слие хозяина "Геновевы". - Пускай сеньору начальнику и капитану корабля не вменяется в обязанность знать все законы кораблевождения, но уж при наборе команды спросить мнение опытных людей все же следовало! Руппи, допустим, действительно знает морское дело, но как сеньор капитан мог это предвидеть? Хорошо еще, что новичок лежал без сознания, когда "Геновева" уходила от этих наглых бретонцев! А то при его характере Руппи не упустил бы случая и обязательно ввязался бы в драку! - Ты думаешь? - рассеянно спросил пилот. - На мой взгляд, новичок на забияку совсем не походит... - Но уж своих товарищей в беде он ни за что не оставил бы! - стоял на своем боцман. - А что пользы было бы тогда от него, еще слабого и больного? - Да послушай, ведь и беды-то никакой не было! - Пилот пожал плечами. - Просто поставили лишние паруса и помахали пиратам ручкой... И почему ты вообразил, что это именно бретонцы были? Черный флаг на мачте? Черный флаг и нормандцы могут водрузить... Но ни тем, ни другим нашу "Геновеву" не догнать! Нет, нет, "Геновева" наша замечательный корабль! - Да, все знают, что замечательный, - проворчал боцман. - А уж насчет бретонцев да нормандцев, сеньор пилот, то я и тех и других тоже по их повадкам знаю, вы уж не сердитесь, сеньор пилот... Отлично понимая, что доводы его прозвучат неубедительно, боцман все-таки добавил: - Так вот, "Спасенный" - больной не больной - первым полез бы на фок-мачту. Это его просто бог спас, что он в ту пору лежал без сознания. Пилот молчал. Но боцман не унимался: - Или скажите, например, на что сдался сеньору капитану в нашей команде этот бесенок Хуанито? А вот сеньор эскривано и сеньорита в мальчишке души не чают!.. Я понимаю, сеньор Гарсиа человек ученый - эскривано, юстициарий! Ну и составлял бы себе разные нужные бумаги да заверял бы подписи... Или вот возьмите этого Северянина с его волшебным камнем. Спит вместе с матросами, ест с ними из одного котла... Я же сам и зачислял его на довольствие... А кто и когда видел его за работой? Спит себе, да ест, да пьет. (А выпить он мастер... Да еще сеньорита ему какое-то особое вино подносит!) Спит, говорю, ест, да пьет, да своими исландскими сказками матросам голову забивает... А в тот раз, помните, он вдруг на тебе - командовать принялся... Это когда мы уже от нормандцев уходили... - Думаешь, это нормандцы были? - спросил пилот. Боцман настороженно глянул на своего собеседника. "Опять старик хочет выпытать у меня что-нибудь о Бьярне Бьярнарссоне", - подумал пилот. Однако, не желая обидеть боцмана, сказал миролюбиво: - Толковали же нам ганзейцы, что где-то там, в Северной стране, военачальники этого народа и спят и едят вместе со своими дружинниками и последней кружкой воды с ними делятся... И одеты не лучше их... Может, Северянин как раз из этих мест... Чего ты там ворчишь? - Да мое дело маленькое! - вздохнул боцман. - Может, он где-то и начальник, а у нас довольствие получает матросское. Охо-хо! Больно уж много у нас начальников! Просто голова кругом идет! - Поменьше бы к своей фляге прикладывался, и голова была бы на месте... А если ты думал у меня что-нибудь про Северянина выпытать, то прогадал: я о нем знаю не больше твоего. - Вот я опять же об этом бесенке Хуанито, - невозмутимо продолжал боцман. - Все-то он знает, во все сует нос. Вот, к примеру, помните, и сеньорита, и сеньор эскривано, да и сам сеньор капитан уговаривали этого "Спасенного" поместиться в средней каюте, рядом с сеньором эскривано или хотя бы со мной... Так нет же! Пошел на бак, к матросам, а там и без него полно! А вот потеснились же и поставили лишнюю койку! И как раз рядом с этим бесенком Хуанито... Нет, что ни говорите, но без Хуанито и тут дело не обошлось! Последние слова боцман произнес уже куда-то в пространство, потому что пилот, махнув рукой, молча отправился к своей рубке. Надо сказать, что если в превращении Франческо Руппи в матроса дело не обошлось без бесенка Хуанито, то роль его здесь была совсем незначительна. Проснувшись в это сверкающее утро, Франческо вдруг явственно ощутил, что он совершенно здоров. Сеньорита, правда, уверяла, что помогла ему растертая в порошок кора какого-то только ей одной известного дерева... Попробовав порошок на вкус, Франческо еще полдня отплевывался от горечи. Вернее всего, лихорадка оставила его так же внезапно, как и свалила с ног тогда в трактире. Итак, проснувшись в это сверкающее утро, Франческо с выдохом попенял на судьбу. Чем он сможет отплатить своим хозяевам за все их заботы? Вот он нежится сейчас в постели, а команда корабля, возможно, испытывает недостаток в рабочих руках. Насколько он помнил, в этих местах столь благодатная погода не может продержаться долго, все же как-никак близится осень. Подтвердила это и сеньорита, когда, чтобы развлечь больного, принесла ему карту, на которой красной линией был обозначен курс "Геновевы". Но как же ему обходиться без штанов, да еще - в этой длинной женской сорочке! И, словно в ответ на его раздумье, дверь распахнулась, и в каюту вошел очень смуглый мальчишка, неся на вытянутой руке холщовые штаны и такую же рубашку. - Корабельный швец по приказу сеньориты, еще когда ты пластом лежал, снял с тебя мерку, - сказал паренек,- и во все такое красивое да богатое хотят тебя обрядить, что мы даже пожалели доброе сукно да бархат. Думали, что все равно это пойдет... сам знаешь куда! - И мальчишка многозначительно опустил указательный палец книзу. - А пока сеньор капитан велел подобрать тебе что-нибудь из нашего. Штаны хороши, а рубашка - с Эрнандо. Боюсь, будет тебе не впору... Но я могу... - И, если бы Франческо его не удержал, парнишка тут же стянул бы с себя очень широкую и не по росту длинную рубаху. - Откуда ты все это знаешь? - спросил Франческо с улыбкой. - А ты не смейся! Я все знаю, - заявил парнишка с гордостью. - И зовут тебя совсем не "Спасенный святой девой", а Франческо Руппи. А меня - Хуанито. Ты итальянец? - Итальянец. А ты? - Считай, что я тоже итальянец... Я подкидыш. Сеньорита выловила меня в каком-то заливе. Уж не помню, как он называется... В точности, как дочка фараона - Моисея! - О, да ты, оказывается, ученый человек! - улыбнулся Франческо. - По-кастильски умеешь? - А что там уметь! Я на всех языках умею! Куда бы нас с сеньором капитаном и с сеньоритой ни мотало, я через день уже могу на базаре с любым поговорить, точно сто лет живу в этих краях. Могу по сходной цене купить и хлеба, и сыру... и вина, - лукаво подмигнув, добавил Хуанито. - А тут меня, видишь ли, считают за каталонца, потому что я якобы плохо говорю по-кастильски... Но ты ведь меня понимаешь? - Понимать-то понимаю... - согласился Франческо. - Ну, вот видишь! Но признаюсь тебе (только это между нами), что каталонцы меня считают кастильцем. - И Хуанито весело подмигнул. Натянув штаны и влезая в тесноватую рубашку, Франческо поймал себя на том, что ему хочется поглядеться в зеркало, но тотчас же повернулся к двери. Однако посмотреться в зеркало ему все-таки пришлось. - А это что еще за чудо? - спросил Хуанито за его спиной. Вскарабкавшись на койку, мальчишка упирался пальцем прямо в стекло. - Это зеркало. - Знаю, что зеркало! Только так зеркала никогда не вешают. Видишь ли, мне еще не случалось бывать в каюте у сеньориты, хотя она меня и зазывала... - Да? - спросил Франческо. - Ну, не зазывала, а сказала: "Пойди отнеси больному есть". А я побоялся. Это когда ты лежал, как покойник. Из матросов тогда никто ни за какие деньги к тебе не подошел бы... Но вчера сеньор капитан созвал нас всех и объяснил, что ты уже выздоравливаешь, что у тебя была лихорадка, что она не прилипчива, что море вообще лечит лихорадку... Но что каюту все же нужно обкурить серой... А сеньорита даже рассердилась на своего дядю. Капитан ведь ей дядей приходится... - И без всякого перехода мальчишка добавил: - Ох, знал бы ты, какая она добрая! Наши матросы говорят, что ее можно поставить в угол и молиться на нее, как на мадонну... Только вот волосы она подстригла зачем! Одевшись, Франческо с сомнением оглядел свои босые ноги. Потом окинул взглядом мальчишку, но и тот шлепал по полу босиком. Сообразительный Хуанито понял его без слов. - Не горюй, сапоги тебе уже заказаны. Не знаю, как у вас в стране, но, наверно, во всей Кастилии нет такого башмачника, как наш Федерико, - важно сообщил он. - Простой матрос, а как сапоги и башмаки тачает! Только носки на его башмаках всегда задираются кверху. - И, опасливо оглядевшись по сторонам, Хуанито добавил шепотом: - Не иначе, как он мавр! - Ну и что ж, - сказал Франческо, которого мальчишка очень забавлял. - Ты только никому не говори, но я ведь на самом деле тоже мавр. - А знаешь, я так и подумал. Глаза у тебя, правда, серые, но кто их знает, мавров, какие у них глаза! Но брови у тебя черные. И борода, пока тебя не побрили, росла тоже черная. А волосы вроде светло-русые какие-то... И то ли чуть рыжеватые, то ли красноватые... А ведь сеньор Гарсиа так и сказал: мавры сами черные, а в красную краску красят... уж не помню что - не то бороду, не то волосы. - А это где как... В наших местах, например, мы, мавры, красим волосы, а бороды бреем, - еле сдерживая смех, пояснил Франческо. Пожалуй, с тех пор как он покинул Сен-Дье, сегодня ему впервые захотелось шутить, смеяться, поддразнивать кого-нибудь... - Да, я забыл тебе сказать, - приложив палец к губам, тихонько произнес Хуанито, - наш Федерико ни за что не хочет тачать такие туфли, как, например, у нашего сеньора капитана: широкие и расшлепанные какие-то... Это потому, что Федерико ненавидит нашего императора, Карла Пятого... В Кастилии он, правда, королем Карлом Первым считается. И никакой он не кастилец и не арагонец, родом он из города Гента. Вот Федерико его и ненавидит... Да его в Испании все ненавидят! - А почему ваш Федерико не хочет шить широкие туфли? - спросил Франческо, оставляя в стороне вопрос об отношении башмачника к императору. Он по-настоящему был заинтересован этой беседой. Хуанито с недоумением оглядел его всего - с головы до ног. - Да ты что, с луны свалился? - спросил он сердито. - Самый последний дурак в Кастилии знает, что Карл Пятый шестипалый... Вот он и носит такие туфли. А дураки придворные тоже себе широкие заказывают, хотя у них ноги как ноги... А знаешь... - Хуанито помолчал. - Ведь я тоже, наверно, мавр, - признался он шепотом. - Может, меня как раз из Мавритании и прибило в тот залив. Как ни крепился Франческо, но тут он, не выдержав, расхохотался. - Эх ты! Все это ты, оказывается, шутишь! Смеешься надо мной! А вот сеньор Гарсиа никогда надо мной не смеется! - помрачнев, укорил его мальчик. - А еще я расскажу тебе про сеньориту. Она мало того, что ходила по берегу в штанах (вот тебе святой крест, я сам видел!), но она еще... Фразы этой мальчишка не докончил: Франческо, повернув его за плечи, молча вытолкал из каюты. Хуанито тотчас же открыл дверь снова. - Ладно, я больше не буду о сеньорите, - виновато сказал он. - А вот ты и дурак, что не дослушал, как она хорошо... - Но, глянув на Франческо, умолк. - Ты только не толкайся больше! Больной, больной, а мне чуть руку не вывихнул! А я ведь к тебе по делу! Сеньор капитан велел все же обкурить каюту серой, а при сеньорите не обкуришь. Надо все сделать, пока она в капитанской каюте. Я зажгу серу, каюту закрою, а потом через неделю придется хорошенько вышуровать пол и стенки и потолок. - Да, от серы остается очень тяжелый запах, - сказал Франческо. - Потом каюту еще придется несколько дней проветривать... - Ну и ступай на палубу, если тебе неохота дышать серой. А я тут справлюсь один, - в сердцах проворчал Хуанито. Франческо, однако, никуда не ушел, а принялся помогать этому маленькому ворчуну. И хотя в конце концов и у того, и у другого глаза были красные от серных паров, они хохотали, отмывая после серы руки и брызгая друг на друга водой со щелоком. Но бывает же такое и у отца с сыном, когда у них спорится работа. За этим занятием их и застала сеньорита. - Неужели нельзя было все-таки обойтись без серы! - вздохнула она. - И не рано ли вы, сеньор Франческо, взялись за работу? У нас с сеньором капитаном шла речь только о том, что вы сегодня выберетесь на палубу - подышать чистым воздухом... О боже мой, да здесь можно просто задохнуться! Здесь в точности... - В точности, как в аду, - подсказал ученый Хуанито. Сеньорита была права: в ее каюте действительно можно было задохнуться. - На общем совете, - сказала она, - уже давно порешили, что, как только вы поправитесь, вас надо будет устроить в средней каюте - по соседству с сеньором эскривано или с сеньором пилотом... Давайте сегодня же туда и перебирайтесь, а я, пока из моей каюты не выветрится этот ужасный запах, пробуду еще у дяди. Правда, средняя сейчас завалена книгами и рукописями сеньора эскривано, но соседи на него из-за этого не в обиде. - Ну, обо мне-то можно не беспокоиться. - Франческо улыбнулся. - Ночевать мне приходилось и в гораздо худших условиях... Но дело, конечно, не во мне. Думаю, что из-за меня беспокоить всех этих людей не стоит... - И, не обращая внимания на то, что сеньорита протестующе подняла руку, Франческо добавил: - Если разрешите, я попрошусь на бак к матросам. Мне ведь все равно придется нести службу наравне с ними... Сеньорита, прищурившись, молчала. - Ни разрешать, ни запрещать что-либо на "Геновеве" я не имею полномочий, - наконец ответила она. - Только повторяю: сеньор капитан находит, что вы еще недостаточно окрепли. Не только нести службу, но даже просто разгуливать по палубе вам еще рано. Напоминаю, что сеньор капитан является к тому же и владельцем корабля. Поэтому испросить разрешение на все, что вы задумали, вам придется именно у него. Капитан оказался много сговорчивее своей племянницы. Правда, вначале, когда Франческо подробно рассказал ему о приступах лихорадки, во время которых он иной раз по нескольку дней лежал без сознания, однако, очнувшись, как ни в чем не бывало принимался за работу, капитан с сомнением покачал головой. - Сейчас у вас, очевидно, был один из самых сильных, хотя и не длительных приступов, - заметил он. - И я и сеньорита находим, что вам следует поберечься. Но, может быть, вы и правы: человек, привычный к труду, плохо переносит безделье. Однако труд бывает разный. Почему вы стремитесь именно на бак? Если бы вы при вашей опытности взялись помогать сеньору эскривано или мне, то, полагаю, принесли бы больше пользы, чем карабкаясь по вантам или оттирая песком палубу... Франческо решил было, что у него нет никакой надежды вернуться к работе, которую он так любил и которой был лишен столь продолжительное время. Но капитан, покачивая в раздумье головой, добавил: - Конечно, вам лучше знать... Надеюсь, что и матрос из вас получится неплохой... А команда у нас отличная, - уже весело произнес он. - Боцман, правда, любит поворчать, но моряк он опытный, и думаю, что вы с ним поладите... Немного тесновато на баке, но вы убедитесь, что по сравнению с другими кораблями, на которых вам доводилось плавать, на "Геновеве" матросы устроены лучше... Ну, дорогой сеньор Франческо, перебирайтесь с богом! А сеньориту я как-нибудь уломаю. - Простите, сеньор капитан... Я хотел бы задать вам только один вопрос: называете ли вы кого-нибудь из своей команды "сеньор" и обращаетесь ли к ним на "вы"? - Я вас понял, сеньор Франческо Руппи. Вернее, я понял тебя, Франческо... И вот тебе еще одно маленькое наставление: на баке ты встретишься с сеньором Бьярном Бьярнарссоном, которого у нас прозвали Северянином. Он, как и ты, отказался поселиться в средней каюте. И на "Геновеве" все вынуждены говорить ему "ты" - такова его воля. Исключение составляет лишь моя племянница, но она всем на "Геновеве" говорит "вы". И Северянин с этим ее капризом примирился... Что касается матросов, то наблюдательный человек, безусловно, заметит, что когда кто-либо из команды обращается к Северянину, то в устах любого это "ты" звучит примерно как "ваша светлость"... Я, понятно, несколько преувеличил, но думаю, что ты меня понял... Должен тебе сказать, что матросы не ошибаются: Бьярн Бьярнарссон родом из знатной исландской семьи и, что важнее всего, едет сейчас к самому Карлу Пятому для разрешения каких-то дел. Благодаря этому мы и получили наставление Карла Пятого плавать под испанским флагом. Бьярн тайны из этого не делает, поэтому я тебе обо всем рассказал... Однако тебе упоминать о делах нашего Северянина, мне думается, не следует. Да я и сам не в курсе его дел. - Капитан одобряюще похлопал Франческо по плечу: - Отправляйся к боцману и передай, что я велел зачислить тебя на довольствие. Он же представит тебя и сеньору маэстре и сеньору пилоту. С остальными ты познакомишься сам... Да, хочу тебя предупредить: если боцман поначалу тебе не понравится, не поддавайся первому впечатлению. Я уже сказал, что он, как все боцманы, немного ворчун, но добавлю: человек он, безусловно, честный и любящий свое дело. Помолчав, капитан добавил: - Эх, хотелось бы мне самому показать тебе "Геновеву"! Должен сказать, что "Геновева" действительно замечательный корабль! И признают это даже прославленные мореходы, которым доводилось ее осматривать... Детище моего покойного брата! Но, конечно, лучше, удобнее для тебя будет, если с "Геновевой" тебя ознакомит кто-нибудь из свободных матросов. Или боцман... Он-то сделает это с большим удовольствием. Вот тогда ты поймешь, на каком корабле тебе предстоит проделать плавание! По заведенному на "Геновеве" порядку в конце недели, в субботу, в средней каюте собрались капитан, маэстре, пилот, боцман и эскривано. Как-то уж так повелось, что сеньор Гарсиа был непременным участником таких совещаний. Они выслушали сообщение маэстре о настроении и здоровье команды, проверили астрономические наблюдения и записи пилота, обсудили дальнейший курс "Геновевы", а также отчет боцмана о сохранности запасов провианта, вина и пресной воды. Перед тем как разойтись, поговорили о новом матросе. Капитан был очень доволен, что "Спасенный" (правда, если судить по тем нескольким дням, что он провел на баке) на всех произвел благоприятное впечатление. - Я рад сообщить вам, сеньоры, - сказал капитан напоследок, - что наш "Спасенный святой девой" не только опытный моряк, но еще с детства приучен к черчению карт и к граверному делу. Не знаю, каков он будет в бою, если мы встретимся с неприятелем, но я выяснил, что по его гравюре на меди была даже отпечатана карта, изданная в Страсбурге... Ну, ну, сеньор боцман, попробуй-ка сказать, что все это помешает Руппи быть хорошим матросом! Три дня пришлось Франческо дожидаться, пока боцман выберет время, чтобы показать ему "Геновеву", но тому все было недосуг. Однако Франческо и сам убедился, что у боцмана действительно дел по горло и на корабле он человек незаменимый. Матрос Сигурд Датчанин, которому наконец было поручено ознакомить новичка с кораблем, оказался славным малым. Впрочем, для Франческо это не явилось неожиданностью: он с первого же дня своего появления на баке запомнил дружескую улыбку, осветившую угрюмое лицо Датчанина. По-кастильски Сигурд говорил не хуже Франческо, но мог еще кое-как объясниться и по-португальски. Вопросов новичку он не задавал, но объяснял ему все охотно и обстоятельно. О себе сообщил, что прапрадед его был рыбаком, прадед - матросом, дед - матросом, отец - тоже. И что у них в роду так и повелось: старший сын обязательно уходит в море. Показать "Спасенному" корабль боцман поручил Сигурду Датчанину, потому что ему здорово повредило руку брашпилем - разбило пальцы и содрало кожу с локтя. Сеньорита перевязала его и успокоила, что рука действовать будет, но, пока рана не заживет, он от работы был освобожден. К удивлению Франческо, суровый Сигурд мог и пошутить. На вопрос новичка, не трудно ли ему будет целый день ходить по кораблю, Датчанин ответил: - Хожу-то я не на руках. А ноги у меня целы! - И добавил: - Показать нашу "Геновеву" каждый захочет. Как не похвастаться таким кораблем! Очевидно, капитан всю свою команду заразил любовью к "Геновеве". - Вот я задам тебе один вопрос, - сказал Сигурд. - Сколько, по-твоему, платят испанцы матросам на своих кораблях? - И тут же сам себе ответил: - Думаю, в месяц не больше тысячи мараведи... А палубным и того меньше. Тебе сколько положили? Франческо смутился: - У нас еще об этом разговора не было. Меня ведь, знаешь, больного на берегу подобрали... Вылечили, приодели... - Ничего, ничего, - обнадеживающе заметил Датчанин, - ни сеньор капитан, ни сеньор маэстре тебя не обидят. У нас ты будешь получать больше, чем на любом корабле, а все потому, что на "Геновеве" каждый матрос, кроме морского дела, знает еще какое-нибудь ремесло. И тебе что-нибудь подыщут. Вот мы с сеньором капитаном и договорились, что лишних людей в команде держать не будем. А что приходилось бы плотникам, да бочарам, да конопатчикам платить - поровну на всю команду разделят... А нам и без того по тысяче двести мараведи по договору положено... А тут еще по сто восемьдесят прибавки набегает... Словом, вернешься домой - сможешь год ничего не делать... Правда, в случае, если неприятеля встретим, нам всем жарко придется: людей-то, сам знаешь, у нас немного... Но ничего, справимся! А вообще-то народ у нас дружный. И опытный. Возьми, к примеру, Федерико: он у нас и бочар и по сапожной части, ведает починкой сапог всей команды и командиров... Но он и бочар хороший... А Эрнандо и пол настелит и любой камзол тебе сошьет. Франческо присутствовал при том, как боцман наставлял Сигурда: - Трюм, и зарядные ящики, и бак, и ют ему покажи, и колодец для помпы, и как помпа работает... И пусть разок ломбарду зарядит... Датчанин решил, что сперва надо осмотреть каюты. - Пошли! - сказал он. - С этим надо управиться пораньше. Правда, ни сеньора маэстре, ни сеньора пилота, ни боцмана днем в каютах не застанешь. Но вот гляди: сеньор капитан, сеньорита и сеньор эскривано вышли на палубу - это чтобы нам не мешать. - Или чтобы мы им не мешали? - Франческо улыбнулся. - Может быть, и так... В средней каюте, по правилам, должны бы размещаться пилот, эскривано и боцман, - пояснил Сигурд. - В первой малой - сеньор капитан, а во второй - сеньор маэстре. Но с давних пор ее занимает сеньорита, вот сеньор маэстре и перебрался в среднюю. Ну, места там всем хватает! - А удобно ли, что мы в отсутствие хозяев будем осматривать их каюты? - спросил Франческо. - Удобно, раз они ушли для того, чтобы мы могли все рассмотреть. На юте "Геновевы" тоже была высокая надстройка. Внизу помещалась средняя каюта, а над ней - две малые. Каюту сеньориты Франческо мог обстоятельно изучить за время своей болезни, но тогда ничто, кроме зеркала, не привлекло его внимания. Только сейчас он оценил как следует красивые, отделанные бронзой двери, бронзовые же затейливые задвижки у окна и в особенности небольшой глобус, которого раньше в каюте как будто не было. Вторая каюта - сеньора капитана - была почти пуста. Только над койкой красовалось на стенном шкафчике чучело какой-то птицы. Очевидно, сеньор капитан был охотником. У окна стоял стол с привинченной к нему медной чернильницей. Бумаги и перья, если они у капитана были, хранились, надо думать, в ящиках стола. Средняя каюта была много меньше матросской, но и обитателей в ней было много меньше. А вот стол был побольше капитанского. Верхнюю его доску, как пояснил Сигурд, по мере надобности можно приподнимать под небольшим углом. "Пригоден для черчения", - определил про себя Франческо. Сеньорита была несправедлива к сеньору эскривано: его книги и бумаги на столе были сложены в завидном порядке. - А ты, "Спасенный", даже не глянул вверх! - сказал Датчанин уже при выходе из каюты. Франческо поднял голову. - Господи! - невольно произнес он. Потолок каюты был выкрашен в нежно-голубой цвет. В широкое окно было видно море в легкой ряби, а над ним - голубое, нежное, ленивое небо. - И кто же это придумал? - спросил он. - Сколько я плаваю, а такого на кораблях никогда не встречал... - Сколько бы ты ни плавал, - перебил его Сигурд, - тебе такие девушки, как наша сеньорита, никогда не встречались... Это она велела выкрасить потолок средней каюты в небесный цвет. Сеньор эскривано ведь почти никогда не выходит на палубу, и ей захотелось, чтобы хоть в каюте над ним было что-то голубое... Осмотреть "Геновеву" Франческо в тот день не удалось: сеньор пилот позвал его проверить кое-какие записи в судовом журнале. Глава четвертая РАЗГОВОР НА ПАЛУБЕ И РАССКАЗ СЕВЕРЯНИНА - Ну, кончай наконец с лагом, Руппи! - сказал боцман вечером, проходя мимо. - Давай! Со мной дело пойдет быстрее! - и чуть не вырвал из рук Франческо ампольету*. (* Ампольета - песочные часы.) Франческо еще раз забросил лаг, а боцман в то же мгновение ловко перевернул песочные часы... Никому, конечно, и в голову не могло прийти, что делает боцман это хуже, чем тот же Педро Маленький, или Сигурд Датчанин, или Хуанито... Травить лаг все в команде любили, и к тому же это была самая легкая палубная работа. Но ни Педро, ни Сигурд, ни Хуанито никогда не возражали, если Франческо забрасывал лаг по два, по три раза. Аккуратно переворачивая ампольету, они терпеливо следили, как тонкая струя песка сбегала вниз. А боцман справлялся с этим делом быстрее и решительнее. - Два замера сделали, и хватит! - сказал он. - А то вы, как малые ребята, готовы изо всего игрушки делать... Запиши в журнал... Тебя сеньорита зачем-то звала... - Сеньор боцман, не беспокойтесь, журнал я сам снесу сеньору пилоту. А может, закинуть еще разок? - добавил Франческо просительно. - Тебе, наверно, наговорили в большой каюте, что у нас нужно работать с утра до ночи! Они это умеют! - Да никто мне ничего не говорил, - оправдывался Франческо, так и не выпуская лага из рук. - Просто мне самому любопытно... - Вы скоро освободитесь, сеньор Франческо? - услышал он голос сеньориты. - Ничего, сеньоры, продолжайте, я не стану вам мешать... Даже могу помочь. Давайте сюда журнал, сеньор Франческо, - вам ведь неудобно держать его на колене... А сеньор боцман даст мне ампольету, не правда ли? - Она весело повернулась к боцману: - Сеньор Руппи еще раз закинет лаг, а я запишу... Франческо закинул лаг и, наматывая канат на барабан, стоял, наклонившись и подсчитывая узелки. Пальцы его внезапно окоченели, а спине стало жарко. - Все? - спросила сеньорита, записав последний замер. - Вот и хорошо... Смотрите, солнышко еще не зашло, а уже над нами слабо-слабо проступают звезды... Боцман, покашливая, дожидался. - По правилам, судовой журнал никому показывать не положено, - сказал он наставительно. - Но, уж конечно, ради сеньориты... - А я в журнал и не заглядывала, - сказала девушка, - записала только нужные цифры... Боцман не уходил. - Сеньор боцман, не беспокойтесь: если сеньору Руппи трудно это сделать, я сама снесу журнал сеньору пилоту. - Вот тогда пилот всыплет вам обоим! - Боцман даже фыркнул в бороду и, чуть ли не вырвав у Франческо лаг с тяжелым барабаном, а у девушки - журнал, зашагал к средней каюте. - На сегодняшний день, Руппи, можешь быть свободен, - бросил он уже на ходу, аккуратно пристраивая песочные часы на барабане и свернув кольцами канат лага. - Только фонари проверь! - В той стране, откуда я родом, - задумчиво сказала сеньорита, - звезды такие же и созвездия те же, но небо у нас часто бывает покрыто облаками. А когда облаков нет, звезды все же затянуты какой-то дымкой... Она помолчала, потом добавила: - Я давно уже хотела попросить вас, сеньор Франческо, чтобы вы разрешили мне когда-нибудь отстоять с вами ваши четыре часа ночной вахты... - Это было бы для меня большое счастье, сеньорита, - смущенно отозвался Франческо, - но дело в том, что по морским правилам вахтенный обязан держать вахту один... Или с подвахтенным, таким же матросом, как и он... Иначе его внимание может отвлечь любая мелочь... Я сказал что-нибудь не так? - обеспокоенно спросил он, потому что девушка потянула его за рукав. Франческо оглянулся. Нет, лицо сеньориты было доброе и спокойное... - А можно, - спросила она робко, - я выскажу вам другую свою просьбу? Меня так и тянет посидеть на палубе ночью и полюбоваться на звезды... Но еще в детстве, когда я видела что-нибудь прекрасное, мне всегда хотелось, чтобы кто-нибудь разделил со мною эту радость... - О, я отлично понимаю вас, сеньорита! Действительно, вероятно, у всех бывает такое чувство. Помню, когда я в первый раз увидел созвездие Южного Креста, я чуть не закричал от восторга! "Дядя прав, - подумала девушка, - никакой сеньор Томазо не правил его дневников!" - Вы не поверите, сеньорита, но я готов был поднять команду звоном колокола... Мне хотелось... Нет, мне, как и вам, было просто необходимо позвать хоть кого-нибудь... - Скажите, сеньор Франческо, у вас сегодня был очень трудный день? - спросила девушка. - Да, впрочем, что я! Ведь сама видела, как вы возились с лагом! Да еще пойдете проверять фонари, и все-таки... Хочу вас попросить: посидите часок со мной ночью на палубе... Знаю, вы, наверно, думаете: бездельница, белоручка - вот ей и охота полюбоваться на звезды... А я, поверите, уже третьи сутки сплю по три-четыре часа... Все правлю карты и записи дядины и сеньора Гарсиа. - Сеньора капитана? Карты? - Для дяди переписываю кое-какие бумаги, а карты - для сеньора Гарсиа... И знаете, как это ни смешно, но одну меня ночью на палубу ни тот, ни другой не пускает: как же - сыро, ветрено, малютка может схватить какую-нибудь болезнь! Или еще хуже: может - защити ее, святая дева! - услышать, как ругнется кто-нибудь из матросов или вообще увидеть что-нибудь неподобающее... - Сеньорита весело расхохоталась... - Сеньор Франческо, давайте все же сбежим сегодня ночью на палубу! Хоть на полчаса! И полюбуемся на звезды... Может быть, я за это время не увижу и не услышу ничего недозволенного... - При вас, сеньорита, - сказал Франческо серьезно, - никто из матросов не произнесет ни одного слова, которое могло бы оскорбить ваш слух! - Это что, отказ? - Христос с вами, сеньорита! Я после вечерней поверки буду ждать вас у штурвальной будки. - А о чем вы задумались? Может быть, я ошибаюсь, но мне показалось, что на лицо ваше набежала какая-то тень... - Я не знаю даже, сеньорита, вправе ли я говорить об этом... Но вот вам известно, как меня зовут, кто я родом, куда и зачем я еду... - Сеньор Франческо, я читала только ваши генуэзские дневники... О вашем пребывании в Сен-Дье, о поручении, которое вам там дали, я почти ничего не знаю... Простите, я перебила вас... - Да, а я только и знаю о вас, что вы сеньорита. - Увы, до сих пор еще не сеньора, хотя мне скоро исполнится двадцать четыре года... Франческо молчал. - Что же вы не уверяете, будто на вид мне можно дать гораздо меньше, как сделал бы каждый учтивый кавалер? - Вы, вероятно, уже поняли, что это не так. - Сеньор Франческо, - предложила девушка, - давайте присядем здесь, на бухте каната. - И добавила: - Поверьте, мне очень хотелось бы, чтобы вы знали хотя бы имя, которое мне дали при крещении. Но вы, вероятно, заметили, что ни меня, ни дядю здесь никто не называет по имени. Только и слышишь: "сеньорита" или "сеньор капитан". Притом так обращается к нам и наш дорогой друг сеньор Гарсиа. Я понимаю, вам, конечно, любопытно... - Нет, я совсем не любопытен, сеньорита, - сказал Франческо, - но ваше имя я хотел бы знать! Девушка положила руку на локоть Франческо: - И этого я сейчас сказать не вправе... Но погодите, мы доберемся до Кастилии, и вы будете посвящены во все наши тайны... А может быть, и раньше, сеньор Франческо... Фран-че-ско, - повторила сеньорита по слогам. - Это ваше полное имя, а как вас называют отец, мать или жена? - У меня нет ни отца, ни матери, ни жены... А человек, который заменил мне и отца и мать... - Франческо с трудом проглотил слюну. - Мой дорогой хозяин и учитель сеньор Томазо умер в Генуе, и меня даже не было с ним в его последний час! Он называл меня "Ческо"... И кое-кто из друзей называл меня так... Но это было давно, в пору моей юности... - А вы верите, что женщина может быть настоящим другом мужчине? - вдруг спросила сеньорита, помолчав. Франческо удивленно глянул на нее. Сеньорита вдруг поднялась с места и, сделав несколько шагов по палубе, остановилась за его спиной. - Верил... - произнес Франческо в раздумье. - Но я ошибся. Мне казалось, что одна очень хорошая девушка была мне большим или, как вы говорите, настоящим другом... Но все вышло по-иному. Однажды в горах (это было подле Сен-Дье) мы с ней перекликались. Я стоял внизу на уступе и, как мальчишка, орал: "Ого-го!" Она тоже мне что-то кричала. Я и не заметил, как тронулась с места снежная лавина. А Камилла сразу увидела опасность. Сначала она спустила веревку, чтобы вытащить меня. Но так как это было ей не под силу, она кинулась за мной. К счастью, мы оба остались живы... Но Камилла потом долго болела. Франческо был убежден, что сеньорита полюбопытствует о дальнейшей судьбе девушки, однако она заговорила о другом: - А она была очень красивая?.. Нет, не та, что кидалась за вами в пропасть, а Тайбоки. "Вы красивее", - чуть было не вырвалось у Франческо. Но нет, Тайбоки - это все-таки Тайбоки! Он ответил не сразу: - У нее, как и у вас, глаза были темно... - Да, знаю, знаю, - перебила его девушка, - "темно-желтые, как у кошки или птицы"... Это место вашего дневника я запомнила. Только не подумайте, - добавила она, прищурившись, - что мною руководило любопытство. Я не любопытна, как и вы. Просто ни дядя, ни сеньор Гарсиа иной раз не могли разобрать ни слова в ваших записях и призывали меня на помощь... Я сегодня же велю в первом же порту купить или поймать кошку с темно-желтыми глазами... А в придачу - желтоглазую птицу... Моряки, правда, уверены, что кошки, как и женщины, приносят на корабле несчастье, но терпят же они меня на "Геновеве"! И надо надеяться, что кошка тут же съест птицу и вам не придется ломать голову над тем, кому отдать предпочтение... Ну скажите, - сеньорита повернулась к своему собеседнику, - разве я не проявляю по отношению к вам чисто дружескую заботу? Но у Франческо было такое несчастное лицо, что девушка, ласково положив руку ему на локоть, сказала: - Не сердитесь на меня! На "Геновеве" уже примирились с тем, что у меня дурной характер... Только можно мне задать вам еще один вопрос? Сеньорита помолчала. Франческо почувствовал, как дрогнула ее рука, но девушка тотчас же убрала ее и заложила за спину. - Признайтесь, - вдруг произнесла она решительно, - вы очень ревновали Тайбоки к своему другу Орниччо? - Как я мог ее ревновать? Я был тогда еще мальчишка, а он - юноша... Я и тогда понимал, что он красивее, умнее и добрее меня... - Красивее? Добрее? - переспросила сеньорита, подымая брови. - Да попросту я был не вправе ее ревновать! - А разве на ревность нужны какие-то права? - Конечно! - ответил Франческо серьезно. - Ну, оставим это... Сейчас мне хочется о другом... Смотрите, какое небо! Ни одного облачка!.. Хорошо бы, чтобы так было и ночью... Хотя, впрочем, вернемся к ревности. Вот потому-то, что вы были тогда мальчишкой, вам и казалось, что вы не вправе ревновать... Но сейчас вам уже около сорока... Я примерно высчитала... Неужели же потом... Хотя вы не досказали истории девушки, которая бросилась за вами в пропасть. - Это была не пропасть, - пояснил Франческо. - Лавина только начала сползать, набирая скорость... Мы с Камиллой задержались на уступе скалы, а лавина пронеслась мимо... - А девушка? - Камилла очень разбилась. Когда она выздоровела, мы стали мужем и женой. Только в церкви мы не венчались. Камилла отказывалась, несмотря на все мои уговоры. - А как отнеслись к этому ее родные? - Она была дочерью ученого-географа... Дело происходило в Сен-Дье... Если у вас будет охота послушать, я расскажу вам, какие необыкновенные люди были в кружке герцога Ренэ... - Значит, вы все-таки учтивый кавалер... Что же вы нахмурились? Вы ее действительно полюбили? Или женились из учтивости? Или по дружбе? Но вы сказали, что жены у вас нет... Неужели Камилла умерла? Или вы ее оставили?.. Франческо молча смотрел вниз. - Представьте себе, что я - исповедник, а вы - кающийся... Итак, сын мой, облегчите свою душу! Покайтесь, любили ли вы свою жену так, как она этого заслуживала? Или вы ее оставили, потому что брак ваш был неугоден там, - сеньорита подняла руку кверху, - в небесах? - Не обращайте все это в шутку! - с гневом сказал Франческо, поднимаясь. - Камилла сама оставила меня. Сейчас у нее очень хороший муж и двое сыновей... Но я действительно должен облегчить свою душу и покаяться в самом страшном своем грехе: я только тогда мог с нежностью обнимать свою жену, когда представлял себе, что это не она, а Тайбоки! "Говорят, что самая большая беда на свете - это чума или проказа, так как они передаются от человека к человеку... Но я понял, что злоба страшнее и чумы, и черной оспы, и проказы! - думал Франческо, шагая взад и вперед по палубе. - Она тоже передается от человека к человеку". Он оглянулся. Сеньорита по-прежнему сидела на бухте свернутого каната. Она и не смотрела в его сторону. - Эрнандо! - окликнул он проходившего мимо матроса. - Сегодня твой черед нести ночную вахту, не так ли? Эрнандо, будь другом, разреши мне сегодня тебя заменить. Потом мы сквитаемся. А с боцманом я договорюсь сам. Даже в те самые трудные, первые дни своей "матросской жизни", когда от усталости ломило все тело, Франческо не чувствовал себя так скверно. Долив масла в фонари, он с трудом дотащился до помещения матросов. Ему казалось, что до ночного дежурства ему так и не удастся вздремнуть. Однако, когда он, одетый и в сапогах, рухнул на койку и только успел закрыть глаза, на него навалился сон. И очень странно было ему, что он спит и видит пологие песчаные берега, до него доносятся резкие выкрики попугаев, а наряду с этим он слышит, как переговариваются его соседи по койке. Проснулся Франческо весь в поту. Ему почудилось, что разбудил его скрип двери. Конечно, это ему только почудилось, потому что дверь лишь слегка приоткрылась, и сеньорита тихонечко произнесла в щелку: - Сеньоры, никто сейчас не спит? Можно мне к вам? Франческо тотчас же поднял голову со скатанной валиком куртки, заменяющей ему подушку, но немедленно опустил ее снова и закрыл глаза. Господи, надо же быть такой неосмотрительной! Не зная, что произойдет дальше, он в тревоге застыл в своем углу. Встревожился, однако, он понапрасну: по тому, как дружно отозвались матросы на приветствие сеньориты, он понял, что это не первое ее посещение. - Спят у нас сейчас только те, кому надо ночью на вахту, - успокоил девушку Педро Маленький, сосед Франческо справа. - Но у нас, если уж кто заснет, того и ломбардами не разбудишь! Фрапческо лежал на койке с плотно закрытыми глазами. Сеньорита хозяйственно оглядела помещение. - Ах, Хуанито, Хуанито! - Она укоризненно покачала головой. - Смотрите, как он наследил подле своей койки! Опять поленился помыть ноги! -