не не самородок, а только золотой песок, но это меня тоже заинтересовало! - оживился император. - Неужели и в Полонии существуют золотые россыпи? - А что, тебе уже и с Полонией охота повоевать? - спросил Северянин насмешливо. - Боюсь, папа за них обязательно заступится. Поляки все же католики, а не дикари! Кстати, песок в брюхе белого сокола привезен тоже из Исландии... - А знаешь, в Генте уже поговаривали, что где-то там, на севере, существует целый золотой утес! А известно это стало якобы из исландских саг... - Вранье! - отрезал Северянин сердито. - Я сейчас хочу - о соколе с золотым песком. Капитан Стобничи, чтобы точнее определить очертания северных берегов нашего и западного материка, отправился в свое время на север. На обратном пути попал в Исландию. Там его племянница очаровала молодого исландца. Тогда ей, кажется, не было и пятнадцати лет, а мальчишке только стукнуло шестнадцать. Капитан никак не мог убедить племянницу, что о замужестве ей думать рано. Дело грозило закончиться свадьбой. Тогда Стобничи посоветовал отцу жениха отправить сына подальше - за море. А девчушке мы нашли другую забаву - Сорбонский университет! Но о ней тебе неинтересно... Родители жениха были в восторге и преподнесли капитану чучело исландского сокола, набитое золотым песком. Это, как я понимаю, тоже была какая-то реликвия еще с языческих времен... Но ею пожертвовали ради покоя семьи. История моего слитка печальнее. Небольшой, с куриную голову, самородок тоже хранился у нас в роду с давних пор. Мне-то он нужен не был, но жена и родня ее то ли по старой памяти, то ли из суеверия дорожили самородком, как святыней. И я на их святыню никогда не посягнул бы, если бы не черная смерть, которую к нам завезли с материка... Ведь даже когда я попал в плен к алжирцам, жена не решилась расстаться с самородком, а обратилась за помощью к своей родне... Вернувшись домой, я никого из близких своих и жениных родственников в живых не застал. У богобоязненного наместника против чумы было отличное средство: если в какой-нибудь усадьбе были замечены случаи заболевания, дом заколачивали снаружи и дожидались, пока все там не вымрут, если не от чумы, то от голода. А потом усадьбу сжигали дотла. Когда черная убралась с нашего острова, у наместника нашлась другая забота: люди его бродили по обгорелым усадьбам и кочергами или палками разгребали весь этот мусор. Попадались им почти не тронутые огнем черепа, обгорелые костяные кубки, медные, бронзовые или железные предметы. Но наместника интересовало другое: золото! До него дошли слухи, что в некоторых исландских семьях золото сберегали именно еще с языческих времен. Возможно, что такие поиски кое-где и увенчались успехом... Я тоже бродил по своей бывшей усадьбе. О золоте я не думал. Среди мусора и тлена я пытался найти хотя бы косточки своих близких. И вдруг что-то блеснуло... Этот самородок я и припрятал, не думая даже, что он мне так пригодится! И вот, перед тем как обратиться к тебе с нашей мольбой о помощи, я да еще три-четыре семьи, до которых черная смерть не добралась, сплавили свои самородки в один большой слиток, который я и привез тебе... Все мы просим тебя, император, проявить свою власть и помочь нашему народу! Хотя твоему величеству ко всем сокровищам, что тебе доставляют из-за океана, ни сокол с золотым песком, ни слиток этот многого не добавят... Не знаю даже, пригодятся ли они тебе... - Любое золото любому человеку всегда может пригодиться, - совсем как умудренный жизнью старец, произнес молодой император. - Значит, слухи о золотом утесе вранье? Жаль! Бьярн, многие меня считают жадным и неблагодарным... А вот сейчас я отблагодарю тебя за твой подарок! Это тоже чистое золото. А выделка гляди какая! - И Карл Пятый, сняв с себя золотую цепь, повесил ее на шею Северянину. - Это помимо того, что все твои просьбы будут выполнены! Но и от тебя я жду помощи. Твои друзья нормандцы помогут мне в моих делах с Длинноносым, а бретонцы - с англичанами. Да я и без того считаю тебя своим другом... Мне как-то спокойнее было бы за твоей широкой спиной! - Да, все забывают, что ты еще совсем мальчишка... И нужно ли было взваливать на тебя тяжелую императорскую корону? - Северянин сейчас говорил от всей души. - Нужно! - набычившись, ответил Карл Пятый. Прощаясь с Бьярном, он ласково сказал: - Надеюсь, что мы с тобой еще не раз повидаемся. Бьярн был уже у двери, когда император снова окликнул его. - Ну?! - проворчал Северянин. - Насколько мне известно, вы уже давно находитесь в море. - Голос Карла Пятого звучал донельзя мягко. - Ты о чем? - спросил Северянин. - Это просто поразительно, но я высчитал, что почти на каждую неделю приходится какая-нибудь резня в каком-нибудь государстве... Кровавая резня! - сказал император. - По морю слухи распространяются с такой же быстротой, как и по суше, - сказал Северянин. - И о Медина дель Кампо мы узнали на море, - добавил он сердито. - Эх, не было в ту пору тебя рядом со мной! - вздохнул император. - Тогда, возможно, все повернулось бы иначе... Хорошо, что я в то время отсутствовал! - вздохнул император. "А для этого ты и отсутствовал, - подумал Северянин. - Хотя самых знатных и уважаемых людей Испании казнили уже при тебе!" - Так я могу рассчитывать на тебя, Бьярн? - еще раз, прощаясь, спросил император. - Мне думается, что ты мне нужен гораздо больше, чем я тебе, - заметил Северянин. - И, надеюсь, мы друг друга не обманем! - Бьярнарссон испытующе глянул в лицо Карлу. В ближайший же воскресный день команду "Геновевы" решено было отпустить на берег. - Можно, - милостиво согласился боцман, - но только не всех сразу! По стольку человек, сколько может поместиться в лодке. На "Геновеве" лодок было достаточно, для того чтобы в них разместились две команды любого корабля. Но и пилот и маэстре решили, что боцман прав. Во-первых, "Геновеву" не следует оставлять без экипажа. Во-вторых, с молодыми матросами обязательно должны отправиться такие надежные люди, как Датчанин, Федерико или сам боцман. Но тот посещение Палоса отложил на более подходящее время. - Только хорошенько присматривайте за Педро Маленьким, - дал он наставление отъезжающим. - Смотрите, как бы он в городе не напился. Я обшарил его карманы, денег с ним нет, но друзья у пьяницы всегда найдутся! Быть провожатым первой партии матросов взялся Рыжий. Уроженец Севильи, он побывал во многих портовых городах. А в Палосе - как раз в ту пору, когда, изгнавши евреев в 1492 году, испанские владыки принялись за "вероотступников" морисков,* вероотступниками мориски не были. (* Мориск - крещеный мавр. Маран - крещеный еврей. Ради того, чтобы завладеть их имуществом и деньгами, им нередко приписывалось тайное возвращение к прежней вере.) Весело хохоча, Рыжий рассказывал, как богатых и ученых морисков сгоняли с их насиженных мест. Педро Маленький, сердито сплюнув, сказал: - В Палосе жила когда-то моя старшая сестра с мужем, оружейником... Вот они могли свободно занять пустующие покои изгнанного еврея-марана... Сестра, может, и решилась бы, но муж ее - ни в какую! Отказался наотрез! Оба они переселились в Севилью... Матросы, отстояв воскресную обедню в храме святого Георгия, уже под вечер отправились навестить Франческо Руппи в венте. Федерико предупредил: - Никаких вопросов Руппи задавать не следует. Он еще не оправился после того, что случилось с ним в харчевне. А что именно случилось, со всеми подробностями рассказал Рыжий. Да Рыжий, как выразился Датчанин, даже из камня какую-нибудь сплетню выжмет. Возвратившись на корабль, матросы на баке еще долго обсуждали и внешность и поведение Руппи. - Красивый человек, что и говорить! Подходящая пара для сеньориты! - произнес Рыжий. Но так как Федерико его тут же оборвал, он начал с другого конца: - Красивый-то красивый, но уж больно загордился. Лишнего слова не скажет! И с чего бы это? - Ты бы много лишних слов наговорил, - заметил Педро Большой. - Да пойми ты: ведь на человеке просто лица не было! - Нет, загордился! - стоял на своем Рыжий. - И с чего бы это, говорю! Да и я, если бы меня так нарядили, не хуже его стал бы! Фистулу свою пластырем заклеил бы... - Рот тебе надо бы заклеить пластырем! - отозвался Датчанин. ...На время стоянки "Геновевы" при посредничестве гентца, хозяина харчевни, на корабле один за другим стали появляться сначала два пестрых телка, потом - барашек, потом - подсвинок, с неряшливостью которого боцман боролся с большой строгостью, и птица - гуси и утки. Все эти покупки можно было производить не спеша, так как сеньору капитану предстояла еще поездка в соседние с Палосом - Могер и Уэльву, где, возможно, еще проживают люди, знавшие Кристобаля Колона и даже ходившие с ним в плавание... А может, капитану посчастливится повидать и Винсенте Яньеса Пинсона или его родичей... Затем капитан предполагал отправиться в Валенсию, где в настоящее время находился фискал севильского Совета по делам Индий, и очень подробно расспросить этого чиновника о тяжбе наследника адмирала с короной. Разрешение на такое свидание капитану было дано императором. Капитану не терпелось сверить показания друзей и родственников Пинсонов и Ниньо с имеющимися у фискала сведениями. Показания родственников были полны наветов на адмирала. Имеющиеся у королевского фискала сведения были, очевидно, тоже далеки от истины. Вот капитану и хотелось сверить те и другие. Показания врагов адмирала могли подтвердить правоту капитана как географа и картографа. Ян из Стобницы хотел знать всю правду! Как ни уговаривал он Франческо отправиться вместе с ним, тот отмалчивался. В конце концов признался, что чувствует себя не очень хорошо, но через несколько дней, если разрешит сеньор капитан, он должен поехать в Севилью, выяснить кое-какие интересующие его покровителей из Сен-Дье обстоятельства и ознакомиться с библиотекой Эрнандо Колона... Это ведь была одна из причин, заставивших его стремиться в Испанию. Однако, притронувшись к горячему лбу Франческо, капитан понял, что тот просто болен. И если он думает отправляться в Севилью, ему следует прежде всего всерьез заняться своим здоровьем. Капитан сам готовился к отъезду, поэтому уход за Франческо поручил своей племяннице и этому славному малому, что так хорошо составляет целебные мази. До того, как Руппи окончательно поправится, выпускать его из Палоса ни в коем случае не следует! Франческо уже не только мог ходить без посторонней помощи, но у него постепенно исчезало отвращение к пище, даже принялся за начатую еще на "Геновеве" гравюру на меди. Это была карта нынешних владений императора Священной Римской империи германской нации. Однако сеньорита Ядвига только две недели спустя разрешила выздоравливающему пуститься в дорогу. И вот наконец Франческо в Севилье. Здесь ему довелось побывать дважды, еще при жизни адмирала. Франческо явственно ощутил ни с чем не сравнимый аромат севильского воздуха. Один пряный аромат цветов чего стоил! Кусты роз - белых, желтых, розовых, красных - упрямо лезли в проломы оград. Эрнандо Колон никак не мог справиться со строительством библиотеки, но об этих замыслах сына адмирала Франческо рассказали его дорожные попутчики. Шагая по набережной, Франческо глубоко, до боли в груди, вдыхал крепкий аромат цветов, облаком стоящий над городом. "У изгиба, который делает Гвадалквивир, на мысе, вы издалека увидите мраморную библиотеку сына адмирала, - объясняли Франческо его попутчики, - а при библиотеке - домик, в котором на время расположился сын адмирала". Дойдя до такого мыса, Франческо вынужден был остановиться: дом у изгиба реки и огороженный участок преграждали ему путь. Все пространство от дома до берега было распахано или раскопано. А за домом, за его пристройками зеленел роскошный, большой, тенистый, настоящий севильский сад. Человек с мотыгой и граблями, который разравнивал землю, поначалу не услышал обращенного к нему вопроса. И, только повторив его, Франческо мог удостовериться, что это - дом и библиотека сеньора Эрнандо Колона. Подходя к дому, Франческо вдруг закрыл глаза и представил себе уже ничего не выражающее, глубоко ушедшее в подушки лицо своего господина - адмирала... Рядом - заплаканный и чем-то обеспокоенный Диего Колон (злые языки толковали, что обеспокоен он не столько смертью отца, сколько заботами, связанными с получением наследства)... И - склоненное над постелью умирающего, искаженное отчаянием, а поэтому, может быть, по-своему прекрасное лицо Эрнандо Колона. "Каков он сейчас? Узнает ли он Франческо Руппи? Боже мой, конечно, не узнает, прошло ведь столько лет! Он и по имени меня, наверно, не вспомнит!" Услыхав просьбу приезжего доложить о нем хозяину дома, садовник удивленно пожал плечами. - У нас о гостях не докладывают... Это не в обычаях у нашего сеньора! Значит, слухи о простоте и радушии второго сына адмирала ходят не зря. И все же, остановившись перед входной дверью, Франческо повторил свою просьбу назвать хозяину дома имя Франческо Руппи. Виделись-то они лет пятнадцать назад, сеньор Эрнандо, возможно, и позабыл его... Поэтому тем более не следует без предупреждения врываться к человеку, который, очевидно, в эту пору дня занят и никого не принимает. - "Врываться", - пробормотал садовник. - И скажете же такое!.. Наш сеньор Эрнандо всегда занят, - пояснил он, напирая на слово "всегда". - Он либо раскладывает по местам книги (а ему их целую уйму привозят!), либо сшивает рукописи, либо сам пишет что-то и чертит карты. Но каждого, кто приходит к нам, он принимает любезно и ласково. Не успел Франческо подумать, часто ли ему случалось посещать дома, где слуги так говорят о хозяевах, как услышал быстрые шаги сбегающего по лестнице человека. Только мужская сдержанность помогла им обоим не разрыдаться. Потом за длившейся более трех часов беседой и Эрнандо и Франческо, не сговариваясь, обходили молчанием и свою последнюю горестную встречу, и многое из того, что положило темное пятно на память о дорогом им человеке. О брате своем сеньор Эрнандо говорил крайне скупо, но у Франческо и не было намерения именно у обойденного наследством сына узнавать подробности о тяжбе вице-короля Индии с императором. А ведь сеньор Эрнандо даже получил право на присвоенный адмиралу Моря-Океана герб, который отличался от герба его старшего брата только тем, что из угла в угол был перечеркнут черной полосой. Однако самого Эрнандо это интересовало мало. Очень бегло сеньор Эрнандо описал многократные попытки Диего добиться признания за ним наследственных званий и почестей сначала от короля Фердинанда, потом - от Филиппа Красивого, а в последнее время - от императора. А ведь еще в Палосе на приеме у Карла Пятого стало ясно: дон Диего Колон слишком многого хочет от престола... Так именно и выразился капитан. Кстати, долгая привычка взяла свое: теперь, когда уже можно было без опаски называть капитана по имени, у Франческо как-то язык не поворачивался обращаться к нему "сеньор Стобничи", как делали тут все. Он не был к тому же уверен, называют ли так капитана у него на родине... "Стобничи" или "Стобничка" - это ведь обозначение места, откуда капитан родом. Вот и проще называть его "сеньор капитан"... По-прежнему... В Сен-Дье Франческо было поручено узнать, как отнеслись сыновья адмирала к тому, что еще в 1516 году Мартин Вальдзеемюллер, известный более под именем Гилокомилуса, начертил карту заокеанской земли и в честь описавшего ее Америго Веспуччи назвал ее "Америкой". И сейчас, волнуясь и запинаясь, Франческо завел об этом разговор. Сын адмирала, подойдя к полкам с книгами и перебрав несколько тщательно подклеенных корешков, сказал с грустной улыбкой: - Я уже много дней привожу в порядок свое хозяйство, но до конца еще далеко. А вот посмотрите - вам будет интересно... Это издано в Полонии, в городе Кракове, еще в 1512 году. "Птолемей с введением в географическую науку, составленным Яном из Стобницы, с приложением им же выполненной карты нового материка, обозначенного под именем "Америка"... Мне известно, что потом географ этот подвергся гонениям, а карта его по приказу из Рима была изъята из последующего издания Птолемея... Ян Стобничи, по слухам, вынужден был покинуть родину. Может быть, ему не по средствам было бы совершить столь длительное плавание, но корабль, завещанный Стобничи его покойным братом, тут ему очень пригодился! "Ого! - подумал Франческо. - Всех этих подробностей я и не знал! Да и капитан наш отнюдь не похож на гонимого человека". - Говорят, - продолжал сеньор Эрнандо, - что император взял под свое покровительство этого польского ученого. Таким образом, его величество убивает, как говорится, одной стрелой двух оленей: во-первых, получает точное опровержение кое-каких - даже, на мой взгляд, чрезмерных - претензий наследника адмирала, а во-вторых, использует удобный случай досадить папе... Некоторые друзья даже сообщали мне, как будто этот храбрый польский ученый Стобничи отправился сюда, к нам, под испанским флагом и по распоряжению Карла Пятого обязался до прибытия в Испанию скрывать от всех свое имя... Все это вполне в духе порядков, существующих при императорских и королевских дворах... Похоже на правду, не так ли? - Я мало знаком с нравами двора... Но мне думается, что все же его императорское величество не стал бы так открыто навлекать на себя гнев Рима... - Делается это отнюдь не открыто, - с улыбкой поправил его хозяин. Тяжело вздохнув, Франческо добавил: - Кстати, я как раз прибыл на корабле, который именно и доставил в Испанию Яна Стобничи или Яна Стобничку, как называют его некоторые... Это капитан нашей "Геновевы", очень хороший человек. Эрнандо сказал ласково: - Почему-то всем кажется, что я, а тем более Диего должны были бы протестовать против такого наименования нового материка, вернее - южной его части... Но ведь название это нисколько не умаляет действительных заслуг нашего отца и даже не подчеркивает его ошибок... Уже при нашей жизни в науке изучения земли произошли такие изменения, что географам и картографам только и остается, что перечеркивать все обозначенное на картах ранее и наносить то новое, что принесли на своих обагренных кровью мечах такие не весьма почтенные люди, как Алонсо Охеда, Васко Нуньес Бальбоа и другие... Благодаря им в Европе узнали, что на западе от нас лежит огромный материк, что Куба - остров, а не берега Катая, как полагал наш отец... Франческо, стиснув руки, опустил глаза: он вспомнил, какими мерами его господин, адмирал, вынудил матросов подтвердить это свое ошибочное заключение. Понял ли младший Колон его состояние, трудно сказать, но в этот момент рука Эрнандо (было ли это на самом деле или только почудилось Франческо?) ласково скользнула по его плечу. - Вот здесь, - снимая с полки небольшую шкатулку, спокойно продолжал сеньор Эрнандо, - я берегу записи одного из спутников Охеды, сделанные еще в 1509 году. Человек этот тоже, надо думать, не святой, однако, озабоченный судьбою будущих мореходов, дает много полезных советов по теории мореплавания, теории, которую он освоил, совершая длительные и опасные переходы по незнакомым водам. Как это разительно отличает его от других испанских и португальских открывателей новых земель! К сожалению, имя этого спутника Охеды осталось неизвестным. Судя по тому, как он пишет, Саламанкского университета он не закончил... Но я сделаю все от меня зависящее, чтобы узнать его имя и напечатать его записки, и притом именно здесь, в Севилье, откуда он, по-видимому, родом.* Я полагаю, что друг мой историк Педро де Мехия поможет мне в этом деле, так как он связан со многими печатниками. (* Записки этого неизвестного спутника Охеды действительно были изданы в Севилье еще при жизни Фердинанда Колумба.) Франческо с интересом принялся рассматривать рукопись. Да, человек этот в Саламанке явно не побывал, но писал очень понятно, из наблюдений своих делал правильные выводы и проявлял в своих записях осведомленность. - Печально для меня совсем не то, что новый материк назван Америкой, - продолжал сеньор Эрнандо, когда Франческо закончил просматривать рукопись. - Печальнее всего то, что наши ученые - географы и картографы - проявляют недозволительное равнодушие ко всему, что делается сейчас в мире... Даже Рейш, человек как будто бы независимый, ни словом не упомянул ни о четырех плаваниях Кристобаля Колона, ни об открытии Васко Нуньеса Бальбоа, пересекшего новый материк и вышедшего к Новому океану, ни о завоеваниях Охеды... Виною здесь, конечно, стремление Испании, а также Португалии умалчивать не только о своих открытиях, но и о подготовке к ним... А наши историки! Зачастую они служат не науке, а отдельным личностям... Даже со многими утверждениями нашего большого друга, отца Бартоломе де Лас Касаса, я согласиться не могу... Совершая трудные поездки через океан, для того чтобы здесь, в Испании, обличать жестокость испанцев в Новом Свете, он всю вину возлагал на отдельных лиц, выгораживая таким образом их королевские высочества, знавших обо всем, что творится в Индиях и не предпринявших мер, чтобы спасти сотни или даже тысячи ни в чем не повинных индейцев! Скажу больше: руководимый приязнью к отцу, отец Бартоломе находит оправдания его ошибкам и проступкам! - Сеньор Эрнандо помолчал. - Очевидно, много лет должно истечь после каких-либо событий, для того чтобы историк, не руководимый собственными чувствами и интересами, смог описать эти события надлежащим образом! - добавил он. Разглядев рядом с тетрадкой неизвестного спутника Охеды вторую, заложенную, несомненно, только что очиненным пером, а рядом - склянку с чернилами, Франческо понял, что помешал сеньору Эрнандо работать. - Простите, я отнял у вас много драгоценного времени! - произнес он с таким отчаянием, что сеньор Эрнандо еле сдержал улыбку. - Я отвлек вас от работы! Простите меня! Поручение, данное мне в Сен-Дье, я выполнил. Но вот беседа, которую мы с вами сейчас ведем, открывает мне глаза на многое... Как я рад, что наш дорогой капитан, которого мы знали как храброго, веселого, достойного всяческого уважения ученого, предстал сейчас передо мной как человек сильной воли, без боязни отстаивающий свои убеждения... Не говорю уж о том, что одна беседа с вами... - Франческо помолчал. - Боже мой, вот о вас именно я и должен был бы подумать прежде всего! Люди, с которыми я добирался сюда, завтра с утра готовятся в обратный путь... А сейчас я, поблагодарив вас за сердечный прием, должен попрощаться и... - О нет, нет, - перебил его сеньор Эрнандо, - вы нанесете этим мне жесточайшую обиду: помилуйте, побывать у меня в доме и даже мельком не просмотреть хранящиеся у меня книги и рукописи! Сейчас я удалюсь в спальню, а вы на время останетесь хозяином этих сокровищ. Кстати, если устанете, тут же, за полками, - кровать, где вы сможете отдохнуть. Я ведь иной раз остаюсь в библиотеке даже на ночь. Пробудете вы у меня еще два-три дня, не менее. А если ваш капитан не посетует, то и значительно дольше! Франческо от волнения мог только прижать руки к сердцу. - Кстати, предложение мое не так уж и бескорыстно, - добавил сеньор Эрнандо. - Я надеюсь, что вы разберетесь в этом ворохе рукописей и, главное, разложите их по местам... С книгами я сам уже понемногу справляюсь... Но и вам такая работа пойдет на пользу: вы узнаете, что только Испания, Португалия и Германия остались равнодушными к открытиям, совершенным людьми, не вооруженными знаниями и опытом... Или только делали вид, что остались равнодушными... Однако, когда мне удалось побывать в Венеции, я привез оттуда замечательные карты, на которые были нанесены новые морские пути. Кроме того, у меня имеются копии писем, королевских грамот, донесений из разных концов света... Сейчас поработаем, а потом, если у вас будет охота, пройдемся по Севилье... Латынь знаете? - уже покидая комнату, мимоходом спросил сеньор Эрнандо. Франческо утвердительно кивнул головой. - А арабский? Разглядев расстроенное лицо своего гостя, сеньор Эрнандо остановился в дверях. - Да что это я! - тут же добавил он. - Вы ведь итальянец! А я только здесь при помощи выкрестов - маранов, морисков - или образованных испанцев стал понемногу преодолевать трудности этого красивого языка... Сам-то, откровенно говоря, я недоучка... Читаю по-арабски, иной раз пропуская по целому листу рукописи, в котором ни слова не могу понять... Итак, Франческо остался один на один с полкой, полной сокровищ. Он помедлил. Так в детстве медлишь перед тем, как приняться за какое-нибудь лакомство... Или когда, бывало, после длительного поста следишь за матушкой, что возится у камелька. Следишь и глотаешь слюну. Зато с какой радостью выгребаешь потом из котелка поленту,* политую темной вкусной подливой! (* Полента - пшенная каша.) Да, да, эти переживания детства были очень похожи на то, что испытывал Франческо сейчас. Он просто изнемогал, раскладывая, согласно указаниям сеньора Эрнандо, рукописи: латинские, испанские и итальянские - в одну сторону, греческие и арабские - в другую, в ожидании момента, когда он сможет кое с чем из этих богатств ознакомиться поближе. Видя, что дело идет к концу, Франческо разрешил себе потянуть из-под кипы рукописей одну... Нет, конечно, ему не почудилось: "Аристотель", "Геркулесовы столпы", "расстояние между Александрией и Сиеной"... Франческо вытащил из-за пазухи свою верную спутницу - кордовскую тетрадь, милостиво пересланную ему императором вместе с генуэзским дневником. Однако дневник этот остался в Палосе. А сейчас и кордовская тетрадь была ему ни к чему... Увы, ни пера, ни чернил на столе не было... Закончив раскладывать рукописи по местам, Франческо теперь уже одну за другой стал вытаскивать их из кипы и наскоро просматривать... Очевидно, все, о чем рассказывали ему в Сен-Дье, сейчас можно будет прочитать... На работу, которую хозяин этих сокровищ поручил Франческо, у того ушло значительно меньше времени, чем на ознакомление с содержанием рукописей. Да, времени, очевидно, прошло уже много: небо за окном из голубовато-розового стало ярко-синим... Франческо молил бога, чтобы хозяин дома пришел хоть на часок позже. Но бог не внял его мольбам. Открылась дверь. Это сеньор Эрнандо явился пригласить своего гостя к обеду. С удовлетворением окинув взглядом полку с аккуратно разложенными свертками и пачками бумаг, хозяин дома перевел глаза на стол и на лежащие на нем развернутые листы. Франческо проследил его взгляд. - Я хоть и старался отложить ознакомление с рукописями, но иной раз просто не мог удержаться, - сказал он. - Но это не спутает меня, я точно примечаю, откуда рукопись беру. - Сеньор Франческо, да вы как будто оправдываетесь, - произнес сеньор Эрнандо укоризненно. - А ведь я заверил вас, что не выпущу своего гостя отсюда, пока он не ознакомится хотя бы бегло со всеми моими сокровищами! Порядок, как я вижу, здесь наведен отменный! Если вы не устали, мы после обеда постараемся разложить рукописи и письма... А много ли вам попадалось незнакомых имен? Франческо ответил не сразу. Ему, пожалуй, следовало бы сказать "много", и это не было бы ложью. А некоторое удовлетворение его гостеприимному хозяину доставило бы... - Кое-какие имена называл мне наш дорогой сеньор эскривано, как зовут его на корабле. Но он не писец, а историк... Еще раньше с некоторыми трудами ученых или попросту бывалых людей знакомил меня мой наставник в Сен-Дье. Но первую тягу к знаниям зародил в моей душе мой хозяин в Генуе... сеньор Томазо... К сожалению, ни в Сорбонне, ни в Саламанке я не побывал... Стремление к знаниям у меня сохранилось до сих пор... Но из-за того, что знания эти отрывочны и случайны, в голове моей царят смятение и беспорядок... Договаривая последнюю фразу, Франческо вдруг спохватился: ведь он, в сущности, напрасно заставил своего хозяина выслушивать эту длинную тираду. Разъяснял-то он не сеньору Эрнандо, а самому себе причину столь часто постигавших его неудач и столь часто посещавшего его неверия в себя! - Должен признаться, что и сам нахожусь в таком же примерно положении. Конечно, благодаря помощи брата, а потом - императора, заинтересованного в моей задаче собрать обширную библиотеку, я мог скупать интересующие меня рукописи и книги. А у вас, вероятно, таких возможностей не было... Кроме библиотекаря Королевской севильской библиотеки, я числюсь и на другой государственной службе, как ученый-картограф... - Сеньор Эрнандо рассмеялся: - Вот видите, с какой легкостью сильные мира сего раздают звания и должности! А ведь, по правде говоря, ученым человеком и я назваться не могу... Подумать только: столетие назад, даже еще полстолетия назад наша Саламанка носила прозвище "Иберийские Афины"! В Саламанке обучалось несколько тысяч студентов. Им преподавались самые различные пауки - от юриспруденции до знания языков: латыни, греческого, древнееврейского, арабского и халдейского... А ведь это были уже времена Реконкисты. Тяга к знаниям, как вы понимаете, понемногу снижалась. Саламанку покинули некоторые ее замечательные ученые. Однако и в такой Саламанке мне побывать не довелось... Сеньор Франческо, и ко мне знания попадают только благодаря общению с такими высокообразованными людьми, как друг нашей семьи отец Бартоломе де Лас Касас, или с учеными - маврами и евреями, принявшими христианство и поэтому не изгнанными королевским вердиктом... Вот так и получается, что сегодня мне объясняют законы движения небесных светил, завтра рассказывают об астурийском короле доне Пелайо, разбившем в 718 году мавров у Ковандонги, или толкуют о стране Офир. Франческо вздрогнул. Он невольно положил руку на свою кордовскую тетрадь. В ней название "Страна Офир" было обведено жирным кружком. И как этот проклятый Фуггер-Фузинелли не обратил на этот кружок внимания! Сеньор Эрнандо был не только гостеприимен, но и наблюдателен. - Вам, вероятно, захочется кое-что записать, не так ли? Склянок с чернилами у меня заготовлено много. Перо для вас очинено, вся комната будет в вашем распоряжении... Только до этого нам необходимо подкрепиться. Глава четвертая У КАЖДОГО ЧЕЛОВЕКА ДОЛЖНА БЫТЬ СВОЯ СТРАНА ОФИР За обеденным столом присутствовал и садовник. - Хосе - наш друг. Услыхав, что вы прибыли из Палоса и побывали на приеме у императора... - Позвольте, - перебил его Франческо смущенно, - я такими сведениями ни с кем не делился... - Люди, приехавшие с вами, обо многом, оказывается, были осведомлены... Хотя Палос стал уже не столь прославленным портом, но вести в нем распространяются по-прежнему быстро... Но вот в чем дело: донья Мария Пачеко де Падилья взяла в услужение племянника Хосе, названного в честь дяди тоже Хосе. Так вот, дядя хочет узнать, не подверглись ли гневу императора даже такие люди, как Хосе Младший... - Думаю, что до расправы с поварами или садовниками у Карла Пятого дело не дошло... Разве что племянника вашего, сеньор Хосе, соседи могли заподозрить в неисполнении обрядов нашей святой католической церкви... Но от такого рода доносов страдают обычно люди богатые, так как какая-то часть их имущества попадает в кошельки доносчиков... - О нет, мой Хосе - честный и богобоязненный католик! - вздохнув с облегчением, произнес садовник. - Имущества никакого Хосе не нажил еще... Разве что донья Пачеко де Падилья, кроме положенной ему платы, одаривала иной раз мальчишку платьем с плеча убитого графа де Падильи... Как я благодарен вам, сеньор Эрнандо: вы знаетесь с самыми важными людьми Севильи, а вот не погнушались и, как всегда, усадили меня за один стол с гостем... А я ведь... - А ты ведь всего-навсего спас меня и моего брата от взбесившегося быка! - закончил за него сеньор Эрнандо. - Вы-то об этом помните... А вот сеньор Диего... На этот раз хозяин прервал его: - Надеюсь, Хосе, ты не собираешься говорить что-либо нелестное о детях адмирала... Ни обо мне, ни о моем брате... - Да какая уж там лесть, - возразил, очевидно не поняв его, садовник. - Просто вы попроще себя держите, а ведь люди так судят: не загордился человек, так, стало быть, ему и гордиться нечем... - Ладно, старик, ладно, - прервал его снова сеньор Эрнандо и, повернувшись к Франческо, добавил: - Вы не поверите, а ведь настоящей мудрости можно учиться у таких людей, как Хосе. Он, представьте, даже с каким-то сожалением говорит о знати, о придворных и даже о богатых купцах... Тем, по его мнению, уж совсем плохо! Вся жизнь купца, считает Хосе, проходит в хлопотах и огорчениях. А придворные то готовятся к приему у императора, то сами приемы устраивают... И вечно их страх берет: не ошибиться бы! Мол, кого не надо, пригласишь, а вот самый нужный человек без приглашения остался!.. И так с утра (а утро у них раньше полудня не начинается) и до самой поздней ночи... А вот ремесленники... - Заметив, что садовник нахмурился, сеньор Эрнандо добавил: - Я ведь только твои слова пересказываю, ты уж не сердись, Хосе, дай мне кончить!.. А вот ремесленникам, - продолжал он, - как полагает наш старик, много легче живется... Кует ли кузнец подкову, работает ли чеботарь шилом и дратвой, оттачивает ли оружейник шпагу - руки-то у них заняты, а голова свежая, не занята всякой ерундой... А уж садовнику, считает Хосе, совсем неплохо: окучивает ли он розу или мальву, готовит ли ямки для своих питомцев, - все на воздухе, на свободе, и опять же руки заняты, а голова свежая, свежее и быть не может! - Пойду-ка я снесу на кухню грязную посуду, - сказал садовник, подымаясь. - Наша стряпуха и так, наверно, из себя выходит: господа, мол, все говорят да говорят, а того, какими яствами она их накормила, даже не замечают! И зря, сеньор Эрнандо, мне думается, вы отпустили всех своих слуг... Хорошо, что сеньор Франческо человек невзыскательный... - Пойди и передай Тересите, что и наш гость, и я, и ты с удовольствием отведали ее угощение. А что касается взыскательных гостей, то это, старик, не твоя забота! И, дождавшись, когда за Хосе захлопнулась дверь, сеньор Эрнандо добавил: - Не терпит он, когда я завожу о нем речь... Кстати, простите, сеньор Франческо, но не следует обращаться к этому ворчуну "сеньор Хосе"... Он так полон самоуважения, вернее - уважения к своему ремеслу, что ему даже странно, если собеседник этого не чувствует... Сейчас я вам вкратце опишу, как он относится ко всему происходящему в мире, и вы поймете, что, будь Хосе пограмотнее, он давно стал бы бакалавром... Вот, например, его рассуждения о простых идальго или даже о высокопоставленных дворянах Испании (замечу, что никакой критике не подлежат только боготворимый народом граф де Падилья и вся его семья). По мнению Хосе, во времена Реконкисты и бедные и богатые идальго все только воевали да грабили, воевали да грабили - грабили и мавров, и евреев, и своих же кастильцев, если был подходящий случай... Но Реконкиста кончилась. Нужды в их храбрости уже не было... Вот король Фердинанд с королевой и решили как-нибудь от них избавиться: кого услали за океан добывать для короны золото, серебро да жемчуга, а кое с кем разделались по-свойски тут же, в Испании... Отобрала же королева у своего же кастильского герцога Медина Сидонии крепость Гибралтар! И как герцог ни кипятился, как ни ссылался на свои заслуги при Реконкисте, королевские законники признали права Изабеллы! Вот тогда-то в ущерб знати и набрали большую силу города, городские хунты, купечество и даже мелкий ремесленный люд. Все они в свое время были вооружены для отпора врагам. А кроме умения воевать и храбро отстаивать свою родину, они могли сгодиться и на многое другое... Но вот вступил на престол Карл, и, как выражается Хосе, колесо тут же завертелось в другую сторону. Уж больно сильными себя считали города! Считать-то считали, да просчитались... И вот каков был их конец: приехал Карл Пятый, а с ним - его гентские или немецкие наемники... Убил Карл с помощью своего кардинала, как считает Хосе, более тысячи самых достойных людей Испании, разграбил и сжег самые богатые города, и теперь никаким хунтам, хоть бы они и называли себя "Святыми хунтами", Карла Пятого с престола уже не сдвинуть! В хранилище книг и рукописей к концу дня и хозяин и его гость работали, по просьбе Франческо, уже вдвоем. Прогулка по Севилье была отложена. Заметив, что менее всего его гость знаком с наукой землеописания у древних греков, римлян и даже египтян, сеньор Эрнандо предложил: - Давайте, Франческо, условимся: вы ознакомитесь с выписками и переводами, которые я по мере сил делал, разбираясь во всей этой кипе различных сведений, а я, перелистывая вашу красивую тетрадь, попытаюсь ответить на некоторые поставленные вами вопросы. - Если каждому человеку, как уверяют знатоки, свойственно чувство зависти, то оно у меня целиком ушло на зависть к вам, Франческо! Вы ведь не только свели знакомство с нормандцами, побывавшими на западном материке, но еще и служили на одном корабле с матросом, который только по лености не разведал сокровища царя Соломона в этой действительно легендарной стране Офир... Франческо недоуменно поднял брови. Эрнандо, улыбаясь, спросил: - Вас поражает, что я столь завистлив? - Нет, конечно... - медленно, обдумывая каждое слово, произнес Франческо. - Этот матрос, Педро Маленький, безусловно мог бы использовать свое знакомство со страною Офир, которую так безуспешно ищут люди разных стран... А вот он не польстился на золото и продолжает служить простым матросом... - Франческе помолчал, собираясь с мыслями. - Или вот наш сеньор Гарсиа, - продолжал он. - Человек, изучавший в Сорбонне и Саламанке историю, логику и юриспруденцию, мог бы лопатами загребать золото, поставь он себе задачей восхвалять сильных мира сего... - Франческо снова помолчал, постукивая пальцами по столу. Эрнандо, не выказывая нетерпения, дожидался конца его мысли. - А сеньор Гарсиа, - продолжал Франческо, - как я понял, действительно побывал в стране Офир, и все же наш дорогой эскривано наотрез отказался сообщить нам подробности своего пребывания там... Во время первого плавания моего господина адмирала мы с моим другом Орниччо и нашим общим дружком, юношей из племени араваков, нашли на дне залива небольшой золотой самородок. Друг мой Орниччо против моей воли выбросил его за борт, когда мы на лодке добирались к "Санта-Марии"... Я в ту пору был огорчен его поступком... Но сейчас мне ясно, что не о золотоносной стране Офир мечтали и Педро Маленький, и сеньор Гарсия, и Орниччо... - Пожалуй, вы правы, дорогой мой друг Франческо, - медленно и задумчиво заключил беседу сын адмирала. - ОЧЕВИДНО, У КАЖДОГО ЧЕЛОВЕКА ДОЛЖНА БЫТЬ СВОЯ СТРАНА ОФИР! Это был второй день пребывания Франческо в Севилье. Прошедшие сутки (всю ночь шла беседа в спальне сына адмирала) хозяин и гость употребили на то, чтобы познакомить друг друга со всем, что произошло с ними за пятнадцать лет, истекших с того памятного им обоим горестного тысяча пятьсот шестого года...* (* В 1506 году скончался Христофор Колумб.) Сегодня они это знакомство решили, как выразился сын адмирала, "использовать с некоторой выгодо