й для себя". Франческо был убежден, что никакой выгоды от знакомства с ним Эрнандо не получит. Однако, когда он попытался только заикнуться об этом, хозяин тут же оборвал его на полуслове: - И не думайте, дорогой Франческо, что знания мои намного обширнее ваших... Однако пора уже нам приступить к "взаимному обучению". В самом начале вашей тетради очень жирным кружком обведены слова "Страна Офир"... Очевидно, вы уже давно придавали им особое значение? - Впервые о стране этой я услыхал от господина моего, адмирала, - сказал Франческо. - К сожалению, я вообразил, что это такой же вымысел, как и россказни о землях, населенных головоногими людьми или людьми с песьими головами... Это было в мое первое плавание с адмиралом к Индиям... Тогда я был еще мальчишкой... - А что думал об этой стране адмирал? - Задавая этот вопрос, Эрнандо настороженно посмотрел на гостя. - Боюсь, что толком ответить вам на этот вопрос я не смогу. Господин мой адмирал своими мыслями и планами делился с гораздо более достойными людьми, чем я. В этот момент Франческо порадовался, что Эрнандо не читал его оставленного в Палосе генуэзского дневника. - По-настоящему, - продолжал он, - что такое страна Офир, пояснила мне сеньорита Ядвига, племянница капитана Стобничи (я говорил вам о ней). И только много времени спустя я понял, что весь конец прошлого столетия и уже более двадцати лет нынешнего люди, обезумевшие от золота, только и делают, что ищут эту волшебную страну... После этой беседы и гость и хозяин долгое время сидели молча. Подняв глаза на Эрнандо, Франческо обратил внимание на то, что хозяин его как будто осунулся и побледнел за эти два дня. - Я слишком утомил вас, Эрнандо, - сказал он тихо, - из-за меня вы не спали всю ночь! - А я, глядя на вас, только что подумал, что именно я вас утомляю, - улыбаясь, возразил сын адмирала. - Но поймите: если бы мы не поговорили нынче обстоятельно, не поделились бы всем, что лежит у нас на душе, мы потом все время ощущали бы, что нам чего-то не хватает... Вспомните, мой друг, ведь это я все время задавал вам вопрос за вопросом! Действительно, Эрнандо расспрашивал Франческо и о событиях, происходивших задолго до 1506 года... Очень заинтересовал его Орниччо. И не только потому, что выбросил за борт золотой самородок. Подумать только: Орниччо остался жить с индейцами и женился на индианке! Рассказ Франческо о том, как он, мальчишка, не достигший даже отроческого возраста, на какой-то час, даже пускай на какие-то минуты вообразил, что любит Тайбоки и, что забавнее всего, был уверен, что она станет его женой, Эрнандо выслушал со снисходительной улыбкой. Поначалу Франческо был огорчен. Неужели его добрый хозяин просто подсмеивается над ним?! И вдруг поймал себя на том, что и сам он может сейчас засмеяться... - Тайбоки! Да, к сожалению, это имя уже давно не заставляет меня плакать по ночам, - произнес он с не очень искренним вздохом. - Ну, сейчас, как я догадываюсь, другое... - начал было Эрнандо, но, перехватив встревоженный взгляд Франческо, закончил фразу иначе: - Теперь другое время, другие заботы, вы давно уже вышли из мальчишеского возраста... Но вот то, дорогой мой, что вы до сих пор не забываете Орниччо, свидетельствует о том, что вас связывала не кратковременная мальчишеская дружба. Хорошо бы свести Орниччо с "заступником индейцев" - отцом Лас Касасом. В лице его отец Бартоломе безусловно нашел бы мужественного и честного соратника!.. "Если только Орниччо остался в живых после всего, что творилось и творится в Индиях", - подумал сеньор Эрнандо. А вслух сказал: - Помните, вы говорили, что капитан Стобничи как-то пообещал вам, что "Геновева" когда-нибудь доберется до нового материка... Мне очень не хотелось бы надолго расставаться с вами, но на такую поездку я благословил бы вас от души... А возможно, что и сам отправился бы с вами... Может быть, звание королевского библиотекаря и картографа произвело бы впечатление на врагов отца Лас Касаса?.. Хотя навряд ли: вдали от Испании они чувствуют себя безнаказанными... Ну, пока говорить об этом рано... А сейчас, чтобы немного развеселить друг друга, признаемся, что позабавило более всего вас - в моих рукописях, а меня - в вашей кордовской тетради... Только давайте-ка сначала я придвину к вашему креслу скамеечку, а вот вам - подушки... И, главное, не возражайте! Я все же как-никак хозяин дома... У меня не выходит из головы это ужасное происшествие в харчевне в Палосе. Хорошо, что вы мне обо всем рассказали. Уж мы с Хосе и Тереситой быстро поставим вас как следует на ноги! Если слуга из венты в Палосе знает состав целебных мазей, то наш Хосе - знаток всякого рода целебных трав... Уверен, что когда вы, бодрый и здоровый, вернетесь в Палос, сеньорита Ядвига будет нам только благодарна... Эрнандо глянул было на своего гостя и тут же отвел глаза: этот красивый, мужественный человек краснеет, как мальчишка! - Ну, так вот, для начала позабавлю вас я: больше всего мне понравилась история с императором и ирландцем Эуригеной... Да еще - нормандская поговорка "Ворон ворона не заклюет". И главное - ваши пояснения... Безусловно, в кордовской тетради есть много интересного и поучительного, обо всем этом мы еще поговорим, но сейчас надо немного посмеяться! - А я, простите, Эрнандо, вчитываясь в ваши рукописи, меньше всего искал в них чего-либо забавного... Сеньорита... То есть я хочу сказать, многие упрекали меня: "Вы, мол, часто не понимаете шуток"... Самое сильное впечатление на меня произвели несколько строк, - помолчав, признался Франческо. - Боюсь, что это начало письма или дневниковая запись, которую мне, постороннему человеку, читать и не полагалось бы! - Вы для меня не посторонний, Франческо, и могли читать все, что находили в рукописях. - Тогда... - Франческо нашарил на столе желтоватый листок бумаги. Стараясь, чтобы голос его не дрогнул, он медленно прочитал вслух: - "Гораздо лучше для его чести и чести рода его, если они будут считать начало славы своей от адмирала, а не доискиваться, были ли их предки благородными и держали ли они псарни и соколов. Потому что, мне кажется, нет таких предков, какими бы знатными они ни были, которыми бы я гордился более, нежели тем, что я сын такого отца"*. (* Подлинные строки из дневника Фердинанда Колумба.) Эрнандо положил руку на плечо Франческо: - Спасибо вам, друг! Когда брат мой Диего посватался к донье Марии де Толедо, он, как мне в ту пору думалось, старался доказать, что отец его тоже не простого рода... Эти строки имеют отношение к событиям того времени... Франческо в эту минуту был готов рассказать своему новому другу о встрече по пути в Севилью с одним немолодым сеньором, очень доброжелательно настроенным по отношению к наследнику адмирала... С несвойственной испанцам откровенностью сеньор этот обсуждал и брак дона Диего и свои собственные невзгоды... Однако Эрнандо, конечно, лучше любого может судить о событиях того времени... Третий день пребывания в Севилье начался очень торжественно и неожиданно для Франческо. Проснувшись, он некоторое время с недоумением рассматривал обитые штофом стены и только сейчас вспомнил: Эрнандо ведь настоял на том, чтобы гость его хотя бы на одну ночь переселился в его опочивальню. Сейчас Франческо чувствовал себя как бы обновленным. Потянувшись, он сладко зевнул, умылся, а затем, опустившись на колени, прочитал "Te Deus" и "Ave Maria". Подымаясь, он нечаянно опрокинул скамью. Шум, очевидно, привлек внимание хозяина. Приоткрыв дверь, в комнату вошел Эрнандо, неся в обеих руках большой поднос, уставленный разнообразной посудой. Особое внимание Франческо привлек кувшин из черненого серебра и такие же - мавританской выделки - чаши. И чего только не было на этом подносе! И жареные цыплята, и нарезанный ломтиками свиной окорок, и крендельки, и еще какая-то снедь в накрытых крышками блюдах. - Вот, с сегодняшнего дня вы должны будете отведывать от каждого угощения, предложенного вам Тереситой, иначе вы очень обидите достойную женщину! - заявил Эрнандо. - Да я рад был бы... - виновато сказал Франческо. - Может быть, немного попозже? Сейчас мне хочется только пить... - Захочется и есть, сеньор Франческо! - Это сказал появившийся в дверях садовник Хосе. Он внес в спальную совсем небольшой поднос, а на нем стеклянный кувшин с зеленоватой жидкостью, а рядом стеклянную же чашу - с розовой. - Вот как вы выпьете мою настойку из семи трав - эту, зеленую, - одну чашу утром перед едой, вторую - перед обедом, третью - перед ужином, так никаких снадобий вам никогда больше и не понадобится. Человек вы, видать по всему, здоровый, только устали в пути. А это - чаша розовой воды для умывания рук перед едой... Мавританский обычай, но он каждому народу на пользу! То ли уверенный тон Хосе, то ли настойка из семи трав возымела свое действие, но Франческо не помнил, едал ли он когда-либо с таким удовольствием, как в это утро. Сам хозяин позавтракал уже давно. Франческо проспал четырнадцать часов подряд. Приносить свои выписки из трудов арабских ученых в спальную комнату Эрнандо не пришлось. Франческо, и по собственному его признанию и судя по его виду, чувствовал себя отлично. - Помните, я рассказывал вам, как сеньорита Ядвига вылечила меня растертой в порошок корой какого-то дерева? Но он был до того уж горек на вкус! А вот этот настой из семи трав... - Не грешите, Франческо! - перебил его Эрнандо. - Мне думается, что любое лекарство, самое горькое-прегорькое, поднесенное такими прелестными ручками... Или, может быть, я ошибаюсь и руки сеньориты Ядвиги не так уж и красивы? - Нет, у нее и руки очень красивые, - серьезно ответил Франческо. Глава пятая ВЕСТИ С "ГЕНОВЕВЫ" Оба молчали. - О чем вы задумались, мой друг? - наконец нарушил молчание хозяин дома. - Скажите, Эрнандо, вам когда-нибудь приходило в голову, почему же такое огромное влияние на людей оказывает золото? Сеньор Гарсиа когда-то пытался мне пояснить, что золото облегчает людям возможность торговать... Но я что-то мало уразумел! Да, правильно, золото не зеленеет от времени, как бронза, и не чернеет, как серебро... Но золотым ножом ничего не разрежешь, сабель или шпаг из него не выкуешь, оно может пойти только на украшение их рукоятей... Это я говорю к тому, что для всех этих завоевателей, если бы не требования их владык, золото само по себе не было бы уж такой лакомой приманкой... Да вспомните о трех мореплавателях, имена которых прогремели на всю Европу! Алонсо Охеда, Хуан Коса и Америго Веспуччи снарядили за свой счет экспедицию и отплыли из Испании к Венесуэле. Отправились они в путь 20 мая 1499 года, а вернулись в июне 1500 года с грузом красильного дерева. Распродав его, они покрыли издержки да еще заработали на этом немало! А ведь потом этот самый Охеда прославился своей жестокостью, когда ради благосклонности государей он стал отнимать золото у индейцев. Подумать только - индейцы ценили золото только за красоту и блеск и с радостью отдавали его белым людям в обмен на грошовые побрякушки! Впрочем, шпагу из золота можно выковать, я сам видел такую у одного португальского капитана, побывавшего в Новом Свете... Но это было не оружие, а игрушка. В дверь библиотеки неожиданно постучались. - Сеньор Франческо, - доложил, стоя на пороге, садовник Хосе, - вас спрашивает какая-то женщина из Палоса... - Молодая? - опережая Франческо, задал вопрос Эрнандо. - Не сказать, чтобы очень молодая... Красивая... А с ней ее муж и брат. Брат сам - как обезьянка, но все же какое-то сходство с сестрой есть... Боятся зайти: ночью был дождь, дороги развезло... Просят сеньора Франческо спуститься к ним... Ноги, мол, у них грязные. - Пригласи гостей сеньора Франческо к нам в библиотеку. И передай Тересите, что сегодня у нас будут обедать не трое, а шестеро... Сын адмирала широко распахнул дверь библиотеки. Женщина из Палоса с мужем и братом? Кто бы это мог быть? И когда в комнату вошла высокая, красивая, смуглая и черноглазая женщина, Франческо все еще был в недоумении. Следом за ней появился ее муж. Но как только за ним не вошел, а как-то прошмыгнул маленький кудрявый брат, Франческо не мог сдержать радостное восклицание: - Педро Маленький! Дружок! Как ты сюда попал?! - Простите, сеньоры, - обратился к гостям хозяин дома, - прежде всего разрешите представиться сеньоре... - ...Марии, - подсказала женщина. - Только никакая я не сеньора, а просто Мария. А это мой муж, Таллерте... Братишку вам представит сам сеньор Франческо... - Уже представил, - улыбаясь, заметил сын адмирала. - Как я догадываюсь, это именно о нем рассказывал мне сеньор Франческо прошлой ночью... Это, наверно, Педро, прозванный "Маленьким", товарищ сеньора Франческо по "Геновеве"... - А вот у нас на "Геновеве" Франческо никто сеньором не обзывал, - обнимая и целуя товарища, бормотал Педро Маленький. - Если бы не ты, меня в Севилью не отпустили бы! Пакет у тебя, Таллерте? Муж Марии бережно вытащил из-за пазухи небольшой, завернутый в платок пакет. Развернул и подал Франческо. Надпись "Франческо Руппи" ни о чем не говорила. Если бы письмо было от сеньора Гарсиа (а он пообещал, что напишет в Севилью), то Франческо опознал бы это немедленно. Даже в этих двух коротких словах буквы эскривано то подпрыгивали бы, выбиваясь кверху из строки, то валились бы вправо или влево. Почерка капитана и сеньориты Франческо не знал. Осмотрев пакет со всех сторон, он со вздохом положил его на стол. Понимая, что другу его не терпится узнать обо всех палосских новостях, сеньор Эрнандо обратился к гостям: - Поскольку письмо сеньору Франческо так срочно доставлено в Севилью, я считаю, ему следует тут же с ним ознакомиться... Давайте, мой друг... Сеньор Эрнандо не договорил, так быстро Франческо сорвал с пакета печать. - Пишет сеньор пилот, - поглядев на подпись, сказал он огорченно. - А о чем пишет, мы сейчас узнаем! - Да я и сам мог бы тебе все это рассказать и без письма, - заявил Педро Маленький. - Просто пилот знает, что в Севилье у меня сестра, и зять, и племянники и что не виделся я с ними больше четырех лет. И когда-то, еще до того, как мы пришвартовались в Палосе, сеньор пилот пообещал мне, что, если "Геновева" задержится в Палосе надолго, он отпустит меня в Севилью повидаться с родными... А тут - на тебе: "Геновева" наша отплывает куда-то, и все это - по императорскому соизволению!.. Как узнал я это, так стал просто сам не свой. "Нет мне счастья, сеньор пилот", - говорю. А он вдруг ка-ак хлопнет себя по лбу: "В Севилью? Да ради бога, поезжай! Письмо наше Руппи передашь... А о тебе - уж прости, Педро, - я ведь забыл! Знаю давно, что в Севилье матушка нашего Катаро одна-одинешенька осталась, вот я и предложил ему туда съездить". - Катаро? - переспросил Франческо. - Я как будто всех матросов знаю... - Да это Рыжий, Рыжий! Его только так и зовут на "Геновеве"... Да, - продолжал свой рассказ Педро Маленький, - Рыжий отказался наотрез: мол, если ему дадут три месяца срока, он поедет... Ему нужно дом перекрывать. А на три месяца пилот его не пустил. Меня отпустил на три недели. А сам пилот поднялся в среднюю и тотчас письмо тебе накатал... - А я уж так, по-товарищески, предложил Рыжему, - добавил Педро Маленький: - "Передай со мной деньги своей матушке... А мы с сестрой навестим ее, о тебе ей расскажем..." И Рыжий (мне даже обидно стало) как захохочет! "Ты, говорит, еще по дороге в Севилью мои деньги пропьешь!" А твои ведь я не пропил, Франческо! Выкладывая на стол три стопки по пять золотых, Педро Маленький добавил: - Эти деньги мне сам сеньор капитан велел передать тебе... - Деньги? Мне? За что? - и удивился и огорчился Франческо. - Я ведь, как и все, получил жалованье, когда мы прибыли в Палос. Капитан, правда, шутя сказал, что и за белье и за одежду мы в расчете. Ну, пилот подсчитает... Впрочем, в письме, наверно, все объяснено... Письмо пилота было короткое и деловое: "Руппи, ждем, что ты вернешься в Палос с Педро Маленьким. Времени осмотреться и закончить свои дела у тебя будет достаточно. Деньги, по распоряжению сеньора капитана, пересылаю. Пятнадцать золотых. В случае, если планы изменятся и мы с тобой разминемся, сундучок твой оставим в венте у того славного малого, что тебя лечил. Он же сообщит, куда мы двинемся. Сеньор капитан рассчитывает, что из Валенсии до Палоса он доберется на лошадях... Капитаны кораблей не соглашаются на не нужные им остановки. А дальше в путь мы отправимся уже с тобой. Но возможно, что и тебе придется догонять нас на лошадях, возьми и Педро Маленького с собой. Денег не жалей: те четыре карты, что ты выгравировал на меди, с лихвой все окупили. Надеюсь, что скоро свидимся. С приветом - Винсент Перро". Гости попросили у хозяина разрешения осмотреть его сад. Уж очень много толков ходит о нем в Севилье! Сеньор Эрнандо переглянулся с Франческо: тогда, пожалуй, до обеда у них еще останется время поработать в библиотеке. Выйдя в столовую, хозяин дома удивился: к обеду стол был накрыт всего на три прибора... "Неужели Хосе, который всегда оказывает внимание моим гостям, кто бы они ни были, на этот раз изменил своим правилам? " Гостей, которых Хосе уже давно увел полюбоваться делом его рук, в саду видно не было. И, только подойдя к кухонному домику, сеньор Эрнандо услышал голоса и смех. За большим столом сидело пятеро человек. Тересита потчевала всех рыбой и похлебкой, а на обязанности Хосе лежало управляться с мясом и вином. - Сеньор Эрнандо, - обратился Хосе к хозяину, - я перерешил по-своему, уж вы не гневайтесь! Гости и так благодарны вам за внимание. Но на кухне, без стеснения, они пообедают с большей охотой... - А для кого же ты поставил третий прибор в столовой? - осведомился сеньор Эрнандо. - Эх, опять я не сообразил толком! - огорченно произнес садовник. - Пойду-ка поставлю четвертый прибор. Вот они говорят, - Хосе кивнул на гостей, - что уже больше двух недель назад прибыл из Индий сеньор Диего... Вице-король... Я-то краем уха слыхал об этом, да побоялся вас тревожить... Два раза ведь за последние годы приезжал из-за океана сеньор Диего, и я два раза напрасно ставил для него прибор... А он заглянет на минутку к брату - и все! Но вот сейчас Таллерте говорит, что на одном корабле с вашим братом прибыл в Испанию отец Бартоломе. Уж он-то не упустит случая повидать сына своего друга! Может, на этот раз и сеньор Диего, постыдившись отца Бартоломе, окажет нам такую честь... Сеньор Эрнандо хотел было что-то сказать, но только махнул рукой, а Хосе тут же поспешил в столовую. Таллерте смущенно пояснил хозяину дома: - Может, это я понапрасну потревожил человека, вы уж не обессудьте, сеньор Эрнандо! Бывает, конечно, что и ошибаемся мы... Но оружейники иной раз о новостях раньше всех узнают... Вот, к примеру, еще до приезда императора приходит ко мне какой-то, по всему видать, человек не из простых... Велит мне шпагу наточить да и кинжал привести в порядок. "Так, говорит, все наостри, чтобы я мог гентское брюхо разом проткнуть!" А я работаю себе, верчу точильное колесо, а на заказчика даже не смотрю. А тут еще один, не хуже первого, является... Тоже по одежде, видать, знатный. "Готовишься?" - спрашивает он первого. А тот ему: "Да, если каша заварится, оружие надо в порядке держать"... А о какой каше идет речь, мне и невдомек... А недели не прошло, и каша заварилась! - И чего болтать лишнее! - с сердцем промолвила Мария. - Не нам эту кашу расхлебывать! - Да я ничего, - смущенно отозвался Таллерте. - Просто хочу объяснить, что при каком-нибудь "высокопоставленном" никто бы и не проговорился. А оружейник - что? Такой, мол, и не поймет даже, что к чему! Вот и третьего дня приходят ко мне в мастерскую разом три сеньора. Я им шпаги и ножи точу да еще один меч - обоюдоострый. Такого меча я давно не видал... Точу, а они толкуют меж собой: "Ох, приехал уже две недели назад этот поп, Лас Касас! - говорит один. - И ведь никакая погибель его не берет! Да еще с ним этот вице-король Индий на одном корабле приплыл. Теперь пустились они по всем королевствам императора искать... Так из города в город будут странствовать... Люди они - и поп и вице-король, - конечно, разные, но все равно нашим родичам за океаном ни от одного, ни от другого никакой радости". А я вроде ничего не слышу. Со шпагами и кинжалами покончил, уже за меч принимаюсь... Ох, и меч же это был! Красота! Но краем глаза вижу: один из них другому на меня моргает. А третий хоть бы что! Просто так и выкладывает мне, простому оружейнику: "Эй ты, как тебя! Мирная жизнь тебя ведь тоже не устраивает, а?" Ответа моего он, видно, и не ждал, уже повернулся к выходу. А я ему вдогонку говорю: "Давно, сеньор, мы в Испании как будто и не воюем, а вот мира настоящего у нас нету... Ну, про Италию я и не толкую: про тамошние войны мы еще от дедов и прадедов слыхали... А ведь у нас-то, сеньор, тоже мира настоящего нету!" А они все трое как захохочут. "Вот умник, - кричит этот уже у выхода. - Мира у нас нет! И, хвала святой деве, не будет!" Хоть бы они матерь господню к своим грязным делам не примешивали, - помолчав, добавил Таллерте со вздохом. - Договоришься ты когда-нибудь до такого, что и сам ты и мы с ребятами сгинем! - на этот раз уже печально произнесла Мария. Услыхав скрип двери, она обернулась к входящему Хосе: - Хоть бы вы немного его язык удержали! Педро Маленький, который до сих пор не принимал участия в беседе, вдруг отозвался сердито: - Ты, Мария, с детства какая-то запуганная! Таллерте, где не надо, ничего лишнего не скажет. Рассуди ты своим бабьим умом, где мы сейчас находимся! Ведь ты по дурости вот каких людей обидела! Уж я болтун, чего скрывать, это все знают... А ты не болтовней, а молчанием своим можешь человека обидеть! Сеньор Эрнандо с интересом глянул на брата Марии. "А ведь этот задиристый, грубоватый Педро Маленький действительно достоин того уважения, с которым отзывается о нем Франческо. И он обязательно отыщет когда-нибудь свою собственную страну Офир!.." - Кто же они были, ваши заказчики? - спросил он у Таллерте, опасаясь, как бы Педро снова не накинулся на сестру с упреками. - Местные это были люди, кастильцы или леонцы? Неужели народ в Испании, едва оправившись после гранадской войны, снова ждет не дождется каких-то новых бед! - Э-э-э, сеньор Эрнандо! - отозвался садовник. - Народ - это одно, а император и его солдатня - совсем-совсем другое. И мы с вами это очень хорошо знаем... ...На этот раз четыре прибора в столовой дожидались гостей не зря. Еще не завечерело, а от отца де Лас Касаса из венты, где он остановился, прибыл слуга с известием: "Отец Бартоломе и вице-король Индий дон Диего Колон сегодня же прибудут к сеньору Эрнандо к ужину, как только спадет жара". Эрнандо уговорил Франческо перекусить. До захода солнца было еще далеко. Франческо со вздохом пожалел, что не пришлось ему пообедать на кухне с гостями. Дело в том, что, оказывается, Таллерте и Мария привезли ему гостинец. - Вино собственного виноградника, - шепнул ему на ухо Хосе, - да как увидели, какая в библиотеке роскошь всюду - мрамор да золото, - так и застеснялись: уж больно бедным показался им их подарок! Но дело тут было, конечно, не в вине. Просто Франческо рассудил, что после долгой разлуки и дону Диего, и отцу Лас Касасу, и сеньору Эрнандо, конечно, следовало бы поговорить втроем, без посторонних. Однако получилось так, что и сеньору Эрнандо и самому Франческо пришлось взять на себя все заботы по приему гостей. Поначалу Хосе держался героем, но вот лицо его вдруг из румяного превратилось в какое-то сизо-малиновое, все стало валиться у него из рук. Он разбил любимую чашу сеньора Эрнандо, опрокинул кувшин с каким-то драгоценным вином, не то с хиосским, не то с мальвазией, но все это сеньор Эрнандо перетерпел бы... Перетерпел бы даже то, что садовник все время бормочет себе что-то под нос. Ведь чтобы понять его, надо было бы долго и внимательно прислушиваться. Однако чем дальше, тем воркотня старика становилась громче и назойливей... То он болтал что-то о сеньоре Диего, который и мизинца сеньора Эрнанро не стоит, то хохотал беспричинно. В конце концов пришлось призвать на помощь Таллерте с Марией и Педро. Вместо Педро явилась Тересита. - Вот сколько я живу здесь, - пояснила она, - а пьяным нашего Хосе не видывала. В погребе у нас вина вдосталь, но Хосе такой человек, что скорее себе руку отрубит, чем тронет что хозяйское! Но вот не хотелось ему гостей сеньора Франческо обидеть: они ведь привезли молодое вино этого года... Ну как не попробовать! Даже я его чуть пригубила. Вино кислое, как раз в такую жару, думаю, пригодится. Хотела бы еще выпить, но вижу - Мария качает головой, и я пить больше не стала... Не пила и Мария... Бедная гостья, покраснев до слез, оправдывалась: - Ведь молодое вино - оно со своим нравом! Кто не знает, не поймет. Хлебнешь его - ну крепости никакой! Разбирает оно только время спустя... А Хосе, я думала, человек опытный, во всем этом больше моего разбирается. Знает, когда пить, когда не пить, жизнь-то он большую прожил! И неужто у сеньора Эрнандо никогда молодого вина не подавали? И ведь вот как нехорошо получилось! - А где наш Педро Маленький? - озабоченно осведомился Франческо. - А что ему делается! - сердито отозвалась Тересита. - Напился до того, что стал ко мне свататься, а я ему в матери гожусь. Мол, таких красавиц, как я, он в жизни не встречал... Разве что есть у них на корабле какая-то красавица, но до той, как до звезды, не дотянуться. Эрнандо оглянулся было на Франческо, но тот, смеясь, подал ему знак рукой - на этом, мол, разговор о Педро можно закончить. - Отправили спать моего дружка? - только спросил он и посоветовал там же, под каштаном, уложить и Хосе. Мария обрадовалась: - Вот-вот, проснутся они уже со свежими головами... Может, и не вспомнят про болтовню свою. - Теперь такое дело, сеньор Эрнандо, - озабоченно сказал Таллерте. - Хосе еще не сильно разобрало, когда он поведал мне, что для приема отца Лас Касаса хватило бы и его с Тереситой... А ведь брат ваш как-никак вице-король! У него, как говорит Хосе, двенадцать человек за столом прислуживают... Мы с Марией, может, не такие уж и расторопные, но кое-какую помощь Тересите оказать сможем. - А я! - отозвался Франческо. - Я тоже могу вспомнить старину и, как подобает умелому слуге, прислуживать за столом. В Генуе мы с моим другом Орниччо часто принимали гостей сеньора Томазо... Думается, что сеньор Диего не запомнил меня... Да и не видались мы с ним уже много лет... Не хотелось Франческо садиться за стол с высокопоставленными, как выразился Таллерте, но Эрнандо глянул на него с такой укоризной, что он тут же отказался от своего намерения. Однако помогать на кухне Тересите справляться с вертелом или таскать из погреба тяжелые бочонки Эрнандо запретить ему не мог... А вот Таллерте оказался таким знатоком в приготовлении приправ, что Тересита усомнилась в том, что он всю жизнь был оружейником. Глава шестая НОЧЬ ПОД ЛАВРОМ Заботливо оглядев накрытый для гостей стол и улыбнувшись тому, как Мария безуспешно старается застегнуть не сходящийся на ее талии праздничный передник Тереситы, Эрнандо вдруг отозвал Франческо в сторону: - Вы, вероятно, уже знаете, что наш отец Бартоломе вступил в доминиканский орден? Если бы сейчас внезапно грянул гром, если бы огонь, вырвавшись из печки, вдруг захлестнул всю комнату, это не так ошеломило бы Франческо, как слова его друга. Ведь и от самого Эрнандо, и от сеньора Гарсиа, и от попутчиков по дороге в Севилью, да и от того же садовника Хосе Франческо знал, как эти люди чтут чистоту, честность и непреклонность отца Бартоломе де Лас Касаса! Не щадя себя, отец Бартоломе несколько раз пересекал океан, чтобы принести жалобы на несправедливые и жестокие действия испанцев в Новом Свете! Утомленный, еще не оправившийся после качки, мог он предстать перед властителями Соединенного королевства, чтобы заступиться за индейцев, вымирающих от непосильной работы, от жестокости завоевателей, от голода... В первый раз в Испании услыхали именно от отца Бартоломе, как невинных людей "поджаривали" на кострах, чтобы выпытать у них, где следует искать золото... Такие жалобы он неоднократно приносил сначала королю Фердинанду, потом - его безвременно погибшему зятю, Филиппу Красивому, и вот сейчас - императору... С каким волнением дожидался Франческо минуты, когда он сможет благоговейно поцеловать руку этого чистого и смелого служителя церкви!.. И вдруг - это предупреждение Эрнандо! Следовательно, отец Лас Касас сознательно, будучи уже в летах, вступил в этот пользующийся недоброй славой орден! Доминиканский орден - самый беспощадный из всех монашеских орденов. Это именно доминиканцы пристально следят за людьми, замеченными в малейшем отклонении от учения святой католической церкви, для того чтобы, улучив момент, послать их на костер. "Что говорил об этом ордене сеньор Гарсиа? - старался припомнить Франческо. - Говорил, что, возможно, был прав Доминико де Гусман. Основав орден, он посвятил его своему патрону - святому Доминику. На монахов ордена он возложил трудные задачи... Им предстояло бороться с распространением учения секты альбигойцев, отрицающих и чистилище, и ад, и божественную сущность помазанников господних на святом римском престоле... Возможно, что в том трудном для христианства XIII веке у основателя ордена была насущная потребность действовать таким образом... Но сейчас! Ведь о тезисах, вывешенных еретиком Лютером, в Испании мало кто знает... И разве дело монашеского ордена брать на себя обязанности предателей и палачей?!" Так именно рассуждал сеньор Гарсиа, но у Франческо не было случая задуматься над его словами... Подняв голову, он встретился взглядом с Эрнандо. - Мне кажется, я читаю ваши мысли, - сказал Эрнандо. - Я заметил, как вы помертвели, услыхав, что отец Бартоломе - доминиканец... Но поймите: все хорошее, что мы знаем о нем, так при нем и осталось... Мне думается, что и в орден этот он вступил для того, чтобы ему легче было бороться за судьбу и жизнь индейцев... Эрнандо помолчал некоторое время. - Совесть моя мне подсказывает, что я прав, - произнес он решительно. - Посудите сами: останься он просто принявшим духовный сан Бартоломе де Лас Касасом, дворянином из Севильи, сопровождавшим в качестве капеллана отряд Панфило де Нарваеса в походе того на Кубу, слова его не приобрели бы такого значения, как сейчас... А ведь впервые на Кубе отец Бартоломе и столкнулся с ужасами конкисты*. И, отказавшись от энкомьенды** и приняв духовный сан, он понимал, что все же не добьется своего. Вступая в орден, отец Бартоломе отлично знал, какие слухи ходят в народе о жестокости доминиканцев... Скажу по секрету, - добавил Эрнандо, улыбаясь, - что и о других монашеских орденах в народе не лучшего мнения... (* Конкисты - здесь имеется в виду завоевание Индии. ** Энкомьенда - земля, пожалованная прибывшим в Индии испанцам. Владельцы этих земель назывались "энкомьендеро".) И об этом Франческо был хорошо осведомлен много лет назад - еще в бытность свою за океаном. И бенедиктинцы, и францисканцы, и доминиканцы были одинаково ненавистны всем честным людям! - Простите, Эрнандо, - сказал он смущенно, - секретарь моего господина, адмирала, как-то произнес одну фразу, которая до сих пор звучит у меня в ушах: "Весь цвет инквизиторов - это в основном монахи ордена доминиканцев". - Он прав был, этот секретарь, - согласился Эрнандо, - но опять-таки "псов господних" побаиваются и молодой император, и весь его двор, возможно, иной раз и его святейшество папа... Вот это и придает особую силу проповедям отца Бартоломе! Конечно, у него много врагов и в Испании и за океаном, как у каждого кристально чистого да еще смелого человека... Но я рад сказать вам, - продолжал Эрнандо, - что там, за океаном, отец Бартоломе оказался в своих воззрениях не одинок! С такою же горячностью, с таким же самоотвержением отстаивают права, а зачастую и жизнь индейцев и высокообразованный Педро де Кордоба, и Бернарде де Санто Доминго, и в особенности Антонио Монтесино... Все они, как и отец Бартоломе, выученики наших "Иберийских Афин" - Саламанки... И заметьте, Франческо, что все они трое, так же как и отец Бартоломе, - доминиканцы. Словом, не печальтесь: Бартоломе де Лас Касас, и вступив в доминиканский орден, остался тем же Лас Касасом, которого мы знали всю жизнь. Эрнандо раздвинул занавеси на окнах. - Жара понемногу спадает. Пожалуй, скоро прибудут наши гости... Приезд твоего дружка Педро Маленького пришелся нам как нельзя более кстати... Вернее, приход его зятя и сестры... Ведь брат Диего и не знает еще, что на время постройки библиотеки я решил перебраться в этот домик только с Хосе и Тереситой... Надо сказать, что и зодчие, и мраморщики, и скульпторы, и резчики по дереву потрудились над библиотекой отлично, но слугам моим, убиравшим всяческий строительный мусор, досталась не самая интересная, а поэтому самая утомительная работа... Вот я и отпустил их на неделю по домам... Все мои здешние друзья об этом осведомлены... Но Диего, боюсь, будет неприятно поражен... А вы, Франческо, из-за отца Бартоломе не огорчайтесь, - добавил Эрнандо. - Увидите его, и все ваши печальные мысли развеются! И все-таки на душе у Франческо было неспокойно. Но сейчас он думал уже не об отце Бартоломе... Думал он совсем о другом. Во-первых, неизвестно, в каком настроении прибудут гости. Явятся они, надо думать, после приема у императора. А ведь даже сам Эрнандо удивлялся, что в Палосе Карл Пятый был столь доступен... Каков он будет в Севилье, трудно предугадать... Во-вторых, еще одно соображение тревожило Франческо. Сеньор Диего свиты своей из-за океана, конечно, не вывез, но для большей внушительности он мог пригласить к брату кое-кого из знатной родни своей супруги. Делиться с Эрнандо этими мыслями и сомнениями Франческо, понятно, не стал. Однако, когда на улице, ведущей к реке, раздался конский топот, шум, говор, приветственные возгласы, Эрнандо, приставив к кухонному домику лестницу, быстро взобрался на его крышу. - Едут! - крикнул сверху Эрнандо. И, уже спустившись на землю, добавил: - Едут к нам только двое... Вот и отлично! Очевидно, Эрнандо одолевали такие же размышления, как и его друга. Когда Франческо, дав гостям и хозяину поговорить обо всем на свободе, после троекратного зова Эрнандо наконец вошел в столовую, Диего Колон поднялся ему навстречу: - Франческо Руппи! Эрнандо почему-то вообразил, что я вас не помню и не узнаю... Конечно, узнать в этом красивом и статном муже мальчишку-грумета или даже юношу с чуть пробивающимся на щеках пушком было бы затруднительно. Но как только брат назвал мне вас, я тут же припомнил все... Люди, близкие моему дорогому отцу, не могут быть для меня чужими! Обняв Франческо, дон Диего поцеловал его в обе щеки. - Однако я помешал вам поздороваться с отцом Бартоломе, - добавил он, отступая в сторону. Очевидно, Эрнандо успел кое-что рассказать отцу Бартоломе о Франческо, потому что святой отец не протянул ему руки для поцелуя, как полагалось бы, а, улыбаясь, обнял Франческо за плечи. - Я рад, - сказал он ласково, - что у Эрнандо появился такой друг! Два наблюдения, сделанные Франческо за ужином, надолго ему запомнились. Ему случалось встречаться с доминиканцами... Очевидно, это были люди разные, но что-то все же как бы роднило их всех... К счастью, за столом и хозяин и гости только изредка обращались к нему с каким-нибудь вопросом или любезно приглашали отведать то или иное особо удавшееся Марии с Тереситой блюдо. Главные темы беседы за столом были уже, очевидно, исчерпаны... "Доминиканцы"... "Псы господни"... - сам с собою рассуждал Франческо. - Чаще всего мне встречались доминиканцы - худощавые люди с суровыми, но отнюдь не изможденными лицами, с плотно - в ниточку - сжатыми губами... Отца Бартоломе худым никак нельзя назвать... А руки его, правда сильно загорелые, но полные и даже с ямочками напоминают женские..." Но вот гость повернулся к хозяину дома, и Франческо увидел его гордый орлиный профиль... А когда отец Лас Касас мимоходом глянул на Фрапческо, тот, ни в чем перед этим доминиканцем не провинившийся, почувствовал, что этот темный, горячий взгляд пронизывает его всего насквозь. Он тут же представил себе отца Бартоломе на кафедре, обличающего своих недругов... Ужин был наконец закончен. Мария с Тереситой почти бесшумно убрали грязную посуду и расставили на столе замечательные - мавританской выделки - чаши и кувшины, сейчас наполненные прохладительными напитками, которыми так славится Севилья. Занятый своими мыслями, Франческо не следил за беседой, ведущейся за столом, и вздрогнул от неожиданности, когда отец Бартоломе обратился к нему: - Простите, сеньор Франческо, мы толковали о поразительном сходстве молодого вице-короля с его отцом. Вы ведь знавали адмирала в его лучшие годы, не так ли? Вам, думается, легче, чем нам, судить о сходстве с ним его старшего сына. "Боже мой! Лучше бы отец Лас Касас не задавал такой трудный вопрос!" Встреченный доном Диего на пороге столовой, Франческо и не разглядел его как следует. Все его мысли были заняты отцом Бартоломе. И только сейчас он попытался сравнить Диего, которого знавал когда-то, с тем, которого видел сейчас. Первое, что бросилось ему в глаза, были руки вице-короля, как бы устало отдыхающие на столе. И сейчас без долгих размышлении Франческо мог признать, что руки дона Диего были в точности такие же, как и у Кристобаля Колона... Те же утолщения на каждом суставе каждого пальца! То, что в свое время свело в могилу отца, не пощадило и сына... Заметив, как пристально разглядывает Франческо его руки, Диего Колон усмехнулся: - Мне думается, что в лучшие свои времена отец мой еще не страдал, как я, от подагры... Как хорошо! Франческо может, не кривя душой, возразить наследнику адмирала: - О нет, дон Диего! Даже в лучшие свои годы господин мой адмирал уже очень страдал от этой болезни! Во время особо мучительных приступов, - добавил Франческо, - господин, приказав мне завернуть обе его руки в кошачьи шкурки, с мужеством переносил страдания и продолжал диктовать мне свои заметки... Ведь во время приступов пальцы иной раз совершенно ему не повиновались! "Хорошо бы, чтобы ни отец Лас Касас, ни дон Диего не задавали мне больше никаких вопросов", - подумал Франческо. Но дон Диего, так же криво усмехнувшись, спросил: - Надеюсь, что на этом мое сходство с отцом не кончается? Да, на этом сходство сына с отцом - увы! - не кончалось! Та же не румяная, не загорелая, а какая-то красноватая кожа, оттененная красиво вьющимися, почти совершенно седыми волосами, гордая посадка головы, глубокие морщины, избороздившие лоб и щеки дона Диего, - все это очень подчеркивало сходство сына с отцом... Но боже мой, и морщины и обильная седина появились у адмирала Моря-Океана, говорят, только после того, как его в трюме корабля, в оковах, доставили в Испанию! С той же поры Кристобаль Колон, очевидно выполняя какой-то обет, на людях п