говоришь об истории с яблоками? -- спросил кабальеро с презрением. -- Ты занимаешься пустяками. -- Это не пустяки, -- настаивал Хуаното. -- Когда я оделял всех яблоками, бросая их из корзины, он машинально развел колени, потому что он мавр и привык к долгополому платью. -- Глупости! -- сказал кабальеро. -- Этак ты не заработаешь ни гроша. -- Это не все, -- поспешил ответить Хуаното. -- После этого я стал наблюдать за ним дальше. Я заметил, что он постоянно моет руки перед едой, как будто мы находимся не в море, а в пыльной степи. На вечерней и утренней заре ой непременно обращает лицо к востоку и если не шепчет своих колдовских молитв, то только потому, что я постоянно торчу подле него. Но он, конечно, произносит их про себя. А дважды я видел, как он, кланяясь, не касался шляпы, как это сделал бы такой высокородный испанец, за какого он себя выдает, а сначала прикладывал руку ко лбу, а потом к сердцу. Теперь и я понял, о ком шла у них речь. Это был высокий господин в красном плаще, который ехал на нашем корабле до Венеции. Я не знаю, мавр ли он был или испа-нец, но лицо его поражало своей красотой, а осанка -- благородством. Я тоже обратил внимание на то, что, благодаря меня за какую-то мелкую оказанную ему услугу, он приложил руку ко лбу и к сердцу. Однако я думаю, что, в течение стольких лет общаясь с маврами, испанцы могли перенять от них эту манеру. -- Вы со спокойным сердцем можете его задержать в Генуе, -- сказал Хуаното. -- Генуя кишит купцами всех национальностей, -- с досадой возразил фискал. -- И там не очень считаются с нашей святейшей инквизицией. То же самое можно сказать о Венеции. Эти две республики думают только о своем обогащении. Но по дороге мы зайдем в Сицилию, где всем распоряжаются наши святые отцы. И он будет задержан без всякой волокиты. Ранним утром мы должны были прибыть в генуэзский порт. Корабль, сгрузив товары, без промедления отправлялся дальше, и я с ужасом представлял себе, что ожидает несчастного в Сицилии. Но как мне предупредить его, да и захочет ли он меня слушать? Еще издали я увидел высокую башню и зубцы Генуэзской крепости. Пройдет еще несколько минут, и я уже буду дома. С беспокойством оглядывал я толпу на палубе -- нигде не было видно человека в красном плаще. Десятки лодочников облепили корабль, предлагая свои услуги. Сходни были запружены народом. Я в толпе старался отыскать знакомое лицо, но какой-то старичок попросту вырвал у меня вещи из рук, и я вынужден был последовать за ним в лодку. В последний раз на набережной я оглянулся на корабль и помахал шляпой матросам. Вдруг я заметил мавра. Сойдя с корабля, он стоял у сходней и с любопытством приглядывался к крикливой генуэзской толпе. С корабля подали сигнал к отплытию. Сундучок мой был очень тяжел и оттягивал мне руку. Порт кишит воришками, но долго задумываться я не мог. Поставив сундучок подле маленькой тележки с зеленью, я бегом бросился к пристани. Мавр удивленно поднял на меня глаза, когда я его окликнул. -- Немедленно следуйте за мной, если вам дорога жизнь! -- сказал я. Он подозрительно посмотрел на меня и с беспокойством оглянулся на корабль. -- Спешите! -- сказал я. В это время на палубе появился фискал с Хуаното. Нас отделяла от корабля небольшая полоска воды, ослепительно сверкавшая на солнце. По сходням ежеминутно сновали матросы с кладью, но два человека так пристально следили за моим собеседником, что мне казалось, будто они стоят подле нас. -- Я не понимаю, о чем ты говоришь, юноша, -- произнес мавр. -- Вы поймете, если я вам скажу, что этот человек в синем плаще -- фискал святейшей инквизиции, а этот кривоногий -- его ищейка, -- прошептал я ему на ухо. -- На корабле остался мой сундучок с драгоценностями, -- сказал мавр в беспокойстве. -- Там все мое достояние. . . Я невольно оглянулся на свой сундучок -- он мирно стоял подле тележки. -- Что для вас дороже -- драгоценности или жизнь? -- спросил я в нетерпении. Фискал и Хуаното неотступно следили за нами. Наклонившись, они как будто прислушивались к нашей беседе. На наше счастье, в это мгновение к готовящемуся котплытию кораблю нахлынула целая толпа с сундуками и узлами. Я потянул мавра за руку, и мы смешались с толпой. Свернуть в первый же переулок было делом одной минуты. -- У меня не осталось даже денег, чтобы заплатить за ночлег, -- сказал мавр. -- Не беспокойтесь о деньгах, -- возразил я. -- В доме, куда я вас веду, расплачиваются иной монетой. ГЛАВА VII Опять в Генуе! Я вдохнул в себя дым жаровен, на которых жарили рыбу, и остановился с бьющимся сердцем. Вокруг кричала и жестикулировала пестрая генуэзская толпа. Генуэзский залив сверкал под солнцем, башня вырисовывалась на ярком небе. . . Я ощутил чувство полного покоя -- я был наконец дома! Дорога до улицы Менял отняла у меня всего несколько минут. Дойдя до углового дома, у которого мы с Орниччо так часто дожидались возвращения синьора Томазо, я в изнеможении прислонился к стене. Уже свыше года я не имел известий о своем хозяине: здесь ли еще он проживает, жив ли, здоров ли? Оставив мавра на улице, я бегом пустился к лесенке. Осел торговца зеленью оглушительно ревел, дети кричали, шлепая босыми ногами по лужам, торговка зазывала покупателей, и поэтому синьор Томазо даже не услышал, пак я распахнул дверь. Я бросился к доброму человеку и, не дав ему опомниться, заключил его в свои объятия. -- Ческо, дитя мое! -- крикнул синьор Томазо. -- Как ты вырос! Ты уже совсем мужчина! В мастерской все было по-старому. Легкий ветер раскаливал игрушечный кораблик и поднимал листы книги на столе. Карта, еще моей работы, была прибита к стене. На подрамник был натянут холст, а на нем углем были слабо нанесены очертания человеческой фигуры. Синьор Томазо засыпал меня вопросами и восклицаниями. Если бы записать их подряд, получилось бы следующее: -- Ты уже навсегда ко мне? Ты никуда не уедешь? Где же Орниччо? Господи, у тебя уже пробиваются усы! Где мессир Колон? Что за смешные пуговицы у тебя на куртке! Вел ли ты путевые записки?. . -- Мой дорогой хозяин, -- прервал я его, -- здесь на улице дожидается человек, нуждающийся в вашем покровительстве. Его преследует святейшая инквизиция. И я думаю, что не ошибся, обещав ему пристанище в вашем доме. Синьор Томазо тотчас же вышел пригласить мавра. -- Войдите с миром, -- сказал он. -- Это бедный и тесный домик, но здесь вы можете не опасаться за свою жизнь. Сам я человек слабый и незначительный, но окружен храбрыми и решительными друзьями, которые смогут вас доставить куда угодно, не боясь инквизиции. Но вас ведь нужно покормить. Вы, конечно, проголодались с дороги! -- спохватившись, воскликнул вдруг синьор Томазо и тотчас же захотел заняться хлопотами по хозяйству. Я немедленно остановил его. На гвозде в каморке над мастерской я нашел свой фартук и, нарядившись в него, немедленно принялся за приготовление пищи, а хозяин в это время слушал рассказ мавра о его злоключениях. Мизерные запасы моего хозяина тотчас же подсказали мне, что дела его находятся не в блестящем состоянии. Но у меня денег было достаточно. И находился я в Генуе, где, не сходя с места, можно купить все, начиная с головки чеснока и кончая трехмачтовым судном. Через полчаса был готов обед. Синьор Томазо с удовольствием отведал моей стряпни. И за столом мы продолжали свою беседу. Я рассказал хозяину, где и почему мы оставили Орниччо, описал ему прекрасный остров Гуанахани и нашего милого Аотака. Надо сказать, что в последние дни я мало виделся с моим краснокожим другом, так как наследный принц Хуан, пораженный его сообразительностью, временно взял его к себе в телохранители. Оказывается, что известие о нашем возвращении дошло до Генуи значительно раньше, чем я прибыл туда. Флорентинец Аннибал Януарий, присутствовавший в Барселоне при нашем прибытии, известил обо всех наших открытиях своего брата во Флоренции, и это письмо обошло всю Италию. Еще лучше поступил Габриель Санчес, которому адмирал сообщил обо всем, с ним происшедшем:он послал это письмо отпечатать и распространил в нескольких сотнях экземпляров в Италии, Франции и Англии. Необходимо заметить, что в самой Испании известия об открытиях распространялись далеко не с такой легкостью -- Фердинанд боялся соперничества Португалии и скрывал новости о путешествиях в западные моря. Выслушав рассказ мавра, синьор Томазо за обедом обратился ко мне: -- Синьор Альбухаро испытал много бед. Он переменил веру и принял христианство, вынужденный к этому жадностью испанских монархов и жестокостью инквизиции. Это прекратило на время гонения и дало ему возможность спокойно заняться своими делами. Но жадные испанские монархи, испытывая нужду в деньгах, вновь хотят ввергнуть его в темницу святейшей инквизиции, обвиняя его в том, что он якобы втайне продолжает исполнять обряды своей религии. Синьор Альбухаро мог бы давно покинуть Испанию, но там находится его невеста, дочь такого же несчастного, как и он сам. Поэтому он отправляется в Венецию, где дож Дандоло обещает ему покровительство и охранную грамоту от папы, с которой он уже спокойно сможет возвратиться в Испанию. Начав дело, ты должен довести его до конца. Сегодня же необходимо подыскать парусник, который доставит его в Венецию, не заходя ни на Сицилию, ни в Неаполь, где инквизиция может захватить свою жертву. Пробыв два дня в Генуе, я очень мало мог уделить времени моему доброму хозяину, так как половину первого дня я провел в хлопотах по делам Альбухаро, а потом выполнял поручения адмирала в Генуэзском банке. Прощаясь с нами, синьор Альбухаро со слезами на глазах благодарил нас за оказанную услугу. -- Я еще вернусь в Кадис, -- сказал он мне. -- И на твоей обязанности лежит разыскать меня, так как расспрашивать о тебе я не смогу по вполне понятным соображениям. Когда уже далеко за полночь мы расстались с синьором Томазо, оказалось, что мы с ним не рассказали друг другу и половины новостей. По старой памяти я отправился спать в каморку над мастерской. Две постели стояли, как бы ожидая нашего возвращения. Я не мог удержаться от слез, вспоминая, как жестоко я был разлучен с моим другом. "Орниччо, думаешь ли ты обо мне? Как живется тебе там, на твоем острове?" Я с трудом распахнул ветхое окошечко. Замазка отлетела, стекла не держались в источенных червями рамах. Огромные звезды дрожали в заливе. Я вдыхал родной воздух. Мне хотелось обнять руками весь этот богатый и прекрасный город с его портом, кишащим судами, с его базарами, тупиками и кошками. Следующий день мы, не расставаясь, провели с синьором Томазо вместе. Деньги, оставленные ему Орниччо, я еще накануне положил на имя синьора Томазо в Генуэзский банк. Они должны были ему послужить на черный день. В лавке у набережной я накупил сукна и бархату и отдал Орландо Баччоли, самому лучшему портному в Генуе, сшить хозяину приличное платье. Он уже так обносился, что им стали пренебрегать, и он лишился многих заказов. Кроме этого, я купил ему будничной и праздничной обуви. Я заново вставил стекла в окнах и в двери, починил рамы и к лестнице, ведущей наверх, приделал новые перила. Этому искусству я научился у корабельных плотников. Я закупил круп, муки, сала, солонины и вина в количестве, достаточном для пропитания команды небольшого парусника. Все эти продукты я установил в кладовой и в погребе в таком порядке, чтобы для синьора Томазо не составило труда ими пользоваться. И все-таки, расставаясь с хозяином, я чувствовал за него беспокойство, ибо этот человек беспомощен, как дитя. А как он похудел за время нашей разлуки! Он проводил меня до самого порта и даже спустился по сходням на палубу судна. ГЛАВА VIII Розы и тернии Господин напрасно торопил меня с приездом. Правда, всадникам и ремесленникам, так же как и мне, было велено явиться в Севилью к 20 июня и быть готовыми к отправке в Кадис, но флотилия наша в действительности вышла в море значительно позже. Очень много времени ушло на оформление прав адмирала, дарованных ему монархами. Он заказал свой герб лучшему серебрянику и велел выбить на щите придуманный Орниччо и утвержденный монархами девиз: Por Castilla e por Leon Nuevo Mundo hallo Colon. Права же адмирала, дарованные ему еще перед путешествием, сейчас были закреплены королевским указом. Господин велел синьору Марио и мне переписать для него этот указ в четырех экземплярах, что мы и сделали. Благодаря этому я имел возможность прочитать это свидетельство о "Пожаловании титула Кристовалю Колону", подписанное королем и королевой. Синьор Марио, который давно знает, что я веду дневник нашего плавания, посоветовал мне переписать в свой дневник и это свидетельство. Это большой труд, но секретарь привел мне свои соображения на этот счет: -- Может быть, когда-нибудь потомки поблагодарят тебя за такие важные сведения из биографии адмирала. Я не надеюсь на благодарность потомков, но королевскую бумагу я все же в дневник свой хоть и не полностью, но переписал: "Дон Фернандо и донья Изабелла, божьей милостью король и королева Кастилии, Леона, Арагона, Сицилии, Гранады, Толедо, Валенсии, Галисии, Мальорки, Севильи, Сардинии, Кордовы, Корсики, Мурсии, Хаена, Алгарве, Алхесираса, Гибралтара и Канарских островов, графы Барселоны, синьоры Бискайи и Молины, герцоги Афин и Неопатрии, графы Руссильона и Серданьи, маркизы Ористана и Гасиана, -- поскольку вы, Кристоваль Колон, отправляетесь по нашему повелению для открытия и приобретения некоторых островов и материка в Море-Океане на наших кораблях и с нашими людьми и поскольку мы надеемся, что с помощью божьей лично вами и благодаря вашей предприимчивости будут открыты и приобретены некоторые из этих островов и материк в упомянутом Море-Океане, мы считаем справедливым и разумным вознаградить вас за труды, которые вы несете на нашей службе. И, желая оказать вам надлежащие почести и милость за все вышеупомянутое, изъявляем мы свою волю и милость следующим образом". Здесь я несколько отвлекусь от текста королевской грамоты, чтобы пересказать наш разговор с синьором Марио, случившийся после того, как мы ознакомились с указом. -- Как хорошо! -- воскликнул я. -- Если бы не эта бумага, я так и не узнал бы, что королям Кастилии и Леона принадлежит еще такое множество земель и даже Афины, которые я полагал находящимися совсем в ином государстве! Синьор Марио внимательно посмотрел на меня. -- Ческо, -- заметил он, -- по твоему задорному замечанию я чуть было не вообразил, что со мной беседует наш милый Орниччо, а не скромный и послушный Франческо Руппи. Больше ни одним словом синьор Марио на мое замечание не отозвался. Итак, привожу дальше текст грамоты: "После того как вы, упомянутый Кристоваль Колон, откроете и обретете указанные острова и материк в Море-Океане или любую иную землю из их числа, да будете вы нашим адмиралом островов и материка, которые будут открыты и приобретены вами. И да будете вы нашим адмиралом, и вице-королем, и губернатором в этих землях, которые вы таким образом приобретете и откроете. И отныне и впредь можете вы именовать и титуловать себя дон Кристоваль Колон, а ваши сыновья и потомки, исполняя эти должности и службы, могут также носить имя, титул и звание дона, и адмирала, и вице-короля, и губернатора этих земель. И вы можете отправлять и исполнять указанные должности адмирала, вице-короля и губернатора упомянутых островов и материка, открытых и приобретенных вами и вашими заместителями, и вести, и разрешать тяжбы и дела -- уголовные и гражданские, имеющие касательство к вышеупомянутой адмиральской должности и должности вице-короля и губернатора, согласно тому, как вы сочтете сие законным, и согласно тому, как то обычно принято и исполнялось адмиралами наших королевств. И можете вы карать и наказывать преступников. И будете отправлять вы и заместители ваши должности адмирала, вице-короля и губернатора и пользоваться всеми прерогативами, которые относятся к этим должностям или присваиваются каждой из них в отдельности. И да будете вы иметь и получать доходы и жалованье со всех упомянутых должностей и с каждой из них порознь, так же и таким способом, как обычно получал и получает этидоходы и жалованье наш главный адмирал королевства Кастилии и вице-короли и губернаторы наших королевств". С разрешения синьора Марио я пропускаю приводимый далее подробный перечень принцев, герцогов, прелатов, маркизов и различных крупных и мелких чиновников и должностных лиц, которым, как явствует из грамоты, надлежит: "Считать и полагать вас отныне и далее -- в течение всей вашей жизни, а после вас -- в течение жизни вашего сына и наследника и так от наследника к наследнику, навсегда и навечно, -- нашим адмиралом упомянутого Моря-Океана, и вице-королем, и губернатором упомянутых островов и материка, которые будут вами открыты и приобретены в Море-Океане и закреплены за нашей подписью или подписью лица, нами на то уполномоченного и торжественно утвержденного под присягой, как в таких случаях требуется, и полагать, что вы и ваши заместители, назначенные на указанные должности адмирала, вице-короля и губернатора, будут использованы при отправлении этих должностей во всем, что относится к ним. И да будет вам выплачиваться рента и доходы и все иное, что вам причитается от должностей, относящихся и входящих в круг вашей деятельности. И надлежит вам хранить, и да будут вами хранимы все почести, пожалования, милости, вольности, преимущества, прерогативы, изъятия, иммунитеты, и все иное, и каждое из перечисленных в отдельности, которые вы, в силу отправления указанных должностей адмирала, вице-короля и губернатора, должны иметь, и вы должны ими пользоваться и вам надлежит это оберегать". Далее следовало строгое предупреждение лицам, которые вздумают нарушить в чем-либо права вновь пожалованного адмирала, и предписывалось скрепить печатью сию "Круглую Привилегию -- самую верную и крепкую грамоту, которая вполне будет соответствовать просимому вами и тому, в чем явится у вас нужда". Заканчивалась королевская грамота такими словами: "И пусть ни те, ни другие нотариусы и должностные лица не изменят ни в чем текста грамоты под страхом нашего гнева и штрафа в 10 000 мараведи в пользу нашей Палаты, который заплатит каждый, нарушивший это повеление. И, кроме того, приказываем человеку, который предъявит должностным лицам и нотариусам эту грамоту, передать им, чтобы они с Круглой Привилегией явились к нашему двору, где бы мы ни находились, не позже, как через 15 дней, под страхом той же кары, и чтобы для этого был призван публичный нотариус, каковой заверил бы своей подписью свидетельство, ибо мы желаем знать, как исполняется то, что мы повелели. Дано в нашем городе Гранаде, в тридцатый день апреля, в год от рождения спасителя нашего Иисуса Христа 1492-й. Я -- король. Я -- королева. Хуан де Колома -- секретарь". Со слов синьора Марио я знал уже, что Круглая Привилегия была особой важности коронная грамота, в которой под королевской подписью очерчивался круг, в круге этом проставлялась королевская печать, а по окружности располагались подписи должностных лиц и свидетелей из числа знатных рыцарей и прелатов. Я не изучал юриспруденции и мало сведущ в ухищрениях господ адвокатов, но мне показалось, что, если бы их величества поменьше напирали на то, что господин мой, адмирал, должен хранить и блюсти свои дарованные ему монархами права и привилегии, никто и не подумал бы, что права эти и привилегии можно оспаривать. Итак, честолюбие господина было полностью удовлетворено. Это тем более достойно удивления, что до нашего путешествия господин мой в глазах монархов не имел никаких заслуг и был лицом, совершенно неизвестным в Кастилии. И если год назад требования безвестного безумца могли вызвать только смех и сожаление, то теперь в лице его многие знатные люди Испании разглядели опасного честолюбца, посягающего на их права и преимущество. Нашлись смельчаки, которые, вопреки желанию королевы, пытались оспаривать юридическую законность королевской грамоты. К таким людям принадлежал глава совета по делам Индии -- севильский архидиакон синьор Хуан Родриго де Фонсека. Когда ему не удалось опорочить королевскую грамоту, он принялся за дело с другого конца. Ссылаясь на огромные расходы по снаряжению флотилии, он настаивал, чтобы монархи сократили число личной прислуги адмирала. Требования господина были действительно чрезмерны для сына бедного шерстобита. Такие действия Фонсеки, конечно, могли бы остановить кого угодно, но только не господина моего, адмирала. Он обратился к королеве с просьбой не только не уменьшать его штата, но, наоборот, увеличить его против установленного ранее. Он ссылался при этом на необходимость внушить властителям вновь открытых стран уважение к богатству и могуществу Соединенного королевства. Так как Изабелла, почти не задумываясь, выполняла все требования адмирала, то и эта его просьба была удовлетворена. В Фонсеке же он нажил себе злейшего врага. Таким образом, на пути адмирала, усыпанном розами, стали попадаться и тернии. Снабжение и снаряжение экспедиции были поручены торговому дому Джованни Берарди и его компаньону Америко Веспуччи. И вот, если оказывалось, что бочка с вином плохо запечатана или в солонине завелись черви, враги адмирала глубокомысленно ссылались на то, что Берарди -- итальянец и что адмирал готов получить гнилой провиант от земляка, лишь бы лишить испанских купцов заработков и выгод. Для вооружения экспедиции был открыт государственный арсенал, и все военные припасы, заброшенные после Мавританских войн и сложенные в Альхамбре (Альхамбра -- древняя цитадель в Гранаде -- последнем оплоте мавров на Пиренейском полуострове), были отданы в распоряжение адмирала. Господин предпочитал легкие старинные аркебузы недавно введенным тяжелым мушкетам, и в этом его враги тоже пытались усмотреть нежелание прославить испанское оружие. Но каждый, видевший индейцев-карибов, согласится, что дальнобойные мушкеты необходимы в Европе, где противник вооружен таким же образом, а против луков и самострелов хороши легкие аркебузы. К чести королевы нужно сказать, что она прекратила разговоры о низком происхождении адмирала. Нисколько не задумываясь, она взяла ко двору обоих его сыновей: Диего -- от первой жены и Фердинанда -- от второй. Диего она сделала пажем наследного принца Хуана. Нарекания на пристрастие господина к итальянцам она опровергла, поручив своим юристам доказать, что, проживая столь долгое время в Севилье, флорентинцы Берарди уже могут считаться испанцами. Что же касается недоброкачественности продуктов, то синьору Фонсеке было предложено учредить при совете по делам Индии должность контролера по снабжению. Если о первом нашем путешествии в Европе знали понаслышке редкие ученые-географы, то второй нашей экспедицией заинтересовался весь христианский мир. Для распространения католицизма в новых землях папа Александр VI Борхиа, имя которого итальянцы переделали на Борджиа, назначил своим наместником бенедиктинца патера Буйля и под его власть отдал еще одиннадцать монахов. Таким образом, как сказал синьор Марио, наши друзья индейцы не будут терпеть недостатка в проповедниках. Вполне понятно, что открытия Колона не на шутку обеспокоили правителей другой могущественной морской державы, Португалии. И очень скоро стало известно, что португальский король Жуан II тайком снаряжает собственную экспедицию на запад. Тогда Фердинанд также решился прибегнуть к хитрости. Он послал в Португалию Лопе де Эреру, человека умного и дальновидного, постигшего все искусство дипломатии при мелких и вероломных итальянских дворах. Ему было поручено добиться от Жуана II обещания, что до выяснения спорных вопросов ни одно португальское судно не отправится в Море-Океан. А тем временем представитель Фердинанда в Ватикане (Ватикан -- папский дворец в Риме) убеждал его святейшество помочь Соединенному королевству против домогательств Португалии; господин же мой, адмирал, получил предписание ускорить снаряжение флотилии. Король Жуан поздно догадался об этой хитрости. Дипломатические переговоры при португальском дворе затянулись на три с половиной месяца. Папа за это время успел издать последнюю демаркационную буллу (Глава католической церкви папа римский изданием демаркационной буллы разграничил между Испанией и Португалией земли, еще не занятые христианскими королями и даже еще не открытые), окончательно закрепляющую права Соединенного королевства на земли, простирающиеся на запад от острова Ферро, а все наши семнадцать кораблей были совершенно готовы к отплытию. Я, конечно, мало понимаю в придворных хитростях и все изложенное выше сообщаю со слов синьора Марио, который был так добр, что взялся мне разъяснить все тонкости испанской и португальской политики. Он объяснил мне также, почему бедный люд в приморских городах недоброжелательно отнесся к адмиралу и всей его свите, хотя господин мой, находясь в отличном расположении духа, милостиво обращался даже с последним нищим. Дело в том, что наши постоянные россказни о золоте и огромные закупки продуктов и товаров для экспедиции привели к тому, что деньги в Соединенном королевстве стали терять цену. Люди, надеявшиеся за океаном найти золото в неограниченном количестве, с беспечностью прокучивали и проедали имеющиеся у них суммы, возбуждая ненависть и негодование тех, кому эти деньги доставались с большим трудом. ГЛАВА IX Предсказание цыганки Королева, по-видимому без всяких усилий, разогнала тучи, собиравшиеся над головой адмирала, но все-таки зависть одних и злоба других часто не давали ему покоя. Так как у адмирала было много врагов, ему приходилось все приготовления к экспедиции проверять самолично. Это отнимало много времени и здоровья. Его опять стали томить бессонница и сильные головные боли, и поэтому часто ночами, вместо того чтобы спать, мы бродили по улицам города. Как непохожи были эти странствования на наши прогулки по Генуе с синьором Томазо! В то время как добрый хозяин мой все свое свободное время старался обратить на то, чтобы просветить мой ум, господин адмирал никогда не удостаивал меня такой чести. Самой обычной фразой в его устах была: "Ты еще молод и глуп и не поймешь этого" или "Но не тебе, сыну простого мужика, помышлять об этом!" И подумать только, что это говорил сын бедного шерстобита! В ночь на 15 сентября мы, возвращаясь во дворец адмирала, заметили на лестнице человеческую фигуру, издали напоминающую груду лохмотьев. Подойдя поближе, мы разглядели молодую женщину-цыганку, которая спала, положив голову на мраморную ступеньку. Разбуженная звуками наших шагов, несчастная вскочила на ноги и хотела убежать, так как цыган в Кастилии сейчас преследуют наравне с маврами и евреями. Пораженный, может быть, красивым лицом женщины, господин остановил ее, задал несколько вопросов и бросил ей серебряную монету. В порыве благодарности цыганка, схватив руку адмирала, осыпала ее поцелуями и вдруг, громко вскрикнув, указала ему на линии, избороздившие его ладонь. -- Ты будешь славен и богат! -- воскликнула она и, осторожно оглянувшись по сторонам, добавила: -- Ты великодушен и щедр, господин. И вот смотри, морена (Морена (исп. ) -- смуглянка, креолка; в данном случае -- цыганка) тебе предсказывает корону. Пообещай же никогда не изгонять из своих владений бедных цыган, которые виновны только в том, что они больше любят петь и плясать, чем читать молитвы в душных храмах. -- Обещаю это тебе! -- важно сказал господин. -- И, если твое предсказание сбудется, я разыщу тебя, где бы ты ни находилась, и вознагражу по-царски. Утром следующего дня адмирал позвал меня в свою комнату. -- Слышал ли ты предсказания цыганки? -- спросил он. Я хотел было ответить ему, что не следует придавать значение словам морены, потому что редкая гадалка не сулит всяких благ человеку, подарившему ей деньги, но из предосторожности промолчал. -- Я давно уже хочу составить свой гороскоп, -- продолжал господин. -- Все очень хвалят новообращенного мавра Альхисидека с улицы Кающихся. Сегодня же отправляйся в квартал новообращенных, разыщи его дом и разузнай, когда он сможет меня принять и сколько ему нужно будет заплатить за составление гороскопа. Перед вечером, выполнив всю свою домашнюю работу, я отправился в мавританский квартал и без большого труда разыскал дом Альхисидека, о котором говорил господин. Маленькая босоногая девушка открыла двери на мой стук и ввела меня в прохладный патио. Я поднялся с места при виде благообразного старика с длинной бородой, вошедшего в патио вслед за молоденькой служанкой. -- Мир тебе, благородный старец, -- сказал я, низко кланяясь ему. -- И тебе мир, юноша, -- ответил он, -- если только ты приходишь с добрыми намерениями. Чего ищешь ты в доме Альхисидека? Торопясь, я изложил ему поручение господина. -- Ты ошибся, юноша, -- нахмурившись, сказал мавр. -- Альхисидек не занимается колдовскими науками и не составляет гороскопов. Если ты подослан святейшей инквизицией, то ты ошибся в выборе, если же ты пришел по незнанию, то не теряй понапрасну времени. Видя, что мне здесь нечего делать, я попрощался с мавром и покинул его дом. В раздумье, опустив голову, я шел по улице. Моя неудача огорчила меня. Господин мой, адмирал, не любит, когда нарушаются его планы. И сейчас, вместо того чтобы торопиться со сборами, он несомненно употребит все усилия, чтобы узнать свою судьбу. Внезапно чья-то тень пересекла мой путь, и я чуть не столкнулся с высоким стариком в белой одежде. Живые черные глаза с интересом смотрели на меня из-под седых бровей. Извинившись, я хотел продолжать свой путь, но старик, положив мне руку на плечо, сказал: -- Вот ты и не исполняешь своих обещаний, юноша. Человек, которого ты спас от смерти, уже несколько месяцев находится в Кадисе, а ты даже не позаботился о том, чтобы его разыскать. С изумлением услышал я знакомый голос, но, разглядывая старика, его белоснежные волосы и бороду и темную, почти оливковую кожу, я никак не мог припомнить, где и когда я его видел. -- Вы, вероятно, ошибаетесь, господин, и принимаете меня за другого, -- сказал я, -- В Кадисе я нахожусь всего несколько дней и за это время не имел случая оказать вам какую-либо услугу. -- Вдвое блажен тот, кто, сотворив доброе дело, первый забывает о нем, -- сказал незнакомец. -- Но меня радует, что ты не можешь узнать спасенного тобой Альбухаро. Это придает мне уверенность, что и ищейки инквизиции пройдут мимо меня. Тут я вспомнил, где слышал этот голос. -- Господин Альбухаро! -- воскликнул я, с изумлением всматриваясь в его лицо. -- Где же ваша красивая черная борода, белое лицо и тонкие брови? Неужели волнения и преследования могли так вас состарить в столь короткий срок? И то, что я вижу вас в Кастилии, означает ли это, что вам благополучно удалось достигнуть Венеции и добиться покровительства, которое вы там искали?. . -- Человеку, преследуемому "псами господними", или инквизицией, очень трудно найти заступничество, -- прошептал мавр. -- И хотя в Венеции мне достали от папы охранную грамоту, но я вынужден был переменить имя. Маврам известно много тайных снадобий, и мои друзья дали мне мази и жидкости, превратившие мои черные волосы в седые, а белую кожу в оливковую. -- А ваша невеста, господин Альбухаро? -- спросил я в беспокойстве. -- Как решились вы подвергнуться такому превращению, зная, что с нею вы встретитесь здесь? -- Не беспокойся обо мне, добрый друг мой, -- сказал мавр, улыбаясь. -- Давая человеку яд, араб всегда имеет при себе противоядие от него, и мой доктор не сделал бы меня стариком, если бы не знал, что сможет вернуть мне молодость. Но как твои дела, юноша, твои и твоего великого адмирала? Не испытываешь ли ты в чем-либо нужду и не могу ли я быть тебе полезен? -- Благодарю вас, господин мой, -- ответил я, -- но я ни в чем не нуждаюсь. Мы вдвоем двинулись по направлению к дворцу адмирала. -- А что ты искал в этом квартале новообращенных? -- спросил меня мавр. Я поведал ему, как неудачно выполнил поручение адмирала. -- Я думаю, что могу быть с тобой откровенным, -- сказал мавр задумчиво. --Альхисидек, конечно, мог бы составить гороскоп твоего господина, но знаешь ли ты, сколько врагов у бедных новообращенных? Как часто случается, что кто-нибудь из христиан, обратившись к мавру, знающему тайные науки, потом предает его в руки инквизиции только для того, чтобы получить десятую часть его имущества! А почему тебя так огорчает неудавшееся поручение? В волнении я рассказал ему, что господин мой, обладая пылким воображением, каждый раз останавливает свое внимание на различных вещах: то ему нравится побороть сопротивление архидиакона Фонсеки, то его занимает мысль о блестящей свите, а теперь, задавшись целью узнать свое будущее, он не отступит, пока не достигнет ее. -- А между тем, -- сказал я, -- сорок человек ожидают нас на далеком острове. И каждый день промедления приносит им лишнее горе. Так как мавр участливо и внимательно слушал мой рассказ, я решил поделиться с ним и своим горем. Я рассказал ему о разлуке с другом, об обещании адмирала вернуться на остров через четыре месяца и о том, как почести и слава вскружили голову адмирала и он забыл о своем обещании. Мавр задал мне несколько вопросов о жизни адмирала и его характере. -- Насколько я понял из твоего рассказа, -- сказал он в раздумье, -- господин твой -- человек тщеславный, увлекающийся и легковерный. Если ты не откажешься мне помочь, я могу оказать тебе небольшую услугу, которую, конечно, никак нельзя будет счесть платой за твое доброе дело, но которая, может быть, поможет тебе свидеться поскорее с твоим другом. Я готов был тут же на улице опуститься перед ним на колени, но мавр удержал меня. -- Господин твой, адмирал, -- сказал он, -- послал тебя к составителю гороскопов, желая узнать свою судьбу. Составитель гороскопа здесь, перед тобой, и тебе остается только привести адмирала сегодня ночью ко мне. Предсказание, которое он получит, заставит его немедленно приняться за поиски твоего друга Орниччо, а я буду рад, если хоть немного смогу сократить вашу разлуку. Посмотри хорошенько, вот это мой дом. Сегодня после двенадцати часов ночи вы должны будете войти в эту дверь. Вас отведут в залу, где я предскажу адмиралу судьбу. Будет очень хорошо, если господин твой разрешит тебе присутствовать при этом. Я простился с мавром, спеша порадовать удачей адмирала. -- Франческо Руппи, -- сказал мне мавр на прощание, -- ведя адмирала ко мне, умышленно удлини дорогу, направляйся сюда различными закоулками и не называй ему моего имени. Может быть, это излишние предосторожности, но человек, которого долго преследовали, на всю жизнь остается недоверчивым. ГЛАВА X Чудесный кристалл В двенадцать часов ночи мы, запахнувшись в плащи и глубоко надвинув шляпы на глаза, поднимались по лестнице дома мавра. Встреченные низким поклоном слуги, мы были введены в огромный малоосвещенный зал, где нам предложено было обождать хозяина. Мавр вошел через несколько минут. Но в какой пышной одежде он был! Тонкая шелковая рубашка обхватывала его стан; богато расшитый золотом плащ волочился по ковру, на шее сверкали рубины и алмазы, рубинами же и алмазами был украшен золотой обруч, поддерживающий его волосы. Господин мой, адмирал, невольно почтительно поднялся ему навстречу. -- Что ты хочешь узнать о своей судьбе, сын мой? -- важно обратился к нему хозяин. Я был удивлен, услышав, как дрожал голос адмирала, когда он ему ответил. -- Мне передали, -- сказал он, -- что ты отлично составляешь гороскопы. -- Гороскоп необходимо составлять в месяце, благоприятном для твоей звезды. По внутренностям только что заколотого тельца я прочту твое будущее, но для этого нужно выбрать подходящее время. Сейчас же, если ты желаешь, я скажу тебе, какие камни принесут тебе счастье, какие люди и звери. . . -- Если ты назовешь мне несколько событий из моегопрошлого, -- тихо произнес адмирал, -- я доверюсь твоим предсказаниям и последую твоим советам. -- Будущее, прошлое и настоящее одинаково открыты глазам посвященного! -- торжественно произнес хозяин. -- Желаешь ли ты, чтобы я рассказал тебе твою жизнь при этом юноше, который несомненно является для тебя чем-то большим, нежели простой слуга? Я вздрогнул, ожидая, что адмирал тотчас же опровергнет слова мавра, но, к моему удивлению, господин, задержав на мне задумчивый взгляд, сказал: -- Да, да, мы столько перенесли вместе, что, пожалуй, он может уже считаться чем-то большим, нежели простой слуга. -- И, с беспокойством оглядев полутемный зал, стены, испещренные таинственными надписями, реторты и колбы с горящими под ними синими огоньками, запинаясь, спросил: -- Разрешишь ли ты оставить при себе этого юношу, так как уже давно, мучимый злейшей подагрой, я нуждаюсь в его поддержке? Я видел адмирала во время бури, я наблюдал его, когда он говорил с враждебно настроенными матросами, я слушал его, когда он опровергал наветы клеветников перед лицом его королевского величества, -- спокойное выражение лица уступало место только гневу или презрению. А сейчас я обратил внимание на его трясущиеся руки и беспокойный взгляд. Несомненно, что, стоя в этом великолепном и таинственном зале, господин мой, адмирал Море-Океана, губернатор и вице-король Индии, подобно ребенку, оставленному в темной комнате, испытывал самое подлинное чувство страха. -- Оставь юношу при себе, если это тебе необходимо, -- сказал мавр. -- Ты хочешь узнать события из своей прошлой жизни? -- продолжал он, снимая богатое покрывало с высокого предмета, стоящего в углу на столике. -- Погляди-ка сюда. Мы повернули головы, и перед нашими глазами засверкала глубоким и таинственным блеском огромная глыба камня, напоминающего хрусталь. -- Обрати свои глаза на чудесный кристалл, -- сказал мавр. -- И я расскажу тебе, что я вижу у тебя в прошлом. Рядом с глыбой он поставил песочные часы. Бесшумно текущая струя песку, мерцание кристалла и тишина, царящая вокруг, так подействовали на меня, что мои глаза стали утомленно закрываться. Но голос мавра прогнал мой сон. -- Я вижу приморский город, улицу, полную гама детворы, -- сказал он. -- Я вижу мальчика, который горделиво держится в стороне от всех. Его обуревают честолюбивые замыслы, доля ремесленника кажется ему слишком низкой. Адмирал, приподнявшись с места, слушал его слова. -- Потом я вижу его уже юношей. Он. где-то в большой зале, полной скамей. Он вступает в споры со старыми людьми, и они благожелательно его выслушивают. Юноша уже студент и беседует с профессорами. А вот он в кабинете ученого. Жадными руками он перебирает карты и книги. Он бледен, вокруг его глаз темные круги, позади него -- бессонные ночи, впереди -- дни, полные унижений и испытаний. Но вот он уже, как видно, добился своего. Я вижу его в богатом платье. Он стоит у трона. Перед ним -- прибитая к доске огромная карта, и, водя по ней палочкой, он дает какие-то объяснения королеве. . . -- Довольно! -- вскричал адмирал. -- Я верю тебе. . . Я прошу тебя описать мне мое будущее так же точно, как ты