, дабы собрать всех под зеленым знаменем ислама и направить на войну с неверными. -- Видать, и этот пришел звать на войну,-- разочарованно плюнул под ноги охотник Азат и, не торопясь, направился меж стоящих с майдана. Его попытку заметил второй шейх, внимательно буравивший толпу черными, как осенняя туча, глазками, и кивнул воинам. Ишкельды и Томасы пустили своих коней, объезжая людей, и уже на выходе преградили выход охотнику направленными в грудь копьями. -- Ага, сучьи вы дети,-- ругнулся тот,-- вот, значит, какая ваша вера?! Неволить будете? -- и, схватившись за одно из копий, крепко рванул его на себя. Державший его Ишкельды грохнулся с седла на землю. -- Мужики, лупцуй их! -- заорал Азат и набросился с кулаками на вскочившего воина. Услышавшие его призыв другие поселяне не замедлили вцепиться в растерявшегося Томасы и опрокинули его на землю. -- Во, и кони нам пригодятся теперь,-- заорал довольный Сеид. Не ожидавшие такого поворота событий, шейхи испуганно переводили взгляд с одного поселенца на другого, а те, уже зажав в руках кто кол, кто копье или нож, подступили к проповедникам. -- Ты поезжай к своему пророку,-- выкрикивал больше всех раздосадованный за потерю овец Сеид,-- и скажи, чтобы понапрасну нас не искушал. Понял ты, чернявый? -- тыкал он в грудь старшего шейха. Теснимые народом, они схватились было за сабли, но решили, что лишь усугубят этим гнев расшумевшихся сибирцев, и тихонько пятились к выходу. Двое мужчин вырвали у них из рук повод коней и отвели тех к строениям. -- Ничего, ноги у вас длинные, вон какие, быстренько добежите,-- показывали расхрабрившиеся поселенцы на свирепо вращавших глазами слуг пророка. И те, едва дойдя до ворот поселка, круто повернулись и понеслись вприпрыжку, придерживая руками на головах остроконечные шапки. Вслед им выскочили сибирские псы и громким лаем преследовали убегающих. -- Взять их! Взять! -- орали поселенцы.-- Вишь какие черные волчины из степи к нам забрели! А несчастных Ишкельды и Томасы крепко связали и бросили в одну из землянок. -- Пусть охладятся малость,-- проговорил с улыбкой Азат, отряхивая одежду,-- долго помнить будут, как копьем в нас шпынять. Так говорю? Все ответили одобрением и поспешили продолжить прерванные сборы. Вскоре из ворот бабасанского селения потянулись один за другим поселенцы, таща на себе и навьюченных лошадях поклажу, рыболовные и охотничьи принадлежности, кое-какие съестные припасы. В глухом месте с незапамятных времен были оборудованы потайные землянки, куда все поселенцы в случае опасности спешили укрыться, Там же, на лесных полянах, пасли скот и пережидали уход врага столько времени, сколько потребуется. Не решили только, как поступить со связанными воинами. Одни предлагали задушить их, другие оставить так, как есть, а третьи и вовсе отпустить с миром. Неожиданно между спорщиками появились две девушки, которые заголосили во всю мочь, что никуда не пойдут, ежели не освободят их любимых. Причем одна из них оказалась дочкой Азата. -- Вот так дела-а-а! -- поразился тот.-- Когда же вы снюхаться с ними успели? То-то вас в позапрошлую-то ночь на месте не было. Ах вы, сучки! Подстилки несчастные! Но шуми не шуми, а девки голосили всерьез, и надо было чего-то решать, Два старика подошли с улыбкой к охотнику и что-то тихонько у него спросили. -- Да мне-то чего,-- беззлобно махнул он рукой,-- пусть сами решают. -- Вы согласны стать их женами? -- спросил старик у девушек, кивнув в сторону землянки, где томились пленники. Обе девушки обрадованно закивали головами и растянули рот в улыбке, смущенно пряча глаза. -- Ладно, коли так,-- вымолвил старик, также улыбаясь,-- пойду тогда парней согласие спрошу. Куда ж деваться...-- и заковылял к землянке. Через короткое время он вышел оттуда, пряча в ножны свой нож. Девки испуганно взвизгнули, едва не сбив его с ног, бросились в жилище к своим любимым. Вскоре оттуда послышались радостные всхлипывания и показались улыбающиеся все четверо и направились в лес вслед за остальными. КРУГ МЕРТВОЙ ЛУНЫ Полдень застал Едигира и его спутников, пробирающихся по звериным тропам через чащобу, примерно в середине излучины меж Иртышом и Тоболом. Они мчались без остановки, не жалея коней, и те все чаще переходили на шаг, тяжело поводя осклизшими от пота боками. Почти не говорили, перебрасываясь короткими фразами. Возможно, что ехали бы так и дальше, пока совсем не выбились бы из сил их кони, но, обернувшись, Рябой Hyp заметил, что голова хана тяжело клонится на грудь, а повязка на плече пропиталась кровью. Как раз подъехали к небольшому ерику, и Hyp поймал коня Едигира за недоуздок и велел остановиться обоим нукерам. Едигир слез на землю сам, но было видно, что удается это ему с огромным трудом, напряжением последних сил. Не каждый день на долю одного человека выпадает столько событий... Все тяжело повалились на траву рядом с зарослями тальника, стянули с себя взмокшую одежду, обмахиваясь ею от налетевших комаров. Рябой Hyp внимательно осмотрел рану Едигира, из которой сочилась кровь, поцокал неодобрительно языком и отправился к речке умыться и утолить мучившую его жажду. Два других воина также зашли чуть ниже по течению по щиколотки в воду и с видимым блаженством плескали в лицо прохладной речной водой. Хан с усмешкой взглянул в их сторону, подумав, что, узнай они о его казни этим утром, навряд ли что изменилось бы в поведении преданных ему людей. Вернулся Hyp и аккуратно залепил рану, замотал ее свежей тряпицей. Посоветовал вложить руку в перевязь, чтобы меньше ею работать, но Едигир отмахнулся, надеясь, что и эта рана заживет, как и все остальные, дай только срок. Пока Рябой Hyp хлопотал вокруг него, Едигир внимательно всматривался в неулыбчивое лицо своего спасителя и думал, ради чего тот заботится о нем. -- Скажи, Hyp,-- обратился он неожиданно к тому, закончившему перевязку и выкладывавшему кой-какие припасы из чересседельной торбы,-- вот пришел другой человек, который считает себя главным ханом и хочет убить меня, чтобы стать им... -- Ну, для этого ему нужно сперва убить меня, их и много других людей.-- Нyp широко повел рукой, указывая на двух воинов, подсевших к ним и уважительно молчавших в присутствии повелителя. Через тальниковые кусты хорошо просматривались высокие кручи правого берега Иртыша, и казалось, что находящиеся здесь в лесных зарослях люди просто решили порыбачить или возвращаются от родичей и никуда не спешат. -- Я не об этом,-- Едигир недовольно дернул, забывшись, больным плечом и тут же сморщился,-- если он все ж таки казнил бы меня этим утром, то что бы делали все вы? -- Мстили за тебя, хан! -- сочли своим долгом выкрикнуть оба воина. Едигир не знал их имен, а интересоваться этим не считал нужным и потому пропустил их ответ мимо ушей, ожидая, что ответит Рябой Hyp. Тот же немного помолчал, раскладывая на траве несколько вяленых рыбин и куски разломанной лепешки. Потом жестом предложил всем присоединиться к трапезе и первым начал обдирать сухую рыбину. -- Знаешь, что я тебе скажу, дорогой хан,-- он опять усмехнулся, и эта кривая усмешка удивительно шла его некрасивому лицу,-- не тем твоя голова занята. Ох, не тем! Не ожидал даже, что начнешь ты сомневаться во мне и остальных нукерах...-- Едигир было сделал протестующий жест, открыл рот, чтобы возразить, но Рябой Hyp торопливо продолжил:-- Живому надо думать о живом, а ты, хвала богам, пока жив и почти здоров. Вот эта рыба,-- подкинул на ладони наполовину ободранную рыбину,-- жила себе, плавала, а вынул ее рыбак из воды, кем она стала? Правильно, пищей для нас. Ты пока наш хан, и рано выбирать себе другого. Но уж коль тебя интересует, что бы я делал, коль ты бы ушел в иной мир, к своим предкам, то отвечу. Дрался бы! Да, не знаю с кем и за кого, но бился бы до последнего. Эти степные суки пришли не за тем, чтобы выбрать себе подходящего кобеля и наплодить от него щенков. Нет, им нужно то, чем владеем мы и что не перепадает в их поганую глотку. Они жадны и алчны. Они ненасытны, и от них не откупиться, как мы делали то много раз в другие годы. Они нашли хана, который оказывается главней тебя, потому что рожден от другой матери и отца. Нет, хан, ты мне милей не по знатности и родовитости, а потому, что спишь рядом со мной. Вот,-- закончил он свою страстную речь, видимо самую длинную в его жизни, и принялся крепкими зубами рвать жирные куски от рыбины, торопливо жуя их и чавкая от удовольствия. Оба других воина согласно кивали головами, выказывая свое одобрение начальнику охраны и набивая рот едой. Объяснение Рябого Нура вроде бы успокоило Едигира и даже почти сняло груз с сердца, что тяготил его весь сегодняшний день. Но... Но в Нуре он как раз и не сомневался. Он в душе надеялся, что тот ответит не только за себя, но и за других воинов, а главное, за беков, мурз и ханов, которые более всего вызывали опасение у Едигира. -- Ладно,-- негромко проговорил он,-- извини меня и не думай более об этом. Все будет хорошо. Они уже приходили, и не раз... Дед мне еще рассказывал, что когда-то пришли их шаманы и предложили порушить наших богов, принять их веру. Наш народ убил их. А что из этого? Почти каждый год они ползут, как саранча на посевы, и сколько ни убивай их, конца не видно... -- Ладно, хан,-- сказал все с той же усмешкой Рябой Hyp, поднимаясь с травы и отправляя последние крошки в рот,-- твое дело думать, а наше дело воевать. Так я говорю? -- обратился он к другим воинам. -- Так говоришь, Hyp, так,-- закивали те, вскакивая и направляясь к лошадям подтянуть подпруги. -- Ехать надо, ехать,-- уже на ходу и ни к кому не обращаясь, проговорил Рябой Hyp,-- думать потом будем. ...Уже под вечер они въехали во владения Соуз-хана -- давнего противника Едигира в борьбе за престол. Ослабевшие лошади едва шли и требовали отдыха, хорошего корма. Устали и сами всадники. И как не хотелось Едигиру именно сейчас заявиться в городок этого хитрющего пройдохи, но иного выбора у них не было. Но за все прошедшие годы Соуз-хан проявлял лишь уважение и лояльность по отношению к Едигиру и Бек-Булату, улыбался при встрече, поддерживал добрые отношения со всеми соседями и никогда в открытую не выступал против кого-то из них. Его табуны считались самыми богатыми, хотя кто их считал, кроме самого хозяина. Когда собирали общее войско для усмирения непокорных или выступления против очередного набега кочевников из Великой степи, то он привозил в Кашлык несколько возов оружия, сбруи для коней, вина и другой необходимой для похода продукции, но не отправлял ни одного из своих нукеров, ссылаясь, что те заняты или в сопровождении очередного каравана, или пасут скот в дальних улусах. Прочие небогатые ханы, которым было легче посадить на коней всех своих людей, включая подростков, чем собрать подобные приношения, скрипели зубами и терпеливо соглашались принять привезенное и отпускали Соуз-хана с миром. Любой человек имеет свою цену, а в это неспокойное время добрый клинок стоил дороже необученного воина. Где-то сейчас хитрый хан? Дома или в отъезде? Хан оказался в своем городке и послал встретить Едигира с десяток слуг, таких же жирных и масленых, как и сам. Укреплен был его городок не в пример лучше многих. Стоял он на высоком бугре между Иртышом и протокой. Вдоль бугра был прорыт глубокий канал, который замыкался меж двумя водоразделами и служил рукавом, по которому можно было проплыть на лодке. Через канал лежали переброшенные и крепко связанные меж собой бревна, которые при надобности легко можно было спихнуть в канал. Само селение окружал не заборчик из плетеных и промазанных глиной веток и крепивших их стволов деревьев, а сплошной частокол. Через определенное расстояние в нем были прорублены бойницы. А внутри находился помост для стрелков. Едигир подивился прочности укрепления и цели, для какой оно воздвигнуто. Он давненько не бывал во владениях Соуз-хана, а после случая на медвежьей охоте и вовсе объезжал их стороной. В центре укрепления находился большой шатер, в котором владыка Соуз-хан жил в теплое время. Рядом стояли другие, меньшего размера, где размещалась его охрана, наложницы. Сейчас все высыпали наружу. Сам хан шел навстречу, раскинув коротенькие ручки и блаженно улыбаясь. -- Какой гость, какой гость! Наконец-то дождались милости твоей! А то думаю, затаил на меня обиду какую, никогда не заедешь, не приветишь! Хан неожиданно припал к сапогу Едигира и принялся целовать его. -- Прекрати, хан,-- остановил его тот смущенно,-- мы с тобой равны по происхождению своему. К чему такие почести? -- Как же, дорогой гость, как же без почитания правителя нашего... Ты избран старейшинами, тебе и дань плачу регулярно и с каждого каравана... Между тем узкие глаза Соуз-хана так и буравили приезжих, пытаясь вызнать, для какой цели те пожаловали. Что приехали они неспроста, то и ребенку понятно. Гордый Едигир не мог заехать без особой причины и без приглашения, Оглядев изодранную одежду прибывших, хитрый хан смекнул, что с ними что-то случилось в пути и те завернули по острой нужде за помощью, и заранее прикидывал, что у него могут попросить. -- Прошу входить в мой бедный шатер, владыка наш,-- стелился Соуз-хан, распахивая перед путниками полог шатра. Дождавшись, когда войдут все, он незаметно подозвал к себе начальника стражи и велел срочно скакать и разведать, не остался ли где отряд, пришедший с Едигиром, а по возможности добраться до ближайшего селения и там узнать о случае, который привел правящего хана в его городок. Начальник стражи, молча кивнув, исчез, и через какое-то время Соуз-хан успокоился, услышав цокот копыт по настилу моста. Услышал топот и Едигир, поинтересовавшись, куда в столь позднее время отправился всадник. -- К дальним стадам поскакал, проверить пастухов. За ними ведь глаз да глаз нужен, а то растеряют все и сами сбегут. -- Как здоровье родственников, детей? -- спросил Едигир, ничуть не поверив ответу хозяина. -- Спасибо, повелитель, все хорошо. Дети растут, Жена здорова. Как твое здоровье, драгоценный? -- Все ничего, да вот медведь поранил,-- не моргнув глазом, отвечал гость, заранее решив, что не будет сообщать Соуз-хану действительных событий. -- Что ты говоришь?! -- всплеснул руками Соуз-хан.-- Лекаря крикнуть? -- И тут же слуга выскользнул из шатра.-- А я смотрю бледный, не здоров наш хан, думаю себе. Горе-то, какое горе,-- запричитал он. -- Успокойся, хан, расскажи лучше, что слышно в Великой степи. Не замыслили ли восточные правители опять поход против нас? -- Мой последний караван еще не вернулся, но жду со дня на день, Караван-баши, мой старый знакомый, все расскажет. Тогда и сообщу тебе. А сам хан давно был в степи? -- Едигир внимательно посмотрел на сидящего перед ним хозяина. -- Давно вернулся, давно.-- Тут вошел лекарь с ларцом, где, должно быть, лежали снадобья.-- Вот и лекарь мой. Посмотри гостя,-- не дожидаясь возражений раненого, кивнул он знахарю. Едигир решил, что повязка не помешает, а что тот узнает о ранении копьем, а не когтями зверя, то рано или поздно это все равно откроется. Потому он подставил плечо под холодные и тонкие пальцы лекаря, который, осмотрев рану, что-то зашептал и стал втирать мазь внутрь раны. -- Хочешь, хан, с тобой отпущу лекаря? Нигде такого не найти. Все соседи к нему ездят лечиться. А как он живот вправляет...-- зацокал языком хозяин, выказывая блаженство на жирном лице. -- А-а-а...-- махнул Едигир рукой,-- на мне, как на собаке, заживет. Спасибо за предложение. Я теперь твой должник буду. -- Какой долг, хан! Какой долг!? -- выкатив с деланным ужасом глаза, вновь замахал руками Соуз-хан.-- Я перед тобой в долгу, что заехал. Я всегда рад дружбе, телом и душой предан. Только скажи, намекни мне... Лекарь удалился, так и не проронив ни слова. Внесли большой котел со стерляжьей ухой и баранье мясо на блюдах. Едигир отметил, что и блюда у Соуз-хана из серебра с причудливыми фигурками по всему полю, и ковры, которыми был застелен шатер, отличаются сочными и свежими красками и не местной сибирской грубой работы, а привезенные с восточных базаров. Ели уху не торопясь, рассуждая, какая нынче будет зима, много ли снега наметет, Будет ли хозяин здесь зимовать или откочует к родственникам в степи, где легче прокормить его скот. Уже совсем стемнело и разожгли посреди шатра костер, который был обложен диким камнем. -- Где хан пожелает спать? -- спросил после ужина Соуз-хан. -- Где хозяин положит, там и лягу,-- ответил Едигир. -- Тогда здесь и постелят слуги,-- закивал хозяин и вышел, чтобы распорядиться о ночлеге. Едигир со спутниками услышали слабый шум приближающегося обоза, а может, просто конной группы. Потом закричал ишак, почуявший окончание пути, и послышались голоса людей. "Караван",-- прошептал, мигом схватившись за саблю Нyp. Все остальные спутники Едигира вскочили с подушек и обернулись в сторону своего повелителя. Но испуга в их глазах он не увидел. Скорее решимость отразить любое нападение, если случится подобное. -- Пошли, послушаем,-- спокойно проговорил Едигир, чтобы не вызывать паники и не смутить излишней настороженностью. Но Соуз-хан уже спешил встречать прибывший караван, радуясь, что добрались благополучно. Слышались громкие вопросы в темноте, радостные восклицания караванщиков, что достигли конца пути. Нур неслышной тенью скользнул к частоколу и, прижавшись щекой к бревнам, вглядывался в просвет ворот, пытаясь различить по теням прибывших, нет ли среди них воинов-пришельцев. Но тут он услышал тихий шепот караван-баши, который о чем-то переговаривался с хозяином. Hyp лесной кошкой подкрался ближе и явственно услышал: -- Они совсем близко... утром будут здесь... ваш хан сбежал... его надо...-- Но тут осел закричал громко и радостно, требуя себе свежего сена и воды за то, что привел благополучно весь караван. Нур не расслышал последних слов, но было и так ясно, что Соуз-хан находится в сговоре с караван-баши, а тот в свою очередь с захватчиками. -- Надо уходить, хан, быстро,-- шепнул на ухо Едигиру Нур, который продолжал все так же стоять у входа в шатер, и пересказал ему все слышанное. -- Я так и думал,-- ответил тот. И велел Нуру незаметно оседлать коней, а сам направился к хозяину, хлопотавшему у вьюков, снимаемых на землю. -- Какая удача мне сегодня,-- радостно осклабился тот, увидев Едигира,-- и высокий гость ко мне и караван пришел... -- Не встретили ли кого, дорогой,-- перебил его Едигир, обратясь к караван-баши. -- Много видели, ох, хан, много всего видели. Завтра обо всем расскажу,-- низко согнувшись в поклоне, тот засеменил в сторону, быстро переставляя кривые ноги. -- Стой, старик.-- Едигир в два прыжка нагнал его и схватил за бороду, приставив к горлу кинжал.-- Скажи по-хорошему, что велели тебе сделать чужеземцы, или лишишься бороды вместе с головой и лживыми устами! -- Не губи, повелитель,-- завыл тот, не на шутку испугавшись,-- все скажу. -- Кто в сговоре с пришельцами? -- повторил громче Едигир и слегка нажал кинжалом на горло. Старик вскрикнул и завизжал. -- То мне неизвестно. Я торговый человек, и меня лишь просили показать путь в Сибирское ханство. Остального не знаю. Клянусь! -- Откуда тогда этот знает о чужеземцах? -- Едигир махнул рукой в сторону Соуз-хана.-- Откуда, я спрашиваю? -- Я спросил его...-- заблеял напуганный хозяин и не успел закончить, потому что сзади на него наехал конем Hyp, успевший уже оседлать лошадей и поспешивший к воротам.-- Помогите, спасите! -- завизжал еще громче хан и упал прямо под копыта. Чуткое животное испуганно шарахнулось, и Соуз-хан на четвереньках отполз в темноту. Но уже бежали на помощь ему вооруженные слуги с факелами в руках. -- Уходим отсюда! -- приказал Едигир, заскакивая на своего коня.-- А с тобой, предатель, я еще посчитаюсь. Слуги не сразу разобрались, кого надо спасать, и это дало возможность Едигиру со своими людьми выехать за ворота и проехать через мост. Лишь затем свистнуло несколько запоздалых стрел, пущенных наугад. А конники опять мчались в темноте вдоль берега реки к стольному сибирскому городку Кашлыку, где можно было наконец-то спокойно передохнуть и поспать. ВРЕМЯ ПУСТЫХ ЖЕЛАНИЙ В сибирской столице текла тихая и размеренная жизнь. Женщины готовили к зиме жилище, шили теплые одежды, сушили старые, нянчили малышей. Каждое утро небольшими группами отправлялись собирать грибы, обильный урожай которых в этом году обещал составить хорошие запасы на зиму. -- Коль столько красноголовиков навыскакивало,-- говорила старая Аниба молодкам, сопровождающим ее в дальних походах по урочищам,-- то и зима будет снежная да мягкая. Значит, и сохатый далеко в болота уйдет. Мужикам его там трудно взять будет. Шейте больше рукавиц и теплых кисов для охотников. Грибы сушили на солнце и у костра, где женщины пели грустные песни тонкими голосами, гадали по уголькам, брошенным в чан с водой. Выходила к ним и Зайла-Сузге, доставала свой кубыз, сделанный из тростника, и тихая мелодия неслась над иртышскими кручами, заставляя сжиматься девичьи сердца. Рыбаки, выехавшие на ночную рыбалку, бросали весла, поднимая головы в сторону княжьего холма, и слушали, вытягивая шеи, зовущую к любви и покою мелодию. Зайла-Сузге, прожив несколько лет в Сибири, приспособилась к местным обычаям, перестала прятать свое лицо от посторонних, научилась шитью бисером и всему другому, что необходимо женщине. Но больше всего любила она, уложив сына спать, уходить на самый обрыв над бурлящим неспокойным Иртышом и смотреть оттуда в заречные дали, слушать ржание пасущихся на лугах коней. Приходила к себе уже далеко за полночь и, вздыхая, тихо укладывалась на подушки. Старая Аниба, видя утром круги под глазами у ханской жены, ворчала: -- Да разве можно так по мужу убиваться? Где это видано? Вот вернется Булат, пожалуюсь ему. Пусть пожурит тебя маленько. Но приезжал Бек-Булат из вечных своих странствований по городкам и порубежным улусам. Весь в пыли, похудевший и загоревший, он шел, еще больше припадая на больную ногу, к Зайле-Сузге, широко раскинув руки; она спешила к нему, ведя за руку маленького Сейдяка, и все забывалось. Молчала и старая Аниба, и Зайла-Сузге становилась вроде бы веселей. Но Бек-Булат примечал, что с его женой творится что-то неладное... Детей она больше не рожала, а когда Бек-Булат заикнулся, что надо еще одну жену брать, предложил Зайле проехать по селениям для выбора невесты, то едва не произошло непоправимое. Зайла-Сузге выскочила из шатра и бросилась к обрыву. Едва поймали ее у самого края. Несколько дней лежала молча, не пила, не ела и не отвечала на ласковые слова мужа. -- Зайлачка, пошутил ведь я,-- гладил ее шелковистые волосы Бек-Булат, щекотал тонким носом ухо, терся щекой,-- прости меня. Никто мне не нужен, Есть сын, и ладно. Другой жены брать не буду, обещаю... Оправилась Зайла-Сузге, но улыбка совсем исчезла с ее круглого личика. Небывалая бледность отличала ханскую жену от других жизнерадостных и румяных женщин. Побился Бек-Булат, пытаясь развлечь и развеселить жену, да, ничего не добившись, стал лишь чаще уезжать под любым предлогом из Кашлыка. В то лето лишь дважды наведался он к семье. Привез сыну разных угощений, купленных у караванщиков, и небольшого ишачка для забавы. Сейдяк страшно обрадовался собственному "коню" и потребовал быстрее сшить ему седло и сбрую. Теперь, обучившись управлять строптивым животным, он часто ездил с женщинами на сбор грибов и вез обратно, гордый и довольный, полные туеса. Лишь старой Анибе поведала Зайла-Сузге свою печальную историю о встрече с Едигиром и о жизни на его охотничьей заимке. Рассказала и даже облегчение почувствовала. Вместе поплакали вечерком, посетовали на горькую женскую долю и больше никогда о том не вспоминали. ...В этот вечер Зайла-Сузге опять засиделась на своем обычном месте у обрыва, вслушиваясь в шум реки и теплое дыхание мрачного ельника, шумевшего за стенами городка. Что-то не давало ей покоя, заставляло вглядываться в противоположный берег и ловить каждый звук, доносившийся оттуда. Еще вчера под вечер больно кольнуло в груди и гулко ударила в виски кровь. Она поняла, что случилось что-то с Едигиром, который почти каждую ночь являлся к ней в снах, чей голос она слышала среди шумно веселящихся воинов, чья фигура угадывалась в изгибах облаков и струйках дыма. Старая Аниба предлагала Зайле-Сузге сходить к шаману, чтобы тот изгнал из ее дум образ любимого, избавил бы ее от этого мучительного наваждения. Мучительного ли? Скорее, сладостного и желанного. Нет, отказалась Зайла-Сузге от лечения у шамана, пожелав хотя бы в мечтах беседовать и встречаться с любимым. И сейчас у обрыва она ждала и твердо верила, что должен появиться Едигир, раненый и нуждающийся в уходе. Только бы он остался жив, только бы остался жив,-- шептали ее губы. А то что раненый? Так она его выходит, вынянчит, отстоит. И как бы в ответ на ее мысли с той стороны раздался едва слышный крик: -- Эге-ге-й-й... Ой-ой... Зайла-Сузге встрепенулась и побежала будить начальника ночной стражи Ата-Бекира, что ведал защитой городка и распоряжался всеми текущими делами в отсутствие Едигира и Бек-Булата. Крик услышали и воины на башнях, запереговаривались меж собой: -- Слышь, Хасан, гаркает кто-то,-- прокричал один другому. -- Может, заплутал кто? -- тяжело зевая, ответил тот.-- Рыбаки или охотники домой просятся. -- Ну, поорут, поорут и успокоятся. Эх-ма! Ночь-то какая теплая! Явившийся по зову Ата-Бекир тоже не высказал особого беспокойства, постояв на ветру и вслушиваясь в голоса кричавших. У него болели, как всегда, по ночам простуженные ноги, ломило спину и вылазить из-под мягких теплых шкур никак не хотелось. Но эта ненормальная девчонка, которой втемяшилось в голову, что там кричит кто-то из ханов, способна и мертвого поднять. -- Почему госпожа решила, что кричит раненый хан Едигир? -- почтительно обратился он к Зайле-Сузге. -- А разве ты сам не слышишь? Или это не его голос? -- Шайтан разберет, чей там голос... Может, и впрямь хан кричит... Но почему раненый? -- с удивлением пожал плечами Ата-Бекир, расчесывая искусанную комарами грудь. -- Как смеешь говорить "шайтан"! -- взвилась Зайла.-- Сам шайтан старый, лежишь, храпишь, служба не знаешь! Муж вернется, обязательно пожалуюсь, пусть тебя поучит плеткой чуть. -- Э-э-й, с бабой связываться -- потом не отмоешься,-- выругался вполголоса Ата-Бекир и пошел будить нукеров, чтобы сплавали на лодке на тот берег. Ата-Бекиру на старости лет совсем не хотелось расставаться с доходным местом начальника стражи, когда ни один купец не минует его, не одарив мелким подарком. И все новости он узнавал первым и каждый приезжающий в городок бек здоровался с ним, а лишь потом отправлялся на поклон в ханский шатер. Ему не нравилась эта полоумная девка не ихнего рода-племени, крутившая своим мужем, как малым дитем, никому не покорная, сидящая допоздна над водой. Но выбирать жен хану он не мог. Зато недавно подслушал, как она шепталась со старухой Анибой, нянькой мальчишки, о своих приключениях на заимке у Едигира. И при удобном случае готовился выложить все это Бек-Булату и посмотреть на хромоногого хана, что строит из себя строителя, как он это воспримет. Дочь Ата-Бекира была замужем за сыном Соуз-хана, и он надеялся, что коль тот займет престол, то выделит родичу хорошие земли и добрый табун кобылиц и подарком не обнесет. Год назад, когда в Кашлык приезжали длиннобородые московские послы, то Ата-Бекир внимательно прислушивался ко всем их разговорам и потом все до словечка передал свояку. А тот уже с купцами обещал сообщить в Бухару. Пусть знают, что сибирцы, кони которых столько раз топтали русскую землю, чьи сабли приводили в ужас все народы на земле, вдруг, поджавши хвост, ползут за помощью к белому царю. Нет, есть еще в Сибири люди, которым не по душе покорность их ханов. Негоже волков московских в сибирскую овчарню пускать. Не раз говорил Ата-Бекир со стариками из улусов на Тоболе о необходимости посадить на престол другого хана. Пусть он ищет себе друзей не в Московии, а там, откуда их народ вышел. Но мало умных людей в улусах, кто понимает, куда заведут их строптивый Едигир и хромой Бек-Булат. Но их время еще придет! В то Ата-Бекир твердо верил. Показалась лодка, возвращавшаяся с той стороны. По глубокой осадке Ата-Бекир понял, что плывут с народом, взятым оттуда. Но в темноте различить, что за люди сидели там, было невозможно. На всякий случай он сбегал в свою землянку и торопливо натянул на себя панцирь, опоясался саблей, приладил на голову шлем. Начальник стражи должен выглядеть соответствующим образом. Может, и впрямь кто из ханов пожаловал. Первым по земляным ступеням торопливо взбежал Рябой Hyp, и следом два нукера вели, бережно поддерживая, мучительно морщившегося Едигира. К нему тут же бросилась Зайла, но, не доходя несколько шагов, смущенно остановилась, боясь выдать волнение перед воинами. "Ага,-- с торжеством отметил про себя Ата-Бекир,-- вот ты, голубушка, и показала любовь свою. И это мы тебе припомним!" Но он тут же с поклоном подскочил к Едигиру и с напускной тревогой испуганно залопотал: -- Ой, наш добрый господин ранен! Да кто посмел поднять руку на надежду и славу сибирской земли?! Да разразит его гром! Да не примет земля его грязное тело... -- Пойди прочь, старая лиса,-- отодвинул его сильной рукой Рябой Hyp, да так, что стражник едва не загремел под откос.-- Лучше позаботься об отваре и найди чего перекусить. Нур недолюбливал льстивого Ата-Бекира и давно советовал Едигиру подыскать ему замену. Но хан по природной доброте верил словам, а усомниться в нечестности начальника стражи повода пока не было. Ата-Бекир, забыв про боль в пояснице, как молодой олень, кинулся исполнять приказание. Рябой Hyp глянул ему вслед и кивнул с усмешкой в сторону Зайлы: -- Чего стоишь? Врачевать-то умеешь? -- он отлично знал историю своего повелителя и жены Бек-Булата, но никогда и не намекнул о том.-- Иди готовь мази, чистую материю. -- Кто его? -- тихо спросила Зайла.-- Медведь? -- Ну, на медведя он не похож, а по хитрости скорее на волчину смахивает. Зубы у него, видать, крепкие и хватка волчья. Но и мы кое-что умеем. Так, великий хан? -- полушутя обратился он к Едигиру. -- Да, наверное, сейчас я очень похожу на великого. Не стоит поднимать шума, Зайла-Сузге,-- негромко проговорил Едигир. -- Так кто все же на вас напал? -- свела брови к переносью Зайла. -- А похоже, что ты того человека знаешь...-- в раздумье ответил Едигир и тут же пожалел, что проговорился,-- но о том поговорим позже. Хорошо? Она ничего не ответила и пошла к себе. Едигир с Рябым Нуром прошли в ханский шатер, где уже была приготовлена чистая одежда, еда и зажжены светильники в медных плошках. Заскочил с выпученными от усердия глазами Ата-Бекир и поинтересовался, какие еще будут приказания. -- Собери в городке всех молодых парней, что уверенно держатся в седле,-- приказал ему Едигир. -- Так пока все держатся,-- неопределенно выразился стражник. -- Вот всех и буди,-- отрезал хан. Пришла старая Аниба, а за ней и шаман с мазями и чистыми тряпками. Пока собирали молодых парней у шатра, Едигиру промыли и перевязали рану на плече, что начала уже гноиться. Смазали медвежьим салом и обожженные руки. -- Ну вот, коль вчера не умер, то теперь долго жить буду,-- шутил он.-- Давно Бек-Булат уехал? -- поинтересовался у Анибы. -- Не так чтобы давно, но мы уже, пять туесов грибов притащили,-- отвечала старая женщина,-- ох, гриб нынче хороший. Поешь, хан, похлебки. Очень вкусная похлебка! -- Ладно, похлебку поем, старая. А куда он уехал, не говорил? -- Жене не говорит, а старой Анибе разве скажет? -- Кто может знать, где Бек-Булат? -- Может, кто и знает, да я не ведаю о том,-- покачала она головой, завязывая последний узел на тугой повязке, -- Хорошо, идите отдыхайте,-- кивнул им Едигир, надевая свежую рубаху,-- скоро для вас много работы будет. -- Да уж поняла, хан. Коль на тебя руку подняли, то война, должно, большая шибко будет. Аниба и шаман ушли, а снаружи уже слышались голоса собравшихся. Едигир велел пригласить всех в шатер, и тут с удивлением обнаружил у своих ног кожаный чехольчик, завязанный шелковыми шнурками. Он подобрал его и в раздумье, не решив, что с ним делать, повесил на столб шатра. Затем снял висевший там же колчан со стрелами и повернулся к вошедшим. Явились около двух десятков человек, в основном молодые парни, что жили в летнее время в столице, обучаясь воинскому искусству. Хан пытливо всматривался в их лица, плохо различимые в неверном свете медных светильников. Потом со вздохом проговорил: -- Вот пришел и ваш черед встретиться с врагом и показать, чему вы обучились, и доказать свою храбрость. Степняки пришли! По рядам собравшихся прошло легкое движение, но ни один из них не выдал своего волнения. -- Надо срочно оповестить всех беков, мурз и от моего имени велите им собирать своих нукеров и спешить в столицу. Враг не сегодня, так завтра будет здесь. Берите лучших коней и скачите, не жалея ни их, ни себя, во все улусы. Вот вам мой знак и вручите его ханам и бекам. Обратно возвращайтесь на их конях, нигде не останавливаясь. Едигир вытаскивал из колчана по одной стреле, обмакивал ее в разведенную охру, что держал рядом в глиняном горшочке Рябой Hyp, и подавал каждому юноше. Те кланялись в знак согласия и исчезали за пологом шатра, Когда они остались с Нуром одни, то Едигир тяжело опустился на подушки и, посмотрев на верного воина, тихо произнес: -- Иди теперь ты. Надо зажечь сигнал войны. Ни слова не проронив, Рябой Hyp покинул хана, направившись на берег, где на возвышении всегда лежали приготовленные сухие ветки и береста для костра войны. Вскоре высокое пламя взметнулось над стенами сибирской столицы. И тут же донесся звонкий удар в медный котел, висящий на караульной башне. Удары следовали один за другим и плыли в ночном воздухе, заставляя вскакивать с теплых постелей людей: мужчин брать в руки оружие, а женщин тихо плакать, глядя им вслед. Вскинул голову и Ата-Бекир, задумчиво вглядываясь в пламя костра, и перевел взгляд на противоположный темный берег реки, откуда только что вернулся раненый Едигир. Он пожевал свой сизый ус и тихо проговорил; -- Вот и наше время пришло, однако...-- и заковылял к своему жилищу. Зайла-Сузге, услышав гулкие удары, несущиеся со сторожевой вышки, выскочила наружу из своего шатра, и в глаза ей ударил яркий свет сторожевого костра. Волна холода поднялась в ее груди и сковала движения. В растерянности она двинулась к шатру Едигира, обходя группы людей, так же, как и она, испуганно и с тревогой смотрящих на пламя костра. Откинув полог, робко вошла внутрь, где находился в одиночестве Едигир. В его руках Зайла увидела кусок пергамента, испещренный черными значками арабской вязи. Что-то знакомое угадывалось в том свитке. Едигир вопросительно глянул на нее и, коротко кивнув, предложил подойти к нему. -- Пытаюсь разобрать, что тут значится,-- показал он на свиток. -- Откуда он у тебя? -- спросила Зайла, протянув руку к пергаменту. -- Подарил на память один человек,-- усмехнулся Едигир. Зайла развернула пергамент и начала читать, медленно шевеля губами, Едигир с удивлением воззрился на нее. -- Ты можешь это читать? Но Зайла не отвечала. Глаза ее расширились от удивления, и губы вдруг задрожали, по щекам скользнула слезинка, но была не замечена. Наконец, Зайла подняла глаза на Едигира и, вложив в голос всю надежду, спросила почти шепотом: -- Он жив? -- Кто? -- Едигир попытался сделать вид, что не понял, о ком идет речь, но не мог обмануть, ответить "нет" под этим взглядом и согласно кивнул головой, выдавив из себя:-- Да. Он жив. -- Где он? -- Зайла схватила хана за руку и уже не надежда, а мольба была в ее голосе и во всей обмякшей фигуре. Едигир с неприязнью выдернул руку из ее пальцев и, отойдя в сторону, отчеканил: -- Если я правильно понял, тот человек твой возлюбленный? Хорошо, я отвечу на все твои вопросы сразу. Сейчас не время играть в прятки. Он пришел к нам с войной, чтобы убить меня и твоего мужа. Это по его милости зажжен костер войны. Я чудом вырвался из его лагеря на берегу родного Тобола. И это,-- он показал на свиток,-- я похитил из его шатра. Теперь отвечай ты, если считаешь себя матерью своего сына. Кто тот человек и что вас связывает? Я жду...-- И хан уселся на подушки в центре шатра. За время, что он говорил, Зайла-Сузге успела собраться с силами, успокоиться и теперь уже волнение не читалось на ее бледном лице. Но руки, сжимающие свиток, слегка дрожали, и голос, когда она начала говорить, прерывался после каждой фразы. -- Хорошо,-- с некоторой долей смирения начала она,-- видит Всевышний, что пришло время рассказать обо всем, хоть я и поклялась унести свою печальную историю в могилу. Но я не хочу, чтобы человек, которого я любила и люблю...-- тут ее голос и вовсе стал едва слышен, но она справилась со своей слабостью и продолжила;-- Этот свиток на языке моего народа зовется шежере, что значит родословная. В нем указываются все мужчины рода, начиная с его основателя. Здесь,-- она провела пальцем по верхней строчке букв,-- первым стоит Чингиз-хан, а последним... последним мой родной брат Кучум. Вот. Теперь ты знаешь все. Можешь поступить со мной, как считаешь нужным.-- Она направилась к выходу из шатра, но Едигир остановил ее. -- Подожди, Зайла, ты не ответила на главный вопрос: как ты оказалась в Сибири. Тебя заслали к нам или явилась по собственной воле? Глаза Зайлы сверкнули дамасской сталью, и Едигир узнал тот взгляд, который некогда сразил его. -- Как ты можешь говорить такое? Ты?! Отец моего ребенка!!! -- при этих словах она, закрыв лицо руками, рванулась к выходу, и лишь за поворотом Едигиру удалось нагнать ее и силой втянуть обратно. Его лицо горело, и руки так сильно стиснули плечи Зайлы, что она даже вскрикнула от боли. -- Повтори, что ты сказала?! -- прокричал он ей в лицо. -- Я сказала, что Сейдяк твой сын,-- довольно спокойно произнесла Зайла и откинула назад голову.-- Когда ты уехал, оставив меня на заимке одну среди своих слуг, и я поняла, что жду ребенка, то что я должна была делать? Ответь! Ждать тебя? А что бы ты сказал мне, вернувшись? Я не была твоей женой, и ты мог отвергнуть и меня и ребенка. Что мне оставалось делать? Кинуться в воды этой реки? Нет, я не стала испытывать судьбу и поехала в ближайшее селение, еще не зная на что решиться. И там неожиданно встретила твоего брата. Он влюбился в меня и пожелал взять в жены. И я ни разу за это время не пожалела о том поступке. И он, в отличие от тебя, ни разу не поинтересовался, его ли это ребенок. -- Так он не знает, что Сейдяк мой сын? -- прошептал Едигир. -- А что это может изменить? -- вопросом на вопрос ответила Зайла. Едигир стоял раскачиваясь словно дерево под ветром. С его губ срывались слова: -- Какой я дурак... Какой я дурак... А Зайла, желая вывести его из забытья, коснулась легонько волос хана, прошептав нежно: -- Сколько у тебя седины стало... Глянь! Но видя, что Едигир не обращает на нее внимания, заговорила неторопливо и вполголоса