, а еще три неподвижно застыли, отслеживая сидевших в струге казаков. И хоть на нем был надет царский панцирь, он знал и то, что не спасет он от пищальной пули, вздумай кто-то из стрельцов пальнуть сейчас по нему. Поэтому, когда сверху раздался насмешливый басовитый, чуть окающий голос, стало спокойнее и он незаметно отер вспотевшие от напряжения ладони. -- Чай, заблудились малость? Как вас к нам занесло? Сроду такого воинства не видели, -- спрашивал плохо различимый под тенью кровли стрелец. -- А чего нам блудить, до вас мы. Господа Строгановы на службу звали. Вот мы и туточки... -- Неужто к нам? Все? Да куда ж мы селить вас станем? -- спрашивал все тот же окающий голос. -- То сами решайте... Сперва гостей звали, приглашали, а как гость на порог, то хозяин дверь перед носом захлопывает. Негоже так, ой, негоже... Заскрипели ворота и от туда показался бородатый воин в зеленом, перехваченном толстым кушаком кафтане с саблей на боку. Следом за ним вышли два стрельца с пищалями в руках и тлеющими фитилями. Ермак понял, что к нему направляется сам воевода городка или, как их еще называли, осадчий крепости, и сделал несколько шагов в его сторону. -- Казаки что ль пожаловали? -- спросил тот, протягивая руку для приветствия. -- Говорили мне, будто поджидают вас, да не думал, что так скоро пожалуете... -- Тебя не Герасимом ли звать? -- вглядевшись в лицо подошедшего к нему человека, спросил Ермак. -- Точно--Герасим... -- растерянно ответил он и тоже принялся разглядывать Ермака, силясь припомнить что-то ускользающее и давнее. -- Да не тужься, не отгадаешь, -- засмеялся тот, -- память коротка. Помнишь, как на варницы вогульцы напали? Как выбирались оттудова? Насона Рябухина помнишь? Грибана? Воеводу Третьяка Федорова? А брат твой, кажись, Богдан, да? -- Точно, -- согласился Герасим. -- Только он теперь в другом городке служит. А Насон и Грибан живы-здоровы, тут в городке проживают. Правда, Третьяка Федорова несколько годков как схоронили... -- потом хлопнул себя ладонью по лбу и вскрикнул, -- Василий! -- и широко обхватил его за шею, притянул к себе. -- Признал-таки, башка твоя пустая. А я уж думал, забыл... -- Где ж тебя признаешь... Вон каков стал. Так тебя что ли Ермаком кличут? -- Меня, меня, угадал, наконец. -- А то все кругом гуторят, мол, придет Ермак с казаками своими и повоюет всех. Кто ж знал, что ты и есть Ермак. -- Крепко теснят вогульцы? -- Ой, крепко. Года два тихо было, а нынче полезли. В плен нескольких наших утянули, так грозят, мол, хан Кучум сам скоро заявится, пожгет, потопит в реке, повешает. Мы уж день и ночь караулим, ждем гостей. Старший-то Строганов помер давно, а потом и сын его старший Яков, а следом и Григорий преставились. Остались Семен Аникитич, два племянника его Максим да Никита. Они и управляются теперь. -- Где они сейчас? В городке никого нет? -- К вечеру Максима Яковлевича поджидаем, должен быть. -- Ладно, я пока своим выгружаться велю, готовь, где разместить. * * * Наконец, казачьи струги причалили к берегу, начали разгрузку, торопясь закончить все дотемна. Ермак, собрав атаманов-есаулов, направился в городок, ворота которого были теперь гостеприимно распахнуты, и часть жителей высыпала на берег издали наблюдая за прибывшим воинством. Проходя сквозь расступившуюся толпу, он слышал голоса женщин, перекидывающихся меж собой словами: -- Ух, орлы какие! -- При саблях... при пищалях... -- Где ж они ране были, когда нас вогульцы жгли-грабили, сильничали. Герасим встретил Ермака у воеводской избы и тут же снарядил двух мальчишек, чтоб провели казаков по домам, определили на постой. -- Я так думаю, что пока у нас всем скопом будете, а там Максим Яковлевич с Семеном Аникитичем решат, кого куда направить. Мы уж знаем, откуда сибирцев в первую очередь ждать. Туда и надо вам вставать. Богдан Брязга тут же заворчал себе под нос: -- Не дали и роздыху никакого, как сразу айда, воюй. Мы двужильные что ли? А, атаман? -- Передохнешь еще, не гундось. А то подумают, будто мы сюда заявились жирок нагуливать, бока пролеживать. -- Как с кормежкой? -- поинтересовался Никита Пан. -- У нас припасы все закончились, чего попало жрем. -- Накормим, накормим, -- успокаивал его Герасим. -- Вот Максим Яковлевич прибудет и распорядится. В избах удалось разместить лишь полторы сотни казаков. Остальным пришлось ночевать опять на берегу, укрывшись армяками и холстинами. Уже в темноте послышался стук копыт по бревнам мостовой на центральной улочке, и в воеводскую избу вбежал Максим Строганов, остановившись посредине горницы, принялся разглядывать казачьих атаманов, поджидавших его на лавке возле стены. Они в свою очередь внимательно вглядывались в него, кому должны будут служить, рисковать своей жизнью, кто будет выдавать им оплату и пропитание. Максим Строганов был высок ростом, подвижен, с рыжеватыми кудрями на голове, небольшим, чуть вздернутым носом и плотно сжатыми губами. Решительность и твердость взгляда говорили о том, что он рано узнал власть, имел во всем свое мнение, привык приказывать и не терпел ослушания. Темные глаза его то вспыхивали, то равнодушно угасали, когда он рассматривал атаманов, сидевших по лавкам вдоль стены. -- А мы уж и ждать вас перестали, -- сказал он наконец. -- Вовремя подоспели, ох, вовремя. Со дня на день ждем гостей дорогих из леса. Те, что раньше приходили проведывать, грозились; будто бы большими силами ближе к осени навалятся. -- Атаман-то служил ранее у деда вашего, -- подал голос Герасим. -- Да? -- резко повернулся к Ермаку Максим. -- Значит, воевал с сибирцами? -- Приходилось, -- кивнул тот. -- Повадки ихние знаю. -- То хорошо... Другие есть, кто воевал с ними? -- Не-е-е, -- с ленцой в голосе ответил за всех Иван Кольцо. -- Да все они, что крымцы, что ногаи, что татары или там черемисы, одинаково воюют. Десять на одного навалятся -- и готово, одолели. Вот немцы с ляхами, со свеями, те иначе в бою держатся. А эти что... Тьфу! -- Поглядим, поглядим, -- окинул взглядом его Строганов. -- Отец, покойничек, у меня все говаривал: не хвались на рать едучи. Завтра дядька мой Семен подъехать должен -- и расставим вас по разным городкам, чтоб никому обидно не было. А пока отдыхайте, силы копите... -- Припасов нет, боярин, -- хмыкнул Никита Пан. -- Хоть сапоги вари заместо каши. -- Мясо из ледника, муку, соль прикажу выдать. А сготовить, поди, и сами сможете? -- То добре, -- повеселели казаки. -- Надобно и об оплате сразу поговорить, чтоб потом не возвращаться. -- То завтра, -- отмахнулся Максим, -- не станем в одну кучу все дела валить. Поглядим еще, каковы вы в деле будете. -- Чего глядеть, -- заворчал Богдан Брязга, -- не девки. Лучше нас тебе воинов все одно не сыскать. Казаки наши все как один ратному делу обучены. -- Завтра, завтра, -- и Максим прошел, не прощаясь, на другую половину. На следующий день дождались Семена Аникитича, который встретился с Ермаком как со старым знакомым. Опять собрали атаманов, долго рядились о плате, о кормежке, об оружейном припасе, кто в какой городок направится. Закончили опять далеко за полночь, но зато подписали договорные бумаги, где поставили свои подписи каждый из атаманов и сами Строгановы. И уже на третий день рано утром, разбившись на отряды, погрузив на подводы оружие, выданные им припасы, казаки пешком отправились за провожатыми по разным городкам. Ермак же остался у Максима Яковлевича, обусловившись, что каждую неделю будет наезжать в городки, интересоваться службой и содержанием. Обговорили, как в случае нападения сибирцев будут слать к нему гонцов, чтоб другие отряды могли прийти на подмогу, напасть на тех с тыла, перекрыть дороги. Когда Герасим, проводив казаков, взобрался на дозорную вышку к Ермаку, откуда он наблюдал за уходящими в глубь леса отрядами, то тот, тяжело вздохнув, спросил: -- Как думаешь, лиха они не наделают? -- Казачки твои? Кто их знает... Коль вогульцы да татары навалятся, не до того будет. А от безделья и бык начинает землю рыть. Ничего, воеводы их займут делом, работы много... На другой день Ермака разыскали Насон Рябухин с Грибаном Ивановым. Насон стал еще более тощ и постоянно покашливал, держась за грудь. Грибан же, наоборот, словно врос в землю, погрузнел, стал совсем седым. Оба они, не скрывая восхищения, глядели на Ермака, как на некоего сказочного богатыря, о котором распевали песни древние старцы, странствующие из села в село, из города в город. -- А мы уж понаслышаны о тебе. Кругом только и говорят: "Вот придет Ермак с казаками и разгонит татар да вогульцев, прижмет им хвосты", -- степенно оглаживая сивую, вьющуюся кольцами бороду, сообщил Грибан Иванов. -- Уж он им накрутит хвоста. Знамо дело... -- поддакивал Насон Рябузоан, хихикая и выставляя редкие желтые зубы. -- Кто ж такие россказни про меня сказывает? -- смутился Ермак. -- Люди и сказывают. А мы и не ведали, что Ермак и есть Василий, Аленин постоялец. Так мы тебя тут частенько вспоминаем. Помнишь, как Тугарина отловил? -- А как муравьев в штаны ему напустил? Помнишь? Ермак зарделся от давних воспоминаний и, чтоб перевести разговор, поинтересовался: -- Вы-то, как? Все у господ Строгановых служите? -- А куды нам податься? Кто где нас ждет. Служим... Пушкарями нас определили. Живем на всем готовом, коровенку одну на двоих держим. Ничего... -- Часто стрелять приходится? -- Да нет... Два года басурманы нас не трогали А то пару раз по ним пальнешь -- и разбегутся. Деревеньки ближние грабят, а городок взять силенок у них маловато. -- Коль сами справляетесь, то чего нас Строгановы призвали? -- задал вопрос Ермак, который его интересовал более всего. -- Кучум-царь обещался спалить нас. Болтают, что большую силу собрал. Не по нутру ему, что мы на его землях сидим. -- Вогульцы, те вообще, смех, -- вновь обнажил желтые зубы Насон, -- говорят, что нельзя землю ковырять, соль из нее брать. -- Это почему? -- Духов земных тревожим. Разгневаться могут. Нельзя и все... Столь годков жили не тужили, а тут на тебе! Повспоминав старое, разошлись, и Ермак долго глядел вслед им, важно вышагивающим по бревенчатой мостовой городка, раскланивающимся с редкими прохожими. Сам он выехал в другие городки посмотреть, как разместили казаков, как те несут службу. С ним ехали Гришка Ясырь и Гаврила Ильин, которых оставил при себе в городке в качестве помощников. К тому же Ясырь знал грамоту и составлял списки казаков, писал договор со Строгановыми. Ехали по каменистой тропе неспешно. Кони, взятые ими у Строгановых, раньше использовались для перевозки соли и иных грузов. Под седлом шли плохо, крутя головами, вздрагивали от лесных шорохов. -- Да, атаман, то не наши дончаки, -- со злостью хлестнул своего мерина Гришка Ясырь, -- далеко на них не ускачешь. Случись стычка какая -- пиши пропало. Ермак не ответил, подумав, что кони и впрямь заморенные и, чтоб перевести их с шага на рысь, требовалось несколько раз чувствительно огреть плеткой, но и то, пробежав чуть, они опять сбивались на шаг, а то и вовсе начинали пятиться, жалобно ржать, словно пытались объяснить, насколько непосильна для них ноша. С грехом пополам переправились через две горные речки, взобрались на гору и скоро должны уже были подъехать к первой крепости, как вдруг Ермак поднял руку, натянул поводья и указал спутникам на боковую тропинку, ведущую в заросшую молодыми деревцами лощину. -- Что там? Зверь какой? -- одними губами прошептал Гришка Ясырь. -- Тихо! -- Ермак спрыгнул с коня и вынул пищаль. Ильин последовал за ним, а Ясырь бестолково крутил головой, не понимая причины их беспокойства. -- Слазь! -- махнул ему Ермак. Теперь они явственно слышали доносившиеся снизу голоса и стук конских копыт. Ильин несколько раз чиркнул кремнем, пытаясь выбить огонь и поджечь фитиль, но Ермак накрыл кресало широкой ладонью, показал, мол, нельзя, услышат. А голоса раздавались все ближе и вот прямо на них выехал всадник в лисьей шапке и сером драном тулупе. Узкие глаза его от неожиданности начали расширяться, рот широко раскрылся -- и он уже готов был крикнуть, предупредить остальных, едущих следом. Но Ермак ловко накинул ему на шею петлю волосяного аркана и с силой рванул на себя. Тот успел ухватиться за седло, но напуганная лошадь прыгнула в сторону и, сбросив с себя всадника, ходко кинулась обратно вниз. Сам же наездник, ударившись при падении головой, лежал, не подавая признаков жизни. -- Теперь давай, высекай огонь. Сейчас они повалят, -- приказал Ермак и подставил свой трут под огниво Ильина. -- А с этим, что делать? -- испуганно спросил Гришка Ясырь. -- Пусть лежит, может очухается. Никуда он от нас не денется. Верно, остальные поднимающиеся по тропе всадники почуяли недоброе, увидев несущуюся на них лошадь без хозяина. Они громко стали выкрикивать имя пропавшего соплеменника, повторяя его на разные лады. -- Кто это? Вогульцы? Татары? -- спросил Ильин, раздувший уже свой фитиль и показывая Гришке, чтоб взял огня у него. -- Похоже, вогульцы. Человек с десяток будет, -- ответил Ермак, выцеливая просвет меж деревцами. -- Первого я беру, потом ты, Гаврила, а Гришка следующего. Меж тем вогульцы поодиночке продолжали карабкаться наверх. Первым показался широколицый на низенькой мохнатой лошаденке всадник, с удивлением воззрившийся на упавшего. Верно, он не сразу заметил наброшенный на голову того аркан, потому что решил спуститься и занес было ногу, как прогремел выстрел Ильина из пищали. Широколицего сбросило с лошади и он, цепляя тонкие ветки, с шумом завалился меж белыми стволами березок. Ермак выстрелил по высунувшейся голове следующего всадника, не успев даже толком рассмотреть его. Снизу громко заголосили, и Гришка Ясырь наугад стрельнул в ту сторону, посмотрел на атамана. А тот не спеша подошел к заарканенному вогульцу и, одной рукой схватив за тулуп, поставил на ноги. Узкие щелки глаз пленного открылись и тот что-то несвязно залепетал. -- Что бормочет? -- спросил Ильин. -- Больно говорит, -- рассмеялся Ермак. -- Не ожидал, что камни такие твердые. -- Много их там? -- махнул Ильин в сторону вопивших внизу вогульцев. Ермак стал расспрашивать пленного на его родном языке и тот с готовностью отвечал, преданно глядя атаману в глаза. -- Говорит, несколько сотен с их князем Бек-Белеем идут, а следом сын Кучума, царевич Алей, войско ведет. Сколько там их, он не знает, -- перевел Ермак. -- Их в разведку отправили, высмотреть, где сколько народу в городках находится. -- Чего с ним делать станем? -- Чик ножиком по горлу, и все тут, -- высказался Ясырь. -- Зачем? -- урезонил его Ермак. -- Отвезем воеводе -- и пусть тот решает. Вишь, как дрожит, бедолага, не хочет умирать... -- Ты атаман, тебе видней, -- Ясырь шмыгнул носом, повернулся и пошел к своему мерину, когда в воздухе тонко пропела стрела и на излете ткнулась ему в руку. -- Ай, -- вскрикнул, отскочив в сторону, заголил рукав. Но на руке была лишь неглубокая царапина и он лизнул ее, закрутил головой, отыскивая листок подорожника. Но вслед за первой посыпались и другие стрелы, густо падая вокруг казаков. Пленный заголосил и попытался вырваться из рук атамана. Тот с размаху саданул его своим кулачищем в живот. Вогулец, вытаращив глаза, схватившись за живот, переломился пополам, ловя воздух раскрытым ртом. Ермак же, не обращая внимания на сыплющиеся вокруг стрелы, связал ему руки, вскинул на плечо и легко закинул на лошадь, взял ее под уздцы. -- Уходим быстро отсюда. А то остальные подойдут, и тогда застрянем надолго. Вогульцы не решились сразу кинуться за ними в погоню, и вскоре казаки беспрепятственно добрались до крепости, заколотили прикладами в ворота. В этой крепости стояла сотня Матвея Мещеряка, и он первым встретил у ворот атамана, подмигнул Гришке и Гавриле, оглядел пленного. -- Везет же тебе, атаман, -- пошутил он. -- То как у двух рыбаков: у одного клюет, а у второго шиш с маслом булькает. Ты не успел выехать, как басурманина заарканил. Мы же их еще и в глаза не видели... -- Ничего... Скоро наглядитесь, насмотритесь. Следом несколько сотен валит, а там еще и царевич Алей на подходе. Как вы тут разместились? -- Да слава Богу. Тесно, но зато под крышей. -- Мещеряк опять подмигнул васильковыми глазами. -- И девки на нас уже поглядывают. Еще чуть -- и совсем приживемся. -- Ну, ну... Воевода-то где? -- Да нет его. Сами еще не видели. Поджидаем, глядишь, подъедет. -- Подъедет, коль вогульцы не перехватят. Ты вот что, Матвей, вели пушкарям пушечки почистить, порох в бочках поближе к стенам подтащить. Пищали пусть все проверят. Не сегодня-завтра полезут вогульцы. Готовь казаков. -- Ну, я пошел, -- Мещеряк легко повернулся и, широко размахивая руками, поспешил к длинному без окон срубленному дому, где, верно, дневали казаки его сотни. * * * Ночь прошла спокойно. Воевода так и не появился. Ермак сам несколько раз взбирался на караульную вышку и вглядывался в ночную темень, пытаясь различить огонек костра или услышать посторонние звуки, выдающие людское присутствие. Но тайга надежно скрывала мощными стволами елей и сосен ближайшие окрестности, не выдавая укрывшихся в ее глубине вогульцев. А может, они, не желая быть раньше времени обнаруженными, жгли костры где-нибудь в ложбинке, не разводя большого огня. Уже под утро, когда все вокруг посерело, обозначились вершины гор, полуразмытые в мягком стелющемся по низинкам тумане, Ермак не увидел, но явственно ощутил присутствие неподалеку от вышки людей. И хотя не дрогнула ни единая веточка, никакой посторонний звук не донесся до него, но он безошибочно угадал, что кто-то наблюдает за ним из гущи леса. И хотя был он в панцире и надвинутом на брови шлеме, но предательский холодок пробежал по телу, и он сделал шаг назад. Дежуривший на вышке казак Афанасий Темников сладко зевнул: -- Чего, атаман, не спится тебе? Да тихо все, иди отдохни малость. Стрела с длинным зазубренным наконечником в тот же момент пролетела рядом с ними и впилась в помост. -- Вот тебе и тихо, -- Ермак осторожно выдернул ее, осмотрел. Такие стрелы он видел когда-то у северных воинов, что приезжали в Кашлык на состязания. Попав в тело, она прочно застревала там и выдернуть ее можно было, лишь вспоров рану, или вместе с изрядным куском мяса. -- Может, в набат ударить? -- испуганно захлопал глазами Афанасий. -- Подожди, успеешь еще... -- Ермак встал за подпорный столб и внимательно вглядывался в чащу, пытаясь определить, откуда была пущена стрела. Но опять не смог отыскать, где же находится невидимый стрелок, и, постояв так, начал спускаться по лестнице, предупредив стражника. -- Как кого увидишь, сразу звони. И пищаль наготове держи. Встань подальше от края, укройся. -- Понял, -- казак спрятался за столб и взял пищаль на изготовку, дунул несколько раз на тлеющий фитиль, сбил пальцами пепел Ермак первым делом разыскал Матвея Мещеряка и велел ему срочно поднимать казаков, вставать к бойницам, готовить пушки, таскать воду к стенам. -- Про воду мы и не подумали, -- почесал в затылке еще не пришедший в себя после сна есаул, -- где ее и берут, не знаю. А коль с речки за крепостью... Тогда как? -- Узнай все и поднимай казаков. Тут как раз ударил набат с вышки, где остался стоять Афанасий Темников Из изб выскакивали полусонные казаки и, не дожидаясь команды, бежали к стенам с оружием в руках. Вслед за набатом ударил выстрел все с той же вышки, Ермак кинулся туда, торопливо взобрался по жалобно поскрипывающим ступеням и увидел, что на стену лезут с разных сторон сотни две вогульцев, державшие в руках кто сабли, кто короткие копья Афанасий перезаряжал пищаль и подрагивающими руками пытался закатить в ствол пулю, которая оказалась чуть большего размера и не проходила в дуло. -- Дай сюда! Ермак выхватил пищаль, приладил пулю посередине и, ударив ручкой кинжала, загнал ее. -- На, загоняй до конца. По лестнице уже взбирались, держа впереди себя пищали, трое казаков. -- Мать моя! -- выкрикнул первый, увидев карабкающихся на стены вогульцев. -- Сколько их! Как тараканы лезут... -- Пищаль заряжена?! -- перебил его Ермак. Нет еще... Да я сейчас, атаман, -- засуетился тот. Несколько стрел воткнулись в низ крепежных столбов со стороны лесной опушки. По ним медленно полз неяркий пока желтый огонек и стрелы потрескивали, чуть выгибаясь под язычками пламени. Сейчас он доберется до смолистых столбов и тогда... -- Воды! -- закричал Ермак, повернувшись к ближнему казаку. -- Давай сюда пищаль и быстро тащи воду, а то сгорим тут к чертовой бабушке! -- Сейчас, атаман, -- казак прислонил к ограждению вышки пищаль и быстро застучал сапогами по ступеням лестницы. -- Пушкари где?! Где пушкари?! -- в ярости стукнул кулаком по бревнам перекрытия Ермак. -- Почему не стреляют? Он видел, как по двору с обнаженной саблей промчался Матвей Мещеряк, как побежали к стенам бабы с коромыслами на плечах, слышал непрерывно бухающие пищальные выстрелы, но пушки молчали. А вогульцы уже были на стенах, спрыгивали внутрь крепости, бились с встречавшими их казаками. Из леса вывалило еще около двух сотен, полезли вслед за первыми. Тут он увидел, как Матвей Мещеряк, а вслед за ним и трое казаков тащили на руках небольшую пушечку, сзади бежал молодой казак с раскаленным прутом в руках. Мещеряк снял засов с ворот и они выскочили на открытое место перед крепостью. Пушку опустили на землю, Мещеряк, пригнувшись к стволу, навел ее на вогульцев, карабкающихся на стены. Те не сразу заметили их, а когда увидели, то пушечка уже подскочила чуть вверх, тявкнул выстрел -- и несколько человек нападающих, кувыркаясь, полетели со стен. Еще трое казаков выкатили вторую пушку, навели и ударили чуть дальше вдоль стены. Из леса выскочило около десятка всадников и устремились к пушкарям, выставив вперед длинные копья. -- Отсекай их, -- Ермак указал стрелкам на конников, а сам бросился к лестнице, чтоб спуститься вниз. Но там уже лез, таща на вытянутых руках деревянную бадью с водой, посланный им казак. -- Вот, батька, нашел воду, -- отдуваясь, сообщил он. -- Лей на огонь, -- указал Ермак и начал спускаться. За воротами, возле пушек, кипел бой. Вогульцы теснили казаков, которые отбивались от них саблями, увертывались от копий, ныряли под брюха лошадей. Никем не замеченный Ермак подскочил к ближнему всаднику, с силой дернул его за ногу, сорвал на землю и сам вскочил в седло, выхватил из ножен саблю. -- Атаман с нами, -- возбужденно закричали казаки. Ермак же с первого взмаха полоснул по спине вогульца, гнавшегося за молодым казаком. Тот наклонился к гриве, выронил копье, испуганный конь под ним рванулся в сторону, сбросив седока на землю. Наконец, вогульцы заметили Ермака -- и сразу двое из них с обнаженными саблями направились к нему. Toгда он закрутил своего коня, который послушно заплясал на месте, и, выбрав момент, достал саблей одного из них. рассек ему предплечье и тут же, отразив удар второго, пустил коня вскачь, а через несколько шагов развернул, направил к растерявшемуся вогульцу и концом сабли достал того, словно шутя, чиркнув острием по толстой шее. Из ворот высыпало еще с десяток казаков с пищалями в руках, и они с первых выстрелов уложили трех всадников, а остальные, нахлестывая коней, повернули в сторону леса. Зато на стенах бой не стихал. Две башни, в том числе и караульная вышка, были объяты пламенем. Но там уже сновали с ведрами женщины, плескали на бревна воду, бежали обратно в городок. -- Пошли на стены, -- крикнул Ермак выскочившим за ворота казакам. Бой продолжался уже около часа. Казаки начали брать верх: отстреливались из пищалей, умело рубились на саблях. Тут им равных не было. Ермак видел, как молодой казак, что бежал вслед за пушкарями с раскаленным прутом, ловко бился под стенами с двумя вогульцами, держа по сабле в каждой руке. Он то подпускал их к себе, уклоняясь от ударов, то теснил их легко, описывая круги над головой, наконец, он ранил одного в руку, а второго заколол, ткнув концом клинка в живот. Вогульцы, видя, что их дело плохо, начали спрыгивать сперва по одному, а потом и десятками сразу со стен на землю, пригибаясь, бежали к лесу. -- Я-то думал, бой будет, а тут чуть постреляли, саблями помахали и айда обратно, -- сплюнул под ноги Матвей Мещеряк. -- Слаб народец. Почти как ногайцы, не умеют толком драться. -- Подожди... -- охладил его пыл Ермак, осматривая выщербинки на своей сабле, появившиеся после схватки, "- вот сотен пять-семь с царевичем Алеем подойдут, тогда поглядим, как заговоришь. -- Не пужай, атаман, а то заплачу, -- отшутился Мещеряк. -- А что за молодец у тебя на двух саблях сражался? -- Это который? -- Мещеряк указал на прислонившегося к стене молодого казака. -- Этот, что ли? Так то Черкас Александров. Недавно он у нас. Из-под Киева что ли пришел. Сам не знаю, где он так драться выучился. -- Присмотри в другой раз за ним, горяч больно. Подставит башку по недогляду и пропадет ни за что. Вогульцы больше не полезли ни в этот, ни в следующий день. Прислали лишь двух своих сотников, чтоб им разрешили забрать убитых. Предлагали обменять пленников, которых казаки захватили около двух десятков человек. Мертвых им отдали, а пленных оставили до прибытия воеводы. А тот появился лишь в конце недели поздним вечером. КУРКЫНЫЧ* Царевич Алей не пожелал идти вместе с сотнями Бек-Белея. -- Зачем мы будем мешать друг другу и ссориться из-за добычи? -- объяснял он вогульскому князю. -- Пусть твои нукеры первыми пройдут по землям русских... -- То не русские земли. Там прежде жили мои предки, -- заметил Бек-Белей, хорошо понимая, куда клонит сибирский царевич. -- Какая разница, кто там жил раньше. Главное, что теперь они заняты русскими, и мы должны выкурить их оттуда, как лисицу выкуривают удушливым дымом из норы. -- Тут я согласен. Но будет лучше, если мы враз с твоими сотнями нападем на русские городки и покончим с ними. А так они могут помогать друг другу. У меня не хватит сил напасть на все крепости одновременно. Поэтому я и думаю... -- Сейчас не время думать, а время воевать. Думать будем после победы, -- назидательно отчитывал князя царевич Алей, в голосе которого явственно слышались нотки превосходства, и слова он повторял, слышанные им когда-то от старых воинов. Бек-Белей понял, что спорить и уговаривать царевича бесполезно, и, не простившись, уехал. Знал, что в случае неудачи Алей свалит все на него, обвинит в трусости. "Весь в отца, -- со злостью думал он, -- такой же гордец и выскочка. И хитер, хитер... Но меня-то ему не обхитрить. Без меня они заплутают на первом же перевале, упрутся в реку, а перейти не смогут. Ладно, поглядим, что дальше будет." Алей не хотел объединяться с Бек-Белеем не только потому, что придется делить пополам и победы, и неудачи, но главным образом из-за сложностей по управлению общим войском, когда каждый будет тянуть одеяло на себя. Предыдущие походы показали, насколько важно единоначалие. Да и отец намекнул ему, что, соединившись с вогульцами, он рискует утерять послушание собственных сотен. И потому будет лучше, если Бек-Белей проверит крепость русской обороны, попробует взять хоть несколько городков, а в случае удачи, на что, впрочем, сам Алей слабо надеялся, он сможет пройти на Чердынь, на Соль-Вычегодскую, как их называли купцы, побывавшие там. Тогда и добыча будет не в пример той, что можно взять в строгановских землях. Будут довольны и воины, и в Кашлыке его встретят как истинного победителя. Алей, дойдя со своими сотнями до старого городища Чимги-Тура, призвал юзбашу Ниязбая и велел ему найти живущих по Type охотников, кто бы смог провести их к реке Чусовой. Юзбаша отсутствовал два дня, а нукеры тем временем получили передышку перед долгим и трудным переходом. Наконец, Ниязбай вернулся и привел с собой двух стариков, которые, по их словам, жили в этих местах уже много лет. -- Знаете ли вы короткую дорогу на реку Чусовую? -- спросил он их. -- Как не знать... Ходили раньше к русским менять звериные шкуры на железные ножи, топоры, материю для баб своих. -- А теперь, что? Не ходите? -- Стары стали, от того и не ходим. -- И на коне проехать можно? -- Отчего же нельзя... Где пеший пройдет, там и конный проедет. Болот там нет, коней не потопите. Сговорились, что старики за два железных топора выведут их на Чусовую, и ранним утром Алей велел поднимать сотни и двигаться вверх по течению Туры. Почти десять дней занял у них переход, прежде чем они вышли к первому русскому городку. Алей отпустил стариков, расплатившись с ними как уговорились, и выслал вперед два десятка нукеров, чтоб узнали, как охраняется городок и побывали или нет здесь воины князя Бек-Белея. Вернувшиеся вскоре разведчики доложили, что на вышках кругом стоят дозорные с пищалями, через узкие бойницы выглядывают жерла пушек, а судя по обгоревшим столбам и стенам, вогульцы побывали здесь совсем недавно. Об этом же говорили и свежие могильные курганы, на которые они случайно наткнулись. -- Что станем делать? -- спросил царевич Ниязбая. -- Сможем взять русскую крепость? -- Наши нукеры хороши в чистом поле в конном строю, а крепости брать они не обучены. Если выманить русских из крепости, то можно потом ворваться вовнутрь. -- Не возвращаться же нам обратно с пустыми руками... -- Лучше с целыми руками вернуться, чем без них, а того хуже без головы. Патша улы не имел пока дела с русскими, а я их неплохо знаю. Мало того, что у них половина воинов имеет ружья с огненным боем, от которого наши кони шарахаются, но они и на саблях рубятся неплохо. -- Хорошо, только не запугивай меня страшными сказками о непобедимых русских. Их не один раз били нукеры Девлет-Гирея и даже черемисы. Казанский хан не так давно прислал отцу грамоту, в которой описывал их полный разгром от польского короля Батур-хана. Лучше давай думать, как их выманить из крепости. -- Я вижу один выход: напасть малыми силами, а потом отступить. Тогда они наверняка кинутся в погоню -- и тут мы их встретим... -- Давай так и поступим, -- в раздумье проговорил царевич, но по всему было видно, что план сотника ему не очень нравится. Первая сотня нукеров, под началом Карим-бека, начала осторожно подкрадываться к стенам русской крепости, держа наготове луки. На опушке леса укрылись остальные воины Алея, наблюдая за ними. Подобравшись незамеченными к сторожевым вышкам на полет стрелы, нукеры по сигналу Карим-бека натянули луки и выпустили стрелы, целясь в стоявших на посту охранников. Двое были убиты сразу. Стрелки попали им в горло. Зато другие дозорные, лишь раненые, ударили в набат и стрельнули наугад по лесным зарослям из пищалей. На что нукеры Карим-бека ответили тучей стрел. -- Вперед! На стены! -- крикнул Карим-бекгя, выхватив саблю, побежал первым к городку. Шестеро кряжистых воинов заранее выбрали здоровенное сосновое бревно и, подхватив его, устремились к воротам. Нукеры первой сотни, добежав до стен, кидали вверх волосяные арканы, цепляли их за выступы бревен и лезли наверх. "Быстрее, быстрее, -- подбадривал их мысленно царевич Алей, наблюдая за разгоравшимся боем из-за дерева, -- еще немного -- и мы поможем вам!" Вооруженные бревном воины несколько раз с разбега ударили в ворота, но они даже не дрогнули, сработанные из толстенных плах, способных выдержать и больший напор. Зато на башни взобрались привлеченные набатом стрелки с пищалями и начали выстреливать оттуда карабкающихся на стены нукеров первой сотни. Из нижней бойницы рыкнула внушительно пушечка и ядром сбила трех человек. Русские, казалось, были готовы к нападению, потому что почти мгновенно стены ощетинились шлемами защитников, замелькали топоры и сабли, обрубались веревки, короткие копья разили взобравшихся наверх нукеров. Неожиданно распахнулись ворота городка и через них выскочили одетые в кольчуги воины с кривыми саблями в руках. Они кинулись на растерявшихся нукеров Карим-бека и начали теснить их к лесу. -- Все! Теперь они наши, -- потер руки царевич Алей и подал знак Ниязбаю, чтоб пускал всех воинов. Лес наполнился многоголосым криком и к городку устремились все сидевшие в засаде нукеры, пришедшие с Алеем из Кашлыка. Они смяли передние ряды защитников крепости и кинулись к открытым воротам, потрясая саблями в предвкушении скорой победы. Но прямо за воротами они увидели направленные на них жерла пушек и пушкарей, державших в руках раскаленные докрасна железные прутки. Позади стояли стрельцы с установленными на подпорках пищалями. Прозвучали оглушительные выстрелы, прошившие насквозь толпу нападающих, все окуталось клубами дыма. Бегущие сзади нукеры запинались за убитых и катающихся по земле в предсмертных судорогах раненых. А выстрелы следовали один за другим, редели ряды воинов царевича Алея. Никто уже не думал, как ворваться в крепость. Все в панике повернули к лесу и мчались туда, низко пригнувшись, боясь обернуться назад. Алей, наблюдавший за бегством своих нукеров из-за деревьев, в ярости грыз молодыми острыми зубами рукоять нагайки. Не разбирая дороги, уцелевшие нукеры пронеслись мимо него и начали понемногу приходить в себя, лишь добежав до крутого уступа реки, где был разбит лагерь. -- Пойдем отсюда, патша улы, -- мягко проговорил Ниязбай, беря Алея за локоть. -- Оставь меня! -- выкрикнул он и хлестнул юзбашу наискось по широкому лицу, пнул ногой в бок, продолжая кричать: -- Это ты во всем виноват! Ты! Ты погубил столько моих людей! Я прикажу тебя повесить прямо здесь! -- Я готов подчиниться всему, что повелит сделать патша улы. Но поход еще не закончен. Я могу пригодиться. Мы получили хороший урок и надо придумать что-то другое. -- Трус! Ты попросту заговариваешь мне зубы, чтоб оттянуть время. Надо было дождаться, когда они все выйдут из крепости, а не посылать всех нукеров под пушки! -- Царевич сам приказал идти в бой. -- А ты, ты почему не пошел вместе со всеми?! -- Я охранял моего царевича. Ведь кто-то должен был быть рядом... Алей обмяк и было видно, что он крепится из последних сил, чтоб не разрыдаться от собственного бессилия. Ниязбай осторожно обнял его за плечи и повел подальше в глубь леса, чтоб никто не увидел царевича, проливающего слезы. Тот шел, запинаясь за корневища деревьев, низко опустив голову и горько всхлипывая. Наконец, они остановились у поваленного бурей огромного кедра, и Алей тихо спросил: -- Почему у нас нет таких пушек? Я слышал, будто бы Карача-бек привозил из Казани оружейного мастера, но он то ли сбежал, то ли умер. Однако, многие нукеры Карачи-бека имели ружья. Почему у нас нет их сейчас? -- Кто его знает, но я сам слышал, как хан Кучум, твой отец, смеялся над ружьями... -- Почему он смеялся? -- Они слишком тяжелы, их долго заряжать, да и к тому же кони путаются, если стрелять из них. -- А русские кони? Они не пугаются? -- Про русских коней мне ничего не известно. Но они больше стреляют из ружей и пушек при обороне городков и крепостей. К тому же надо иметь большой запас пороха, пуль, ядер... Представь, какой обоз пришлось бы снаряжать, чтоб притащить сюда все это. -- Зато не погибло бы столько моих нукеров. Ядрами можно было бы пробить ворота и ворваться внутрь. А то мы колотимся бревном, а они по нам из пушек... -- Алея начало трясти как в ознобе. -- Что прикажет, патша улы? Пойдем дальше или повторим нападение? Но Алей так глянул на него, что Ниязбай вздрогнул и больше не задал ни одного вопроса. Ночью они подобрали мертвых, оставленных под стенами городка, захоронили их на берегу, прочли молитвы, а потом сотни двинулись дальше неприметными тропами, чтоб выискать менее защищенные городки или небольшие деревеньки. * * * Семен Аникитич Строганов находился на заимке, где они вместе с Федором продолжали налаживать пушечное литье, когда прискакал дворовый человек, сообщивший о повторном нападении на Керчедан воинов-сибирцев. -- На вогуличей они никак не похожи, -- сбиваясь, рассказывал тот, взмахивая от волнения руками, -- одеты иначе и оружие другое... -- Выходит, наш друг, Кучум-хан, или сам пожаловал, или своих башлыков прислал. Не зря слухи шли, ох, не зря. -- Как хоть они на вас, господин мой, не наткнулись. А то бы схватили и в полон уволокли, -- продолжал сокрушаться дворовый. -- Скачу к вам сюда, а у самого сердце так и заходится... Не дай Бог, вас и в живых вовсе нет. -- Не хорони раньше времени, успеем помереть, -- Семен Аникитич посерьезнел и, оглаживая ствол недавно отлитой пушки, задумчиво спросил. -- Выходит, дальше они подались... Куда же теперь пойдут? -- Не иначе как на Чердынь. Казаки хотели погнаться за ними, да осадчий воевода, ваш человек, удержал их, не велел оставлять крепость. -- И правильно сделал. Вот что, Федор, надо сниматься тебе отсюда, в крепость ехать, пока татары да вогульцы вокруг шастают. -- Так ведь хотели еще пару пушек отлить. -- Ладно, одну, может, и успеем. Только сделай-ка надпись на ней... -- Какую сделать? Что у Строгановых отлита? -- Это само собой, а спереди припиши: "Ермаку, атаману казачьему, подарок". -- Сделаю, -- легко согласился Федор и скрылся в литейной избе. -- А ты, -- обратился Семен Аникитич к поджидавшему его гонцу, -- проберись к племянникам моим: Максиму и Никите. Скажи, что дядя велел собраться у него в городке. Да поторопи, чтоб завтра и были. -- Страшно одному-то, -- вздохнул тот, но мешкать не стал и отправился выполнять поручение хозяина. Сам же Семен, вернувшись в городок, первым делом разыскал Ермака и пригласил к себе в дом для долгого разговора. -- Как, атаман, думаешь -- сунутся еще раз басурманы на городок наш? Тот огладил правой рукой окладистую бороду, чуть кашлянул и неторопливо ответил. -- Не о том ты, видать, Семен Аникитич спросить хотел. Вижу, о чем думаешь, только сказать не решаешься. -- Это о чем же? -- брови Строганова удивленно поползли вверх. -- А думаешь ты, как бы сделать, чтоб больше не совались они к тебе в земли, не зорили работных людей, в полон не уводили, посады не жгли, в дружбе с тобой жили. -- Эк, хватил! Когда же басурманы с людьми православными в дружбе жили? Где такое видано? -- Слыхал я, что прадед твой тоже не сразу христианином стал. Так? -- Так-то так, да когда это было. Поди, больше сотни годков набежало с тех самых пор. -- То не важно Важно, что можно и соседей твоих в православную веру привесть, научить в церкву ходить. -- Чего-то не пойму я тебя, атаман Ты в батюшки что ль напрашиваешься? Тогда не ко мне вопрос. В монастырь иди, успокой там душу. Мы с тобой говорим, как отучить людишек на городки русские нападать, как проучить их, чтоб не совались лет сто. -- Ну, коль этих побьем, то следом другие заявятся. Испокон веку так было. Тех повоюем, а там следующих жди-поджидай. -- Никак перебрал ты вчера, Ермак Тимофеевич, а сегодня башка худо варит. Я те про Фому, а ты мне про Ерему в который раз, -- в сердцах хлопнул ладонью по столу Строганов. -- Нет, то ты, Семен Аникитич, меня понять не можешь. Я ведь о чем говорю, послушай. Ежели осы лесные повадятся в кладовку летать, мед таскать, то сколь их не отгоняй, дымокур не ставь, а они все одно вокруг виться будут, моме