след за первой лодкой с белым, похожим издалека на облачко, парусом, различил еще несколько. Уже стали слышны тихие всплески весел, равномерно вздымающихся и опускающихся в воду. Старому рыбаку прежде не приходилось видеть ничего подобного и он смотрел, смотрел, не отрывая глаз от сказочного зрелища. Наконец, когда передняя лодка почти поравнялась с ним и даже стали видны лица гребцов, он спохватился и бросил ветку, с силой опустил весло в воду, чтоб одним рывком уйти в протоку. Но то ли от испуга, то ли не рассчитав силы, гребнул чересчур сильно и лодочка зачерпнула бортом воду. Назис перекинул весло на другую сторону, спеша выправить ее, но раздался громкий звук, словно лопнула льдина на весенней реке, он от испуга дернулся и сам не понял как очутился в воде. Под ногами была отмель. Весь мокрый Назис вскочил, поймал долбленку, глянул на огромную лодку, повернувшуюся к нему, и понял по легкому дымку над водой, что стреляли оттуда. Быстро подтащив лодку к берегу, Назис спешно рванулся к густым кустам, в изобилии покрывавшим низменный берег. Пробежав с десяток шагов, вспомнил об оставленном улове, сетке и бросился обратно. Но когда он продравшись сквозь заросли вышел на берег, то увидел бородатых воинов в кольчугах и шлемах, с саблями в руках, осматривавших его лодку и весело улыбавшихся. -- Не смейте трогать ее! -- закричал, не помня себя, Назис и кинулся с поднятыми кулаками на незнакомцев. Те недоумевая шагнули назад, а один из них спросил на родном языке старика: -- Почему бежал? Выстрела испугался? Так мы в воздух бахнули, знак тебе подали. -- Знак, говоришь? -- наступал на толмача старик. -- Я вот сейчас тебе такой знак подам, что долго помнить будешь, -- и он, наклонившись, схватил с земли обломанную ветку и с размаха перепоясал растерявшегося воина под дружный смех товарищей. -- Ты чего делаешь, старик?! -- закричал тот не столько от боли, сколько от удивления. -- Я что ли стрелял? Вон пушкарь в струге сидит с ним и разбирайся. -- И ему достанется, коль будет еще старых людей пужать до смерти, -- погрозил в сторону струга кулаком Назис. -- Чтоб меня, Назиса, которого здесь каждый карась знает, пугали?! Не спущу! -- но постепенно он успокоился, подобрал улов, оставленный на берегу, и неожиданно поднес его обиженному толмачу. -- Держи подарок от старого Назиса, коль зря тебя стеганул. -- Да ладно, -- еще больше смутился тот. -- Сами рыбу ловим. Хорошая тут у вас рыба. -- Так то сами, а то подарок. Есть разница? рыбы лучше нашей нигде не сыскать. -- Эй, что у вас там? -- крикнули с большого струга, который подошел поближе к берегу. -- Почему остановка? -- Да вот, атаман, рыбу нам подарили. Отблагодарить бы старого человека надо, да не знаем, чем... -- Подарите ему топор, коль запасной есть, -- прокричал все тот же властный голос. -- Да возьмите рыбака с собой, узнайте, какие селения впереди. Старому Назису показалось, что он где-то уже слышал этот голос. Когда же ему предложили проплыть с ними, то наотрез отказался. -- Домой надо, -- замотал он головой, -- а то хватятся, искать пойдут. -- На, старик, возьми подарок от нас, как атаман велел, -- протянул ему один из казаков насаженный на длинное топорище остро наточенный топор. -- Это мне? -- растерялся Назис. -- Вы будто бы знали, что мой совсем плохой стал. Век помнить буду. Очень хороший топор. Ну, коли так, то покажу вам малость, куда плыть. Только лодку мою к своей привяжите, чтоб было на чем вернуться. Когда Назис подплыл к стругу атамана, перебрался в него, то он с интересом стал рассматривать сидящих на широких лавках гребцов, с улыбкой поглядывающих на него. Глянул на чернобородого крепкого атамана, что расположился на корме. -- А я тебя раньше нигде не встречал? -- спросил он его. -- Не знаю, не знаю. Может, и встречал. В жизни всякое бывает. -- Куда плывете? -- К хану вашему в гости, -- крикнул рыжий с конопатым лицом казак. -- Говорят, жен больно много у вашего хана, а он старый, не справляется. Вот мы и подсобим малость. -- Остальные казаки весело засмеялись. -- Наш хан большой человек, -- почесал за ухом Назис, -- ему и жен положено много иметь. А уж справляется он с ними или нет, то его дело. -- Как зовут тебя, рыбак? -- спросил атаман. -- Назисом меня зовут. А тебя как? -- Меня Ермаком кличут. -- Нет, не слыхал. Так неужто вы и впрямь в Кашлык собрались? -- За сколько дней мы доплывем туда? -- Не знаю, как ваши лодки идут, но я на своем челноке за два дня с роздыхом, с ночевкой добираюсь. -- Воинов вокруг не видно? -- Откуда им тут взяться. Они подле Кашлыка все стоят. А сюда, в глушь, и не суются. -- Какое ближайшее селение будет? -- Да вот на этом берегу за поворотом Бабасаны и будут. Только людей там почти не осталось. Хан всех таким ясаком обложил, что поразбегался народ. -- А на другой стороне кто есть? -- выспрашивал рыбака атаман меж тем, как гребцы с силой налегали на весла, и струг ходко шел вниз по течению. -- Там владения прежнего хана Едигира были. Любил он там охотиться на медведей. А как он сгинул, то Кучум все отдал своему человеку во владения. Карача-бек его зовут. -- И что же он? Тоже охотится? Верно, всех медведей повывел... -- Куда ему! -- скривился Назис. -- Хромой. Какой с него охотник. Он там кузницу тайную сделал. Сам я не бывал на ней, а люди говаривали, будто такие как у вас ружья делают. -- Старик показал на пищали, прислоненные к бортам струга. -- Интересные вещи ты рассказываешь. Спасибо тебе. -- А вон и сами Бабасаны уже виднеются! Вон они, -- ткнул корявым пальцем в сторону берега Назис. -- Всадников видим на холме! -- крикнули с караульного струга. -- Сколько их? -- встрепенулся атаман. -- Много... Не сосчитать... Сотни две, точно... Может, поболе... -- Табань! -- приказал атаман. Ну Назис, спасибо тебе и перебирайся в свою долбленку. Прими от меня мешочек с солью, да крупы чуть. Кто у вас главный в селении? -- Князь Сабанак. -- Сабанак, говоришь? Передай ему, чтоб шел к нам на службу. Нам нужны люди. А сейчас прощай. Горячее дело начнется. Лучше плыть тебе восвояси. Не поминай лихом. Когда Назис отплыл от казачьих стругов, то он увидел, как они, развернувшись, выстроились полукругом вдоль берега и медленно пошли на сближение с группой всадников на холме. ЧЭНЧУ* Сотни Мухамед-Кула ходко шли на рысях вдоль русла, несшего им навстречу мутные воды Тобола. Река словно предвидела скорое наступление холодов, спеша соединиться с бескрайними просторами великого океана и, отдав себя всю без остатка, отдохнуть там под вечным ледяным покровом незыблемого льда. Мухамед-Кул вглядывался в тревожные, бьющиеся о глинистый берег потоки, выворачивающие корневища кустов и деревьев, срывающих с них тонкую кору, листья, и ему казалось, будто река стремится быстрее убежать с земель, где вскоре начнутся бои. Тяжелые мрачные тучи опускались все ниже к земле, сжимая пространство, делая воздух мягким и липким, вяжущим движения. Время замедлялось, увядало, сковывало бег коней и ход человеческой мысли. Глянув на медленно едущих нукеров, словно прорывающих застоявшийся сырой воздух, Мухамед-Кул подумал, что природа не желает пропускать их навстречу ждущей где-то за поворотом реки смерти. Грусть застыла на каждом листочке, на склоненной к воде веточке, и даже набухшая мягкая земля удерживала конские копыта, не пускала их. Да и сами кони пугливо вздрагивали, не слушались повода, шли вразнобой, переходя с рыси на медленный шаг. Нукеры злились, настегивая и пришпоривая их, сыпя ругательствами, их раздражение передавалось сотникам, мрачно поглядывающим на Мухамед-Кулу. Несколько раз высылали передовой отряд, который уходил далеко вперед, возвращался. Недоуменно кривились губы разведчиков, не нашедших врага. Воины плохо представляли, как они смогут задержать плывущие по реке лодки, и это непонимание, неопределенность еще более угнетающе действовала на всех. Мухамед-Кул приготовился, если они она следующий день не обнаружат врага, повернуть обратно в Кашлык, а там пусть хан сам решает, где искать причудившихся ему казаков. Мухамед-Кул так до конца и не поверил Кучуму, когда тот отправил его остановить русские отряды, неожиданно появившиеся на глухих сибирских реках. Откуда им тут взяться? Может, это все хитрая уловка, чтоб заманить его куда-нибудь и там расправиться? Если угроза столь велика, то почему Кучум сам не вышел им навстречу? Нет, что-то здесь не так, и чем дальше, тем чаще поминал он Кучума недобрым словом. -- Не нравится мне все это, -- просипел простуженным голосом постаревший за последние годы, но столь же преданный ему Янбакты. -- Хан не сказал, где мы должны встретить русских? -- Если бы сказал, то ты бы первый знал об этом, -- раздраженно ответил Мухамед-Кул. -- Почему он не отправил с нами никого из своих сыновей? -- Как не отправил? Отправил... -- Но где они? -- Им приказано держаться сзади. Охранять нас неизвестно от кого, -- презрительно ткнул нагайкой за спину Мухамед-Кул. -- Понятно... -- отозвался старый сотник. -- В случае победы они окажутся рядом, а при неудаче свалят все на нас. -- Видимо, так. А что это за селение впереди? -- Не узнал? Бабасаны. Может, тут и заночуем? -- Можно. Тихое место... -- Лодки! Лодки плывут! -- вдруг донеслось до них. И точно. Из-за поворота один за другим выплывали казачьи струги, низко проседая черными просмоленными бортами с упругими прямоугольными парусами над ними. Дружно вздымались длинные весла, и в их движениях таились скрытая сила и угроза. Видно, их заметили со стругов, потому что они замедлили ход, развернулись, медленно стали подгребать к речной отмели. -- Что будем делать? -- спросил Янбакты. -- Ждать, когда выйдут на берег? Или нападем сразу? -- Они могут уйти на другой берег. Подождем. К тому же темнеет. Кони устали. Подождем до утра. Янбакты поскакал вперед, чтоб передать нукерам приказ укрыться в ближайшем леске и ждать до утра. Не выпустив ни одной стрелы, воины отошли за мелководную речку, где расседлали коней, выставили дозоры. Ночь прошла спокойно. Мухамед-Кул более всего беспокоился, что утром не застанет казаков на месте, и они уплывут дальше, не приняв боя. Но судя по доносившемуся с реки шуму, те и не думали уходить. Там слышались негромкие разговоры, бряцание металла, плеск воды. "Верно, они приняли нас за небольшой отряд, который тут же скрылся. Теперь они беззаботно устраивают лагерь, и утром мы застанем их врасплох", -- думал, лежа на толстой попоне, Мухамед-Кул. Ему не спалось. Он с Янбакты несколько раз переправлялся через речку и тихо подбирался к казачьему лагерю, стараясь по шуму определить, чем те заняты. Там не спали, переговаривались громко, почти не таясь. Значит, они чувствуют себя в безопасности и не готовы к нападению. Шум в казачьем лагере смолк лишь перед самым рассветом, и Мухамед-Кул, решив, что они крепко заснули, дал сигнал сотням к выступлению. Сотню Дусая он поставил справа от себя. Вдоль речушки по левому берегу должна была ударить сотня Айдара. По центру выстроил две сотни Кутугая и Шигали-хана. Пристегнув под подбородком ремешок шлема, медленно вынул из ножен саблю, тронул коня. Выехали на опушку леса и в утренних сумерках разглядели видневшиеся вдоль берега Тобола покатые днища казачьих стругов. Рядом вились дымки костров и чуть в стороне белели полотнища сохнувших на шестах парусов. Еще он заметил свежие холмики сырой земли, тянувшиеся вдоль берега. До казачьего лагеря было не больше пяти сотен шагов. Ровно столько, чтоб разогнать застоявшихся за ночь коней и перемахнуть через пойменный луг с небольшими кочками. Мухамед-Кул взмахнул саблей и пустил коня вскачь, увлекая за собой сотни. Нукеры, подбадривая один другого, дико завизжали и, нахлестывая коней, понеслись лавой с невысокого пригорка вниз к реке все ближе и ближе к чернеющим смоляными боками стругам. ...Когда Ермак увидел со струга стоявших на берегу всадников, то он чутьем безошибочно угадал, что то лишь малая часть большого отряда, направленного Кучумом для встречи с ним. Конники же, впервые столкнувшись с речной ратью, поспешно ушли с берега и, верно, укрылись в лесу дожидаться там следующего дня. Кликнув Ивана Кольцо и Матвея Мещеряка, чтоб перебрались к нему на струг, он спросил их негромко: -- Бой принимать станем? Или двинем дальше до самого Кашлыка? -- На кой они нам тут нужны? Чего вырешим? -- тряхнул чубом Кольцо. Зато Мещеряк, растирая меж пальцами прихваченный где-то сухарь и кидая крошки в рот, высказался иначе. -- На кой ни на кой, а проверить их надо. Будут справно биться, завсегда водой уйдем. А побегут -- и нам первая победа запишется. -- А ты, атаман, сам как думаешь? -- Кольцо, бывший и при Барбоше всегда не первым, но вторым, и тут не желал выпячиваться, настаивать на своем. У Ермака давно сложилось впечатление, что и в поход он пошел, что называется, со всем миром, вслед за друзьями. Позвали бы на Каспий, тоже согласился. Ему было все равно, где и с кем воевать, лишь бы не сидеть на месте. У Мещеряка же чувствовалось извечное мужицкое стремление к правде, к спору, желание взять верх. Он недолюбливал ловкого и верткого Кольцо, хоть и не проявлял свое отношение в открытую. -- Ладно, -- хлопнул кулаком по борту Ермак, -- будем грести к берегу. Надобно проверить, кого по наши души направили. Не мы им, а они нам силами помериться предложили. -- Верно говоришь, -- поддержал его Мещеряк. -- Твоя воля, атаман, -- пожал острыми плечами Иван Кольцо. Татарские конники убрались в глубь леса, едва казаки причалили к берегу. Начало смеркаться, и, верно, они решили дождаться утра. Ермак тут же велел есаулам в полутораста шагах от воды вырыть глубокие рвы, как это делалось на ливонской войне, когда пешие воины ждали нападения конницы. А потом, чуть подумав, велел вытаскивать струги и, повернув их бортами, укрепить впереди рвов, чтоб удобнее было укрыться от стрел и копий. Чуть в стороне натянули паруса, укрыли под ними бочонки с порохом, припасы, а в случае чего могли разместить там и раненых. По краям укрепленного лагеря расставили пушечки, снятые со стругов, подсыпав под них побольше земли, получилось некое подобие холма, с которого хорошо было выцеливать противника. Приготовления закончили лишь к утру. Ермак несколько раз направлял в сторону леса Гришку Ясыря, чтоб разведал на месте ли конники, не ушли ли под покровом ночи. -- Дрыхнут, -- сообщал тот, возвращаясь. -- Эх, вдарить бы по ним сейчас, атаман, -- мечтательно предлагал он, чуть подмигивая Ермаку, сидевшему у небольшого костерка. -- Успеешь еще, вдаришь. Утра только дождись, а то в лесу и без глаз остаться можешь. Как думаешь, сколько их там? -- Сотни три, а то и поболе. Как разобрать... -- Ладно, завтра увидим. Казаки только задремали, прислонившись прямо к кучам земли, забравшись в поваленные, наклоненные на бок струги, как ударил походный барабан и чей-то испуганный голос закричал: -- Скачут! Скачут! Конники на нас скачут! Пока казаки вскакивали, продирали глаза, хватали пищали, высекали огонь, татарская конница прошла половину луга. Земля чуть подрагивала от дружного топота, будто где-то рядом собралась гроза и раскаты грома катились по воздуху, предупреждая зазевавшихся в поле людей о близости ливня. Но вслед за этим все нарастал режущий ухо визг летящих с поднятыми саблями всадников. -- Готовьсь! Целься ниже! Стреляй в коней! -- закричал что было силы Ермак, перекрывая многоголосый визг и конское ржание. Он стоял возле одной из пушек, ближе к устью речки, откуда можно было ожидать прорыва основной массы всадников, когда их завернут от центра. Раздались первые выстрелы, потом еще и еще -- и пошло щелкать, хлопать, потрескивать, похрустывать... И визг скачущих тут же сменился воем раненых, криками ужаса, когда упавший на землю человек попадает под копыта скачущих сзади лошадей и гибнет медленной, мучительной смертью. Едва дым слегка развеялся, то казаки увидели, что первый ряд нападающих был смят, на земле билось с полсотни коней и столько же воинов ползли, корчились, стонали, тянули руки к своим. Остальные, круто развернувшись, ушли резко в сторону, пытаясь найти слабину в казачьей обороне, но всюду встречали вспышки выстрелов, взлетающие вверх клубы пищальных дымков. В ту сторону, где стоял во весь рост Ермак, неслось десятка три всадников, выставя вперед длинные копья, упрятав головы в гривы коней. -- Пали! -- крикнул он пушкарю Ивашке Лукьянову, что прибился к ним от строгановских городков. Пушечка подпрыгнула и так бухнула, что заложило уши. Ермак спрыгнул с вала, держа саблю наготове. Но когда дым рассеялся, то увидел, что всадники, не доскакав до них, повернули обратно, напуганные громовым пушечным раскатом. Он взобрался вновь на земляной холм, оглядел подступы к лагерю. Пока еще ни один из нападавших не сумел даже близко подобраться к перевернутым стругам. Прикинув, как бы он поступил на их месте, Ермак подумал, что они или отойдут назад и дадут казакам спокойно уйти, или начнут издали осыпать их стрелами, а потом попытаются все же наскочить, выявив наиболее уязвимые места в обороне. -- Приготовить щиты! -- прокричал он, и казаки выставили перед собой связанные ночью из гибких таловых прутьев большие щиты. Настал самый решительный момент боя. Мухамед-Кул вернулся обратно на пригорок и едва смог разжать стиснутые на сабельной рукояти пальцы. Его трясло от бешенства и стыда, что так неудачно начал бой, понадеявшись на беспечность казаков. -- Нечестивые псы! -- скрипел он зубами. -- Укрылись за своими лодками и не пожелали встретиться в честной схватке! Но ничего, я выкурю вас, хитрых лисиц! К нему подскакал слегка задетый пулей в щеку Айдар, сверкая налитыми злобой глазами. Его сотня не смогла из-за топи подле реки подойти близко к казачьим укреплениям и почти не понесла жертв. Но это только распалило нетерпеливого Айдара и сейчас он, крутя в руке длинную плеть, кричал прямо в лицо Мухамед-Куле: -- Почему ты не пустил вперед лучников?! Почему?! Они бы не дали им и носа высунуть, а так скольких нукеров мы уже потеряли! -- Не горячись. Бой не окончен. Сейчас пойдут стрелки. А ты готовься кинуться вслед за ними. Может быть, всем не удастся прорваться, то хотя бы половина прорвалась через их проклятые лодки, достала их саблями... -- Были бы у нас лодки, -- вздохнул сзади Янбакты, -- мы бы им показали... -- Где я возьму тебе лодки? -- огрызнулся Мухамед-Кул. -- Нет у меня лодок! Так будем биться. -- А если вплавь попробовать? -- предложил подъехавший к ним Дусай. -- Не смеши! Перебьют как уток, -- отмахнулся Айдар. -- Выдвигайте вперед лучших стрелков, -- приказал Мухамед-Кул. -- Пусть скачут не прямо в лоб, а вдоль их лагеря. Так в них будет труднее попасть и они смогут ближе подобраться к русским. -- Кони боятся их выстрелов, -- словно оправдываясь, высказался Дусай. -- Уши им что ли позатыкать? -- А ведь правильно говоришь, -- впервые за утро улыбнулся Мухамед-Кул. -- Я и сам подумал, что если бы кони не пугались, то мы добрались бы до их укреплений, -- кивнул он на русский лагерь. -- Ладно, попробуем, -- согласились Айдар и Дусай и поехали к своим сотням. -- А тебе нечего соваться в пекло, -- удержал Мухамед-Кула преданный Янбакты. -- Коль убьют, то кто боем управлять станет... -- Сам знаю, -- дернулся тот, но коня придержал и стал наблюдать с пригорка, как разворачиваются события. Айдар долго что-то втолковывал своим нукерам. Вот они стали вырывать клочья подкладки из своих халатов, затыкать уши лошадям. То же самое делали воины Дусая. Затем Айдар отделил полсотни стрелков и пустил их вдоль казачьих укреплений. Те словно вихрь пронеслись вдоль берега, выпустив по нескольку стрел. Прогремели запоздалые выстрелы, но лишь одна лошадь споткнулась на полном скаку и упала, перевернувшись через голову. Остальные благополучно достигли кромки леса. Тут же другая полусотня повторила их маневр, осыпав казаков стрелами, и так же без потерь взлетела на пригорок. -- Ну как? -- спросил радостный Айдар. -- Сейчас мы им покажем! -- Хорошо, -- согласился Мухамед-Кул, -- но надо! навалиться на них всеми силами, пока они перезаряжают свои ружья. -- Так и поступим, -- согласился Айдар, уже спускаясь с пригорка. Раз за разом скакали стрелки вдоль казачьих перевернутых стругов, слали стрелы, уходили в сторону и возвращались опять. А потом, когда на какое-то время стихли ружейные выстрелы и казаки, укрываясь от стрел, присели, спрятавшись за стругами или спрыгнув в ров, то вся татарская конница единым потоком хлынула на них. Кони уже не так пугались выстрелов и первый ряд легко перемахнул через невысокие борта стругов, оказался позади казаков. Началась рукопашная сеча. Прямо перед Ермаком проскочили несколько всадников, чуть не смяв его. Но он отскочил в сторону и дернул за собой пушкаря Ивашку Лукьянова, не успевшего перезарядить пушку. Тот схватил лежавший на земле топор на длинной рукояти и рубанул по морде ближайшего коня: Тот завалился на колени, а всадник, падая, успел зацепить саблей Ивашку по плечу, но тут же был проткнув копьем набежавшего сзади казака. Ермак в это время успел вышибить из седла тяжелой секирой двух молодых нукеров, что не успели развернуть застрявших в береговой жиже коней. Оба лежали с раскроенными черепами на узкой песчаной полосе, не выпуская сабель из рук. Рядом с атаманом оказался Черкас Александров, который как и раньше бился с двумя саблями в руках. -- Лихо ты их, -- крикнул он и рубанул по боку перескочившего через ров круглолицего татарина, подставив саблю в левой руке под его клинок. -- Да и у тебя, вроде, не худо получается, -- отозвался Ермак, приглядываясь, как идет дело у остальных. Снова ударили пищали и развернули мчащихся на них всадников. С теми же, кто успел прорваться, легко расправлялись копьями, сбрасывали с коней, рубили саблями топорами и добивали ружейными прикладами. Татары, словно поняв бесполезность своих попыток, откатились обратно к лесу, сбились в кучу, что-то обсуждая. -- Больше не сунутся! -- самодовольно поднял обе сабли Черкас Александров. -- Показали мы им! -- Помолчал бы... -- махнул рукой на него Ермак. -- Лучше сходи посчитай, сколько раненых, есть ли убитые. Того не смутил окрик атамана и он пошел вдоль лагеря, похлопывая с радостной улыбкой казаков по плечам, справляясь, не ранен ли кто. Таких оказалось полдюжины. Убитых двое. Одного зарубили в рукопашном бою, а второму стрела угодила точнехонько в горло. Зато татар убитых и раненых насчитали три десятка. Когда Мухамед-Кул отдал сотникам приказ оставить попытки взятия казачьего лагеря, поняв, что это ни к чему не приведет, ему доложили о подходе ханских сыновей со своими нукерами. Ишим и Алтанай, словно они были башлыками над сотнями, потребовали повторить нападение на другой день. Они даже не желали слушать возражений Мухамед-Кулы, а лишь повторяли: "Мы загоним их в реку! Мы не желаем возвращаться обратно с позором!" Но и на другой день вышло то же самое. Казаки укрывались от стрел за стругами, расстреливали в упор подскакавших близко к ним всадников, смело принимали рукопашный бой. Под Алтанаем убили коня, и он разбился при падении, а Ишима ранили в ногу. Лишь тогда они перестали настаивать на своем, и Мухамед-Кул приказал нести их на носилках обратно в Кашлык. Царевичи были горды хотя бы тем, что участвовали в бою и не выказали себя трусами. На другой день Мухамед-Кул послал своего сотника для переговоров с казаками, чтоб им разрешили подобрать убитых нукеров. Те согласились -- и вскоре тела погибших опустили в большую могилу на опушке леса. Почти одновременно ушли обратно в Кашлык сотни Мухамед-Кулы и вслед за ними отплыли казачьи струги, направляясь туда же. ПОЗНАНИЕ ПЕЧАЛИ Кучум выслушал сообщение о неудаче своего племянника внешне довольно спокойно, но Мухамед-Кул заметил, как дрогнули губы хана, сжались до белизны пальцы рук Бывшие тут же царевичи Ишим и Алтанай тихо добавили: -- Никак их не взять. -- Силы у нас мало. Надо большое войско собирать... Кучум, ничего не ответив, лишь насмешливо глянул на них и ушел к себе в шатер, велел разыскать Карачу-бека. Когда тот пришел, то резко спросил: -- Сколько тебе понадобится времени, чтоб собрать большое войско? Визирь, которому даже не предложили сесть, дернул по привычке плечом, задумчиво ответил: -- Это зависит от того, какое войско нужно собрать. -- Большое войско! Я должен раздавить этих русских и всех до единого утопить в реке. -- Какой срок дает мне хан? -- Спроси лучше у них. Все зависит от того, как быстро они окажутся здесь, под Кашлыком. -- Думаю, не раньше, чем через десять дней. -- Они тебе об этом сами сказали? -- Я вижу, хан желает обидеть меня. Чем я заслужил подобное обращение? Не я ли думаю о сборе ясака? Не я ли даю добрые советы хану? И какую благодарность имею за все? -- Карача-бек надул тонкие губы и было не понятно, обиделся ли он на самом деле, или же лишь показывает, насколько неприятны ему ханские слова. Но Кучум счел за лучшее переменить тему разговора. -- Попробуй отправить гонцов к царевичу Алею. Надо ему сообщить, что враг пришел сюда, под самые стены Кашлыка. -- Сделаю, мой хан. Только не верю, что гонцы сумеют быстро отыскать его. Судя по всему, он далеко ушел и будет не раньше весны. -- Все равно, отправь гонцов... Дорог каждый день. С ним наши лучшие нукеры. -- Хорошо. А что скажет хан, если попробовать подкупить казаков? Мне кажется, они согласятся. -- И что ты хочешь предложить им? Весь ясак, собранный за прошлую зиму, давно потрачен. С нукерами, ушедшими с Алеем, надо было чем-то расплатиться, вооружить их. Об этом тебе известно не хуже моего. -- Но совсем не обязательно давать казакам выкуп сразу. Начнем переговоры, поторгуемся... На это потребуется время. А вчера уже пролетал первый снежок. На реке забереги. Через десять дней, может случиться, их лодки вмерзнут в лед -- и мы возьмем их голыми руками. -- Тебя послушать, так все ровно и гладко выходит. Пробуй. Может, получится. Но главное, собери князей. Пусть каждый ведет с собой всех своих нукеров, включая охрану. -- Кто будет башлыком? -- Мой племянник. Он уже знает повадки русских. Пусть встретит их и сам выберет место поудачнее. -- Здесь? Возле Кашлыка? -- Карача-бек напрягся. -- Тогда нужно увести из городка женщин и детей... -- Успеем еще. А где твои старшие сыновья? -- В моем улусе, -- визирь тяжело вздохнул и, чуть помолчав, добавил. -- Русские могут быть там уже сегодня. -- Что ж... На все воля Аллаха. Нам всем нужно быть готовыми к испытаниям и потерям. Сердце подсказывает мне, что нынешняя зима будет тяжелой. Карача-бек повернулся, чтоб уйти, но был остановлен неожиданным вопросом: -- А где те ружья, что изготовил кузнец, привезенный тобой? -- В моем городке... -- Плохо, -- Кучум вздохнул и махнул рукой, отпуская визиря, -- нукеров не успеть научить обращаться с ними. Сабанак, узнав от старого Назиса о плывущих по реке казачьих судах, долго не мог принять какое-то решение. С одной стороны, он понимал, что не на праздник приплыли они сюда. Но выступить против них совместно с Кучумом он не мог. Вспомнились те несколько лет, которые он в качестве заложника-аманата прожил в Москве. Его там не били, не пытали, исправно кормили и многие русские девушки поглядывали в его сторону с надеждой, и пожелай он принять их веру, то и замуж бы какая пошла. Однако, пленный и думает, и видит все иначе, нежели вольный человек. Ему тогда хотелось одного -- свободы... И вот теперь он свободен, никому не подвластен. Но ради чего живет в глухом лесу, в окружении нескольких десятков убогих рыбаков и охотников, которым самим есть нечего. Ради этого он пришел в далекую Сибирь, лил кровь, тонул, мерз у зимних костров? Но и пойти с русскими против своих он не мог. Оставалось сидеть и ждать, чем закончится сражение между русскими и ханскими воинами... Утром следующего дня он и все жители селения настороженно вслушивались в далекие ружейные залпы, долетавшие до них через реку. Старый Назис, подставив ладонь к уху, загибал пальцы другой руки, пытаясь сосчитать число выстрелов. Но вскоре у него были загнуты все пальцы, он безнадежно махнул рукой: -- Шибко палят! Видать, крепко бьются... Как думаешь, князь, чья возьмет? -- А тебе не все ли равно? -- спросил старика Тузган, стоявший неподалеку. -- Нам от этого ни лучше, ни хуже не станет. -- Да нет... -- вступился за растерявшегося рыбака Сахат. -- Есть разница. Русские как пришли, так и обратно уйдут. Жить здесь не будут. Зато, если наш хан победит, то он нам спуску не даст. Ясаком таким обложит, что хоть дочерей своих продай, а все одно не расплатишься. -- Ты об этом откуда знаешь? -- усомнился лохмач Тузган. -- А вот и знаю. Старые люди рассказывали. И раньше такое бывало, когда князья или ханы меж собой дрались. Тот, кто побеждал, всегда ясак большой заставлял платить. -- Верно говоришь, -- согласился Сабанак, стоявший в общей толпе селян и мало чем выделявшийся среди них. -- Расходы на войну большие, их покрывать чем-то надо. Только сомневаюсь я, будто бы русские уйдут отсюда. Ни сегодня-завтра река встанет и примерзнут к берегу их лодки. Нет им обратной дороги. -- Ну, зимой-то на них навалится хан Кучум. Голодом заморит, -- покачал головой старый Назис. -- Я вот чего понять не могу. Башлык ихний, которого Ермаком зовут, больно знаком мне. Глаза уже худо видят, не могу лица разобрать, а по голосу слышу -- знакомый... -- Верно, вместе одного осетра делили: тебе хвост, а ему голова, -- захохотал Тузган, встряхивая прядями длинных волос. -- Может, ты и правду говоришь, -- не обиделся старик, -- я, когда молодым был, то много кого повидал. Хана Едигира от смерти спас... -- Про кого ты говоришь? -- переспросил Сабанак. -- Да про хана нашего ранешного, про Едигира. Когда он ранен был, и лишь одна женщина за ним приглядывала. Так вот голос русского башлыка в точности как у покойного хана... -- А откуда тебе известно, что он умер? -- Люди говорят. Убитый он. Разве нынешний хан не лишил бы его жизни, коль узнал о том. -- Похож, говоришь... А не переправишь ли ты меня старый рыбак, на своей лодке к Бабасанам? -- Так ведь там бой идет?! -- удивился Назис. -- Ничего... Не в первый раз. Готовь лодку, -- оживился вдруг Сабанак и отправился к себе в землянку за оружием. * * * Казаки издали заметили одинокую долбленку, направляющуюся к ним. -- Кого там несет нелегкая? -- заворчал Богдан Брязга. -- Сейчас узнаем, -- успокоил его Яков Михайлов. Лодчонка подплыла вплотную к лагерю и из нее приветливо замахал шапкой старый Назис. -- Кончили воевать? -- спросил он беззаботно. -- А тебе что за дело? -- повел пищалью в его сторону Брязга. -- Кто это с тобой? -- указал он на сидящего Сабанака. -- Наш князь будет. Захотел с вашим атаманом повидаться. -- Не до него сейчас атаману. -- Проведите меня к нему, а я уж сам поговорю, -- на довольно правильном русском языке заявил Сабанак, держа руку на рукояти сабли. -- Ишь, чего захотел, -- Брязга наставил ствол пищали ему в грудь. -- А вдруг ты тать какой? Смерти хочешь нашему атаману... -- Скажи атаману, что он мне нужен. Быстро скажи, -- твердо и с расстановками произнес Сабанак. -- Ну надо же... Атаман ему понадобился... Откудова ты такой выискался только? -- Ладно, я схожу к атаману, -- заступился за Сабанака Яков Михайлов, невольно испытывая уважение к его мужественной фигуре. -- Валяй, -- согласился Брязга, -- а я пока присмотрю за ними. Бой уже закончился и сейчас большинство казаков бродили по полю перед укреплениями, снимали с убитых лошадей седла и остальную упряжь. Мертвых татар атаман и есаулы не велели трогать. И казаки были недовольны, что нельзя поживиться, забрать себе одежду, оружие. -- Чего это атаман любезничает с ними? -- удивлялся Гришка Ясырь, которому досталась лишь уздечка с убитого коня, а седло уже успел кто-то подобрать. -- Зачем мертвякам одежда? -- Атаман лучше знает, что делает, -- оборвал его Гаврила Ильин. -- Да я разве спорю? На то он и атаман, чтоб за всех решать, -- пытался оправдаться Ясырь. -- Вот и помолчал бы, -- Гаврила заметил притоптанную копытами коней чью-то оброненную саблю. Наклонился, быстро поднял ее. -- Вместе нашли! Пополам делим, -- подскочил тут же Гришка. -- Как вторую половину найдешь, твоя будет. -- Какую такую половину? -- Ножны от сабли найдешь, можешь их себе оставить, -- отмахнулся от его Гаврила. -- Вот всегда так, -- обиженно поджал губы Ясырь. -- Все лучшее кому-то другому достается, а мне лишь ошметки рваные. -- Да забери ты эту саблю! Привязался как смола, -- бросил к ногам Ясыря саблю Ильин. -- Все одно сталь плохая, в зазубринах вся. Но Гришка, не обращая внимания на его слова, схватил саблю, взмахнул ей несколько раз в воздухе. -- Мне и такая сгодится. Буду на двух теперь рубиться. Спасибо... Ермак стоял подле отца Зосимы, который отпевал убитых казаков. Алешка Галкин, что лучше других соображал в плотницком деле, свалил здоровенную сосну и ловко вытесал из нее гробы-домовины, куда и положили погибших, предварительно обмыв и одев в новые одежды. Все казаки по одному подходили проститься, снимая с головы шапки. Тут же неподалеку от лагеря выкопали могилу. Отец Зосима закончил службу, глянул на Ермака. Тот кивнул казакам и гробы один за другим стали опускать. Атаман первым бросил горсть земли, отошел в сторону. Тут его и окликнул Яков Михайлов, сообщил, что какой-то татарский князь просит о встрече. -- Веди его сюда, -- приказал Ермак. Когда Сабанак в сопровождении не спускающего с него глаз Богдана Брязги подошел к толпе казаков, то он тут же безошибочно выделил из всех фигуру Ермака и поклонился ему. -- С чем пришел? -- спросил тот. -- Ты не узнаешь меня? -- Сабанак подошел чуть ближе. -- Может и узнаю. Что с того? У меня нет времени для воспоминаний. Нам надо идти дальше. -- Хорошо. Если ты тот человек, о котором я думаю, то мне хотелось бы пойти с вами. -- Хорошо подумал? Мне кажется, ты был другом хана Кучума. -- То было давно. -- Что-то изменилось? -- Многое. Ты позволишь быть с вами? -- Простым воином? Сможешь? -- А почему нет. Я согласен. -- Тогда становись в его сотню, -- кивнул Ермак на стоявшего сзади Сабанака Богдана Брязгу. -- В мою? -- удивился тот. -- Да. В твою. И учти, мы скоро выступаем. -- Спасибо тебе, атаман. -- Позже поговорим, -- и Ермак тяжело зашагал к своему стругу. Еще через день плавания по правому берегу они увидели хорошо укрепленный городок Карачи-бека. Он находился на острове, опоясанном с одной стороны небольшой протокой, впадающей в реку. Ермак приказал сотне Матвея Мещеряка обойти городок сзади и попытаться проломить ворота. Остальные казаки по сигналу ударили из пищалей по стоявшим на стенах защитникам. Те попрятались от первых же выстрелов. А вскоре с противоположной стороны послышались крики и звон стали. Подсаживая друг друга, казаки прямо со стругов полезли на стены, и осажденные, не выдержав их бешеного напора, побросали оружие, сдались. К Ермаку привели двух молодых воинов, злобно сверкавших глазами и с ненавистью глядевших на атамана. -- Кто такие? -- спросил он, хмуро разглядывая безусых юнцов. -- Сыновья Карачи-бека, ханского визиря, -- отвечал один из защитников, преданно кланяясь. -- Они заставили нас сражаться с вами. Мы хотели открыть ворота, но они пригрозили, что убьют нас. Как вас зовут? Но юноши молчали, лишь скривясь в презрительной ухмылке. -- Мамыш и Яныш, -- услужливо подсказал все тот же пленный. -- Они близнецы и никогда не расстаются. Действительно, юноши походили один на другого каждой черточкой лица, были одинакового роста. -- Где ваш отец? -- спокойно спросил их Ермак. -- Почему его нет с вами? Мне очень хотелось бы потолковать с ханским визирем... -- Успеешь еще, -- зло выкрикнул один из них. -- Скоро отец будет тут с лучшими нукерами и тогда ты будешь мечтать о легкой смерти... -- Он придумает тебе лютую казнь! -- добавил второй. -- Рано еще говорить об этом. Многие грозили мне смертью, только жив вот пока, как видите. -- Что с ними сделать? -- спросил Матвей Мещеряк. -- Один из них метнул в меня копье, если бы не кольчуга, -- указал он рукой на правый бок, из которого сочилась кровь. -- А как ты сам думаешь? Как с ними поступить? -- Повесить на воротах, -- не задумываясь, ответил есаул. -- Чтоб другие знали, на кого руку поднимают. -- Успеется, -- ответил Ермак. -- Возьми аманатами на свой струг. Глядишь, пригодятся еще. Да свяжи покрепче, а то шустры больно. -- Как скажешь, атаман, -- подтолкнул юношей прикладом есаул. К Ермаку бежал Яков Михайлов и по напряженному лицу было видно, случилось что-то непредвиденное. -- Что еще там? -- нетерпеливо спросил Ермак. -- Убили кого? Ранили? -- Да нет пока. Без потерь городок взяли. Нашли несколько бочек вина старого. Казаки, как мухи на мед, кинулись... Что делать? -- А что теперь делать? Сам знаешь, не остановить их, коль дорвались. Поставь надежных людей в караул и сам не пей. -- Как можно, атаман! -- ударил себя в грудь Яков. -- Все в точности исполню. А может, отбить у них вино? Вылить на землю? -- Попробуй, -- хмыкнул Ермак. -- Только я за твою башку не ручаюсь. Казаки пировали всю ночь, отводя истомившуюся за время похода душу. Есаулы, пригубив по чуть-чуть, затворили ворота и сами несли караул до утра. Ермак тоже не спал и тяжело расхаживал по берегу реки, слушая пьяные выкрики казаков, доносившиеся из городка. Он понимал, что им нужно погулять, требуется хоть короткий отдых, а завтра они встанут с помятыми лицами, сядут за весла -- и все пойдет как обычно. И их молчание будет той благодарностью, которую не выскажут в открытую, вслух. Может, для кого-то этот ковш вина станет последним в жизни, и имеет ли он право лишать их такой малости... Но какой-то посторонний шум, доносившийся со стороны стругов, от реки, привлек внимание атамана. Он направился в ту сторону и увидел извивающихся на песке сыновей ханского визиря. Одному удалось освободиться от пут на руках и он спешил развязать брата. Увидев Ермака, вскочил, но не бросился бежать, а кинулся на него, пытаясь схватить за горло. Ударом кулака Ермак отбросил парня от себя и схватил за шиворот, встряхнул, поставил на ноги. -- Я все равно убегу! Убью! Убью! -- выкрикивал бессвязно юноша, молотя тонкими руками по воздуху. --Цыц! Щенок! -- пригнул его к земле атаман. -- Мал еще, чтоб такие слова говорить. Парень упал на песок и, захлебываясь слезами, зарыдал, продолжая выкрикивать угрозы и проклятия: -- Ты унизил, оскорбил меня и брата. Никто никогда не бил нас. Мы отомстим тебе во что бы то ни стало. Ты пожалеешь об этом... Ермак спокойно переступил через него и подошел к другому юноше, вытащил из ножен короткий кинжал. Пленный замер и даже в темноте его большие черные глаза неистово блестели, выражая испуг. -- Не убивай меня, -- прошептал он. Его брат поднял голову и, увидев кинжал, тих