о завыл как это делают раненные смертельно звери. -- Помолчи, -- тихо сказал Ермак и разрезал ремни? стягивающие руки второго пленника. -- Можете идти куда захотите. И скажите всем, что Ермак с детьми не воюет. Даже если они и хватаются за оружие. Юноши вскочили, попятились к реке, не сводя глаз с кинжала, который атаман все еще держал в руке. Усмехнувшись, он сунул оружие обратно в ножны и чуть отступил назад. Тогда те, не произнеся ни слова, вошли в реку и, все еще не веря в свое освобождение, кинулись в воду, поплыли торопливо, выбрасывая руки над поверхностью, и вскоре лишь черные точки их голов виднелись с берега. Сзади послышались чьи-то шаги, Ермак повернулся. К нему спешили с пищалями в руках Матвей Мещеряк и Яков Михайлов. -- Случилось что, атаман? -- Пленные сбежали, -- просто ответил он. -- Как? Куда? -- Уплыли. Видать, плохо связали их. -- Помог кто-то гадам, -- поднял с песка перерезанный ремень Мещеряк и поднес его поближе к атаману. -- Мальцы еще... Пусть поживут, -- махнул рукой Ермак, давая понять, что разговор закончен. -- Время придет, свидимся с ними, -- упрямо выдохнул Мещеряк, скрежетнув зубами. * * * Когда Соуз-хану сообщили, что казаки взяли городок Карачи-бека и в плен попали двое сыновей ханского визиря, то он окончательно приуныл. -- Они могут через день оказаться и здесь! -- сокрушался он, сотрясая воздух руками. -- И не посчитаются, что я потомок древнего рода. Ограбят, разденут, зарежут! Что же делать? Что делать?! Оба старших сына, Шарип и Набут, стояли перед ним, ожидая, какое решение примет отец. -- Мы можем скрыться в лесу, -- предложил Шарип. -- Пересидим там пока они не уберутся обратно. -- А если они пришли надолго? Тогда как? Нам не взять с собой скот, имущество, рабов. Куда это все спрячешь? Да и стар я уже скакать, словно заяц по лесам. -- Тогда будем защищаться до конца, -- храбро предложил Набут. -- Замолчи! Кто разрешил тебе открыть рот?! Хочешь смерти? Тогда пойди и утопись. Река рядом. Батыр нашелся... -- Не горячись, отец, -- рассудительно остановил его старший сын. -- Мы понимаем, как трудно тебе, но ты сам всегда говорил, что от любой беды можно откупиться. У нас есть деньги, товары. Отдадим русским часть, и они не тронут нас. -- Я уже думал об этом, -- пробурчал, чуть успокоившись, Соуз-хан. -- Только не вышло бы хуже. Коль узнают про наши богатства, то обчистят до нитки. -- Но надо на что-то решаться, -- не сдержался опять Набут. -- Пока мы тут сидим, думаем, и русские заявятся. -- Замолчи! Я тебе сказал! -- подскочил Соуз-хан к младшему сыну. -- Твое дело слушать и исполнять что старшие скажут. -- Успокойся, отец. Так мы и в самом деле ничего не решим. Соуз-хан прошелся по шатру, с сожалением оглядел его богатое убранство и, неожиданно повернувшись к наблюдающим за ним сыновьям, решительно заявил: -- Собирайтесь. Едем. -- Куда? -- одновременно вскрикнули они. -- На встречу с русскими. Чем ждать пока они к нам пожалуют, лучше явиться к ним с подарками. Если потребуется, то и служить им станете. Зверя лучше приласкать, а не злить. Сила на их стороне... -- Но что скажут наши соседи? Как мы в глаза людям смотреть станем? -- воспротивился Набут. -- Я не поеду. -- Поедешь! Еще как поедешь! -- ткнул его в грудь пухлым кулаком отец. -- Иначе выгоню?! Ты меня знаешь. Опустив глаза, сыновья пошли выполнять приказание. Соуз-хан сам выбрал лучшее оружие, одежду, чуть подумав, достал из сундука несколько серебряных чаш и тоже кинул их в кожаный мешок. Для себя он велел запрячь специальную повозку, обитую цветной материей, поскольку давно уже из-за своей тучности не мог держаться на лошади верхом. Захватив с собой небольшую охрану, они выехали по направлению к реке, где, по предположению Соуз-хана, обязательно должны были проплыть русские суда. Казачьи струги уже миновали небольшую возвышенность, когда идущий по договоренности с атаманом замыкающим Иван Кольцо увидел небольшую группу людей, вышедших к реке и призывно размахивавших руками. -- Чего им надо? Как думаешь? -- спросил есаул Ларьку Сысоева, сидящего рядом с ним. -- А кто их знает... Здоровкаются поди... -- Пристать что ли? -- От своих отстанем. -- Нехай, нагоним. Греби к берегу, -- крикнул Кольцо. -- Проверим того пузатенького. Может, он нам подарки от хана Кучума привез. Казаки с радостью направили струг к берегу, ожидая развлечения, на которые Иван Кольцо был большой мастак. Увидя, что струг повернул к берегу, Соуз-хан вылез из повозки, спустился к самой воде, держа в руках тяжелый мешок с подарками. Наконец струг достиг мелководья и Иван Кольцо с Ларькой Сысоевым, спрыгнув в реку, побрели к берегу, зачерпывая воду голенищами. -- Заставил нас ноги мочить, -- ругался Иван Кольцо, уже сожалея, что остановил струг. -- Коль он просто с нами поздоровкаться решил, заставлю жирного борова в одеже как есть искупаться. -- Сейчас узнаем, -- успокоил его Сысоев. -- Не жги себя раньше времени. -- Ларька немного понимал местную речь, и есаул постоянно держал его при себе, если потребуется разговаривать с кем-то из местных жителей. И сейчас он оказался как нельзя кстати. Когда казаки выбрались на сушу, Соуз-хан низко поклонился и заговорил, протягивая перед собой мешок: -- Я очень достойный человек этой земли. У меня много воинов, но я не желаю воевать с вами... -- Чего он там лопочет? -- не дождавшись конца длинной речи, спросил Кольцо своего толмача. -- Говорит, будто сильный очень, -- развел тот руками. -- Силами что ли померяться предлагает? Это можно... -- Кольцо сжал руку в кулак и, размахнувшись, засветил Соуз-хану в ухо. Тот лишь крякнул и замотал головой, плохо понимая, отчего этот русский ударил его. Зато схватились за сабли его сыновья, бросились на помощь к отцу. -- Но, но... -- поднял руку Кольцо и указал на струг позади себя, из которого уже выбирались остальные казаки. -- Вы не очень-то, а то отправим в реку раков кормить. -- Зачем дерешься? -- плаксиво запричитал Соуз-хан. -- Подарки тебе принес. Дружить хочу, а ты дерешься... -- Подарки принес говорит, -- разобрал его слова Ларька Сысоев. -- Подарки, давай сюда, -- Кольцо выхватил мешок из его рук и высыпал содержимое на землю. -- Матушки святы... -- Раскрыл он рот от удивления. -- Надо же какое богатство... Остальные казаки сгрудились вокруг него, разглядывая подарки и потряхивая чубатыми головами. -- Ишь ты... Оружие... Братины серебряные... -- загомонили казаки. Соуз-хан, довольный вниманием к нему со стороны русских, мгновенно забыл о причиненной ему обиде и широко заулыбался, подмигнул сыновьям. -- Спроси его, много ли еще таких подарков дома хранит, -- велел Кольцо Ларьке Сысоеву. Соуз-хан, услышав вопрос, испугался и затряс головой. -- Нет, ничего нет. Последнее отдаю, клянусь бородой пророка. Вот я вам своих сыновей привез. Возьмите их к себе на службу, -- и он подтолкнул вперед Шарипа и Набута. -- А чего они делать умеют? -- спросил Кольцо, выслушав перевод. -- Чего скажешь, то и делать будут. Даже из ружья один раз давал им стрелять, -- с гордостью добавил Соуз-хан. -- Сгодятся, -- согласился Кольцо. -- Беру их к себе нас струг. -- Спасибо, большое спасибо, -- опять начал кланяться Соуз-хан, и повернувшись к сыновьям, дал им знак идти с казаками. Как только струг отчалил, и одиноко стоявшая на возвышенности расплывшаяся фигура Соуз-хана скрылась из вида, Кольцо спросил гребцов: -- Эй, кто устал горбатиться на веслах? -- Я! Я устал! Мочи моей нет, -- послышались голоса. -- Так... -- повел бровью есаул. -- Остатка, Фомка, бросай весла. А вы молодцы, -- ткнул пальцем в сторону Шарипа и Набута, -- айда на их место. Те поначалу не поняли, а когда им доступно объяснили, всучив в руки по здоровенному веслу, что от них требуется, то начали артачиться: -- Я ханский сын, -- гордо крикнул Шарип. -- Рабом не буду, -- повторил вслед за братом Набут и шагнул к борту, собираясь броситься в воду. Но его перехватили, кинули на лавку. Иван Гроза, широченный в плечах мужик и на голову выше остальных товарищей, поднес к ним по очереди свой кулак, спросив: -- Чуете, чем пахнет? Не будете слушаться -- изувечу. -- Он может, -- подмигнул Кольцо. -- Вы бы, молодцы, лучше не рыпались. У нас рабов нет. Все гребут. Служба такая. Ларька Сысоев перевел им смысл сказанного -- и братья понемногу успокоились, ухватились за тяжелые весла и под одобрительные понукивания казаков сделали по нескольку гребков. Было трудно попасть в общий ход с остальными гребцами и с непривычки они вскоре взмокли, натерли кровавые мозоли, Кольцо, глядя на их потуги, сам сел на место Набута, отодвинув его в сторону. -- Смотри как надо, -- и широко откинулся назад, с силой гребнул, упираясь обеими ногами в переднюю скамью. --И-и-и р-р-раз! И-и-и раз! А ну, Ларька, затяни нашу, донскую... Тот набрал побольше воздуха в грудь и затянул что-то разудалое, подмигнул братьям, отирающим пот со лба, стертыми в кровь ладонями. Запели и другие казаки, широко улыбаясь, не переставая работать веслами. Струг пошел ходко, быстро нагоняя ушедших вперед. Шарип не удержался и тоже разулыбался, ткнул брата в бок, показал на проплывающие мимо берега: -- Однако, хорошо так плыть. Весело... -- Поглядим, как дальше все обернется, -- ответил не разделявший его радости Набут. Они уже подплывали к устью Тобола, где он сливался с водами неугомонного Иртыша-землероя. ПОЗНАНИЕ ПОБЕДЫ Мухамед-Кул, которому было поручено организовать оборону ханских земель, вместе с Кучумом и Карачой-беком выехали из Кашлыка. Они ехали по правому берегу Иртыша, выбирая место, где можно было бы встретить русских и разбить их. Мухамед-Кул ехал в один ряд с ханом, а следом, чуть приотстав, Карача-бек, который сидел на коне чуть нахохлившись, словно ворон после дождя на ветке дерева. Вместе с охраной следовали и молодые царевичи Ишим и Алтанай и совсем юные Абдур-Хаир, Асманак, Канай. Они были особо возбуждены и время от времени пускали лошадей вскачь, пытались вырваться вперед. Женам и наложницам вместе с малолетними детьми хан велел готовиться к переезду в другое место. Он и сейчас хорошо помнил, как много лет назад захватил врасплох Кашлык, благодаря предательству начальника стражи, убившего одного из сибирских ханов. "Лучше лишний раз поостеречься, чем потом до конца дней кусать собственный локоть", -- думал он. После сообщения о том, что русские взяли городок Карачи-бека, захватили в плен его сыновей, Кучум не спал последнюю ночь. Болели сильнее прежнего глаза, он перестал различать предметы и людей, находившихся от него дальше чем за десять шагов. Но об этом знала лишь одна Анна, и он строго-настрого запретил ей сообщать об этом кому-либо. -- Прогоним прочь русских -- и зрение вернется, -- обронил он неосторожную фразу и тут же пожалел об этом. -- Меня тоже прогонишь? -- не поднимая головы, спросила Анна. -- Я ведь тоже русская... -- Прости. Не тебя имел в виду. Ты это хорошо знаешь. -- Зачем ты приказал ослепить пленных мужиков, что привели с последним полоном? -- Не твое дело, -- вспылил он. -- Ты желаешь, чтоб они сбежали и привели сюда войска царя Ивана? Ты этого хочешь? -- Они уже пришли... А ты не думал, что Господь наказал тебя за их слепоту? Болезнь твоих глаз. Это ли не наказание Господне? -- Замолчи, женщина! Не пророчествуй! Не твое это дело! Она ушла. И теперь Кучум мучился, подозревая Анну в измене, в потворстве своим соплеменникам. Хотя, она давно могла бы тайно покинуть Кашлык, сбежать обратно в земли своих родителей. Но она любила его. Любила таким как он есть... Но при этом не принимала многих его решений. Как-то поведет она себя сейчас, когда русские пришли уже под стены его столицы... -- Самое удобное место -- напротив устья Тобола, -- вывел его из задумчивости голос племянника. -- Что ты говоришь? -- переспросил Кучум. Они находились на вершине горы, изрезанной многочисленна ми провалами оврагов, тянувшихся вниз к реке. -- Если мы поставим свои сотни здесь, то сможем засыпать их стрелами сверху, -- продолжал Мухамед-Кул. -- К тому же они не смогут обойти нас. Мы все будем видеть с вершины холма. Карача-бек подъехал ближе и внимательно слушал слова Мухамед-Кула, но мысли его были о сыновьях, которые оказались в плену у русских. Он готов был кинуться навстречу русским лодкам, чтобы выкупить своих близнецов. Оказавшись в заложниках, сыновья связали ему руки, и думать сейчас о чем-то другом он просто не мог. -- А ты как думаешь? -- обратился к нему Кучум. -- Удачное место выбрал мой племянник? -- Насколько я помню, когда-то здесь уже было одно сражение. Хан Едигир тогда находился вон на том холме, -- указал рукой визирь. -- Но удача отвернулась от него. Я не люблю совпадений... -- То было давно, -- отмахнулся Кучум. -- К тому же Едигира нет в живых. Так что нам нечего опасаться. -- А где мы пустим конников? -- спросил царевич Ишим. -- Тут им делать нечего, -- отрезал Мухамед-Кул, бросив на него косой взгляд. Тяготило, что ханские сыновья будут стремиться все сделать по-своему, наперекор его воле. -- Но наши воины плохо дерутся пешими, -- не сдавался царевич. -- Ты уже видел под Бабасанами что вышло, когда они были верхом. Хочешь еще раз попробовать? Кучум с интересом прислушивался к их перепалке и думал о том, какое же принять решение. Место действительно было удобно тем, что просматривалось все вокруг и невозможно подойти сзади незамеченным. Вряд ли русские воины рискнут лезть на такую кручу. Их легко будет поразить стрелами, копьями. Но их ружья бьют значительно дальше. Самое главное, что не давало хану покоя, -- выйдут ли русские на берег именно в этом месте. А вдруг они поплывут дальше? Прямо к Кашлыку? А он будет поджидать их здесь. -- А как их выманить на берег? -- спросил он. -- Вдруг они проплывут дальше? Не примут бой... -- И я думаю об этом же, -- поддакнул Карача-бек. -- Вполне может такое случиться. -- Куда им деваться? Где бы они не остановились, мы всегда настигнем их. Мы у себя дома и каждая тропинка нам известна. -- Горячо защищался Мухамед-Кул. -- К тому же по реке уже второй день плывет шуга -- и вот-вот река встанет. Тогда им конец. -- Пришли ли северные князья со своими воинами? -- спросил Кучум. -- Еще вчера. Все как один на лодках приплыли, -- с готовностью ответил Карача-бек. -- Это хорошо. Вот пусть они первыми и нападут на русских, заставят их повернуть к берегу. А здесь, внизу, надо натаскать побольше бревен, коряг, чтоб наши воины могли укрыться. Тогда им будут не страшны пули русских. -- Я тоже об этом подумал, -- согласился Мухамед-Кул. -- Две сотни оставим под холмом, а остальные будут стоять тут наверху. -- Я не стану возвращаться обратно в Кашлык, -- негромко произнес Кучум. -- Пусть прямо здесь мне разобьют шатер. Хочу побыть один, все обдумать. -- Будет исполнено, -- откликнулся с готовностью Карача-бек. -- Русские плывут! Русские! Я вижу их! -- первым закричал Алтанай, чьи молодые глаза различили показавшиеся вдали белые гребни парусов, еще плохо заметные издали. Все замолчали, вглядываясь в ту сторону, и лишь кони вскидывали головы, бряцая уздечками. Со стороны реки дунул холодный, пронизывающий ветер и первые снежинки опустились на холм, на всадников, на крупы коней. Снег пошел гуще и закрыл мелкой пеленой казачьи суда, словно чей-то небесный полог пытался разделить противников, развести их, не дать пролиться человеческой крови. -- Мы останемся с тобой, отец, -- один за всех предложил Ишим и остальные братья согласно кивнули головами. -- Пусть будет так, -- отозвался Кучум, чьи больные глаза так и не смогли увидеть подплывающие струги, но зато сердцем он угадал подступающие вплотную опасность и беду, которую он ждал, не признаваясь самому себе, долгих два десятка лет. * * * ...Наконец Ермак увидел очертания знакомых холмов, на которых он когда-то стоял со своими сотнями, откуда был увезен едва живой и где с тех пор ни разу не был. -- Вот я и вернулся, -- тихо прошептал он, еще не веря в это до конца, и снял шлем с головы. -- Что говоришь, атаман? -- спросил Гришка Ясырь, сидевший напротив. -- Приплыли, говорю... -- Где высаживаться станем? Прямо тут? -- Поворачивай правее, -- кивнул атаман рулевому. -- По Иртышу пойдем и чуть дальше встанем. -- Тебе, атаман, словно знакомы эти места, -- удивился Гаврила Ильин. -- Все наперед знаешь. Бывал здесь? -- И что с того, коль бывал? -- Рассказал бы хоть, когда. -- Время не пришло, -- отрезал Ермак. Они проплыли мимо желтого суглинистого холма, где увидели плохо различимые в начавшемся снегопаде фигурки всадников. Но все настолько устали после трудного перехода, что гоняться за дозорными, которые были наверняка посланы докладывать о их передвижении, никому и в голову не пришло. Хотелось скорее бросить весла, выйти на берег, похлебать горячей ушицы. Когда высокий обрывистый холм остался позади, то Ермак указал на широкую протоку, велел свернуть в нее. Вскоре перед ними открылся большой луг, а чуть дальше зачернел хмурый ельник. Подле него и причалили к берегу, застигнутые уже надвигающимися сумерками. Пока разжигали костры, вытаскивали струги на берег, Ермак велел кликнуть всех есаулов и сотников. -- Чего унылые такие? -- спросил он их. -- А чему радоваться? -- отозвался Иван Кольцо. -- Зима на носу, а у нас ни одежи теплой, ни крыши над головой. -- Может, обратно податься, пока лед не встал, -- предложил Никита Пан. -- Успеем еще. А там струги бросим и дальше пешими через горы. -- Ишь ты каков! -- сплюнул Мещеряк и смерил Никиту презрительным взглядом. -- Не набегался еще? Попрыгать хочешь? -- Не тут же подыхать, -- огрызнулся тот. -- Дома все одно веселее. -- И там худо и тут нехорошо, -- тяжко вздохнул Богдан Брязга. -- Значит, плохо все, -- свел руки на груди атаман. -- Умирать собрались. Не ожидал, не ожидал такого от вас... -- Ты, атаман, не тяни, говори, зачем собрал, -- зябко ежась от сырости, вновь подал голос Иван Кольцо. Ермак никак не мог уловить настроение есаулов, ждал пока все выскажутся, но тем хотелось сперва услышать его мнение и лишь потом согласиться или отвергнуть предложение. Мещеряк и Михайлов были явно на его стороне, а Никита Пан держался Ивана Кольцо. К ним же склонялся и Брязга. Не ясно было только с Волдырем, который мог и вовсе промолчать, принять мнение большинства. Значит надо было начинать именно с Ивана Кольцо. Так же как и в строгановском городке, если он выскажется за то, чтобы зимовать в Сибири, то не будут возражать и остальные казаки. Нет -- пойдут обратно за есаулами. Кто-то останется с ним. Но это уже далеко не та сила, которую они имеют сейчас. Поэтому во что бы ни стало он должен убедить их, удержать. Любой ценой... -- Хорошо, скажу. Не дело это в гости за столь верст переться, а потом перед дверью постоять, помяться и, повернув обратно, топать голодному. -- Ну да, эти накормят, -- кивнул Никита Пан в сторону холма на той стороне реки. -- Их там столько соберется, что только башкой крути, верти, жди, откуда прилетит. -- То тебе, Никита, не коней ночью красть у ногаев, -- поддел его Яков Михайлов, -- тут храбрость особая нужна. -- Ты бы хоть помолчал, деревенщина! Давно ли лапти скинул? Казаком поди себя зовешь, а обычаев наших не знаешь... -- Зато ты хорошо их знаешь. Привык за чужие спины прятаться. -- Это я прячусь?! -- Вскочил на ноги Никита Пан и схватился за саблю. Но Иван Кольцо ловко подшиб его ногой -- и тот грохнулся на мокрую траву, затравленно глянул на всех, закричал. -- Что? Сговорились? Извести нас всех по одному желаете?! Сейчас кликну своих... -- Замолкни, -- ткнул его в спину кулаком Кольцо. -- Только и осталось, что меж собой собачиться. То-то татары обрадуются... -- И Никита неожиданно сник, замолк и сидел, не открывая рта. -- Вот что скажу вам, -- продолжил Ермак, словно и не было короткой стычки меж есаулами, -- негоже нам обратно топать, как побитая собака хвост поджавши. Рядом ханская ставка. Там и зазимуем... -- На постой значится к сибирскому хану попросимся, -- язвительно заметил Богдан Брязга. -- Дожили... -- Да ты послушай, чего говорят, а потом уж зубы кажи, -- одернул его Матвей Мещеряк. -- Думаю, у хана там и припасы имеются и одежонкой кой-какой разживемся. Стены высокие, перезимуем как-нибудь, а по весне и решать будем, как дальше жить. -- Поди у хана и золотишко припрятано, -- мечтательно почесал бороду Иван Кольцо. -- Нынче к нам подвалил один из ихних... Оружие припер, двух сыновей в услужение отдал. Мы их быстро к делу пристроили, -- хохотнул он. -- Найдется и золотишко, -- Ермак наконец уловил слабую струнку противившихся ему есаулов, -- мехов добрых подсобираем, приоденемся как бояре... -- К царю-батюшке дань пошлем. Мол, прими, государь, прости грехи наши малые, помолись за нас грешных, -- заерничал Богдан Брязга. -- А отец Зосима где? -- вдруг спохватился Ермак. -- Больных пользует, -- отозвался молчавший до сих пор Савва Волдырь. -- Кликни его. Пусть и он слово скажет. Батюшка пришел без промедления. Садиться не стал, а спросил, оглядев есаулов и атамана: -- Коль по делу, то говорите сразу, а то у меня трое больных еще дожидаются. -- Ранены что ли? -- поинтересовался Ермак. -- Да нет. Тех поглядел уже. Остались один простуженный, двое с чирьями, от простуды вылазят... -- В моей сотне так через человека чирьи замучили. Спасу никакого нет от них, -- сокрушенно мотнул головой Мещеряк. -- По делу мы тебя, отец Зосима, звали... -- начал осторожно Ермак. -- А дело серьезное и решать его непременно сегодня надобно, чтоб завтра знать, как поступать дальше. Думаем, как дальше быть: то ли обратно на Русь подаваться, то ли тут зимовать... -- Коль зимовать, то бой принимать надо? -- спросил отец Зосима. -- А как же? Или мы хана Кучума одолеем или он нас. -- Даже если обратно подадимся, то он все одно нагонит, с миром не отпустит. -- Само собой... -- Чего же тут думать? Лучше с честью живот положить за веру, чем с позором помереть или замерзнуть где. Укрепим себя молитвой и с Божьей помощью одолеем басурманов. Ермак видел, как просветлели лица Михайлова, Мещеряка, посуровел Кольцо, тяжело вздохнул Брязга. Лишь таким же беспристрастным остался Савва Болдырь, а Никита Пан сморщился и смотрел куда-то в сторону. -- Благослови нас тогда, батюшка, -- поднялся Ермак и первым подошел под благословение. Следом за ним встали и другие есаулы. Когда отец Зосима ушел, то Иван Кольцо, Чуть помявшись, спросил: -- Выходит, завтра и начнем? -- Рано, -- не согласился Савва Болдырь, -- пристали казаки. Да и оглядеться не мешало бы... -- Ну, коль все за одно дело взялись, то и я с вами, -- широко улыбнулся Никита Пан, будто и не было стычки меж ними. -- Об одном прошу: пустите меня с моими казачками в дозор. Переплывем на ту сторону и все высмотрим, выглядим. Без разведки никак нельзя. -- А не сбежишь? -- полушутя поинтересовался Мещеряк. -- Сам не сбеги. Не таковский я, чтоб пятки салом мазать, когда другие драться станут. Никогда еще Никита Пан из драки не бегал, друзей не бросал... -- Поутру и плыви, -- согласился Ермак. -- Только тихо, чтоб не переловили вас там по одному. -- И не сумлевайся, атаман. То мне хорошо знакомо. К утру снег стих и начал таять. Солнце пробилось сквозь толщу туч лишь к полудню, но вскоре опять небо плотно затянулось снеговым тяжелым пологом. Тогда и показались узкие лодки-долбленки, приблизившиеся к берегу, где отдыхали казаки. Но в протоку входить они не решились, а сновали вдалеке, словно дразня казаков. По тяжелым теплым одеждам Ермак признал в них остяков, верно, пришедших на подмогу к Кучуму. "Плохо, значит, дело у хана, коль даже их призвал", -- усмехнулся про себя. Ему хорошо было известно, какие воины из остяков. Они смелы лишь в глухой тайге, а выйдя на чистое место, пугливы и осторожны. -- Атаман, дозволь проверить их, -- кивнул в сторону ближних лодок Черкас Александров. -- Отдыхал бы... Все тебе неймется... -- Ночь длинная, отдохнем, -- показал тот белые крепкие зубы. -- Мы мигом. Пужнем их и обратно. -- Только на тот берег не суйтесь, -- погрозил пальцем Ермак. Казачий струг сперва осторожно двигался вдоль берега, а потом круто повернул на середину реки, и гребцы дружно налегли на весла. Александров выбрал самых молодых и дюжих, и струг летел, оставляя за собой широкую расходящуюся от кормы полосу. Долбленки какое-то время стояли неподвижно, а потом дружно рванулись к противоположному берегу, сгрудились. Тогда казаки бросили весла, подняли пищали, и грянул залп. Ветерок отнес серое облако порохового дыма, и все увидели две перевернутые долбленки. Несколько лодок успели пристать к берегу, а в остальных остяки легли на дно, напуганные выстрелами. Казачий струг опять набрал ход и перевернул носом еще две лодочки. С берега в них полетели стрелы. Со струга ответили выстрелами. Но вскоре они развернулись и медленно поплыли обратно, демонстрируя свою силу и уверенность. -- Чего ж языка не взяли? -- спросил Черкаса Матвей Мещеряк -- Да зачем он нужен? Не захотели мокрошубного из воды тащить. Веслом по башке тюкнули и... готов. Может, еще сплавать? Тогда на берегу сухенького возьмем, -- задорно предложил он. -- Хватит, -- остановил его атаман. -- Порезвились и будя. Силы копи для боя. Ночью приплыл Никита Пан с двумя десятками казаков, что ходили с ним на ту сторону. Он рассказал, что войско Кучум собрал большое. Сотен десять, никак не меньше, и подходят еще. Видели они, что внизу у самой воды стаскивают в одно место тяжелые бревна, готовят засеку. -- А еще, -- добавил Никита, -- есть у них и две пушечки наподобие наших. Откуда они их взяли, и ума не приложу. -- Пушки? -- удивился Ермак. -- Быть не может! -- Точно говорю. Сам видел и другие казаки тоже. -- Худо это. А кони у них где? -- Да там же, неподалеку. Где им быть... -- Подобраться к ним трудно? -- Коль во время боя, то не очень, -- понял Никита мысль Ермака. -- Я уж там присмотрел ложок, где укрыться можно. -- Завтра и поплывешь туда с полусотней. Еще день стояли казаки, копя силы, готовили оружие, отсыпались. Ночью Никита Пан с полусотней казаков на двух стругах тихо, без единого всплеска ушли снова на ту сторону. А утром Ермак сам проплыл по середине реки, осматривая холм, где во множестве чернели фигурки людей, виднелись шатры, шел дым от костров. Разглядел он и засеку из наваленных бревен. Верно, основные силы Кучум оставит здесь, у берега. Тогда он и решил, что ударить лучше всего будет в двух направлениях: по засеке, отвлекая внимание, а другой половине казаков взобраться сбоку по крутому обрывистому берегу наверх холма. Но было велико искушение ночью добраться до Кашлыка и занять его. Правда, тогда Кучум обложит городок, перекроет все выходы... "Нет, -- решил он твердо, -- будем драться в открытую. Сила на силу. Иначе нельзя..." Ранним утром казаки встали на молитву. Отец Зосима, закончив службу, окропил сотни святой водой и все один за другим стали подходить под причастие, целовать крест, получая по малому кусочку просфоры, захваченной батюшкой еще из строгановского городка. В прошлый вечер к отцу Зосиме тянулась длинная очередь желающих исповедоваться накануне боя, и батюшке почти не пришлось спать. Но он непременно хотел плыть со всеми вместе, не желая оставаться с кашеварами на этом берегу. Лишь когда Ермак объяснил ему, что сюда будут переправлять раненых, то согласился. Наскоро перекусив, сели в струги и пошли на выход из протоки. В воздухе порхали редкие снежинки, холодный ветер дул в спины, но парусов не ставили. С противоположного берега доносились гортанные выкрики, рев труб и редкие удары в тяжелый барабан. -- Ждут не дождутся, -- крякнул посиневшими от холода губами Гришка Ясырь. -- Винца бы сейчас для сугреву... -- Чего ж не оставил про запас, -- усмехнулся в ответ Ермак. -- У Кучума попрошу, -- отозвался тот. Еще издали Ермак увидел темную массу лодок-долбленок, выплывающих из-за холма. На середину реки они не шли, держась ближе к берегу. Он подал сигнал Черкасу Александрову: -- Отгони-ка их, чтоб не путались тут. Тебе это дело уже знакомо. Два струга пошли навстречу долбленкам остяков, обходя их со стороны реки, отрезая путь назад. Остальные струги растянулись в боевую линию, держась плотно один другого. На холме началось оживленное движение, некоторые стали спускаться вниз, спеша на помощь воинам, укрывшимся за засекой. Ермак махнул рукой, чтоб подплыли поближе, на ружейный выстрел. -- Целься в головы! -- крикнул казакам. Громыхнули выстрелы с первых стругов. Эхо покатилось над рекой и, ударившись о подножие желтого холма, отразилось, пролетело над стругами, понеслось дальше. С берега посыпались стрелы, но, не долетая до казаков, падали в воду и, булькнув, уходили на дно. Ермак прикинул, сколько воинов может скрываться за засекой. Выходило, что не меньше двух, а то и трех сотен. Выкурить их оттуда будет нелегко. Нужна какая-то хитрость... Струги медленно приближались к берегу, грохотали залпы и запах пороховой гари был у каждого на губах. Казаки повеселели, сноровисто заряжали пищали, поглядывали на атамана, на берег. Но похоже было, что большого урона укрывшимся за стволами деревьев защитникам они не нанесли. -- К берегу! Аида в рукопашную! -- Атаманский струг первым подошел к песчаной отмели и казаки выскочили прямо в воду, держа сабли наготове, стали подбираться ближе к засеке. Ермак нашел глазами струг Ивана Кольцо, подозвал к себе, и когда тот приблизился, то показал на узкую полоску оврага, спускающегося к реке. -- Бери свою сотню и вверх, пока мы с этими разберемся. Есаул лишь кивнул головой и, чуть пригибаясь, побежал впереди своей сотни к оврагу. Проводив его взглядом, Ермак крикнул остальным казакам, продолжающим выскакивать на берег из стругов: -- Ребята, выманивай их сюда из засеки! Как полезут, то бегом обратно, будто бы испужались шибко... -- Поняли, атаман... Так и сделаем... Выманим... Некоторые смельчаки из татар повылазили перед засекой, видя, что казаки прекратили стрелять из ружей. Все они были в шлемах и боевых доспехах, с саблями и щитами в руках. Ермак выделил из общей массы рослого воина в богатом, с конским хвостом на шишаке шлеме. Тот отдавал приказания нукерам, и судя по всему, был, видно, башлыком или юзбашой. -- Эй, Иван, -- поманил к себе плечистого казака, прозванного Грозой за свою извечную хмурость, -- видишь того с конским хвостом на башке? -- Вижу, атаман, -- кивнул тот. -- Достань мне его живым, коль сможешь. -- Отчего ж не смочь... Сделаем, -- взял поудобнее свой боевой топор здоровяк и взмахнул им несколько раз перед собой. Казаки, встав плечо к плечу, стали подходить к обороняющимся, подбадривая себя громкими выкриками, делая ложные выпады. К ним кинулись татарские воины с копьями, сбившись в одну кучу, стремясь сбросить казаков одним ударом в реку. Лучники перестали стрелять, боясь ранить своих. Ермак оглянулся, ища глазами сотню Кольцо, и в этот момент копье ударило в панцирь, но он, успев резко повернуться, ушел от удара и саблей перерубил древко. Подоспевший Гаврила Ильин рубанул наискось бросившего копье татарина, попытался заслонить атамана плечом. -- Уйди, не баба, -- выдохнул тот и врубился в толпу, выбирая ближнего к нему широколицего воина. Схватка у кромки воды разгоралась, и Кучум более по шуму, чем плохо видящими, слезящимися на ветру глазами, разобрал, что битва идет пока на равных. -- Куда делись северные князья? -- спросил он Асманака, которого не отпустил от себя, приказав командовать своей личной охраной. -- Сбежали, -- с горечью ответил он. -- Русские на двух больших лодках отогнали их. -- Я так и думал... Где Мухамед-Кул? Не разберу что-то, -- хан пытался и от сына скрыть свою болезнь. -- Бьется впереди всех, -- с готовностью сообщил царевич. -- Отпусти меня к нему... -- Нет, -- жестко ответил Кучум. -- Ты мне понадобишься здесь. -- Побежали, побежали русские! -- радостно закричал Асманак и по-мальчишески захлопал в ладоши. -- Не может быть, -- поразился хан, но по крикам своих нукеров догадался, что это действительно так. -- Вели еще двум сотням ударить по ним, чтоб быстрее покончить, -- с явным облегчением вздохнул он. Асманак побежал выполнять приказание, и тут Кучум понял, что там внизу что-то изменилось. Смолкли радостные крики его воинов, послышались вопли, стоны. -- Что? Что там? -- Он изо всех сил напряг зрение, но не мог ничего различить, кроме мутной пелены и размытых очертаний человеческих фигур. -- Асманак! Где ты? -- Здесь, отец, -- подбежал молодой царевич. -- Как идет бой? -- ткнул рукой по направлению к реке Кучум. -- Дым застилает мои глаза... -- Русские теснят наших нукеров, -- печально ответил Асманак. Сзади них послышались крики и подбежал запыхавшийся Ишим. -- Русские взобрались на верх холма! -- Так сбросьте их обратно!Мои нукеры сражаются как звери, но уже много убитых... -- А почему ты не с ними?! -- Я прошу помощи, -- растерянно произнес Ишим. -- У меня нет лишних воинов... Ты должен остановить их! Должен! Слышишь? -- Но вдруг хан повернулся в противоположную от реки сторону и прислушался. -- Слышите? -- спросил он сыновей. -- Нет, -- отозвались они. -- Конский топот... Что это может быть? -- Мухамед-Кул ранен, -- донеслось снизу, но Кучум словно не слышал этого крика, а напряженно смотрел невидящими глазами в противоположную от реки сторону. И тут все явственно различили глухой топот, который может производить лишь мчащийся галопом табун коней. -- Как я не подумал об этом, -- сжал кулаки Кучум. -- Они гонят на нас наших же коней! Надо уходить. Мы проиграли. Асманак кинулся к ханской охране, что держала под уздцы запасных коней, и подвел к отцу его любимого скакуна. Кучум легко как и прежде вскочил в седло и, не дожидаясь сыновей, поехал вдоль обрыва, гордо подняв голову, не разбирая дороги, целиком доверясь коню Сыновья последовали его примеру, проскочив совсем рядом с сотнями Ивана Кольцо, бегущими к ним наперерез, и скрылись в лесу в сопровождении небольшого отряда охраны. -- Видал? Ушли! -- выругался Кольцо, разгоряченный боем, с окровавленной саблей в руках, указывая Ларьке Сысоеву на группу всадников, въехавших в лес. -- Не догнать, -- махнул рукой тот, -- еще встретимся. А с холма разбегались татарские воины, отбиваясь от наседавших на них со всех сторон казаков, и меж них носились обезумевшие кони без седел, понукаемые выскочившей из засады полусотней Никиты Пана. ПОЗНАНИЕ ВЕЛИЧИЯ В Бухару к Абдулле-хану прибыли гонцы от хана Кучума Они долго дожидались, когда достопочтенному хану доложат о них. Потом ждали, когда будет назначен день приема, а тем временем по Бухаре поползли слухи, будто бы хан Кучум потерял Сибирское ханство Купцы, что отправились в Кашлык и не доехали до него, повернув обратно, сообщали такие подробности, что вокруг них собирались огромные толпы слушателей. -- Приплыли русские бородатые мужики на огромных лодках, -- рассказывал пожилой Рахман-Кули, непрестанно вздыхая и делая скорбные глаза, -- а лодки у них такие, что реку перегородить могут. Напали они на главный город Кашлык ночью и хану едва удалось спастись, верные люди помогли. -- А казна как? А жены ханские? А дети? -- торопили купца любопытные слушатели. -- Слава Аллаху, все успел хан с собой захватить. Но только недалеко он ушел, опять нагнали его русские скороходы, окружили со всех сторон и началась сеча великая... -- Победил хан Кучум? Скажи, не томи... -- И на этот раз удалось ему вырваться и уйти в степь. Там он окружил себя верными людьми и храбрыми воинами и послал гонцов к нашему великому хану Абдулле, прося у него помощи. -- Видели мы тех гонцов, -- кричали собравшиеся. -- Тощие и оборванные ходят по городу. Совсем нищие... -- Вот скоро снарядит наш хан великое воинство и отправит его против русских, изгонит их из Сибирского улуса. -- А как же нам торговать с Сибирью? -- советовались меж собой почтенные бухарские купцы. -- Я там оставил своих товаров прошлым летом два десятка тюков в надежде, что нынче вернусь и выгодно обменяю их на меха. Пропали мои товары! -- И у меня остались должники в Сибири, -- вторил ему другой купец. -- Где я их теперь найду?! А если их убили? Я разорен! Слухи обрастали невероятными подробностями. Сообщалось, будто бы русские воины идут на Бухару, собирая вокруг себя ее давних недругов, а хан Кучум схвачен и казнен. Жен и детей же его, заковали в цепи, свезли в Москву. Слухи дошли до Абдуллы-хана раньше, чем сибирские послы переступили порог его дворца. Поэтому он велел призвать к себе Амар-хана с сыновьями и князя Сейдяка, который успел прославиться как доблестный воин и получил уже звание тысяцкого. О событиях в Сибири стало известно и Зайле-Сузге. Но она боялась доверять слухам, понимая, насколько они могут быть нелепы. Когда Сейдяка и Амар-хана с сыновьями призвали во дворец, то она безошибочным женским чутьем угадала, что этот вызов напрямую связан с сибирскими событиями. -- Вот и настал час твоих испытаний, -- напутствовала она Сейдяка. -- Хан Абдулла наверняка предложит тебе совершить поход в Сибирь, чтоб навести там порядок. -- Почему ты так считаешь? -- спросил он мать, хотя и сам догадывался, неспроста зовут его во дворец, что-то случилось. -- Я давно ждала этого. К тому же сердце матери знает все наперед. Любая мать переживает за своего ребенка. -- Зачем ты так? Какой я ребенок? -- Ты для меня всегда им останешься. -- Амар-хан ждет господина, -- поторопил его вошедший слуга. -- Только не принимай поспешных решений, -- напутствовала Зайла-Сузге сына. Хан Абдулла принял их весьма милостиво, расспрашивал о здоровье и одарил молодых ханов вместе с Сейдяком дорогим оружием. -- Вам, верно, уже стало известно, -- перешел он прямо к делу, -- что в Сибирском ханстве изгнан из своей столицы хан Кучум? -- Да, мне сообщили об этом, -- наклонил седую голову Амар-хан. -- В городе только и разговоров, что об этом. -- Наши купцы понесут большие убытки, если русские запретят им торговать в Сибири и менять свои товары на меха. Зато московские купцы поимеют огромную выгоду. Кучум прислал гонцов и просит помощи в борьбе с русскими. Я решил поступить иначе. -- Абдулла-хан внимательно вгляделся в лица слушателей и продолжил: -- Говорят, сколько не латай старую крышу в одном месте, она в другом протечет. Видно, стар стал хан Кучум, кончились его силы. Не смог удержать Сибирь, и я волей своей снимаю с него титул Сибирского хана. Пусть хан Сейдяк по праву престолонаследства примет этот высокий титул. Готов ли ты? -- Готов, мой хан, -- опустился на одно колено Сейдяк. -- Прочтите ему наш указ и вручите грамоту на владение сибирскими землями, -- кивнул хан визирю. Когда церемония была окончена, то он обратился к сыновьям Амар-хана, стоявшим тут же с опущенными головами: -- Знаю вас как храбрых воинов, детей славного Амар-хана, а потому поручаю всем троим идти вместе с ним, -- указал он рукой на вставшего