Вячеслав Софронов. Жила --------------------------------------------------------------- © Copyright Вячеслав Софронов E-mail: kuk50@mail.ru Date: 15 Mar 2002 --------------------------------------------------------------- Мистическая трагикомедия в 2-х действиях Действующие лица: Дед Миша по прозвищу Б а ш к у р. Бабка Дарья - его соседка по деревне. Маша - студентка - филологи Паша - студент - Ахмед - милиционер, очень честный человек. Шура Сапожков - исследователи аномальных явлений. Иван Стелькин - Банница, домовой, две русалки - возможны куклы или актеры. ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ. <Действие происходит в некогда большой деревне, где, однако, к настоящему времени жилыми остались лишь два дома: деда Башкура и бабки Дарьи. Сама деревенька располагается на высоком бугре в обрамлении векового леса, рядом протекает извилистая речка.> Картина 1. <Дом деда Башкура. Сам дед возится возле печки-буржуйки, на которой установлен самогонный аппарат довольно сложной конструкции и банка с варящимся клеем, тут же разложены различные плотницкие инструменты,/молоток, плоскогубцы, пила, топор/, лежат и стоят наполовину обструганные широченные доски, а из-за печки торчит не крашенный гроб. За большой русской печью постоянно кто-то шебаршит, кашляет, дает о себе знать и дед, разговаривая сам с собой, обращается к своему невидимому собеседнику.> Д е д. Ага, закапало./Подставляет под капли палец, облизывает, пробует на вкус, прищелкивает языком/. Ой, крепка чертовка, только вонюча! Ладно, теперь будет чем и за дрова расплатиться и Федька мой из города пожалует, угощу..../ За печкой послышалось легкое покашливание/. Чего? Проснулся? Попробуешь первачка? / Наливает небольшую стопку жидкости из-под самогонного аппарата, накрывает куском хлеба и ставит на край печи/. Ну, не обессудь, прими стопочку. / Стопка исчезает, легкое покряхтывание за печью и стопка летит обратно в сторону деда/.Ну, как? Добрый первачок вышел? Не-е-е... Боле не проси, не налью, мал еще. Ты хоть и домовенок, но все одно несовершеннолетний. Не приведи Господь заявится участковый наш Ахмед, будь он трижды неладен, припечатает мне на полную катушку за совращение малолетки и айда дед Башкур на нары. А тебя куда девать? Думаешь, Дарья за тобой ходить будет или к себе возьмет? Фигушки! Она со своим хозяйством едва управляется, а лишняя обуза ей совсем ни к чему. / Дед кладет на край стола тлеющую самокрутку, и она моментально исчезает. Он ищет ее, не находит, зло сплевывает себе под ноги и грозит кулаком в сторону печи/. Ишь, варнак! Смолить уже вздумал! Рано тебе зелье мое курить, крепок самосад, не для твоей натуры.... / Как бы в подтверждение его слов из-за печи раздается надсадный кашель/. Ага, проняло? Будешь знать, как без спросу мои цигарки брать./Хочет сесть на лавку, но та неожиданно отодвигается в сторону, и он бухается на пол/. Ах ты, паршивец! Да я тебя!!! /Открывается дверь и в избу входит Дарья в больших грязных резиновых сапогах, в телогрейке, в руках у нее корзина с гусыней Шуркой/. Д а р ь я. Здрасьте вам! Чего лежим? Д е д. Упал, вот и лежу /Встает/. Д а р ь я. Ехал, привалился, да и в канаве очутился. Понятно. У всякого Филатки свои прихватки. С кем воюешь? Супротив кого оборону держишь? Д е д. Не твоего бабьего ума дело. С кем надо, с тем и воюю. То баба скачет и задом и передом, а дело идет своим чередом, а у меня дело сурьезное, запросто так его не выполнишь. Д а р ь я. Да вижу твое дело - с концов зубами натянул, а в середке и лопнуло. Опять самогонку сидишь-гонишь. Поди, сынка из города поджидаешь? Д е д. /Неохотно/. Может и его, а может и другого кого. Тебе-то, какое дело до моих забот? Д а р ь я. Мне?! Да никакого! Думаю, дай зайду, попроведаю соседа, а то может, и помер уже и ноги холодные, лежит себе неприбранный, в дальнюю дорогу не собранный. Д е д. Кого Бог накажет, тот сам помрет, а другого любя приберет. Когда, Дарьюшка, помирать стану, ты первой о том и узнаешь. Д а р ь я. Прости, Господи, на все твоя воля, все там окажемся. А досок- то чего наволок в избу? Чего опять мастеришь? Д е д. Гроб себе лажу. Сам не позаботишься, то разве потом кто сделает как должно. Все мастера-плотники в округе перевелись, на тот свет ране меня убрались, один одинешенек остался. Д а р ь я. А прежний-то твой гроб где? Ведь год назад изладил себе из сухого леса. Его куды девал? Д е д. Так в зиму как Степан Сорока помер, то баба его до меня и пристала: продай гроб, мол, вы со Степкой одного росточку были. Пришлось уступить за литру водки. Д а р ь я. Не пойму я тебя, дед Б а ш к у р.... Ой, не пойму... Д е д. А чего меня понимать? Весь на виду как горшок на шесту. Д а р ь я. Так-то оно так, да сумраку много в тебе сидит: мужик и с башкой и руки как надо пришиты-посажены, а чего ты тут сиднем сидишь, к домишку своему пристал-прикипел, на то моего понятия не хватает. Д е д. Опять ты за свое! Живу, как могу: на сырые дрова подтопка, на прореху заплатка, никого не трогаю, никому не мешаю. Чем худо? Д а р ь я. Вот и шел бы ко мне жить-домовничать, по хозяйству помогать. Д е д. Э-э-э... нет, Дарьюшка, шалишь! В своей сермяжке никому не тяжко, а в людях жить, виновным быть. Д а р ь я. Да я тебе поперек слова худого сроду не сказала. Жалко глядеть на тебя как один бобылем маешься. Как помирать-то станешь? И кружку воды никто не подаст, глаз не закроет. /Всхлипывает/. Д е д. А ты на что? Тебя кликну, вот и проводишь меня чин-чинарем на тот свет. Д а р ь я. А вдруг меня на тот момент дома не окажется? Тогда как? Д е д. Ну, на тот свет я дорогу и сам найду, провожатых мне не надобно. Но до тебя жить идтить не согласный я... Д а р ь я. Ну, и дурак! Д е д. Не мешай делом заниматься. Д а р ь я. А я к тебе по делу и пришла - Шурка у меня нестись перестала. Д е д./Удивленно/. Чего?! Д а р ь я. Да не знаю чего на нее и нашло - неделю, как сидит и все пустая. Д е д. Слава тебе, Господи! Дожил! Гусака нашла! Д а р ь я. Помоги, дед Башкур, в долгу не останусь, ты меня как облупленную знаешь. Д е д. Слушай, Дарья, проваливай подобру, поздорову, а то ты меня тожесь знаешь, накостыляю и те и Шурке твоей по первое число. У меня как вскипело, так и поспело, выметайся из моей избы. Д а р ь я. Ладно тебе, расходился как вшивый по бане. Погляди Шурку-то ,/подносит к нему корзину, но дед отталкивает ее/, пошшупай где надо, пошепчи чего требуется. Я то знаю, что с нечистой силой всякой знаешься, про все твои секреты знаю. Д е д. /Слегка испуганно/. Чего знаешь-то? Не мели языком чего не надо... Д а р ь я. Все знаю! И чего здесь пнем торчишь, словно прирос к домишку своему. Все уже давно с деревни съехали, а ты не с места. Д е д. Так и ты ведь тожесь не съезжаешь. Д а р ь я. У меня другое дело, на всем белом свете ни родни, ни подруг не осталось: али уехали Бог весть, куда али в земельку слегли. А у тебя сын в городе, квартира у него с ванной. Д е д. Сроду я в эту ванну не полезу, у меня пока еще своя мыльня справная. Да ты моего Федьку не хуже моего знаешь, - как запьет, то хоть святых угодников из дому выноси. Не дело мне на старости лет по чужим углам мыкаться-выкаться, коль свой имеется. Д а р ь я. Знаю, знаю, Б а ш к у р.... За грехи наши Господь послал испытание этакое на старости лет. Но ты все одно, погляди Шурку. /Вновь подсовывает ему корзину/. Д е д./ Неохотно берет корзину в руки, ощупывает гусыню/. Гусак ей нужен вот и все дела. Д а р ь я. Где я ей найду гусака-то? Одна Шурка у меня и есть, а боле никакой скотины держать силов нет. Д е д./Возвращает ей корзину/. Забери. Тут я тебе не помощник. Вот коль дверь перевесить или там лавку, стол отремонтировать, то всегда рад. А гусынь лечить мне сроду не приходилось. Д а р ь я. Говори, говори.... Все одно не поверю. Я тебя почитай полсотни годков как знаю, все друг подле дружки живем, дверь в дверь, окно в окно. Д е д. Это точно: вместе скучно, а розно тошно. /Подходит к самогонному аппарату, из которого накапало уже полную банку мутной жидкости, ставит ее на стол, подставляет другую/. Д а р ь я. Чего это у тебя? /Кивает в сторону печи/. Д е д. А то сама не знаешь? Первачок, мутный бочок. Хошь - налью стопарик? Д а р ь я. Да я не о том. Чего я самосидки, что ли в жизни не видела? Насмотрелась. А вон в железной банке, что у тебя булькает? Д е д. А.... То я клей особый варю. Все клеит и держит намертво. Д а р ь я. Зачем он тебе? Меня, поди, к себе приклеить хочешь? Д е д./ Несколько смущенно/. Сдалась ты мне... Гроб свой хочу этим клеем промазать, чтоб ни вода, ни червь внутрь не попали. Д а р ь я. Значица, дольше всех в земле пролежать хочешь? Понятно. Ой, ну и хитрющий ты, дед Б а ш к у р. Всех обхитрить хочешь. Только ты уж ране моего не помирай, а то мне непременно захотелось такой же гроб заиметь, чтоб никто ко мне во внутрь не попал. Примешь заказ? Д е д. Рехнулась ты, Дарья, во истину рехнулась! Кто же под живого человека гроб ладит? Д а р ь я. Так и ты вроде пока не покойник, а очень дажесь живехонек. Д е д. Я другое дело. Акромя меня никто домовину на мой вкус не изладит. Я и самогон гоню такой, что иной без привычки выпьет и окочурится тут же, а мне все ничего. Д а р ь я. Да и мне тожесь. Налей на пробу. Д е д. Одна пробовала, так семерых родила. Д а р ь я./Принимает стопку/. Эх! Пошла бы с горя в монастырь, где много холостых, да ворота крепки, не пущают за грехи. Ну, и вонюча она у тебя. /Нюхает, кривится/. Спробую-ка сперва на Шурке. /Разжимает ей клюв и выливает туда половину стопки/. .Д е д. /Бросается к ней, пытается остановить/. Точно рехнулась! Мое добро на гусыню переводить! Д а р ь я. Ну, и скупердяй ты, Б а ш к у р. Самогонки и то жалко./Выпивает/. Всяк выпьет, да не всяк головой тряхнет. Д е д. /Подает ей огромный рыбий хвост/. На, закуси хоть, другого у меня в доме все одно ничего нет. Д а р ь я. /Берет хвост, удивленно разглядывает его/. Это Откуль у тебя такой хвостище взялся? Акулий что ли? Д е д. Где бы я тебе акулу споймал. Федька мой давеча из города, когда приезжал, то в прудок наш то ли динамит, то ли гранату жахнул - она, и всплыла... Зеленая... Д а р ь я. /Всплеснула руками/. Матушки святы! Неужто русалка? Сроду соленой русалки не видывала. /Осторожно отщипывает кусочек, кладет в рот/. А, однако, ничего... вкусно дажесь. Ой, а грех, однако, русалку-то исть....Помнишь, я еще совсем молодухой была, парни из соседней деревни неводом русалку вытащили, в бочку перед домом посадили, а мне ее жалко стало и снесла ее обратно в речку. Д е д./Наливает себе, выпивает/. И чего было? Чего-то не припомню. Д а р ь я. Как чего? Болела потом долго, а там укрупнение началось и совсем все наперекосяк пошло, поехало. Ой, плесни еще что ли, а то и не разобрала чего пила. Д е д. Теперь вспомнил, держи, /наливает/, мне не жалко. Мужик горевал, покуда брагу сливал, а как слил, то всем стал мил. /Ставит рюмку на стол и в это время Шурка начинает подпрыгивать в корзине, гоготать, бить крыльями/. О, счас песни запоет! Д а р ь я. Чего это с ней? Не пойму. /Сует руку под гусыню и вытаскивает оттуда одно за другим три яйца/. Вот те на! Три яйца кряду! Ай да Шурка! Ай да стахановка! Ну, дед Башкур, колдун ты да и только! Дарю тебе. /Протягивает ему яйцо/. На память. Д е д. /Смущенно/. Да зачем оно мне... Гусят, что ли из него высиживать стану? Д а р ь я. Может и гусенка выведешь, а может на иное, какое дело сгодится.... /Ищет рюмку, что дед поставил на стол, но не находит/. Что за напасть? Куды рюмку мою дел? Пожалел, да? Д е д. Стал бы я ее от тебя прятать, когда сам же и налил, поставил./Вертит головой по сторонам/. Э-э-э... да то видать мой варнак, домовенок и спер. Быстро он к выпивке пристрастился, пора бы мне за него всурьез взяться, уму-разуму поучить. Д а р ь я. /Непонимающе/. О ком ты? Д е д. Да старый мой хозяюшка, домовой, он еще при деде моем тут жил, а на прошлую видать совсем худой стал, кашлял все за печкою, спать по ночам не давал... Д а р ь я. С твоего самосада не только закашляешь, а и разум потерять совсем можно. Как только сам терпишь. Д е д. Во! А ты меня к себе в дом на житье зовешь. Одно слово, сгинул старый домовой, а неделю, две ли назад новый, молоденький совсем заявился. Д а р ь я. А ты почем знаешь, что молоденький? Ты его видел что ль? Д е д. Как ты его увидишь, то не каждому дано. По повадкам его понял, что сопливый еще: то молоток сопрет у меня, то лавку из-под меня отодвинет, балует, одно слово. Д а р ь я. И как ты его воспитывать-то станешь? Ремнем что ли? Д е д. Не твоего бабьего ума дело. То секрет, только умею я с ихним братом управляться, приструню, раз другой и как шелковый станет. Д а р ь я. Ладно, пойду я, а то засиделась тут у тебя, а дома дел полно. /Пытается встать, но это ей не удается/. Д е д. Куды тебе спешить? Семеро по лавкам не скачут, посиди, соседушка, малая беседушка. Я тебе еще стопарик налью. Д а р ь я. /Обеспокоено/. Ой, что это? Встать никак не могу, словно меня кто к лавке прилепил намертво. Ой, матушки святы! Ой, помогите, спасите люди добрые! Д е д. /Кидается к печке, где у него варился в банке клей, но не находит банки, всплескивает руками/. Ой, пакостник! Чего учудил! Да он под тебя, Дарья, всю банку с клеем и вылил./Поднимает с пола пустую банку из-под клея/. Теперь тебя от лавки никак не отскрести, разве что платье снимать, коль оно к тебе самой не прилипло. Д а р ь я. Ишь чего захотел, дурень старый! Думай чего говоришь, чтоб я перед тобой на старости лет, да заголяться стала. Не бывать этому! Д е д. Тогда так с лавкой и ходи. Клей мой ничем не растворить, вечно держать будет. А может еще не засох клей-то, можно кипятком попробовать отмочить. /Берет с печки чайник и направляется к Дарье, но та округляет глаза, заслоняется корзиной с гусыней, сует ее в сторону деда/. Д а р ь я. Не дамся! Не подходи! Помогите!!! Картина 2. /Открывается входная дверь и входит милиционер Ахмед при полной форме и с полевой сумкой в руках/. А х м е д. Кто кричал? Д а р ь я. /Испуганно/. Ну, я кричала. А чего, и поорать нельзя что ли? А х м е д. /Достает из сумки бланк протокола и ручку, собирается сесть на лавку/. Будем протокол составлять.. Дед и Д а р ь я. /В голос/. Не садись, Ахметушка на лавку! А х м е д./ Равнодушно пожимает плечами, берет табуретку, садится на нее, снимает фуражку, кладет на стол/. Опять нарушаем, значит, ох и надоели вы мне оба... Дед и Д а р ь я. /Вместе/. Чего нарушаем? Мы меж собой беседу ведем, никого не трогаем. А х м е д./ Указывает на самогонный аппарат/. А это что? Опять за старое взялся? Знаешь сколько за самогоноварение положено? Д е д. /Обречено машет рукой/. Сколь не положено, все мое. Пиши, Емеля, твоя неделя. А х м е д. Эх, жалко не тридцать седьмой год, а то бы вкатал вам обоим по полной катушке, и деревню вашу за час с землей сравняли, чтоб и духу вашего тут не было. Д е д. А чего ты на нас такой злой? Чего худого мы тебе сотворили-сделали? А х м е д. Побыл бы на моем месте, походил бы пешком весь день по вашей глуши, не так бы запел. Добрые люди давно собираются на вашем бугре дачи, да коттеджи выстроить, а вы все никак убраться не можете, место освободить. Какая нечистая вас только и держит. Д е д. Вон оно что, значит.... Получается, мы добрым людям мешаем, коль на своей земле живем, а им не даем скворешен тут понастроить. Теперича мне понятно чего ты до нас каждый раз цепляешься, липнешь как смола. Д а р ь я. /Осторожно вместе с лавкой начинает продвигаться к выходу, но Ахмед заметил и сердито нахмурил брови/. Пойду я, а то тесто замесила как бы не сбежало. А х м е д. Посидите, гражданка, до вас еще дойдет очередь. /Неожиданно из рук Ахмеда выскакивает ручка и летит за печь и туда же улетает и фуражка. Он вскакивает, ошалело глядит по сторонам/. Это что еще за черт? Д е д./ Негромко/. То не он, а лишь его младший братик балует. Но ты погоди, коль не уймешься, то худо тебе придется. А х м е д. Что ты сказал? Д е д. Что говорено, то и сказано. Есть нечего, да жить весело, говорю. А х м е д. Куда ручка делась? Куда фуражка улетел? / Идет за печку, там слышны шум, грохот посуды и он возвращается весь осыпанный мукой и перьями/. Фу, фу.../пытается отчистить китель/. Живете тут как... свиньи какие. Где моя фуражка? Куда делась? Д е д. Да не брал я твоей фуражки. /Незаметно стягивает со стола бланк протокола и засовывает его под гусыню, подмигивает Дарье, поднимает фуражку, подает Ахмеду/. А х м е д. /Надевает фуражку, подкручивает усы/. Ручка есть в доме? Д е д. Откуда?! Сроду кляузы писать не приучен, с чего бы ей взяться. А х м е д. Нет ручки? Да, говоришь? Думаешь, не найду, как протокол написать, понимаешь? Плохо участкового Ахмеда Садыкова знаешь. Так говорю?/Подходит к онемевшей Дарье и вырывает из хвоста гусыни перо, берет со стола нож, очинивает перо, оглядывается по сторонам, видит пузырек с йодом, удовлетворенно хмыкает, ставит перед собой, достает новый лист протокола/. Д а р ь я. /Приходит в себя, наливается злостью/. Тебе, ирод проклятый, кто позволение давал над Шуркой моею издеваться? Ты ее растил? Кормил? Холил? Да она может после твоих рук поганых и вовсе нестись перестанет, а то еще и помрет вовсе. Черт усатый! Распустил ручище-то! А х м е д. /Снисходительно/. У нас на Кавказе все мужчины усы носят, да. Д а р ь я. Вот и сидел бы на своем Кавказе. Какой леший тебя к нам заманил? И морозы не держат. Хоть бы отморозил себе все хозяйство поскорее, да обратно убрался. Мало наших девок перепортил? А х м е д. Ты, бабка, чего шумишь, понимаешь? Я тебя трогал, да? Будешь ругаться, то оформлю на пятнадцать суток, не обрадуешься. За оскорбление должностного лица... Д а р ь я. Давно должностным-то стал? Не ты ли прошлым летом на базаре гнилыми помидорами торговал, нас обвешивал? А как фуражку надел, то и нос выше бани задрал... А х м е д. Ты, понимаешь, нос мой не трогай, а то точно оформлю. Д а р ь я. И оформляй, понимаешь! Коммунисты нам ничего сделать не могли, а вам, чер...нявеньким и вовсе не одолеть. Обкакаетесь! Коль Господь за нас не заступится, то черти вам житья все одно не дадут. Д е д. Вот, блин, расшумелась баба, что твой самовар. А ведь правильно говоришь, Дарьюшка. Не тревожь лиха, пока лежит тихо. Мокрый дождя, а нагой разбою не боится. Мы свое пожили, на старости лет и помирать не страшно. А х м е д. Чего орете?! Убогонькие! Д а р ь я. Так и есть, убогие мы, потому что при Боге живем, а таким чертенякам как ты хода не даем. Хватит! Натерпелись! Костьми ляжем, а своего последнего не отдадим! То уполномоченные разные ездили-шастали, из амбаров последнее выгребали, нас на голодную смерть оставляли. Мы-то верили, - государству хлебушек свой сдаем, а вышло как? Таких как ты, востроносеньких, прикармливали, на свою голову нянчили! Потом в одну деревню принялись сгонять-укрупнять, химией травить! Все мало. Теперича принялись наших гусей щипать! Не дамся! /Прижимает гусыню к себе/. Д е д. Ты бы, Ахметушка, пришел ко мне как человек к человеку, сели, по рюмашечке бы выпили, потолковали обо всем и, глядишь, спору-драки никакой не было бы... А х м е д. Чтоб я к тебе, дед, пришел твою вонючую самогонку пить?! Тьфу! Сроду не бывать этому. Я - власть, а ты кто? Д е д. Вот именно. Ты во мне человека не видишь, и видеть не желаешь. Тебе что Иван, что Аверьян, все одно. Обычаев нашенских не знаешь, не почитаешь, и знать не желаешь. Тебе бы лишь кусок пожирнее урвать, а там хоть трава не расти. Поперек горла тебе деревенька наша встала?! Мешает?! Из ста домов остались лишь мой, да дарьин. Так ты на спички-то, /подает ему коробок/, запали и дело с концом. На, бери, не стесняйся. Только смотри, сам не сгори как нас палить станешь. А х м е д. Ну, хватит, разговорился.... Д е д. А ты думал, мы немые? Как скотинка, которую только запрягать, да взнуздывать можно. Ладно, с нами ты может быть и совладаешь, справишься, а известно ли тебе, что тут иная сила, / показывает пальцем вниз, себе под ноги/, имеется? С ней-то тебе не совладать, протокола на них не оформишь. А х м е д. Что за сила? О чем говоришь? Д е д. /Делает пальцами рога над головой/. О них, ребятах шустрых-ушлых, которых мы покаместо тут жили-поживали, то и придерживали. А вот как нас не станет, то, как вы с ними совладать договариваться будете, и ума не приложу. Худо, ой, худо вам всем тогда придется, кто на нашей земле без благославления хозяйского селиться начнет. Они вас так уработают, в такую каральку загнут, что и не отличишь, где башка, а где задница. Д а р ь я. Точно, точно.... Пока Бог спит, то черт на свой лад народ шурундит, без опаски черное дело творит. А х м е д. Хватит меня своими чертями пугать. Я ни в Бога, ни в черта не верю. Собирайтесь быстренько и со мной в город. Там отпишу по начальству, пусть они и решают, как с вами быть. Быстро, кому говорю?! Д е д. /Делает глупую рожу/. А куда нам идти? Мы дома.... Это тебе, Ахметушка, до начальства быть срочно надобно, ты и иди, поезжай с Богом, а нас в покое оставь. А х м е д. /Ни обращает на их слова никакого внимания, берет банку с самогоном, запечатывает, ставит в сумку, берет зеленый хвост, нюхает, морщится/. Ты, дед, еще и браконьерничаешь? И это тебе зачтется. Чего стоите? Собирайтесь, кому сказал?! Дед и Д а р ь я. /Хором/. Куда?! А х м е д. К черту!!! К дьяволу!!! К чертенячьей матери!!! Д е д. Ты, Ахметушка, нечистого бы не трогал, а то как бы худа не было... А х м е д. В гробу я видел и вас и чертей ваших! Провалиться мне на этом самом месте, но выживу вас отсюда. Д а р ь я. Чур, меня, чур./Крестится/. Д е д. /Испуганно/. Ну, началось... / Неожиданно в комнате потемнело, за окном мелькает молния, слышны раскаты грома, вой в трубе, на заднике появляется огненный шар, который разгорается до нестерпимого блеска, заходили ходуном стол, лавка, печь. Внутри русской печи возникает яркое свечение, там что-то трещит, слышен вой/. А х м е д. Чего это? Гроза что ли? / Говорит несколько слов на незнакомом языке, типа: "сартах, бартах, керендах"./ Тьфу, ты! Чего у тебя, дед, в печке шумит? Д е д. Откуда мне знать? А х м е д. /Подходит к печи, заглядывает внутрь/. Что за черт? Дед и Д а р ь я. Вот именно. А х м е д. /Засовывает голову внутрь печи и вдруг невидимая сила втягивает его внутрь, хотя оно что есть мочи упирается руками. Некоторое время видны лишь подошвы сапог, но потом и они исчезают, и лишь обгорелая милицейская фуражка падает откуда-то на пол/. Вай! Вай! Д е д./ Подскакивает к печи, поднимет милицейскую фуражку и забрасывает ее внутрь, закрывает печь железным листом/. Сама мышь в кувшин попала, а как выбраться и не знает. Чего просил, то и получил. Д а р ь я./ Она все сидит приклеенная к лавке/. А как хватятся его? Чего говорить станем? Он хоть и дурак, а все одно в форме. Д е д. А чего говорить? Видеть не видели, слышать не слышали. Наше дело сторона, мы у себя дома, авось, да вывернемся. /Поднимает за ручки флягу и тащит ее к крышке погреба/. Помогла бы лучше... Д а р ь я. Ага, мне самой бы кто помог. Как до дому-то добраться? Д е д. Айда вдвоем, оно сподручнее. / Уходят, придерживая руками лавку, прилепленную к Дарье/. КАРТИНА 3. -/ В дом деда Башкура входят студенты Маша и Паша, обвешенные фото и звукоаппаратурой. На их стук никто не отозвался и лишь за печкой слышно негромкое гыканье/. П а ш а. Эй, есть кто живой? Вроде и нет никого... Пусто... М а ш а. /Капризно/. Зачем только тащились в такую даль. Кто бы знал, как я устала. /Садится на корточки возле порога, снимает с себя рюкзак/. П а ш а. Ну, Маш, опять ты за свое: "устала, устала". Всю дорогу только и стонешь. Пришли, теперь сиди и отдыхай, сколько влезет. / Осторожно подходит к печке, трогает рукой/. А печь-то теплая, недавно, топили. Значит, хозяин скоро вернется. М а ш а. И куда все подевались? Хоть бы попить, кто дал. П а ш а./Подходит к ведру, зачерпывает ковшом воду, подает Маше/. Тебе какой воды: "живой" или "мертвой"? М а ш а. Не шути. Я и так только наполовину живая. /Принимает ковш, пьет/. А вода ничего, вкусная. П а ш а. Вкусная, вкусная.... Только вот ты вконец раскисла. Знал бы, что ты такая неженка, ни за что бы не согласился тебя с собой взять. Лучше уж одному. М а ш а. Да и я не такой себе нашу экспедицию представляла. П а ш а. /Хмыкает/. Скажешь тоже - "экспедиция"! М а ш а. А чего? Преддипломная работа по сбору народного фольклора. Не экскурсия же по местам боевой славы. П а ш а. /Думает о чем-то своем/. Может и так.... Слушай, Маша, я знаешь, о чем тебя спросить хотел? М а ш а. /Догадывается, о чем он хочет ее спросить, но делает равнодушный вид/. Откуда мне знать, спрашивай. П а ш а. Скажи, а чего ты согласилась именно со мной отправиться в эту... ну, нашу экспедицию? М а ш а. А с кем бы я должна была "отправиться"? П а ш а. Да хотя бы с Вадиком Гриценко. М а ш а. /Кокетливо/. Это с Грицаем-то? Да с чего бы вдруг? Козел он, твой Вадик. П а ш а. Сразу и козел. А на лекциях всегда вместе сидите, в столовой он на тебя очередь занимает и в читалке вместе. Со стороны поглядеть, так прямо жених и невеста. Да и видел я сколько раз, как он тебе ручки целует. М а ш а. И что с того? На большее он не способен - только ручки целовать. П а ш а. Интересно.... А я, по-твоему, на что способен? М а ш а. Ты, Паша, другое дело. Я к тебе давно присматриваюсь. Только тихушник ты, все на лад делаешь, а в открытую сказать боишься. Но это у тебя пройдет со временем, когда влюбишься. Так во всех книгах пишут: влюбленный человек становится совсем другим. А ты вот почему до сих пор ни с кем не дружишь? Не нравится никто? П а ш а. Не знаю, не до этого все. М а ш а. Смотри, а то все наши девушки замуж повыскакивают, и останешься один. Тогда как? П а ш а. На меня хватит. М а ш а. /Решительно/. А я тебе нравлюсь? П а ш а. Не знаю, не думал об этом. М а ш а. Вот-вот, я об этом и говорю. Ничего вокруг себя не замечаешь или не хочешь замечать. Да я может потому и записалась с тобой в экспедицию, чтоб ты на меня внимание обратил, а ты... недотепа какой-то. П а ш а. /Удрученно/. Как Вадик? М а ш а. /Улыбается/. Почти, но не безнадежен. Ладно, чего делать-то станем. Есть хочется! Может, на улицу пойдем? Жутко здесь как-то. П а ш а. Да неудобно, надо бы хозяина дождаться. А ты не чувствуешь, горелым чем-то пахнет? /Подходит к русской печке, отодвигает задвижку и вытаскивает обгорелую милицейскую фуражку, рассматривает и надевает себе на голову/. Как я тебе? М а ш а. /Обеспокоено оглядывается по сторонам/. Да никак. Куда только хозяин фуражки этой делся? Давай, пойдем на улицу. /Одевает рюкзак/. /Неожиданно входная дверь открывается и в избу въезжает сама собой лавка, в середину которой воткнут топор/. Маша и П а ш а. /Враз/. Ой!!! Что это?! /Бросаются к окну и пробуют открыть его, но у них ничего не получается, отталкивают друг друга, мечутся по избе/. /Вслед за лавкой входит дед Башкур, который и толкал ее. В руках у него коса без рукояти. Он не менее ребят удивлен и обеспокоен/. П а ш а. /Направляет на него фотоаппарат/. Стойте! Не подходите, он заряжен. Д е д. /Смотрит на милицейскую фуражку на голове у Павла/. Стою. Руки поднять? /В сторону/. Быстро вы меня нашли. П а ш а. Вы кто такой? Д е д. Б а ш к у р. Живу я здесь. А чего, нельзя? П а ш а. А почему с топором? М а ш а. И с косой? Д е д. Так Дарья наточить их просила. П а ш а. А лавка зачем? Д е д. Моя лавка. Я от нее Дарью едва отодрал и обратно потащил. Лавка добрая , не выбрасывать же ее. М а ш а. А вы что, один тут живете? Д е д. А с кем мне жить-то? Бабку свою одиннадцать годков как схоронил. Дрова мы с ней заготовляли, она и подвернись под лесину. Прямо там, на деляне, Богу душу и отдала. П а ш а. Значит, не своей смертью померла? Д е д. Как " не своей"?! А то чьей же еще? У меня и справка на тот случай имеется. Потаскали меня тогда по милициям, едва под суд не отдали, да обошлось, слава те, Господи. А-а-а... так вот вы зачем пожаловали! Из-за того и приехали или может из-за другого чего? /Осторожно поглядывает на печь/. М а ш а. Мы фольклор ищем. Д е д. Не видел. Не было его у меня. Ко мне давно никто и не заходил. Кому я нужен-то? Слава Богу, что хоть домовенок объявился, а то одному скучно жить, словом перекинуться не с кем. П а ш а. Кого не было? М а ш а. Какой домовенок? Д е д. Никого и не было, о ком спрашиваете. Откудова им тут взяться. М а ш а. /Паше/. Странный он какой-то. Может он тебя за милиционера принимает? Сними фуражку. П а ш а. /Снимает фуражку/. Пусть думает что хочет. /Обращается к деду, протягивает ему фуражку/. Ваша? / Но фуражка неожиданно выскальзывает у него из руки и улетает за печку/. Д е д. /Он в это время открыл задвижку и заглядывает в печку/. А? Чего? П а ш а./Растерянно/. Фуражка... улетела... Д е д. И ладно, туда ей и дорога, а тебе другую выдадут. Так вы говорите, зачем приехали, а то у меня делов много, некогда разговоры вести. /Паша и Маша осторожно присаживаются на лавку, включают магнитофон/. П а ш а. Нам бы истории, какие записать. Д е д. Протокол что ли составлять будете? М а ш а. Зачем, мы истории собираем, легенды, предания, как раньше люди жили. Д е д. Как жили? Обыкновенно и жили, над собою шутили, детей рожали, да за стол сажали. О чем тут рассказывать? П а ш а. Ну, к примеру, Как ваша деревня называется? Д е д./Удивленно/. Так то всем известно... Почекуниной ее зовут. М а ш а. Вот-вот. А почему ее так назвали? Д е д. /Слегка обиженно/. Назвали и вас не спросили. М а ш а. Нам и интересно, откуда такое название взялось: По-че-ку-ни-на. Д е д. Моей вины в том нет. То змий баб с болота таскал. Меня тогда и в помине на свете не было, а уж дед мне, мальцу, рассказывал. П а ш а. Какой еще змей? Зеленый что ли? Д е д. Отродясь зеленых змиев не видывал, черные они. И тот, видать, черный был. М а ш а. И что дальше было? Д е д. Известно дело что: тащит он двух баб и одного мужика, а того Ильюхой звали. Вот он и взмолился к Илье-пророку, чтоб, значит, высвободил тот его. Ильюха и метнул в змия свою стрелу огненную, да, видать, с похмела был, не попал. А змеюка все одно испужался, выпустил из когтей мужика, тот вниз полетел и треснулся башкой о дерево, умишком малость тронулся, по-нашему чокнулся, значит. На этом самом месте и вышло все. М а ш а. /Насмешливо/. Получается, один чокнулся, а в честь него всю деревню Почекуниной назвали? Д е д. А как иначе? От него и остальные пошли такие же, ничем не лучше. М а ш а. А с теми двумя бабами что стало? Д е д. И бабы от змеюки вывернулись, на землю плюхнулись, но чуть подале отсюдова. М а ш а. И что? Тоже головами о деревья ушиблись? Д е д. Не-е-е... Баба она как кошка, всегда на четыре лапы падает или на задницу, на самое, значит, мягкое место. Вот деревню Жоповкой и прозвали, а потом стали Жобловкой звать. Да ее раньше с нашего угла видно было как на ладошке. М а ш а. А теперь она куда делась? Змей разрушил? Д е д. Куды там змию... Коммунисты извели деревню. Ни домика не осталось. П а ш а. /Достает карту, смотрит/. Тут еще поблизости другие деревни указаны: Брысина, Сисюхина.... А у них, откуда такие названия взялись? Д е д. Э-э-э.... Да тут все просто. Сисюхина по над речкой стояла, на горке. Бабы на коромыслах воду с речки на горку таскали..../Подмигивает Паше/. П а ш а. И что? Не понимаю. Д е д. Да как не потять-то?! Оне когда обратно в горку лезли, то титьки у них до самой земли висели. Потому и Сисюхина. Вот! М а ш а. А Брысина? Ни разу такого странного названия не слышала. Д е д. То случай особый. Котов они отменных разводили. Ловчие коты, размеру преогромного. Могли и собаку задрать, овцу завалить. Из самой Москвы за теми котами приезжали.... Вот мы на них и брыськали, чтоб глаза не повыцарапывали. М а ш а. Ой, ой! Ну, вы и скажете! Чтоб кот... Овцу одолел?! Д е д. А чего удивительного? Ежели кота, да с месяц не покормить, то он не только овце, но и волку глаза повыцарапывает. Брысинские мужики их специально голодными держали, для пущей злости, да еще и самогонку свою давали вместо воды. П а ш а. /Насмешливо/. Тогда понятно. Д е д. /Все больше распаляясь/. А знаешь, какая у них самогонка вонюча была? Не поверишь, но как они ее у себя гнать начнут, то вонь ихняя до нас долетала, как счас помню. М а ш а. Ой, а мы ведь и представиться вам забыли. Извините. Мы студенты филфака, собираем материал для дипломной работы - фольклор, предания. П а ш а. Ее Машей зовут, а меня Павлом. Можно просто П а ш а. Д е д. /Недоверчиво/. Студенты говорите? Н-да! Пущай будет, по-вашему. А меня дедом Башкуром зовут. М а ш а. Чего-то имя у вас нерусское. Д е д. Самое русское и есть. Мать-то меня Мишаней окрестила, а уж потом народ кличку дал - Б а ш к у р. За то, что башка у меня крепости необыкновенной. Бывало пойдем драться стенка на стенку с брысинскими парнями, али с иными кем. Вот меня пре непременно наперед ставили. Как разбегусь! Дам кому в живот головой и порядок! Готов! Уноси! Я башкой забор проломить мог. Раз даже в быка колхозного турнулся. П а ш а. / С усмешкой/. И как бык? Жив остался? Д е д. А чего на него придет? Меня вот мать едва отходила стрелами небесными. М а ш а. Это, какими такими стрелами? Старинными что ли? Д е д. Да теми самыми, которыми Ильюха-пророк с неба пуляет. У меня и сейчас в сенцах лежат несколько штук, коль ни дел куда. М а ш а. / Отворачивается, пряча улыбку/. А поглядеть на те волшебные стрелы можно? Д е д. Отчего ж нельзя, айдате во двор, достану для вас те стрелы. / Все трое выходят во двор, дед, согнувшись, скрывается за маленькой дверцей/. К А Р Т И Н А 4. П а ш а. Вот тебе и фольклор. М а ш а. Аркадию Марковичу обо всем этом лучше и не рассказывать, все одно не поверит. Змий... стрелы огненные. П а ш а. А если честно, то я этому деду почти поверил. М а ш а. Чего с тебя взять, ты у нас легковерный. П а ш а. Зато ты ничему на свете не веришь, как я погляжу. М а ш а. Это ты зря. Кой во что верю. И верится мне, что должно с нами очень скоро что-то произойти. Да. / Вздыхает очень по-женски/. Ой, чует мое сердце. П а ш а. Все может быть. Нам тут еще пару дней быть. М а ш а. Точно... Что-то должно случиться... / Появляется дед Б а ш к у р. В руках он держит две стеклообразные сосульки серого цвета, подает их ребятам/. Д е д. Гляньте-ка, они самые и есть, ильюхины стрелы. П а ш а. /Берет одну из сосулек в руки, вертит, разочарованно/. Я думал настоящие стрелы, а это что? Стекляшки какие-то на гальки похожие. М а ш а. И как это они могли с неба упасть? Д е д. А мне почем знать - "как"? Одно могу сказать, в картовнике их находим. Откуль им там взяться? Мы туда сроду только чистый назем завозили. М а ш а. Это навоз что ли? Вот с ним и завезли. Д е д. Не знаю, не знаю.... Вроде как у нас ране коровы только сено жрали. Зато энтими самыми стрелами можно любою хворь из тела выгнать. Точно. / В небе загромыхали громовые раскаты, потемнело/. О! Видать Илья-пророк волноваться начал, что неверие выказываете. Не страшно? Айдате под навес, поглядим, чего дале будет. М а ш а. А чего нам бояться? Можно подумать грозы никогда не видели. Д е д. О, сейчас я вам такое кино покажу, точно не поверите. / Уходит в дом /. М а ш а. Дурдом и только. Чего он там еще придумал? Может у него Соловей-разбойник где-нибудь в сарае на цепи сидит? А? Паша, а ты и правда во всю эту галиматью веришь? П а ш а. /Глубокомысленно/. Знаешь, у англичан есть такая поговорка: в каждом доме в шкафу спрятан свой покойник. М а ш а. Вот про покойников не надо, боюсь я их. П а ш а. Мертвецы всегда клады охраняют. Или нечистая сила сокровища сторожит. М а ш а. Думаешь, у него здесь где-нибудь клад зарыт? Ха-ха-ха! В навозе! П а ш а. А вот ты бы что сделала, если бы, к примеру, клад нашла? Машину бы купила? М а ш а. И купила бы. " Мерседес" шестисотый. И квартиру в пять комнат с мраморной ванной и спальней с зеркальным потолком. В круиз бы съездила. Да мало ли на что в наше время деньги потратить можно. Только вот в клады я не верю, в отличие от тебя. /Решительно/. Паш, а как ты ко мне относишься? П а ш а. /С удивлением/. Как? Нормально. Правда, материалистка ты и деньги любишь. М а ш а. А чего в том плохого? Мы ведь на земле, а не на небе живем. Это раньше с милым рай и в шалаше был, а теперь все к благоустройству привыкли, к нормальной мебели, к хорошей одежде. Счастье оно из многих составных образуется. П а ш а. Значит, по-твоему, выходит, что если у этого деда с его бабкой тех самых составных не было, то они и жили несчастливо? Так что ли? М а ш а. Кто их знает... Я за себя говорю, а не за них. / Появляется дед Б а ш к у р. В одной руке у него большая бутыль с самогоном, в другой стаканы и пучок лука/. Д е д. /Словно продолжает начатый разговор/. Значит, не боитесь грозы? И Илью-пророка не испужаетесь? Так говорю? Счас мы это проверим. Держите. /Протягивает ребятам стаканы/. По-нашинскому мы их стопорями зовем. /Ребята недоуменно принимают стаканы, куда дед быстро наливает им самогон из бутыли и вручает по перышку лука/. Вы ее больно не нюхайте, а сразу во внутрь опрокидывайте и ждите чего будет. М а ш а. /Настороженно/. Никогда самогонку пробовать не приходилось. П а ш а. И я вроде как непьющий. Может не надо, а, деда Миша? Д е д. Надо не надо, шибко много рассуждаете. Я что ли пьющий? С устатку, бывалочи, выпью, да и все. Совсем без энтого дела нельзя. Но вот о чем я вам рассказать-то хотел. Как я старуху свою схоронил, то зашибать по этому делу стал крепко, скрывать не стану. Пошел раз на могилку к ней, само собой бутылек прихватил, помянуть чтоб, по-людски. И что бы вы думали? Боле двух стопок никак не дал он мне выпить. П а ш а. Кто не дал? Д е д. Да он, кто еще-то? / Указывает пальцем на небо/. Ильюха-пророк. Да чего лясы точить, поехали, сами все увидите. /Запрокидывает голову, пьет/. Дай Бог не последняя. /Ребята морщатся и нехотя делают по глотку. Дед стаскивает с головы шапку и достает каравай хлеба, отламывает куски и подает ребятам/. П а ш а. А вы почему хлеб в шапке носите? Д е д. Потом объясню. Я вот чего сказать хотел, коль вы всякими историями интересуетесь... Мужика до ручки не коммунисты довели, а он сам себя и довел. Вот хотя бы нашу деревню взять: до войны в ней почти сотня домов была, народу жило... тьма. Погулять все любили, но уж работали в усмерть. И ведь никому в башку не пришло, что надо бы храм у нас построить или хотя бы часовенку для начала. Для благого дела народ на подъем тяжелый оказался, вот нечисть и полезла изо всех углов, житья никакого от нее не стало. Ране-то все с молитвой делали, а потом, тьфу, и забыли, как крестятся. А следом и коммуняки заявились. Так что на всех нас вина лежит, что про веру забыли, в земное счастье поверили. П а ш а. У меня тетка есть, Антониной Степановной зовут, так она мне ра