появились люди Гуго Бигода. -Ральф также убит? Гуго охнул и вцепился зубами запястье - брат Колумбанус как раз взялся стягивать нитью края глубокой колотой раны на его ягодице. Однако уже в следующий миг ухмыльнулся, и его зубы по-волчьи сверкнули из под светлых усов. - Мне, видать, на роду было написано своей рукой лишить этого трубадура жизни. Заметил я его в дверях домика, когда мы еще подплывали к острову, но вряд ли он успел рассказать многое. Старина Ральф, хоть и не блистал умом, но должен был сообразить, что болтать не в его интересах. Он ведь сам увяз в этом деле по уши. И к тому же все еще рассчитывал заполучить свою саксонскую девку. Зачем ему чернить себя в ее глазах?.. Он опять охнул и поморщился. А мне пришло в голову, что Гуго Бигод - парень не промах. Когда человек в таком состоянии способен трезво рассуждать - на него можно положиться - А чуть позже, - продолжал Гуго, - когда Ральф уже увозил в челноке Милдрэд... - Дочь Гиты Вейк также была там?! Он словно не услышал моего вопроса. - ...Когда уже они плыли в челноке, то лучшей мишени было не найти. А я лучник не из последних. Клянусь бородой Христовой, я собственными глазами видел, как светлое оперение моей стрелы торчало из-под лопатки Ральфа де Брийара. Он не упал, но плоскодонка пошла зигзагами, и вряд ли Ральф сумел после этого сделать больше двух-трех гребков, а сейчас наверняка уже отчитывается перед святым Петром за свои прегрешения. Для пущей верности следовало бы его добить, но тут эта белобрысая саксонка, точно фурия, вылетела с мечом из кустов. Бедняге Освульфу, что стоял подле меня, досталось так, что он только захрипел, но меч застрял в кости, и она не сумела его сразу освободить. Пришлось угомонить ее кулаком в висок... И с какой это стати она осталась на острове, а не удрала с Ральфом? Вот уж чисто саксонское тупоумие! Только что Гуго упомянул некое саксонское имя - Освульф. Значит, в свой отряд он набрал самых различных людей. Я спросил, не сумеют ли впоследствии по телам убитых в стычке определить, что это люди из окружения Гуго Бигода, но этот парень предусмотрел буквально все. Он ответил, что встречался со своими наемниками тайно, а поскольку вокруг него всегда вертелось множество, не имеет значения, даже если их видели вместе. Лекарь наконец закончил свою возню и удалился. Я ходил от стены к стене, перебирая четки, чтобы сосредоточиться. - Значит, ты говоришь, что тебя и леди Бэртраду не преследовали? - Верно, преподобный отец. Гуго поднялся со скамьи, застегивая пряжку ремня. Сейчас он выглядел почти спокойным, только пальцы рук слегка подрагивали. - И лиц наших также никто не видел. Если бы не одно... Этот крестоносец - дьявол его раздери! - очень заинтересовался леди Бэртрадой. Когда мы уже отчалили, он все еще стоял на берегу, глядя нам вслед. И пусть бы глазел сколько угодно, но у леди как раз в этот момент из-под капюшона упали косы. Мы оба одновременно взглянули на графиню. Она уже угомонилась, и только вздрагивала, давясь судорожными рыданиями. У леди Бэртрады были приметные косы - длинные, темные, с редким красноватым отливом, длиною едва ли не до колен. Но еще когда мы продумывали план убийства графа Норфолкского, было решено объявить, что миледи больна и не покидает покоев. Монахи в обители и по сей день возносят молитвы за выздоровление знатной благодетельницы аббатства. Не составит труда доказать, что графиня ни на час не отлучалась из моей резиденции. Я повернулся к Гуго. - Когда вы возвращались сюда, не мог ли кто-либо обратить на вас внимание? Гуго боком опустился на скамью. При свете висящей на крюке лампы стало видно, насколько он утомлен. Однако когда он заговорил, в его голосе чувствовалась сила. - Святой отец, мне не впервой возвращаться с ночной вылазки. Уж будьте покойны, я знал, как проехать, чтобы избежать дорожных разъездов и застав. Да и время ночное... А мчались мы так, что лошадь графини пала неподалеку от Бэри-Сэнт-Эдмундс. Мой каурый оказался покрепче - он-то и доставил нас обоих к воротам резиденции. Последние две мили мы ехали тихо, как обычные запоздалые путники - мне едва удалось убедить графиню, чтобы она не пыталась на всем скаку влететь в аббатство. Счастье для леди Бэртрады, что рядом с ней в такую минуту оказался Гуго Бигод. Долгое время я считал этого человека злым гением графини. Не настраивай он постоянно графиню против мужа, она, возможно, и наладила бы отношения с Эдгаром. Ведь с какой стороны ни посмотри, этот сакс показал себя весьма терпеливым и покладистым супругом. Но что сделано - то сделано. И сегодня Гуго спас ей жизнь. Гуго вновь обратился ко мне: - Святой отец, все, что от вас требуется - это помочь мне добраться до ближайшего порта и переправиться в Нормандию. Дело в том, что еще пару недель назад я получил послание от отца. Старик совсем плох и призывает меня ко двору, дабы я оказывал ему помощь и находился подле короля. Если мне удастся уехать немедленно, не составит труда кого угодно убедить, что я давно пребываю в Нормандии. В такой просьбе не было ничего чрезмерного - я и сам был заинтересован в его исчезновении. Однако леди Бэртрада считала иначе. И хотя до сих пор она казалась безучастной, но тут бросилась к Гуго и буквально повисла на нем с криком, что он покидает и предает ее в ту минуту, когда только он способен защитить ее от гнева супруга. - Умолкни, Бэрт! - Гуго едва не оттолкнул ее. - Или мне напомнить, как ты пыталась бросить меня, раненого, в пути? Если бы мне не удалось внушить, чем обернется это для вашей светлости... Что-то произошло между этими двумя в дороге, коль даже Гуго забыл об обычной учтивости. Но мне удалось восстановить равновесие, напомнив, что леди Бэртрада - как-никак дочь короля. Гуго тут же сам приблизился к леди Бэртраде и даже попытался взять ее за руку. - Пойми, Бэрт, радость моя, для всех нас будет лучше, если мы сейчас расстанемся. Граф ничего не заподозрит, а о вас позаботится наш славный Ансельм. Мне же придется смазать салом пятки, дабы высокородную леди не поставили в вину кое-какие ночные проделки в фэнах. Не прошло и часа, как Гуго отбыл, а леди Бэртраду пришлось напоить успокаивающим отваром и уложить в постель. Теперь пришла пора заняться заметанием следов и сделать все возможное, чтобы ни у кого не явилась шальная мысль, что я могу быть каким-то образом связан с событиями сегодняшней ночи. Что греха таить - именно я предложил избавиться от Эдгара Армстронга, а леди Бэртрада, озлобленная пренебрежением супруга, с легкостью проглотила эту наживку. Ее ненависть к мужу взросла на почве любви - как духовник графини я это прекрасно понимал. Поэтому мне не составило труда довести ее неприязнь к мужу до такого накала, что она сама предложила использовать в этом деле Гуго и его подручных. В тот день я созвал самых доверенных людей, дав им два наказа: во-первых, отправиться в Саухемский монастырь и наистрожайше приказать тамошнему настоятелю ни при каких обстоятельствах не упоминать о том, что в его обители некоторое время пребывала графиня Норфолкская в обществе вооруженных людей. Во-вторых, я велел доставить павшую лошадь графини в мои конюшни и пустить слух, что рыжая Молния погибла от скоротечной болезни. Что касается самой миледи, то она проспала до темноты. С ней постоянно находились нянька Маго и две преданные фрейлины, дочери мелкопоместных рыцарей, для которых служба у графини была единственной возможностью избежать участи старых дев. Эти дурнушки готовы были костьми лечь за свою госпожу, и только пытка могла вынудить всех троих сознаться, что миледи покидала резиденцию. Но до этого, надо надеяться, дело не дойдет. Вечером того же полного тревог дня Маго разыскала меня с сообщением, что миледи пришла в себя. При этом старая нянька сокрушенно заметила, что "ее деточка" совсем расхворалась. Страшное напряжение и ночь, проведенная на холодных болотах, не прошли для леди Бэртрады бесследно: ее бил озноб, голос почти исчез, а тонко вырезанные ноздри изящного нормандского носа обметала краснота. - Ваше преподобие, - она протянула мне слабую влажную руку, - вы посылали в Гронвуд? Каковы вести? - Дитя мое, в данной ситуации верна поговорка: qui nimis propere, minus prospеre - кто действует слишком поспешно, действует неудачно. И нам вовсе не следует объявлять во всеуслышание, что мы знаем о событиях этой ночи. Леди Бэртрада вздохнула. - Отче, помните ли, как вы читали мне отрывок из Ветхого Завета о том, как жители города Гивы изнасиловали наложницу левита? Та женщина, не выдержав издевательств, умерла. Может ли статься так, что и Гита Вейк отдаст Богу душу, не пережив случившегося? Я машинально перебирал зерна янтарных четок. Неужели именно Святое Писание надоумило мою духовную дочь решиться на то, что она сделала? - Я бы не советовал вам недооценивать Гиту Вейк. Она хрупка на вид, но... Однажды вы уже имели несчастье узнать, какова она в деле. Я имел в виду ту постыдную драку, что произошла между женщинами Эдгара в фэнах, после которой леди Бэртрада прибыла ко мне с шатающимися зубами и разбитой губой. Мой Колумбанус тогда сделал все возможное, чтобы сохранить ее красоту. У Бэртрады сверкнули глаза. - Эта шлюха заплатила мне хотя бы часть долга!.. - торжествующе прошептала она. Но через миг ее снова охватил страх: - А мой супруг? Неужели он узнал меня?.. - Граф Норфолк может только строить догадки. Ведь вы тяжело больны и уже несколько дней кряду не покидаете опочивальню. Я поведал ей обо всем, что предпринял за последние часы, и графиня несколько успокоилась. - Поистине, отче, само небо послало мне вас! Так-то оно так, но сама леди Бэртрада отнюдь не была подарком небес. Эту тщеславную красавицу было несложно использовать в своих целях, и с ее помощью я добивался немалых выгод как для себя, так и для аббатства. Поэтому, воспользовавшись моментом, я попросил графиню приложить свою печать к документу, который намеревался отправить королю. Это было прошение об освобождении города от торговых пошлин и иных платежей на всех торгах и ярмарках в королевских владениях. Если король согласится... не берусь даже описывать, какие прибыли это принесет Бэри-Сэнт-Эдмундс. Однако на случай, если графиня упрекнет меня в корыстолюбии, у меня было готово объяснение, что прошение датировано задним числом и сможет послужить лишним доказательством того, что она не отлучалась из резиденции. Когда уже в темноте я направлялся, чтобы отслужить мессу, в собор, настроение у меня было приподнятое. Я не только сумел замести следы, но и получил поддержку в деле предоставления городу и аббатству таких льгот, каких не имел ни один город в Англии! Поэтому на вечерней службе мой голос звучал торжествующе: - Sаnсtissime confessor Domini, monachorum pater et dux, Benedicte, in ferectеde pro sua salve...? А о чем я думал в эти минуты? О том, что главное сейчас - терпеливо выжидать и следить за тем, что предпримет граф. ? Однако Эдгар ничего не предпринимал. По крайней мере, никаких известий о его действиях не поступало. Я счел это разумным - только глупец сломя голову бросается чинить суд и расправу, не обретя веских доказательств. Нельзя сбрасывать со счетов и то, что граф совершенно не был заинтересован в огласке случившегося на болотах. Тем временем миновала Пепельная среда и наступил Великий Пост. В это время я всегда чувствовал себя несколько подавленным. Увы, грех чревоугодия был мне вовсе не чужд. И если в обычное время в аббатстве вкушали пищу дважды в день, то теперь лишь единожды. А сыр и зелень - неважная еда для мужчины моей комплекции. Но мое положение обязывало меня неукоснительно приносить такую жертву. Для священнослужителя любое прегрешение - прегрешение вдвойне. Я никогда не забывал об этом, помнил и тогда, когда лгал, плел интриги, а то и подстрекал к наитягчайшему греху человекоубийства. Все, что говорит по этому поводу Писание, я знал не хуже отцов церкви, однако полагал, что все доброе, содеянное мною, рано или поздно перевесит чашу моих грехов. Что же благого я совершил в сей скорбной юдоли? Да взять хотя бы то, как выросло влияние Бэри-Сэнт-Эдмунс, как упрочился культ святого Эдмунда, а сонное захолустное аббатство под моим пастырским водительством превратилось в едва ли не самый крупный центр паломничества. Сотни людей нашли здесь кров, пропитание и работу, а наша библиотека стала одной из самых богатых в Европе, ее посещают богословы и ученые из дальних краев. Благодаря паломникам и моему умению заключать сделки не хуже храмовников обитель богатеет год от года, и к моему мнению прислушиваются многие духовные и светские сеньоры. И разве мои хартии не облегчили участь подвластных аббатству и городу людей? А тут подоспела весть о том, что на празднование Пасхи в Бэри-Сэнт-Эдмунс намерена прибыть на богомолье сама королева Аделиза. Это ли не почетное свидетельство могущества вверенной мне обители? Разве все достигнутое мною не стоит того, чтобы Высший Судия взглянул сквозь пальцы на мои мелкие слабости - например, на ненависть к выскочке-саксу? С этим чувством я ничего не мог поделать. Есть немало греховных чувств в человеческой природе, и моя душа во всякий миг в руке Всевышнего, но смириться с возвышением Эдгара Армстронга я не в силах. Некогда я смирился с нищетой, в которой рос, будучи одним из младших сыновей мелкопоместного рыцаря, и с тем, что меня рано вырвали из семьи, отдав в монастырь. Там мне пришлось смириться с необходимостью послушания, смириться настолько, что весьма скоро я понял, что покорностью и раболепием можно добиться не меньше, чем талантом и стремлением к совершенству. И вскоре провидение стало посылать мне одну награду за другой. Последний из всех, я мало-помалу стал продвигаться вперед: из простых монахов в наставники послушников, затем я стал личным писцом настоятеля, субприором, приором и, наконец, аббатом. И я был бы всем доволен, если бы судьба не поставила на моем пути Эдгара Армстронга. Этот несносный мальчишка оказался столь дерзостным, что посмел отхлестать меня кнутом! На моей спине до сих пор горят рубцы от этой порки. Возможно, я и успокоился бы, если бы знал, что Эдгар сгинул в мирской суете, получив от судьбы все те удары, которые он вполне заслужил. Но этот сакс вернулся - и вернулся с триумфом. Я оказался вынужден считаться с ним, признавать его власть и силу даже после того, как он опорочил меня в глазах короля во время мятежа, который подняла моя подопечная Гита Вейк. Дважды он навлек на меня позор, и дважды мое имя стало поводом для насмешек. Раны святого Эдмунда! Мог ли я не пытаться отомстить! Он был много сильнее меня, и тем не менее за его горделивой статью и показным величием я разглядел уязвимое место: он хотел любви. Есть немало мужчин, которые вполне могут обойтись и без этого, но только не Эдгар Армстронг. С этого момента я знал, что мне следует делать. Поначалу я приложил максимум усилий, чтобы предать огласке его связь с моей подопечной. То, что иному лорду безболезненно сошло бы с рук, превратилось в повод для пересудов и всеобщего осуждения. Я позаботился и о том, чтобы имя его избранницы было покрыто позором, тем самым вынудив ее отдалиться от него. Когда же я разрушил эту связь, то принялся за семейную жизнь графа. Как и Гуго Бигод, я постоянно настраивал против Эдгара леди Бэртраду. Когда же ему удалось пройти и через это, я примкнул к его врагам. То, что должно было произойти в охотничьем домике графа, стало бы венцом моей мести. Увы, провидение распорядилось иначе. Однако то, как развивались дальнейшие события, вызывало подозрение. Неужели Эдгар с его презрительным высокомерием проглотит то, что сделали с его возлюбленной? Что это? Очевидная слабость или коварный расчет? Так или иначе, но я знал, какую боль сейчас испытывает ненавистный сакс. Что ж, рубцы на душе порой ноют больнее, чем рубцы на теле. Вскоре верный человек донес мне, что Эдгар взял Гиту в замок Гронвуд. Теперь она открыто жила со своим любовником и находилась под его покровительством. Недолгое время она хворала, но вскоре стала выздоравливать - и даже скорее, чем я предполагал. Сам граф наверняка уже дознался, что большинство наемников, которые полегли на острове, - саффолкширцы, и что бы ни говорил Гуго, подозрение падало на него. Больше всего меня тревожило то, что мог успеть рассказать Эдгару Ральф до того, как Гуго наповал уложил его тяжелой стрелой. Тем временем в Бэри-Сент-Эдмундс прибыл шериф Роб де Чени и потребовал встречи с графиней. Я попытался не допустить его, ссылаясь на то, что миледи нездорова, но он не отступал. И вид леди Бэртрады, лежащей в постели, изможденной и пылающей жаром, похоже, убедил его в правдивости моих слов. Графиня до поры пребывала в полной подавленности. Много молилась, и даже требовала чтобы я, как духовник, наложил на нее епитимью за содеянное. Но я то знал, что вряд ли подобное состояние надолго. И однажды после полуденной молитвы я заметил с внутренней галереи дворца как Клара Данвиль отдает во дворе распоряжения слугам, снимающим с повозок какие-то тюки. Не успел я окликнуть фрейлину, как она уже юркнула под своды покоев, где расположилась моя духовная дочь. Я немедленно поспешил туда же и в одном из переходов едва не столкнулся с Маго. - Я же просил, чтобы миледи не поддерживала никаких сношений с Гронвудом! - я набросился на пожилую матрону так, что она попятилась. Однако Маго тут же приняла самый невозмутимый вид. - А чего же вы хотели, святой отец? На дворе весна, потеплело, а моя деточка ходит в подбитых мехом платьях. Ее гардероб в Гронвуде, и Клара содержит его в надлежащем порядке. Как же миледи было не вызвать еевместе с необходимыми вещами? Чисто женская тупость. Представляю, как графиня воспримет известие о том, что ее соперница обосновалась в Гронвуде! Теперь спешить было некуда - леди Бэртрада наверняка уже успела обо всем расспросить Клару. Поэтому, не дойдя до покоев своей духовной дочери, я затаился в нише, скрытой тяжелой занавесью. Худшее, как я и ожидал, уже произошло. Оттуда, где я стоял, через щель в занавеси и распахнутую дверь покоя можно было видеть леди Бэртраду, сидящую в кресле с подлокотниками в виде грифонов. Лицо ее было искажено гримасой адской злобы, а руки так впились в завитушки резьбы кресла, что костяшки пальцев побелели словно мрамор. Клара стояла перед графиней, и хотя я не видел лица девушки, голос ее звучал ровно и спокойно. - ...Так и есть, мадам, - продолжала говорить Клара. - Она живет в Гронвуде на правах датской жены, и милорд всем дал понять, что отныне это место ее, а сам он намерен оберегать и защищать ее честь и достоинство. И когда недавно в Гронвуд съехались несколько важных сеньоров, леди Гита Вейк встречала их как хозяйка замка. Это было чересчур даже для меня. Ведь немногим больше трех недель прошло с той ночи, а эта блудница уже оправилась и ведет себя как ни в чем не бывало. Правду говорят - нет способа чувствительнее ответить на оскорбление, чем выказать полнейшее пренебрежение к оскорбителю. - И она... -задыхалась Бэртрада, - она спит в моей постели... носит мои одежды... - Нет, что вы, упаси Господь! Граф вполне в состоянии предоставить своей избраннице все новое и наилучшее. И госпожа Гита выглядит как благородная дама, не прибегая к вашим туалетам. Я постоянно слежу за ними и могу поклясться, что ни один из них не был востребован... Только из-за ярости, оглушившей и ослепившей ее, леди Бэртрада не замечала в голосе этой вертихвостки явной издевки. А Клара все не унималась: - Кроме того, в Гронвуде живет дочь графа и леди Гиты малышка Милдрэд. Сущий ангел! Замковая челядь просто без ума от нее. А вчера, когда гость графа сэр Гай Орнейльский, рыцарь-крестоносец, рассказывал в большом зале истории из жизни в Палестине, эта малютка - кто бы мог подумать! - неожиданно заявила, что когда вырастет, непременно отправится в крестовый поход. Вот смеху-то было! Лицо леди Бэртрады пошло пятнами. - И ты, девка, прислуживаешь новой госпоже? - Нет, я бы так не сказала. У меня другие обязанности. Мне выпала честь следить за личными покоями маленькой Милдрэд - разве вы не знаете, что граф велел заново отделать и обставить для дочери ваши бывшие апартаменты? Это было последним ударом. Гибким кошачьим движением графиня бросилась к бывшей фрейлине, словно намереваясь вцепиться ногтями в ее раскрасневшееся лицо. И тут эта блудливая девка, это ничтожество, ловко увернувшись, внезапно схватила графиню за запястья и отшвырнула от себя - да так, что леди Бэртрада оступилась и упала. Ее дамы подняли визг, а Клара, хоть и отступила к двери, выглядела самым невозмутимым образом. - Поосторожнее, миледи. Я больше не ваша служанка. Отныне я обручена с сэром Пендой, сенешалем замка Гронвуд. Вскоре нас обвенчают, и я сама стану зваться леди. - Значит, такова твоя благодарность за то, что я вытащила тебя из захолустной дыры? - оторопело вымолвила графиня. - О, я честно расплатилась за это, прослужив вам за гроши столько лет и безропотно снося побои и оскорбления. И то, что я взялась доставить ваш гардероб, было моей последней услугой! Деловито оправив сбившиеся длинные рукава, Клара покинула бывшую госпожу. Я поспешил помочь фрейлинам поднять леди Бэртраду. Мое появление подействовало на нее, как удар хлыста. Она резко выпрямилась, глаза ее вспыхнули. - Велите немедленно догнать ее... схватить... - торопливо заговорила она, и голос ее то и дело срывался. - Святой отец, пусть ее выпорют - да так, чтоб вся кожа долой! Чтоб визжала под розгами, шлюха!.. Ну уж нет! Не хватало мне неприятностей из-за какой-то бывшей фрейлины. Ведь если Клара и впрямь обручена с Пендой, было бы неосмотрительно обойтись с ней, как с простолюдинкой-саксонкой. И я принялся убеждать леди Бэртраду, что наше положение не таково, чтобы привлекать к себе внимание Гронвуда. Мы поступим иначе. Положение графа и его наложницы более чем неустойчиво. Он фактически изгнал супругу, дочь короля, из ее собственного замка - это ли не повод, чтобы вызвать к жизни куда более ощутимую силу - гнев короля Генриха и Святой Церкви, ибо граф открыто живет во грехе, попирая права венчанной супруги. Не стану утверждать, что графиня меня слышала - по ее искаженному ненавистью и отчаянием лицу текли медленные слезы. Но когда эти слезы иссякли, она неожиданно велела подготовить для нее эскорт и заявила, что сию минуту возвращается в Гронвуд. Большую глупость трудно было и придумать. Однако я примирительно сказал, что готов предоставить столько людей, сколько пожелает графиня, при одном условии - она отправится куда угодно - в Норидж, Ярмут, Уолсингем, а хоть и прямиком в Лондон, - но только не в Гронвуд Кастл. - Нет, - затрясла головой леди Бэртрада, да так, что ее пресловутые косы растрепались и выбились из-под сетки. - Я еду в Гронвуд! Я рассердился. - Что же, в добрый путь, госпожа. Но ни один из моих людей не станет вас сопровождать. Зря я надеялся ее удержать. В ответ графиня прошипела, что ей достаточно и одного грума. Пусть едет - дороги нынче вновь стали безопасны. К тому же у меня не было ни малейшего сомнения, что завтра она снова окажется в аббатстве. И я не ошибся. Подходила к концу вечерняя служба, когда служка шепнул мне на ухо, что госпожа графиня Бэртрада Норфолкская вновь вернулась в Бэри-Сент-Эдмундс. Право, стоило полюбоваться, какой смирной и молчаливой стала эта неугомонная и гневливая гордячка. Когда я вошел в покой, она сидела за станком с натянутым на него вышиванием в безмолвном оцепенении. Ее руки свисали, словно чужие. - Помогите мне, отче... - едва слышно произнесла графиня. - Я не знаю, как быть. Советы - это по моей части. Я уже начал было прикидывать, куда и к кому первым делом ей надлежит обратиться с жалобой и требованием о восстановлении справедливости, но для начала следовало выяснить, что же, собственно, произошло в Гронвуде. Но там ничего особенного не случилось. Бэртраде даже не удалось повидаться с супругом. - Его не было в Гронвуде,- начала она. - Он отправился взглянуть, как идут работы на строительстве новой церкви Святого Дунстана. Об этом мне сообщили у первого моста перед барбиканом?. Да так, будто рассчитывали, что я тут же поверну лошадь. Но я проехала не останавливаясь, а эти люди глазели на меня так, будто я сижу в седле нагишом. Жаль, что при мне не было свиты - уж я бы им показала, как подобает встречать хозяйку! "Хвала святому Эдмунду, что вразумил меня не давать ей людей", - подумал я. Графиня продолжала: - У самого донжона я спешилась, бросила груму поводья и стала подниматься по лестнице. И кого же я обнаружила, едва ступив на порог зала? Гиту Вейк! Она восседала на почетном месте госпожи, отдавая распоряжения. И при этом с таким видом, словно ее не валяли в грязи и не насиловали, как грязную потаскуху, все, кому было не лень. Ох, святой отец, видели бы вы, как она держалась - словно венценосная особа.. И это платье!.. Эдгар никогда не дарил мне таких нарядов. Ткань отражала свет, будто сотканная из текучей стали... Видит Бог, никого и ничего я не ненавидела так, как эту жалкую тварь! - Ну же?.. - Я хотела войти в зал и указать ей ее место, то есть велеть убираться вон. Но меня удержали. Тот самый крестоносец, я узнала его. - Каков он из себя? - спросил я. - Он? Хорош собой. Видимо и впрямь недурен, если даже в таком состоянии леди Бэртрада запомнила это. - Он появился совершенно неожиданно и, взяв меня под руку, увлек в боковой проход. Признаюсь, отче, я поначалу так испугалась, что слова не могла вымолвить - ведь я видела его там, возле охотничьего домика. Однако в Гронвуде он повел себя неожиданно учтиво. Галантно поклонившись, он произнес: "Думаю, не ошибусь, предположив, что вы и есть Бэртрада Норфолкская", и мне сразу же не понравился странный блеск в его жгучих черных глазах. "Я узнал вас, - продолжал он, - как узнал и ваши косы. Увы, даже ярко-оранжевый плащ, что был на вас в тот вечер на острове, не смог скрыть их прелести". При этих словах у меня подкосились ноги, но он поддержал меня и усадил на выступ стены в амбразуре. "Полагаю, несколько минут будет достаточно, чтобы вы передохнули и собрались с силами. А после этого, я думаю, вам следует незаметно выйти отсюда и покинуть замок. Так будет лучше для всех". Я смотрела на него как завороженная. Он не мог, не мог узнать меня той ночью - ведь я была в маске и в мужской одежде, а мои косы были спрятаны под капюшоном. Но по какому праву он требовал, чтобы я покинула собственный замок? Об этом я и спросила крестоносца, и то, что он ответил, оказалось худшим из всего, что я могла вообразить. Оказывается, этот мерзавец, мой супруг, отписал Гронвуд... своей шлюхе. Сделка была проведена по всем правилам - в присутствии шерифа, лорда д'Обиньи и епископа Тэтфордского. И теперь лучший замок во всем Дэнло принадлежит Гите Вейк! Она и в самом деле могла указать мне на дверь и даже велеть слугам выгнать меня прочь. Ну и дела! Отписать такую цитадель, как Гронвуд, любовнице... Такое даже вообразить невозможно. Просто так замками не разбрасываются. Тогда что это - желание вознаградить Гиту после случившегося или стремление защитить ее от коварства леди Бэртрады? Но, сдается мне, Эдгар уверен в том, что его союз с Гитой Вейк - навсегда, ибо, сделав ее госпожой и владелицей Гронвуда, он оставил замок своей главной резиденцией в Норфолке. К тому же эта сделка узаконивает имущественную сторону их связи. Ловко, весьма ловко... - И как вы поступили, дитя мое? - А что мне оставалось делать? Я попросила рыцаря проводить меня. Похоже, сей рыцарь и впрямь пришелся ей по вкусу. Не удивлюсь, если в причудливой головке графини тут же возник план очаровать сэра Гая и переманить его на свою сторону. - И что же вам ответил крестоносец? - Он сказал: "Простите, миледи, но люди, пригласившие меня погостить, могут неверно истолковать такой шаг". Тогда я вскричала: "Неужели, сэр, вы откажетесь проводить даму в пору, когда уже сгустились сумерки?" "Ночь - ваше время, - сказал он на это. - Ступайте, миледи, и благодарите Бога, что не встретились с графом Норфолком!" При этом он неожиданно коснулся моих кос и заметил: "Прекрасные волосы. Редко встретишь такое великолепие, и поэтому их трудно спутать с иными. Даже если видел только однажды в сумраке ночи и отблесках пожара. Уезжайте из Гронвуда, миледи, и будьте благоразумны хотя бы ради вашей сестры Матильды". При чем тут императрица? С какой стати этот крестоносец упомянул о ней? Смутное подозрение зародилось во мне, но в тот миг мне было не до этого. Не теряя времени, я принялся убеждать графиню, что ей и впрямь следует уехать. И направиться прямиком к отцу в Нормандию, а может быть и к самому Святейшему Престолу в Рим. Чем скорее она покинет Англию, тем раньше я смогу начать готовиться к прибытию королевы Аделизы, которую я намечал разместить в тех покоях, которые занимала леди Бэртрада. Продолжать оказывать покровительство графине становится небезопасно, коль скоро граф и его люди убеждены в ее причастности к попытке убить Эдгара. Леди Бэртрада резко выпрямилась. Лицо ее залилось темным румянцем гнева. - Уж не гоните ли вы меня отсюда, святой отец? Я тут же отступил. Не стоит перегибать палку. Как никак она - дочь Генриха Боклерка. - И значит вы поможете мне отомстить? - Разумеется, дитя мое. И всем сердцем надеюсь, что Бог поможет нам в этом. ? Всевышний не заставил долго ждать. Я понял это уже на другой день, когда во время мессы обнаружил в толпе прихожан Хорсу из Фелинга. Был день Святого Льва?, и в соборе собралось много народу. Но Хорсу я мгновенно выделил из толпы. Рослый, статный, в меховой накидке, с длинными волосами, зачесанными назад и оставлявшими открытым высокий лоб с залысинами - Хорса выглядел внушительно и сурово. Само его появление в Бэри-Сент-Эдмундс было необычным. Он не принадлежал к здешнему приходу, не был добрым христианином, вдобавок я почитал его своим недругом, ибо не забыл, как он повел себя во время мятежа в Тауэр Вейк. Впрочем, Хорса был врагом и Эдгару Армстронгу. Но существовало и нечто, связывавшее этих саксов. Об этом красноречиво свидетельствовало внешнее сходство Хорсы с отцом графа Норфолкского, покойным таном Свейном. Возможно, кого-нибудь это могло бы и удивить, но только не меня - ведь мне довелось принимать исповедь у матери Хорсы. Леди Гунхильд была доброй христианкой, много жертвовала храмам, а на обитель Святого Эдмунда ее благодеяния изливались беспрестанно. А на исповеди она открыла, что Хорса и Эдгар - кровные братья. Судьба шутит и не такие шутки - и вот оба брата, Хорса и Эдгар, не имея понятия о своем родстве, умудрились к тому же полюбить одну женщину, Гиту Вейк. Моя мысль лихорадочно заработала, но для того, чтобы попытаться действовать, необходимо было доподлинно выяснить, с чего бы это Хорса заявилсяся в Бэри. В отличие от матери, христианин он никакой - скорее язычник или наполовину язычник, как и большинство этих невежественных простолюдинов в фэнах. В ходе мессы я не сводил с него глаз. Хорса с любопытством следил за богослужением, прислушиваясь к звучным словам на латыни. Когда же начался обряд Святого причастия, приблизился ко мне и принял облатку. - Тело и кровь Христовы... - я осенил его крестным знамением. - Аминь! За Хорсой стояла вереница причащающихся, но он замешкался и неожиданно поймал мою руку. - Мне необходимо поговорить с вами, преподобный отче. - Тебе придется подождать, сын мой, пока я не окончу службу. Он терпеливо кивнул. Наконец прозвучало "Идите, месса окончена", и я подал саксу знак приблизиться. - Сегодня ночью скончалась моя мать, благородная Гунхильд из Фелинга, - не глядя на меня, произнес Хорса, выслушал произнесенные мною соответствующие событию слова и продолжил: - В последнее время мать тяжко хворала, а отошла тихо и спокойно. Перед кончиной ее причастил и соборовал наш приходский священник отец Мартин. И последним желанием моей матери было, чтобы ее похоронили на кладбище аббатства Святого Эдмунда. Я приехал сообщить вам ее волю и смиренно прошу оказать содействие в ее исполнении. "Смиренно прошу" - ох как нелегко дались Хорсе эти слова! Ему, некогда выступившему с оружием против меня, отъявленному смутьяну. Это ли не пример того, что даже таким неотесанным дикарям, как Хорса, приходится склоняться перед величием Церкви? Но и это сейчас не было самым важным. Леди Гунхильд отошла в иной мир как нельзя более кстати, так как ее просьба невольно сближала нас с Хорсой. А он сейчас был мне нужен как никогда. - Многие благородные люди желали бы покоиться на кладбище столь прославленной обители, как Бэри-Сент-Эдмундс. Я произнес это как можно мягче, но Хорса тут же вскинулся, и его зеленовато-желтые глаза засверкали. - Не заносись чересчур высоко, ты, бритая плешь! Или позабыл, что Гунхильд из Фелинга немало послужила процветанию аббатства, и ты не вправе даже... - О, тише, тише, благородный тан! Я всего лишь хотел отметить, сколь высока честь быть погребенной среди первых людей Восточной Англии. У меня и в мыслях не было противиться воле леди Гунхильд, все будет исполнено должным образом и со всей приличествующей торжественностью. Я немедленно велю все подготовить к похоронам и отпеванию и распоряжусь, чтобы в Фелинг отправили братьев, которые доставят покойную в Бэри-Сент-Эдмундс. Твоя мать, Хорса, всегда щедро жертвовала на нужды аббатства, поэтому завтра и каждый последующий день в течение недели в ее честь будет отслужена месса. Хорса смотрел на меня в полной растерянности. Чего-чего, но такого великодушия и смирения он не ожидал. Наконец, багровея и запинаясь, тан пробормотал несколько слов благодарности. Мир с Хорсой был мне нужен как никогда ранее. Оттого я и стремился расположить его к себе любой ценой. И едва Хорса отбыл в Фелинг, я тотчас поспешил к леди Бэртраде, чтобы поделился с нею своими планами. Грешно хвалить себя, но они пришлись ей по сердцу. На следующий день состоялось торжественное погребение леди Гунхильд из Фелинга. Дабы пуще угодить Хорсе, я призвал в Бэри-Сент-Эдмундс наиболее почитаемых саксонских танов, не забыв упомянуть о том, что все расходы на поминальное пиршество берет на себя аббатство. Хорса был растроган. А двумя часами позже он, притихший и поникший, стоял он среди кладбищенских плит, наблюдая за пышной процессией, сопровождавшей носилки с телом его матери к месту последнего упокоения. По саксонской традиции тело леди Гунхильд не положили в гроб, а завернули в белые льняные пелены, повторяющие очертания тела. Пожилая леди покоилась на покрытых ковром носилках, которые сопровождали капелланы, каноники, викарии и множество монахов. Тридцать нищих несли зажженные свечи, во время погребения монахи пели респонсорий, а я произнес над телом короткую проповедь, перечислив заслуги покойной, и прочитал отходную так, что когда произносил заключительное requiscаt in расе,? присутствующие плакали, и даже Хорса склонил голову и его плечи мелко затряслись. Затем присутствующие потянулись к Хорсе с изъявлениями сочувствия. Появилась среди них и графиня Бэртрада в соответствующих случаю темных одеждах. Приблизившись к тану, она взяла его руку, и сказала несколько теплых утешающих слов. И надо отметить, что со своей ролью она справилась превосходно - простота и христианское милосердие, никакого наигрыша. И не успел Хорса опомниться, как она уже преклонила колени над могильной плитой и, сложив ладони, прочла короткую молитву. А затем величественно удалилась в сопровождении своих фрейлин. Поминальный пир, как и водится у невежественных саксов, вскоре превратился в обычное застолье, о покойной уже никто не вспоминал, поднялся шум, донеслись пьяные крики, кто-то даже предложил позвать музыкантов. Как раз в это время Хорса, в кои веки не предавшийся пьянству и чревоугодию, встал и покинул пиршественный стол. Я послал писца брата Дэнниса проводить Хорсу в странноприимный дом, где для него были отведены покои. Наутро Хорса появился на поминальной службе. Он был уже в дорожном плаще, однако я постарался его задержать. По окончании богослужения я предложил ему присесть на одной из скамей в боковом приделе. - Не терзай себя мыслями о непоправимой утрате, сын мой, ибо душа твоей матери, как белый голубь, уже несется к престолу Господнему. Мы же, грешные, обречены жить. Прав Всевышний, сделавший наше существование столь тягостным, но и милость его велика, ибо грехи наши коренятся в слабости человеческой природы. А коль скоро все мы не ангелы, я прошу тебя, благородный тан, - забудь все дурное, что прежде разделяло нас, и поверь, что для меня было высокой честью исполнить свой долг в отношении такой женщины, как Гунхильд из Фелинга. Я говорил нарочито витиевато, но Хорса слушал внимательно и в конце концов протянул мне руку. - Ясное дело, преподобный, всякое меж нами бывало. Но вы так почтили память матушки... Он склонил голову, и я готов был проглотить свою бархатную скуфью? - в его глазах блеснули слезы. - Аmicus certus in res incerta cernitur, что значит - верный друг познается в затруднительных обстоятельствах. Не так ли? А теперь, сын мой, я попрошу тебя выслушать то, что я скажу. Ты видел здесь в аббатстве графиню Бэртраду. Она уже давно живет тут, ибо я взялся опекать ее с тех пор, как супруг изгнал ее ради иной женщины. И ты знаешь, о ком я говорю. В приделе, где мы сидели, царил полумрак. Поодаль, в главном нефе, как тени двигались силуэты монахов, они тушили гасильниками на длинных шестах свечи в высоко расположенных светильниках. Я глядел на них, но слышал, как дыхание Хорсы участилось. Сейчас мне было необходимо направить его мысли в нужное русло, но так, чтобы он не заподозрил, что его используют. - Миледи Бэртрада - женщина надменная и непокорная, и ты об этом наверняка слышал. Но теперь это в прошлом. В последнее время она много сделала для того, чтобы измениться к лучшему, ибо искренне любит мужа и желала бы вернуть его расположение. И чем же ответил на это граф? Однажды, когда графиня прибыла в наше аббатство, но задержалась по причине болезни, Эдгар Армстронг воспользовался ее отсутствием, чтобы привести в супружеское гнездо иную женщину. А у этой несчастной не хватило ни воли, ни благонравия отказать ему. Я видел в полумраке горящий взгляд Хорсы, но продолжал, не меняя тона: - Прости, благородный тан, что я касаюсь таких вещей в то время, когда в твоем сердце еще жива боль утраты. Однако в Библии недаром сказано: "Достаточно для каждого дня своей заботы". Оттого я и заговорил с тобой о Гите Вейк. Ты - холост, благородного происхождения и несравненного мужества - и уж конечно более достоин рассчитывать на благосклонность внучки Хэрварда Вейка, нежели мужчина, обвенчанный с другой. И хотя Гита опорочила себя этой связью, церковь учит нас ненавидеть не грешника, а сам грех. И если бы ты нашел способ отнять эту женщину у соблазнителя, если бы обвенчался с ней, осталась бы надежда, что род великого Хэрварда избежит позора. - Ничего не выйдет, - неожиданно пробормотал Хорса. - И хотел бы, да не могу. Ведь сколько уж раз я просил руки леди Гиты, но всякий раз она уходила от ответа. И я - смирился. - Смирение - похвальное качество. Но не в этом случае. Ты